Китай, Япония и Южная Корея уже предпринимают конкретные согласованные шаги в области координации экономической и финансовой политики и развития торгового и инвестиционного сотрудничества. Тем не менее надо отметить, что процесс институализации интеграционного сотрудничества в СВА находится сегодня лишь на начальной стадии и пока не вышел на межгосударственный уровень. Главными институтами сотрудничества в СВА сегодня являются неправительственные Экономический форум СВА, Газовый форум и Экономическая конференция СВА (30).

Россией также инициирован процесс “наведения мостов” между Шанхайской организацией сотрудничества и АСЕАН.

Иванов А. А. Указ.соч.

Конаровский М., Моргулов И. Региональная безопасность: испытание на прочность // Азия и Африка сегодня. 2000. № 3. С. 29.

Иванов А. А. Указ.соч. С. 43.

Там же. С. 50.

8. Карчава А. Перспективы дальнейшей интеграции // Азия и Африка сегодня. 2003. № 1. С. 3-5.

9. Там же.

10. Барышникова О. Г., Левтонова О. Г., Шабалина Г. С. Юго-Восточная Азия в 2002 г.: тенденции и перспективы социально-экономического и политического развития // Восток. 2003. № 4. С. 171.

11. Там же.

12.Агафонов Г. Д. Азиатско-Тихоокеанский регион и военный потенциал России // Проблемы Дальнего Востока. 2001. № 6. С. 50-51.

13. Барышникова О. Г., Левтонова О. Г., Шабалина Г. С. Юго-Восточная Азия на пороге XXI в.: экономика, политика, геополитика // Восток. 2000. № 3. С.136.

14. Гусев М. В поисках формулы безопасности // Азия и Африка сегодня. 2004. № 6. С. 33.

15. Иванов А. А.Указ. соч. С. 45.

16. Агафонов Г. Д. Сотрудничество………Указ.соч. С. 44.

17. Иванов А. А.Указ. соч. С. 45.

18. Конаровский М., Моргулов И. Указ. соч. С.30.

19. Там же.

20. Там же. С. 31-32

21. Иванов А. А.Указ. соч. С. 46-47.

22. Агафонов Г. Д. Азиатско-Тихоокеанский……..Указ.соч. С. 50-51.

23. Там же. С. 52.

26. Текст указанных меморандумов см.: Правовые аспекты проблем морепользования в АТР и их влияние на морскую деятельность России. М.: ИДВ РАН, 2003.

27. Агафонов Г. Д. Сотрудничество………Указ.соч. С. 45.

Глава II. Внешняя политика союзников в контексте обеспечения региональной безопасности

§ 1. Обеспечение национальных интересов Японии в Азиатско-Тихоокеанском регионе

В новом балансе сил в Азиатско-Тихоокеанском регионе Япония обладает достаточно сильными позициями. Несмотря на то, что в 1990-е гг. темпы ее экономического роста серьезно замедлились, снизившись в среднем до 1 % в год, Япония до сих пор сохраняет за собой место ведущей экономической державы субрегионов СВА и ЮВА и второй - в мире, после США. Эти позиции позволяют поддерживать достаточно высокий уровень военных расходов. В начале XXI века на военные цели Япония тратила ежегодно более 40 млрд долл., и по этому показателю лидировала среди других стран Восточной Азии, не считая КНР (1). Она постоянно модернизирует свои силы самообороны, оснащая их самыми современными вооружениями. А неизбежный в ближайшем будущем пересмотр Конституции 1947 г. и возможный отказ от трех неядерных принципов выведет Японию в число ведущих военных держав не только регионального, но и глобального уровня (2).

Кроме того, в Токио сознают, что союза с Вашингтоном, которого вполне достаточно для обороны Японии от маловероятной прямой агрессии, может не хватить для более тонких дипломатических ходов в регионе. В Токио стремятся добиться повышения своей доли участия в вопросе обеспечения региональной безопасности, где решающую роль от имени Запада играют США (3).

Вместе с тем, согласно Конституции 1947 г., а также многим пунктам японо-американского союза 1960 г., Япония остается неполноправной державой, не имеет права содержать вооруженные силы и вынуждена играть подчиненную роль в японо-американской связке, которая составляет ядро региональной системы безопасности. Поэтому в данный момент Токио вплотную подошел к проблеме реформирования японского конституционного строя.

Однако многие нации АТР, которые были оккупированы Японией в период войны 1937-1945 гг. и до сих пор не преодолели психологические последствия японской агрессии, очень болезненно реагируют на любые попытки Токио реанимировать великодержавный статус своего государства. В частности, изменение конституционного статуса Японии как невоенной державы вполне может спровоцировать Китай на еще большее ускорение оборонного строительства (4).

Принимая во внимание негативную реакцию соседних государств, инициаторы пересмотра Конституции специально оговариваются, что Япония будет продолжать политику сознательного отказа от приобретения ядерного оружия (5).

Кроме того, за полвека зависимости от США в международной политике, когда Япония получала экономические преимущества за счет экономии на военных расходах, здесь сформировалась новая стратегическая культура. Для нее характерны акцент на дипломатии, использование экономических средств воздействия, приверженность международному праву. Эта стратегическая культура не имеет корней в традиционном японском духе. Но она является продуктом реального полувекового опыта исторического развития Японии и поэтому имеет под собой достаточно прочные основания. Поэтому возвращение Японией себе права на обладание военной силой при всей его неоднозначности не повлечет за собой автоматически перехода Токио к проведению агрессивной политики (6).

Тем не менее, традиционные оппоненты Японии по региону всерьез опасаются рецидивов японского агрессивного милитаризма. Во многом это связано с вызывающими действиями представителей официального Токио,

такими как ежегодные посещения (начиная с августа 2001 г.) премьер-министром Дзюнъитиро Коидзуми синтоистского храма Ясукуни, который чтит память солдат и офицеров, погибших во время Второй мировой войны, в том числе и 14 военных преступников класса “А”. Помимо того, что КНР, РК и другие страны Азии постоянно выражают протест, считая храм Ясукуни символом милитаристского прошлого Японии, подобные действия премьер-министра противоречат Конституции страны. В 20-й статье японской конституции говорится о том, что государство и его органы должны воздерживаться от деятельности, связанной с религиозным образованием и от иных мероприятий религиозного характера. Визиты Коидзуми в храм Ясукуни противоречат конституции, однако он не намерен отказаться от них (7).

Крайне негативную реакцию многих стран АТР вызывает также проект возврата императору статуса главы государства. По Конституции 1947 г. император Японии как глава страны-агрессора Второй мировой войны был лишен всех государственных полномочий и выполняет с тех пор, подобно английскому королевскому дому, роль “символа” японской нации. Поэтому в странах, пострадавших от японской агрессии в годы войны, где император до сих пор ассоциируется с японским милитаризмом, отказ от данного пункта Конституции воспринимается как некий символический акт, который не предвещает ничего хорошего.

Подобная политика полностью соответствует логике правительства Коидзуми, представители которого считают, что тень Второй мировой войны не должна больше падать на Японию (8).

В этих условиях практически все государства региона - от России и Китая до Южной Кореи и Брунея - рассматривают японо-американский союз как средство предотвращения развития Японии по пути трансформации в мощную военную державу. При этом многие зарубежные обозреватели полагают, что имеющиеся формы американского контроля над военной политикой Токио недостаточно надежны, чтобы в полной мере исключить появление не связанной в военном отношении Японии (9).

В этом контексте странами региона негативно воспринимается тот факт, что в Японии заметно изменился внутриполитический фон. Японское правительство последовательно укрепляет традиционно-консервативную идеологию в обществе.

В конце 1980-х бывший премьер-министр Японии Накасонэ поставил перед политическими лидерами и обществом в идеологическом плане как бы двуединую задачу: с одной стороны, укрепить национальный дух, чувство гордости и уверенности за прошлое, настоящее и будущее Японии, я с другой - опираясь на традиционный национализм, попытаться приспособить японскую систему морально-нравственных ценностей к новым, более жестким требованиям складывающегося нового мирового порядка (10).

Обращает на себя внимание также то, что лидеры Японии в последнее время стали меньше прислушиваться к тому, какую оценку ее международному поведению дает заграница. Если в период 1960-1970-х гг. XX века японцы стремились поддерживать имидж миролюбивой нации, так называемый “хэйватэки хебан”, то в условиях формирования нового мирового порядка с 1990-х гг. в Токио заметно снизился интерес к тому, как воспринимается “образ нации” в других странах. В этом отношении Япония стала больше походить на своего союзника (11). Яркий пример - отправка в Ирак японского объединенного оперативного формирования (ООФ) “с тыловым уклоном” численностью около 1 тысячи человек для поддержки действий США и их союзников, хотя большинство стран мира и почти все государства АТР отрицательно отнеслись к действиям Соединенных Штатов.

Возрождающийся в Японии национализм тем не менее не должен однозначно восприниматься как питательная среда для будущей конфронтации или даже агрессии по отношению к региональным оппонентам. Во внешнеполитической идеологии японского консерватизма важную роль играет политический конформизм, стремление мирно уладить любой конфликт. Однако в современной международной обстановке, когда подорван авторитет таких организаций, как ООН и НАТО, а доверие к США в мире снизилось до критически низкой отметки, идеологическая задача возрождения японского национализма безусловно усиливает неустойчивость политического климата в АТР. Кроме того, подобная линия предполагает некоторое ужесточение внешнеполитической линии по отношению к региональным оппонентам, в первую очередь к РФ и КНР.

Отношения Японии с РФ.

В данный момент российское направление японской политики отмечено все более настойчивыми попытками Токио восстановить японский суверенитет над Южно-Курильскими островами. Консервативная внешнеполитическая идеология Японии допускает в моральном плане именно такое поведение, оправдывая его необходимостью дополнительной страховки на случай непредвиденных обстоятельств. В условиях роста неопределенности как в системе международных отношений в постконфронтационный период, так и в двусторонних отношениях Японии со своими соседями по региону, ее лидеры считают себя обязанными создать как можно больший “запас прочности” на случай резкого изменения ситуации (12).

Резкий тон японского правительства также обусловлен некоторыми внешнеполитическими успехами России на западном направлении. Токио не может не раздражать то, что избрав курс на поддержку возглавляемой США антитеррористической кампании, РФ получила от этого много плюсов. Россия получила статус страны с рыночной экономикой. Ожидается, что, как только она выполнит “универсальные требования ко вновь вступающим странам”, она станет членом Всемирной торговой организации (ВТО). Состоялось формальное признание РФ в качестве полноправного члена “восьмерки” (G-8) и она будет принимать у себя встречу в формате G-8 в 2006 г. Что особенно существенно, подобное решение не могло быть принято без предварительного согласования с президентом США Дж. Бушем. С японским же премьер-министром по этому вопросу предварительно никто не консультировался. К тому же, принятие данного предложения не отвечает национальным интересам Японии, по крайней мере, в краткосрочной перспективе. Японское правительство приложило немало сил, чтобы мобилизовать поддержку остальными членами “семерки” требования Японии о возвращении ей “северных территорий”. Теперь Токио не может больше ждать обсуждения, а тем более поддержки этих требований на встречах “восьмерки” (13).

Токио не может не задевать и “молниеносность”, с которой РФ получила признание Западных государств (все эти события произошли в период после терактов 11 сентября 2001 г., что заставляет Токио делать справедливый вывод, что сотрудничество российского президента Владимира Путина в кампании против терроризма сыграло ключевую роль в таком повороте событий). Сама Япония, например, весьма рассчитывала получить место постоянного члена СБ ООН на рубеже 50-летия со дня окончания Второй мировой войны, активно работая во всех структурах Организации и играя одну из ведущих ролей в формировании бюджета международной организации, однако ей было отказано.

Кроме того, у Японии есть основания полагать, что проамериканский поворот в политике России негативно скажется на решении собственно российско-японских проблем. Дело в том, что взяв курс на сближение с Вашингтоном, президент Владимир Путин оказался в сложном положении на российской внутриполитической сцене, где сильны антиамериканские настроения. Поэтому, пойдя на крупные уступки в отношениях с США, он не может позволить себе то же в отношении Японии (14).

Отношения Японии с КНР.

В настоящее время можно говорить о растущей значимости появления (или активизации) в отношениях Японии и КНР все большего числа болевых точек, таких как: нерешенные территориальные споры, связанные с притязаниями обеих стран на острова Дяоюйдао (Сенкаку) и Спратли; противоречия в подходе двух стран к Тайваню и к ситуации в Тайваньском проливе; глубокие различия в отношении к внешнеполитическому курсу правящих кругов США. При этом наблюдается все возрастающее недовольство как Японии, так и Китая внешней политикой друг друга (15). Уровень взаимной неприязни, связанный с проблемой интерпретации исторического прошлого, до сих пор очень высок. Японцы, в частности, не признают многие кровавые события агрессии в Китае 1937-1945 гг.- например, масштабы резни в Нанкине, которая для Китая служит символом страданий его народа. Кроме того, Пекин считает, что Токио недостаточно искренен в своих извинениях за преступления прошлого. Это связано с тем, что понятие “раскаяние” по-японски можно выразить разными словами, имеющими неуловимые оттенки в выражении интенсивности чувства вины.

Все это должно учитываться при оценке перспектив развития японо-китайских отношений в XXI веке.

Сейчас состояние двусторонних отношений Японии и Китая таково, что Токио и Пекин не проводят регулярных саммитов с 2001 г. (с начала премьерства Дзюнъичиро Коидзуми). Обе стороны воздерживаются от встреч, ссылаясь на многочисленные взаимные обиды (16).

Топтание на месте в переговорах так или иначе связано с нерешенностью проблем послевоенного урегулирования. К ним относятся:

Территориальный спор о принадлежности островов Сенкаку (Дяоюйдао).

Согласно Сан-Францисскому мирному договору 1951 г., Япония отказалась от территорий, захваченных в результате агрессии, в том числе от Тайваня. Но вопрос о принадлежности островов Сенкаку, которые в период правления в Китае династии Цинь (1644-1911) были включены в китайскую провинцию Тайвань, специально оговорен не был. В 1968 г. появились первые сообщения об обнаружении на шельфе Сенкаку запасов нефти. На этой почве начиная с 1970-х гг. между Японией и КНР регулярно происходят конфликты, причем на общем фоне ухудшения японо-китайских отношений территориальная проблема только углубилась.

2. Вопрос о компенсации ущерба, нанесенного Японией Китаю в результате войны. При нормализации двусторонних отношений в 1972 г., в которой и Токио и Пекин были крайне заинтересованы, китайская сторона отказалась от получения репараций, в ответ японская - проявила готовность оказывать КНР экономическую помощь.

Сейчас эта проблема, не будучи очерченной каким-либо обоюдным соглашением (кроме упомянутого Совместного коммюнике 1972 г), имеет тенденцию к разрастанию. За последние 25 лет Япония снабдила Китай ссудами на развитие в размере 30 млрд долларов - факт, который нечасто упоминается в китайских СМИ. Однако за четыре года своего премьерства Дзюнъитиро Коидзуми сократил эти выплаты наполовину и собирается прекратить их полностью (17).

3. Вопрос о моральной компенсации.

Условно в вопросе имеется две стороны: неудовлетворенность Пекина выражением извинений официального Токио в связи с содеянным в результате агрессии против Китая; различие в понимании истории (т.е. военного прошлого).

Поле взаимных претензий по данному вопросу очень широко и охватывает как морально-этические, так и экологические проблемы.

Например, 27 августа 2002 г. Токийский окружной суд отказал китайцам-жертвам опытов “эффективности” биологического оружия, проводившихся печально известным “отрядом 731”, в праве на компенсацию от японского правительства (хотя и признал сам факт существования подобных преступных действий). Видимо, в ответ на это, 30 августа председатель КНР Цзян Цземинь отказался принять звонок от премьер-министра Японии Коидзуми, который собирался проинформировать китайского руководителя о своем предстоящем визите в КНДР (18).

С газетных полос обеих стран не сходит и тема оставленных японской армией с войны 1937-1945 гг. на территории Китая складов с химическими боеприпасами. По оценке официальных японских источников, насчитывается около 700 тысяч снарядов, по китайским данным - их 2 млн. Согласно Конвенции о химическом оружии, вступившей в силу в апреле 1997 г., оно должно быть уничтожено в течение 10 лет. Япония признала необходимость принятия практических мер, с учетом реальной опасности, которую представляют химические снаряды для китайского населения. Оболочки снарядов разрушаются - и от утечек в атмосферу горчичного газа уже пострадало множество жителей, но процесс принятия практических мер мало продвинулся вперед. В КНР побывало несколько групп японских экспертов, изучающих данный вопрос. В июне 1999 г. между двумя странами был подписан меморандум о сотрудничестве. Однако конкретных планов утилизации боеприпасов пока нет, главным образом в связи со сложностью технической стороны проблемы. Поэтому сохраняется почва для соответствующих настроений, в основном в Китае (19).

4. Тайваньская проблема.

Таким образом, военное прошлое не только не преодолено в общественном сознании, но не устранено и из обращения в сфере политического взаимодействия Японии и КНР. Представляется, что такое положение может сохраняться долгое время, до тех пор, пока между двумя странами не будет выработана согласованная модель политического взаимодействия. События последних лет убедительно показали, что такой моделью нельзя считать декларированное сторонами в 1998 г. “партнерство на основе сотрудничества в XXI веке”. При этом у Вашингтона должна возникнуть заинтересованность в конструктивном взаимодействии Токио и Пекина как необходимое условие урегулирования отношений двух стран (20).

Есть также целый ряд примеров временного обострения политических отношений двух стран в последние годы:

- Пекин остро отреагировал на то, что Япония в декабре 2004 года выдала визу 82-летнему экс-президенту Тайваня Ли Ден Хуя, который руководил отделением Тайваня от КНР (21).

- вторжение китайских судов в японские воды, вторжение китайских властей в японское консульство, где находились северокорейские беженцы.

- Токио активно выступает против отмены эмбарго на импорт в КНР оружия. По словам министра иностранных дел Японии Нобутаки Матимуры, это решение Евросоюза может дестабилизировать ситуацию во всей Восточной Азии (22).

- Япония озабочена ростом военной мощи КНР. Токио волнует вопрос о том, каким образом Пекин собирается использовать военную мощь в политических целях, как политика Китая на мировой арене, особенно в АТР, повлияет на японские рынки сбыта и источники сырья, в том числе при вполне вероятном усилении зависимости Японии от китайского рынка.

Последний момент необходимо отметить особо, так как главное противоречие японо-китайских отношений как раз заключается в разительном контрасте в развитии политических и экономических отношений двух государств.

В 2003 г. КНР стал главным торговым партнером Японии, сместив с этих позиций США. Около 18 тысяч японских компаний имеют операции в КНР, а Мацусита Электрик Индастриал, прародительница компании Панасоник, собирается нанять в этом году больше китайских выпускников, чем выпускников-японцев (23).

Стратегическое видение экономики Китая, Японии и Южной Кореи в контексте их интеграционных возможностей может задать новый вектор развития СВА, раскрыть дополнительные ресурсы для формирования здесь единого экономического пространства, способного на равных сотрудничать и конкурировать с уже существующими интеграционными группировками ЕС и НАФТА.

Конечно, у “запаздывающей ” интеграционной мотивации стран СВА есть свои объективные экономические и политические причины. Коммунистический Китай традиционно воспринимается в Японии и Южной Корее как страна с враждебным режимом и как потенциальная угроза. Не говоря уже о многочисленных политических разногласиях, страны СВА имеют качественно разные по своему содержанию отношения с США. Кроме политических шероховатостей, существуют объективные препятствия интеграции в СВА: разрыв в уровнях развития (показатель ВВП на душу населения Японии в 3 раза больше аналогичного показателя Южной Кореи и в 35 раз - Китая), разные правовые системы, экономические и бюрократические правила и процедуры (24).

Тем не менее, интеграционные процессы в СВА уже запущены по многим направлениям. Япония осуществляет корпоративное взаимодействие с Китаем и Южной Кореей по линии центробанков в целях обеспечения стабильности национальных валютных рынков, в 2002 г. учрежден специальный трехсторонний культурный фонд поддержки современных музыкантов и исполнителей Китая, Японии и Южной Кореи с целью обеспечения их конкурентоспособности на рынках Америки и Европы. В целом, есть основания считать, что вялое развитие интеграционного процесса с ЮВА (в том числе в формате АСЕАН плюс три) с одной стороны, и обеспокоенность Токио, Пекина и Сеула отставанием СВА в сфере интеграционных процессов от Северной Америки и Европы - с другой, в итоге перерастут в конкретные объединительные решения. Тем более, что в 2002 г. для этого появился дополнительный стимул, когда правительства трех стран получили совместный доклад ученых и экспертов трех стран о преимуществах многосторонней интеграции в СВА (25).

Однако возросшая за последнее десятилетие взаимозависимость Китая и Японии в экономической сфере не смягчила, но, напротив, привела к эскалации националистических выступлений населения двух стран. В ходе одного из матчей Кубка Азии по футболу в Пекине в августе 2004 г. китайские болельщики порвали японский флаг и скандировали “Смерть!” по адресу победившей японской команды, вынудив ее спешно покинуть КНР. Этому случаю предшествовало еще несколько стихийных проявлений антияпонских настроений из-за того, что 300 японских бизнесменов воспользовались услугами женского “эскорта” на юге Китая (26). Лидеры японского бизнеса сильно опасаются, что такое напряжение в отношениях двух стран сделает японскую экономику непривлекательной для китайцев. Кроме спорадических бойкотов японских товаров, существует опасность и для крупных контрактов. Последний подобный провал был связан с индустрией высокоскоростных поездов, когда японские предприниматели получили только половину ожидаемой суммы, убыток составил 1 млрд долларов. Причиной послужила кампания, проводившаяся китайским интернет-сайтом против “засилья японцев на китайских железных дорогах”. Официальный Пекин приказал прекратить интернет-кампанию (27).

Таким образом, расширение экономического сближения Японии и КНР происходит на непростом политическом фоне. Однако взаимопроникновение, взаимовлияние экономики и политики в японо-китайских отношениях будут, скорее всего, только усиливаться по мере развития и интенсификации региональных связей в АТР (28).

Сочетание соперничества за лидерство в регионе с Китаем и неизбежное расширение экономического сотрудничества с ним становятся важнейшей проблемой для внешнеэкономической стратегии Японии (29).

Тайвань.

Тайваньская проблема сохраняет свою остроту и актуальность на протяжении десятилетий.