Политика великих держав в Центральной Азии

В целом же узкая направленность российских интересов существенным образом сказалась на общем уровне отношений России и стран Центральной Азии, интенсивность которых на этом этапе заметно снизилась. Политика России в Центральной Азии оставалась достаточно реактивной, без четких стратегических целей и была основана преимущественно на учете краткосрочных приоритетов.

II этап. Ко второй половине 90-х годов обозначились тенденции к пересмотру внешнеполитических ориентиров РФ. В этот период стали отмечаться определенные подвижки в сторону активизации российской политики в регионе, что, на наш взгляд, было обусловлено рядом факторов.

Во-первых, обозначилось нарастание противоречий между геополитическими и геоэкономическими интересами России и США, произошла утрата иллюзий относительно идеи развития отношений стратегического партнерства с перспективой на союзничество с США, в целом российское руководство пришло к пониманию, что быстрой и безболезненной интеграции в Европу достичь не удается.

Во-вторых, высшая политическая элита России постепенно стала приходить к осознанию масштабов угрозы потери геополитического влияния в Центральной Азии и необходимости укрепления своих позиций на южном геостратегическом направлении[42].

В-третьих, появление в 1994 г. на афганской политической сцене движения «Талибан», сразу зарекомендовавшего себя серьезной политической силой, и дальнейшее обострение ситуации в Афганистане, особенно с 1996 г., четко обозначили необходимость более тесного взаимодействия в обеспечении стабильности и безопасности в Центральной Азии[43].

Взаимозависимость ситуации в Афганистане и соседних государствах несомненна. Этот аргумент сыграл не последнюю роль в «возвращении» и закреплении России в Центральной Азии, имевшим место в последующие годы. Афганская угроза способствовала тому, что государства региона основные надежды, в случае неблагоприятного развития событий, стали возлагать именно на Россию.

По сути, этот период фактически является началом определения важнейших контуров центральноазиатской политики России. Ее главным приоритетом стало сохранение региональной системы безопасности как основного фактора, обеспечивающего российское влияние в регионе.

С 1996 г. Российская Федерация после периода некоторой неопределенности стала предпринимать дополнительные меры по прекращению вооруженного противостояния и политическому урегулированию конфликта в Таджикистане. После пяти раундов межтаджикских переговоров по инициативе Б. Ельцина было предложено провести в Москве встречу Президента РТ Э. Рахмонова и руководителя ОТО А. Нури. После встреч в Тегеране (октябрь 1996 г.) и Хосдехе (Северный Афганистан - декабрь 1996 г.) Э. Рахмонов и А. Нури заявили о готовности приехать в Москву.

Переговоры в Москве состоялись в декабре 1996 года и проходили с большими трудностями. В этих условиях российская сторона предложила компромиссный вариант Протокола о функциях и полномочиях Комиссии по национальному примирению. Переговоры, состоявшиеся с участием председателя правительства РФ В. Черномырдина, завершились подписанием ряда документов, определивших срок и содержание переходного периода от войны к миру и механизм достижения национального согласия в Таджикистане[44].

В феврале-марте 1997 г. седьмой раунд межтаджикских переговоров также прошел в Москве. По их итогам был подписан Протокол по военным проблемам - ключевой документ в межтаджикском урегулировании. 27 июня 1997 г. в Москве состоялся заключительный раунд переговоров, в ходе которого было подписано «Общее соглашение об установлении мира и национального согласия в Таджикистане».

Параллельно с участием в процессе межтаджикского урегулирования Москва вела работу в афганском направлении. В 1996 г. при российских усилиях оформился антиталибский альянс, в который, кроме России, вошли центральноазиатские государства Узбекистан, Кыргызстан, Таджикистан, Казахстан, а также Иран. Из всех участников альянса особые позиции занимал Узбекистан, что во многом было обусловлено его достаточно самостоятельной политикой и наличием у Ташкента собственных рычагов воздействия на ситуацию в Афганистане - через афганских узбеков во главе с генералом Дустумом.

Однако капитуляция подразделений генерала Дустума перед движением «Талибан» в августе-сентябре 1998 г. привела к краху всей существовавшей на тот момент региональной системы безопасности. Отряды движения «Талибан» вышли на узбекский участок бывшей советско-афганской границы в районе города Термез[45].

В этот период начались осложнения в отношениях России и отдельных центральноазиатских стран. 30 ноября 1998 г. на пресс-конференции, посвященной визиту Президента Кыргызстана А. Акаева, И. Каримов выступил с резкими заявлениями в адрес российских спецслужб и Таджикистана[46]. Все это поставило Россию в сложное положение: очевидно, согласованные действия Ташкента и Бишкека были объективно направлены на ослабление присутствия Москвы в Центральной Азии. Сохранить свое присутствие в Центральной Азии в условиях политики этих двух государств, для России было достаточно трудно.

III этап. Период с 1999 по первую половину 2001 г. в целом можно охарактеризовать как фазу достаточно активной политики России в Центральноазиатском регионе. При этом характерным моментом стало понимание среди российского руководства, что подход к Центральной Азии как к целостному региону недостаточно себя оправдывал.

Государства региона уже во многом отличались друг от друга и по темпам социально-экономического развития и по характеру протекания внутриполитических процессов. Кроме того, возросший уровень конфликтогенности в регионе со всей ясностью обозначил для России необходимость более взвешенного подхода в развитии двусторонних отношений, с дифференциацией в подходе к партнерам в зависимости от их встречной готовности к сотрудничеству и четким осознанием взаимных интересов в отношениях друг с другом.

В целом на вооружение была взята тактика усиления векторов двустороннего взаимодействия, дополняемая активизацией деятельности в региональных межгосударственных объединениях. Изменение российской политической динамики в регионе в этом направлении особенно получило развитие с приходом В. Путина сначала на пост премьер-министра, а затем и Президента РФ.

Узбекский вектор, безусловно, выступил одним из наиболее приоритетных направлений российской внешней политики в регионе. Интересы России в данном случае заключались в установлении более стабильной и прогнозируемой системы взаимодействия с Ташкентом во избежание, ставших уже традиционными к этому времени, периодов сближения и охлаждения двусторонних отношений. Эта заинтересованность обусловлена тем, что Узбекистан является одним из ключевых государств региона в плане обеспечения региональной безопасности и в целом представляет собой влиятельную силу в Центральноазиатском регионе. Кроме того, Узбекистан обладает значительными экономическими ресурсами и возможностями (хлопок, металлы, геополитическое расположение, достаточно сильная армия и т.д.), в которых нуждается и экономика и политика России. Таким образом, проводя политику «воспитания союзника», Россия могла рассчитывать на продвижение своих интересов не только в рамках региона, но и использовать результаты сотрудничества как фактор внешнего влияния на государства, расположенные по периметру региона, в первую очередь Афганистан и отчасти КНР.

Вместе с тем в отношениях России и Узбекистана к началу этого периода все еще сохранялась определенная напряженность. Очередная тенденция к их потеплению наметилась в связи с так называемыми Баткенскими событиями лета 1999-го года. Группы боевиков Исламского движения Узбекистана под руководством Джумы Намангани [47] атаковали с территории Таджикистана горные районы Кыргызстана. Боевики стремились прорваться в узбекскую часть Ферганской долины и поднять там восстание против режима И. Каримова. В этих условиях Ташкент был крайне заинтересован в возобновлении военно-технического сотрудничества с Россией. Москва в свою очередь выбрала достаточно эффективную тактику сближения с Узбекистаном на основе совместной борьбы и предотвращения общей угрозы - распространения исламского экстремизма как в Узбекистане, прежде всего в областях Ферганской долины, так и на территории России - на Северном Кавказе.

Новый этап российско-узбекских отношений начался в декабре 1999 г. с визита премьер-министра России В. Путина в Узбекистан. В ходе встречи был подписан: «Договор о дальнейшем углублении всестороннего сотрудничества в военной и военно-технической областях».

После избрания В. Путина Президентом РФ российско-узбекские отношения развивались особенно активно. В мае 2000 г. Владимир Путин нанес свой первый официальный визит в Ташкент. На пресс-конференции в Ташкенте Путин заявил, что любая угроза Узбекистану - это угроза России. Ислам Каримов ответил, что его страна обращается к России за помощью, поскольку Узбекистан не может самостоятельно противостоять враждебным силам. Однако эта стабилизация отношений оказалась временной.

В августе 2000 г. боевики ИДУ атаковали территорию Узбекистана в Сурхандарьинской области, а осенью талибы, разгромив в боях вооруженные отряды «Северного Альянса», практически вышли на границы Таджикистана и Узбекистана. В этот период Ташкент отверг идею России о создании коллективных региональных вооруженных сил и пошел на прямой диалог с талибами. Практически одновременно с этим президент Узбекистана выступил с заявлением, в котором призвал Россию не пугать Узбекистан и другие страны этого региона талибами. «Сама талибанская угроза, как и «опасность внутреннего исламизма» сильно преувеличена, - сказал он, - фактически просто-напросто выдумана Москвой, которая преследует исключительно свои цели - сохранить военно-политический контроль над Средней Азией» [48].

В декабре руководство Узбекистана выступило против американских и российских планов нанесения по Афганистану военных ударов и вышло с предложением о подключении к диалогу с талибами все государства СНГ[49]. Ислам Каримов заявил, что его стране «не нужна вялотекущая война с талибами, которые стали реально существующей силой в Афганистане» [50].

Однако в последующем выбранная Узбекистаном стратегия не принесла ожидаемых результатов и ставка на талибов оказалась несостоятельной. В декабре Советом Безопасности ООН были введены санкции в отношении талибов. Весной «Северный Альянс» начал контрнаступление и не только вернул себе утраченные позиции, но и серьезно потеснил движение «Талибан». Данное развитие событий вновь обусловило активизацию российской политики в регионе и способствовало очередному сближению России и Ташкента.

В марте 2001 г. Ташкент посетила военная делегация России. В результате встречи была достигнута договоренность о поставках в Узбекистан военной техники.

В начале мая с государственным визитом Москву посетил Ислам Каримов. В ходе визита и впервые за десять лет независимости Каримов признал право России на защиту своих интересов в Центральной Азии. В обращенных к Владимиру Путину словах он подчеркнул: «Центральноазиатский регион является южным рубежом России, которая заинтересована в мире и согласии в этом районе. Активность, которую вы проявляете там, полностью поддерживается Ташкентом… В лице России мы имеем не только гаранта безопасности, но и стратегического партнера» [51]. По итогам встречи были подписаны Договор о сотрудничестве в пограничных вопросах и Соглашение о поставках российского вооружения в Узбекистан.

Таким образом, в условиях, когда силы международного терроризма и религиозного экстремизма пытались осложнить ситуацию в Центральной Азии, Россия и Узбекистан периодически шли на определенное укрепление взаимодействия, как на двусторонней, так и на многосторонней основе. Было решено, что Узбекистан присоединится к «Шанхайской пятерке», которая к этому времени уже существовала как механизм регионального военно-политического сотрудничества. Так, в июне 2001 г. президенты России, Китая, Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана подписали документы о трансформации «Шанхайской пятерки» в Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС) с одновременным присоединением к ней Узбекистана. И хотя Ташкент во многом придерживался «самостоятельной позиции», тем не менее, включение Узбекистана шестым членом ШОС было чрезвычайно значимым событием для системы коллективной безопасности в регионе.

Также в этот период, несмотря на то, что основной темой развития отношений оставалась военная, Россия отчасти стремилась задействовать и экономическую составляющую двусторонних отношений.

В этом контексте стоит отметить, что Россия и Узбекистан в целом имеют взаимные геоэкономические интересы. Они заключаются, прежде всего, в том, чтобы сохранить довольно емкие и географически близкие рынки для экспорта своей продукции. Несмотря на то, что сфера торгово-экономического сотрудничества между двумя странами все еще продолжала оставаться достаточно узкой, Россия по-прежнему являлась основным торгово-экономическим партнером Узбекистана. Уже в 2000 г. торговый оборот между Узбекистаном и Россией составил 1,1 млрд. долл. США. В 2001 г. показатель взаимной торговли увеличился еще на 15% и составил 1,286 млрд. долл. США. На долю России в 2000-2001 гг. приходилось, по разным оценкам, от 16 до 18% объема внешней торговли Узбекистана. Приоритетными направлениями в торговле между двумя странами выступили промышленное и медицинское оборудование, автомобили, лес и другие стройматериалы, которые Узбекистан традиционно закупает в России. В свою очередь российская сторона увеличила объем закупки хлопка и продукции текстильной отрасли Узбекистана. При участии российских инвесторов в Узбекистане было создано более 400 предприятий, около 40 из которых работают со 100-процентным российским капиталом.

Еще одним наиболее значимым направлением российской политики в регионе стало дальнейшее выстраивание отношений с Таджикистаном, который больше других республик нуждался в помощи северного соседа.

В общей совокупности геополитических и военных факторов ключевые направления политики России в Таджикистане базировались на следующих российских интересах:

Во-первых, присутствие в Таджикистане российского военного контингента в составе 201-й мотострелковой дивизии и пограничной группы ФПС России давало Москве реальную возможность усиливать свое влияние в регионе. Благодаря активному участию в процессе противостояния афганским талибам на афгано-таджикской границе Россия приобретала роль сильного защитника, как в глазах Таджикистана, так и других государствах Центральной Азии. В одном из своих интервью Чрезвычайный и Полномочный Посол Республики Таджикистан в Российской Федерации Р. Мирзоев заявил: "…у Таджикистана огромная внешняя граница с Афганистаном. Мы считаем, что это не только таджико-афганская граница, но и, прежде всего, граница России и Таджикистана с Афганистаном[52].

Во-вторых, для России было важно обеспечить поддержку более-менее стабильной внутриполитической обстановки в Таджикистане с тем, чтобы избежать негативной цепной реакции во всем Центральноазиатском регионе.

В-третьих, Москва использовала базирования на таджикско-афганской границе для негласной военной и экономической поддержки «Северного Альянса» в борьбе с талибами.

В-четвертых, Россия стремилась предотвратить попытки отдельных граждан и целых групп, среди которых находились и проповедники идей «чистого ислама», незаконно иммигрировать из Афганистана в РТ и далее в Россию.

В-пятых, Россия совместно с Таджикистаном решала проблемы, связанные с растущей угрозой проникновения наркотиков в Россию и далее в Европу.

В апреле 1999 г. состоялся официальный визит Президента Э. Рахмонова в Россию, во время которого был подписан ряд важных документов. В отношениях Москвы и Душанбе на первый план был выдвинут весь комплекс вопросов, связанных с обеспечением безопасности. В связи с этим особое место среди подписанных документов заняли «Договор о союзническом взаимодействии между РТ и РФ, ориентированном в ХХI век», и «Договор о статусе и условиях пребывания российской военной базы на территории РТ».

В эти годы Россия также уделяла определенное внимание и вопросам экономического сотрудничества с Таджикистаном. В 1999 г. российский экспорт составлял 92,5 млн. долларов США, в 2000 и 2001 гг. соответственно - 105,0 и 129,4 млн. долларов США. В 2001 г. объем внешнеторгового оборота между двумя странами составил 234 млн. долларов, или 17,5 процента от общего объема внешнеторгового оборота Таджикистана. К этому периоду в Таджикистане было создано около 100 предприятий с участием российского капитала. При содействии российских организаций были разработаны технико-экономические обоснования поэтапного строительства Рогунской ГЭС, создания совместного предприятия на базе Адрасманского горно-обогатительного комбината и месторождения «Восточный и Западный Канимансур» с последующим освоением месторождения «Большой Канимансур».

Развитие взаимоотношений с Кыргызстаном для России с точки зрения расширения ее присутствия и влияние в регионе, обеспечения региональной безопасности в качестве элемента своей собственной безопасности также представляло достаточный интерес, и в целом Москва стремилась поддержать более-менее стабильные отношения с Бишкеком. Кроме того, в условиях частой смены периодов потепления и охлаждения отношений с Узбекистаном, Кыргызстан являлся для России своего рода стратегическим пунктом, в том числе обеспечивающим транзит к российской военной базе в Таджикистане. Однако следует отметить, что в целом региональные позиции Кыргызстана были недостаточно весомы, что во многом и определяло место Кыргызстана в общей структуре центральноазиатской политики России[53].

В целом же отношения России и Кыргызстана не всегда были однозначными. К ориентации на Москву в качестве стратегической позиции Бишкек пришел не сразу, первоначально обратившись ко многим политико-экономическим моделям («Азиатские тигры», Япония, Швейцария, Китай, американская система).

В конце 90-х годов сближению российско-кыргызских взаимоотношений во многом способствовало достаточно сильное ухудшение обстановки в Кыргызстане. В условиях снижения западной финансовой активности, сложного положения, как в социально-экономическом, так и во внутри- и внешнеполитическом плане, сотрудничество с Россией для Кыргызстана стало одним из наиболее значимых направлений.

В этот период политика и России, и Кыргызстана характеризовалась поиском возможных путей сближения. В этом контексте можно отметить основные направления сотрудничества, в развитии которых были заинтересованы Россия и Кыргызстан.

Во-первых, Баткенские события 1999 и 2000 гг., продемонстрировавшие слабость кыргызской армии и неустойчивость общественно-политической стабильности, обусловливали стремление Москвы и Бишкека к расширению военно-технического сотрудничества. В этой связи Россия оказала военно-техническую помощь для противодействия бандформированиям исламских экстремистов, которые вторглись в августе 1999 г. на юг Кыргызстана с территории Таджикистана, и содействие в области технического переоборудования и модернизации средств охраны госграницы Кыргызстана.

В целом, осознавая свою уязвимость, Кыргызстан настойчиво и последовательно выступал за коллективные усилия в борьбе с международным терроризмом и религиозным экстремизмом. В связи с сохранявшейся угрозой руководство страны связывало свои надежды с двусторонним взаимодействием в сфере безопасности, в котором особо выделяется стратегическое партнерство с Россией, и с Договором о коллективной безопасности в рамках СНГ. С этой же целью была выдвинута инициатива о базировании сил быстрого реагирования ДКБ в Бишкеке.

Во-вторых, одним из проблемных моментов для Кыргызстана, заставляющим его искать покровительства России, являлось то, что фактически вся промышленность Кыргызстана (особенно предприятия бывшего советского ВПК) остро нуждалась в привлечении новых технологий. Наиболее реальным и перспективным для Кыргызстана являлось привлечение именно российских технологий. Экономическое сотрудничество с Россией выступало также достаточно хорошей возможностью в некоторой степени стабилизировать социально-экономическую ситуацию в стране в целом. Прежде всего, за счет восстановления ранее разрушенных хозяйственных связей и возможности реального сбыта кыргызских товаров, конкурентоспособных только на российском рынке и рынках других постсоветских государств.

В свою очередь Россия была заинтересована в получении контроля над рядом стратегических предприятий Кыргызстана, акции которых предлагались Бишкеком в качестве погашения части внешнего долга. В это время было возобновлено сотрудничество в области производства урановой продукции, цветных и благородных металлов и других стратегических материалов, прерванное после распада Союза.

В-третьих, обслуживание внешней задолженности являлось для Кыргызстана одной из наиболее значимых проблем. В условиях налаживания тесных связей с Россией появлялась возможность эффективно вести переговоры о реструктуризации долга перед Россией.

В-четвертых, Кыргызстан активно стремился заручиться поддержкой России в качестве сдерживателя давления со стороны региональных держав. У Бишкека складывались достаточно сложные отношения с ближайшими соседями, в частности с Узбекистаном, и в этом контексте прочные отношения с Россией давали основания Кыргызстану рассчитывать на Москву в качестве гаранта соблюдения его интересов.

В свою очередь сохранение некоторой напряженности в отношениях Кыргызстана с соседними государствами, в частности с Узбекистаном, позволяло России выступать в качестве арбитра и тем самым способствовало распространению ее влияния в регионе.

Если в отношениях с Узбекистаном, Кыргызстаном и Таджикистаном основное внимание России было сосредоточено в сфере военно-технического сотрудничества, то относительно Туркменистана эта сфера сотрудничества оставалась практически нереализованной. Низкий уровень взаимодействия Москвы и Ашгабада в области обеспечения региональной безопасности во многом был обусловлен тем, что Туркменистан придерживался статуса нейтрального государства. Настаивая на проведении самостоятельной «нейтральной» политики, Ашгабад воздерживался от практического участия в каких-либо межгосударственных системах коллективной безопасности.

В этих условиях интересы Москвы были сосредоточены преимущественно в экономической сфере, в частности концентрировались на задаче обеспечения транспортировки туркменских энергоресурсов в выгодном для России направлении. Стоит отметить, что для России это не столько экономический, сколько политический вопрос. Участие в транспортировке энергоресурсов позволяет России обеспечить определенный контроль над ситуацией в регионе.

В этом отношении Россия использовала заинтересованность Ашгабада в развитии экспортных маршрутов в качестве определенных рычагов воздействия для расширения своего присутствия в регионе, и в Туркменистане в частности. Россия активно осваивала рынки, на которые претендовал Ашгабад, тем самым сужая поле внешней активности Туркменистана. Осенью 2000 г. был приостановлен наиболее продвинутый из ряда туркменских проектов - проект строительства Транскаспийского газопровода (ТКГ), в соответствии с которым Туркменистан собирался ежегодно доставлять 30 млрд. кубометров газа через Азербайджан в Турцию.

В октябре 2000 г. Россия достигла договоренности с Турцией о поставках российского газа по «Голубому потоку». Это означало, что Газпром займет основное место на местном рынке, став в 2010 г. поставщиком 30 млрд. мі газа, что естественным образом снижало возможность освоения этого рынка Туркменистаном.

Другие проекты трубопроводов, разрабатываемые Туркменистаном в Китай (30 млрд. мі, стоимостью более $6 млрд.) и в Пакистан (20 млрд. мі, стоимостью $2 млрд.) в качестве альтернативы экспорта газа по российскому маршруту, не получили должного развития. Таким образом, в условиях практической безальтернативности маршрутов транспортировки туркменского газа Россия пыталась использовать эту ситуацию в качестве механизма усиления своего влияния, в том числе и как противовеса усилению позиций США в Каспийском регионе.

Таким образом, с 1999 г. Москва начала возвращаться к активной политике в Центральноазиатском регионе и к 2001 г. в геополитическом раскладе сил в Центральной Азии Россия занимала доминирующее положение, определяемое во многом военно-политической составляющей и ее функциями как гаранта безопасности в регионе.

Обострение проблемы экстремизма, активизация исламского движения Узбекистана, непримиримой части объединенной таджикской оппозиции при непосредственной поддержке талибов создали в 1999-2000 гг. реальную угрозу для стран региона. Эти события наглядно продемонстрировали ограниченный запас прочности и практическое отсутствие достаточных внутренних возможностей у государств Центральной Азии для поддержания стабильности, как на национальном, так и на региональном уровне. В этих условиях только Россия рассматривалась государствами ЦАР как реальный фактор обеспечения политической, военной и в определенной мере экономической стабильности в регионе.

Важная роль в российской политике при этом отводилась Договору о коллективной безопасности. В условиях возникновения реальной угрозы участники ДКБ в 2000-01 гг. были вынуждены предпринять ряд шагов для ответа на новые вызовы своей безопасности. Так, к лету 2001 г. участники ДКБ вплотную подошли к необходимости создания собственных коллективных сил быстрого развертывания (КСБР), которыми уже более 20 лет располагали США и другие страны НАТО. Сферой применения КСБР должна была стать первоначально Центральная Азия, а в будущем - любой регион сферы применения ДКБ, откуда могла бы исходить угроза международного терроризма. В состав КСБР были включены казахстанский штурмовой батальон «Казбат», кыргызский горно-стрелковый батальон, российская тактическая группа на уровне батальонных соединений и отдельный батальон связи, а также таджикский десантно-штурмовой батальон. Таким образом, силы быстрого развертывания были предназначены для проведения мобильных операций и быстротечных боев по ликвидации ограниченных групп террористов по типу баткенских. Но для отражения крупномасштабного вторжения или проведения крупных миротворческих операций регионального уровня этих сил было недостаточно. Кроме того, особая политика Узбекистана делала затруднительным эффективное взаимодействие всех заинтересованных сторон. Характерно, что уже сразу после создания КСБР ряд стран НАТО проявил живой интерес к возможности оказания помощи по подготовке, экипированию и тренировке стрелков для Узбекистана, Кыргызстана и Казахстана. Этот факт можно рассматривать как элементы политики по сдерживанию формирования КСБР.

Вместе с тем, несмотря на все возрастающую роль в Центральной Азии США, Китая, стран мусульманского мира и других внешних игроков, роль России в обеспечении стабильности в регионе по-прежнему оставалась ведущей. В этот период ни США, ни Китай не претендовали на роль военно-политической силы в регионе.

IV этап. События 11 сентября 2001 г. и последовавшая за ними антитеррористическая операция США в Афганистане стали точкой отсчета еще одного этапа в центральноазиатской политике России.

После 11 сентября геополитическая ситуация в Центральной Азии претерпела значительные изменения - возникла совершенно новая военно-политическая конфигурация, которая во многом обусловила ослабление российских позиций.

Сразу после трагических сентябрьских событий и объявления Соединенными Штатами своего намерения в скором времени начать ответные действия против террористов, начались активные консультации между Россией и государствами Содружества, в том числе и на самом высоком уровне. Состоялась поездка секретаря Совета безопасности РФ В. Рушайло по всем государствам Центральной Азии. 1-2 октября прошло совещание руководителей силовых структур и спецслужб стран СНГ в Душанбе, где обсуждались вопросы координации действий в сфере борьбы с международным терроризмом со спецслужбами стран, не входящих в СНГ. 8-9 октября 2001 г. в Душанбе состоялось внеочередное заседание Комитета секретарей Советов безопасности государств - участников Договора о коллективной безопасности. Практически во всех вышеуказанных мероприятиях, так или иначе, затрагивались вопросы проведения совместных действий СНГ по борьбе с терроризмом. Однако последующие события показали, что общий блок создать не удалось. Кроме того, государства-участники ДКБ не располагали соответствующими военно-техническими и финансовыми возможностями для полномасштабного участия в антитеррористической операции в Афганистане, откуда исходила основная угроза безопасности Центральной Азии. В результате влияние России на партнеров по Содружеству стало значительно уменьшаться.

Таким образом, прежний геополитический порядок в регионе, базирующийся на своеобразном треугольнике Запад (США плюс Европа) - Россия - Китай и характеризующийся внешним военно-политическим доминированием России, с постепенным проникновением американских инвестиций в нефтегазовый сектор Каспия и нейтральной политикой Китая был нарушен. В результате произошла смена занимаемых ведущими игроками позиций и перераспределение сил в регионе. Общая ситуация в этот период отчетливо отражала снижение активности России при одновременном усилении роли Соединенных Штатов Америки[54].

В целом ослабление позиций РФ произошло по ряду направлений:

Во-первых, Россия перестала быть единственной доминирующей в военно-политическом плане силой в регионе. США в свою очередь активно расширяют влияние посредством военно-политического присутствия. Основной составляющей процесса масштабного военно-политического вхождения в Центральную Азию стало развертывание американских военных баз в Узбекистане и Кыргызстане.

Во-вторых, США в Центральной Азии, становясь не только экономической, но и военно-политической силой, все больше претендуют на выполнение функций гаранта безопасности в регионе, тем самым начиная занимать нишу, которая до этого была закреплена только за Россией.

В-третьих, достаточно знаковыми являются события, связанные с активизацией действий США, по поиску обходящих Россию путей транспортировки углеводородного сырья.

После того, как государства ОПЕК фактически договорились с независимыми нефтеэкспортерами в лице России, Мексики, Норвегии и Омана о скоординированной экспортной политике, трубопроводы из Центральной Азии через территорию России не могут рассматриваться как независимые от ОПЕК. США крайне заинтересованы в строительстве нефтепровода, идущего в обход России, что обусловило активизацию действий относительно проекта «Баку - Джейхан» и начало его практической реализации с сентября 2002 г. Перспектива реализации трубопровода будет означать для России потерю мощного инструмента влияния на страны Центральной Азии.

В-четвертых, потеряны прежние перспективы более тесной интеграции стран региона в рамках СНГ и Договора о коллективной безопасности. Присутствие вооруженных сил антитеррористической коалиции в регионе делает проблематичным дальнейшее развитие КСБР государств - участников ДКБ на ближайшую перспективу, так как они создавались именно с целью снятия угрозы из Афганистана. Со стратегической точки зрения сеть военных баз стран НАТО в Афганистане и центральноазиатских государствах обеспечивает им достаточно полный контроль над регионом и дает возможность оперативно управлять военно-стратегической ситуацией.

Таким образом, произошел процесс определенного выдавливания России из региона и сужения сфер ее влияния. На этом периоде Россия не обладала достаточными политическими и экономическими возможностями, чтобы полностью закрыть регион для других центров силы и единолично влиять на его развитие.

V этап. Ослабленные позиции России в регионе поставили Москву перед необходимостью переосмысления своей внешней политики и нового построения отношений с партнерами в Центральной Азии уже с учетом присутствия в регионе США.

По сути, в настоящее время Россия находится только на начальной стадии этого нового для нее этапа внешней политики в регионе. В этой связи дать однозначную оценку перспективам ее развития представляется преждевременным, но вместе с тем уже возможно выявление основных тенденций, которые, на наш взгляд, и будут определять дальнейшее разворачивание событий.

В этом контексте, прежде всего, стоит отметить, что сложившееся новое партнерство между США и Россией создает возможности для сотрудничества, а не конфронтации в Центральной Азии. США не могут не принимать во внимание то, что Россия имеет свои интересы в регионе, а именно в экономической и политической областях, а также в сфере безопасности.

Вместе с тем стратегический альянс Вашингтон - Москва, если он все же сложится, будет иметь ряд существенных недостатков. Во-первых, он будет носить неравноправный характер, т. к. России будет навязана роль младшего партнера. Во-вторых, «союзники» по этой оси - США и Россия относятся друг к другу с недоверием. В-третьих, рано или поздно геостратегические расхождения и разные национальные интересы двух государств приведут к усилению трений между партнерами[55].

Устранению таких недостатков, на наш взгляд, может способствовать политика т.н. «регионального паритета». США не могут не понимать, что после окончания военного решения существующей проблемы в регионе ЦА, в Закавказье, в Азии в целом на первый план выйдут стратегические и политические задачи, где надо будет использовать другие методы: экономические, идеологические, политические и информационные. У России есть выстроенная система управления внутрирегиональными процессами и соответствующий опыт, американцам же во многих аспектах самостоятельно эти задачи решить не под силу.

Таким образом, суть политики «регионального паритета» состоит в том, что Россия в отдельных регионах Евразии и в некоторых ситуациях смогла бы выступать в качестве равной США и Западу геополитической силы и представлять в таких случаях общие российско-американские интересы, так как США еще длительное время придется накапливать тот опыт, который Россия имеет в отношении Азии в целом.

Конечно, между Россией и США практически по многим показателям существует достаточная асимметрия. Существующие различия не только в целях и подходах к политике в регионе, в видении его будущего, но и асимметрия в том, в какой степени страны нужны друг другу, не позволяют говорить о полной консолидации этих стран по всему комплексу существующих вопросов. Вместе с тем существует широкая сфера совпадения российских и американских интересов в Центральной Азии в вопросах, касающихся укрепления политической стабильности, борьбы с незаконным оборотом наркотиков, предотвращения широкомасштабных региональных конфликтов, особенно тех, где потенциально возможно применение оружия массового уничтожения.

Используя политику «регионального паритета», Россия и США вполне могли бы прийти к выработке специальных договоров и соглашений о сотрудничестве в Центральной Азии и ряде других регионов.

На среднесрочную перспективу еще одним из основных направлений российской политики в контексте присутствия США в регионе вероятнее всего будет судьба каспийской нефти и трубопроводов. Судя по развитию ситуации, для Москвы реальное экономическое сотрудничество с государствами Каспийского региона и Центральной Азии, а также с США перевешивает перспективы конфронтации с неизвестным исходом. Таким образом, российская политика в регионе может развиваться по следующей схеме: нефтяные и газовые месторождения будут эксплуатироваться на полную мощь, Россия будет получать значительную долю прибыли, российские компании примут участие в строительстве и эксплуатации трубопровода Баку - Джейхан. Однако данный сценарий не исключает в будущем возникновения конфликтов в регионе, т. к. его судьба будет опять же во многом зависеть от стабильности российско-американских отношений[56].

Можно в будущем выделить следующий этап развития отношений России и ЦА, который будет складываться с учетом мирового экономического кризиса и апрельских событий в Кыргызстане.

2.2 Цели и стратегия США в Центральной Азии

После распада СССР позиции США в регионе стали заметно усиливаться. Именно первые несколько лет после обретения независимости центральноазиатскими республиками характеризовались наиболее активным налаживанием отношений государств региона с США и западноевропейскими странами. В свою очередь заинтересованность Соединенных Штатов в регионе Центральной Азии была обусловлена значимостью региона, имеющего как стратегическое месторасположение между Россией, Китаем и государствами «Исламской дуги», так и обладающего богатыми природными ресурсами, в особенности углеводородными.

В этой связи внешнеполитическая стратегия США в отношении стран Центральной Азии основывалась преимущественно на геополитических соображениях, прагматичном подходе, учитывающем собственные стратегические приоритеты и интересы. В целом основные интересы Соединенных Штатов в регионе можно представить следующими важнейшими аспектами:

во-первых, в целом установление и расширение присутствия в регионе является элементом общей стратегии США по упрочению своего глобального лидерства в долгосрочной перспективе;

во-вторых, США крайне заинтересованы в обеспечении гарантированного доступа к природным ресурсам Каспийского региона в рамках осуществления своей энергетической политики: а именно, уменьшение зависимости от поставок энергоносителей из арабских нефтяных стран и обеспечение ресурсных баз и транспортных маршрутов, максимально свободных от влияния нынешних и возможных в перспективе оппонентов США и их союзников;

в-третьих, США стремятся обеспечить доступ к политическому и экономическому потенциалу государств Центральной Азии в целях проведения политики сдерживания Китая и влияния на Иран, которые выступают оппонентами Соединенных Штатов по ряду мировых и региональных проблем;

в-четвертых, посредством распространения своего влияния на Центрально-азиатский регион США стремятся не допустить ситуации, когда одна из держав или группа держав, таких, как Россия и КНР, будут доминировать в регионе в степени, исключающей там американское присутствие;

в-пятых, США заинтересованы в использовании территории региона для формирования резервного базирования, с одной стороны, с целью создания потенциальной угрозы для так называемых «проблемных государств», к числу которых США относят Иран, Ирак, Северную Корею, а с другой - для оказания поддержки своим союзникам;

в-шестых, Соединенные Штаты заинтересованы в приобретении в лице центрально-азиатских республик качественно нового и достаточно емкого рынка сбыта промышленных товаров из стран Европы и США;

в-седьмых, для США имеет большое значение присутствие в складывающемся евроазиатском стратегическом транспортном узле (транспортный коридор Северная Европа - Индия, Западная Европа - Китай - Япония, газо и нефтепроводы различных направлений);

В соответствии с этими интересами главный вектор политики США в регионе направлен, во-первых, на сокращение экономического и политического присутствия России в регионе и создание условий, обеспечивающих невозможность восстановления ею своего влияния. Вторая составляющая этого вектора - отстранение от «Большой геополитической игры[57]» таких потенциальных игроков, как Китай и Иран, и создание условий, обеспечивающих возможность США оказывать экономическое и политическое воздействие на эти страны с территории Центральной Азии.

С точки зрения хронологии в политике США в Центральной Азии можно выделить четыре периода:

I этап (1991 г.). Этот период в центрально-азиатской политике США характеризовался некоторой неопределенностью. В условиях объективной необходимости адаптации к произошедшим геополитическим изменениям после распада СССР у Вашингтона отсутствовала последовательная и целостная политика по отношению к странам региона. США ограничились дипломатическим признанием суверенитета новых государств региона и подтверждением бывших административных границ между советскими центрально-азиатскими республиками в качестве международных[58]. Вашингтон проводил общую политическую линию в отношении всех постсоветских государств, включая центрально-азиатские, уделяя внимание развитию процессов демократизации и проведению рыночных преобразований.

II этап (1992-1995 гг.). В этот период на первый план в политике США стала выходить экономическая составляющая. Продвижение интересов США в Центрально-азиатском регионе осуществлялось преимущественно по средствам экономических механизмов и закрепления позиций в стратегических экономических сферах, прежде всего нефтегазовой сферы. Таким образом, США проявляли свою заинтересованность в основном в вопросах, связанных с добычей и экспортом углеводородного сырья Их главная цель заключалась в строительстве газо и нефтепроводов в обход территории России, Ирана и Китая. В первые годы после обретения независимости стран региона крупнейшие западные компании закрепились на местном рынке, заметно уменьшив российское экономическое присутствие.

В этот период также стали зарождаться военно-политические связи между странами региона (прежде всего Кыргызстаном и Узбекистаном) и НАТО в рамках программы «Партнерство во имя мира» [59].

III этап (1996-2000 гг.). В этот период произошло определенное охлаждение в отношениях США и России, за которым Вашингтон продолжал признавать особую роль в Центральноазиатском регионе. В своей центральноазиатской политике США решили сконцентрировать основные усилия на развитии отношений с Казахстаном и Узбекистаном. В свою очередь Узбекистан старался проводить независимую от России политику и искал сильного внешнего партнера, которым в идеале, как виделось узбекским политикам, мог стать Вашингтон. Однако развитие американско-узбекистанских отношений шло достаточно медленно и только по ограниченному кругу вопросов.

IV этап (2001 г. - настоящее время). К началу этого периода в результате комбинации уникальных геополитических факторов обнаружилось, что у США в регионе практически нет реального соперника по влиянию: Россия во многом утратила политические и экономические рычаги влияния; Иран и Китай не стремились установить свой контроль над регионом; Европейский Союз предполагал укрепить свое влияние в регионе только в отдаленной перспективе. Таким образом, к моменту прихода к власти администрации Дж. Буша стало ясно, что прежние планы клинтоновской администрации по проведению длительной и многоплановой тактической борьбы уже не актуальны. Новая администрация наметила весьма динамичный и прагматичный план действий в отношении Центральной Азии. Установление постоянного американского военно-политического присутствия и экономического контроля в регионе стало лишь вопросом времени. Поводом для этого послужили событий 11 сентября 2001 г. и антитеррористическая операция США в Афганистане.

Таким образом, в начале XXI-го столетия американская политика в Центральноазиатском регионе вступила в новый этап, который характеризуется стремлением установить над ним прямой политический, военный и экономический контроль США.

К концу 2001 г. США практически завершили основную часть своей военной операции против талибов, помогли установить международный контроль над этой страной и сформировать переходное правительство. И уже в начале января 2002 г. встал вопрос о военно-политическом присутствии Америки в регионе Центральной Азии с целью гарантий сохранения стабильности в Афганистане. Вашингтон видел эти гарантии в создании своих военных баз на территории стран региона. Это был далеко неоднозначный по своим геополитическим последствиям шаг, фактически положивший начало американскому военно-политическому проникновению и закреплению в Центральной Азии.

По оценкам ряда экспертов, американское военное присутствие в Центральной Азии призвано решать, кроме афганской проблемы, и другие задачи, важные для национальной безопасности США, а именно:

* иметь в регионе силы быстрого реагирования, которые могут оказаться востребованными в случае внутриполитической дестабилизации в Пакистане, и особенно в случае очередного обострения индо-пакистанского конфликта;

* иметь в регионе инфраструктуру для активной политики в отношении Ирана и его ядерной программы;

* проецировать американское военное присутствие на энергоресурсы Каспия;

* контролировать территорию КНР, особенно те районы, где ракетные установки, и в некоторой степени и дальнейший рост Китая.

В целом традиционная американская риторика о заинтересованности США в политической стабильности, демократизации и экономическом процветании Центральной Азии на этом этапе приобрела вполне конкретный смысл. При этом США активно использовали традиционную для себя политику, стремясь свести к консенсусу две несовместимые вещи: первое, это стратегические интересы США, которые вынуждают вести дела с любыми режимами; второе, это менторский характер политической системы Америки, который выражается во вмешательстве Конгресса, различных общественных организаций и других лоббистских сил во внешнюю политику страны с целью усилить акцент на защите американских ценностей. При этом очередная правящая администрация охотно использует данный фактор, поскольку он дает ей дополнительные рычаги давления.

Центральноазиатский сюжет американской политики в 2002 г. открывается отчетом о визите делегации сената Конгресса США в Узбекистан в начале января. Данный визит был неординарным для внешнеполитической активности США, поскольку в делегации участвовало десять процентов от состава всего американского сената, представлявшие комитеты по вооруженным силам, международным отношениям и разведке. Сенаторы Дж. Либерман (он баллотировался с Гором в качестве вице-президента на последних выборах) и Д. Маккейн поблагодарили Ташкент, предоставивший Штатам свои аэродромы. Американские сенаторы подчеркивали, что Центральная Азия являет собой один из важнейших регионов мира в стратегическом, экономическом и политическом смыслах. В отношении Узбекистана Либерман ясно дал понять, что Ташкент может рассчитывать на то, что к нему будут относиться как к дружественному государству (помощь по линии МВФ). В то же время американские сенаторы дали понять Ташкенту, что тема прав человека будет и дальше присутствовать в американо-узбекских отношениях.

В целом именно этот визит американских сенаторов позволил высветить основные приоритеты стратегии США в регионе и методы ее реализации. Выбор приоритетов диктовался стратегическим значением региона, а методы - уязвимостью местных режимов, что позволяет влиять на них. Практически проявлением этих методов можно считать отказ 28 января Госдепа и ОБСЕ присылать своих наблюдателей на референдум о продлении полномочий И. Каримова, поскольку эти выборы рассматривались как «несвободные и нечестные». Однако уже 11 февраля представитель Госдепа Э. Джоунс (бывший посол США в РК) успокоила Ташкент, буквально заявив следующее: "…даже если Узбекистан не выполняет требования в области демократии, то не имеет смысла прекращать помощь этой стране, которая идет к группам, выступающим за демократию и права человека».

В начале марта в Узбекистан прибыла еще одна делегация американского Конгресса. Эти события проходили накануне визита И. Каримова в Вашингтон. Характерно, что конгрессмены практически исключили тематику прав человека в Узбекистане и полностью сосредоточились на американской военной и финансовой помощи этой стране. В целом американские парламентарии особо подчеркивали стратегическое значение помощи стран Центральной Азии для операции в Афганистане. В конце февраля адмирал К. Куигли (директор Центрального командования США по общественным связям) и генерал Р. Майерс (председатель Объединенного комитета начальников штабов на пресс-конференции в Манасе) фактически подтвердили, что американские силы на этой базе будут наращиваться.

В феврале к программе НАТО «Партнерство во имя мира» (ПИМ) присоединился Таджикистан, став тем самым 27-м государством - участником этой программы и «сведя дистанцию между Душанбе и Брюсселем исключительно к категории географических понятий». Присоединение Таджикистана имело большое символическое значение: этим еще раз было подчеркнуто, то значение, которое имеет Центральная Азия для Европы и Атлантического альянса[60].

Апофеозом американо-узбекского сближения стало подписание 12 марта в Вашингтоне двумя странами Декларации об основах стратегического партнерства и сотрудничества. По своей структуре этот документ повторяет аналогичную декларацию, подписанную за семь лет до этого Н. Назарбаевым и У. Клинтоном, которая также содержала пять основных направлений сотрудничества. Различие же между двумя декларациями заключается в качественно новой военно-политической ситуации в Центральной Азии.

В рамках расширения американо-узбекских отношений Вашингтон предоставил Узбекистану по линии Эксимбанка кредит в 55 млн. долл. (в 2001 г. - 138 млн. долл. в поддержку американского экспорта в Узбекистан). Однако, как показали дальнейшие события, ни эти средства, ни займы от международных финансовых институтов (40 млн. долл. США от Всемирного Банка), ни деньги, получаемые Ташкентом за аренду военных баз, не смогли радикально улучшить финансовую и экономическую ситуацию в Узбекистане. В конце марта Ташкент посетила еще одна делегация Конгресса, которая подтвердила, что Вашингтон выделит Узбекистану помощь в объеме 161 млн. долл. США. В то же время сенаторы подчеркнули, что США «не отступят от своей позиции по правам человека».

В отношении Кыргызстана со стороны США также был проведен ряд мероприятий финансового характера. В Бишкеке американские конгрессмены фактически подтвердили, что США будут наращивать финансовую и военно-техническую помощь Кыргызстану по тем же основаниям, что и Узбекистану - стратегическое значение Бишкека для антитеррористической операции. Так, в начале апреля Всемирный Банк при поддержке США выделил 1 млн. долл. Бишкеку в рамках программы микрофинансирования, а МВФ в июле - 16 млн. В середине сентября А. Акаев посетил Вашингтон, где он подписал совместно с Дж. Бушем заявление о продолжении стратегического партнерства (экономические реформы, демократизация, соблюдение прав человека в Кыргызстане). В конце сентября последовала справка в «Вашингтонской папке» об американской помощи Кыргызстану в 2002 г. на сумму в 92 млн. долл. США[61].