Собака (5) - предстаёт как олицетворение преданности, верности. Символ защиты и самопожертвования. Способность собаки чувствовать и целые мили преследовать невидимого ей человека символизирует трансцендентальную силу, с помощью которой философ следует нитью истины через лабиринт земных ошибок. Как не приученное к чистоте, нечистоплотное животное, собака олицетворяла зло. Собака также - символ охоты [Шейнина 2006: 102].

1.2. Мир Природы

б) мир растений

Берёза (11) - олицетворяет одновременно смерть и воскресение, зиму и весну. В некоторых традициях символизирует свет, чистоту, женственность. У восточных славян берёза являлась священным деревом; некоторые данные свидетельствуют о том, что она отождествлялась с мировым древом. У славян берёза нередко персонифицируется в облике девушки, что, возможно, связано с цветом ствола (белый - символ невинности, чистоты). Одновременно берёза может выступать в качестве олицетворения нечистых сил. В целом это женский символ, чем и объясняется его амбивалентность. В русской литературе нередко выступает олицетворением России [Рогалевич 2004: 21-22].

Трава (32) - траву связывают с идеей подчинения, принесения пользы. Кроме того, её считают символом тихого шёпота, молитвы. В виде дерна символизирует родную сторону. Пригоршня травы означает победу, захват [Рошаль 2005: 778].

1.2. Мир Природы

в) четыре стихии: вода, огонь, воздух, земля

Берег (42) - значение символа в словарях не указано. В текстах песен приобретает символическое звучание в значении покоя, мира, гармонии «В берегах июня юного / Опьянели мы…» [Калинов Мост 2001: 332].

Ветер (51) - символизирует дух, живое дыхание вселенной, силу духа в поддержании жизни и объединении всего живого, в связи с чем ветер ассоциируется с верёвками, нитями и т.п. Ветер олицетворяет нечто неосязаемое, бестелесное и неуловимое [Рошаль 2005: 303]. Образ ветра связан с символикой воздуха в целом, поскольку может рассматриваться как активный аспект последнего. Считается созидательной стихией в силу своей связи с жизнетворящим дыханием, духом. Ветер может ассоциироваться с деятельностью сил хаоса, хтонических существ. Кроме того, ветер символизирует быстроту, могущество, творческое начало [Рогалевич 2004: 38-39].

Вода (16) - один из четырёх первоэлементов, основа сущего, первоначальный хаос, из которого была впоследствии сотворена (поднята со дна морского океана) земля, аналог материнского чрева, через оплодотворение которого небом (мужским началом) творится мир [Королёв 2006: 65]. Вода наделяется способностью очищения души. Но также может выступать и в разрушительной своей ипостаси. Во многих традициях вода считалась проводником воли богов, посредником в общении с небом, глашатаем судьбы. В Библии вода отождествляется с первозданным хаосом [Рогалевич 2004:43-47].

Вьюга (7) - Несёт отрицательную семантику разрушительного начала, божьей кары [Королёв 2006: 87].

Дождь (30) - символ божественного благосостояния, нисхождения небесного блаженства и очищения, плодородия. Образ дождя в целом связан с символикой жизни и вод. Дождь - также символ соития земли и неба, оплодотворения [Рогалевич 2004: 95].

Звезда (27) - издавна служила символом вечности, а позднее - символом высоких стремлений, идеалов. Звезда - эмблема путеводности, счастья [Шейнина 2006:9]. Звезда ассоциируется с ночью, но и воплощает силы духа, выступающие против тьмы. Также она выступает как символ божественного величия [Рогалевич 2004: 129-130].

Земля (11) - один из четырёх первоэлементов мироздания, женское творящее начало, противопоставленное небу как мужскому началу, плодородящее чрево - и «жадная могила» [Королёв 2006: 221]. Земля также наделена свойством очищения. В качестве первозданной стихи земля рассматривается как наиболее близкая к хаосу и связанная с различными хтоническими чудовищами [Рогалевич 2004: 133-134].

Луна (11) - соотносится с такими понятиями, как женщина, вода, плодородие, смерть, возрождение, ночь; кроме того, это образ становления и вечного возвращения, символ циклических процессов. Она выступает в качестве олицетворения пассивного начала, поскольку, не имея собственного света, отражает солнечный. Луна одновременно предстаёт связанной с жизнью и смертью. Эсхатологические представления, описывающие гибель и последующее возрождение мира, во многом обязаны своим существованием лунному циклу [Рогалевич 2004: 222-223].

Небо (41) - воплощение космического верха. Восприятие неба приобщает к сфере трансцендентального и величественного; всё возвышенное, духовное, божественное приписывается небесному. Воздушная стихия неба обусловливает тот факт, что оно мыслится в качестве души, дыхания мира. Обладая свойствами недоступности, огромности, в мифологическом сознании оно наделяется непостижимостью, всеведением, величием. В символической традиции небо соотносится с духом, с кругом и числом три [Рогалевич 2004: 261-262].

Облако (30) - символика связана с идеей изменчивости и обманчивости внешних форм. Также облака ассоциируются с небесными водами и, соответственно, с плодородием [Рогалевич 2004: 271].

Овраг (10) - не встречается в словарях символов. В материале исследования он символизирует границу, напряженность момента. «Кто волосы смыл в узел чёрный, / Оврагами рыскал» [Калинов Мост 2001: 454].

Огонь (26) - символ жизненной энергии, плодородия, олицетворение солнца и солнечного света, божественный дар, очищение. Это также символ торжества света и жизни над мраком и смертью. Огонь - медиатор между небом и землёй: жертвоприношения сжигали, чтобы они наверняка оказались на небесах и дошли до богов. В огне таится божественная сила, которая оживляет и вдохновляет человеческое сердце и воспламеняет душу. Огонь - один из первоэлементов мироздания, мужское активное начало; соединяясь с водой, он порождает жизнь. Огонь - сакральный центр дома, очага, с угасанием которого прекращается жизнь. Огонь имеет созидательную и разрушительную функции. У русских бытовало разделение огня на огонь небесный и огонь адский. Первый - огонь, на котором сгорают жертвоприношения, который очищает и исполняет желания; второй - огонь, вырвавшийся из преисподней, который устраивает пожары и сбивает с дороги путников (бродячие огоньки) [Королёв 2006: 395-396].

Пепел (16) олицетворяет как бренность всего сущего, так и зарождение новой жизни, выступая в качестве вещества, стимулирующего плодородие нив и благополучие человека и животных. Также он связывается с очищением, аскетизмом, скорбью и раскаянием [Рогалевич 2004: 310].

Поле, степь (24) - в русской традиции открытое, чистое поле - опасное, гибельное пространство. Это пространство незащищённое, мужское, место битвы: с врагом или с природой. Степь ассоциируется с морем, она бескрайняя. Поле представляется пространством более обжитым, нежели степь [Шейнина 2006: 71].

Река (31) - символ необратимого потока времени, потери и забвения. Река - дорога в страну мёртвых. Река - символ преграды, разделяющей два мира, символ постоянной изменчивости. Река обеспечивает плодородие, поддерживает существование жизни. В Древней Руси река - объект почитания и место совершения многих обрядов. Вообще этот символ амбивалентен в своём значении, олицетворяя созидательную и разрушительную силу одновременно [Шейнина 2006: 57

Роса (16) - будучи ассоциируема с небом, роса наделяется сакральным статусом. Символ здоровья, чистоты, любви, святости. Воспринимается в качестве предвестницы рассвета, символизирует духовное просветление. В славянском фольклоре роса - это живительная влага, дарующая плодородие полей [Рогалевич 2004: 364-365].

Снег (18) - значение символа в словарях не зафиксировано. В исследуемых текстах символизирует перерождение, ожидание. «Белые сугробы снега - / Повивальный дух: / Заново рождаемся» [Калинов Мост 2001: 332].

Солнце (42) - древнейший космический символ, означает жизнь, источник жизни, свет. С солярной символикой связываются такие характеристики, как верховенство, жизнесозидание, активность, героическое начало, всеведение. Солнце часто выступает в качестве первоначального символа верховного божества либо отождествляется с ним [Рогалевич 2004: 401-403]. Лучи солнца несут плодородие и изобилие, но они же иссушают и убивают, поэтому солнце символизирует и жизнь, и прекращение жизни - смерть. С солнцем связываются мужской, активный и положительный принцип. Солнце - славянское божество, почитаемое как жизнь, тепло, свет. У восточных славян солнце - сын небесного бога Сварога. В народных преданиях солнце - лицо, око или слово Бога, а также оконце, сквозь которое Бог смотрит на землю [Королёв 2006: 514-516].

1.2. Мир Природы

г) время и пространство

День (50) - символ полноты сил, бурной деятельности, ответственности. Днём много света, поэтому день - время раскрытия тайн, лжи, злокозненности [Шейнина 2006: 60]. Это божество света, Солнца.

Ночь (42) - время разгула потусторонних сил, губительных для рода человеческого. Особенно страшна полночь. Ночь - символ физической смерти. Но она же наполнена жизнью духа и духов. Это время теней, призраков, оборотней, ведьм и магов. Ночь страшна высвобождением неконтролируемой энергии хаоса [Шейнина 2006: 60].

Рассвет (29) - символ победы над ночью. Это рождение: нового дня, новой жизни, символ трудолюбия и целеустремлённости [Шейнина 2006: 60].

1.3. Мифонимы

а) христианские

Бог (2) - в развитых религиозно-мифологических традициях боги наделяются прежде всего миросозидающими и мироустроительными функциями. В язычестве Бог представляет собой не столько персонификацию, в структуре которой личностное начало отходит на второй план по сравнению с образом той или иной стихии или - позднее - соответствующей хозяйственной, либо социальной функции. В теизме акцентируется личностный статус Бога, Он наделяется атрибутами вечности, совершенства, независимости., неизменности, всеведения, благости, святости, беспредельного могущества, правосудия [Рогалевич 2004: 25].

Чёрт, дьявол (2) - в славянской мифологии злой дух. Образ чёрта дохристианского происхождения, но христианские представления о дьяволе оказали решающее воздействие на его облик. Олицетворение зла, смерти и разрушения; образ пагубности времени, разрушающего земные творения, и материи, постоянно порождающий себе подобных. Выступает как извечный противник Бога в качестве воплощающего благо. В целом дьявол есть олицетворение тёмного начала в мире и в самом человеке. Дьявол является в двух ипостасях - как соблазнитель и как преследователь [Рогалевич 2004: 105-106].

1.3. Мифонимы

б) языческие

Домовой (1) - в восточнославянской мифологии демонологический персонаж, дух дома. Представлялся в виде человека, часто на одно лицо с хозяином дома, или как небольшой старик с лицом, заросшим белыми волосами, и т.п. Тесно связан с представлениями о благодетельных предках, благополучием в доме: от его отношения, доброжелательного или враждебного, зависело здоровье скота. Это покровитель строения и живущих в нём людей. По представлениям древних славян домовой возникал из души жертвенного животного, положенного при строительстве дома. По нраву домовой - идеальный домохозяин, иногда ворчливый, но всё же заботливый и добрый [Лак 1995: 169].

Лель (2) - славянское весеннее божество. Бог страсти и любви. Он сын богини красоты Лады. Изображался он в виде златовласого, как и мать, крылатого младенца [Грушко 1996: 236].

Леший (2) - славянское божество леса. Внешность Лешего переменчива. Считалось, что можно встретить лешего в лесу в любое время года, кроме зимы [Семёнова 2000: 57-61].

В текстах песне группы «Калинов Мост» символы встречаются довольно часто, однако употребление того или иного символа не является постоянным. Наиболее часто встречаются общекультурные символы, значения которых зафиксированы в словарях. Кроме того лексемы данных символов, обладают большей семантической валентностью. Но помимо общеизвестных символов встречаются символы, не зафиксированные в словарях: Кроха, Плечо, Веко, Узор, Берлога, Когти, Снег, Овраг, Берег. В исследуемых текстах они не столь широко распространены. Отсутствие какой-либо трактовки их значения в словарях можно объяснить субъективной авторской аппеляцией, которая привносит в текст индивидуальное начало.

§2. Семантические особенности функционирования славянских и общекультурных символов

При исследовании реализации символов в текстах песен группы «Калинов Мост» следует обратиться прежде всего к семантическим особенностям репрезентации того или иного символа.

Один из наиболее часто встречающихся символов - ветер (51). Он может употребляться в устойчивом сочетании слов, при этом происходит трансформация фразеологизма («Ветер шумел в голове» [Калинов Мост 2001: 33]) При помощи глагола ветер начинает звучать, при этом сохраняются условия замкнутости пространства. Таким образом, ветер предстает как явление, способное происходить внутри человека. Возможно, так показано эмоциональное состояние лирического героя. Ветер может существовать и как самостоятельная лексема. Следует также отметить, что этот символ в некоторых случаях персонифицируется самим автором посредством авторского написания слова как имени собственного:

«… окрылённые Ветром» [Калинов Мост 2001: 35]

или «… Ветром гонимая» [Калинов Мост 2001: 70].

Более того, ветер способен на осознанное действие, свойственное человеку:

«Пропадать молвой жгучий ветер звал» [Калинов Мост 2001: 330].

Ветер предстаёт как самостоятельная сила природы. Своеобразие авторского подхода реализует концепцию мировоззренческих представлений людей эпохи Древней Руси, которым было свойственно обожествление (а здесь и персонификация) какого-либо природного явления.

Ветер может обозначать и явление природного мира в традиционном современном представлении, однако в таком случае слово приобретает дополнительный оттенок значения, реализующийся в контексте. Например:

«… ветра пыльный рывок» [Калинов Мост 2001: 191].

Актуализируется значение ветра не только как природного явления, но и как быстрой, стремительной перемены.

Символика ветра может функционировать в качестве отдельной характеристики какого-либо другого объекта:

«…ветреной росе…» [Калинов Мост 2001: 162].

Однако здесь истолкование символа не может быть однозначным, поскольку допустимо множество вариантов. Это может быть как характеристика качества непостоянства, изменчивости, так и природной причиной возникновения росы. Тем не менее, с помощью этого символа в тексте присутствует динамика, способная влиять на состояние окружающего мира.

Общая семантика ветра в большинстве случаев отличается положительной оценочностью, несмотря на негативные проявления ветра:

«…там не злятся ветра» [Калинов Мост 2001: 373]

или «Ветер зорко погонит плетью» [Калинов Мост 2001: 355].

Повествовательный субъект во многих случаях чувствует родство с этой стихией, а потому принимает её:

«… а ветер назвался братом…» [Калинов Мост 2001: 142],

«роднился ветрами наградой» [Калинов Мост 2001: 263].

Особенно важно обратиться к символу песни. Эта лексема даже вынесена в название одного из произведений творчества группы «Калинов Мост» («Моя Песня»). Здесь символ песня является центральным и объединяющим для многих других символов:

«Моя песня… ветрами отдыха не ведает»,

«Моя песня - белая берёзонька»,

«Моя песня… поможет страннику в пути» [Калинов мост 2001: 64] и другие.

Семантика песни и ветра смыкается в значении свободы, динамики. Символ берёзы создаёт причастность песни к национальной культуре. Следовательно, песня создаётся о России и живёт для России. Песня связана с символами странника и пути. Таким образом, песня является формой воплощения жизненного пути человека, ищущего истину. Следовательно, можно сделать вывод о смысловой универсальности символа песни.

Символ песни образует интересную связь также с символикой огня, выступая в одном из примеров в качестве дополнения:

«…песен искры» [Калинов Мост 2001: 322].

Метафора выступает как воплощение, репрезентация символа. В другом же примере к слову «песня» подобрано определение, точно характеризующее его как огненную стихию:

«Песней огненной…» [Калинов Мост 2001: 330].

Метафорически переосмысляясь, характеристики песни сближаются со свойствами огня. Это может быть и символ обновления, и символ смерти (эсхатологические начала огня).

Песня несёт в себе и откровение:

«И в дымящий горящий мозг

Острой бритвой врезались песни -

Песни излома души» [Калинов Мост 2001: 142].

Песня связывается как с умственной, так и с душевной деятельностью. Песня способна самостоятельно, независимо от человека овладевать его сознанием. Она является озарением, поступающим в него извне.

Со словом «песня» очень часто употребляется притяжательное местоимение моя («В песне моей столько слов…» [Калинов Мост 2001: 133]). Исходя из этого, возникает идея о субъективизме творческой позиции каждого автора. Следует также отметить особое интимное отношение лирического героя к этому понятию.

Глаза предстают как выражение внутреннего состояния человека, как универсальной человеческой характеристики вообще:

«Видно по глазам» [Калинов Мост 2001: 73],

«В глазах испуг» [Калинов Мост 2001: 37].

Глаза являются знаком национальной принадлежности, что вносит местный колорит в песне. Д. Ревякин, называя человека восточной внешности, указывает главный характерный признак - вид глаз:

«Раскосые ведут глаза» [Калинов Мост 2001: 163].

Семантическая реализация символа глаз в большинстве случаев совпадает с традиционным значением, зафиксированным в словаре: как символ зеркала души. Например:

«успеть принять глазами» [Калинов Мост 2001: 192].

Здесь возможна замена слова «глаза» на «душа», то есть речь идёт о проникновении чего-либо в человеческое сознание и душу.

Символика травы как объекта природы не связана с каким-либо божеством. Трава просто обозначает реалию:

«Проснуться утром в сочных травах» [Калинов Мост 2001: 41],

«запахи трав» [Калинов Мост 2001: 46].

Тем не менее, семантика обогащается за счёт привлечения дополнительного оттенка значения травы как охранительного явления:

«Укройся травами в ночи» [Калинов Мост 2001: 51].

Общая же характеристика символа неоднозначна. Так, наряду с положительной семантикой встречается и негативная:

«Заплутал наобум в травах» [Калинов Мост 2001: 132],

«В травах чёрных» [Калинов Мост 2001: 140],

«Обманули дурные травы» [Калинов Мост 2001: 143].

Кроме того, травы олицетворяется: «Просили травы» [Калинов Мост 2001: 167].

Семантика травы связана с категорией волшебного:

«Кто окликал разрыв-травой» [Калинов Мост 2001: 294].

Разрыв-трава - это мифическое растение, несущее богатство и благополучие, но найти его можно было только в ночь на Ивана Купала в лесу, где его охраняли духи. Посредством упоминания образа, взятого из славянского фольклора, создаётся и колорит национальности песни.

Лексема «узел» представляет интерес своим смысловым спектром. В символе узла актуализируется семантика скопления, места соединения:

«В узел сбились поводья рук» [Калинов Мост 2001: 85],

«Связки стянуты в узел» [Калинов Мост 2001: 94].

Также здесь присутствует значение основательности, исчерпывающей полноты предмета или явления:

«Вырвать язык узлом» [Калинов Мост 2001: 166].

Символ кроха интересен тем, что он способен обозначать и живые, и неживые объекты. В двух случаях из семи это уменьшительно-ласкательное наименование человека:

«Плачь, кроха…

Верь, кроха» [Калинов Мост 2001: 32],

«… кроха-сыночек» [Калинов Мост 2001: 33].

Скорее всего, кроха - это лексическая репрезентация символа «ребёнок». Ребёнок символизирует начало, обновление и возрождение [Рогалевич 2004: 356]. Кажется странным употребление побудительных «плачь» и «верь» по отношению к ребёнку. Но символика ребёнка подсказывает мысль о том, что перерождение возможно с помощью веры, а также - слёз, несущих очистительную функцию. Кроме того, в тексте нет формального выражения слова «ребёнок». Крохой может быть назван любой человек в определённой жизненной ситуации, когда он чувствует себя действительно беззащитным и нуждающимся с помощи, совете.

В большинстве же случаев кроха - это обозначение мелкой части, остатков, небольшого количества чего-либо:

«По крупицам, по крохам собирали былое» [Калинов мост 2001: 35],

«Вздохом крохи мая обнимая» [Калинов Мост 2001: 249].

Слово «волосы» выступает как объект действия (при рассмотрении словосочетания: завязать и поджечь волосы):

«В узел волосы завязать и поджечь» [Калинов Мост 2001: 327].

Этим символом обозначается действие. Семантика слова «завязать» связана с лексемой узла. Завязать - 1. закрепить, связывая узлом, концами, бантом [Ожегов 2002: 201].

Узел - символ союза, фиксации [Королёв 2006: 543]. Имплицитно представлена символика огня - посредством глагола действия: поджечь. Поджечь - 1. поднеся огонь, воспламенить [Ожегов 2002: 535].

Создание узла из волос символизирует крепкую связь внутри объекта, его неделимость, целостность его натуры. Через огонь же возможно перерождение лирического героя, переход из реального в надреальное пространство существования. Это также символ очищения, обновления.

Следовательно, волосы отождествляются со смыслом существования человека, его жизнью в целом.

«Волосы по плечам,

Набело отбренчал

Сон, что был с тобой» [Калинов Мост 2001: 275].

Семантика спутанных волос, да и сам негативный контекст даёт нам право предполагать, что символика разбросанных волос в данной ситуации может значить беспорядок, хаос, сложность и напряжённость ситуации. Скорее всего, они характеризуют образ жизни человека, его состояние.

Вообще реализация символа по большей части традиционна. Однако следует также отметить важный контекстный план, который привносит в основное значение символа дополнительные оттенки. Символика волос также связана с символами огня и узла.

«В песне моей столько слов,

Сколько звёзд волоском

Опрокинулось навзничь

В чистый лист бересты» [Калинов Мост 2001: 133].

Связь между лексемами: «песня», «слово», «чистый лист» - свидетельствует о необходимости рассмотрения данной части произведения с точки зрения раскрытия в ней творческих мотивов.

В ближайшем контекстном окружении символа волос здесь оказалось слово звезда - образ многозначный. Это символ вечности, света, высоких устремлений, идеалов [Рогалевич 2004: 129]. Таким образом, творчество выступает как реализация высоких идеалов, служение высшему предназначению. Символика же берёзы отсылает нас к славянской традиции, где берёза - оберег от нечистой силы. Кроме того, в русской культуре берёза - символ России вообще и русской сельской глубинки в частности [Рогалевич 2004: 22].

Следовательно, лирический герой представляется нам русским поэтом.

Можно подвести такой итог: если вспомнить бересту, то можно объяснить сложную авторскую метафору. Береста: звездочка - точка (заглавная буква) и линия-след от неё - хвост кометы (строчка). Символика волоса раскрывается как символ строки, посредством которой лирический герой-поэт выполняет своё высшее предназначение.

Необыкновенно важным символом в текстах песен группы «Калинов Мост» является символ дороги, тропы, пути вообще. Он встречается довольно часто - 53 раза.

Дорога ассоциируется с отвагой, достоинством, о чем свидетельствует выбор оценочной лексики:

«Пил дорогу

Доблестным выбором» [Калинов Мост 2001: 134].

Словосочетание «пил дорогу» звучит необычно, открывая возможность принципиально нового авторского восприятия. Пить - принимать, проглатывать какое-либо питьё [Ожегов 2002: 519]. Кроме того, лексема «пить» связана с жаждой. Лирический герой здесь принимает дорогу как необходимость, вызванную жизнью. Таким образом, он утверждает необходимость существования дороги для себя. Кроме того дорога, скорее всего, бесконечна. Это та категория, которая не имеет ни начала, ни конца. Желание дороги, движения престает постоянным явлением.

Дорога связывается также с понятиями свободы, отрыва от земного, материального:

«В плеске гитар запах дорог,

Если вдохнешь - птицею станешь.

К Небу взлетит твой потолок,

Звезды рукой достанешь» [Калинов Мост 2001: 414].

Символ дороги здесь раскрывается с помощью символов, его окружающих: птицы, неба, звезды, руки. Данный контекст работает на создание ощущения преодоления пределов с помощью дороги. При этом речь идет о предметах не материального мира, но духовного. Птица, таким образом, является посредником между миром земным и небесным. Только при отсутствии каких-либо границ и условностей, по мысли автора, возможно достижение невозможного. Небо символизирует прежде всего открытость, при которой возможно стать причастным к космической гармонии. Семантикой посредничества наделён и символ руки. Являясь предметом материального мира, именно она осуществляет восприятие ирреального, непостигаемого, идеального.

Символ дороги связан с ощущением свободы, открытости, которая предстает осознанной жизненной необходимостью для лирического героя.

Функционирование символа показывает вариативность проявления его значений в зависимости от контекста. Наблюдаются определенные связи между символами. Интересно и метафорическое осмысление символа.

Символы песенного теста создают определённую систему, о которой уже упоминалось в 1 параграфе II главы. Наглядно это можно представить следующим образом:

Реализация этой схемы в тексте даёт представление об авторском миропонимании. Данные субстанции имеют в своем составе массу символических репрезентаций, которые отражают основные моменты восприятия мира: человеческие страхи, надежды, ценности.

В песенном тексте оказывается возможным объединить эту сложную систему представлений. Так реализуется основная функция символов, дающая возможность кодировать сложнейшие понятия и картины при помощи малых средств выражения. При этом восприятие реципиентом происходит мгновенно, без обращения к каким-либо дополнительным источникам информации.

Данную схему можно выделить лишь условно, поскольку фактические отношения между исследуемыми символами представляют собой сложную сеть соединений символов из любых групп и подгрупп. Разнонаправленные стрелки показывают взаимозависимость символов между собой, несмотря на то, к какой из групп они принадлежат.

§3. Стилистические особенности употребления славянских и общекультурных символов

В связи с ориентацией на древнерусскую культуру (стилистику) творчества группы встречаются не только символы, характерные для эпохи Древней Руси, но и элементы архаизации отдельных слов. Устаревшие слова используются для воссоздания колорита отдалённых времён. Они же придают речи восторженное, торжественное звучание.

Следует отметить равноправное параллельное употребление лексем глаз - око. Они являются стилистическими синонимами:

«Зло сверкну очами» [Калинов мост 2001: 105],

«Для твоих сухих глаз» [Калинов Мост 2001: 133].

В примерах «Сильные длани» [Калинов Мост 2001: 63] и «Косы заплетать мором да гладом» [Калинов Мост 2001: 92] проявляется принцип стилизации текста, когда слово употребляется в неполногласном варианте.

Стилизация, обращённая к эпохе Древней Руси, достигается за счёт включения в текст имён языческих божеств: «Наши домовые», «Пропели Лели», «Лешие шальные». Однако упоминания о главных языческих богах, например, Перуне, Яриле, не встречаются. Скорее всего, эти боги отождествляются со своими стихиями. Как уже было сказано выше, Ветер, Солнце, Луна, Вода в тексте могут быть написаны как имена собственные. Они способны на активные действия, свойственные либо человеку, либо богам:

«И вздохнёт с облегченьем Луна» [Калинов Мост 2001: 375],

«В это верят Солнце и Луна» [Калинов Мост 2001: 406].

В рассуждении о языческих божествах нельзя не упомянуть о неологизме Д. Ревякина Даждо, вынесенное в название одной из песен. Словарь комментирует это слово так: «Даждо'» - (неол. Ревякина) Имя собственное, образованное по типу имён славянских языческих божеств и мифологических существ. Внук Даждьбога. Даждьбог (тж. Дажьбог, Дажбог) - древнеславянское солнечное божество Владимирского пантеона, бог власти, богатства, а также покровитель и родоначальник славянского этноса. Существенно также фонетическое созвучие со словом дождь» [Калинов Мост 2001: 567-568]. Таким образом, создаётся неоязыческий образ бога Дождя - внука бога Древней Руси.

Даждо можно рассматривать и как звательную форму, привносящую в текст элемент стилизации. Справедливо также полагать, что это обращение к силам природы, одушевление сил природы.

Следовательно, при рассмотрении всех элементов архаизации, встречающихся в песнях группы «Калинов Мост», справедливее рассуждать не о простой стилизации славянской традиции текста, но о процессе переосмысления мировоззрения предков современным человеком. Здесь нет полного соответствия в суждениях между поколениями, однако присутствует более важный элемент - переход на новый уровень прежних понятий.

Большая экспрессивная нагрузка ложится на лексемы, являющиеся авторским словотворчеством. Каждый неологизм даёт ёмкий образ-символ. Встречаются новые слова, образованные путём словосложения: догопыт, «благодаря фонетическим созвучиям несущий сложный смысл: догонять - копыт - пытать, пытливый. Образовано бессуфиксальным способом по модели следопыт» [Калинов Мост 2001: 568-569]. Слово синтезирует в себе понятия, выраженные в исходном варианте различными частями речи: глаголом, выражающим динамику, существительным, обозначающим субъекта действия, и прилагательным, несущим описательную функцию. Таким образом, создаётся трёхмерная картина восприятия образа, реализуется семантика охотничьей погони. При словотворчестве используется и способ сложения основ: дароба (дар + оба). Здесь значение дара усиливается за счёт семантики двойственности, появляющейся от слова «оба». Оба - и тот и другой [Ожегов 2002: 424]. Встречается также принцип сложения корней. В строке «в гроздья медарен груди рядил» [Калинов Мост 2001: 513] пример подобного сращения - «медарень» (медаль + дар).

В словообразовании у Д. Ревякина активно работают суффиксы: наиболее распространён «-ень» (бедень, глазень, искрень, крадень, чурень); «-арь», «-ярь» (гожарь, господарь, снеярь); «-ица» (урочица), «-ь» (брысь, вырь, уныль). Задействуются и префиксы (разбрызг, выступ, назой, провидь). Есть и сложные префиксально-суффиксальные словообразовательные модели (выпарень, проторень, уверень, измонь).

Используется и такой приём, когда берётся чистый корень, который активизируется и образует разнообразные производные:

«…в листья зарёван» [Калинов Мост 2001: 513],

«…усмехом заклятым» [Калинов Мост 2001: 261].

Эта техника была открыта В. Хлебниковым и названа «склонение». В начале века А. Кручёных и В. Хлебников утверждали, что поэзия может состоять из одного «самовитого» слова. Известно, что Д. Ревякин высоко ценил поэзию Велимира Хлебникова, а потому обращение к подобным творческим приёмам вполне логично.

В итоге следует отметить, что спектр значений символа дополняется исходя из семантики его контекстного окружения, в котором могут встречаться и другие символы. Таким образом осуществляется взаимодействие символов между собой. Словотворчество также носит символический характер. Здесь сочетаются несколько образов, которые дают слову новые смыслы.

Возможно, также включение просторечно-устаревшей лексики в текст песни:

«Ну, а коли нет слёз,

Путь один - надо петь» [Калинов Мост 2001: 94],

что способно придать песне более доверительный тон.

Тексты исследуемых песен достаточно эмоциональны: встречается обилие как восклицательных, так и вопросительных предложений. Это могут быть обращения к воспринимающему, с помощью которого слушатель становится причастным к событиям, происходящим в песне, он вовлекается в ход повествования:

«Пойдём! Пойдём со мной, бежим со мной…» [Калинов Мост 2001: 107];

«Лови мозоли рун!» [Калинов мост 2001: 250].

Употребление экспрессивных синтаксических средств используется и для выражения остроты чувств, восприятия:

«Не вспомнит степь твоей стопы.

Ох, да мне бы так!» [Калинов Мост 2001: 177].

Эмоциональность раскрывает мотив памяти. Степь и лирический герой противопоставляются. Символ степи выступает в качестве отражения вечного, бесконечного. В отличие от нее лирический герой способен сохранить момент в своей памяти, сделать его реальным и в то же самое время конечным. Таким образом, природа показана пространством, способным поглотить человеческие страсти.

Встречаются также и обращения к силам природы:

«Вейся, радость неба!» [Калинов Мост 2001: 295].

Многие песни заканчиваются многоточием, что указывает на незаконченность синтаксической и смысловой конструкции. Текст воспринимается незаконченным, но этот факт также предполагает либо возможность продолжения повествования, либо невыразимость воплощения в слове полноты идеи:

«Слышишь, помни меня,

Я своё отсмеял,

Отбезумел горячей травой.

Далеко…» [Калинов Мост 2001: 367],

«Прошлое поделом…» [Калинов Мост 2001: 207].

В текстах встречаются топографические реалии, которые создают пространственную организацию внутри текста. Чаще всего это названия сибирских объектов: Ишим, Енисей, Анадырь, Онон, Ока, Обь, Чара, деревня Чоки в Новосибирской области, Сухой Лог (район в Новосибирске). Эти топонимы привносят в текст местный колорит. Той же цели служат и диалектные слова, например: пунец (красный ситец, кумач; яркая ткань), рожон (острый кол, палка), урочить (1. наводить порчу дурным глазом, портить; 2. болеть) и другие. Использование нелитературных элементов языка служит также и средством речевой экспрессии:

«Вызов дерзкий: Дарза!» [Калинов Мост 2001: 179].

Дарза - (диал.) терзать, рвать [Калинов Мост 2001: 568].

Тексты песен группы «Калинов Мост» часто бессобытийны. Символы и различные образы присутствуют в таком количестве, при котором уже нет акцента на динамике, нет чётко выстроенного сюжетного хода:

«Курень не уберёг -

Дрогнул изменой узел.

Бросился поперёк

Струй, где охваты сузил.

В косу грехи заплёл,

Небо зрачком царапал» [Калинов Мост 2001: 423].

В большей мере имеет место выражение чувств, внутренних переживаний субъекта, его размышлений, и в этом смысле это песня в чистом виде, поскольку сюжет не является безусловной особенностью песенного текста.

«Песней воскресай» [Калинов Мост 2001: 329],

«… просыпаюсь песней» [Калинов Мост 2001: 360].

Символика песни несёт в себе идею перерождения, изменения состояния. Лексема «песня» употреблена в непривычной синтаксической роли обстоятельства образа действия. Песня становится незаменимым атрибутом действия. Таким образом, без неё невозможно начало чего-либо: ни жизни, ни нового дня. Используя такой приём, автор достигает оригинального звучания слова.

Как уже упоминалось выше в I главе, песню отличают повторы. Это необходимый композиционный прием. Часто определенная фраза становится ключевой и обладает наибольшей выразительностью. Например:

«Пойдем со мной, бежим со мной,

Летим со мной, летим» [Калинов Мост 2001: 107].

При этом важен здесь прием градации, органично отвечающий настроению произведения. Побуждение настойчиво звучит на протяжении всей песни, усиливаясь лексемами «скорей», «Пойдем!», «рискни», «преград не зная». Создается четкое ощущение призыва преодоления чего-то, чувства движения и торжества жизни.

Текст обращен к массовому читателю, однако он оказывает сильное эстетическое воздействие на конкретного адресата, вызывая ответную лирическую эмоцию. Предрасполагая реципиента к более интимному восприятию текста, лирический герой использует сразу несколько способов. Он не отделяет себя от слушающего субъекта, что видно из строки, повторяющейся дважды:

«Нам - к ним» [Калинов Мост 2001: 107],

Так читатель включается в пространство художественного произведения наравне с лирическим героем.

Для усиления доверительного звучания при обращении используется слово «приятель»:

«Рискни, приятель, пусть ворон каркал -

Черт с ним» [Калинов Мост 2001: 107].

Символ ворона предстает здесь в качестве предвестника возможной беды, предупредительной силы, доверять которой, однако не стоит. Символика ворона связывается с символом черта, а, следовательно, оба они носят характер отрицательный, поскольку лирический герой бросает вызов и готов переступить через предрассудки, повинуясь лишь своему внутреннему чувству. Символика черта, встречаясь крайне редко, не принимает положительного звучания ни в одном из текстов:

«Да сохрани мой вздох

Чертям назло» [Калинов Мост 2001: 127].

При рассмотрении стилистики текстов песен группы «Калинов Мост» важно выделить обращения не только к читателю, но и обращения к силам природы и просто к явлениям, окружающим лирического героя:

«Горе мое,

Пыль земная, пусти меня.

Небеса голубые, бездонные,

смилуйтесь» [Калинов Мост 2001: 350].

Подобное одухотворение окружающего человека мира было характерной чертой славянского сознания. Прием олицетворения используется достаточно широко. Интересно, что персонифицируются не только объекты природного мира, как, например, солнце, луна, небо, но и собственные чувства. Известно, что такая персонификация у славян нашла свое место в образе такого божества, как Лихо (материализованное или одухотворённое горе, часто избавиться от которого непросто). Обращение к собственному горю заставляет произведение звучать похожим на произведения, сочинявшиеся в общеславянскую эпоху.

Прием олицетворения можно назвать одним из ключевых при рассмотрении символов в текстах песен группы «Калинов Мост»:

«Запомни тех, кого погребли облака» [Калинов Мост 2001: 88],

«Точит путь солёная по скулам разбитым» [Калинов Мост 2001: 90].

Так создается ощущение живого пространства, окружающего лирического героя.

Несомненно, важна эмоционально-оценочная лексика, обогащающая значение того или иного символа.

«Как пропадал в ослепительных снах,

Великанил округами, -

Пух целебный нагрезил

Иерусалим» [Калинов Мост 2001: 350].

Ослепительный - 1. Очень яркий. 2. (перен.) Поразительный по своей красоте [Ожегов 2002: 462]. Целебный - Полезный, способствующий излечению, сохранению здоровья [Ожегов 2002: 873].

Сон воспринимается как нечто иллюзорное, манящее. Он связан с мечтой о спасении себя, а значит, и с надеждой, верой.

Интересен и следующий пример:

«Ранним утром я отправлюсь

В дальнюю дорогу.

Ранним утром я оставлю

Душную берлогу» [Калинов Мост 2001: 105].

Прием анафоры объединяет два противостоящих друг другу образа: дороги и берлоги. Сочетание «дальняя дорога» является достаточно традиционным, давно использующимся как в литературных текстах, так и в песнях. Дорога связывается с движением, потенциалом, который может открыться только при активном действии. Справедливо полагать, что символ берлоги оказывается противостоящим по значению. Слово «душную» характеризует отношение лирического героя к ней. В берлоге нет воздуха, простора, она гнетет. Возможно, что берлогой назван дом, традиционно противопоставляемый символам дороги, пути. Однако слово «берлога» носит более экспрессивную окраску, нежели дом. Например, дом может рассматриваться как позитивное пространство, куда хочется вернуться:

«Я хочу домой» [Калинов Мост 2001: 90].

Берлогой автор называет место, в котором нет жизни. Это место, враждебное человеку:

«Гнев лишает сна

Затхлых берлог» [Калинов Мост 2001: 105].

Эпитет «затхлых» передает символику сна как обмана или самообмана, иллюзии. Символ берлоги связан со статикой, смертью, конечностью существования. Символ сам по себе становится стилистически окрашенным, обладая негативной семантикой.

В других случаях эмоционально-оценочная лексика усиливает звучание символа:

«Точит зубы, скалит пасть

Лютых псов орава» [Калинов Мост 2001: 106].

Лексема «пёс» сама по себе обладает негативной семантикой. Переносное значение данного слова: человек, способный на любые низкие поступки, дела [Ожегов 2002: 516]. Лютый - 1. Злой, свирепый, беспощадный. 2. Очень сильный, тяжкий, причиняющий мучения [Ожегов 2002: 337]. Следовательно, символ собака реализует в данном контексте отрицательную семантику.

Стилистика песен группы «Калинов Мост» интересна тем, что здесь используются устаревшие слова, экспрессивные средства, употребляются диалектная лексика и имена славянских божеств. Всё это придает особый колорит текстам, отсылая к образам, отражающим мировоззрение прошлых эпох.

Выводы по главе

Интерпретация символа является важной проблемой современного исследования. Мы наблюдали над функционированием символов в песенных текстах группы «Калинов Мост». Для раскрытия той или иной характеристики символа выбирались разнообразные подходы.

В использовании окказиональных слов, являющихся авторским словотворчеством, проявляется интересный момент формальной трансформации слова-символа.

Словообразование расширяет возможности сочетаемости символа. Более того, такие лексемы совмещают в себе значения разных символов, в результате чего образуется совершенно новый смысл. Такой вывод подтверждает тезис об органичности категории символа, находящегося в непрерывном развитии.

Исследуя проявление символа в контекстном окружении, можно выделить богатый спектр его значений. Возможны и случаи переосмысления семантики лексем, выражающих символы.

Важную роль при рассмотрении символа играет стилистика текста, где наблюдается своеобразная лексическая репрезентация символов.

Встречаются также и нестандартные случаи лексической сочетаемости символов, посредством чего символ приобретает новые функции. Так происходит смысловое и стилистическое обогащение рассматриваемого понятия.

Художественные тропы также помогают реализации символа. Метафорически осмысляясь, символ не только получает новые оттенки смыслов, но и приобретает особую эстетическую значимость в контексте произведения. Именно благодаря подходу к категории символа с точки зрения его художественной ценности символ представляется наиболее перспективным для выхода за пределы одного определённого текста.

Заключение

Феномен символа является одним из результатов культурной деятельности человека. Это особый знак, через который была когда-то осмыслена действительность, а теперь уже он служит ключом к пониманию. Символ, вообще, условен, многозначен, вбирает в свою структуру общее и единичное, особенное. Символ многогранен, в связи, с чем существуют различные подходы к его изучению: лингвистический, семиотический, литературоведческий, философский, культурологический и т.д. Кроме того, многоаспектность категории символа совмещает в себе свойства аллегории, олицетворения, художественной образа, метафоры, сравнения, а также мифа. Символ органичен и потому не имеет предела семантического объяснения. Общепризнанно, что его смысл можно понять в соотнесении с дальнейшими символическими сцеплениями. Поэтому проблема символа не потеряет своей актуальности до тех пор, пока будут существовать знаковые формы.

Современные песенные тексты представляют широкую перспективу исследования. Более того, интерес к их изучению вызван особым взаимовлиянием песни и общества. Обращение к славянской символике было продиктовано усиливающимся в современном обществе интересом к национальной самобытности. Интерес к прошлой эпохе характерен для творчества группы «Калинов Мост», где заметно обращение к символике, традициям старины. Однако в ходе исследования мы пришли к выводу, что привлечение художественных традиций Древней Руси - это не простая стилизация, но переход на новый уровень переосмысления прежних представлений глазами современного человека. Славянские символы переплетаются с общекультурными символами, создавая единую систему символов. Общекультурные символы употребляются не только в славянской культуре, в тексте они могут приобретать славянскую специфику за счет стилистики.

Целью настоящего исследования было выявить особенности интерпретации славянской и общекультурной символики в песенном тексте.

Славянские символы имеют богатую историю, а, следовательно, и широкий спектр значений, способный проявляться в различных контекстах. Некоторые символы даже обращаются непосредственно к народным легендам. Как прием стилизации встречается устаревшая лексика или архаичные формы слов, имеющие синонимы в современном языке.

Функциями славянских и общекультурных символов можно назвать следующие:

1) декоративная функция, позволяющая придать текстам песен особое звучание, способное отличить тексты одного автора из других.

2) культурологическая, обусловленная специфической направленностью славянских символов, обращением к мотивам старины.

3) стилистическая, привносящая национальный колорит в произведение.

4) структурная, благодаря которой символ способен концентрировать смыслы в малых пределах повествовательной формы.

Одной из отличительных особенностей текстов песен группы «Калинов Мост» справедливо назвать образование новых слов из имеющихся символов. Каждый неологизм даёт ёмкий образ-символ. Встречаются такие способы словообразования, как: словосложение, бессуфиксальный способ, сложение корней, сложение основ. Иногда слово способно сочетать понятия, выраженные в исходном варианте различными частями речи: например, глаголом, существительным и прилагательным. С помощью этого создаётся трёхмерная картина восприятия образа. При создании новых слов широко используются суффиксы: наиболее распространён «-ень» (бедень, глазень, искрень, крадень, чурень); «-арь», «-ярь» (гожарь, господарь, снеярь); «-ица» (урочица), «-ь» (брысь, вырь, уныль). Задействуются и префиксы (разбрызг, выступ, провидь). Есть и сложные префиксально-суффиксальные словообразовательные модели (выпарень, проторень, уверень, измонь). Используется и такой приём, когда берётся чистый корень, который активизируется и образует разнообразные производные: «…в листья зарёван» [Калинов Мост 2001: 513]. Так в текстах Д. Ревякина реализуется открытая В. Хлебниковым техника «склонение». Смешение устаревшей лексики и неологизмов придаёт произведениям особый колорит, благодаря которому песенный текст соединяет в себе архаику фольклора и новое видение традиционных символов.

В текстах упоминаются топографические реалии, в основном это названия сибирских объектов. Встречаются также элементы диалектной лексики, создающие местный колорит песен.

Эмоциональность исследуемых произведений обусловлена характером манеры исполнения песен, где необходимо заставить реципиента сопереживать, вызвать его на контакт. Для тех же целей используются и обращения. Однако это могут быть не только обращения к слушателям, но и к силам природы, и даже к собственным чувствам лирического героя.

Многие исследуемые символы встречаются в названиях песен: Моя песня, Берега, Кроха, Красные собаки, Не нашлось дороги, С боевыми глазами, Уходили из дома и другие - что свидетельствует об особом авторском отношении к данным символам. Поставленные в заглавие символы акцентируют на себе внимание, обогащая собственную семантику с помощью текста всего произведения. В силу большого количества исследуемых единиц и высокой частотности их употребления мы рассматривали наиболее показательные случаи проявления символа в том или ином тексте.

Настоящая работа предлагает тематическую классификацию групп символов. В ходе исследования нами было обнаружено, что символы взаимодействуют между собой, иногда создавая принципиально новый авторский образ, который с течением времени также может стать символом. В работе были задействованы символы, не зафиксированные в словарях и энциклопедиях символов. Однако в исследуемых текстах данные символы встречаются в нескольких текстах, выполняя при этом основополагающую смысловую функцию. Символ в песенном тексте закономерен, но если рассуждать о закономерностях употребления, то можно говорить о сложной сети взаимодействий между символами. Реализация символа в контексте происходит посредством словотворчества, включения авторских окказионализмов, своеобразия лексической и стилистической репрезентации символов. Важным моментом функционирования символов является их взаимодействие с художественными тропами. Как известно, одушевление окружающего мира было свойственно человеку эпохи язычества. Поэтому наиболее часто встречающийся приём олицетворения, может быть объяснён спецификой творчества группы, обращающейся к культурному наследию славян.

В некоторых случаях интерпретация символа возможна только через обращение к метафорическому осмыслению символа автором, что доказывает культурную ценность исследуемого материала. В большинстве случаев в песнях реализуется традиционное значение символов. Такой факт показывает вовлечённость автора в культурную традицию, носителем которой он является. Однако нередко основное значение символа получает дополнительные оттенки.

В качестве перспективы дальнейшего исследования мы видим несколько направлений. Во-первых, возможно продолжение рассмотрения более широкого круга славянских символов в песенных текстах других исполнителей. Во-вторых, нам кажется особенно интересным сопоставление музыкальной и текстовой сторон песенного произведения, которое позволило бы более глубоко рассмотреть специфику бытования символа в музыкальной культуре.

ЛИТЕРАТУРА

1. Абрамянц А. Звёздные руны Ивана Бунина // Русская речь. - 2002. - № 2. - с. 29-33.

2. Аверинцев С.С. Риторика и истоки европейской литературной традиции - М.: Языки русской культуры, 1996. - 448 с.

3. Аксарина Н.А. Лексически средства выражения мистического в поэме А. Блока «Ночная фиалка» / Н.А. Аксарина: дис. … канд. филол. наук: 10.02.01. - Тюмень, 2001. - 178 с.

4. Аникин В.П. Теория фольклора. Курс лекций - М.: КДУ, 2004. - 432 с.

5. Архипова Н.Г., Туякова А.В. Инвокации в заговоре (взаимодействие языческой и христианской традиции в языке) // Вестник Амурского государственного университета Серия: Гуманитарные науки. - 2005. Выпуск 28. - с. 64-66.

6. Арнхейм Р. Новые очерки по психологии искусства - М.: Прометей, 1994. - 352 с.

7. Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре - СПб.: «Наука», 1993. - 321 с.

8. Барсукова О.М. Образ птицы в прозе И.С. Тургенева // Русская речь. - 2002. - № 2. - с. 22-28.

9. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества - М.: Искусство, 1979. - 424 с.

10. Белова О., Петрухин В. История в свете «фольклорной» мифологии: от язычества к христианству // Россия XXI. - 2006. - №1. - с. 110-133.

11. Белякова Г.С. Славянская мифология - М.: Просвещение, 1995. - 239 с.

12. Белякова С.М. Образ времени в диалектной картине мира - Тюмень: Издательство Тюменского государственного университета, 2005. - 264 с.

13. Бернштам Т.А. Молодость в символизме переходных обрядов восточных славян: Учение и опыт Церкви в народном христианстве - СПб.: Петербургское Востоковедение, 2000. - 400 с.

14. Бирюков С.Е. РОКУ УКОР: Поэтические начала - М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 2003. - 510 с.

15. Богомолов Н.А. От Пушкина до Кибирова: Статьи о русской литературе, преимущественно о поэзии - М.: Новое литературное обозрение, 2004. - 624 с.

16. Божко Ю.В., Саркитов Н.Д. Рок-музыка: сущность, история, проблемы - М.: Знание, 1989. - 64 с.