Выражение сопричастности в древнерусских текстах

Литература этого периода резко отличаются от более ранних произведений повышенным интересом к человеческому характеру и новым к нему отношением. Изображение характеров исторических лиц становится одной из главных особенностей исторического повествования [Лихачев, 1987в. С. 12].

В произведениях более раннего периода, особенно в житийной литературе, человек изображался по преимуществу либо совершенно добрым, либо совершенно злым. В начале XVII века исторические писатели впервые открывают для себя противоречивость человеческого характера -- каждый человек в той или иной степени "совращен" от "добраго нрава", данного ему при рождении. Следовательно, нет людей только злых или только добродетельных, каждый человек сам формирует свой характер в течение жизни [Лихачев, 1987в]. Писатели стремятся выяснить причины появления и роста в характере исторического лица тех или иных качеств, рассматривают влияние одного человека на другого. Представление о человеческом характере как о вневременной и абсолютной сущности разрушается, появляются изображения изменений и контрастов в характере.

Внешность человека в сознании писателя перестаёт связываться с его характером, таким образом, большее значение в характеристике исторических лиц приобретают их поведение и действия. Это особенно заметно в тех случаях, когда сравнение, образ, применяемый к человеку, имеет в виду его действия, но не его внутреннюю сущность, которая в известной мере признавалась непознаваемой. "Вследствие этой манеры применять к историческим лицам различные образные сравнения по их функции, по их действию, а не по их сущности, авторы прибегают к таким сравнениям людей, которые, казалось бы, совершенно не шли к ним, с точки зрения эстетической системы нового времени: историческое лицо может быть уподоблено реке, буре, молнии, горе, раю, ограде и т. д. <...> Внешне этот способ характеристики человека еще очень близок к средневековой системе,-- самые образы старые, но функция их в значительной мере новая, поскольку новым оказывается самое видение человеческого характера, восприятие человеческой личности, ее оценка. И то, и другое, и третье оказываются бесконечно более сложными, чем в предшествующий период, и вместе с тем более реальными, более близкими действительности" [Лихачев, 1987в. С. 18-19].

Однако характеры исторических лиц показаны в произведениях о "Смуте" не изолированно. Они раскрываются в связи со слухами о них, в связи с народной молвой. В древнерусских летописях редко встречается передача автором разных точек зрения на описываемые им события. В XVII веке противоречивость авторских характеристик служит удостоверением объективности изображения - историческое лицо оценивается в исторической перспективе, в его "социальной функции" [Лихачев, 1987в. С. 19].

Если определять значение XVII века в истории русской литературы и в истории русской культуры в целом, то главное было в том, что век этот был веком постепенного перехода от древней литературы к новой, от средневековой культуры -- к культуре нового времени.

"Литература с каждым днём всё увереннее пытается освободиться от авторитета церкви, приобретая всё более и более "светский" характер; традиционные темы и литературные формы начинают обновляться, идя навстречу новым задачам и требованиям всё усложняющейся жизни" [Еремин, 1987б. С. 168].

Важным для нас является то, что в XVII веке в литературу входит авторское начало, личная точка зрения автора, представления об авторской собственности и неприкосновенности текста произведения автора. Происходит индивидуализация стиля и многое другое. Официальное положение автора перестает иметь такое значение, как раньше. Вместе с тем каждый автор начинает стремиться к самовыявлению, иногда самооправданию, начинает писать со своей сугубо личной точки зрения (позиция мемуариста появляется даже у агиографа: сын Ульянии Осорьиной -- Дружина Осорьин -- пишет житие своей матери с позиций человека, близкого Ульянии). Появляется "тип писателя, осознающего значительность того, что он пишет и делает, необыкновенность своего положения и свой гражданский долг. Самосознание писателя в XVII веке стоит уже почти на уровне нового времени" [Лихачев, 1988. С. 7]. Таким образом, выражение сопричастности получает наиболее широкое распространение, проникая не только в художественную литературу, но и в агиографические, чисто церковные произведения.

В этот период активно распространяется повествовательная проза - небольшие по объёму повести, истории, сказания - не имеющая ещё чётких и устоявшихся жанровых очертаний [Еремин, 1987б].

С нашей точки зрения является важным разделить эти повести по тематической принадлежности. В таком случае можно выделить три группы (по трем основным темам): 1) повести религиозного характера ("Повесть о Новгородском белом клобуке", "Повесть о Савве Грудцыне", "Повесть о Тимофее Владимирском", "Повесть об Ульянии Осорьиной", "Повесть о Марфе и Марии" и др.); 2) военные повести (Повесть о прихожении Стефана Батория на г. Псков", "Повесть о Псковском взятии", "Псковская летописная повесть о смутном времени" и др.); 3) бытовые повести ("Повесть о Горе - Злочастии", "Повесть о Фроле Скобееве", "Повесть о Карпе Сутулове", "Повесть о женитьбе Ивана Грозного на Марии Темрюковне" и др.).

Принципиально новым в литературе XVII в. стало внимание к жизни и судьбе простого, рядового человека с его печалями и радостями [Ерёмин, 1987б]. Происходит эмансипация личности - эмансипация поведения действующих лиц произведения. Герои начинают нарушать принятые в средневековой литературе нормы поведения [Лихачев, 1988].

Однако раскрепощение человеческой личности в литературе стало и своеобразной конкретизацией ее изображения. "Герои литературных произведений "спускаются на землю", перестают ходить на ходулях своих официальных высоких рангов в феодальном обществе, как это было в предшествующие века. Их положение по большей части снижается, соответствуя отчасти положению нового читателя, пришедшего в XVII в. из масс, своими собственными силами выдвинувшегося или по своей собственной беспечности не выдвинувшегося в обществе. Для нового читателя герой литературного произведения не вознесен над ним, а вполне с ним сопоставим" [Лихачев, 1988. С. 8-9]. Снижается не только герой, но и сама действительность, язык, которым эта действительность описывается, отношение автора к своему произведению и пр. Читатель начинает чувствовать свою близость к тому, что происходит в литературном произведении, и поэтому сочувствует маленьким людям с их маленькими житейскими тревогами.

Если в более ранний период светские произведения были историчны и изображали только реальных лиц, то в литературе XVI - XVII вв. появляется новый герой, который не занимает прочного и самостоятельного общественного положения: например, купеческий сын, отбившийся от занятий своих степенных родителей (Савва Грудцын, герой "Повести о Горе-Злочастии"). Это способствует окончательному укреплению выражения сопричастности в языке художественных текстов.

В XVII веке с развитием индивидуализма судьба человека становится его личной судьбой, она "индивидуализируется". "Судьба человека оказывается при этом как бы его вторым бытием и часто даже отделяется от самого человека, персонифицируется. Эта персонификация происходит тогда, когда внутренний конфликт в человеке -- конфликт между страстью и разумом -- достигает наивысшей силы. Конфликт между страстью и разумом часто оборачивается также конфликтом между человеческой личностью и его судьбой" [Лихачев, 1988. С. 10]. Предшествующая литература не знала такого конфликта.

Рост личностного начала в литературе XVII века сказался и в некоторой индивидуализации прямой речи действующих лиц. Древняя русская литература и до XVII века была насыщена прямой речью героев, но по большей части это была речь автора за них.

Индивидуализация прямой речи происходит по мере того, как стилистически снижается речь самого автора, становится менее высокопарной и книжной, вбирает в себя разговорные элементы, проникающие и в повествование, и в прямую речь [Лихачев, 1988].

Быт обступает действующих лиц, "...помогает авторам в создании все усложняющихся обстоятельств, в которые попадают герои литературных произведений, объясняет их мучения и служит той сценической площадкой, на которой разыгрываются перед читателем их страдания от окружающей несправедливости" [Лихачев, 1988. С. 12]. Быт проникает даже в чисто церковные произведения ("Повесть о Марфе и Марии" и "Повесть об Ульянии Осорьиной"). "В XVII веке происходит постепенная деформация агиографического канона, в которой сказался процесс "обмирщения" древнерусской литературы. Жития сближаются с бытовой повестью" [Розов, 2005. С. 33]. Всё это является важным фактором для выражения сопричастности.

Таким образом, в литературе XVI - XVII веков представлены характерные для переходной эпохи черты. "Старина" и "новизна" сосуществуют рядом. Рост личностного начала во всех сферах литературного творчества, развитие изобразительности, эмансипация вымысла, расширение круга читателей, появление народной литературы, рост национальных черт произведении -- все это послужило началом зарождения новой литературной системы -- системы, отошедшей от средневекового типа.

Выводы:

1) Широкое распространение в литературе XVI - XVII вв. получает повествовательная проза (повести), которая разделяется на три группы: религиозные повести, военные повести и повести бытовые.

2) Литература этого периода как особая область художественного творчества отделяется от остальной письменности -- от письменности деловой, церковной, научной и приобретает право на художественный вымысел. Углубляются и разнообразятся "художественные возможности" литературы: расширяется выбор тем, идей, образов и средств, увеличивается их значительность и значимость, обогащаются возможности литературного языка.

3) В литературе постепенно развивается личностное начало: в тексте все шире проявляется личность писателя, индивидуализируются герои литературных произведений. Общественное значение литературы растет с развитием этого личностного начала. Эмансипирующаяся личность человека разрывает всяческие социальные ограничения литературы. И это стирание социальных границ также увеличивает общественное литературное значение. Литература все больше приближается к человеку как таковому, вне зависимости от его общественного или государственного положения. Появляется интерес к маленькому, незначительному человеку, в котором читатель мог узнавать самого себя, свои заботы и печали.

4) Вследствие эмансипации личности и авторского начала, индивидуализации прямой речи и "снижения" героев до уровня читателей в литературу активно проникают бытовые черты (подробности). Подобное явление наблюдается даже в чисто церковных произведениях.

Три последних вывода позволяют нам предположить резкий рост выражения сопричастности в светской (и религиозной) литературе именно в этот период, поскольку усиление личностного начала в качестве одного из своих проявлений имеет демонстрацию различных форм сопричастности с другими людьми и разнообразие выражения этого отношения в тексте.

2.5 Церковный раскол и Аввакум

Постепенная утрата церковью былого авторитета в общественной и личной жизни, падение нравственности среди служителей культа вызывали тревогу правящих верхов. "...в XVII в. процесс отклонения народной религиозности от ортодоксального христианства в сторону фольклорно-языческих элементов значительно усиливается. Религиозная духовность повсеместно вытесняется "обрядоверием" - утилитарным отношением к культу <...> соответственно возрастает вера в магическую силу христианского обряда" [Бычков, 1989. С. 15].

Эти и многие другие причины обусловили необходимость церковной реформы, проведённой в середине века (начиная с 1652 г.) царём Алексеем Михайловичем и патриархом Никоном. Никоновские нововведения, основанные на "научной" правке старых текстов, фактически отрицали два важнейших принципа средневекового сознания - каноничность (традиционализм) и символизм. Это было воспринято как искажение всего символического (а для Руси ещё и сакрального, магического) смысла богослужения. Реакцией на реформу стал внутрицерковный раскол, затронувший всё русское общество того времени и фактически являвшийся завершением средневекового этапа культуры [Бычков, 1989].

"Реформа вызвала появление мощного антифеодального, антиправительственного движения - раскола, или старообрядчества" [Кусков, 1998. С. 280]. Раскол объединил представителей различных классов и социальных групп, что придало движению большую силу. Общим идеалом старообрядцев была уходившая в прошлое жизнь, с её устоявшимися формами бытового и религиозного уклада [там же].

Протопоп Аввакум был самым влиятельным представителем старообрядческой оппозиции и наиболее талантливым и плодовитым писателем, выдвинутым расколом. Незаурядность писательской манеры Аввакума сделали его сочинения выдающимся явлением литературы. Его произведения и по сей день привлекают внимание исследователей и читателей по всему миру [Гудзий, 1966; Демкова, 1970, 1974; Кусков, 1998; Лихачев, 1987а, 1987б; Панченко, 1999; Робинсон, 1963, 1967 и др.].

"Житие протопопа Аввакума" - первый в русской литературе опыт автобиографии. Своеобразие писательской индивидуальности Аввакума как раз в том и заключается, что традиционные формы мышления сочетаются у него с непосредственным выражением личного мнения и эмоциональности, присущих той среде, выразителем которой он был. "...Отсюда и та смелость его литературной манеры, которая делает из него подлинного новатора, разрушающего веками освященные литературные нормы. Новаторство Аввакума сказывается прежде всего в том, что он традиционное житие с его стилистическими и тематическими шаблонами деформирует в полемически заострённую автобиографию, в повествование не о каком-либо постороннем угоднике, а о самом себе" [Гудзий, 1966. С. 485]. До Аввакума ничего похожего в литературе не было - в древней Руси считалось гордыней писать своё собственное житие и делать собственную личность центром внимания и назидания.

Однако Аввакум убеждает нас в том, что жизнь его заслуживает описания, как результат проявившейся в ней божественной воли. Но в таком случае описание жизни (по существу своему героической) становится возможным только при отрицании собственных человеческих качеств. Литературная реализация этих принципов приводит к раздвоению образа автора, основные признаки которого выступают на фоне бытовых эпизодов. "Автор чётко определил свою двойную сущность ("грешный человек" - "пророк")... <...> Так сочетаются два плана повествования - торжественная "проповедь" и покаянная "исповедь"" [Робинсон, 1967. С. 361].

Аввакум так определяет рамки своего повествования: "...предлагаю житие свое от юности до лет пятидесят пяти годов". Он отбирает лишь самые важные, самые главные вехи своей биографии. "С традиционными формами агиографической литературы житие связывает немногое: наличие вступления, ссылки на авторитет "отцов церкви", присутствие религиозной фантастики, хотя характер её резко изменился по сравнению с традиционными житиями; использование ряда образно-изобразительных средств агиографической литературы - например, олицетворением судьбы выступает корабль, а жизнь человека уподобляется плаванию" [Кусков, 1998. С. 285].

Однако "Житие протопопа Аввакума" не является произведением качественно новой литературы, а стоит на стыке между литературой Древней Руси и литературой XVIII в. - новой ступени развития литературы. Аввакум гармонично сочетает в своём произведении черты старой и новой литератур. ""Житие" не превратилось в памятник мемуарной литературы, но в нём возник своеобразный художественный эффект объединения старых принципов отвлечённо религиозной "типизации" образа героя с новыми принципами его реально психологической "индивидуализации"" [Робинсон, 1967. С. 366].

Многими исследователями отмечается новеллестичность, эпизодичность "Жития" [Демкова, 1974; Лихачев, 1987б; Панченко, 1999; Кусков, 1998; Робинсон, 1967]. Однако "...это не случайная цепь эпизодов, вспомнившихся автору, не просто "замечательные случаи из жизни рассказчика", а художественное обобщение со свойственным ему строгим отбором фактов, о которых автор хочет поведать миру, и с соответствующим осмыслением их. В зависимости от значения того или иного факта в идейно-художественной системе Жития ему уделяется различное внимание, используется различный "масштаб" его изображения (краткое упоминание или законченная новелла)" [Демкова, 1974. С. 156].

Важно, что центральной темой "Жития" является тема личной жизни протопопа Аввакума [Елеонская, 1991]. Ни один из писателей русского средневековья не писал столько о своих чувствах [Лихачев, 1970]. У Аввакума же все пронизано субъективностью и личным отношением. Эта эмоциональность и субъективизм влияют и на выражение сопричастности, являющейся непосредственной составляющей языка автора.

Это обусловило и тот факт, что раскрытие характера Аввакума в "Житии" происходит через непосредственные отношения с другими людьми - как в семейно-бытовом плане, так и в плане его общественных связей. "Если по отношению к тем, кого Аввакум считал божьими врагами, еретиками, он был неумолимо враждебен и осыпал их самой неразборчивой бранью, то по отношению к своим единомышленникам и даже к тем своим недругам, которых считал лишь временно заблудшими и способными к исправлению, он мог быть и бывал в своих обращениях к ним очень деликатен и ласков" [Гудзий, 1966. С. 489].

Таким образом, всё в творчестве Аввакума проникнуто личным отношением и личными воспоминаниями. Он пишет, прежде всего, о том, что касается его самого и его дела. Но "несмотря на всю свою приверженность к воспоминаниям, к житейским мелочам, к бытовой фразеологии, Аввакум не просто бытописатель. Средневековый характер его сочинений сказывается в том, что за бытовыми мелочами он видит вечный, непреходящий смысл событий" [Лихачев, 1987б. С. 315]. Изображая себя в обстановке семейно-бытовых отношений, Аввакум стремится подчеркнуть неразрывную связь бытового уклада с церковью. Он стремиться доказать, что старый обряд тесно связан с самой жизнью, её национальными основами, а новый обряд ведёт к утрате этих основ. "Страстная защита "древлего благочестия" превращает житие в яркий публицистический документ эпохи. <...> Собственная его жизнь служит лишь примером доказательства истинности положений той веры, борцом и пропагандистом которой он выступает" [Кусков, 1998. С. 285].

Новаторство "Жития" Аввакума особенно ярко обнаруживается в его языке и стиле. Очевидно, что речи книжной он предпочитает обыденную, бытовую речь, в которую вводятся диалектические особенности родного города (постпозитивный член - указательное местоимение после существительного), пословицы и поговорки, просторечия, вульгаризмы. Иными словами, он пишет так, как говорит, а говорит он всегда эмоционально, сбивчиво. Он пишет "природным русским языком" о своей любви к которому заявляет ещё во вступлении [Гудзий, 1966; Кусков, 1998; Лихачев, 1987б].

В стиле "Жития" протопоп использует форму сказа - рассказа от первого лица, обращенного к старцу Епифанию, но в то же время подразумевающего и более широкую аудиторию. На протяжении всего произведения Аввакум сохраняет форму свободной и непринуждённой беседы. Его речь наполнена междометиями, обращениями. Его изложение, как живая речь, полно недомолвок, неясностей, он как бы тяготится своим многословием, боится надоесть читателю и торопится выговориться [Кусков, 1998; Лихачев, 1987б].

Таким образом, особенности жанра и стиля "Жития" Аввакума позволяют нам говорить о неповторимой творческой индивидуальности этого талантливого писателя XVII в., ярко отразившего характерные черты переходной эпохи.

Выводы:

1) "Житие протопопа Аввакума" - это первая в истории русской литературы автобиография-исповедь, в которой рассказ о злоключениях собственной жизни сочетается с обличением правящих верхов и публицистической проповедью "истинной веры".

2) "Житие" органично сочетает в себе старые, традиционные формы агиографической литературы (наличие вступления, ссылки на авторитет "отцов церкви", присутствие религиозной фантастики, использование ряда образно-изобразительных средств агиографической литературы) с новыми принципами психологической "индивидуализации" (автобиографизм, личное отношение, эмоциональность).

3) "Житие" - это мастерски исполненный рассказ, ведущийся в форме свободной и непринуждённой беседы "русским природным языком", наполненным пословицами и поговорками, просторечиями и вульгаризмами - языком, понятным большой читательской аудитории.

4) Одна из основных особенностей "Жития протопопа Аввакума" - тема личной жизни автора, его субъективность и эмоциональность.

Глава 3. Выражение сопричастности в древнерусской литературе

3.1 Литература XI - XV вв.

В проанализированных нами древнерусских текстах разных лет и жанров (Житие Феодосия Печерского, 11 - начало 12 века; Пространное житие Мефодия, 12 век; Русская правда, 14 век; Новгородская I летопись, 12 век и др.) было найдено около 150 случаев выражения сопричастности.

Если рассматривать эти примеры с точки зрения средств выражения сопричастности, то можно выделить три группы:

1. Предикаты, актуализирующие сопричастность. Среди них можно выделить предикаты (и их производные), напрямую выражающие сопричастность: любити/возлюбити/любовь. Например:

...Азъ любящая люблю... (Новгородская I летопись, 12 век).

Нъ не остави бъ великою милостию и любъвью до коньца члвкъ `но в своей великой любви и милосердии Бог не оставил до конца человека' (Пространное житие Мефодия, 12 век).

И оттолh велику любовь имяаше къ блаженному Феодосию и часто прохожааше къ нему `и с той поры полюбил он блаженного Феодосия, и часто приходил к нему' (Житие Феодосия Печерского, 11 - начало 12 века).

Кроме того, в эту группу входят предикаты (и их производные), включающие в себя семантический компонент сопричастности: разрhшати, молити / молитва, кланhться / поклон, благословити / благословhние, помогати / помощь, плакати / плачъ, цhловати, дарити / даръ, совhтоваться / совhтъ и т. д. Например:

Днhпрь темнh березh плачется мати Ростиславля по уноши князи Ростиславh `на тёмном берегу Днепра плачет мать Ростислава по юноше князе Ростиславе' (Слово о полку Игореве, конец 12 века).

Призъвавъ же и любьзно цhловавъ и отпусти и `призвав его к себе и поцеловав, отпустил его' (Житие Феодосия Печерского, 11 - начало 12 века).

Поклоно от Фовронее к Филиксу с плацомо `поклон от Февронии к Феликсу с плачем' (Новгородская берестяная грамота № 415, I половина 14 века).

2. Наименование лиц и сложных социальных объектов (нарицательные имена). Можно выделить два способа наименования:

1) реляционные имена: другъ, сынъ, отhцъ, пасынокъ, зhть, кумъ, сhстра, мать, свекор, мужъ, сосhдъ, возлюблhнный и т. д. Например:

Поклон от Якова куму и другу Максиму `поклон от Якова куму и другу Максиму' (Новгородская берестяная грамота № 271, 14 век).

Молю же вы, о възлюблении: да не зазрите пакы грубости моей `молю вас, возлюбленные: не осудите невежества моего' (Житие Феодосия Печерского, 11 - начало 12 века).

"Одинъ братъ, одинъ свhтъ свhтлый - ты, Игорю!" `один, брат, один свет светлый - ты, Игорь! ' (Слово о полку Игореве, конец 12 века).

2) нарицательные имена, актуализирующие определенный статус: свhрстникъ, ученикъ, слушатhль, вдова, властелин, владыко, помощьникъ и т. д. Например:

Молитвами твоими съхранена буду, честнhиши владыко `молитвами твоими жива буду, честнейший владыко' (Новгородская I летопись, 12 век).

И се, господи, ученици мои `и вот они, господи, ученики мои' (Житие Феодосия Печерского, 11 - начало 12 века).

"О вhтрh, вhтрило! Чему, господине, насильно вhеши?" `о ветер, ветрило! Зачем, господин, веешь ты навстречу?' (Слово о полку Игореве, конец 12 века).

3. Притяжательные местоимения и суффиксы как показатели посессивности. Например:

И"ковъ идолы тьстьн" погоуби `Иаков уничтожил идолы тестя' (Пространное житие Мефодия, 12 век).

Ти тако възвращюся въ градъ свой `И тогда вернусь в город свой' (Житие Феодосия Печерского, 11 - начало 12 века).

"Туга и тоска сыну Глhбову!" `горе и тоска сыну Глебову! ' (Слово о полку Игореве, конец 12 века).

Группы 1 (предикаты, актуализирующие сопричастность) и 2 (нарицательные имена) практически равнозначны по количеству представленных в них примеров, но намного превосходят третью группу (показатели посессивности), в которую входит наименьшее число случаев выражения сопричастности.

Если рассматривать обнаруженные нами факты выражения сопричастности с точки зрения семантики, то можно выделить 5 групп:

1. Выражение родственных отношений. Например:

Родиста же блаженнаго дhтища сего `родили они блаженное чадо своё' (Житие Феодосия Печерского, 11 - начало 12 века).

2. Выражение пространственных отношений. Например:

А домашним, что ся останет, тhм же ся подhлять `а домашние, что им останется, поделят между собой' (Русская правда, 14 век).

3. Выражение эмоциональной близости. Например:

И того ради не тьрпяше без него `и не мыслила жизни без него' (Житие Феодосия Печерского, 11 - начало 12 века).

4. Действия, актуализирующие сопричастность. Например:

И яко видhста другъ друга, падьша оба въкупh, поклонистася, и тако пакы охопистася, и надълзh плакастася, яко же много время не видhвъшася `и когда встретились они, то, оба упав на колени, поклонились друг другу до земли, потом обнялись и долго плакали, ибо давно уже они не виделись' (Житие Феодосия Печерского, 11 - начало 12 века).

Слышавши глаголы ея, дасть еи дары многы `послушав речь её, преподнёс ей множество даров' (Новгородская I летопись, 12 век).

Наибольшее количество примеров в данном случае содержит в себе пятая группа (действия, актуализирующие сопричастность).

Таким образом, можно заметить, что на представленном материале (а значит и в древнерусских текстах в целом) наиболее многочисленны примеры, в которых сопричастность, по способу выражения или по семантике, выражается наиболее прямо (напрямую). Это доказывает и тот факт, что распространенные в современном русском языке непрямые способы выражения сопричастности (такие, как оценка и транспозиции лица) в древнерусских текстах отсутствуют.

Выводы:

1) Представленные в древнерусских текстах факты сопричастности можно разделить по двум параметрам: 1 - способ выражения сопричастности, к которому относятся следующие показатели: предикаты, актуализирующие сопричастность; наименование лиц и сложных социальных объектов (нарицательные имена); притяжательные местоимения и суффиксы как показатели посессивности; 2 - сопричастность как семантическая категория, в которую входят следующие отношения: родственные; пространственные; эмоциональная близость. К этой же группе относятся действия, актуализирующие сопричастность.

2) Распространенные в современном русском языке непрямые способы выражения сопричастности (такие, как оценка и транспозиции лица) в текстах этого периода отсутствуют.

3) На представленном материале (а значит и в древнерусских текстах в целом) наиболее многочисленны примеры, в которых сопричастность, по способу выражения или по семантике, выражается наиболее прямо. Это доказывает тот факт, что наибольшим количеством примеров представлены группы: по первому параметру - предикаты, актуализирующие сопричастность; нарицательные имена; по второму параметру - действия, актуализирующие сопричастность (сопричастность в пресуппозиции).

3.2 Повести XVI - XVII вв.

XVI - XVII века - это эпоха перемен в литературе. Однако изменения коснулись не только самих произведений, но и способов выражения сопричастности в них.

В текстах данного периода (повестях) нами было найдено 200 случаев выражения сопричастности.

Если рассматривать эти примеры с точки зрения средств выражения сопричастности, то можно выделить три группы:

1. Предикаты, актуализирующие сопричастность. В эту группу входят предикаты (и их производные), напрямую выражающие сопричастность (любити / возлюбити / любовь) предикаты (и их производные), включающие в себя семантический компонент сопричастности (плакати / плачъ / слезы, дарити / даръ, бити чhломъ, кланhться, просити / просьба и т.д.). Например:

И целовавшеся оба, и разъhхавшеся (Повесть о Тимофее Владимирском, к. 15 - н. 16 в.).

Азъ же молебные глаголы со слезами глаголахъ ей (Повесть о Савве Грудцыне, 17 в.).

Царь же и великий князь Федор Ивановичь всея Русии с великою любовию и неизреченною радостию патриарха Иерhмея приемлетъ (Иов. Повесть о житии царя Фёдора Ивановича, к. 16 - н. 17 в.).

И слезы от очию своею испущая (Новая повесть о преславном Российском царстве, к. 16 - н. 17 в.).

Царь же Шихалhя многими одаривъ дарами (Повесть о женитьбе Ивана грозного на Марии Темрюковне, 17 в.).

И кроме всех столников палъ пред ногами Скобеев столнику Нардину-Нащокину и просит прощения (Повесть о Фроле Скобееве, 17 в.).

2. Номинация лиц. В эту группу входят реляционные имена (другъ, братъ, сынъ, отhцъ, мать, мужъ, сосhд и т.д.) и нарицательные имена, актуализирующие определённый статус (свhрстникъ, ученикъ, слушатhль, вдова, владыка и др.). Например:

И поехалъ в дом тестя своего (Повесть о Фроле Скобееве, 17 в.).

В некоихъ местех живяше два брата, земледhлцы (Повесть о Шемякином суде, 17 в.).

Мужу моему другъ есть (Повесть о Карпе Сутулове, 17 в.).

Како мя не пустите, не токмо господина моего, но и государя, кормильца моего, своими очи мнh видhти? (Писание о преставлении и погребении князя Скопина - Шуйского, к. 16 - н. 17 в.).

И мыслят со всеми своими пособники (Новая повесть о преславном Российском царстве, к. 16 - н. 17 в.).

Ближним моим другом и сусhдом на своем державстве радоватися! (Повесть о прихожении Стефана Батория на г. Псков, II пол. 16 в.).

Отрок же позна, яко той есть другъ его (Повесть о Тимофее Владимирском, к. 15 - I пол. 16 в.).

Бывши же ей шести лhтъ, и умре мати ея, и поятъ ю к себh в пределы Муромская бабка, матери ея мати, вдова Настасия (Повесть об Ульянии Осорьиной, 17 в.).

3. Притяжательные местоимения и суффиксы как показатели посессивности. Например:

И даша ей вhнецъ и перъстень царевъ (Повесть о женитьбе Ивана Грозного на Марии Темрюковне, 17 в.).

И оттуду пошелъ молодецъ на свою сторону (Повесть о Горе - Злочастии, 17 в.).

Все великое наше государьство спасется (Новая повесть о преславном Российском царстве, к. 16 - н. 17 в.).

"Язъ вас, свою отчину, хощу жаловати и боронити, яко же отец нашь и дhды наши, великии князи" (Повесть о Псковском взятии, к. 15 - I пол. 16 в.).

Царь же самь срhте его и своима рукама поддержа его (Повесть о Новгородском белом клобуке, сер. 16 в.).

Возму сына ево в домъ свой (Повесть о Савве Грудцыне, 17 в.).

Таким образом, если рассматривать данные средства выражения сопричастности в целом, то нужно отметить, что группы 1 (предикаты) и 2 (номинация лиц) практически равнозначны по количеству представленных в них примеров, но намного превосходят третью группу (показатели посессивности), в которую входит наименьшее число случаев сопричастности.

Однако употребление того или иного средства выражения сопричастности зависит от тематической принадлежности текста (религиозная, бытовая, военная). Каждому виду повести соответствует определённый набор средств выражения сопричастности.

1. Религиозные повести.

Среди предикатов (и их производных), напрямую выражающих сопричастность выделяются такие, как любити / возлюбити / любовь, а среди предикатов (и их производных), включающих в себя семантический компонент сопричастности, наиболее частотными являются случаи употребления дарити / даръ, радоваться / радость, умилhться / умилhние, молить, просить / просьба, цhловати / цhлование, скорбити / скорбь, слезы, кланhться / поклон, (воздавать) честь / благодать, а так же слова, обозначающие физический контакт. Например:

Полковник же велми его возлюби и назва его сыном своимъ, даде ему шляпу з главы своея (Повесть о Савве Грудцыне, 17 в.).

И возрадовастася о предивном томъ видhнии, и слезы от радости испустивше, богу благодать воздаяху (Повесть о Марфе и Марии. 17 в.).

И потече скоро к нему, и объемъ, паде на выю отроку, и целуя его и плакася з горкими слезами (Повесть о Тимофее Владимирском, к. 15 - I пол. 16 в.).

Тогда жь благочестивый самодержец от своея царьския выя златокованную чепъ возлагает на выю достохвального своего воеводы Бориса Федоровича, честь победе его воздая (Иов. Повесть о житии царя Фёдора Ивановича, к. 16 - н. 17 в.).

При номинации лиц используются реляционные имена (другъ, братъ, сынъ, отhцъ, мать, мужъ, любимый / возлюблhнный и др.), употребляемые иногда в сочетании с различными эпитетами (вhрный, дорогой, сладкий и т. д.). Нарицательные имена, актуализирующие определённый статус, в данном виде повестей отсутствуют.

И убо по плотскому рождению братья мы с тобою есмы, а нынh буди убо мнh братъ и другъ и не отлучайся от меня (Повесть о Савве Грудцыне, 17 в.).

Потомъ моли мужа, да отпуститъ ю в монастырь (Повесть об Ульянии Осорьиной, 17 в.).

Сокровище живота моего, звезда златазарная... О утроба моя... О прекрасный государь мой супружниче! (Иов. Повесть о житии царя Фёдора Ивановича, к. 16 - н. 17 в.).

Что ти воздамъ, любимый мой брате, и нелестный друже, и вhрный посланниче (Повесть о Тимофее Владимирском, к. 15 - I пол. 16 в.).

Среди притяжательных местоимений наиболее часто употребляются местоимения свой и мой. Суффиксы в качестве показателей посессивности в данном виде повестей не используются.

Прииди пакы обитать в дому моемъ (Повесть о Савве Грудцыне, 17 в.).

Своима рукама поставляя брашна свhтhйшему папе (Повесть о Новгородском белом клобуке, сер. 16 в.).

Помале же божию гнhву Рускую землю постигшу за грhхи наша (Повесть об Ульянии Осорьиной, 17 в.).

Како убо мы, убозии (Повесть о Марфе и Марии, 17 в.).

Таким образом, можно заметить, что в данном виде повестей для выражения сопричастности используется большое количество различных предикатов. Самым распространённым из них является предикат любити (и его производные), что не свойственно другим видам повестей. Данная группа средств выражения сопричастности (предикаты) представлена наибольшим количеством примеров (не только по отношению к произведениям этого типа, но и по сравнению с другими видами повестей).

Важно так же отметить, что среди способов выражения сопричастности в религиозных повестях встречаются случаи физического контакта (имъ за/подъ руку, припасть к колhнам и т. д.), чего не наблюдается в других видах повестей.

2. Военные повести.

Среди предикатов (и их производных), напрямую выражающих сопричастность, употребляются такие, как любити / любовь (1 случай), а среди предикатов (и их производных), включающих в себя семантический компонент сопричастности - пожаловать / жалование, жалhти / жалость, дарити / даръ, проливати слезы / слезы, оборонhти / защищати / беречи. Например:

Первhе ? показа любовь ко властодержавцем своим, и милость к народомъ, и праведный суд (Повесть о царице Динаре, к. 15 - I пол. 16 в.).

Яз вас хощу пожаловати своим жалованием (Повесть о Псковском взятии, к. 15 - I пол. 16 в.).

Умилостивив же ся государь до них, дары у них восприя (Повесть о прихожении Стефана Батория на г. Псков, II пол. 16 в.).

И тое бы посажену вhтвь брещи со всякимъ опасениемъ (Новая повесть о преславном Российском царстве, к. 16 - н. 17 в.).

При номинации лиц используются следующие реляционные имена: другъ (2 случая), братъ (3 случая). Среди нарицательных имен, актуализирующих определённый статус, выделяются (крhпко)стоятель, столпъ, спаситель, учитель. Например:

Не выдайте по бозh спасителей нашихъ и крhпкостоятелей (Новая повесть о преславном Российском царстве, к. 16 - н. 17 в.).

И рече къ всhм воеводам своим: "Друзи и братиа!" (Повесть о царице Динаре, к. 15 - I пол. 16 в.).

Нашь крhпкий столпъ стоитъ, и всhхъ насъ крhпитъ (Новая повесть о преславном Российском царстве, к. 16 - н. 17 в.).

Среди притяжательных местоимений и суффиксов как показателей посессивности наиболее часто употребляются местоимения нашъ/насъ и суффикс -овъ- (1 случай). Так же в эту группу входят средства личного дейксиса (инклюзивная форма глаголов - изволим, не предадим), а также оппозиция "здhсь/тамъ". Например:

Крhпкий воинъ Христовъ (Новая повесть о преславном Российском царстве, к. 16 - н. 17 в.).

Изволимъ же за святую ту христову вhру и умрети (Повесть о прихожении Стефана Батория на г. Псков, II пол. 16 в.).

Тогда грhхъ ради нашихъ в Московском государьствh бысть раздоръ в людехъ (Псковская летописная повесть о смутном времени, к. 16 - н. 17 в.).

Не подадим того пастыря нашего и учителя и того нашего православного града, иже за всhхъ за нас такоже стоитъ (Новая повесть о преславном Российском царстве, к. 16 - н. 17 в.).

Таким образом, можно заметить, что среди средств выражения сопричастности в военных повестях присутствуют средства личного дейксиса (инклюзивная форма глаголов), а также оппозиция "здесь/там", не используемые в других видах поветей. Данная группа средств выражения сопричастности (показатели посессивности) представлена наибольшим количеством примеров (не только по отношению к произведениям этого типа, но и по сравнению с другими видами повестей).

Важно также отметить, что в военных повестях совершенно особая номинация лиц (нарицательные имена - (крhпко)стоятель, столпъ). Она отличается от номинаций в других видах повестей, представленная даже в таком небольшом количестве примеров.

3. Бытовые повести.

Среди предикатов (и их производных), напрямую выражающих сопричастность выделяются такие, как любить / возлюбить / любовь, а среди предикатов (и их производных), включающих в себя семантический компонент сопричастности, наиболее частотными являются случаи употребления кланяться, бити челом, дарити, жаловати, снабжати, плакати, просити и др. Например:

Друже мой Карпе, аз радъ снабдевати жену твою (Повесть о Карпе Сутулове, 17 в.).

Иакова сына своего возлюби паче всhх (Сказание о князьях владимирских, к. 15 - I пол. 16 в.).

Бил челомъ он добрым людемъ на всh четыре стороны (Повесть о Горе - Злочастии, 17 в.).

При номинации лиц используются реляционные имена (другъ, сосhдъ, гость, (названый)братъ, отhцъ, мать, мужъ, любимый / возлюбленный и др.), употребляемые иногда в уменьшительно - ласкательной форме (сестрица, матушка, батюшка, дядюшка и т. д.). Среди нарицательных имен, актуализирующих определённый статус, выделяются господинъ, холопъ/рабъ, сожительница(ник), защитникъ, кормилец, спасъ, забрало, доброхот. Например:

Царя Ивана Васильевича сожительница, царица Мария Темрюговна (Повесть о женитьбе Ивана Грозного на Марии Темрюковне, 17 в.).

Не тако, дядюшко, не тако (Повесть о боярыне Морозовой, 17 в.).

Государю благовhрному царю и великому князю Ивану Васильевичу всеа Русии, бьет челом холоп твой государевъ Ивашко, чтобы еси, государь, пожаловал холопа своего, велhлъ службишко моего посмотрити (Сочинения И. С. Пересветова, к. 15 - I пол. 16 в.).

О всевидимая радость, о совершенныя моея любви, о свете очию мою и возделесте души моея радость! (Повесть о Карпе Сутулове, 17 в.).

Среди притяжательных местоимений и суффиксов как показателей посессивности наиболее часто употребляются местоимения свой, мой, твой, нашъ и суффиксы -овъ-/-евъ- (2 случая). Например:

Онъ тебя, государь нашъ, не вhдаешь чhмь пожалуетъ (Повесть о женитьбе Ивана Грозного на Марии Темрюковне, 17 в.).

Братъ же Глhбов, Борисъ Ивановичь Морозовъ, велми любляше сноху свою (Повесть о боярыне Морозовой, 17 в.).

Любовнымъ своимъ гостемъ и другомъ билъ челомъ (Повесть о Горе - Злочастии, 17в.).

По вся же дни ходя к брату своему и к сносh своей на поклонение (Сочинения Ермолая-Еразма, к. 15 - I пол. 16 в.).

Таким образом, можно заметить, что в бытовых повестях самая развитая система номинаций: употребление уменьшительно-ласкательных форм, разнообразие нарицательных имён (господинъ, холопъ / рабъ, сожительница(ник), защитникъ, кормилецъ, спасъ, забрало, доброхот), чего в других видах повестей не наблюдается. Данная группа средств выражения сопричастности (номинация лиц) представлена наибольшим количеством примеров (не только по отношению к произведениям этого типа, но и по сравнению с другими видами повестей).

Учитывая вышеизложенное можно заключить, что основные средства выражения сопричастности представлены во всех видах повестей, но имеют при этом отличия. В религиозных повестях наибольшим количеством примеров выражения сопричастности представлена группа 1 (предикаты и их производные), в военных повестях - группа 3 (показатели посессивности), в которую также входят средства личного дейксиса и оппозиция "там/здесь", а в бытовых повестях - группа 2 (номинация лиц).

Если сравнивать полученные результаты с данными исследования текстов более ранних периодов, то можно заметить, что система способов выражения сопричастности развивается и усложняется: количество примеров 3 группы (показатели посессивности) значительно возрастает, появляются случаи транспозиций лица (инклюзивная форма глаголов), возникает оппозиция "здhсь/тамъ", совершенствуется система номинаций лиц (уменьшительно-ласкательная форма, увеличение количества нарицательных имён), чего в произведениях более раннего периода обнаружено не было.

Выводы:

1) Распределение средств сопричастности зависит от тематической принадлежности текста. В религиозных повестях чаще всего употребляются предикаты (и их производные), напрямую выражающие сопричастность или включающие в себя семантический компонент сопричастности. В военных повестях наиболее часто употребляются местоимения и суффиксы (как показатели посессивности). В бытовых повестях наибольшим количеством примеров представлены реляционные и нарицательные имена (номинация лиц).

2) Система способов выражения сопричастности развивается и усложняется: представленные в текстах XI - XV вв. примеры выражения сопричастности отличаются от средств, используемых в повестях XVI - XVII века. Возрастает количество примеров притяжательных местоимений и суффиксов как показателей посессивности, появляются транспозиции лица (глаголы в инклюзивной форме) и оппозиция "здесь/там", совершенствуется система номинаций, увеличивается количество нарицательных имён, реляционные имена начинают употребляться в уменьшительно-ласкательной форме.

3.3 Жития XVI - XVII вв.

В житиях XVI - XVII веков нами было найдено около 300 случаев выражения сопричастности: 100 контекстов - Житие Сергия Радонежского, 16 век; 200 контекстов - Житие протопопа Аввакума, 17 век.

Обнаруженные в Житиях средства можно разделить на несколько групп:

1. Предикаты (и их производные), напрямую выражающие сопричастность, такие как любити / возлюбити / любовь, и предикаты (и их производные), включающие в себя семантический компонент сопричастности - радоваться / радость, молити / молитва, просити / просьба, скорбити / скорбь, кланяться / поклон, благодарити / благодарность и др. Например:

"И прошю от твоеа любве, да даси ми възлюбленнаго ти ученика и мнh желаема Андроника" `и я прошу у твоей милости, чтобы ты дал мне возлюбленного твоего ученика и мне угодного Андроника' (Житие Сергия Радонежского, 16 век).

И от радости хотh ити къ святому; но абие пакы возвращается в монастырь, яко да и братию утhшит от скръби, еже за святого... `и, хотя в радости хотелось ему идти к святому, но он всё же назад возвратился в монастырь, чтобы братию утешить в скорби о святом' (Житие Сергия Радонежского, 16 век).

...Прииде же нhкогда преподобному Сергию Алексие митрополит въ обитель посhщениа ради: имяше бо всегда любовь къ святому премногу и съузъ духовны, о всем съвhтъ творяше с ним `пришёл к преподобному Сергию Алексей-митрополит в обитель навестить его: ведь он всегда был исполнен любви великой к святому и был с ним в близости духовной, обо всём советовался с ним' (Житие Сергия Радонежского, 16 век).

Живутъ у меня и молятся богу; любятъ меня и домой нейдутъ (Житие протопопа Аввакума, 17 век).

Бояроня пожаловала ? прислала сковородку пшеницы, и мы кутьи наелись (Житие протопопа Аввакума, 17 век).

И сам я, грhшной, волею и неволею причастенъ кобыльим и мертвечьимъ ... мясамъ (Житие протопопа Аввакума, 17 век).

2. Номинация. При номинации лиц используются реляционные имена (другъ, (духовный) отhцъ, (духовная) дочь, сестра, жена, сноха и др.) и нарицательные имена, актуализирующие определённый статус - господинъ, владыка, кормилица, вдова, протопопица и др. Например:

Вси убо купно радовахуся и славяху бога о възвращении своего отца `все вместе радовались и славили бога за возвращение их отца' (Житие Сергия Радонежского, 16 век).

Съобщника же и свhдетеля устроити хотя сему видhнию, възгласивъ, призывает предреченнаго Симона, яко близ суща `сообщника и свидетеля желая иметь этому видению, Сергий крикнул и позвал известного уже Симона, который близко находился' (Житие Сергия Радонежского, 16 век).

...И поклонися святому Сергию на ону страну, идh же житие имhаше, рекь сице: "Миръ тебh, духовной брате!" `и поклонившись святому Сергию в ту сторону, где тот жил, сказал так: "Мир тебе, духовный брат!"' (Житие Сергия Радонежского, 16 век).

Дочь моя, бhдная горемыка, Огрофена, бродила втай к ней под окно (Житие протопопа Аввакума, 17 век).

И я говорю: "Марковна, до самыя до смерти!" Она же, вздохня, отвhщала: "Добро, Петровичъ, ино еще побредемъ" (Житие протопопа Аввакума, 17 век).

А протопопица кричит: "Что ты, батко, меня задавилъ?" (Житие протопопа Аввакума, 17 век).

3. Притяжательные местоимения и суффиксы как показатели посессивности. Например:

Възвратите мя пакы в домь мой! `возвратите меня снова в дом мой!' (Житие Сергия Радонежского, 16 век).

Нынh же приидохом к тебh явити мысли наша и хотhниа... `ныне мы пришли к тебе открыть мысли наши и желания' (Житие Сергия Радонежского, 16 век).

...И въ оружиа мhсто имhа честный крестъ Христовъ... `а вместо оружия - честной крест Христов' (Житие Сергия Радонежского, 16 век).

У протопопицы моей однарятка московская была... (Житие протопопа Аввакума, 17 век).

В нашей православной вhре без исповhди не причащаютъ; в римской вhре творятъ такъ, ... а намъ, православие блюдущим, такъ не подобает (Житие протопопа Аввакума, 17 век).

"Чье корабли?" И онh отвhщали: "Лукинъ и Лаврентиев". Сии быша ми духовные дhти, меня и мой дом наставили на путь спасения... (Житие протопопа Аввакума, 17 век).

Важно отметить, что в "Житии протопопа Аввакума" данная группа средств выражения сопричастности, по сравнению с "Житием Сергия Радонежского" и произведениями того же периода (не говоря уже о более ранних текстах), значительно возросла. Притяжательные местоимения и суффиксы как показатели посессивности по количеству примеров практически сравнялись с такими средствами выражения сопричастности как предикаты и номинация, чего ранее не наблюдалось (в том числе и в Житии Сергия Радонежского).

4. Употребление инклюзивных форм императива. В "Житии Сергия Радонежского" данного вида средств выражения сопричастности найдено не было. В "Житии протопопа Аввакума" было обнаружено 2 случая употребления глаголов в инклюзивной форме:

Мы же речем: поторяли новолюбцы существо божие... (Житие протопопа Аввакума, 17 век).

Мы же, правовhрнии, обоя имена исповhдаем и в духа святаго... вhруем, ... за него же стражем и умираем... (Житие протопопа Аввакума, 17 век).

Отметим, что в других текстах этого же периода (повестях) так же было обнаружено несколько примеров употребления глаголов в инклюзивной форме. Таким образом, можно сделать вывод, что инклюзивная форма глаголов как одно из средств выражения сопричастности начинает развиваться именно с этого периода (XVI - XVII в.).

5. Некоторые средства выражения оценочности, в частности, деминутивы. Например:

Ни курочка, ништо чюдо была: во весь годъ по два яичка на день давала (Житие протопопа Аввакума, 17 век).

Богу вся нодобно: и скотинка, и птичка во славу его... (Житие протопопа Аввакума, 17 век).

...И лошку в руки дал и хлhбца немношко дал и штецъ похлhбать - зhло прикусны, хороши! (Житие протопопа Аввакума, 17 век).

В та же времена пришла ко мнh с Москвы грамотка (Житие протопопа Аввакума, 17 век).

Заметим, что данное средство выражения сопричастности было обнаружено нами впервые только в "Житии протопопа Аввакума" (в "Житии Сергия Радонежского" оно найдено не было), из чего можно так же сделать вывод, что деминутивное выражение сопричастности начинает развиваться с XVII в.

Важно так же отметить комплексность средств выражения сопричастности в обнаруженных нами примерах из "Жития протопопа Аввакума" - в предложении используется уже не одно (как было раньше), а несколько средств выражения сопричастности, комплекс средств из разных групп. Сравним:

...Пришлю ти челядь и воскъ и скору, и вои в помощь (Новгородская I летопись, 12 в.).

...А домашним, что ся останет кунъ, тъм же ся подhлять ... (Русская правда, 14 в.).

И не токмо же се едино, но имь его за руку преподобный и посади одесную себh, ястиа же и питиа насладитися нудяше и, честию же и любовию учреждение сътвори ему `и не только поцеловал его, но взял его за руку преподобный и посадил справа от себя, едой и питьём насладиться предлагая ему, с честью и любовью обходился с ним' (Житие Сергия Радонежского, 16 век).

...Сынъ у меня былъ, Симеонъ, там родилъся, я молитву давалъ и крестил, на всякъ день присылала ко мнh на благословение, и я, крестомъ благословя и водою покропя, поцеловавъ ево, и паки отпущу; дитя наше здраво и хорошо! ("Житие протопопа Аввакума", 17 в.).

Если в первом и втором примерах использовано по одному средству выражения сопричастности (предикаты и номинация), а в третьем - разные виды одного средства (предикаты, напрямую выражающие сопричастность и предикаты, включающие в себя семантический компонент сопричастности), то в третьем примере мы находим целый комплекс средств - и предикаты, и номинация, и посессивность. Подобное явление (комплексность) наблюдалось нами и в более ранних текстах, но было скорее исключением и использовалось очень редко, в основном при описании особо эмоциональных моментов. В "Житии протопопа Аввакума" комплексность средств выражения сопричастности перестаёт быть исключением и становится очевидной тенденцией, наблюдаемой уже не только в особо эмоциональных моментах, но и во всём тексте в целом.

Таким образом, можно заметить, что система способов выражения сопричастности продолжает развиваться и усложняться не только по сравнению с более ранними текстами, но и произведениями того же периода - появляется оценочность, в том числе деминутивы, значительно возрастает количество примеров использования притяжательных местоимений и суффиксов как показателей посессивности, используется транспозиция (инклюзивная форма глаголов), что позволяет нам говорить о ней уже не как об исключении, а как о зарождающейся традиции, появляется комплексность средств выражения сопричастности.