Эпос войны в произведениях Шолохова "Судьба человека" и "Они сражались за Родину"

От «Тихого Дона» до «Они сражались за Родину» и «Судьбы человека» - грандиознейшая панорама! О ней можно с полным основанием сказать: вот повествование о том, как конкретно, в каких судьбах, каких событиях рождалась новая историческая общность - русский народ.

Шолоховские книги - из тех, к которым в высшей степени приложимы слова: талантливые произведения «вдохновляют современников и передают потомкам память сердца и души о нашем поколении, о нашем времени, его треволнениях и свершениях». В мировой литературе Шолохова-художника по праву называют летописцем революции. Летописцем большой судьбы народной. Стремясь воплотить грандиозный опыт Великой Отечественной войны, Шолохов обращает свое главное внимание на простых советских людей-тружеников, отстоявших в жестоких и кровавых битвах свою социалистическую отчизну.

Уже одним этим выбором героев Шолохов показывал глубину значения подвига масс, народа в Великой Отечественной войне Хватов А.И. На стрежне века (Художественный мир Шолохова). - М.: «Современник» 1975. - С. 74-78..

Размышляя о войне, А.М.Горький требовал изображения рядового представителя народной массы как силы, которая будет решать исход сражений. Это внимание к рядовым людям, творящим историю, - в природе искусства социалистического реализма. Шолохов, всегда с особой теплотой и глубоким проникновением изображавший людей-тружеников, в главах из романа «Они сражались за Родину» повествовал о «героической единице» - рядовых воинах Советской Армии.

Для творчества Шолохова характерно пристальное и заинтересованное внимание к тем сложным, порой драматическим процессам, в результате которых сформировался новый духовный облик советского человека. Судьба человека, будь то Григорий Мелехов или Михаил Кошевой в «Тихом Доне», Семен Давыдов или Кондрат Майданников в «Поднятой целине», всегда соотнесена, определяется в романах Шолохова судьбой народа, творящего историю.

Эпическая тема судеб советского народа является определяющей и для опубликованных глав романа «Они сражались за Родину». Писатель стремится раскрыть в характерах своих героев прежде всего новые черты советского человека, новые качества, воспитанные социалистическим укладом жизни.

Важным, определяющим событием в истории Великой Отечественной войны была битва за Сталинград. М. Шолохов опубликованными главами как бы подводил читателя к непосредственному изображению битвы на Волге. Уже сам выбор места и времени повествования свидетельствовал об эпической широте замысла художника.

Великие события оставляют глубокие и длительные следы в народной жизни. И не только в материальных условиях жизни общества, но и во всех чрезвычайно разнообразных сферах духовной деятельности, и прежде всего в искусстве.

Великая Отечественная война, необычная по размаху происходящего, по своей значимости в судьбах мира, по героике и трагизму, не могла не стать в искусстве на длительное время одной из важнейших и ответственных тем.

Стремление к эпическому постижению народных судеб - в самой природе всеобъемлющего таланта М.Шолохова. Изображение коллективных усилий народа по преобразованию исторической действительности определяет содержание и «Тихого Дона» и «Поднятой целины». В романе «Они сражались за Родину» отчетливо проступает та же высокая цель - раскрытие в Отечественной войне подвига народа.

ГЛАВА 2. ИЗОБРАЖЕНИЕ НАРОДНОГО ХАРАКТЕРА ВОЙНЫ В РАССКАЗЕ М.ШОЛОХОВА «СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА»

2.1 Особенности композиции рассказа. Панорама Великой Отечественной войны в рассказе М.А. Шолохова

В «Судьбе человека» два рассказчика. Один из них не говорит о себе ничего конкретного, занимает подчинённое положение. Можно предположить, что в лице этого повествователя перед нами предстаёт писатель. Образ автора уже личности писателя, причём и эта «часть» подвергается художественной трансформации. «Необходимо увидеть эту многоступенчатость рассказа: Шолохов создал художественный мир, в котором выступает автор, на наших глазах изображающий весну, себя и героя, - героя, который, в свою очередь, повествует о своей судьбе. Образ автора в рассказе сам по себе очень сложен: он развивается, изменяется на протяжении повествования» (29. С. 77-78).

Такое построение обусловило то, что автор-повествователь лишён права всезнания, он - действующее лицо, он может судить с достаточной полнотой лишь о том, что ему видно, что ему стало известно. Главный интерес произведения связан с трагической долей Андрея Соколова. Видимо, какое-то, далеко не решающее значение в том, что в «Судьбе человека» использована традиционная форма «рассказ в рассказе», имела сама история создания произведения. При работе над ним автор опирался на действительную встречу с прототипом Соколова. Но герой-рассказчик часто вводится для того, чтобы придать повествованию особую убедительность, искренность. Шолохов стремится «выявить глубинную сущность явления, не разрушая его естественных очертаний, не прибегая к условности, порывающей с формами самой жизни ». Для него очень важно добиться того, чтобы читатель поверил в сугубо конкретную реальность воссоздаваемой действительности.

Позиция автора-рассказчика не позволяет в избранной ситуации глубоко раскрыть внутренний мир и судьбу Соколова без его обстоятельного монолога. Оба рассказчика играют активную роль в произведении, взаимно дополняют друг друга и вместе с тем ведут относительно самостоятельные «партии». «Автор-повествователь помогает нам не только пережить, но и осмыслить одну человеческую жизнь как явление эпохи. Увидеть в ней огромное общечеловеческое содержание и смысл» (29. С. 79-80). Форма повествования от первого лица позволяет «достичь непринуждённости» (К. Федин), свободного, близкого к разговорному изложения. Герой - рассказчик помогает передать своеобразный взгляд на мир, определить своеобычную тональность произведения, всё сфокусировать под единым углом зрения. Это единство достигается тем, что все изображённые события пропущены через сознание рассказчика, «что во взгляде рассказчика дана объединяющая идея сюжета и тем самым в известной мере его композиционная ось» Гура В.В., Абрамов Ф.А. Семинарий М.А.Шолохов - Ленинград: ГУПИ Мин. Просвещения РСФСР, 1962. - С 84.. При повествовании от первого лица многое зависит от характера рассказчика, от его желания рассказывать о себе, о своих сокровенных мыслях и желаниях. Андрею Соколову захотелось излить свою душу перед случайным встреченным им человеком. Вместе с тем он сдержан в проявлении чувств. Соколов обычно сначала рассказывает о том, что вызвало у него тягостную реакцию, затем это часто завершается метким выражением, взятым из народно-разговорной речи.

«Сердце» становится в рассказе сквозной деталью, наполняющейся символическим содержанием. Органически взаимодействуя с другими художественными элементами произведения, эта деталь помогает выявить исход противоборства ночного мрака и солнечного света, жизни и смерти, добра и зла. Автор, столь близко соприкоснувшийся с трагическими страданиями героя, почувствовал, как «вдруг словно мягкая, но когтистая лапа сжала» ему сердце. Столь же много страшного перенёс Соколов, если его рассказ об этом так сильно подействовал на автора. «Пожилые, поседевшие за годы войны мужчины» «плачут…и наяву». «Тут главное - уметь вовремя отвернуться », отвести горе от сердца Ванюши, которое и так уже сильно придавило ребёнка, внести в его жизнь больше света и радости. И потому в заключительной фразе рассказа говорится: «Тут самое главное - не ранить сердце ребёнка, чтобы он не увидел, как бежит по твоей щеке жгучая и скупая мужская слеза…». Повествование Соколова - это, по сути, сказ. При использовании такой формы вес субъективного начала в произведении повышается, так как своеобычность рассказчика ощущается рельефно, его мысли, чувства пронизывают всё повествование.

М. Шолохов сумел преодолеть негативные моменты сказовой формы, введя второго повествователя, избрав сказителя из гущи народной, включив его в борьбу мировых общественных сил. Рассказу Соколова свойственна диалогичность, он включает в себя вопросы и ответы. Герой, раздумывая над тем, что с ним случилось, хочет лучше понять жизнь. На вопрос: «Спроси у любого пожилого человека, приметил он, как жизнь прожил?», - сразу же даётся ответ: «Ни черта он не приметил». По сути, это разговор героя с самим собой. Его вопросы оживляют рассказ, разнообразят интонацию, сильнее акцентируют высказанную мысль, конкретизируют ее. Рассказ «Судьба человека» - «это, в сущности, эпос, только сжатый до размеров рассказа, то есть до самого существительного, до самого важного - до одной человеческой судьбы, вобравшей в себя суть и смысл великого подвига народа» (29. С. 82).

Жанровые особенности рассказа вызвали необходимость отойти от некоторых существенных черт «канонической» эпической формы. Писатель использовал рассказы двух авторов, начинающихся в разных ключах и приходящих к единству. И это позволило «Судьбе человека» вобрать в себя огромный эпический материал - жизнь человека, его судьбу на протяжении четверти века, раскрыть типические черты русского советского характера.

Для рассказа важен закон более резкого, чем в крупных жанрах, выделения главного героя из среды эпизодических персонажей. М.Шолохов главное внимание сосредоточил на Соколове, судьба которого определила архитектонику произведения, стала его центральным нервом и основным выражением художественной идеи. Название рассказа точно отображает основную проблематику произведения, то главное, о чём пойдёт речь. Оно стало идейным фокусом, который кристаллизирует вокруг себя всю художественную структуру.

Известно, что эпос описывает прежде всего события, а точнее говоря, человека в большом - насыщенном большим - насыщенном историческим смыслом - событии. В эпосе герои не могут управлять обстоятельствами, в нём «обстоятельства и внешние случайности имеют такое же значение, как и субъективная воля» (14. С. 54-56). К тому же индивидуальные побуждения подчиняются у эпического героя всецело общенародным интересам. Проблема выбора не играет для него такой большой роли, как для героя трагедии. Течение художественного времени в «Судьбе человека» зависит от самой структуры повествования. Диалог, рассказ, лирические вкрапления и отступления, разного рода описания обладают своими особенностями в ритме, в соотнесённости с реальным временем. Совмещение стилистических пластов свидетельствуют о синтезе разных временных слоёв с различными напряжениями действия, образующих сложную структуру художественного времени.

Высокое мастерство М. Шолохова проявилось в том, что, добиваясь в рассказе наибольшей художественной выразительности, он умеет найти момент, когда надо повествовательный план перевести в драматически-изобразительный, прошедшее показать так, что оно создаёт иллюзию настоящего и тем самым оказывает более сильное воздействие на читателя. Михаил Шолохов обозначил новый этап послевоенной советской литературы в изображении трагических испытаний, выпавших на долю советского народа в страшные годы Отечественной войны. Он показал величие и нравственную красоту героического духа советских людей. В «Судьбе человека» с поразительной художественной силой раскрыты определяющие черты советского народа. Собирательный образ Соколова - яркий тип русского характера - закономерно встал в ряд самых лучших по своей выразительности и идейной наполненности героев советской литературы.

В рассказе «Судьба человека» поразительно ярко нарисована человеческая судьба, полная горчайшего драматизма, раскрыты существенные черты русского национального характера.

Рассказ «Судьба человека» был опубликован в «Правде» 31 декабря 1956 г. и 1 января 1957 г. Он получил всенародное признание. Об исключительной силе его воздействия свидетельствовали письма в адрес М. Шолохова Юркович М. Шолохов о судьбе человека // Иностранная литература, 1984, № 6..

Многие произведения М. Шолохова написаны о войне. По словам писателя, «каждому, кто берется писать» о солдате, необходимо знать его психологию, «его ратный труд, его чистое сердце и моральную выдержку, его твердость». О событиях первой мировой войны М. Шолохов немало слышал от ее участников. Когда он работал над «Донскими рассказами» и «Тихим Доном», ему помогали личные впечатления. «Войну я видел с детских лет, немного знаю, что это такое...» В гражданскую войну М. Шолохов жил на Дону и был очевидцем жестоких боев. Он участвовал в схватках с кулацкими бандами. Об этом Шолохов так писал: «С 1920 года служил и мыкался по Донской земле. Долго был продработником. Гонялся за бандами, властвовавшими на Дону до 1922 года, и банды гонялись за нами...Приходилось бывать в разных переплетах».

Ничем нельзя заменить того, что писатель увидел своими глазами, что он перечувствовал в тяжкие годы Великой Отечественной. Впоследствии он вспоминал: «...помню первые станичные проводы на фронт... Помню слезы... Первый митинг... Родина в опасности - есть ли чувство более тревожное?! И помню живой, благородный энтузиазм станичников, собиравшихся на войну без суеты, по-крестьянски деловито».

В тяжкие дни Великой Отечественной Шолохов стремится на фронт - воевать с заклятым врагом не только писательским пером, но и боевым солдатским штыком. Он убежден, что без этого у советского художника слова нет морального права писать о героических битвах своего народа с врагом. Когда М. Шолохову сказали, что командование может не позволить ему «находиться в самых опасных местах», он гневно возразил: «То есть как это так?! Бойцы будут воевать, а я лишь издали, из штабной квартиры, поглядывать? Как же я смогу писать о народе на войне и сегодня и потом, после нашей победы?!». Шолохов однажды вспомнил, как он в первый раз пошел в атаку, и так объяснил свой порыв: «Пошел не только потому, что без этого не напишешь о той страшной, но охватывающей тебя силе, которая ведет человека на смерть, но и потому, что пошли солдаты, пошли все; а ты ведь тоже солдат, и ведет тебя на пули, на врага та сила, которая называется «товарищество».

Шолохов неоднократно обращался к мысли о цене великой победы, о тех страшных потерях, которые понесла Родина во время Великой Отечественной войны: «У нас почти каждая семья пришла к концу войны с потерями. Вот я думаю: сколько надо было иметь сил, чтобы начать все сызнова. Значительная часть страны была разрушена. Я видел эти дотла сожженные станицы, хутора, села, деревни, города, видел опустошенные, безлюдье... Цена победы. Ее острее всего чувствуешь и переживаешь в день великого свершения надежд...»

Все это объясняет, почему Шолохов столь обостренно воспринимает прошедшие события Отечественной войны, почему он считает своей обязанностью в полный рост изобразить советского солдата, разгромившего могущественную в военном отношении капиталистическую державу.

Однако необходимо учитывать и другое. С течением времени все глубже осознается выдающееся значение Великой Отечественной войны в истории нашей страны и всего человечества. И вполне закономерно то, что с годами не ослабевает интерес у советских писателей к тому поистине святому для каждого честного человека времени. Бессмертный военный подвиг советского народа стал неиссякаемым источником для их творчества.

Непосредственным толчком к возникновению замысла «Судьбы человека» была встреча М. Шолохова с прототипом Андрея Соколова в 1946г.

«Судьба человека» открыла новый этап в изображении событий Отечественной войны, наметила новые пути, ведущие к более глубокому раскрытию нравственных истоков великого подвига советского народа. Этот рассказ еще раз подчеркнул, что изображение трагического может быть связано с задачей утверждения оптимистического мироощущения Юркович М. Шолохов о судьбе человека // Иностранная литература, 1984, № 6..

Великую народную трагедию военного времени воплотил в себе Андрей Соколов - герой рассказа «Судьба человека». Из жестоких испытаний он вышел победителем, не растеряв гуманистических, идейно-нравственных ценностей, сохранив жизнестойкость, до конца выполнив свой солдатский и гражданский долг. Если сопоставить это произведение с «Наукой ненависти», то можно нагляднее представить более глубокое постижение Шолоховым трагических сторон военного времени. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить сцены прощания в этих рассказах. Гнетет ужасная мысль, что это последние минуты их свидания на этом свете.

Во второй половине 50 - 60-х годов трагические образы и картины заняли большое место в советской прозе.

Ни одной родной души не осталось на земле у безымянного польского врача, узника Освенцима: «Жена и дочь погибли в газовой камере, остальные близкие развеялись по миру, как ветер уносит сухие листья». И лишь собака - его «последняя отрада».

Ужасы войны, то бесчеловечное, что несет она с собой - смерть, страдания, разрушения, - не становятся самоцелью в творчестве советских писателей, а подчиняются раскрытию духовной мощи советского народа, несокрушимости его идейно-нравственных основ.

Трагические судьбы Соколова, его приемного сына Вани, Ивана Буслова свидетельствуют о горечи страшных утрат, подчеркивают, говоря словами Шолохова, что «ценою неслыханных жертв и народных страданий мы вышли победителями... в последней, величайшей из войн». Мысль о трагической доле Соколова реализуется и через тему одиночества, которая проходит через все произведение (ее нет в «Науке ненависти») и играет серьезную роль в его идейной концепции.

Исследователи шолоховского творчества неоднократно отмечали перекличку «Судьбы человека» и рассказа Э. Хемингуэя «Старик и море» в раскрытии этой темы.

Тональность пейзажной картины, данной во вступлении, определяет мотив тишины, который затем вызывает мысль об одиночестве: «Хорошо было сидеть на плетне вот так, одному, целиком покорясь тишине и одиночеству...» Да, хорошо наслаждаться целительной тишиной, отдохнуть одному, оторвавшись на короткое время от постоянных человеческих забот. Однако плохо человеку, если не с кем ему отвести душу, если у него не осталось близких людей, если он лишен даже любимой работы (из-за нелепого случая с коровой, нечаянно сбитой автомашиной). И потому Соколов говорит автору, словно споря с его мыслями: «Дай, думаю, зайду, перекурим вместе. Одному-то и курить и помирать тошно».

В замечательном произведении автор показал несгибаемую волю, мужество, героизм и вместе с тем большое щедрое сердце простого русского человека, который в годину тягчайших испытаний, выпавших на долю его Родины, и непоправимых личных утрат смог подняться над своей исполненной глубочайшего драматизма личной судьбой, сумел жизнью и во имя жизни одолеть смерть. В этом пафос рассказа, его главная мысль. Все основные художественные элементы произведения поставлены автором в нерасторжимую, органическую связь с этой мыслью.

Композиция произведения проста, безыскусственна. Почти все «пространство» рассказа. Примерно, четыре пятых объема, в соответствии с заглавием, занято повествованием случайно встреченного автором в пути незнакомца о своей трагической судьбе Петелин В.В. Гуманизм Шолохова - М.: «Советский писатель», 1965. - С.96.

С первых же слов рассказа читатель узнает, что описывается «первая послевоенная весна». Описание это, подчеркнем, лишено какой-нибудь аллегоричности, не имеет никакого авторского «второго плана». Оно предельно реально, изобилует всякого рода бытовыми деталями. О недобрых днях войны, отгремевшей всего год назад, напоминает и «недобрая пора бездорожья», и солдатская одежда автора, и «виллис» и «недобрая пора бездорожья», и тяготы только что проделанного пути. Но сквозь все это проникает. Звенит жизнеутверждающая весенняя нота. Так уже вначале произведения имеются те две темы - война и весна, смерть и жизнь, сложное и глубокое сочетание которых и образует «музыку» произведения. Еще отчетливее, рельефнее эти две темы выступают в образах подошедших к автору мужчины и мальчика. Наружность и того, и другого обрисована несколькими скупыми, хотя и выразительными штрихами.

Рассказ «Судьба человека» построен так, что портретные зарисовки персонажей, авторские ремарки, лирические пейзажи сплавлены воедино с его сюжетной основой, которая представляет собой повествование Андрея Соколова о пережитом за годы войны.

Шолохов так строит исповедь героя, что она «въезжает» нам в душу, воспламеняя ответные чувства сострадания вдосталь хлебнувшему горя человеку и восхищения его несгибаемым мужеством и стойкостью. Шолохов добивается такой силы воздействия исповеди Андрея Соколова на читателя благодаря тому, что располагает пережитые им события по степени все нарастающего трагического драматизма: первые часы плена; месть предателя; жестокая расплата за первый неудавшийся побег. Картина единоборства пленного солдата с Мюллером - одна из самых ярких в рассказе. Являясь одной из его композиционных вершин, картина эта обладает относительной внутренней самостоятельностью. У нее своя тема, своя идея и даже свой жанр.

О последующих примерно полутора годах своей жизни в плену Андрей Соколов рассказывает довольно лаконично, но в деталях воссоздает эпизод побега, что вполне объяснимо. Этот эпизод является прямым продолжением и завершением того, что увидели мы в картине духовного единоборства Соколова с Мюллером, - с той лишь разницей, что над Мюллером была одержана победа символическая, а в задуманной и осуществленной акции с толстым немецким майором - победа фактическая.

Величие и неисчерпаемость жизнетворной силы души Андрея Соколова сказались в его отношении к беспризорному, потерявшему в войну родителей Ванюшке. В духовном единоборстве с Мюллером Андрей Соколов отстаивает достоинство и честь патриота своего Отечества, при усыновлении Ванюшки он раскрывает перед нами такие запасы душевной щедрости, какими явно дано владеть только человеку, потребностью которого является неустанное жить для людей, дарить людям радость и счастье.

Художественная логика рассказа «Судьба человека» убеждает, что человек типа Андрея Соколова «сможет все вытерпеть, все преодолеть на своем пути, если к этому позовет его родина». Самая характерная особенность «Судьбы человека» -- это откровенная экспрессивность ее языка Огнев А.В. Рассказ Шолохова М. «Судьба человека»: учеб. пособие - М.: Высшая школа, 1984. - С. 18..

Поразительно «холодным взором», без смягчающих эпических или мелодраматических фильтров увидена одна из первых сцен в фашистском плену. Ночью в церкви, превращенной немцами во временную тюрьму, сосед Соколова, звероподобный шкурник, угрожает молоденькому взводному, сбросившему ради спасения командирскую гимнастерку, что завтра выдаст его. Нам даже не показывают Соколова, слушающего этот разговор. Но как только пленные засыпают, он появляется рядом с обречено вздыхающим лейтенантом и уверенно, как будто такое ему не впервой, приказывает: «Держи ему ноги». И пока мы смотрим на испуганно-удивленное лицо лейтенанта, умело и быстро исполняет свой единолично вынесенный приговор. Затем, поднявшись, брезгливо и устало вытирает руки о гимнастерку, и они, пятясь и не отрывая глаз от невидимого нам тела, отступают в черную глубину церкви... Там, где ожидался подвиг, оказывается всего лишь отвратительная необходимость.

Подобным образом все течение произведения чревато какими-то очень чувствительными нарушениями линейности. Так, с развитием сюжета, мы все дальше уходим от первоначальной установки на «рассказ бывалого человека» и оказываемся в совсем иных отношениях с реальностью, особенно в эпизоде в комендатуре концлагеря. Здесь автор использует мотив последнего желания, последней рюмки или трубки, полагающейся приговоренному перед казнью. Обычай сколь легендарный столь и бытовой. Причем эмоциональный и смысловой вес этого эпизода настолько велик, что он заново перестраивает восприятие вещи в целом.

Оторвавшись от праздничного стола, Мюллер объявляет Соколову, что «в такой день» он решил оказать Соколову большую честь и расстрелять его лично. Непонятно, зачем коменданту нужна эта казнь именно во время торжественного ужина? И главное - для чего эти церемонии с рядовым заключенным? Объяснение можно обнаружить тут же, когда он наливает стакан водки и предлагает Соколову выпить за победу германского оружия. Комендант исполняет своего рода магический ритуал: ведь убив еще одного русского, он может, как бы слиться со своей победоносной армией, только что вышедшей к Волге. Причем ему необходима не просто гибель, а крайнее уничижение противника, то есть повторение того, что, как он считает, произошло под Сталинградом.

В более широком смысле Мюллер хочет воспроизвести главный нацистский миф, однако не как спектакль, а скорее как эксперимент, доказывающий его правоту. Вот почему он, будучи уверен в своей безграничной власти, не принуждает Соколова, а дает ему возможность сделать это по собственной воле. Ему нужен не жалкий статист на роль «низшей расы», а ее подлинное падение в лице ее полноценного представителя. Миф не имеет прошлого времени и должен совершаться здесь и теперь, а не в качестве имитации чего-то уже бывшего.

Торжественный тон, «орлиный взор», обращение к Соколову - все это говорит о том, что «герр лагерфюрер» уже ощущает себя внутри мифа. В нем исчезло все индивидуальное, а осталось только родовое. Следовало ожидать, что за противостояние этих персонажей откроется противостояние двух зеркальных мифов: нацистского и советского. И вопрос, какой из них осуществится, будет внутренней коллизией дальнейшего действия. «Ну, Русс-Иван, выпей перед смертью, -- делает паузу Мюллер, -- за победу немецкого оружия!» «Благодарствую за угощение, герр лагерфюрер, но я непьющий».

Авторский расчет на то, что из рассказа о довоенной жизни мы-то знаем, какой он «непьющий». Это неожиданный комизм сильнее любого героического жеста возвышает Соколова над ситуаций ожидания смерти, столь впечатляюще развернутой в этой и в предыдущей сцене, во время пути Соколова из барака в комендатуру Якименко Л. Избранные работы. В 2-х т. Т.2. Творчество М.А.Шолохова - М.: Худож. Лит., 1982. - С 247..

Тогда Мюллер предлагает Соколову выпить за свою погибель. Русский солдат поднимает граненый стакан, француз подбирает шпагу, выбитую из рук врага, а благородный ковбой успевает раньше злодея выхватить семизарядный кольт... «После первой не закусываю!», - почему этот ответ Соколова Мюллеру так много значит для милллионов наших соотечественников? И откуда вдруг возникает неколебимая уверенность, что он уже победил, а остальное дело времени? Ведь он все так же стоит на нетвердых ногах, изможденный, безоружный, приговоренный к расстрелу, перед лицом своего палача. Просто герр лагерфюрер не понимает того, что комендант оказался в ловушке, подстроенной им самим. Он уже не в своем, а в чужом мифе, где ему предназначена роль побежденного зла. В этом троекратном испытании, которое должно было унизить, а затем уничтожить героя, а на самом деле предельно возвысило его, есть нечто не поддающееся рациональному объяснению и описанию. Слабое, смертное, индивидуальное вытесняется неистребимым родовым. Мюллеру хочется повторить Сталинград, и он его получает. Это видно хотя бы потому, что хлеб и сало, которые он вручает Соколову в конце их встречи, воспринимаются не как подачка, а скорее как трофей, добытый нашим солдатом. И в целом, поражение немцев оказывается предопределенным именно после сцены у коменданта, что проявляется и в тех подвигах во вражеском тылу, которые без особых усилий совершает герой, и в общей деградации противника, заметной даже на чисто антропологическом уровне. Фашистам, которых Соколов встречал до этого, при всей их минус-человечности, нельзя было, по крайней мере, отказать в мужественности.

Достаточно вспомнить, как Соколов после третьего, победного стакана, прижимая к груди буханку хлеба и сало, делает шаг к двери и вдруг слышит, в как в наступившей тишине кто-то из немцев за его спиной неожиданно звякает ложкой. От этого слабого звука он вздрагивает и застывает на месте.

Благодаря этой заключительной детали, меняется психологическая окраска всей сцены у коменданта. Когда напряжение поединка, казалось, спало, вдруг выплескивается то, что все время переполняло душу главного персонажа картины -- страх. Страх и желание выжить даже в такой ситуации, когда героический кодекс предписывает смерть. Взобравшись на мифологическую высоту, он вдруг обнаруживает свою нормальную человеческую слабость, словно подавая нам оттуда знак, что он живой. Так достигается полнота образа, без которой миллионы не смогли бы сказать: Андрей Соколов -- это мы.

На рубеже 50-х и 60-х годов «Судьба человека» сумела в полной мере реализовать еще существовавшую тогда возможность единого самоописания нации.

2.2 Новаторство гуманистического решения проблемы человеческой жизни на войне в рассказе М.А. Шолохова «Судьба человека»

Сегодня, когда духовные ценности размыты, рассказ заслуживает более пристального внимания, потому что не только служит срезом исторического времени, не теряют значения художественное своеобразие и философия произведения.

Рассказ написан в 1956 году. Время оттепели в общественно-политической жизни великой страны, борьбы за мир и прогресс.

Но замысел рассказа возник еще десять лет назад, непосредственно после встречи с человеком, послужившим прототипом Андрея Соколова.

Сама жизнь преподнесла художнику такой сюжет, который трудно было придумать. Однако потребовались годы, чтобы реальная история после напряженных раздумий, черновой работы, шлифовки воплотилась в законченное художественное произведение. Детище вынашивалось десятилетие, а написан рассказ за несколько дней Зуева Л. Над страницами рассказа «Судьба человека» // Литература в школе, 1985, № 2..

Поначалу, да и продолжительное время после, критика относила «Судьбу человека» к разряду военной прозы. Действительно, общий и частный планы связаны с изображением человека на войне. Но все же батальный элемент не главный. Не с ним связана ведущая трагическая интонация рассказа. Когда автор обнажает перед нами мысли и чувства героя, состояние и переживания, все остальное отходит на задний план.

Ядро -- история жизни Андрея Соколова, его внутренний мир.

Шолохов пользуется обычным, традиционным приемом - рассказ в рассказе. Сделано это для того, чтобы показать, насколько необычна сама судьба героя-рассказчика. Одно дело, когда художник повествует о своем персонаже, другое же, когда герой, пользуясь случайной встречей, которая располагает к откровенности, что характерно для русского человека в дороге, изливает перед незнакомым душу. Тем более что чуткий и тактичный слушатель выдает себя за брата-шофера. Устанавливаются полное взаимопонимание и доверие.

В самом начале рассказа через отдельные детали, портретную зарисовку перед нами предстает обыкновенный простой человек: «Высокий, сутуловатый мужчина», «большие темные руки», «...прожженный в нескольких местах ватник был небрежно и грубо заштопан...». Но вот глаза... Ведь ничто не определяет суть человека, хлебнувшего горя до края, как глаза. «Я сбоку взглянул на него, и мне стало что-то не по себе... Видали вы когда-нибудь глаза, словно присыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть?» Так от простого, обычного -- к поражающему своей глубиной и масштабностью начинает звучать трагический мотив, то усиливаясь, то затихая, чтобы возникнуть с новой силой.

Тяжелое ранение, плен, побег, гибель семьи, память о любимой жене как незаживающая рана, гибель сына 9 мая 1945 года, гордости и последней надежды отца. Эпизод следует за эпизодом. Кажется, человек не может уже физически и психически выдержать перегрузки. «Он на полуслове резко оборвал рассказ, и в наступившей тишине я услышал, как у него что-то клокочет и булькает в горле». Волнение передается не только слушателю, автору-повествователю, но, конечно, и читателю. Мы физически ощущаем пережитое, чужую боль. «Не надо, друг, не вспоминай! -- тихо проговорил я...» То же самое чувствует и читатель.

Значительную часть пространства емкого и все-таки краткого рассказа занимают так называемые бытовые сцены плена. Они достаточно подробны, просты и незабываемы. Без них нельзя понять силу характера Андрея Соколова, русского человека.

«Били за то, что ты -- русский, за то, что на белый свет еще смотришь, за то, что на них, сволочей, работаешь... Печей-то, наверное, на всех нас не хватало в Германии...»

Но парадоксально: чем сильнее гнет, чем беспощаднее к герою обстоятельства, пытающиеся вытравить в нем человеческое, тем ярче и полнее обнаруживается противоположное: мужество, сила духа, чувство товарищества. Причем это происходит естественно, органически, как-то буднично. Герой не чувствует себя героем Благой Д.Д. От Кантемира до наших дней. В 2-х т. - М., 1973, т. 2 (статья о рассказе М. Шолохова «Судьба человека»)..

Вот хрестоматийный пример. Кульминацией драматической линии рассказа, на мой взгляд, служит сцена диалога лагерфюрера Мюллера с Андреем Соколовым. Вначале вспомним подобный эпизод из книги Б. Полевого «Мы -- советские люди». Немецкий штаб, офицеры, переводчица. На носилках вносят сбитого русского летчика. Переводчица задает необходимые вопросы. Лежа, летчик просит ее подойти поближе. Молча плюет в лицо. Не каждый может сделать подобное. Проблема разрешена однозначно, прямолинейно. По существу, перед нами мужественный, достойный высокой оценки поступок. Но за кадром остается состояние человека, мысли, чувства. Господствует идея.

Проследим состояние Андрея Соколова в подобном эпизоде. Он сразу понял, зачем вызывает его Мюллер, любивший заниматься «профилактикой от гриппа». Герой попрощался с товарищами. Вздохнул. «Что-то жалко стало Ирину и детишек». Да, именно так. Ведь каждый человек, оказавшись в подобном положении, испытывает нечто подобное. Стал собираться с духом, то есть момент напряженной работы ума и сердца. С жизнью расставаться все-таки трудно, но уйти надо достойно.

Диалог. «Так что же, русс Иван, четыре кубометра выработки -- это много?» -- «Так точно, говорю, герр комендант, вполне хватит и даже останется». Тут важен подтекст. С одной стороны, соблюдается субординация: «так точно», «герр комендант», а с другой -- Соколов не отказывается от своих слов, за что может получить тут же пулю. Да еще и смешинка горькая: «вполне хватит и даже останется». Мужество Андрея Соколова, готового достойно принять смерть, как-то останавливает Мюллера. Не случайно после диалога он предлагает «русс Ивану» выпить перед смертью за победу немецкого оружия.

Голодный человек может пойти на все, и можно как-то понять подобное состояние. «Я было из его рук и стакан взял и закуску». Обратим внимание на словосочетание «из его рук». Голодный Соколов, да и столько добра на столе, но слова Мюллера «за победу» ставят все на место. Наконец, третий стакан, «...я выпил врастяжку, откусил маленький кусочек хлеба». А вот маленький штрих, но с таким глубоким подтекстом: «остаток положил на стол». По существу, в целом обыденно и психологически достоверно изображен человек в точке наивысшего напряжения духовных и физических сил. Несмотря ни на что, он остается человеком не утратившим мужества, достоинства, чувства долга. Маленькая, беспафосная сцена становится символом огромного духовного наполнения. По существу, перед нами поединок двух противоположных миров. И русский солдат выигрывает схватку. Его можно взять в плен, измываться над ним, уничтожить, но нельзя превратить в раба, унизить, сломить.

Категория парадоксальности составляет подводное течение рассказа. В ряде эпизодов она представлена в виде своеобразных контрапунктов, несущих интенсивную эмоциональную нагрузку и вызывающих ответную читательскую реакцию.

Андрей Соколов в трех шагах от гибели и сохраняет чувство юмора. Он очень любит жену и не может простить себе, что оттолкнул ее, расставаясь... Судьба немилостива к нему, но герой оказывается сильнее ее. Мало этого, находит в себе силы поддержать малое, несчастное существо.

Лирическая подоснова рассказа связана с историей встречи героя с Ванюшей. Казалось бы, человек уже обречен до конца нести свой крест мученика, ничто не может изменить его положения, да и силы уже не те, «пора менять поршня». А кто осудит, зная, что пришлось ему пережить, если он пройдет мимо чужого горя. Все-таки тут ощущается какая-то закономерность: срабатывает сила притяжения. Страдающее сердце одного тянется к другому, тоже ни за что битому жизнью. Между ними возникает особая родственная близость. Другому человеку, не битому, удачливому, просто не хватит духовных ресурсов, чтобы прочувствовать и осознать положение одинокого ребенка.

По Шолохову, ребенок -- та ниточка, что крепче привязывает человека к жизни, придавая ей смысл, когда позади одна горечь, а впереди нет просвета. Отношение к ребенку есть мера нравственной оценки Ларин Б.А. Рассказ М. Шолохова «Судьба человека» (Опыт анализа формы). - Л., 1974. С. 45-49.

Кульминация лирической линии рассказа -- краткая, потрясающая сцена. «Наклонился я к нему, тихонько спрашиваю: «Ванюша, а ты знаешь, кто я такой?» Он спросил, как выдохнул: «Кто?» Я ему и говорю так же тихо: «Я -- твой отец».

Андрей Соколов делает добро не по рассудку, а инстинктивно, так, как дышит. Обжигающая совесть получает удовлетворение. Для него дать человеку что-то, помочь в беде, важнее, чем взять. Тут голоса автора и рассказчика сливаются. Естественно, что поведение героя диктует необходимость более пристального прочтения. Где же истоки его мужества и человечности?

На всем протяжении рассказа, в любом эпизоде, Андрей Соколов не предстает перед нами как одиночка. Взять ли бытовой план, или войну, или более широкий, общественный. Работает день и ночь как «дьявол», чтобы в семье был достаток.

Не раздумывая, не сомневаясь, спешит на выручку бойцам в жестоком бою.

Или сцена после пребывания в комендантской. Представьте себе состояние голодного человека. «Как будем харчи делить? » -- спрашивает мой сосед по нарам, а у самого голос дрожит. «Всем поровну», -- говорю ему». Любимые слова героя -- «мы», «наше», «нас», «всем».

Необыкновенное терпение, выносливость, спокойное воображение, способность, не отчаиваясь ни при каких обстоятельствах, выдюжить -- все это черты русского национального характера, характера Андрея Соколова.

За плечами героя стоит родина. Просто Шолохов не любит прописей. Чувство родины -- понятие ключевое, глубинное. Чем оно сильнее, тем глубже скрыто. Андрей Соколов не говорит нигде о родине, как сын не говорит о любви к матери.

Как русский человек герой типологически близок Звягинцеву («Они сражались за родину») и Василию Теркину Твардовского. Надо думать, что и время накладывает печать на характер героя.

Жизнь была трудной, но в великой стране были успехи, подъем, вера, что не могло не формировать социально-психологический характер героя, сына своего времени.

В гражданскую был в Красной армии. Еще факт: Соколов убивает Крыжнева, обещавшего выдать немцам своего взводного, коммуниста. Читаем дальше: «Спросили, кто коммунисты, командиры, комиссары, но таковых не оказалось. Не оказалось и сволочи, какая могла бы выдать, потому что и коммунистов среди нас (опять «нас», т.е. единство, подчеркиваем) было чуть не половина...»

Известно, что немцы не брали в плен евреев и коммунистов. За 6 месяцев войны в 41-м погибло 500000 коммунистов. Все это тоже бросает свет на мироощущение шолоховского героя.

Есть смысл соотнести рассказ с повестью Хэмингуэя «Старик и море». Сантьяго ловит большую рыбу. В длину она была больше его лодки. Громадная, умная рыба. Половина повести посвящена поединку между нею и рыбаком. Чаша весов склоняется то на одну, то на другую сторону. Наступает момент, когда Сантьяго начинает любить рыбу, потому что это достойный противник, дающий возможность показать, кто сильнее. «Рыба -- она тоже мне друг, -- сказал он. -- Я никогда не видел такой рыбы и не слышал, что такие бывают. Но я должен ее убить. Как хорошо, что нам не приходится убивать звезды».

Битву сопровождают внутренние монологи Сантьяго. Ими насыщена повесть. Он сам себе не дает пасть духом, чтобы выиграть схватку.

«Ты должен держаться, старик. И не смей даже думать иначе». «Послужи мне еще, голова! Послужи мне. Ты ведь никогда меня не подводила». «Послушай, рыба! -- сказал ей старик. -- Ведь тебе все равно умирать. Зачем же тебе надо, чтобы и я тоже умер? » Рефреном идут слова о мальчике. «Эх, был бы со мной мальчик!.. Но мальчика с тобой нет... ты можешь рассчитывать только на себя...»

Картина приобретает символическое значение: герой наедине с жизнью. Сантьяго в конце концов выигрывает поединок с большой рыбой. Но дальше противостояние переходит в другую плоскость. Появляются акулы. «Самые гнусные вонючие убийцы». Реалии переходят в символы. Акулы -- символ тупой силы и зла. Сантьяго берет верх над ними.

От большой рыбы остался обглоданный остов. Но мы понимаем, что старик волей, опытом и разумом оказался сильнее обстоятельств и победил. Как говорит он сам: «Просто я слишком далеко ушел в море» Богданова О.Ю. М.А. Шолохов Рассказ «Судьба человека». - В кн.; Методика преподавания литературы в средних специальных учебных заведениях / Под ред. А.Д. Жижиной. - М., 1982. С. 72-74.

Сантьяго в море один. Если бы был мальчик, все сложилось бы иначе. Андрей Соколов в реальной жизни всегда в гуще людей, он так же неотделим от них, как старик от моря. Шолоховский герой -- тип общественного поведения человека. Есть некоторое сходство в финале произведений. После поединка Сантьяго почувствовал всю меру своей усталости, болели руки, тело. Единственное его утешение -- мальчик.

Горячее, особенное сочувствие к себе вызывает Андрей Соколов на последних страницах рассказа. Кончилась война. Победа. Люди думали, что начнется новая, достойная их жизнь. Но прошли мировые катаклизмы, а жизнь простого человека не стала лучше. Шагают по русской земле два человека, и с тяжелой грустью смотрит им вслед автор.

В заключение рассмотрим три важных, на мой взгляд, вопроса.

Как Шолохову в сравнительно небольшом произведении удалось воплотить целую историю жизни человека? «Судьба человека» -- рассказ с романным мышлением. Таких кратких и художественно законченных эпических произведений, повествующих о судьбе героя от начала и до конца, не так уж много в мировой литературе.

Реальное время -- два часа, а художественное -- объемно и бесконечно. Автор не стремится к полному, масштабному изображению жизни, а через отдельные временные отрезки, подтекст, детали, ретроспективно выделяет главное: масштабность духа и человечность Андрея Соколова, а они придают произведению эпическое содержание. Молчание, паузы не только усиливают эмоциональную напряженность, но и расширяют художественное пространство. Чувство говорит больше, чем слова.

Обращаясь к критическим работам, посвященным Шолохову, к высказываниям писателей о его творчестве, следует учитывать, что в них нередко звучат и весьма категоричные негативные оценки его произведений. Известны, например, дневниковые записи И. А. Бунина о Шолохове: «3 августа 1941 г. Читал первую книгу «Тихий Дон» Шолохова. Талантлив, но нет слова в простоте. И очень груб в реализме. Очень трудно читать от этого с вывертами языка со множеством местных слов». «Кончил вчера вторую книгу «Тихого Дона». Все-таки он хам, плебей (30 августа)» Осипов В. О. Тайная жизнь Михаила Шолохова. С. 240.. Чтобы понять причины такой оценки, необходимо учитывать, что эти два писателя принадлежали, по сути, к разным культурам, что определило и совершенно разные эстетические доминанты, разные подходы к изображению действительности. Мир в произведениях Бунина, эстетика которого неразрывно связана с культурой рубежа веков, всегда дается через призму субъективно-лирического восприятия автора. Для Шолохова, который сформировался как писатель в литературной среде, сложившейся в послеоктябрьский период, важнее сохранить иллюзию объективности, воспроизвести мир во всем его многоголосии. Вполне естественно, что установка на предельное жизнеподобие и связанная с ней шолоховская стилевая манера, ориентированная на стихию народной, «плебейской» речи, нарушающая все каноны и нормы, сложившиеся в классике девятнадцатого столетия и в литературе серебряного века, была неприемлемой для Бунина. Вполне возможно, что по тем же самым причинам Бунин не принял и блоковской поэмы «Двенадцать», которая, по его мнению, «есть набор стишков, частушек, то будто бы трагических, то плясовых, а в общем претендующих быть чем-то в высшей степени русским, народным... Блок задумал воспроизвести народный язык, народные чувства, но вышло нечто совершенно лубочное, неумелое, сверх всякой меры вульгарное...» Бунин И. А. «Третий Толстой» // Окаянные дни: Неизвестный Бунин. М., 1991. С. 294..

Весьма резко отозвался о прозе Шолохова в своей статье «Писатели, цензура и читатели в России» и Владимир Набоков: «В течение 40 лет абсолютного господства советское правительство ни разу не смягчало контроля над искусством. Время от времени оно слегка ослабляет пресс, чтобы посмотреть, что будет дальше, и идет на небольшие уступки индивидуальному самовыражению, а западные оптимисты уже слышат в новой книге нотки политического протеста, какой бы пошлой она ни была.

Всем известны эти увесистые бестселлеры: «Тихий Дон», «Не хлебом единым», «Хижина дяди Икс» и так далее -- горы пошлости, километры банальностей, которые иностранные журналисты называют «полнокровно-могучими» и «неотразимыми» Набоков В. В. Лекции по русской литературе. М., 1996. С.22.. В этом суждении Набокова сказалось прежде всего его неприятие «литературы Больших Идей», которая, по его представлениям, неизбежно воспроизводит в той или иной форме некие общеизвестные, «банальные» истины. Набором банальностей виделись ему многочисленные социальные, философские и идеологические романы, подтверждение чему мы найдем в его высказываниях о произведениях Ф. Достоевского и Т. Манна.

Значительно сложнее обстоит дело с оценками Александра Солженицына, особенно с его высказыванием о «Судьбе человека», которое стоит особняком в ряду многочисленных оценок рассказа: «В нашей критике установлено писать, что Шолохов в своем бессмертном рассказе «Судьба человека» высказал «горькую правду» об «этой стороне нашей жизни», «открыл» проблему. Мы вынуждены отозваться, что в этом вообще очень слабом рассказе, где бледны и неубедительны военные страницы (автор, видимо, не знает последней войны), где стандартно-лубочно до анекдота описание немцев (и только жена героя удалась, но она -- чистая христианка из Достоевского), в этом рассказе о судьбе военнопленного истинная проблема плена скрыта или искажена:

1. Избран самый некриминальный случай плена -- без памяти, чтобы сделать его «бесспорным», обойти всю остроту проблемы. (А если сдался в памяти, как было с большинством, -- что и как тогда?)

2. Главная проблема плена представлена не в том, что родина нас покинула, отреклась, прокляла (об этом у Шолохова вообще ни слова) и именно это создает безвыходность, -- а в том, что там среди нас выявляются предатели. (Но уж если это главное, то покопайся и объясни, откуда они через четверть столетия после революции, поддержанной всем народом?)

3. Сочинен фантастически-детективный побег из плена с кучей натяжек, чтобы не возникла обязательная, неуклонная процедура приема пришедшего из плена: СМЕРШ - проверочно-фильтрационный лагерь. Соколова не только не сажают за колючку, как велит инструкция, но - анекдот! - он еще получает от полковника месяц отпуска! (т.е. свободу выполнять «задание» фашистской разведки? Так загремит туда же и полковник!)» Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ. Т. 1. М., 1990. С. 173--174..

Здесь речь идет уже не столько о несовпадении эстетических позиций, сколько о различиях в понимании Шолоховым и Солженицыным категории правды в литературе, что объясняется и разным жизненным опытом, и принципиальными расхождениями в общественно-политических взглядах писателей. Автор «Архипелага ГУЛАГ» требует от литературы правды, способной подорвать основы того политического режима, который он считает глубоко безнравственным, разрушить в сознании читателя миф об этической правомерности этого режима. Шолохов, стремясь к достоверному изображению сложных жизненных ситуаций, тем не менее сохраняет установку на идеологическую лояльность. Любопытное мнение о позиции писателя высказывает его дочь, С. М. Шолохова: «Он жертвовал всем ради того, чтобы не посеять неверие, вражду, непонимание... Не мог позволить себе, чтобы его слово разжигало тлеющий костер недовольства, толкало людей на конфронтацию, на страшную трагедию, когда все снова будет разрушено «до основания, а затем»...»

Кстати, и сам Шолохов признавался, что нередко использует в своих произведениях не весь известный ему материал. Достаточно вспомнить его письмо Горькому, где он пишет о том, что в «Тихом Доне» сознательно упустил некоторые факты, послужившие причиной Верхнедонского восстания. Такая установка на воспроизведение «дозированной» правды, хотя, как видим, и имеет под собой серьезные основания, может в конечном итоге привести к отступлению от исторической истины Палиевский П. Шолохов сегодня // Литература в школе, 2005, № 2 с. 12-14..

Следует признать, что в рассказе «Судьба человека» действительно раскрыта далеко не вся правда об участи военнопленных и что та судьба узников фашистских концлагерей, о которой пишет Солженицын, куда более типична, чем судьба Андрея Соколова. Тем не менее, на мой взгляд, оценка Солженицына излишне субъективна. Субъективизм этот сказывается в том, как Солженицын формулирует задачу писателя, герой которого побывал в немецком плену. Он считает, что если писатель коснулся этой темы, то он обязательно должен вскрыть главную проблему -- отношение советской власти к пленным; если писатель изобразил предателя, то должен объяснить, почему и через четверть века после революции есть люди, недовольные советской властью (хотя справедливости ради следует признать, что предательство нередко объясняется не только отношением человека к той или иной политической системе, но и причинами куда более низменными).

В рассказе действительно нет ни тени намека на чудовищно несправедливое отношение советской власти к бывшим военнопленным, однако и решительного оправдания «преимуществ социализма» в «Судьбе человека» мы тоже не найдем. Задача Шолохова в этом рассказе вообще не сводится к осуждению или оправданию того или иного политического строя, но прежде всего связана с выявлением духовной сущности человека в бесчеловечных обстоятельствах.