Бэрон Роберт, Ричардсон Дебора "Агрессия"

«...неприязнь со стороны отдельно взятых сверстников не означает отвержения целым обществом или полную изоляцию от социальных структур. От подростков с высоким уровнем агрессии могут отворачиваться многие одногодки, но отношения, которые устанавливаются у агрессивных подростков с некоторыми сверстниками, представляются не менее важными, чем отношения неагрессивных»- (Cairns & others, 1988).

Итак, взаимоотношения маленького Мартина со сверстниками скорее всего будут очередными уроками на предмет эффективности агрессивного поведения.

Также, вполне вероятно, он может обнаружить, что ему нелегко стать членом социальной группы и что чаще всего ему приходится играть с довольно агрессивными детьми.

Демонстрация моделей агрессивного поведения: влияние наблюдаемой со стороны агрессии

Одно из классических открытий социальной психологии -- возможно, самое классическое -- то, что на людей зачастую сильно влияют поступки или слова окружающих. Рассмотренная ранее в этой главе литература лишь подтверждает данный тезис. Мы отмечали, что слова и поступки членов семьи и сверстников ребенка, оказывающих мощное, хотя обычно и нецеленаправленное, воздействие на его агрессивность, влияют на становление его агрессивного поведения. Например, когда один из родителей наказывает ребенка, он хочет лишь «преподать урок», не желая, разумеется, научить его агрессивному поведению. Таким образом, слова и поступки членов семьи и сверстников, способствующие проявлениям агрессии, часто неумышленны.

В данном разделе мы рассмотрим еще один вид такого неумышленного влияния -- личный пример, а особое внимание уделим вопросу, может ли наблюдение за крайне агрессивным поведением выработать сходную модель поведения у наблюдателя? Мы рассмотрим эффект воздействия «живых примеров» (то есть реальных людей), обсудим, каким образом жертва агрессии получает возможность наблюдать агрессивное поведение и ему подражать, и, наконец, уделим немалое внимание важному и спорному вопросу: оказывают ли средства массовой информации значительное влияние на агрессивность детей.

Прежде чем рассматривать конкретные результаты исследований данной проблемы, поговорим о том, каким образом примеры поведения могут воздействовать на нас и какие скрытые психологические процессы за это ответственны. Всю сумму влияния, которое оказывает наблюдение насильственного поведения на свидетеля, обычно можно разложить на четыре важнейших слагаемых. Во-первых, очевидно, что человек, ставший свидетелем насилия, зачастую открывает для себя новые грани агрессивного поведения, то есть обучается вербальным и физическим реакциям, которые ранее отсутствовали в его поведенческом репертуаре и посредством которых можно причинять вред окружающим. Такое обучение посредством наблюдения -- хорошо изученный феномен, которому давно отводится главная роль в объяснениях воздействия примеров насильственного поведения (Bandura, 1977; Geen, 1983).

Во-вторых, индивидуум, наблюдающий агрессивные действия других, зачастую может кардинально пересмотреть поставленные ранее им самим ограничения подобного поведения, рассуждая, что если другие безнаказанно проявляют агрессию, то, значит, и ему позволительно то же самое. Этот эффект снятия запретов может увеличить вероятность проявления агрессивных действий со стороны наблюдателя, более того, постоянное наблюдение сцен насилия способствует постепенной утрате эмоциональной восприимчивости к агрессии и к признакам чужой боли (Cline, Croft & Courrier, 1973; Rule & Ferguson, 1986; Thomas, Horton, Lippincott & Drabman, 1977). В результате наблюдатель настолько привыкает к насилию и его последствиям, что перестает рассматривать его как особую форму поведения, и теперь его фактически ничто не удерживает от участия в подобных действиях. И наконец, постоянное наблюдение агрессии может изменить индивидуальный образ реальности (Gerbner & Gross, 1976; Rule & Ferguson, 1986; Thomas & Drabman, 1978; Williams, Zabrack & Joy, 1982). Это означает, Что люди, часто наблюдающие насилие, склонны ожидать его и воспринимать окружающий мир как враждебно настроенный по отношению к ним. Такое искажение может легко привести к обостренному ощущению угрозы и к склонности реагировать агрессивно.

Обучение на живых примерах: глядя на других людей

Главным источником живых примеров агрессивного поведения для большинства детей является семья. В литературе о насилии в семье описывается «цикл насилия»; его суть в том, что дети, которые видели, как их родители «практиковали» физическое насилие по отношению друг к другу, склонны воспроизводить аналогичные ситуации во взаимоотношениях с другими (Emery, 1982; Kruttschnitt, Heath & Ward, 1986; Steinmetz, 1977; Widom, 1989). Например, Джеллес (Gelles, 1987) сообщает, что люди, ставшие в детстве свидетелями сцен физического насилия между родителями, были более склонны к физическим разборкам со своими супругами, чем те, кто никогда не был свидетелем родительских драк .

Штайнметц (Steinmetz, 1977) следующим образом описывает цикл насилия:

«Дети, выбирая методы выяснения в отношениях с братьями и сестрами, бездумно копируют их с методов разрешения семейных конфликтов, используемых их родителями... Более того, когда дети вырастают и вступают в брак, они начинают использовать эти методы, ставшие неотъемлемой частью их поведенческого репертуара, для решения своих семейных проблем и, замыкая цикл, передают их своим детям посредством создания характерного стиля дисциплины».

Каммингз и его коллеги провели серию экспериментов по изучению реакции детей на фоновую ссору (Cummings, 1987; Cummings, Iannotti & Zahn-Waxler, 1985; Cummings, Pellegrini, Notarius & Cummings, 1989; Cummings, Vogel, Cummings & El-Sheikh, 1989). Предъявляя маленьким детям записи звуков или изображения, ассоциирующиеся со ссорами взрослых, исследователи рассчитывали получить ответ на вопрос, как семейные неурядицы воздействуют на детей. Каммингз (Cummings, 1987) провел эксперимент, в котором специально изучалось воздействие наблюдения агрессии на агрессивность детей в дальнейшем. Дошкольники прослушивали запись, как две взрослые женщины обмениваются нежными или гневными репликами. После прослушивания гневных словесных выпадов в общении детей с приятелями было зарегистрировано больше проявлений вербальной агрессии, чем после прослушивания нежных разговоров. Другие эксперименты выявили, что реакцией детей, ставших свидетелями неразрешенных конфликтов, было крайнее раздражение и огорчение (Cummings, Vogel, Cummings & El-Sheikh, 1989). Дети из семей, где физическая агрессия родителей по отношению друг к другу не редкость, острее реагируют на гневные интонации, появляющиеся в общении их матери и другого взрослого, чем дети из семей без супружеских неурядиц (Cummings, Pellegrini, Notarius & Cummings, 1989).

Итак, лабораторные и полевые эксперименты приводят к одному и тому же выводу: дети, наблюдающие агрессию у взрослых, склонны вести себя во взаимоотношениях с окружающими агрессивно.

Став жертвой насилия

Жертвы агрессии видят результаты насилия «крупным планом», они, так сказать, сидят в первом ряду. Существуют убедительные свидетельства того, что такое столкновение «лицом к лицу» с агрессией увеличивает вероятность агрессивных действий со стороны пострадавшего. Подтверждениями того, что жертвы сами начинают моделировать агрессивное поведение, являются результаты экспериментов, изучающих механизм передачи агрессивного поведения и установок из поколения в поколение внутри одной семьи, и наблюдение за взаимоотношениями сверстников.

Исследования «цикла насилия» в семьях выявили, что у драчливых родителей часто бывают драчливые дети (Steinmetz, 1977). Джеллес (Gelles, 1987) обнаружил, что люди, которые в родительской семье подвергались насилию, относительно чаще проявляют агрессивность по отношению к членам собственной семьи. Он предположил, что воспитание с применением насилия способствует одобрению насилия и обучает «как бить, чем бить, и каким должно быть столкновение». Подобные результаты были получены и в экспериментах, целью которых было сравнение поведения детей, пострадавших и не пострадавших от родительской жестокости (George & Main, 1979; Trickett & Kuczynski, 1986; Widom, 1989). Джордж и Мэн (George & Main, 1979) обнаружили, что малыши, которых ругают, более склонны к агрессии как по отношению к сверстникам, так и по отношению к воспитателям.

Зайди, Кнутсон и Мем (Zaidi, Knutson & Mehm, 1989) сообщили, что студенты, которые подвергались в семье суровым физическим наказаниям, приветствуют «потенциально жесткие физические дисциплинарные меры», в отличие от студентов, которых в детстве наказывали сравнительно мягко. Во втором эксперименте исследователи обнаружили на выборке испытуемых, которые имели детей, аналогичное распределение. Другими словами, родители, которые в детстве подвергались суровым физическим наказаниям, были более склонны к физической жестокости против своих детей. Вдобавок, как еще одно свидетельство наследования агрессии, дети страдавших от жестокости родителей обнаруживали сравнительно больше агрессивных и антисоциальных характеристик.

И в школе, становясь жертвами агрессии, дети усваивают аналогичные уроки. Яркий тому пример получен в результате эксперимента Паттерсона, Литтмана и Бриккера (Patterson, Littman & Bricker, 1967), обнаруживших, что учащиеся подготовительной школы, которые в начале учебного года стали жертвами агрессии со стороны сверстников, к концу года сами зачастую становились агрессивными. Тем не менее не все жертвы агрессии усваивают подобные уроки. Те, кто чаще подвергался нападениям и успешно защищал себя с помощью агрессивных контратак, как раз и были детьми, наиболее склонными нападать на других детей. Вывод о том, что лишь некоторые жертвы насилия копируют агрессивное поведение, от которого они пострадали, согласуется с результатами других экспериментов, в которых исследовалось поведение жертв агрессии со стороны сверстников. Перри, Кузель и Перри (Perry, Kusel & Perry, 1988) в своем эксперименте обнаружили, что жертвы агрессии подразделяются на две категории. Некоторые сами высоко агрессивны, напоминая вызывающих и раздражающих провоцирующих жертв, согласно определению Олуэйза (Olweus, 1978). Жертвы с низким уровнем агрессивности по характеристикам сходны с пассивными жертвами Олуэйза, которые проявляют тревожность и неуверенность и не защищаются, когда на них совершается нападение.

Итак, лишь некоторые жертвы копируют агрессивное поведение сверстников. Задача исследователей в данной области -- раскрыть механизм, обясняющий различие между пассивными и провоцирующими жертвами.

Модели агрессии в средствах массовой информации: эффекты показа насилия в кино и по телевидению

Вероятно, наибольшую озабоченность и у родителей, и у специалистов вызывают модели агрессии, демонстрируемые по телевидению. И это не случайно, ведь и вербальная и физическая агрессия на наших телеэкранах вовсе не редкость. Так, Уильяме, Забрак и Джой (Williams, Zabrack & Joy, 1982) сообщают, что в наиболее популярных телевизионных программах на каждый час вещания приходится в среднем около девяти актов физической и восьми актов вербальной агрессии. Таким образом, даже ребенок, проводящий у телевизора, например, всего лишь два часа, видит за день в среднем свыше 17 актов агрессии. А ведь от показа секса и насилия не свободны даже анонсы телепрограмм; Уильяме (Williams, 1989) сообщает, например, что в телеменю «TV Guide» секс и насилие так или иначе фигурируют более чем в 60% анонсов телепрограмм, идущих в прайм-тайм.

В связи с тем, что дети так часто сталкиваются с насилием в масс-медиа, многие люди выражают озабоченность в связи с тем, что подобная «видеодиета» может повысить у детей склонность к агрессивному поведению. И не случайно эта тема, представляющая особый интерес для психологической науки и обладающая высокой социальной значимостью, последнее время притягивает к себе все более пристальное внимание исследователей. (Рис. 3. 4 отражает рост всеобщего интереса к этой проблеме.) За недостатком места мы не сможем здесь детально проанализировать все полученные к настоящему времени сведения, но тем не менее сделаем обзор важнейших работ, посвященных сценам насилия в масс-медиа и их влиянию на детскую агрессивность. Мы обсудим, насколько средства массовой информации ответственны за развитие агрессивного поведения. Эксперименты, в которых исследовалось влияние масс-медиа на взрослых, более детально описаны в главах 5 и 8.

Можно сказать, что в процессе изучения влияния средств массовой информации на становление агрессивного поведения можно выделить три фазы, каждая из которых обладает своей методологической спецификой. Фактически на последних двух фазах исследователи занимались разрешением методологических и интерпретационных проблем, возникших на предшествующем этапе. Благодаря этому обстоятельству в настоящий момент мы располагаем множеством разнообразных данных, относящихся к одному и тому же вопросу. Многообразие методов, с помощью которых изучался центральный вопрос, дает нам значительную уверенность в достоверности сделанных выводов.

Фаза первая: эксперименты с куклой Бобо. Первые исследования, посвященные влиянию телевизионных и кинематографических образов насилия на человеческое поведение, были проведены Бандурой и его коллегами (Bandura, Ross & Ross, 1963a, b; Bandura, 1965). В этих экспериментах участвовали дети дошкольного возраста. Им демонстрировались короткометражные фильмы (часто спроецированные на экран телевизора), в которых взрослые весьма необычным способом обращались с большой надувной куклой Бобо. Например, в одном из экспериментов (Bandura,Ross & Ross, 1963a) актер колотил куклу по носу.сидя на ней верхом; бил ее по голове игрушечным молотком; футболил ее по комнате, приговаривая: «Сейчас я тебе нос расквашу!», «Вот тебе, вот тебе!» и т. п. После просмотра подобных сцен дети переходили в комнату со множеством разнообразных игрушек, часть из которых использовалась актером. Детям позволяли поиграть кто во что хочет, в течение определенного времени (например, 10 -- 20 минут), внимательно при этом за ними наблюдая, чтобы выяснить, будут ли они воспроизводить поведение актера, и если будут, то насколько полно. В целом результаты эксперимента выявили сильный подражательный эффект. Как уже отмечалось в главе 2, в своем поведении дети часто копировали поведение актера-взрослого.

Сами по себе эти результаты вряд ли могли показаться кому-либо неожиданными или дискуссионными. Множество исследований достаточно отчетливо показали, что поведенческие реакции человека -- в самом широком диапазоне -- могут усваиваться через наблюдение соответствующих моделей поведения. Однако тот факт, что в данном случае усвоенные реакции представляют собой новые для реципиентов формы физической и вербальной агрессии и возникают вследствие кратковременной теле- или киноэкспозиции моделей агрессивного поведения, наводил на мысли, которые вскоре сделали эксперимент Бандуры предметом горячих споров: ведь если в результате подобных сеансов дети научаются новым способам причинения вреда друг другу, то тогда не следует исключать и возможности того, что масс-медиа, создающие и тиражирующие образы насилия, могут являться важным фактором возрастания уровня насилия в обществе. Сам же Бандура предостерегал против таких интерпретаций и даже уверял, что, хотя дети и приобретают навыки агрессивного реагирования в результате показа агрессивных действий актера, из этого отнюдь не следует, что эти навыки будут непременно применяться на практике (Bandura, 1965). Но, тем не менее, одного допущения о возможности такого эффекта оказалось достаточно для того, чтобы упомянутые исследования привлекли к себе пристальное внимание самой широкой публики.

Для наук о поведении весьма характерно, что научное исследование, вызвавшее интерес широкой публики, тут же становится объектом самой жесткой критики. С ранними экспериментами, такими как эксперименты с куклой Бобо, именно так и произошло. Эти эксперименты вскоре после их проведения были подвергнуты критике со стороны ученых-социологов и представителей телеиндустрии, поставивших под сомнение их целесообразность и верность интерпретации их результатов. Было, во-первых, отмечено, что испытуемые в данных экспериментах вели себя агрессивно по отношению к специально для этого предназначенной надувной куклы, а не по отношению к человеческому существу. Поэтому не совсем ясно, можно ли продемонстрированное поведение однозначно считать агрессией -- ведь никому не было причинено реального вреда. Во-вторых, материал, который демонстрировался участникам экспериментов, по нескольким существенным параметрам отличался от обычной кино- и телепродукции. В них, например, начисто отсутствовал сюжет, объясняющий и оправдывающий поступки действующих лиц, а поведение, демонстрировавшееся взрослыми, практически невозможно увидеть на телеэкране (да и где бы то ни было!). И наконец, в этих экспериментах дети получали возможность воспроизводить аналогичные агрессивные действия в аналогичных ситуациях, в то время как кино- и телезрители, наблюдающие сцены насилия, очень редко попадают в ситуации, идентичные телесюжетам. (Сколько, в конце концов, детей, смотревших фильмы про войну или мафиозные разборки, могут сами принять участие в подобных действиях?) Утверждалось, что по этим причинам результаты экспериментов, поставленных самим Бандурой и аналогичных им, не подводят прочной базы под предположение о том, что сцены насилия, показываемые в теле- и кинофильмах, способны приводить к возникновению агрессивных проявлений в межличностных отношениях.

Фаза вторая: лабораторные эксперименты. Столкнувшись с подобной критикой, несколько исследователей незамедлительно начали планировать и проводить эксперименты, преследовавшие три главные цели. Во-первых, экспериментаторы старались смоделировать условия, приближенные к реальности, -- агрессия должна была быть направлена на других детей, а не на пластмассовую куклу. Во-вторых, участникам показывали более реалистичные сцены насилия -- сыгранные актерами или документальные кадры, заимствованные из телепрограмм или кинопродукции. И наконец, исследователи постарались избавиться от присущего ранним экспериментам точного сходства между обстоятельствами в наблюдаемых эпизодах насилия и условиями потенциального проявления агрессии. Таких экспериментов было проведено множество (Grusec, 1972; Hanratty, O'Neal & Sul-zer, 1972; Hapkiewicz & Stone, 1974; Rice & Grusec, 1975), и в целом их результаты наводили на мысль, что просмотр сцен насилия в кино или по телевизору провоцирует зрителей на аналогичное поведение.

Либерт и Бэрон (Liebert & Baron, 1972) показывали детям разных возрастных групп (5--6 и 8 --9 лет) один из двух коротких отрывков реально существующих телепередач. Детям из первой группы демонстрировали в течении трех с половиной минут отрывки из детективного сериала, популярного в США в начале 1960-х годов. В этом киносюжете демонстрировались погоня, две драки, две перестрелки и один эпизод с использованием ножа. Вторая группа, в соответствии с другими экспериментальными условиями, смотрела в течение того же времени отрывок из общенациональной спортивной передачи, в котором дети наблюдали интересные соревнования в беге с барьерами. Отрывок приковывал внимание так же, как и предъявляемые сцены испытуемым первой группы, поэтому все различия в дальнейшем поведении двух групп нельзя было объяснять только разным уровнем эмоционального возбуждения.

Посмотрев один из двух фильмов, ребенок проходил в другую комнату и садился перед пультом с двумя кнопками -- зеленой с надписью «помощь» и красной с надписью «причинение вреда»; еще там была белая лампочка -- «готовность». Затем испытуемому сообщали, что в соседней комнате ребенок пытается, играя на тренажере, получить приз и что каждый раз, когда загорается белый сигнал, ему можно либо помочь, нажимая кнопку «помощь», либо сделать пакость, нажимая кнопку «причинение вреда». Еще испытуемому объясняли, что, когда он нажимает на красную кнопку «причинение вреда», рукоятка, с помощью которой ребенок в соседней комнате управляет игрой, довольно чувствительно нагревается (может даже обжечь). В отличие от описанных выше экспериментов, где испытуемые «проявляли агрессию» по отношению к кукле, участникам данного эксперимента сообщали, что они могут причинить боль другому человеку. На самом деле, конечно же, никакого ребенка в соседней комнате не было и за время эксперимента реального вреда никому причинено не было.

В экспериментальной комнате ребенок оставался один, и белый сигнал «готовность» зажигался 20 раз. Результаты эксперимента показаны на рис. 3. 5. Как и ожидалось, испытуемые, смотревшие программу со сценами агрессии, причинили своей воображаемой жертве заметно больше вреда (что измерялось числом нажатий на кнопку «причинение вреда»), чем те, кто смотрел спортивные состязания. Более того, данные результаты оказались аналогичными как для мальчиков и девочек, так и для разных возрастных групп. Как мы уже отмечали, сходные результаты были получены во многих дальнейших экспериментах. Таким образом, представляется, что просмотр даже сравнительно коротких кино- и телеэпизодов, демонстрирующих насилие, может вызывать агрессивность в последующем поведении, если даже обстоятельства проявления насилия на экране сильно отличаются от экспериментальных условий, созданных для испытуемых.

Несмотря на то что эксперименты «второго поколения» позволили устранить некоторые недостатки ранних экспериментов с куклой Бобо, они тоже оказались под огнем критики. Указывали на следующие недостатки (Cook, Kendzierski & Thomas, 1983; Freedman, 1984; Kaplan & Singer, 1986): 1) причинение вреда нажатием кнопки «нереалистично», потому что это действие совсем не похоже на те акты, посредством которых люди причиняют друг другу вред; кроме того, созданные экспериментальные условия устраняют возможность получить сдачу; 2) испытуемые могут счесть, что экспериментатор одобряет агрессию, так как их пригласили на просмотр фильма со сценами агрессии; 3) из программ зачастую были вырезаны эпизоды, в них отсутствовал сюжет; 4) просмотр отдельно взятой программы со сценами насилия не вырабатывает опыт, эквивалентный просмотру разнородной мешанины агрессивных и неагрессивных программ за длительный период времени (например, в течение детства). С учетом этих критических замечаний был проведен ряд экспериментов, которые можно было бы назвать третьим поколением экспериментов, исследующих влияние наблюдения за сценами насилия на развитие агрессивного поведения.

Фаза третья: эксперименты в естественных условиях. В этих исследованиях изучалось, насколько дети подвержены влиянию реалистического изображения насилия по телевидению (например, в полнометражных фильмах и телепередачах, в смешанных материалах -- с насилием и без него) за сравнительно долгий период -- от нескольких дней до нескольких десятилетий. Фиксировалось также фактическое агрессивное поведение в естественных условиях и в столь же широких временных рамках. В этом разделе мы рассмотрим эксперименты, в которых применялись две слегка различающиеся методики. Во-первых, обсудим полевые эксперименты, в которых экспериментатор контролирует доступ к агрессии в масс-медиа, а затем измеряет агрессию, проявляемую в естественных условиях. Во-вторых, обратимся к корреляционным исследованиям, в которых экспериментатор собирает данные как о частоте просмотра передач со сценами насилия на телеэкране, так и о типе и частоте проявления агрессии в разнообразных житейских ситуациях.

В полевом эсперименте, проведенном Лейенсом, Камино, Парке и Берковитцем (Leyens, Camino, Parke & Berkowitz, 1975), исследователи сначала наблюдали за агрессивным и неагрессивным поведением большого числа учащихся частной школы-интерната в Бельгии. Через неделю такого ненавязчивого наблюдения школьники были разделены на две группы в зависимости от места проживания. Затем группам демонстрировали либо пять фильмов со сценами насилия, либо пять фильмов без сцен насилия; их показывали пять дней подряд, по одному за вечер. Фильмы резко различались по количеству эпизодов насилия. Была выдвинута гипотеза, что просмотр фильмов со сценами насилия приведет к возрастанию у испытуемых уровня агрессии, направленной на сверстников. Чтобы определить, действительно ли это так, за занятиями подростков наблюдали и в дни демонстрации фильмов. Результаты, хотя и не подтвердили полностью выдвинутую гипотезу, частично все же доказали ее правоту: испытуемые, смотревшие фильмы со сценами насилия, действительно демонстрировали увеличение уровня агрессивности в некоторых, хотя и не всех, ее формах. В отличие от них, у испытуемых, смотревших фильмы без сцен насилия, не было отмечено устойчивых изменений в поведении.

Тем не менее, существуют данные полевых экспериментов, которые опровергают тезис о том, что демонстрация насилия в масс-медиа способствует проявлению агрессивности. Фешбах и Зингер (Feshbach & Singer, 1971) обнаружили, что мальчики, сидевшие в течение шести недель на «строгой диете агрессивных телепрограмм», фактически проявляли во взаимоотношениях с окружающими меньший уровень агрессивности, чем мальчики, смотревшие в течение того же периода неагрессивные программы. Аналогично Милграм и Шотланд (Milgram & Shotland, 1973) сообщают, что и у наблюдавших, и у не наблюдавших в телепрограммах различные антисоциальные действия (например, воровство, хулиганские телефонные звонки) не произошло ни возрастания, ни уменьшения уровня подобных действий. Хотя результаты большинства полевых экспериментов скорее подтверждают предположение о том, что наблюдение насилия в средствах массовой информации продуцирует дальнейшую агрессивность, интерпретация данных этих экспериментов вызвала разноречивые отклики (Freedman, 1984, 1986; Friedrich-Cofer & Huston, 1986; Howitt & Dembo, 1974). Фридрих-Кофер и Хастон утверждают, что «как представляется, общее систематическое отклонение в этих полевых экспериментах направлено в сторону недооценки воздействия телевизионного насилия». Безусловно, сцены насилия, демонстрируемые в ходе эксперимента, воздействуют на испытуемых неизмеримо слабей, чем аналогичные, но наблюдаемые по телевизору вне эксперимента сцены. Вдобавок трудно получить точные измерения уровня агрессии в «методологически "зашумленном" естественном контексте, в котором дисперсия возрастает из-за появления множества не относящихся к цели эксперимента переменных и в котором обычный лабораторный контроль неэффективен».

Исследователи провели эксперименты двух различных типов, направленные на выявление корреляции между наблюдением насилия по телевизору и агрессивным поведением. Большинство экспериментов было основано на одновременном замере обеих переменных и вычислении коэффициента корреляции между ними (Greenberg, 1975; Hartnagel, Teevan & Mclntyre, 1975; McCarthy, Langner, Gerstein, Eisenberg & Orzeck, 1975). Например, Зингер и Зингер (Singer & Singer, 1981) попросили родителей записывать, что смотрят их трех- и четырехлетние дети по телевизору, и наблюдать за их агрессивностью во время игр в детском саду. Исследователи сообщили, что дети, смотревшие много телепередач, и особенно остросюжетные и детективные фильмы, а также передачи для взрослых, были более непослушными, а также проявляли во время игр агрессивность и раздражительность. Однако ученые признают, что эти результаты могут быть объяснены влиянием какой-то третьей переменной: возможно, дети с низким социально-экономическим статусом или низким IQ (коэффициентом интеллектуальности) смотрят больше телепередач, а их агрессивное поведение можно объяснить нищенским существованием. Анализ, учитывающий влияние «третьей переменной», раскрыл, что интеллект и социально-экономический статус не играют определяющей роли в корреляции между просмотром телепрограмм и агрессивным поведением в дальнейшем. Еще один интересный результат их эксперимента: они обнаружили, что дети, которые часто смотрят телепередачи, такие как «Mister Rogers» и «Sesame Street», проявляют меньше агрессии, чем те, кто мало смотрит познавательные телепередачи.

Фридман (Freedman, 1984) следующим образом сформулировал результаты корреляционных исследований: «Хотя результаты не совсем устойчивы, представляется очевидным, что дети и подростки, чаще смотрящие или предпочитающие телепередачи со сценами насилия, бывают более агрессивными». Но можно ли отсюда заключить, что созерцание сцен насилия в телепередачах вызывает у людей агрессивность? Как мы отмечали в главе 2, это не столь однозначно. Мы не можем выявить причинно-следственную связь на основе простой корреляции между одновременными событиями. Существует, однако, корреляционный метод, позволяющий установить причинно-следственную зависимость. Собрав данные длительных наблюдений, исследователь в состоянии установить, связан ли просмотр телевизора в момент времени 1 с агрессивностью в момент времени 2.

Например, Зингер и Зингер (Singer & Singer, 1981), чей эксперимент мы упоминали выше, действительно собирали данные о просмотре телепрограмм и поведении детей в детском саду четыре раза в год. Они полагают, что:

"...если существует значимая причинно-следственная связь между частотой просмотра или типом телепрограмм и проявляющимися у детей агрессивными наклонностями, мы сможем установить это, поскольку наблюдаем за детьми в течение года, что составляет заметную долю от всей продолжительности их жизни к данному моменту".

То есть, если просмотр телепередач -- причина агрессии, то корреляция между просмотром в момент времени 1 и агрессивностью в момент времени 2 будет выше, чем корреляция между просмотром в момент 2 и агрессивностью в момент 1. Если же корреляция будет выявлена во втором случае, то это подтвердит гипотезу, выдвинутую критиками корреляционных исследований: из-за характерного для конкретного ребенка высокого уровня агрессивности он будет предпочитать телепрограммы с насилием. Результаты, однако, подтвердили первую гипотезу. Исследователи обнаружили значительную связь между просмотром телепередач в момент времени 1 и агрессивностью спустя 9 месяцев.

Хьюсманн, Эрон, Лефковитц и Уолдер (Huesmann, Eron, Lefkowitz & Walder, 1984) отслеживали корреляцию между просмотром телепередач и агрессивностью в течение двадцати двух лет. Они обнаружили, что привычки телезрителя в возрасте 8 лет коррелируют с тяжестью совершенных им преступлений и вынесенных ему приговоров в возрасте 30 лет. На основе этих и других данных лон-гитюдных исследований Хьюсманн (Huesmann, 1984) разработал комплексную модель долговременной корреляции между просмотром телепередач и совершением насилия. На рис. 3.6 ив примере с маленьким Мартином представлены весьма упрощенные версии модели Хьюсманна.

Мартин любит подолгу смотреть телевизор. Приходя домой из детского сада, он «прилипает» взглядом к экрану и сидит так, пока его не отправят ложиться спать. Поскольку по телевизору показывают немало сцен насилия, Мартин регулярно видит, как телеперсонажи выясняют отношения с помощью агрессивного поведения. Отождествляя себя с ними, Мартин вспоминает, какие агрессивные действия выбирали герои, чтобы справиться с той или иной проблемой. Увиденные им сцены насилия стимулируют появление агрессивных фантазий, помогая ему отрепетировать, как он будет решать проблемы с помощью агрессии. Если семейные отношения или его общение со сверстниками будут играть роль подкрепления агрессии, агрессивное поведение может стать привычкой. Результирующая агрессивность в межличностных отношениях, скорее всего, будет мешать ему достичь успехов на социальном и академическом поприще, порождая фрустрацию и соответственно повышение уровня агрессивности. Кроме того, снижение популярности среди сверстников и плохие оценки в школе приведут к тому, что Мартин начнет проводить больше времени у телевизора. Поскольку его интеллектуальный потенциал ограничен, простые решения, предполагающие агрессивные действия, которые он увидит по телевизору, легко станут частью его поведенческого репертуара. Поскольку он по-прежнему станет посвящать большую часть дня просмотру телевизионных программ, времени на учебу хватать не будет, и он останется в изоляции от своих сверстников. И круг замкнется -- Мартин будет продолжать учиться воплощать агрессивное поведение в жизнь, станет чаще прибегать к нему (ведь телегероев за него не наказывают), будет отпугивать от себя сверстников и снова приходить к выводу, что телевизор -- вещь более приятная, чем общество сверстников. Эта циклическая модель воздействия телевидения на развитие агрессивности изображена на графике (см. рис. 3. 6). Как предполагает модель Хьюсманна, зависимость между наблюдением насилия и агрессивностью нельзя назвать однозначной. Неверно, что, посмотрев свою любимую остросюжетную программу, где герои иногда совершают агрессивные поступки, дети готовы сорваться и накинуться на любого, кого угораздило встретиться у них на пути. Судя по проценту положительных результатов в большинстве исследований, вероятность более яркого проявления агрессивных наклонностей после просмотра подобных материалов скорее всего невелика. Более того, как мы отмечали в данной главе, существует огромное количество факторов, влияющих на количество осуществленных агрессивных действий, так что воздействие любого из них по отдельности, видимо, очень мало. В итоге, в то время как имеющиеся свидетельства дают реальное подтверждение гипотезе, что высокий уровень насилия, характерный для современной кино- и телепродукции, предположительно, оказывает, наряду с другими факторами, свое влияние на осуществление некоторых видов агрессивного поведения, не следует переоценивать важность этой зависимости.

Влияние когнитивных процессов на развитие агрессии

То, что дети думают об агрессии, также может влиять на их поведение. Различия в уровнях детской агрессивности могут быть связаны с различными путями познания ребенком окружающего мира (Feshbach, 1974; Miller & DeMarie-Dreblow, 1990). Этот раздел будет посвящен двум сходным моделям: одна из них обстоятельно изложена Доджем и Криком (Dodge & Crick, 1990), другая разработана Хьюсманном (Huesmann, 1988). Эти модели делают видимыми когнитивные процессы, связанные с агрессивным поведением. На рис. 3. 7 показано, как в этой когнитивной модели объясняется агрессивное поведение Мартина.

Фактически модель агрессивного поведения по Доджу и Крику (Dodge & Crick, 1990) базируется на пятиступенчатом процессе, который требует от исполнителя ситуационной роли последовательности и социальной компетентности. Они утверждают, что «результатом каждого искусно выполненного этапа становится умение грамотно с точки зрения социума анализировать ситуацию, в то время как отклонения и ошибки приведут к неправильному и, возможно, агрессивному, социальному поведению». Мастерская или дилетантская обработка социальной информации начинается с прочитывания «вызывающих реплик» окружающей обстановки (например, чье-либо вызывающее поведение).

Прочитывание «посылов к агрессии» в социальных ситуациях

Первый этап когнитивного процесса (конечный результат которого в целом -- агрессивное поведение) -- это прочитывание «вызывающих реплик», вынуждающих индивидуума «столкнуться с социальной проблемой» (Huesmann, 1988). Если имеет место хорошо отработанный «сценарий», то расшифровка «посылов к агрессии» будет сравнительно эффективной и точной. Сами по себе ожидания или мысли, связанные с агрессией, заставят его пристальнее взглянуть на «посылы к агрессии», ассоциированные с этим типом поведения. В некоторых случаях диспозиции человека (например, враждебность) или социальные воздействия, имевшие место в недалеком прошлом (например, фрустрации), могут заранее настраивать на агрессию, так что он мгновенно сосредоточится именно на нужных «посылах к агрессии». Например, Гуз (Gouze, 1987) обнаружил, что агрессивных дошкольников в большей степени привлекает агрессивный стимульный материал (кукольные шоу, мультфильмы), чем неагрессивный. Эти стимулы притягивают внимание таких детей, и бывает нелегко отвлечь их на что-нибудь другое. Итак, в социальных ситуациях с множеством «посылов к агрессии» агрессивные дети в большей степени концентрируются на тех, которые предполагают агрессию или ассоциируются с ней.

Интерпретация «посылов к агрессии»

Второй этап в рассматриваемой когнитивной модели агрессивной реакции на ситуацию включает в себя оценивание и интерпретацию признаков, обнаруженных на первом этапе. Эта составная часть модели привлекла наиболее пристальное внимание исследователей и получила наибольшее количество эмпирических подтверждений. В этой фазе когнитивного процесса ребенок интерпретирует намерения окружающих и производит атрибуцию причин. В целом мы обнаруживаем, что агрессивный ребенок имеет предвзятое мнение, что поступками окружающих движет враждебность. Оценивая неоднозначную ситуацию, в которой один человек причинил вред другому, агрессивный ребенок с большей вероятностью, чем неагрессивный, сделает предположение, что вред был намеренным и мотивировался враждебностью (Dodge, 1980; Dodge & Coie, 1987; Dodge & Frame, 1982; Dodge & Somberg, 1987; Huesmann, 1988; Slaby & Guerra, 1988).

Эксперимент Доджа (Dodge, 1980) демонстрирует различие когнитивных интерпретаций, сделанных агрессивными и неагрессивными детьми. С помощью высказываний сверстников и оценок учителей Додж отобрал для участия в эксперименте агрессивных и неагрессивных детей из второго, четвертого и шестого классов. Каждому мальчику говорили, что он и другой мальчик в соседней комнате могут заработать приз, если хорошо постараются и соберут головоломку. Через некоторое время женщина-экспериментатор сообщала, что каждый из них может взглянуть на головоломку, собранную другим мальчиком. Затем она уносила головоломку испытуемого в соседнюю комнату, чтобы показать другому ребенку, и возвращалась с головоломкой, испорченной якобы тем, другим ребенком. Надо сказать, что предполагаемая мотивация поломки игрушки являлась манипулируемой переменной. Если экспериментальные условия моделировали враждебность, ребенок слышал, как другой мальчик говорил, что ему не нравится испытуемый и ему не хочется, чтобы тот получил приз, и у него возникало предположение, что головоломка сломана нарочно. В варианте дружелюбное отношение головоломка ломалась нечаянно, когда другой мальчик хотел помочь испытуемому. В условиях неоднозначности испытуемый просто слышал треск после высказывания другого мальчика о том, как далеко продвинулся испытуемый в разгадывании головоломки. Экспериментатор отдавала испытуемому сломанную головоломку и выходила из комнаты, затем действия мальчика записывались на пленку для последующей оценки. Подтвердился прогноз, что в условиях неоднозначности агрессивные дети с большей вероятностью, чем неагрессивные, будут склонны отомстить с помощью агрессивных действий (скажем, сломать головоломку другого ребенка). В то время как оценка агрессивности последующего поведения в вариантах дружелюбия и враждебности оказалась одинаковой и для агрессивных, и для неагрессивных детей, в варианте неоднозначности мотивов оценка у агрессивных детей была выше.

Додж предположил, что это различие в поведении вызвано различием в атрибуции -- тем, что агрессивные дети в условиях неоднозначности были более склонны приписывать своим сверстникам враждебные намерения, но данный эксперимент не давал прямых подтверждений, что процесс атрибуции действительно имеет место в данном случае. Таким образом, для проверки этой гипотезы был проведен еще один эксперимент. В нем школьникам рассказывали историю о том, как один мальчик ушиб другого, ударив его мячом в спину. О его намерениях ничего не говорилось, поскольку экспериментатора интересовало, как сам испытуемый объяснит намерения персонажа. Действительно, как и предполагалось, агрессивные испытуемые оказались более склонны, чем неагрессивные, приписывать персонажу враждебные намерения, прогнозировать последующую агрессию и не доверять мальчику, который бросил мяч (то есть провокатору). Додж счел, что результаты этих двух экспериментов подтверждают тезис о склонности агрессивного ребенка приписывать своим сверстникам враждебные намерения, по причине которых и происходят негативные события. Впоследствии он может мстить им теми способами, которые он относит к справедливой агрессии.

Выбор реакции

Как только индивид приходит к заключению, что побуждающей силой поступка другого человека была враждебность, он начинает искать в своей памяти подходящую поведенческую реакцию. Хьюсманн (Huesmann, 1988) говорит об этом шаге как о поиске «сценария поведения». Другими словами, ребенок должен подобрать возможные реакции. Когда речь идет об агрессивности, считается, что в поведенческом репертуаре агрессивного ребенка наличествует меньше реакций, подходящих для конкретного случая, и что, скорее всего, они будут связаны с агрессией. Додж и Крик (Dodge & Crick, 1990) предположили, что ребенок сравнительно легко актуализирует ответную реакцию из имеющегося набора, если он недавно сталкивался с конкретной реакцией, или ему о ней напомнили, или если его «список» возможных реакций ограничен.

Данные для подтверждения этой составной части когнитивной модели были получены многими исследователями (Deluty, 1981; Keltikangas-Jarvinen & Kangas, 1988; Lochman & Lampron, 1986). Например, Гуз (Gouze, 1987) обнаружил, что агрессивные мальчики, по сравнению с неагрессивными, выбирают более агрессивные действия для решения гипотетической конфликтной ситуации. Слабы и Гьерра (Slaby & Guerra, 1988) сравнили умение нескольких групп подростков находить альтернативные решения в конфликтных ситуациях. Неагрессивные подростки видели больше вариантов возможных решений и возможных последствий, чем подростки с высоким уровнем агрессивности. А подростки, осужденные за агрессивные и антисоциальные действия, вообще предлагали очень ограниченное количество решений и почти не задумывались о возможных последствиях. Очевидно, что неагрессивные подростки, имеющие в своем распоряжении большее количество подходящих реакций, будут более склонны выбирать неагрессивные модели поведения.

Оценка реакции

Осознав перечень возможных реакций, ребенок должен оценить приемлемость каждой и выбрать, какую из них воплотить в реальность. Критерии такой оценки могут быть различными. В таком качестве могут выступать потенциальные-последствия решения -- то есть по силам ли ему данная стратегия поведения и насколько она окажется эффективна? Оценивающий может решать, сумеет ли он осуществить входящие в выбранную реакцию действия. Маленький ребенок, когда его обижает здоровенный верзила, может «подобрать» в качестве возмездия реакцию, включающую физическую агрессию, но скорее всего он оценит ее как неприемлемую, так как вряд ли окажется в состоянии эффективно воплотить ее в жизнь. На этом этапе также оцениваются вероятные результаты или последствия от использования выбранной стратегии.

Перри, Перри и Расмуссен (Perry, Perry & Rasmussen, 1986) проанализировали зависимость между агрессивным поведением и двумя факторами, релевантными на данной стадии когнитивного процесса -- восприятием самоэффективности (способности осуществить предполагаемую реакцию) и ожиданиями последствий от этой реакции. Они предлагали два опросника агрессивным и неагрессивным -- по оценкам сверстников -- мальчикам и девочкам из четвертых-седьмых классов. В опроснике по самоэффективности школьникам предлагались ситуации, в которых они должны были представить себе агрессивные действия, подавление агрессивных действий и действия просоциальные. Испытуемые указывали по четырехбалльной шкале от «ТРУДНО!» до «трудно» и от «легко» до «ЛЕГКО!», насколько затруднительно для них было бы вести себя так, как описано в примерах. В опроснике по ожидаемым последствиям следовало указать степень своей уверенности в достижимости некоего конкретного результата, если они будут вести себя по отношению к однокласснику определенным образом. Исследователи предварительно выделили следующие категории возможных последствий: реальное вознаграждение, одобрение взрослых, одобрение сверстников, уменьшение неприязненного отношения, страдания жертвы и поощрение самого себя. Результаты опроса о самоэффективности показали, что агрессивные дети были более уверены в своей способности действовать агрессивно и менее уверены в способности удерживаться от агрессии, чем дети неагрессивные. Что касается ожидаемых последствий, агрессивные дети, по сравнению с неагрессивными, были более уверены в получении реальной выгоды, в уменьшении антипатии и больше гордились агрессивными поступками.

Считая, что убеждения индивида о преимуществах и недостатках агрессивного поведения могут повлиять на процесс оценивания им предполагаемой реакции, Слабы и Гьерра (Slaby & Guerra, 1988) изучали убеждения неагрессивных и умеренно агрессивных старшеклассников, а также высоко агрессивных антисоциальных подростков -- воспитанников исправительного учреждения. Согласно их данным, агрессивные подростки-правонарушители, находящиеся в заключении, более склонны, чем агрессивные учащиеся обычных школ, считать, что агрессивное поведение помогает избежать негативного образа самого себя в глазах соучеников и в целом оправдывает себя. Разумеется, неагрессивным подросткам такие взгляды были менее свойственны, чем представителям обеих других групп. Агрессивные антисоциальные подростки были также больше других уверены, что агрессивность способствует повышению самооценки.

Реакция утверждена и вступает в силу

На последнем этапе этого комплексного когнитивного процесса осуществляется реальное поведение -- индивид «действует по сценарию» (Huesmann, 1988). Здесь особенно могут быть важны поведенческие навыки. Очевидно, что человек не может вести себя определенным образом, если не знает, как это делается. В подтверждение тезиса о важности навыков для эффективности социального поведения Дишьон, Лебер, Стаутхамер-Лебер и Паттерсон (Dishion, Loeber, Stouthamer-Loeber & Patterson, 1984) обнаружили, что у подростков-правонарушителей, в отличие от обычных подростков, не развиты навыки межличностного общения, нет привычки учиться и работать.

Додж и Крик (Dodge & Crick, 1990) указали, что корреляция между каждым отдельно взятым из вышеперечисленных этапом и реальным агрессивным поведением -- сравнительно слабая. Тем не менее, если рассматривать модель в целом и все этапы когнитивного процесса в отдельности, вероятность прогноза появления агрессивного поведения становится достаточно высокой.

Устойчивость агрессивного поведения: можно ли на основе знаний об агрессивности в детстве делать прогноз об уровне агрессивности в зрелые годы?

Мы начали эту главу с утверждения, что одна из причин нашего интереса к детской агрессивности -- возможность на основании знаний о ней прогнозировать агрессивность в зрелые годы. Было придумано множество экспериментов, чтобы проверить, сохраняется ли агрессивное поведение в течение длительного времени. В этих лонгитюдных исследованиях агрессивность измерялась по нескольку раз, и вычислялся коэффициент корреляции между такими оценками поведения в различные моменты времени. Фактически исследователи задавались вопросом, останется ли агрессивность индивидуума в отношениях с его сверстниками на прежнем уровне. Другими словами, будут ли Мартина по-прежнему оценивать как агрессивного по отношению к сверстникам, когда он станет подростком или взрослым? Степень, в которой два показателя, полученных в разное время, связаны между собой, дает нам возможность говорить о стабильности или устойчивости агрессивности с течением времени.

В некоторых из этих экспериментов замеры уровня агрессивности проводились с короткими временными интервалами (например, раз в год), в других же исследовалась корреляция между уровнями агрессивности в детстве и в зрелые годы (лонгитюдное исследование уровня агрессивности, осуществленное Хьюсманном и его коллегами). Независимо от временного интервала между измерениями, был получен один и тот же вывод: агрессивность стабильна во времени и не зависит от ситуаций (Deluty, 1985; Huesmann et al., 1984; Loeber, 1982; Magnusson, Stattin & Du-ner, 1983; Olweus, 1979; Stattin & Magnusson, 1989).

Олуэйз (Olweus, 1977) провел два небольших лонгитюдных исследования агрессивности у подростков мужского пола. В первом эксперименте он собрал высказывания об агрессивности 85 школьников, оканчивавших 6 и 7 класс, сделанные их сверстниками. Во втором эксперименте дети оценивали агрессивность своих сверстников в конце 6 класса и спустя три года. Таким образом он смог получить данные об устойчивости агрессивного поведения в течение сравнительно краткого (один год) и достаточно продолжительного (три года) периода. Результаты в обоих случаях оказались очень близки -- временная корреляция находилась в пределах от 65% до 81%. Хотя в эксперименте, где уровень агрессии измерялся в течение трех лет, зависимость была слабее, все коэффициенты имели высокий уровень значимости.

Олуэйз (Olweus, 1977) рассмотрел также проблему стабильности в лонгитюдных исследованиях. Когда в исследовании обнаруживается стабильность поведения во времени, то появляется соблазн сделать поспешный вывод о том, что это поведение обусловлено личностными факторами или индивидуальными особенностями. Другими словами, раз уж поведение так стабильно, то не исключено, что оно вызвано какими-то невидимыми на первый взгляд качествами или характеристиками человека. Тем не менее, объяснение отнюдь не так просто: вероятно, стабильность поведения во времени вызвана стабильностью ситуации во времени. Допустим, эти подростки проявляли такую стабильность поведения, потому что реагировали на одни и те же «посылы к агрессии» и жили в одинаковых условиях в течение всего времени, когда проводились измерения. Вполне возможно, что социально-экономический статус, влияние родителей и соседей -- также оставались все эти годы неизменными. Олуэйз, однако, указал, что для подростков во время проведения им экспериментов окружающая обстановка менялась достаточно сильно. Особенно в эксперименте, длящемся три года, так как менялись состав класса, учителя, а также место учебы. Исследователь также отметил, что на самых агрессивных подростков оказывалось значительное давление со стороны администрации и учителей, пытавшихся изменить их поведение. Если бы эти конкретные требования ситуации были эффективны, то тогда коэффициент корреляции между характеристиками поведения в два разных момента времени не был бы столь велик. Олуэйз (Olwes, 1977) приводит сильные аргументы в защиту вывода, что важной детерминантой агрессивного поведения являются индивидуальные отличия в «тенденциях реагировать определенным образом и в системе мотивации». Хьюсманн и его коллеги (Huesmann et al., 1984) подытожили результаты своего 22-летнего эксперимента, отметив, что «с тех пор как индивид вырабатывает характерный стиль агрессивных реакций, он, похоже, не меняется с течением времени». Они подтвердили высказывание результатами своих исследований, придя к следующему заключению: