Концепция гуманизации экономического развития: становление и эволюция

В самом деле, предварительное определение свойств начальной категории, создание «логической схемы» и последующее наложение ее на действительность выглядит как сведение реального процесса развития к логическому движению мысли. Не будем настаивать на категоричности такого вывода. Обратимся к высказываниям некоторых экономистов.

О.И. Ожерельев задает вопрос: «О какой исходной категории идет речь? О категории, с которой начинается этап созерцания, или же о категории, с которой начинается объективный ход исторического, а потому логического развития системы производственных отношений социализма»[66,с.49-50]. О.И. Ожерельеву представлялось, что «опущение» от самой «поверхностной» категории к наиболее глубокой не является диалектическим методом освоения экономической действительности.

Еще более определенно на этот счет писал П. Гилис. По его мнению, «экономические явления не могут восприниматься непосредственно, фиксироваться органами ощущения. Не существует чувственно воспринимаемой «экономической материи»[67,с.14]. Подобная точка зрения, которой придерживались и другие авторы, обосновывается тем, что материальность экономических отношений не означает того, что они воплощаются в каком-то веществе, что классики марксизма никогда не отождествляли материю и вещество, как нельзя отождествить, например, камень и электромагнитное поле. Экономические отношения этими авторами интерпретируются как своеобразное «экономическое поле», «в котором происходит взаимодействие субъектов, агентов экономических отношений»[68,с.27].

Однако отрицание на основе этих положений в качестве исходной той «категории», которую можно «созерцать» и выдвижение на эту роль «категории», которую невозможно «обнаружить» невооруженным глазом, хотя и с указанием на то, что с нее «начинается объективный ход истории» и означает выведение наукой начала из самой себя. Действительно, если мы не можем эмпирически наблюдать, непосредственно созерцать «экономическую материю», с которой начинается объективный ход истории, то мы эту «материю», следовательно, можем только мыслить.

Может, конечно, возникнуть возражение: физики ведь исследуют действительные процессы природы, многие из которых они, однако, не могут непосредственно наблюдать (например, электромагнитное поле). Это возражение могло быть принято лишь в том случае, если бы в арсенале средств экономического анализа имелись химические реактивы и т.п. И тогда, вероятно, исходную категорию политической экономии социализма можно было бы выявить, например, с помощью электронного микроскопа. Однако в политической экономии и химические реактивы, и микроскоп при анализе должна заменить сила абстракции. Стало быть, в соответствии с положением О.И. Ожерельева «наблюдение» исходного пункта экономической системы социализма доступно в лучшем случае только политикоэконому.

Абсолютизация логического процесса, которая сводится к логическим категориям, отражающим явления, которые нельзя «созерцать», а можно только «мыслить», ведет к искажению материалистической диалектики. Но было бы ошибкой ограничиться только критикой вышеприведенных утверждений. Дело в том, что они отражают в себе противоречие объективного и субъективного, материального и идеального, которое представлено всем ходом развития политической экономии социализма в категориях, выдвигаемых на роль исходных. Среди них мы обнаруживаем и «категории», выступающие в их обнаженной чувственно-предметной форме ( непосредственно-общественный продукт) и категории в их прозрачной абстрактности, лишенные свойства чувственно восприниматься (планомерность и др.). Противопоставление чувственного и рационального, материального и идеального, сложившееся в ходе поиска исходной категории политической экономии социализма, имеет глубокие гносеологические корни, ведущие к основному вопросу философии.

И если подвести некоторый итог нашему изложению, то следует констатировать, что проблема «начала» в политической экономии социализма ведет к диалектике, основному вопросу философии, к теории познания. Следовательно, рассуждения о познании «начала» вне самой теории познания, вне основного вопроса философии, вне диалектики лишены всякого смысла, ибо в таком случае «начало» растворяется в самом себе и становится загадочно неуловимым.

В конечном счете в политической экономии социализма выкристаллизовался вывод о том, что основное отношение есть целостная, существенная характеристика способа производства, а исходное отношение является его элементарной формой. Однако, всякое понятие, любая категория лишь тогда чего-то значат, если они имеют глубокие корни в самой практике. Поэтому уместен вопрос: что выражают собой эти голые абстракции, если их перевести на практический язык, понятный любому человеку? В связи с этим следует вспомнить, что политическая экономия возникла как наука о богатстве, и не случайно то, что К. Маркс начал изложение «Капитала» с характеристики богатства капиталистического общества и его элементарной формы. Это обстоятельство наводит на мысль о том, что основное и исходное отношения выражают собой суть богатства общества и его элементарной формы, определение которых и составляет первую предпосылку построения целостной теоретической системы общества. Богатство общества в концентрированной форме выражает родовую суть общества и в единстве ценностного и рационального моментов содержит в себе достоинство всеобщности и непосредственной действительности. В этом понятии полностью реализуется диалектический принцип совпадения практического исходного пункта исследования (движение мышления от чувственно-конкретного) с начальным пунктом построения целостной теоретической системы (движение мышления от абстрактного к реально-конкретному).

Начав анализ капиталистического способа производства с товара - элементарной формы его богатства, К. Маркс создал стройную теоретическую систему капиталистической рыночной экономии, превратив политическую экономию капитализма в действительно систематическую науку. Вместе с этим экономическое знание приобрело подлинное системное качество.

Как же конкретно решалась проблема «начала» в политической экономии социализма?

В ходе ее решения на роль начальной категории политической экономии социализма выдвигались общественная собственность на средства производства, планомерность, непосредственно-общественный продукт (труд) и др.

Рассмотрим вышеприведенные точки зрения. Однако предварительно поставим вопрос: а с какой категории, выдвигаемой на роль начальной в политической экономии социализма, следует начинать критический анализ? Этот вопрос на первый взгляд кажется не заслуживающим внимания. Между тем, его постановка уже ведет к решению рассматриваемой в работе проблемы. Но трудность ответа на него состоит в том, что категория «заслуживающая» того, чтобы быть рассмотренной первой, может обнаружена только в ходе анализа политикоэкономического материала. Поэтому обратимся пока лишь к фактам.

Наиболее распространенной в научно и учебной литературе являлась точка зрения, согласно которой исходной (основной) категорией политической экономии социализма является общественная собственность на средства производства. Авторами и последователями этой позиции являлись К.В.Островитянов, Я.А.Кронрод, Н.Д.Колесов, С.И.Сдобнов, П.Г.Заостровцев, А.Ф.Тарасов, М.К.Васюнин, В.И.Логвиненко, С.И.Ожерельев и другие. «Отношение собственности на средства производства, - писал Н.Д. Колесов, - является не только основным, но и исходным, первоначальным отношением… Достаточно поставить вопрос, что предшествует чему - собственность на средства производства предшествует планомерности, социалистическому сотрудничеству и взаимопомощи или последние предшествуют общественной собственности, и ответ на этот вопрос, само собой, станет ясным: планомерность, социалистическое товарищеское сотрудничество и взаимопомощь могли появиться лишь после того, как возникла и утвердилась социалистическая общественная собственность»[64,с.103].

В качестве главного аргумента в обоснование данной точки зрения сторонники ее приводят то, что исторически социализм как экономическая система начинается с утверждения общественной собственности на средства производства. При этом они опираются на известное теоретическое положение марксизма о том, что пролетариат берет государственную власть и превращает средства производства прежде всего в государственную собственность.

Исследование общественной собственности предлагалось проводить по различным направлениям: по различию материально-вещественного содержания и социально-экономической формы, субъектам и способу присвоения и т.д. Попутно заметим, что у разных авторов общественная собственность выступает или исходным, или основным отношением, или в том и другом качестве одновременно. Рассмотрим одну из модификаций вышеприведенной точки зрения.

Те экономисты, которые проводили различие между исходным и основным отношением, в качестве исходного отношения выделяли общественную собственность на средства производства, а основным отношением считали способ соединения вещественного и личного факторов производства[66]. При этом они ссылались на известное высказывание К.Маркса о том, что «тот особый характер, и способ, каким осуществляется это соединение (вещественного и личного факторов производства - авторы.) отличает различные эпохи общественного строя»[4,т.24,с.43-44].

Вышеприведенная точка зрения экономистов, на наш взгляд, как раз и является подтверждением тому, что формально понимаемое различие исходного и основного отношения на самом деле оказывается их тождеством. Действительно, как справедливо считают многие экономисты, способ соединения вещественных и личных факторов производства и форма собственности есть одно и то же. Например, А.М. Еремин писал, что «именно собственность представляет собой соединение факторов производства… Отношения собственности - это и есть отношения соединения факторов производства»[61,С.7].

Это мнение ясно выражено также в следующем определении общественной собственности, которое приводит Р.И. Тонконог: «Социалистическая общественная собственность - это планомерное, непосредственное соединение средств производства и ассоциированных производителей, при котором все члены общества выступают как равноправные совладельцы общественного достояния»[69,С.41].

В самом деле, соединение вещественных и личных факторов материального производства не является актом чисто сферы обращения, или актом, характеризующимся как состояние статического сцепления этих факторов. Соединение указанных факторов материального производства есть прежде всего процесс общественного производства. Очевидно также, что способ соединения этих факторов является не технологической характеристикой функционирования производительных сил, а выступает прежде всего как социально-экономическое отношение. Способ соединения факторов производства есть способ (форма) производства, способ присвоения, форма собственности. «Собственность есть способ, форма соединения производителя с условиями производства»[70,С.58]. Если же исходить из того, что сначала возникает собственность, а уже потом происходит соединение факторов производства, т.е. начинается само общественное производство, то это значит преднамеренно отрывать собственность от производства. «… Та или иная форма собственности - это внутренне присущая производству, неотъемлемая его сторона, а не внешняя предпосылка»[71,С.24]. Невозможно понять собственность вне производства, как нельзя понять и само производство вне собственности.

В связи с этим следует отметить, что способ соединения факторов производства рассматривался в качестве основного отношения авторами и других точек зрения по вопросу исходного отношения. Причем конкретными формами соединения факторов производства при социализме одни экономисты считают коллективизм, сотрудничество и взаимопомощь свободных от эксплуатации людей, другие - планомерность, третьи - форму общественного труда и т.д. Однако эти категории более подробно будут рассмотрены ниже. А сейчас продолжим рассмотрение категории общественная собственность на средства производства.

Противники выдвижения общественной собственности на роль начальной (определяющей) категории рассматривали переход средств производства как политический или как правовой акт, и не видели в нем экономического содержания, а, следовательно, и политико-экономического аспекта исследования. Утверждение о том, что общественная собственность предшествует планомерности, отмечали они, конечно же, правильно, если под собственностью понимается ее юридическая форма.

В самом деле, переход средств производства в собственность государства в ходе социалистической революции был осуществлен путем сознательного захвата политической власти. Да и сами экономисты, рассматривающие собственность как начальную категорию политической экономии социализма, признают, что единственным путем, ведущим к началу новой формации, является лишь сознательное установление новых общественных отношений. Но данное признание означает признание первичности субъективного фактора по отношению к объективному. «Выходит в конечном счете, - пишет В.И.Андреев, - что становление социалистических производственных отношений и действие экономических законов социализма вызываются к жизни действиями государственной власти»[72,с.14-15].

Однако, как известно, марксистская наука исходит из того, что надстроечные отношения возникают на основе экономических отношений, которые в конечном счете определяют их функцию. «… Юридическое отношение…, - подчеркивал К. Маркс, - есть волевое отношение, в котором отражается экономическое отношение. Содержание этого юридического, или волевого, отношения дано самим экономическим отношением»[4,т.23,с.94]. Поэтому, если характеризовать отношения общественной собственности с точки зрения экономического содержания, то они должны быть представлены «не в их юридическом выражении как волевых отношений, а в их реальной форме, т.е. как производственных отношений»[73,с.26] И в этом смысле, конечно, отношения общественной собственности должны входить в предмет политической экономии. Именно так и рассматривают общественную собственность те экономисты, которые считают ее начальной категорией, представляя ее вместе с тем отдельным производственным отношением.

Однако здесь их встречает новая трудность. Их оппоненты утверждали, что собственность нельзя ставить в ряду других отношений как отдельное отношение, ссылаясь при этом на некоторые теоретические положения К.Маркса. Так, например, Маркс подчеркивал, что «разделение труда и все прочие категории… суть общественные отношения, которые в совокупности образуют то, что в настоящее время называют собственностью»[74,с.406]. Поэтому, по их мнению, собственность, в том числе и общественная социалистическая- это не отдельное отношение, а совокупность производственных отношений.

Таким образом, получается, что если общественная собственность на средства производства есть совокупность общественных отношений социализма, то утверждение о том, что общественная собственность есть исходный пункт производственных отношений, выглядит как тавтология. В то же время, при постановке вопроса о том, с чего нужно начинать исследование самой совокупности производственных отношений, неизбежно возникает представление об отдельном производственном отношении. В связи с этим, если посмотреть, как на деле сторонники точки зрения на общественную собственность как на начальную категорию реализуют понимание ее как отдельного отношения, то легко увидеть, что эта реализация выглядит полной противоположностью этому пониманию. Обычно «экономисты, кладущие собственность в основание системы производственных отношений социализма, - отмечает В.П. Шкредов, - ведут речь о том, «кто и что присваивает», кому принадлежат средства производства, перечисляют вещественные объекты и т.д.»[75,с.56].

Но подобная характеристика собственности как отдельного отношения фактически является общим описанием социалистических производственных отношений, их общей характеристикой. И логическое воспроизведение развития экономической системы оказывается невозможным. «Начать… политическую экономию с анализа социалистической собственности, - пишет, например В.М. Агеев, - это значит начать с общих рассуждений о собственности, не раскрывая ее содержания»[76,с.27]. В самом деле, если общественную собственность рассматривать в качестве начальной категории системы производственных отношений социализма, то необходимо ее теоретически развертывать в целостную систему по всем правилам диалектической логики. В экономической литературе такого теоретического развертывания общественной собственности пока нет.

Итак, если резюмировать общее рассмотрение данной точки зрения, то необходимо, на наш взгляд, выделить ее следующее главное противоречие.

1.Признание общественной собственности на средства производства в качестве исходного пункта социализма представляется истинным лишь со стороны понимания ее как внеэкономического отношения, ибо, как, например, пишет Ю. Пахомов, революционный переход средств производства в собственность общества в лице социалистического государства выступает как «предэкономическая (правовая, волевая) акция»[77,с.52]. Но в таком случае общественная собственность не может выступать в качестве исходной категории политической экономии социализма, так как по своему понятию она выходит за пределы ее предмета.

2. Вместе с тем, общественная собственность на средства производства безусловно имеет вполне объективное содержание. Однако с этой точки зрения обосновать ее в качестве исходного пункта социализма не представляется возможным, ибо попытка исследовать общественную собственность на средства производства как отдельное производственное отношение превращается в общее бессистемное описание социалистических производственных отношений, а сама собственность остается расплывчатой, неопределенной категорией. В связи с этим, следует констатировать, что данное противоречие, несмотря на длительность разработки этой концепции, осталось неразрешенным.

Ряд экономистов предлагали взять за исходный пункт исследования производственных отношений социализма категорию планомерность. Этой точки зрения придерживались Н.В. Хессин, Н.А. Цаголов, В.В.Куликов, Л.В.Левшин, В.Н. Черковец и другие. По их мнению, планомерность является всеобщей экономической формой социалистического способа производства и исходным отношением среди других производственных отношений. «Планомерность является исходным отношением социализма» - писал, например, Н.А. Цаголов[64,с.42].

Одним из аргументов, обосновывающих данную точку зрения, по мнению В.В. Куликова, является тот, что элементы планомерности возникают еще «до социалистической революции как результат высших для капитализма форм общественного производства»[64,с.112]. И, следовательно, планомерность при социализме содержит в себе реальную историческую связь его с предшествующим ему этапом развития человеческого общества. Вместе с тем подчеркивается, что планомерность при капитализме принципиально отличается от планомерности в условиях социализма. При капитализме планомерность является частичной, неполной, она служит цели увеличения прибавочной стоимости, получаемой капиталистами, а потому не может предотвратить экономические кризисы и т.д. Социализм же, - пишет В.В. Куликов, - «отсекая капиталистическое содержание элементов планомерности, воспринимает их. Они указывают на ту экономическую форму, с помощью которой только и могут быть разрешены после социалистической революции противоречия капитализма и обеспечено достижение новой цели производства. Данное обстоятельство дает, следовательно, исторические основания для вывода о планомерности как исходном производственном отношении социализма»[64,с113].

Однако для того, чтобы логически обосновать этот вывод, необходимо, разумеется, выяснить, в чем же состоит определенность планомерности при социализме как экономической формы. В экономической литературе планомерность при социализме определялась по-разному: как «сознательная форма реализации экономических законов», как «сознательное хозяйствование, согласованное осуществление экономических процессов», как «сознательно поддерживаемая пропорциональность в экономике» и т.п. Все эти определения планомерности основываются на положении о том, что экономические законы при социализме действуют не стихийно, не как слепая сила, а как познанная необходимость. Правильность данного положения не подлежит сомнению. Однако включение в характеристику планомерности в качестве определяющего момента сознания, воли неизбежно ведет к пониманию ее не как объективного, а как субъективного отношения.

В самом деле, определение планомерности как сознательной формы хозяйствования является отрицанием ее как производственного, независимого от сознания и воли людей отношения. Правда, на сей счет в научной литературе имеются многочисленные оговорки и пояснения, суть которых состоит в том, что не следует включать момент сознания в содержание объективного механизма закона планомерного развития.

Однако эти возражения, во-первых, являются непосредственным отрицанием тех общепринятых определений планомерности, которые были приведены выше и которые «сознательность» включают в себя в качестве существенного, всеобщего момента. Во-вторых, если считать, что планомерность является материальным, т.е. независимым от сознания и воли людей отношением, а потому исключающим «сознательность» в качестве его существенного определения, то как всеобщее она должна иметь самостоятельное, особенное материальное существование, ибо «общее, - писал К.Маркс, - являясь, с одной стороны, всего лишь мыслимой differenzia spezifica вместе с тем представляет собой некоторую особенную реальную форму наряду с формой особенного и единичного»[18,ч.1,с.437].

Это положение активно поддерживалось самими сторонниками рассматриваемой точки зрения. Так, например, Н.В. Хессин писал: «В формальной логике «всеобщее» не имеет отдельного, самостоятельного существования рядом с «единичным» и « особенным». «Плод», «растение», «животное» существуют не сами по себе, а лишь в определенных конкретных формах… Но в диалектической логике всеобщее приобретает дополнительный смысл. Оно выступает не только как результат мысленного выделения общих свойств у ряда единичных и особенных предметов. Оно само имеет реальное существование рядом с особенным и единичным, не утрачивая качеств всеобщности»[35,с.100-101]. Поэтому, по его мнению « признание планомерности в качестве всеобщей формы социалистического способа производства отнюдь не означает, что планомерность тем самым лишается своего собственного содержания и отдельного самостоятельного существования»[35,с.101].

Однако всеобщая материальная форма существования планомерности, которая имела бы вместе с тем самостоятельное бытие, до сих пор еще не определена. Планомерность, как производственное отношение, остается неподдающейся определению. Это и представляло главную трудность для экономистов, рассматривающих планомерность как исходное производственное отношение социализма. Поэтому они признают, что «до сих пор не ясен… вопрос о том, с какой черты планомерности следует начинать ее анализ…, не решен еще вопрос о противоречиях планомерных отношений»[35,с.116].

Между тем главное противоречие данной концепции состоит в следующем. С одной стороны, планомерность как сознательная форма реализации экономических законов содержит в себе отрицание как производственного, т.е. независимого от воли и сознания людей отношения. С другой стороны, бесспорно, планомерность заключает в себе объективное содержание, которое, однако, остается неуловимым. И без разрешения указанного противоречия затруднительным представляется ответ на вопрос: если планомерность содержит в себе реальную связь социализма с предшествующим этапом развития человеческого общества, то какова все-таки предпосылка, отличающая планомерность при социализме, от планомерности в условиях капиталистического общества, ибо планомерность дают и тресты?

Сторонники точки зрения на планомерность как исходное производственное отношение социализма вынуждены констатировать: «общенародная, т.е. социалистическая собственность на средства производства есть непременная историческая и логическая предпосылка планомерности в общественном масштабе»[78,с.13-14]. Но данное утверждение является фактически признанием в качестве исходного отношения экономической системы социализма общественной собственности на средства производства.

Часть авторов считали главным недостатком известных в литературе определений исходной категории исследования социализма их чрезмерную абстрактность. При этом они вполне справедливо полагали, что в качестве исходного пункта может быть лишь то, что, прежде всего, доступно чувственному восприятию, что лежит на поверхности явлений. Так, В.А. Бадер, исходя из положения Ф.Энгельса о том, что производственные отношения «всегда связаны с вещами и проявляются как вещи»[30,с498], считает, что материальные блага и выступают исходным элементом политической экономии. Он пишет: «Какое бы производственное отношение ни рассматривалось, оно всегда связано с материальными благами, вне этой связи нет производственных отношений. Исходной категорией любого способа производства выступает продукт этого способа производства»[79,с.172]. Поэтому, по его мнению, «познание таких… сущностных категорий социализма, как собственность, планомерность и другие, возможно лишь путем анализа социалистического продукта как исходной категории политической экономии социализма…»[80,с.23].

По сути дела, этой же точки зрения придерживались и те экономисты, которые в качестве исходной категории выдвигали общественную потребительную стоимость, считая ее новой формой богатства общества. Так, например, Е.И. Лавров писал: «Богатство социалистического (коммунистического) общества представлено в виде… массы продуктов в их непосредственно-общественной форме…»[62,с.51]. По его мнению, качественная определенность этого продукта состоит в его потребительной стоимости, с которой и следует начинать исследовать социалистическое производство. Количественное же соизмерение продуктов им предлагалось проводить на основе рабочего времени, общественно-необходимого для их производства, не прибегая к окольным путям. Иначе говоря, рабочее время признается в качестве всеобщего и непосредственного выразителя производственных отношений, их, так сказать, материальным воплощением. Но рабочее время не может выступать в роли непосредственного соизмерителя потребительных стоимостей. Их внешнее количественное соизмерение представляет собой пропорцию, в которой потребительные стоимости одного рода обмениваются на потребительные стоимости другого рода. Но это есть определение меновой стоимости товара, историческим результатом развития которой являются деньги.

В самом деле, различные потребительные стоимости удовлетворяют какую-либо определенную человеческую потребность. Ни одна из них не может удовлетворить сразу все человеческие потребности. И, следовательно, ни одна из них не способна непосредственно выразить всеобщим образом их внутреннее единство, т.е. производственное отношение. Между тем общая внутренняя определенность потребительных стоимостей обязательно должна найти свое внешнее материальное воплощение, противостоящее всем им. Таким материальным воплощением может быть лишь продукт, который выступает предметом всеобщей общественной потребности. Ясно, конечно, что этот продукт должен быть материально-однородным, вместе с тем его природная определенность не может непосредственно, т.е. естественным образом удовлетворять совокупность особенных потребностей человека (потребность в пище, в одежде и т.д.). Потребительная стоимость этого продукта может иметь лишь непосредственно-общественную значимость, т.е. она способна удовлетворять какую-либо потребность человека лишь путем обмена на любую особенную потребительскую стоимость. Известно, что в качестве такой всеобщей потребительной стоимости в истории развития товарного обмена явились деньги, т.е. серебро и золото. «Таким образом, потребность в деньгах есть подлинная потребность, порождаемая политической экономикой, и единственная, которую она порождает»[36,с.128]. Рабочее же время не является каким-либо материальным субстратом, и, следовательно, не может непосредственно выражать производственные отношения. Иначе говоря, если формой богатства нового общества признать потребительную стоимость, то неизбежно возникает вопрос: а что же составляет материально-вещественное содержание этого богатства? Ответ может быть однозначным: потребительная стоимость. Стало быть, форма и содержание богатства общества оказываются тождественными.

Однако потребительная стоимость представляет лишь особенную, отдельную сторону богатства. Поэтому тождественными его форма и содержание могут быть лишь в том случае, если сама эта форма, обладая достоинством всеобщности, материализуется в некоторой особенной вещи, в виде отдельно осязаемого предмета. Ясно, конечно, что в качестве такого предмета, всеобщего представителя богатства могут быть только деньги (золото). И, следовательно, если потребительную стоимость как научную категорию развертывать в целостную экономическую систему по правилам диалектической логики, то его последовательные определения (качественная и количественная определенность, мера, сущность и т.д.) явятся ничем иным как последовательными определениями товара. Таким образом, реализация данной концепции на деле означает признание исходной категорией политической экономии социализма товара.

И это признание в политической экономии социализма действительно имело место. Так, например, В.А. Бадер писал, что «товар - это исходная экономическая категория не только капитализма, но и любого другого общественного хозяйства, основанного на общественном разделении труда»[79,с.174].Это означает, что товар является исходной категорией не только капитализма и докапиталистических формаций, но и социалистического хозяйства, поскольку оно тоже основано на общественном разделении труда. Это суждение подкреплялось следующим вполне определенным утверждением В.А. Бадера: «Если бы курс политической экономии в наших учебных заведениях начинался прямо с характеристики социалистического производства, то была бы необходимость начинать ее изучение с характеристики товара, исследуя затем его превращение в социалистический продукт»[79,с.174].

Правда, приведенные выше совершенно недвусмысленные утверждения В.А. Бадера сам он в своих рассуждениях трактовал по-иному. По его мнению, нельзя считать социалистический продукт только товаром, ибо «в этом случае называть социалистический продукт исходной экономической категорией социализма бессмысленно, поскольку характеристика товара уже дана в предыдущих разделах курса политической экономии»[79,с.174]. Не вдаваясь в подробный анализ этого рассуждения, отметим лишь то, что оно противоречит вышеприведенным утверждениям В.А. Бадера, отрицает их.

Мнения о том, что товар является исходной категорией социализма, придерживались и другие авторы. На чем было основано это мнению? Авторы данной точки зрения исходили прежде всего из факта объективного существования товарно-денежных отношений в условиях социализма. Это дало им основание считать, что научное изложение теории социализма должно начинаться с товара. Однако во избежание понятного недоразумения, правомерность своего теоретического положения они аргументировали тем, что товарно-денежные отношения при социализме имеют новое содержание.

Появление теоретической концепции, выдвигающей в качестве исходного пункта исследования социализма товар, среди ученых не было воспринято сколь-либо всерьез. Против нее решительно высказывалось подавляющее большинство экономистов. И это вполне естественно.

В самом деле, трактовка товара в качестве «начала» теоретического построения социализма, как справедливо отмечает В. Черковец, «неизбежно влечет включение в это начало не «нового», а «старого» (общего) содержания товарно-денежных отношений, а, следовательно, и внутренней логики их развития»[60,с.145]. Иначе говоря, положив товар в начало теоретической системы социализма, пришлось бы заново писать «Капитал».

Указание же на новое содержание товарно-денежных отношений при социализме в данном случае не является веским аргументом, ибо само социалистическое содержание этих отношений требует обоснования товара какой-то другой предпосылкой, отличной от этих отношений. В качестве такой предпосылки, преобразующей содержание товарных отношений на социалистический лад, авторы рассматриваемой точки зрения считали общественную собственность на средства производства. Но тем самым последняя фактически признавалась исходной категорией политической экономии социализма.

Выдвижение товара на роль исходного пункта исследования социализма явилось следствием абсолютизации признания объективной необходимости существования товарно-денежных отношений при социализме. Признание необходимости этих отношений при социализме вовсе не означает необходимости признания товара в качестве исходного пункта этого общества.

Однако отрицание товара в качестве исходного пункта производственных отношений социализма наводит на мысль о невозможности решения данного вопроса в рамках только политической экономии, только ее языковыми средствами. Эта же мысль возникает и походу анализа дискуссии по вопросу о предмете политической экономии социализма.

Одним из основных вопросов этой дискуссии являлся вопрос о соотношении политической экономии в широком и узком смысле. «Система политической экономии в широком смысле слова, - писал, например, Н.А.Цаголов, - есть система систем. В свою очередь в каждой системе конкретных производственных отношений вычленяются определенные категории, одни из которых являются исходными, другие - основными, третьи - производными»[64,с.20]. Иначе говоря, система политической экономии в целом в качестве своего предмета имеет совокупность отдельных способов производства. А поэтому «ее задача состоит в том, чтобы раскрыть диалектику перехода от одного способа производства к другому»[64,с.21].

Исходя из того, что политическая экономия изучает экономические отношения, естественно предположить, что поскольку задачей политической экономии в широком смысле слова является раскрытие «диалектики перехода», сам этот переход должен быть экономическим. На этот счет Н.А.Цаголов делает вполне справедливую оговорку: «Изучение экономических причин перехода от одного способа производства к другому не означает, что этот переход осуществляется чисто экономически»[64,с.21]. Отсюда неизбежно следует вывод: «при изучении перехода от одного способа производства к другому происходит в известной мере выход за пределы политической экономии. Здесь обязательно используется арсенал других наук, в частности исторического материализма»[64,с.21].

Что же означает «выход за пределы политической экономии»? Он означает выход за рамки ее предмета. В самом деле, при отрицании экономического характера перехода от одного способа производства к другому подвергается сомнению определение политической экономии в широком смысле, которое было приведено выше, поскольку оказывается невозможным теоретическим способом чисто экономически соединить различные способы производства. Вопрос усложняется еще и тем, что многие экономисты, в том числе и Н.А.Цаголов, возражали против мнения о том, что политическая экономия каждого способа производства имеет свой особый предмет. Вместе с тем, как известно, они считали, что система производственных отношений различных способов производства имеет свои исходные и основные категории. То есть в соответствии с данным мнением правомерно говорить, например, об исходных категориях политической экономии первобытнообщинного, рабовладельческого, феодального способов производства.

В этих двух суждениях опять-таки обнаруживается противоречие. С одной стороны, признание существования исходной и основной категории политической экономии различных способов производства есть не что иное, как признание того, что политическая экономия каждого способа производства должна иметь свой особый предмет. С другой стороны, как известно, у классиков марксизма нет высказываний относительно существования исходных категорий политической экономии, например, первобытнообщинного, рабовладельческого или феодального способов производства. Отсюда напрашивается вывод о том, что политическая экономия этих способов производства не имеет своего особого предмета.

Далее, определение политической экономии в широком смысле должно необходимым образом предполагать и определение ее собственной исходной категории. В связи с этим возникает вопрос: исходной категорией исследования какого объекта она должна являться?

Политическая экономия в широком смысле определяется как наука, состоящая из частей, каждая из которых изучает определенный способ производства. Однако, отмечает В. Черковец, «она не конгломерат разных наук, а одна единая наука, имеющая свой предмет, общий для всех ее частей…»[78,с.24] Это значит, что политическая экономия в широком смысле по отношению к своим частям выступает в качестве целостной науки, следовательно, имеющей своим предметом целостный объект, а именно гуманистическое общество как высший результат всей человеческой истории. Следовательно, политическая экономия этого общества выступает не только как составная часть политической экономии в широком смысле, а скорее как сама политическая экономия в широком смысле. Отсюда вытекает следующее. Во-первых, исходная категория политической экономии в широком смысле должна являться началом исследования гуманистического общества в целом. Во-вторых, она должна совпадать с началом исследования человеческой истории вообще, так как высший результат общественного развития содержит всю ее в себе в снятом виде, а, следовательно, и ее начало, является ключом к анатомии всех предшествующих способов производства.

В связи с этим, поставим вопрос: какая из известных политико-экономических категорий может претендовать на роль исходной категории политической экономии в широком смысле в вышеуказанном понимании и выступающей в единстве материально-вещественного содержания и социально-экономической формы? В марксистской политической экономии известна пока одна единственная исходная категория - это товар. Но товар, конечно, не может быть определен ни в качестве начала человеческой истории, ни в качестве исходного пункта исследования общества в его развитой гуманистической определенности. «Исходный пункт логики системы категорий социализма. - правильно отмечает В.Н. Черковец, - абстрагирован от товарно-денежных отношений»[ 78,с.30]. В связи с этим, в экономической литературе того времени высказывалось мнение о том, что вряд ли можно отыскивать в натурально-вещественных свойствах продукта сущность производственных отношений, ибо « потребительная стоимость как таковая не позволяет ответить на вопрос, при каких общественных условиях она произведена»[81,с.9]. К тому же, если говорить о непосредственно-общественной форме продукта, то возникает вопрос: а чем определяется эта форма?

Наиболее последовательный сторонник данной концепции В.И.Андреев признает, что «когда производство и труд становятся непосредственно-общественными, таким же становится и результат труда»[72 с.17]. Таким образом, самим автором рассматриваемой концепции признается первичность труда по отношению к продукту. Это и дало другим экономистам основание утверждать: «…Исходной «экономической клеточкой» социалистического хозяйства, механизма его функционирования нужно считать непосредственно-общественный труд…»[82,с.23].

В экономической литературе существует много определений непосредственно-общественного труда: как «труда коллективного, свободного труда на общую пользу», как «труда, планомерно-организованного в общегосударственном масштабе и контролируемого со стороны общества», «труда как заранее запланированного процесса, который непосредственно является составной частью совокупного общественного труда» и т.д. Нетрудно заметить, что во всех этих определениях непосредственно-общественного труда выделяется главное, а именно определение его как труда сознательного, планомерного. «Целенаправленность труда становится важнейшим моментом определения его характера при непосредственно-общественной связи в отличие от отношений обмена, в которых не существует никакого сознательного регулирования труда»[83,с.39].

Сознательное регулирование труда означает, что общество заранее распределяет людей по сферам деятельности, заранее определяет инженерно-технические нормы трудовых затрат, уровень производительности труда и т.д. То есть непосредственно-общественный труд предстает прежде всего не в объективном определении, а как сознательное отношение. В самом деле, поскольку и распределение труда по сферам материального производства, и уровень его производительности заранее определяется обществом, то выходит, что труд уже не выступает как «слепая необходимость» за спиной производителей, а носит сознательный характер. Рассмотрим вопрос подробнее.

Известно, что и при социализме общественный труд осуществляется как общественно разделенный труд, как функционирование сосуществующих конкретных видов труда. При этом непосредственно-общественный труд в качестве совокупного целого должен предполагать прямое общественное признание всех его составляющих конкретных видов труда, существующих в их относительной самостоятельности, то есть каждый конкретный вид труда с самого начала уже должен содержать в себе всеобщее определение как труда непосредственно-общественного.

Однако ни один из них не является всеобщим, т.е. таким, результатом которого был бы непосредственно-общественный продукт в его всеобщей самостоятельной форме. Непосредственно-общественный же труд в качестве всеобщего труда должен найти свою всеобщую самостоятельную форму выражения как труд качественно одинаковый, лишенный различий. Без этого он не может проявить себя как сущность конкретных видов труда. Иначе говоря, из всего многообразия конкретных видов труда должен выделиться один такой, в особенном содержании которого непосредственно могла бы воплотиться общественная природа всего совокупного труда общества.

Следует отметить, что в экономической литературе того времени содержится мало указаний на сей счет. И все же наиболее плодотворной, на наш взгляд, является точка зрения, согласно которой всеобщим видом непосредственно-общественного труда выступает управление[84,с.58]. Однако, по мнению самих авторов этой точки зрения, «само по себе управление не является производительной деятельностью, ибо эта деятельность не направлена прямо на предмет труда в целях его практического преобразования»[84,с.58-59].

Говоря другими словами, управление как всеобщая форма непосредственно-общественного труда при социализме выступает не как материальный труд, не как непосредственно предметная, а как идеальная, сознательная форма деятельности. Важно подчеркнуть, что сознательность выступает в качестве всеобщего, а не особенного определения непосредственно-общественного труда, ибо конкретный труд сам по себе тоже носит целесообразный характер. Однако эта целесообразность конкретного труда есть лишь его характеристика как отношения человека к природе, между тем с общественной точки зрения, т.е. с точки зрения отношения человека к человеку, его целесообразность односторонняя, абстрактна, и в силу этого в действительности бессознательна.

Таким образом, получается, что непосредственно-общественный труд в качестве всеобщей связи конкретных видов материального труда носит нематериальный, т.е. внеэкономический характер. Ибо непосредственно-общественный труд как всеобщая самодеятельная форма всех видов конкретного труда не имеет особенного материального воплощения, которое одновременно было бы и родственно всему многообразию потребительных стоимостей, производимых конкретным трудом, и вместе с тем, отлично от него.

Стало быть, утрачивается и материальный характер всеобщего стимула непосредственно-общественного труда. Однако признание в условиях социализма необходимости существования разделения труда, а следовательно, конкретного, т.е. неоднородного, разнокачественного труда, заставляет нас искать материал для соизмерения и сведения всех трудовых затрат к общему знаменателю. Причем, «чтобы соизмерить эти особенные виды труда, - как правильно отмечал Б.Н. Коротюк, - сам процесс труда должен быть уже закончен и вместо живого процесса труда должен существовать его результат. Таким образом, сопоставлять и соизмерять можно только уже овеществленный труд и только путем обмена»[85,с.42]. Материалом такого соизмерения, как известно, являются деньги, т.е. золото. Следовательно, если признать материальный характер непосредственно-общественного труда, то он в своем всеобщем определении неизбежно выступает как абстрактный труд, результатом которого является сама экономическая форма, приобретающая самостоятельное существование в деньгах, и в котором apriori не существует никакого сознательного момента. «Как материальный представитель всеобщего богатства… деньги должны непосредственно быть предметом, целью и продуктом всеобщего труда всех индивидов. Труд должен непосредственно производить меновую стоимость, т.е. деньги»[18,ч.1,с.171].

Таким образом, при рассмотрении непосредственно-общественного труда при социализме мы обнаруживаем уже знакомое нам противоречие. А именно, если исходным отношением социализма считать непосредственно-общественный труд, то следует признать сознательность, т.е. субъективный момент первичным, определяющим в развитии социалистических производственных отношений. Если же в понимание непосредственно-общественного труда вкладывать какое-то объективное содержание, отодвигающее сознательный момент на задний план, ты мы неизбежно должны придти к определению его как труда абстрактного. Если же согласиться с этим, сославшись при этом на то, что социально-экономическое содержание труда при социализме иное, чем в условиях капитализма, то возникает вопрос: а чем определяется это новое содержание и форма труда при социализме, ибо в капиталистическом обществе трудом выращивают те же зерно и скот, добывают те же уголь и нефть и т.д.?

Сторонники рассматриваемой точки зрения считали, что социально-экономическое содержание непосредственно-общественного труда «определяется господствующими отношениями социалистической собственности»[82,с.23]. Этим самым признавалось, что общественная форма труда определяется формой собственности и что, следовательно, общественная собственность на средства производства является исходной категорией политической экономии социализма.

Некоторые экономисты высказывали сожаление по поводу того, что в известных точках зрения по вопросу исходного и основного отношения социализма исключаются субъекты отношений - люди, общество. Какова суть их рассуждений? Так, В.В. Радаев, отмечая, что «выявление и изучение основного производственного отношения социализма… играет важную роль в определении исходного отношения социализма как начального пункта социализма»[60,с.108], считал, что отношение общества в целом как единой ассоциации производителей и является основным производственным отношением социализма. Данное положение он обосновывал тем, что при социализме главным агентом производственных отношений является общество в целом, которое приобретает в условиях социализма самостоятельное реальное бытие, самостоятельное лицо. «Но в то же время, - по мнению В.В.Радаева, - эта особая, общественная форма движения производства не устраняет и не может устранить той определенной роли, которую играет работник производства как главная производительная сила»[60,с.114].

Одним из вариантов данной точки зрения является утверждение В.М. Агеева, согласно которому основным производственным отношением социализма выступает «отношение между государством, как непосредственным собственником основных средств производства, и работниками материального производства как непосредственными производителями материальных благ»[76,с.60].

При рассмотрении данной концепции обнаруживается следующее. Поскольку речь идет в данном случае об определении основного производственного отношения социалистического общества, то в соответствии с вышеприведенной точкой зрения получается, что само общество входит в качестве непосредственного момента в определение общественного производственного отношения. Но в таком случае общество и непосредственный производитель непосредственно соотносятся между собой как целое и часть, т.е. отношение между ними выступает как целостное отношение.

Поэтому исследование части одновременно будет являться рассмотрением самого целого, раскрытием его сущности, воспроизведением этого целого во всей его конкретности. Стало быть, вполне правомерно начать исследование социалистического общества с непосредственного производителя как его «элементарной клеточки». Но тогда отношение между обществом и непосредственным производителем лишается статуса производственного, ибо последнее должно получить материальное воплощение, отличное от непосредственного производителя, т.е. в вещи. Здесь же на первый план выступает субъективный фактор, а материальное выражение данного отношения как производственного не поддается определению. Поэтому многие экономисты возражают против тезиса о необходимости анализа производственных отношений социализма посредством исследования их субъектов. А.К.Покрытан, например, отмечал: «Определение субъектов производственных отношений требует знания этих отношений»[86,с.7].

В самом деле, при дальнейшем рассмотрении данной концепции выясняется, что непосредственные производители не представляют собой однородное целое: они распределены между городом и деревней, между различными отраслями производства, в конечном счете представлены различными классами, социальными группами и т.д. А «самостоятельное бытие» общества представлено в лице государства. Таким образом, непосредственные производители и само общество без учета существующих классовых и других социально-экономических различий выступают еще в известной степени в абстрактных определениях. Поэтому, если начать исследование с ассоциации непосредственных производителей, то, говоря словами Маркса, «это было бы хаотическое представление о целом»[18,ч.1,с.37]. Сами классовые и другие различия социалистического общества обусловлены существованием разделения труда, товарно-денежных отношений и т.д., анализ которых, как известно, ведет к более простым определениям (стоимость, абстрактный труд и т.д.). Лишь после того, как зафиксированы эти абстрактные моменты, простейшие понятия, представляется возможным целостное теоретическое представление об обществе. Как известно, такой метод Маркс охарактеризовал как «очевидно, правильный в научном отношении»[18,ч.1,с.38].