Опричнина в исторических источниках

Все сочинение делится на две разграниченные части: до опричнины и после опричнины. Однако общая характеристика внутриполитического устройства и жизни России накануне опричнины написана как будто другим лицом, разделявшим взгляды Избранной рады. Описание же конкретных подвигов Штадена представляют его в совершенно ином свете, нежели членов Избранной рады.

О события начала 1560-х годов, об отъезде царя Ивана Грозного в Александровскую слободу, Штаден пишет: «Из-за беспорядков великий князь оставляет Москву и едет в Александрову слободу, в двух днях езды от Москвы, наполняет эту слободу стражей и велит доставить из Москвы и других городов господ, которых хотел <видеть>».

Митрополит, бояре и приказные люди, оставшиеся в Москве, были в недоумении. Оно было разрешено только 3 января, когда из Александровой слободы был прислан от царя список, адресованный митрополиту Афанасию, в котором перечислялись все измены боярские, воеводские и всяких приказных людей «какие измены и убытки государству» они делали до его совершеннолетия. В списке говорилось, что бояре расхитили государеву казну присвоили «государские земли» и пр. Едва царь соберется наказать виновных «по их винам», как все чины «покрывают» опальных. И, не в силах терпеть, «от великой жалости сердца» царь оставил свое государство и поехал поселиться «где Бог его наставит». К купцам и «всему православному христианству» Москвы Иван Грозный прислал другую грамоту; в ней царь писал, чтоб они «себе никакого сомнения не держали, гнева на них и опалы никакой нет». Посадская Москва забурлила. Горожане стали говорить о том, чтоб «государь государства не оставлял и их на расхищение волкам не отдавал, особенно избавил бы их от рук сильных людей; а за государских лиходеев и изменников они не стоят и сами их истребят».

Удар, нанесенный царем, был силен и точен. Сложившаяся двуцентричная (государь - боярство) система московской власти не могла обойтись без царя. Об этом говорил опыт боярского правления в годы малолетства Ивана Васильевича. Памятно было и московское восстание 1547 года, направленное против некоторых боярских кланов. По словам летописца, начальные люди стали упрашивать митрополита, чтобы он со всем духовенством обратился к государю с просьбой не оставлять государство и «владел бы им и правил, как угодно».

Таким образом и начальные люди и посад были готовы предоставить царю чрезвычайные полномочия, но дело в том, что реализовать их Ивану Грозному было бы затруднительно. Старому аппарату он не доверял, а другого у него не было.

Митрополит со своей свитой отправляется в Слободу, где и объявил государю общую мольбу: пусть правит как угодно, только бы взял снова в свои руки правление. Государь мольбу принял с тем, чтобы «ему на всех изменников и ослушников опалы класть, а иных казнить, имение их брать в казну и учредить себе на своем государстве опричнину». Далее Иван Грозный расшифровал, что понимает под этим словом: особый двор со своими боярами, окольничими и прочими чинами и служилыми людьми, назначение волостей и городов, доход с которых шел бы на «государев обиход», сбор в опричнину князей, дворян и детей боярских в количестве 1000 человек и выделение им поместий в опричной территории, откуда должны быть выведены те вотчинники и помещики, которые в опричнину не попадут. По воле Ивана Грозного вся страна оказалась поделена на две неравные части: опричнину и земщину.

Вот что об этом пишет Штаден: «Так начал великий князь Иван Васильевич всея Руси и набрал из них и других народов отборное войско, устанавливая таким образом опричнину и земщину. Опричнину составляли его <люди>,а земщину - остальной народ. Так великий князь взялся за дело и проверял одни города и области за другими, и о ком не находили в разрядных списках, что он не служил его предкам против врага со своих вотчин, у того его имения отписывали и отдавали кому-нибудь из опричнины» .

Государство Московское (т.е. «земщину») царь приказал ведать боярам: князю И.Д. Бельскому, князю И.Ф. Мстиславскому и остальным. «Верховные и князья в земщине были следующие: князь Владимир Андреевич, князь Иван Дмитриевич Бельский, Никита Романович, митрополит Филипп со своими епископами…» Управление было велено вести по старине, а с большими делами и ратными вестями боярам и дьякам приходить к государю. На нужды опричнины царь приказал взять из земской казны огромную сумму в 100 тысяч рублей.

В земщину был выделен ряд внутренних районов с тем, чтобы она была в хозяйственном отношении самодостаточной и защищенной земской территорией со стороны внешних врагов. Позже в опричнину ввели Поморье. Туда же была передана часть Москвы. Генрих Штаден пишет: «Великий князь поделил город Москву на две части; <себе> он берет очень небольшую часть, город и крепость он оставил земским. И всякий раз, когда великий князь брал в опричнину город или область в стране, он забирал себе в опричнину также одну или две улицы из прилегающих предместий».

Далее, Штаден пишет о том, что в опричнину попали бояре из знатных родов, например Строгановы. И вот так он пишет о приеме людей в опричнину: «Положение князей и бояр, взятых в опричнину, устанавливалось по рождению, не по богатству, потом те давали присягу не иметь никаких дел с земцами и не водить с ними никакой дружбы».

По сообщениям современников внутри опричного войска царем был выделен некий круг лиц, составивших нечто вроде религиозного братства или ордена, численность которого была около 500 молодых людей, большей частью низкого происхождения. Видимо, именно эти лица и были обязаны носить как отличительные признаки отрубленную собачью голову и метлу. «Те, кто был из опричнины, должны были также носить черные одежды и шапки и привязывать к колчану со стрелами укрепленные на палке веник или метлу. По этому узнавали опричников», - отмечает Штаден. Царем был создан некий монашеско-рыцарский орден по образцу западных.

Основными целями опричнины были обеспечение личной безопасности царя и его семьи и укрепление его личной власти до уровня «жаловать своих холопей вольны и казнить вольны», что им рассматривалось как подлинное самодержавие. В определенном смысле это означало своеобразную «демократизацию» господствующего класса за счет понижения уровня верхов в отношениях с государем. Опустить гордое боярство до такого состояния можно было лишь террором, аппарат которого и был создан в опричнине. Речь в данном случае идет не только о физическом терроре, но и о "земельным терроре". Это означало как подрыв экономических позиций боярства путем снятия «княжат» и бояр с насиженных мест и перемещения в другие, заменяя вотчину на поместье, так и разрывом властных взаимоотношений, их связей с собственными детьми боярскими. Потенциальным союзником царя здесь могли бы стать средние и низшие слои служилых людей «по отечеству». Однако в реальности было далеко не так.

Разрыв прежних экономических связей с крупными вотчинами также не способствовал укреплению дворянских хозяйств. Кроме того, почти всегда физическому террору наряду с боярами подвергалось и их окружение. «Так что число господ и простого люда в земстве убывало, а великий князь в опричнине укреплялся и увеличивал ее», - пишет Штаден. Ухудшению положения низов служилых людей способствовало и то, что в годы опричнины Иван Грозный изменил прежнему курсу на ограничение монастырского землевладения. В 1565-1572 гг. резко растет количество тарханных грамот, выданных монастырям, что, естественно, увеличивало налоговую нагрузку на светских землевладельцев. Страдали прежде всего мелкие помещики.

А далее начался сам террор: Иван Федоров-Челяднин был объявлен руководителям заговора против Грозного в пользу его двоюродного брата Андрея Старицкого, которого якобы хотели возвести на престол вместо царя Ивана. Штаден похоже уверен в заговоре: «Чаша терпения земских переполнилась, они стали держать совет, что хотят сделать великим князем Владимира Андреевича, чья дочь была за герцогом Магнусом, а великого князя с его опричными предать смерти и истреблению. Договор был подписан». Старицкий князь оказался в непростом положении, он был напуган и поспешил выдать заговорщиков. «Князь Владимир Андреевич сообщил великому князю о договоре, все, о чем думали и намеревались совершить земские», - продолжает Штаден. «Заговорщик» Федоров был лично убит Грозным и брошен в навозную яму. «Великий князь поехал из Александровской слободы в Москву и убил одного из верховных бояр в земщине по имени Иван Петрович Челяднин, - пишет Штаден, затем добавляет: «После этого великий князь отправился в путь со своими опричными и сжег по стране все вотчины, принадлежащие этому Ивану Петровичу, церковные деревни были сожжены вместе с церквями и всеми иконами и убранством, какие там были внутри. Женщинам и девушкам приказали раздеться догола и пустили по полю ловить кур». По делу о заговоре было казнено немало людей. «На этом великий князь не остановился и велел доставить одного боярина за другим и казнить, как ему приходило на ум, одного по одному, другого по-другому».

В 1568 году обострился конфликт с митрополитом Филиппом. Тот настаивал на прекращении репрессий и за это был сведен с престола и отправлен в ссылку. «Митрополит Филипп не мог долго хранить молчание, видя, что творится, и добром уговаривал великого князя жить и править, как то делали его предки. Из-за этих слов добродетельный митрополит попал в немилость и приговорен был остаток жизни провести на железной цепи огромного размера».

В 1569 году вместе с частью своей семьи и рядом близких лиц был уничтожен двоюродный брат царя старицкий князь Владимир Андреевич, опасный для Грозного как возможный кандидат на престол. Хотя двоюродный брат Грозного принял яд в шатре на последней перед Александровской слободой ямской станции, Штаден утверждает, что старицкий князь был отравлен во время пира: «После этого великий князь приказал отравить прилюдно на пиру князя Владимира Андреевича, жену раздеть донага и стрельцам расстрелять её с позором; из его бояр или князей никого не осталось».

В конце этого же года состоялся карательный поход на Новгород. Карательные действия начались еще по пути в Новгород в Клину, Торжке, Твери и Вышнем Волочке. Города были разграблены опричниками. Множество жителей убито. Штаден свидетельствует: «После того великий князь вошел в город Тверь и приказал грабить все, и церкви, и монастыри и лишать жизни всех пленных и своих собственных людей, которые породнились и подружились с чужеземцами. Поскольку <река была покрыта> льдом, всем мертвым отсекали ноги и спускали под лед в речку Волгу. Затем в городе Торжке произошло то же самое. Там не пощадили ни одного монастыря или церкви». Штаден не скрывает своего участия в грабежах и убийствах: «Одного я сразу убил, пробрался сквозь их строй и спешно въехал в ворота. Я беру с собой одного из своих слуг по имени Тешата, поднимаюсь с ним бегом по лестницам, держа секиру в руке. Тут мне встретилась княгиня и хочет упасть мне в ноги; увидев меня разъяренным, бросилась обратно в горницу. Тогда я ударил ей в спину топором, так что она упала через порог. Я перепрыгнул через нее. Обращаюсь к своим слугам: «Возьмите, что сможете быстро забрать». Затем я отправляюсь дальше». Генрих Штаден с чувством глубокого удовлетворения вспоминал: «Я выехал с великим князем втроем <с двумя слугами> с одной лошадью, возвращаюсь с сорока девятью, двадцать две - с санями, полными добра».

Записки Генриха Штадена принадлежат к числу тех сочинений, которые были написаны в совершенно конкретных практических и политических целях. Его взгляд на Россию времени опричнины - это взгляд авантюриста, преследовавшего корыстные цели обогащения любым путем.

Имя Генриха Штадена неразрывно связано с историей опричнины. Авантюрист и предприниматель, учившийся на священника, но лишенный каких бы то ни было моральных устоев, мародер и обманщик заслужил вечную благодарность ученых, изучающих этот период. Его неуемная активность, ведшая его по жизни весьма кривыми путями, нашла в конце концов выход в сочинительстве, пусть и весьма своеобразном.

В своих сочинениях Штаден обобщил опыт военного и грабителя, содержателя корчем и владельца поместий, дарованных ему великим князем. В его записках есть точные и цинично откровенные рассказы о вымогательстве и подлогах, убийствах, в том числе женщин, воровстве высших приказных дельцов, которые убедительно воссоздают атмосферу эпохи.

Особая ценность сочинений Штадена заключается в описании внутренней и отчасти внешней политики опричного времени, которое нашло очень небольшое отражение в источниках, быта русских и иностранных помещиков, судить о котором вообще крайне трудно из-за скудности этих источников. Именно благодаря Штадену источники по истории России пополнились таким уникальным документом, сведения которого об опричнине по своей значимости превосходят русские летописи и некоторые другие литературные памятники эпохи и стоят наравне с «Историей о великом князе Московском» князя Андрея Курбского.

Итак, что же дают сочинения Штадена для понимания истории России?

Они подробно знакомят с практикой введения опричнины в жизнь, рисуют детали насилия, беззакония и аморальности во всех сферах жизни. Опричники - носители идей лицемерия и обмана (под обличием монашеского братства скрывалось реальное насилие). Однако этими же началами проникалась и жизнь земской части населения, пытавшейся ускользнуть из клещей опричнины и царской казны с помощью фиктивной продажи своих земель опричникам.

«Записки» неопровержимо доказывают, что вместо усиления центральной власти опричнина подорвала ее основы, ослабила ее до предела. Штаден описывает самоуправство опричников по всей стране, которое царь не в силах был остановить.

2. «Сказание» Альберта Шлихтинга

опричнина летописание исторический грозный

«Сказание» Альберта Шлихтинга является наиболее ценным и ярким зарубежным источником по истории опричнины.

А. Шлихтинг служил в войсках польского короля Сигизмунда II Августа и в 1564 г. был взят в плен русскими в битве у крепости Озерище. А. Шлихтинг владел русским языком, и его взял к себе слугой и переводчиком врач Ивана Грозного итальянец Арнольф. Шесть лет А. Шлихтинг провел в России на службе у врача Арнольфа, а осенью 1570 г. ему удалось бежать в Польшу. Здесь он составил свои сочинения об Иване Грозном: сначала краткую записку «Новости из Московии, сообщенные дворянином Альбертом Шлихтингом о жизни и тирании государя Ивана», а затем написал более обширное произведение под названием «Краткое сказание о характере и жестоком правлении московского тирана Васильевича».

Оригинал «Сказания» А. Шлихтинга до настоящего времени не найден. Долгое время это сочинение было известно исключительно по латинскому списку, хранящемуся в Секретном Ватиканском архиве. Эта рукопись была переведена А. И. Малеиным и опубликована в 1934 года под названием «Новое известие о России времени Ивана Грозного. «Сказание» Альберта Шлихтинга». Именно к этой публикации обращалось большинство отечественных исследователей, так или иначе использовавших сочинение А. Шлихтинга.

Происхождение "Сказания" обстоятельно выяснено профессором Е. Ф. Шмурло в сборнике "Россия и Италия." В 1570 г. папа Пий V и Венецианская республика вознамерились привлечь московского царя к антитурецкой лиге. Посредником между папой и республикой, с одной стороны, и Иваном IV, с другой, был избран польский нунций Портико. И вот, когда он собирался уже ехать в Московию для переговоров с царем и для обращения его в католичество, в Польшу явился бежавший из московского плена некий Альберт Шлихтинг и рассказал сперва устно, а потом и письменно таких ужасов про жестокость Ивана, что у нунция пропала всякая охота к поездке. Он немедленно послал доклад Шлихтинга, написанный им для Сигизмунда Августа, в Рим, и там это сообщение произвело также сильное впечатление. Пий V написал Портико следующее: "Мы ознакомились с тем, что вы сообщали нам о московском государе; не хлопочите более и прекратите сборы. Если бы сам король польский стал теперь одобрять вашу поездку в Москву и содействовать ей, даже и в этом случае мы не хотим вступать в общение с такими варварами и дикарями". Таким образом. всякая мысль о переговорах с Московией была оставлена.

Поразившее католический мир сообщение Шлихтинга сохранилось в Ватиканском архиве среди бумаг Портико. Довольно обстоятельный обзор его содержания дал Е. Ф. Шмурло, который привел также несколько выдержек в латинском оригинале.

Сведения об авторе "Сказания" почерпаются только из него самого. Сообщению предпослано краткое предисловие, которое, по-видимому, не может принадлежать самому Шлихтингу. Об этом можно судить по тому, что в дальнейшем повествовании автор всюду обращается к королю и говорит про себя в первом лице, здесь же об авторе идет речь в третьем лице и в таких выражениях, которые вряд ли можно приписать его собственному перу.

Этот Шлихтинг, "померанский уроженец", "человек военный и честный", попал в плен к русским при взятии литовской крепости Озерище, что Карамзин относит к 6 ноября 1564 г. Как уроженец Померании, Шлихтинг знал, кроме немецкого, и "русский" (славянский) язык, а потому в Москве попал, "в качестве слуги и переводчика", к "итальянскому врачу", бывшему на службе у царя. Врача итальянца у Грозного не было, а, вероятно, здесь разумеется бельгиец Арнольд Лензэй. Семь лет служил этому врачу Альберт, а затем, увидев, что и его жизни грозит опасность, с согласия своего господина убежал в Польшу, где и составил "Сказание".

Таким образом отсюда можно почерпнуть новый факт для биографии Шлихтинга, именно его дворянское происхождение, которое и заставляет его, как увидим ниже, относиться с особой симпатией к боярскому классу, преследуемому Грозным.

Какие именно семь лет Шлихтинг провел в Московии, определить довольно легко. Если, как сказано выше, он был взят в плен в ноябре 1563 г., то бегство его должно быть отнесено к 1570--1571 гг. Эта вторая дата может быть точнее определена следующим образом. На стр. 48--49 Шлихтинг упоминает воеводу Ивана Петровича (Яковлева), "который ныне отправился с Магнусом для осады Ревеля". Эта осада Ревеля началась 21 августа 1570 года и продолжалась до 16 марта 1571 года. Во второй половине 1571 г. этот Яковлев был забит батогами до смерти, как заподозренный в порче царской невесты Собакиной. Во всяком случае Шлихтинг упоминает про страшный голод, охвативший страну во второй половине 1570 г. Соответственно с этим в предисловии к немецкой записке Шлихтинга издатели отнесли ее к осени 1570 г.

Шлихтинг заключает свое латинское сказание торжественным заверением: "То, что я пишу вашему королевскому величеству, я видел сам собственными глазами содеянным в городе Москве. А то, что происходит в других больших и малых городах, едва могло бы уместиться в (целых) томах". В немецкой записи тон несколько менее решителен: "То, что я только что описал вашему королевскому величеству..., не выдумано, бог тому свидетель, что я все это отчасти сам видел и слышал".

Какие же моменты царствования Грозного привлекали особое внимание Шлихтинга? Перечислю их кратко. Стремление Ивана IV к уничтожению наиболее родовитых бояр. Гибель Димитрия Овчины и других лиц. Просьба бояр и митрополита о прекращении кровопролития. Введение опричнины. Бесчинства опричников. Убийство князя Ростовского. Гибель князя Ивана Петровича (Челяднина-Федорова). Истребление его имущества. Гибель казначея Хозяина Дубровского. Отношение царя к своему зятю Михаилу Темрюковичу. Гибель думного дьяка Козарина-Дубровского. Казни в Александровском дворце. Характер старшего сына царя. Гибель Федора Умного. Религиозность и мнимо монашеский образ жизни царя. Подробное описание похода на Новгород и более краткое на Псков. Прибытие королевских послов. Гибель князя Афанасия Вяземского. Опустошение Торжка и Твери. Истребление пленных поляков. Гибель шести человек из-за кольчуги Челяднина-Федорова. Казнь начальника над воинскими орудиями. Наказание одного дьяка и его гостей за неуместное любопытство. Казнь князя Горенского и его слуг и опричника Петра Зайцева. Тиранство царя над женщинами. "Тиран толкователь сновидений". Издевательство над Борисом Титовым. Казнь воеводы Владимира (Морозова). Мучение в 1566 г. трехсот бояр, просивших тирана прекратить казни. Травля людей медведями. Сожжение людей живыми за то, что ели телятину. Утопление одного дьяка по наговорам монаха. Расстрел из лука воеводы и двух бояр, взятых в плен поляками при взятии Изборска. Уничтожение татар, служивших царю. Издевательство над князем Борятинским. Казнь Третьяка, брата Висковатого, и его жены. Сожжение живым Башкина за склонность к лютеранству. Убийство шута Гвоздева. Издевательство князя Прозоровского-Оболенского над братом. Избиение польских пленных 20 июля 1570 г. Убийство князя Петра Серебряного. Тиранство над боярами 25 июля 1570 г. Предчувствие тирана или предзнаменование. Надругательство над знатными женщинами.

В общем, видимо, автор придерживался хронологического порядка, но часто отвлекался от него, руководимый скорее всего опасением пропустить что-нибудь более важное. Этим объясняются и неоднократные повторения.

Остановимся на некоторых более крупных фактах повествования Шлихтинга с целью показать их историческую достоверность. Прежде всего, с этой точки зрения, привлекает внимание рассказ об учреждении опричнины. Шлихтинг имеет о цели учреждения ее очень смутное представление, именно он понимает ее, как уничтожение царем "своих приближенных, а особенно тех из них, кто отличался знатностью и древностью рода". Но причины для такого уничтожения заключались, по его мнению, в ненависти к этим лицам за их советы "править, как подобает справедливому государю, не жаждать в такой степени христианской крови" и т. д. Рассказав затем о гибели князя Овчины, Шлихтинг сообщает, что царь под влиянием новых увещаний бояр и митрополита почувствовал якобы угрызения совести и почти шесть месяцев воздерживался от казней, а сам обдумывал за это время проект устройства опричнины. О знаменитом отъезде в Александровскую слободу Шлихтинг не упоминает вовсе, а представляет дело так: царь призвал к себе знатнейших вельмож и заявил им о своем пресыщении властью и желании жить в отдалении и уединении, вместо же себя, в качестве правителей, рекомендовал своих сыновей, прибавляя, что во всяком трудном деле готов помочь им своим советом, так как будет жить по близости. И действительно, он выстраивает себе в Москве особый дворец. "По соседству с этим дворцом он соединил особый лагерь, начал собирать опричников, то есть убийц, и присоединил их к себе самыми тесными узами повиновения." Про слободу же Шлихтинг упоминает впервые значительно позже, говоря, что когда народ начинает волноваться от постоянных казней, то тиран покидает Москву и обычно часто уезжает в Александровский дворец.

К рассказу Шлихтинга отчасти примыкают Таубе и Крузе, которые также говорят об обращении царя пред отъездом в слободу, но не к одним боярам, а ко всем чинам, с заявлением о том, что они не хотят терпеть ни его, ни его наследников, а потому он и решил передать созванным свое правление. На другой день после этого последовал отъезд в слободу. Штаден рассказывает обо всем этом очень кратко: "Великий князь из-за мятежа выехал из Москвы в Александрову слободу." Из всего этого можно, кажется, сделать тот вывод, что безмолвность и таинственность, которыми облекает наша летопись отъезд царя в слободу, вряд ли соответствуют действительности. Летописи, вытекавшие из клерикальных и боярских кругов, в то время явно оппозиционных царю, всячески старались затушевать эту оппозицию и потому стремились представить дело так, как будто это было произволом или капризом царя. Может быть, отъезд не был обставлен даже такой таинственностью, как это изображается обычно.

Сказание Шлихтинга занимает одно из центральных мест по разъяснению грандиозного заговора против Ивана IV, возникшего в 1567 г. Из русских источников про вторую часть этого заговора упоминается только в Переписной Книге Посольского Приказа 1626 г.: "Столп, а в нем статейной список из сыскного из изменного дела 78 (1570) году на Ноугородцкого Архиепископа на Пимена и на новгородцких Диаков, и на Подьячих, и на гостей, и на Владычних Приказных, и на Детей Боярских, и на Подьячих, как они ссылалися к Москве с Бояры, с Олексеем Басмановым и с сыном его Федором, и с Казначеем с Микитою Фуниковым, и с Печатником с Ив. с Михайловым Висковатого и с Семеном Васильевича сыном Яковля, да с Дьяком с Васильем Степановым, да с Ондреем Васильевым, да со князем Офонасием Вяземским, о сдаче Вел. Новагорода и Пскова, что Архиепископ Пимен хотел с ними Новгород и Псков отдати Литов. Королю" и т. д. Подлинник этого дела бояре постарались уничтожить. Поэтому сведения о заговоре сохранились только у иностранных писателей, а именно у польского хрониста Мартина Вельского, лифляндских историков Кельха и Геннинга, недавно изданного Штадена и, наконец, у нашего Шлихтинга. Из новых историков существование этого заговора предполагали с большей или меньшей категоричностью Щербатов и Арцыбашев.

Суть дела заключается в следующем. Осенью 1567 г. царь задумал большой поход вглубь Ливонии, 21 сентября он выехал на литовскую границу, а 12 ноября, после совещания со своим двоюродным братом князем Владимиром Андреевичем и боярами, решил немедленно вернуться обратно. Причина этого крылась в том, что польский король Сигизмунд-Август через некоего Козлова стакнулся с московскими боярами, и те обещали выдать ему царя. Когда это намерение было раскрыто и царь уехал домой, то и Сигизмунду не оставалось ничего иного, как распустить войско и вернуться в Гродно. Шлихтинг с некоторой неточностью представляет дело так: "И если бы польский король не вернулся из Радошковиц и не прекратил войны, то с жизнью и властью тирана все было бы покончено, потому что все его подданные были в сильной степени преданы польскому королю." Это показание его особенно красочно потому, что наряду с этим прямым признанием вины бояр (их, конечно, прежде всего следует разуметь под "всеми его подданными"), Шлихтинг, как родственный им по происхождению, при описании каждой казни изменников, старательно подчеркивает их невиновность.

Роль князя Владимира Андреевича в этой истории представляется так. По видимому, он сам принимал участие в заговоре, но увидел, что успеха на его осуществление мало. Тогда он, вместе с князьями Бельским и Мстиславским, отправился к Ивану Петровичу Федорову-Челяднину, стоявшему во главе всего предприятия, взял у него список участников, якобы под тем предлогом, что к заговору хотят примкнуть новые лица, и, заметя таким образом свои следы, открыл все дело царю. Но впоследствии, когда его участие выяснилось, он был умерщвлен по приказу царя. Началось следствие, которое, конечно, производилось с утонченной жестокостью того времени и прежде всего с применением арсенала всевозможных пыток. Особенно жестоко пострадал глава заговора Челяднин-Федоров. Он погиб не только сам с семейством, но и все его поместья с их обитателями и хранившимся там имуществом подверглись полному уничтожению. Описание этих подробностей у Шлихтинга имеет особое значение, как вероятное показание очевидца. В результате расследования измены оказалось, что она пустила свои корни очень глубоко и захватила высшие власти Новгорода, как светские, так и духовные, в союзе с наиболее близкими к царю лицами, как например князем Вяземским, которому царь особенно доверял.

Это и вызвало знаменитый разгром Новгорода, которому Шлихтинг в своем "Сказании" уделяет очень много места. Но можно думать, что он не был при этом лично. Этим легче всего объясняются некоторые неточности рассказа. Так, прежде всего Шлихтинг относит Новгородский поход к 1569 г., тогда как он начался только в декабре 1569 г., а к Новгороду царь подступил уже 2 января 1570 года. Далее, вопреки нашей летописи, Шлихтинг представляет дело так, будто из слободы царь прямо двинулся на Новгород, а потом уже опустошил Тверь и Торжок. Но участники похода, Таубе и Крузе и Штаден, воспроизводят летописный порядок.

Рассказ о походе Грозного на Псков передан у Шлихтинга очень кратко. Так, у него нет ни малейшего упоминания про того юродивого, который удержал царя от разгрома города, хотя про этого юродивого говорят все другие иностранцы, не только современники, как Таубе и Крузе и Штаден, но и более поздние, как Горсей и Флетчер. Интересно свидетельство Шлихтинга, что во Пскове всю ярость и жестокость царь обратил против монахов. Между тем Карамзин, со слов наших летописей, говорит, что Грозный как раз не велел трогать иноков и священников. Можно думать, что прав скорее иностранец, так как в заговоре против царя духовенство принимало деятельное участие, за что и пострадало сильно в Новгороде; этого не отрицают и наши летописи. "Церковь, как феодальная сила, всегда была теснее связана с боярством, нежели с демократическими слоями". В описании Новгородского погрома обращает на себя внимание рассказ о массовом уничтожении товаров, накоплявшихся в течение 20 лет. В этой нельзя не видеть стремления уронить торговое значение этого города, соперничавшего с Москвой.

В итоге открытия этой новой измены и были страшные казни, произведенные 25 июля 1570 г. и описанные, судя по всему, Шлихтингом, как очевидцем.

Глава 3. Русские источники по истории опричнины

1. Пискаревский летописец

В 1612-1615 гг. появился Пискаревский летописец (известен в единственном списке первой половины XVI в.). Судя по всему, он был составлен московским печатником, проживавшим в Нижнем Новгороде (в качестве наиболее вероятных авторов называют Никиту Федоровича Фофанова и Арсения Элассонского). Изложение в Летописце охватывает события 1533-1615 гг. и дополнено приписками 1625-1645 гг. Составитель опирался в своей работе на летописи типа Никоновской и Воскресенской. Кроме того, он широко пользовался какими-то неизвестными источниками, устными преданиями, слухами, сплетнями, воспоминаниями современников. Ряд последних записей сделан по личным наблюдениям. По мнению M.Н. Тихомирова, Пискаревский летописец можно отнести к летописям лишь по формальным признакам; по сути это "воспоминания москвича о событиях конца XVI - начала XVII в.". Источник носит компилятивный характер и интересен прежде всего оригинальными сведениями.

М. Н. Тихомиров, посвятивший специальное исследование Пискаревскому летописцу, находку которого он назвал «выдающейся», показал, что текст летописца написан разными людьми и в разное время, а отдельные его разделы взяты из различных источников. Пискаревский летописец - произведение компилятивное, разным частям которого свойственны различные тенденции, симпатии и антипатии - например, одни записи положительно характеризуют Б. Годунова, другие - отрицательно. Ряд записей за XVI в. основан не на личных воспоминаниях, а на позднейших припоминаниях, рассказах современников, неизвестных источниках; немало в них от московских сплетен и слухов о придворной жизни времени правления Ивана IV Грозного. Прослеживая записи, характеризующие особую осведомленность летописца в семейных делах Шуйских, его к ним расположение, М. Н. Тихомиров предположил, что Пискаревский летописец составлен в окружении Шуйских с целью благоприятного освещения их роли в государственных делах XVI в. и очернения личности Ивана Грозного и его наследников. Записи о царствовании Василия Шуйского и есть настоящие «воспоминания москвича», написанные по свежей памяти. Составитель Пискаревского летописца был, возможно, московским печатником, проживавшим в 1612-1615 гг. в Нижнем Новгороде. Составитель (может быть, Никита Федорович Фофанов) начал изготовлять свой летописец в царствование Василия Шуйского, закончил же в Нижнем Новгороде вскоре после 1615 г. ⁸⁾ И. Б. Греков видит автора в Арсении Элассонском. Пискаревский летописец сложен по своему составу, изучение которого требует особого рассмотрения. Ряд его известий не только в части за 1533-1544 гг., о чем писали О. А. Яковлева и М. Н. Тихомиров, но и в древнейшей своей части основан на тексте Воскресенской летописи или памятнике, к ней близком. Многие известия за XVI - начало XVII в. являются переложением каких-то неизвестных источников, а также устных преданий, слухов, рассказов современников; наконец, часть наиболее поздних записей была сделана, вероятно, по личным наблюдениям составителя (или составителей) летописца.

Для того, чтобы выявить источники, на которые опирались его создатели, Пискаревский летописец сравнивается с произведениями, содержащими сведения об опричнине: Сокращенным временником, краткими летописцами XVI-XVII вв. и записками иностранцев. В статьях об опричнине Пискаревский летописец восходит к летописи XVI в., общей ему и Сокращенному временнику. Из нее заимствованы статьи об учреждении опричнины, походе на Новгород Ивана Грозного, псковском юродивом Николе, княжении Симеона Бекбулатовича и казнях 1572 г. Статья о казни князя Владимира Андреевича Старицкого и его семьи в Пискаревском летописце имеет сходство с краткими летописными записями эпохи опричнины, но говорить о прямом заимствовании трудно из-за малого объема сравниваемых текстов. Сопоставление с краткими летописцами и записками иностранцев помогает понять место Пискаревского летописца среди источников, повествующих об опричнине. С сочинениями иностранцев Пискаревский летописец роднит резко отрицательное отношение к опричнине. В отличие от кратких летописцев, он содержит подробные сведения об этом времени.

Некоторые статьи Пискаревского летописца по форме напоминают запись устных рассказов. Однако, чтобы определить, обращались ли составители памятника к устным сведениям, предварительно необходимо уточнить сами понятия “устный источник”, “фольклор”. В широком смысле устными считаются все источники, которые не были записаны. Если речь идет о недавней истории, то такое определение было бы достаточным. Но отдаленные эпохи невозможно изучать по устным источникам. Любое свидетельство тех времен, чтобы дойти до нас, должно быть прежде всего записано. “Устными” многие источники Пискаревского летописца можно назвать только потому, что они не имеют аналогов в других письменных источниках и по форме напоминают легенды. Но между тем, нельзя исключать, что многие из этих легенд попали в Пискаревский летописец уже записанными. К числу сведений памятника, напоминающих по форме устные источники, принадлежат легенды о предсказании опричнины митрополитом Макарием, казанской царицей, рассказы о “коломенских потехах” и пирах Ивана Грозного, о свадьбе сына Владимира Андреевича Старицкого Василия и княжны Марии Мезецкой. Все эти известия объединяет резкая враждебность по отношению к опричнине. Рассказы о коломенских “потехах”, свадьбе князя Василия Старицкого, предсказаниях опричнины, пирах Ивана Грозного и записи царскими чиновниками разговоров посадских людей являются уникальными: помимо Пискаревского летописца, они не встречаются больше ни в одном письменном источнике. Это дает возможность предположить, что большинство “опричных” статей представляет собой запись устных рассказов, которые получили распространение при царском дворе. На такой их характер указывает и сама форма изложения - без указания на точную дату события. Все это дает основание полагать, что Пискаревский летописец является единственным памятником XVII в., сохранившим большое количество рассказов об опричнине, основанных, по-видимому, на записи устных известий. Он представляет собой также единственную летопись XVII в., в которой нашли самое полное отражение легенды того времени. Во многих синхронных ему сводах или кратких летописцах история опричнины или вовсе отсутствует, или изложена крайне скудно, ограничиваясь одной - двумя заметками.

В Пискаревском летописце читаем: "Видение Макария митрополита о опришнине. Не в кую нощную годину стояше святителю на обычной молитве и глагола великом гласом: "Ох, мне, грешному, паче всех человек! Како мне видети сие! Грядет нечестие и разделение земли! Господи, пощади, пощади! Утоли Свой гнев! Аще не помилуеши ны за наши грехи, ино бы не при мне, по мне! Не дай, Господи, видети сего!" И слезы испущаше велии. И слышаше тогда его келейнику, некоему духовну и удивися сему, и помышляше в себе: "С кем глаголет?" И не виде никого же и удивися о сем. И глагола ему духовно о сем: "Грядет нечестие и кровоизлияние и разделение земли". И бысть тако. За много время до опричнины виде сие видение. Того же году не в кое время послал царь и великий князь Иван Васильевич к отцу своему и богомольцу к Макарию митрополиту книги просить душеполезные. И Макарей прислаша ему погребален. И князь велики гневашеся на него тайно и рече: "Прислал еси ко мне погребален, а в наши царьские чертоги такие книги не вносятца". И рече ему Макарей: "Аз, богомолец твой, послал спроста по твоему приказу, что еси велел прислать книгу душеполезную; и та всех полезнее; аще хто ея со внимание(м) почитает, и тот во веки не согрешит"

2. Краткий летописец новгородских владык

С присоединением Новгорода к Московскому государству интерес к прошлому Новгородской земли не обрывается. В новгородской литературе делаются попытки подчеркнуть значение Новгорода и его святынь в истории Русского государства. Подъем интереса к новгородским древностям, без сомнения, приходится и на время архиепископства в Новгороде Макария, в будущем митрополита всея Руси. Деятельность Макария в Новгороде стала прологом его будущих общерусских предприятий. Здесь им была начата работа по созданию "владычного" летописного свода и сформирован первый, "Софийский", комплект Великих Миней Четиих. Энциклопедические тенденции Макариевской эпохи отразились и на характере ведения новгородских летописей, и на составе новгородских рукописных сборников. Д. С. Лихачев отмечал проникновение хронографических способов повествования в русские летописи начиная со второй половины XV века. В это же время становятся все более популярными различные перечни исторических лиц, сходные с византийскими так называемыми "малыми хрониками". К летописям, на которые оказал влияние хронографический тип изложения, можно отнести "Краткий летописец новгородских владык" - один из памятников новгородского летописания середины XVI века. Это сравнительно небольшой по объему текст, составленный из статей, каждая из которых посвящена отдельному епископу или архиепископу. Статьи, расположенные согласно порядку возведения владык на кафедру, содержат не только даты их поставления и приезда в Новгород, день смерти и место погребения, общее количество лет, проведенных на кафедре, но и наиболее значительные события, происходившие во время владычества. С одной стороны, статьи сохраняют традиционную летописную форму - это краткие погодные записи, основанные на известиях новгородских летописей, с другой стороны - в центре повествования стоят уже не события, как в летописании, а исторические лица, при которых произошли те или иные события, как в хронографии. "Краткий летописец новгородских владык", начинающийся с известия о крещении Руси и установлении епископских кафедр, доведенный в ранней редакции до начала 50-х годов XVI века, стал своеобразным справочником по истории новгородской владычной кафедры. На протяжении всего XVII века он постоянно продолжался.

«Краткий летописец» так же является ценным источником по истории опричнины: «В лето 7074-го (1566) году. Великий государь царь и великий князь Иван Васильевичь Московский и всеа Росии самодержец учинил у себя на Москве опришлину, перешел из Кремля города из двора своего, перевезся жити за Неглинну реку на Воздвиженскую улицу, на Арбат, на двор князь Михайловской Темрюковича, и изволил государь на том дворе хоромы себе строити царьские и ограду учинити, все новое ставити. Такожде повеле и в слободе ставити город и двор свой царьский, а князем своим и боляром и дворяном велел в слободе дворы ставити и избы розрядные и почал государь в слободе жити князь великий Иван Васильевичь со всеми боляры своими а к Москве стал приезжати з боляры своими на время как ему годно…

Лета 7077 (1569) году. Царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Русии самодержец, силный и храбрый, громил в осень славный и великий Новград. Того же году недород был великой хлебного плоду: рожь обратилась травою мялицею и бысть глад велий по всей вселенней».

"Краткий летописец новгородских владык" по своей тематике входит в группу памятников новгородского происхождения, так или иначе связанных с интересами владычной кафедры. Период их создания достаточно широк - XIV-XVI века.

3. Никоновская летопись конца XVI века

Летопись Никоновская -- крупнейший памятник русского летописания XVI в., получивший свое название по одному из списков, принадлежавшему патриарху Никону. В научный оборот введена В. Н. Татищевым, ошибочно предположившим, что летопись и создана при участии патриарха Никона. Первоначальная редакция Л. Н. доводила изложение до 1520 г. и была составлена при московской митрополичьей кафедре в кон. 20-х гг. XVI в. Ее оригинал сохранился в рукописи М. А. Оболенского

Никоновская летопись представляет собой обширную компиляцию, в которой использованы различные местные летописцы, повести, сказания, жития святых, записи народного эпоса, архивные документы. Основными источниками летописи были Летописи Симеоновская, Иоасафовская, Новгородская Хронографическая. Целый ряд известий летописи носит уникальный характер и дошел до нашего времени только в составе этой летописи. Исторический материал подвергся в Никоновской летописи существенной литературной и идеологической обработке. При этом составитель летописи последовательно проводил идеи защиты имущественных интересов церкви, союза светской и духовной власти, полной поддержки внутренней и внешней политики правительства великого князя Василия III. Кроме того, на страницах летописи нашли историческое обоснование вопросы, которые явились предметом обсуждения церковного собора 1531 г.: о праве монастырей на владение селами, о законности поставления русского митрополита собором епископов без санкции константинопольского патриарха, о борьбе с ересью. Изучение стилистических особенностей редакторских вставок в тексте Никоновской летописи убеждает в том, что редактором-составителем летописного свода являлся митрополит Даниил (1522--1539 гг.) -- крупный писатель, церковный и политический деятель средневековой Руси.

Нам же летопись ценна сведениями об опричнине. Повествование опричнины начинается с момента отъезда царя Ивана Грозного в Александровскую слободу: Тоя же зимы, декабря в 3 день, в неделю, царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Русии с своею царицею и великою княгинею Марьею и с своими детми… поехал с Москвы в село в Коломенское… Подъем же его не таков был, якоже преже того езживал по монастырем молитися, или на которые свои потехи в объезды ездил: взял же с собою святость, иконы и кресты, златом и камением драгам украшенные, и суды золотые и серебряные, и поставцы все всяких судов, золотое и серебряное, и платие и денги и всю свою казну повеле взяти с собою. Которым же бояром и дворяном ближним и приказным людем повеле с собою ехати, и тем многим повеле с собою ехати з женами и з детми, а дворяном и детем боярским выбором изо всех городов, которых прибрал государь быти с ним, велел тем всем ехати с собою с людми и с коими, со всем служебным нарядом. А жил в селе в Коломенском две недели для непогодия и безпуты, что были дожди и в реках была поводь велика…

Рассказ об опричнине сопровождался множеством уточнений. Описано все крайне подробно: И как реки стали, и царь и государь ис Коломенского поехал в село Танинское в 17 день, в неделю, а из Тонинского к Троице, а чюдотворцову память Петра митрополита, декабря 21 день, празновал у Троицы в Сергееве монастыре, а от Троицы из Сергеева монастыря поехал в Слободу.

Обстоятельно описана ситуация в Москве, в период отсутствия царя. Описаны настроения народа, когда гонец доставил в столицу послание Ивана Грозного: «К гостем же их купцом и ко всему православному крестиянству града Москвы царь и великий князь прислал грамоту с Костянтином Поливановым, а велел перед гостьми и перед всеми людьми ту грамоту пронести дьяком Путилу Михайлову да Ондрею Васильеву; а в грамоте своей к ним писал, чтобы они себе никоторого сумнения не держали, гневу на них и опалы никоторые нет».

И об установке самой опричнины: «А учинити государю у себя в опричнине князей и дворян и детей боярских дворовых и городовых 1000 голов, и поместья им подавал в тех городех с одново, которые городы поймал в опричнину; а вотчинников и помещиков, которым не быти в опричнине, велел ис тех городов вывести и подавати земли велел в то место в ыных городех, понеже опричнину повеле учинити себе особно... Повеле же и на посаде улицы взяти в опришнину от Москвы реки: Черголскую улицу и з Семчиньским селцом и до всполья, да Арбацкую улицу по обе стороны и с Сивцовым Врагом и до Дорогомиловского всполия, да до Никицкой улицы половину улицы, от города едучи левою стороною и до всполия, опричь Новинского монастыря и Савинского монастыря слобод и опричь Дорогомиловские слободы, и до Нового Девича монастыря и Алексеевского монастыря слободы; а слободам быти в опришнине: Ильинской, под Сосенками, Воронцовской, Лыщиковской. И которые улицы и слободы поймал государь в опришнину, и в тех улицах велел быти бояром и дворяном и всяким приказным людем, которых государь поймал в опришнину, а которым в опришнине быти не велел, и тех ис всех улиц велел перевести в ыные улицы на посад.

«Государьство же свое Московское, воинство и суд и управу и всякие дела земские, приказал ведати и делати бояром своим, которым велел быти в земских: князю Ивану Дмитреевичю Белскому, князю Ивану Федоровичю Мстиславскому и всем бояром; а конюшему и дворетцкому и казначеем и дьяком и всем приказным людем велел быти по своим приказом и управу по старине, а о болших делех приходите к бояром; а ратные каковы будут вести или земские великие дела, и бояром о тех делах приходите ко государю, и государь з бояры тем делом управу велит чините. За подъем же свой приговорил царь и великий князь взяти из земского сто тысячь рублев; а которые бояре и воеводы и приказные люди дошли за государьские великие измены до смертные казни, а иные дошли до опалы, и тех животы и статки взяти государю на себя. Архиепископы же и епископы и архимандриты и игумены и весь освященный собор, да бояре и приказные люди то все положили на государьской воле.

Тоя же зимы, февраля месяца, повеле царь и великий князь казните смертною казнью за великие их изменные дела боярина князя Олександра Борисовича Горбатово да сына его князя Петра, да околничево Петра Петрова сына Головина, да князя Ивана княже Иванова сына Сухово-Кашина, да князя Дмитрея княже Ондреева сына Шевырева. Бояр же князя Ивана Куракина, князя Дмитрия Немово повеле в черньцы постричи. А дворяне и дети боярские, которые дошли до государьские опалы, и на тех опалу свою клал и животы их имал на себя; а иных сослал в вотчину свою в Казань на житье з женами и з детми».

Заключение

В работе решены следующие задачи: рассмотрена историческая составляющая феномена опричнины, рассмотрены и проанализированы важные и ценные источники по истории опричнины, как зарубежные, так и русские, выявлены особенности каждого из них.

На основании этих источников можно сделать следующие выводы:

Опричнина не разрешила существующие разногласия внутри господствующего класса. Она укрепила личную власть царя, но осталось еще достаточно сильное боярство.

Опричнина привела к еще большему обострению противоречий внутри страны, ухудшила положение крестьянства и во многом способствовала его закрепощению.

Опричнина ухудшила экономическое и политическое положение России: разоренные деревни и города, разбегающиеся крестьяне. Дополнительные тяготы принесло поражение в Ливонской войне и татарские набеги.

За время своего долгого царствования Иван проводил политику, сочетавшую в себе разумные шаги и жесточайший террор. Но он расширил и объединил территорию Руси, создав единое централизованное государство, которое было достаточно сильным, чтобы пережить трудные времена.

Анализ показывает, что разнообразные источники по истории опричнины, выдвигают разные версии и по-разному изобличают деяния царя Ивана Грозного и опричников. Можно выделить несколько характерных черт в сказаниях иностранцев об опричнине:

Сказания иностранцев охватывают лишь экономическую составляющую; Описывают только жестокость царя Ивана Грозного;

Дают не полную картину событий, но в это же время позволяют взглянуть на опричнину глазами опричника, так как многие иностранцы сами были опричниками.

Что касается русских источников, то они рисуют перед исследователем более полную картину происходящих событий, рассказывают не только о отдельных деяниях опричников, а обо всей опричнине в целом, пытаются анализировать действия царя, в некоторой степени даже оправдывая его. Однако некоторые свидетельства так же могут оказаться недостоверными, так как они просто сборник слухов и мнений простых людей о происходящих событиях.

В работе изучены проблемы, связанные с изучением истории опричнины, описаны противоречивые мнения историков, как отечественных, так и зарубежных. Изучены проблемы изучения самих источников, был проведен тщательный анализ аутентичных текстов.

В первой главе была описана и проанализирована история опричнины. Были сделаны выводы и подведены итоги событий 1565 - 1572 годов.

Во второй главе был проведен анализ зарубежных источников: «Записки немца-опричника» Генриха Штадена и «Сказание» Альберта Шлихтинга. Оба эти произведения являются ценнейшими зарубежными источниками по истории опричнины. Они рисуют перед нами картину событий глазами опричников, так как и Генрих Штаден и Альберт Шлихтинг сами были опричниками и наравне со всеми участвовали в погромах опричников. Однако стоит делать скидку на то, что они были иностранцами и не понимали порой русского менталитета, осуждая «царя Васильевича» за его действия. Осуждать то осуждали, но сами принимали участие в погромах.

В третьей главе рассмотрены такие памятники русского летописания как «Пискаревский летописец», «Краткий летописец новгородских владык» и «Никоновская летопись». Все эти источники являются ценными памятниками русского летописания, русской литературы и ценными свидетелями событий опричнины. В третьей главе были проанализированы проблемы авторства и достоверности источников. Был сделан вывод, что некоторые источники являются, своего рода, собранием слухов и сплетен, чем, несколько, вводят в заблуждение, но позволяют взглянуть на события глазами обычного московского обывателя, человека, который видел все погромы и зверства опричников. «Краткий летописец новгородских владык» позволяет взглянуть на события совсем с другой стороны, а именно с религиозной позиции. Ну а «Никоновская летопись» является своего рода хронографом, в котором по годам были записаны все события в период опричнины.