Эта история была важным успехом Сталина: ему удалось одну группировку изолировать и заставить покаяться, а другую - отмежеваться от возможного союзника и присоединиться к официальной позиции. Оппозиционный фронт был расколот. Это «тактическое средство, которое впервые было использовано для подрыва оппозиционного блока в октябре 1926 года, затем последовательно применялось Сталиным на протяжении 1927-1929 годов, когда «зиновьевцы после «покаяния» служили оружием борьбы с троцкистами... » [55, c.56], - комментирует эти события В.А. Шишкин.

Таким образом, к концу года авторитет оппозиции был подорван, и правящий блок мог торжествовать победу.

После вероломного нарушения Сталиным компромисса 16 октября оппозиционеры продолжали рассылать материалы, в которых призывали бороться «против ликвидации партии, проводимой сталинской фракцией под лицемерными лозунгами «единства». За действительное единство партии - на основе внутрипартийной демократии». Они готовились к новым политическим баталиям.

2.4. Наступление оппозиции

Разоблачая международную политику Сталина и Бухарина, оппозиционеры грозили партии внешним вторжением. Апеллируя к традициям старого большевизма, оппозиционеры требовали восстановить внутрипартийную демократию (но ни в коем случае - демократию вне партии).

НЭП привел, по мнению оппозиционеров, к сползанию от революции к «термидору».

Оппозиционеры чувствовали, что для них наступил последний и решительный бой.

«Борьбу на истощение» против оппозиции, ведущуюся за последнее полугодие, Сталин решил теперь заменить «борьбой на истребление». Почему? Потому что Сталин стал слабее.

Критика бюрократии левой оппозицией становилась все более радикальной, причем даже на заседаниях партийного суда ЦКК, куда время от времени вызывали оппозиционеров. Осудить их не удавалось. Результаты этих прений были неутешительными для Сталина.

Аппарат вычищал партийные и государственные органы от оппозиционеров либо перемещал их с места на место, лишая реальной власти.

Но сломать лидеров оппозиции пока не удавалось. Памятуя неудачный опыт ЦКК, против Троцкого и Зиновьева был выставлен объединенный пленум ЦК и ЦКК, который проходил 29 июля - 9 августа. Троцкий и Зиновьев обвинялись в том, что они выступают с антипартийными речами, обвиняют партию в термидорианстве, заявляют, что партийный режим страшнее войны. Особую опасность для правящей группы представляло «печатание и распространение фракционной литературы не только среди членов партии, но и беспартийных, организация подпольных фракционных кружков» [30, T.4, c. 204].

Сталин накопил богатый опыт проведения политических баталий с оппозицией. Он успешно вел кампанию. Троцкому просто не давали говорить, постоянно его перебивая. Продираясь через крики цекистов, Троцкий пытался обвинять Сталина и Бухарина в пересмотре ленинизма и диктатуре. На обвинения в том, что выступая против руководства, оппозиция подрывает обороноспособность страны, Троцкий ответил: «Партия должна сохранять контроль над всеми своими органами во время войны, как и во время мира» [3, T.4, c.63]. К аргументам Троцкого не очень прислушивались. Решение об исключении Троцкого и Зиновьева из партии было принято за основу. Они решили, что уже исключены, и не пошли на заседание ЦК 6 августа. Однако сценарий расправы еще не был завершен. Как в царские времена, для унижения жертвы в последний момент предполагалось помилование. Немедленное исключение грозило расколом партии, а Сталин в это время еще планировал тянуть время, держать вождей оппозиции на грани исключения, но не рисковать. Ведь исключение Троцкого из партии могло вызвать ее раскол и возникновение второй коммунистической партии в полуподполье. И все это - в условиях опасности военного вторжения.

Стороны договорились о компромиссе. Началась новая торговля о тексте, который должны подписать оппозиционеры. Быстро договорились на осуждении фракционности (оппозиция была против фракционности и считала свои действия вынужденным ответом на произвол сталинской фракции), об отказе от создания второй компартии. После недолгих препирательств оппозиция согласилась признать, что термидорианское перерождение партии не стало фактом, есть только такая угроза. В ответ оппозиция требовала объявления официальной дискуссии по ее платформе. Сталин рекомендовал принять эти условия.

Лозунгом оппозиции стало: «Ни новое 16 октября, ни лозунг второй партии». Она уже не хотела идти на уступки, надеясь вернуть себе большинство в партии по мере «полевения» ситуации в стране. Когда недовольство сталинско-бухаринским курсом станет массовым, произойдет «сдвижка власти». Это может произойти как в условиях военных поражений, так и в условиях острого социального кризиса.

Ставкой оппозиции стал XV съезд партии. Левые понимали, что сталинский аппарат не даст троцкистам завоевать большинство на съезде, но они надеялись сагитировать массы делегатов. Поскольку дискуссия все же была объявлена, они выдвинули свою платформу.

Ветераны борьбы с троцкизмом на историческом фронте и сейчас считают, что «изначальная нереализуемость заявок, помноженная на громадную амбициозность их авторов... лишала эти платформы политической перспективы» [18, c. 198]. Так хотел представить дело и Сталин: нереально, одни амбиции. Но в политике нет людей без амбиций. Они лишь по-разному проявляются. А вот «нереализуемость» троцкистских идей весьма сомнительна. Ведь их социально-экономическая составляющая была позднее почти полностью, а иногда и с избытком реализована Сталиным, а политическая - взята на вооружение Бухариным. Так что присмотримся к программе троцкизма повнимательней.

Проект платформы большевиков-ленинцев (оппозиция) к XV съезду утверждал: «Группа Сталина ведет партию вслепую», скрывая силы врага, не давая объективно анализировать трудности [3, T.4, c.114]. К этим трудностям левые относили медленный рост промышленности и заработной платы рабочих, тяжелое положение бедняков и батраков, рост безработицы, потворство кулачеству, которое контролирует значительную часть товарного хлеба и продолжает усиливаться.

Платформа выдвинула ряд обычных социал-демократических требований по защите труда, в частности предложила повышать заработную плату в соответствии с ростом производительности труда. Это справедливое требование, однако, лишало государство возможности получать дополнительную прибыль при росте производительности, что в условиях дефицита средств было совсем некстати. Левые рассуждали, как марксисты в эксплуататорском обществе, а правые и центристы (группа Сталина) - как прагматики, которым нужны были деньги на индустриализацию.

Платформа призывала к борьбе против сельской буржуазии: «Растущему фермерству деревни должен быть противопоставлен более быстрый рост коллективов... Наряду с этим необходимо оказывать более систематическую помощь и бедняцким хозяйствам, неохваченным коллективами, путем полного освобождения их от налога, соответствующей политики землеустройства, кредита на хозяйственное обзаведение, вовлечение в сельскохозяйственную кооперацию».

Лишенному точного классового содержания лозунгу «создания беспартийного крестьянского актива через оживление Советов» (Сталин - Молотов), что приводит на деле к усилению руководящей роли верхних слоев деревни, нужно противопоставить лозунг создания «беспартийного батрацкого, бедняцкого и близкого к ним середняцкого актива» [3, T.4, c.128]. В 1928-1929 годах Сталин возьмет на вооружение эти предложения, и даже перевыполнит их, проводя коллективизацию.

Платформа подвергла критике проект пятилетнего плана, разработанный комиссией Госплана, особенно - «затухающие» темпы роста. Эти темпы хороши для капиталистического государства, но при централизации ресурсов в единых государственных руках - можно выжать гораздо большую скорость. И здесь Сталин прислушивается к аргументам Троцкого.

Но где взять средства на индустриальный рывок? Левые предлагали изъять средства у частных предпринимателей (возможно - ценой полного подавления частной инициативы) и направить их на ускорение темпов индустриализации и коллективизации. Это был рискованный ход. Если государственный сектор не заработает, когда частный уже разрушится, - обвалится вся экономика. Поэтому левая оппозиция предлагает относительно осторожные меры, которые, как кажется, не добивают частника до конца. Уже в 1928 году правящее большинство пойдет по этому пути, и выяснится, что полумер не хватает. Нужно решаться - или отказ от государственного социализма, или рывок к нему несмотря ни на какие жертвы общества.

В области внешней политики левые предлагали отказаться от внешнеэкономических уступок даже в условиях военной угрозы (иначе мировой рынок растворит социалистические элементы в советской экономике) и «взять курс на международную революцию» [3, T.4, c.168].

Своим противником в правящей элите левые считают аппаратно-центристскую группу Сталина, воздействующую на хозяйственное руководство (Рыкова и др.) бывших эсеров и меньшевиков, которые составляют около четверти партактива, профсоюзную верхушку Томского и ревизионистскую «школу» красных профессоров во главе с Бухариным. Чтобы исправить положение, оппозиция предлагает восстановить внутрипартийную демократию в духе последних статей Ленина и резолюции 5 декабря 1923 года. Но, эти планы вели к демократии только для партийных верхов.

А вот группа «Демократического централизма» Т.В. Сапронова и В. Смирнова Группа 15-ти - по числу подписей старых больше-виков под их платформой «Под знамя Ленина», вышедшей в июне 1927 года применила к сложившейся ситуации свои предложения, выдвинутые еще во время профсоюзной дискуссии 1921 года, когда решалось - какой быть социальной системе Советской России по окончании гражданской войны. Тогда идеи производственной демократии были похоронены под прессом ленинского авторитета. Теперь, когда производственный и государственный авторитаризм зримо вел к бюрократизации, «демократические централисты» решили напомнить партии и рабочим о своих предложениях: «Внутренний распорядок на фабрике должен быть изменен в сторону его демократизации. Должен быть твердо проведен курс... на усиление участия рабочей массы в управлении производством. В этих целях:

а) при назначении директоров заводов и их помощников предполагаемыми высшими хозяйственными органами кандидатуры должны становиться на обсуждение общих или цеховых собраний рабочих, которые могут выдвигать и собственные кандидатуры. Окончательное назначение может быть сделано лишь после такого обсуждения, на основании учета отношения рабочих к выдвигаемой кандидатуре и предложений общих собраний;

б) при директоре завода должно быть создано постоянное совещание из высшей администрации, представителя производственного совещания и представителей рабочих, выбираемых на общих собраниях рабочих. Решения этого совещания не являются обязательными для директора, но все основные вопросы деятельности предприятия должны обсуждаться на нем так, чтобы выборные от рабочих были вполне в курсе дел предприятия, а администрация знала отношение рабочих к проводимым мероприятиям. Та же система должна быть проведена и в крупных цехах;

в) вместо теперешней пестроты в организации производственных совещаний, должна быть всюду проведена выборность этих совещаний и подотчетность рабочим. Работа их должна быть теснейшим образом связана с работой упомянутых выше постоянных совещаний при директоре завода» [3, T.3, c.160].

Сапронов и его сторонники были настроены в отношении Сталина гораздо категоричнее. Они критиковали осторожность Троцкого. Впоследствии оказалось, что Сталин под давлением обстоятельств легко может отказаться от «термидорианской» экономической политики. Для части троцкистов это станет сигналом для примирения с ним. Но «демократические централисты» оказались дальновиднее в другом - «полевение» Сталина не остановит бюрократического «перерождения». В этом отношении Сталин, даже проводя левую экономическую политику, остался правым, «термидорианцем» и даже «бонапартистом» Бонапартизм - Со времени Наполеона I Бонапарта и особенно Наполеона III так называлась раз-новидность автократии, неограниченной власти какого-либо вождя, проводящего поли-тику лавирования между противоборствующими сторонами., ибо содействовал усилению раскола общества на классы, укреплению бюрократической системы.

«Объединенная оппозиция» отмежевалась от «слишком» демократических предложений 15-ти, но с оговоркой: «Мы держимся того мнения, что платформа 15-ти должна быть напечатана в партийной печати, как это всегда делалось при Ленине». Впрочем, пока не была опубликована и платформа «Объединенной оппозиции».

2.5. Подавление левых большевиков

Сталин понимал, что в условиях, когда оппозиция оказывается права в споре о стратегии большевизма, когда вот-вот придется принять ее предложения почти по всем экономическим и внешнеполитическим вопросам, чисто политическими методами проблему борьбы за лидерство не решить. Распространение оппозиционных материалов лишало правящую группу монополии на прессу, возможности клеветнически интерпретировать лозунги оппозиции. Партактив мог понять, что его обманывают. Троцкистам со временем удалось бы сагитировать партию, особенно по мере дальнейшего углубления кризиса.

И начались обыски на квартирах рядовых троцкистов. Был разгромлен центр перепечатки троцкистских материалов. Было объявлено, что обнаружена подпольная троцкистская типография.

ГПУ арестовало неких Щербакова и Тверского, которые обсуждали с бывшим врангелевским офицером возможность организации военного переворота и приобретение типографского оборудования. Планы эти явно противоречили друг другу, скорее всего недовольные обсуждали разные варианты борьбы с советской властью. Но им не повезло - офицер был агентом ГПУ. Теперь можно было «связать» через «типографское оборудование» два следа - белогвардейский и троцкистский. Обвинения большевиков в политической уголовщине в СССР еще не звучали. Троцкисты тут же напомнили о том, как Временное правительство обвиняло большевиков в организации путча на немецкие деньги (среди обвиняемых тогда были Троцкий и Зиновьев), а также о методе «амальгамы», применявшемся «термидорианцами» во время Французской революции. На самом деле этот метод, заключавшийся в объединении в одном процессе обвиняемых революционеров и контрреволюционеров, был опробован как раз якобинцами, т.е. левыми. Но троцкисты упоминали именно нужную им аналогию.

Тем временем сталинцы Сторонники позиций Сталина выдвинули еще более тяжкое обвинение... Выступая 26 октября, Молотов заявил: «Оппозиция воспитывает в своей среде некоторые такие элементы, которые готовы на любые способы борьбы с партией. Поэтому заострение борьбы на личных нападках, на травле отдельных лиц может служить прямым подогреванием преступных террористических настроений против лидеров партии». В 1927 году эта «бомба» не взорвалась. Она продолжала лежать до 1934 года.

В то же время бюрократия сплотилась, отобрала у оппозиции часть лозунгов, оппозиционеров снимали с постов, а некоторых и арестовывали. Несмотря на то, что документы оппозиции по-прежнему распространялись под грифом «Только для членов ВКП(б)", левые и правые уже действуют как две партии. На стороне одних - недовольный НЭПом беспартийный рабочий актив, на стороне других - беспартийные спецы.

Сталина понял, что дальнейшее затягивание раскола приносит ему одни минусы.21-23 октября 1927 года объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) снова обсуждал персональные дела Троцкого и Зиновьева. Пленум, осудил линию оппозиции и исключил Троцкого и Зиновьева из состава ЦК.22 октября, сразу после исключения вождей оппозиции из ЦК, остальные оппозиционные члены ЦК и ЦКК заявили: «Это есть прямая попытка поставить XV съезд перед актом раскола». Они обещали и дальше вместе с исключенными товарищами отстаивать дело ленинской партии «против оппортунистов, против раскольников, против могильщиков революции». «Могильщики» - слово, больно задевшее Сталина. Он уже принял политическое решение раздавить оппозицию, как в свое время раздавили меньшевиков - тюрьмами и ссылками.

Разгром оппозиции произошел на XV съезде ВКП (б) 2 - 19 декабря 1927 года. Оппозиционеры были представлены на съезде несколькими делегатами с совещательным голосом, которых подвергли показательной идеологической «порке». При выступлении Каменева и Раковского их постоянно перебивали, не давали говорить, оскорбляли, обвиняли в предательстве партии. Рыков и Томский требовали ареста оппозиционеров. Оппозиция был обречена на поражение, потому что не мыслила себя вне партии. По утверждению Троцкого, уже после 7 ноября «единственной заботой Зиновьева и его друзей стало теперь: своевременно капитулировать» [3, с.285]. Но и задачи троцкистов пока не очень отличались.10 декабря съезд получил отдельные послания троцкистов (Раковский, Муралов и Радек) и зиновьевцев (Каменев, Бакаев, Евдокимов и Авдеев). Они были почти одинаковыми, в них излагались просьбы сохранить хотя бы свои взгляды, при условии роспуска фракций. Сталин уже не верил таким заявлениям.

XV съезд ВКП(б) пришел к выводу, что «оппозиция идейно разорвала с ленинизмом, переродилась в меньшевистскую группу» [30, с.264], и исключил из партии 75 лидеров Объединенной оппозиции и 15 «демократических централистов». 19 декабря зиновьевцы попросились назад, но съезд предложил им обращаться в свои парторганизации в индивидуальном порядке. Исключенные из партии оппозиционеры были отправлены в ссылку, как социал-демократы начала XX века.16 января 1928 года. Троцкий был выслан из Москвы в Алма-Ату. Возможности для легального действия у видных оппозиционеров больше не было, на свободе осталось не много активных троцкистов. Рабочий класс не заступился за левую оппозицию - дальше простого интереса к ее мнению дело не пошло.

Оппозиция потерпела поражение в легальной борьбе. Но она не признала поражения своих идей, тем более что многие из них уже брались на вооружение победителями. Левая оппозиция сохранила и часть своих подпольных структур. Ее активисты, несмотря на угрозы арестов, продолжали распространять листовки, а в одиннадцатую годовщину Октябрьского переворота снова провели демонстрации в нескольких городах страны. После массовых арестов троцкистов в Киеве оставшиеся на свободе товарищи устроили еще и демонстрацию перед ОГПУ - первую демонстрацию коммунистов против репрессивных органов СССР. Троцкий рассылал из ссылки сотни писем как ссыльным, так и остававшимся на воле товарищам. Он готовился к новым боям, не сомневаясь, что кризис НЭПа заставит партию принять его программу.

ГЛАВА III. ПРАВЫЙ УКЛОН

3.1. Скрытая борьба в Политбюро

Не прошло и двух недель со дня окончания XV съезда, осудившего троцкизм и фракционность, как в Политбюро вновь разгорелась внутренняя борьба. Очередная неудача хлебозаготовок поставила страну на грань голодных бунтов и окончательно убедила Сталина в том, что модель НЭПа, оправдавшая себя в короткий период 1924-1925 годов, не в состоянии дать неповоротливой индустриально-бюрократической машине достаточно средств, чтобы построить мощную индустрию. У крестьян был лишний хлеб, который они не могли обменять на качественные промтовары за отсутствием последних. На просьбы руководителей отдать хлеб добровольно крестьяне отвечали издевками. Дефицит хлебозаготовок составил около 100 миллионов пудов.

Для индустриального рывка нужен был хлеб, и Сталин решил взять его старыми опробованными военно-коммунистическими методами.6 января 1928 года от имени Политбюро сталинский секретариат выпускает чрезвычайные директивы местным парторганизациям - специальные заградительные отряды блокируют хлебопроизводящие районы и отбирают хлеб. Начинает активно применяться статья 107 Уголовного кодекса о «спекуляции» хлебом, под которую подводили и попытки реализовать хлеб рыночным путем.

Чрезвычайные меры, по существу заимствованные у оппозиции, дали хлеб в 1928 году, но отбили у крестьян желание производить его излишки. Производство хлеба упало.

Действия Сталина вызвали острый конфликт в руководстве. Противники сталинских методов - главный редактор «Правды» Н. Бухарин, председатель СНК А. Рыков и руководитель профсоюзов М. Томский с февраля стали критиковать Сталина на заседаниях руководящих органов. Они указывали на крестьянские восстания, вспыхнувшие вслед за действиями продотрядов. Было ясно, что крестьян уже не удастся застать врасплох, что они произведут меньше хлеба, спрячут излишки.

Резкие споры развернулись и по поводу планов роста промышленности. Какие темпы роста выдержит крестьянство? Уже в марте дошло до того, что Рыков попросился в отставку, но это вызнало решительные возражения у всех членов Политбюро.

Первое время конфликт в руководстве развивался подспудно. Агитационная машина начала критику «правого уклона» в партии. По именам «правых уклонистов» никто не называл, и даже руководитель партийной пропагандистской машины Бухарин усердствовал в критике этого таинственного уклона, чтобы никто не заподозрил его в правизне. Объединенный пленум ЦК и ЦКК 6-11 апреля 1928 года принял компромиссные резолюции, которые, с одной стороны, констатировали, «что указанные мероприятия партии, в известной своей части носившие чрезвычайный характер, обеспечили крупнейшие успехи в деле усиления хлебозаготовок», а с другой - осудили сопровождавшие столь успешную чрезвычайную кампанию «извращения и перегибы, допущенные местами со стороны советских и партийных органов», которые «фактически являются сползанием на рельсы продразверстки» [30, с.318]. ЦК обещал, что чрезвычайные меры не повторятся.

Но секретариат ЦК выпустил директиву об усилении кампании хлебозаготовок. Для ее проведения нужно было сломить сопротивление сельских верхов. Было принято обращение ЦК «За социалистическое переустройство деревни», которое допускало раскулачивание - уничтожение богатых хозяйств, раздачу их имущества беднякам и выселение кулаков.

Фактическое продолжение военно-коммунистической, «троцкистской» политики не могло не вызвать обострение споров в Политбюро. И дело было не только в хлебе. Ознакомившись с экспортным планом, Бухарин возмущенно писал Сталину: «Мы, при товарном голоде в стране, заставляем промышленность работать на экспорт». Вместо этого Бухарин предлагает «форсировать индустриализацию, работая на внутренние рынки» [26, Т.2, с.6]. Но как форсировать индустриализацию без экспорта? Если какие-то советские промтовары сохраняют конкурентоспособность на внешних рынках, то зачем продавать их крестьянам за хлеб, который тоже идет на экспорт. Экспорт - это возможность приобрести столь необходимые для индустриализации технологии. Товарный голод в стране все равно не преодолеть без индустриализации.

Сталин предпочитал согласовывать разногласия с Бухариным тет-а-тет, не вынося их на более широкий круг руководителей. Он сравнивал их союз с Гималаями, в то время как остальные лидеры - пигмеи. Разумеется, эти слова, даже сказанные в шутку, не предназначались для ушей «пигмеев». Но в момент одного из споров Бухарин их пересказал, что тут же вызвало скандал. После этого Сталин уже не пытался договориться о чем-либо с Бухариным в частном порядке.

Бухарин в частных разговорах стал называть Сталина «представителем неотроцкизма» [29, c, 347], а Сталин в своих выступлениях атаковал неведомого пока врага: «Есть люди, которые усматривают выход из положения в возврате к кулацкому хозяйству... Фокус, достойный реакционеров».

«Реакционер» не замедлил явиться. Заместитель министра финансов М. Фрумкин разослал членам ЦК письмо, в котором предложил прекратить разрушительные удары по зажиточным хозяйствам, да и против кулаков бороться только экономическими мерами. Это письмо возмутило Сталина - впервые его меры критиковались письменно. «Основная ошибка Фрумкина состоит в том, что он видит перед собой только одну задачу, задачу поднятия индивидуального крестьянского хозяйства, полагая, что этим ограничивается, в основном, наше отношение к сельскому хозяйству» [8, Т.11, с.122].

Позиция Фрумкина незначительно отличалась от официальной, но он дерзнул сформулировать ее самостоятельно в письмах в ЦК. Поэтому именно его избрали на роль «правого уклониста», называемого по имени. Быть похожим на Фрумкина теперь стало политически опасным. Рыков пытался вывести в роли «правого уклониста» бывшего троцкиста Шатуновского. Но фигура Шатуновского была столь малозначительной, что ход Рыкова не удался. Пальму первенства в «правом уклоне» Сталин вручил именно Фрумкину, обвинив его в проведении буржуазно-либеральной идеологии, в стремлении обеспечить беспрепятственное развитие кулака. Сталин сильно исказил позиции Фрумкина, что тот легко доказал в ответном слове на ноябрьском пленуме ЦК. Фрумкин выступал против раскулачивания, но не против ограничения экономической свободы кулака и налогового давления на него.

Для повышения производительности труда в условиях того времени было необходимо высокопродуктивное сельское хозяйство. И оно возникало в индивидуальном секторе. Но фермер не устраивал большевиков как лидер деревни. Крупное хозяйство должно принадлежать не своевольным крестьянским верхам, а колхозам, контролируемым партией. Сталин считал, что «нужно добиваться того, чтобы в течение ближайших трех-четырех лет колхозы и совхозы, как сдатчики хлеба, могли дать государству хотя бы третью часть потребного хлеба» [26, c.5]. Эти планы казались очень смелыми в начале 1928 года и правоопортунистическими в конце 1929 года. Бухарин был не против коллективизации, но ведь она должна была быть сугубо добровольной, чтобы крестьяне трудились на коллектив лучше, чем на себя. Для этого нужна техника, которой пока нет: «Нас не вывезут колхозы, которые будут еще только «строиться» несколько лет. Оборотного капитала и машин мы им не сможем дать сразу» [44, с.38]. Бухарину и в голову не могло прийти, что колхозы можно строить без всяких оборотных средств, волевым образом меняя социальные отношения на селе. Поэтому, несмотря на критику Фрумкина Сталиным, Бухарин фактически солидаризировался с ним на июльском пленуме ЦК. Он не знал главного сталинского секрета - крупное некапиталистическое хозяйство Колхозы можно было сделать преобладающим на селе очень быстро.

С согласия Бухарина в стране набирала силу критика «правого уклона». Сначала его искали в низах, среди «стрелочников», чтобы парировать упреки левой оппозиции и стоявшей за ней массы недовольных бюрократизмом, нэпманами, грубыми нарушениями социальной справедливости.

Были сняты со своих постов около тысячи партийных руководителей. Все бы хорошо, но это «перерождение» увязывали с правым уклоном. Таким образом, идейное течение смешали с партийно-бюрократической уголовщиной. Идеолог Московской парторганизации Н. Мандельштам выступил 11 августа в «Правде» с защитой разномыслия, призвал «не бояться самого слова «уклон», дискутировать, но не преследовать «уклонистов». Статья была немедленно раскритикована, и руководство Московской организации отмежевалось от своего заведующего отделом агитации и пропаганды. Это облегчило Сталину разгром отмежевавшихся - ведь у них долго работал «примиренец с уклонизмом».

Другой удар Сталин нанес по «школе Бухарина». Решение это Сталин принял не случайно. Он знал, что его собственная сила заключена в личном секретариате. И, заподозрив Бухарина в создании такого же «секретариата», Сталин начал уничтожать его [51, с.15]. «Красные профессора» из «школы Бухарина» перемещались с ключевых идеологических должностей.

На новом пленуме ЦК 4-12 июля борьба между правыми и сталинистами практически не вырвалась на поверхность. Каждая из сторон действовала осторожно, опасаясь прослыть «фракцией».

К середине 1928 года наметилось некоторое согласие между сторонниками осторожного поворота «влево» (Бухарин) и более радикального и последовательного проведения того же курса (Сталин). Но непоследовательность Бухарина делала его позицию слабой, в то время как события требовали решительных действий.

Время после июльского пленума Сталин активно использовал в борьбе за умы большевистских лидеров. Даже те из членов Политбюро, кто склонялся к сохранению НЭПа до последней возможности, под давлением Сталина меняли свою позицию. Легче всего было «уломать» старых друзей Сталина - Ворошилова и Орджоникидзе. Калинин, отличавшийся прокрестьянской позицией, тоже в конце концов встал на сторону Сталина.

Готовясь к новому столкновению, Сталин действовал с помощью политической интриги, «подставляя» Бухарина. Поскольку Бухарин после падения Зиновьева считался лидером Коминтерна, то на VI Конгрессе Интернационала были приняты за основу его тезисы о международном положении и задачах Коминтерна. Однако делегация ВКП(б) снова стала обсуждать тезисы и подвергла их критике, что было подлинным скандалом. Бухарин доказывал, что не стоит ожидать падения «капиталистической кривой» и, следовательно, компартии должны придерживаться более умеренного курса. Против этой идеи Бухарина выступил Ломинадзе, пророчивший новый революционный подъем. Большинство делегатов поддержало линию «делегации ВКП(б)", то есть Сталина.

В результате Бухарин был унижен и так возмущен, что просил об отставке. Но Сталин был против спокойного ухода противника в тень, откуда можно критиковать проводимую в трудных условиях политику.

Бухарин пытался доказать, что не он, а его противники являются «правыми». Он пытался «размыть» понятие правого уклона, отождествив его не с учетом мнения крестьян («мелкой буржуазии»), а с бюрократизмом: «не отмечены важнейшие правые уклоны» [26, Т.3, с.8]. Бухарин показывал Сталину, что в случае продолжения полемики он готов перенести огонь обвинений в «правом уклоне» на него. Тем более, что постановления XV съезда партии и последующих пленумов выдержаны вполне в бухаринском духе. Но Бухарин не решился возглавить борьбу с «правым уклоном» с троцкистских политических позиций, потому что тогда нужно было бы бросать прямой вызов чиновничеству. А вот Сталин в конце концов решился ударить по «правому уклону» с троцкистских экономических позиций, подведя под это обвинение Бухарина и его сторонников.

3.2. Рискованные игры оппозиционеров

Почему Сталин, поддерживавший Бухарина в борьбе против Троцкого, вдруг стал переходить на позиции, близкие троцкистским? В 20-е годы Сталин еще не был стратегом и доверял Бухарину как идеологу. Так продолжалось до 1928 года. Идеи Бухарина казались логичными: постепенно растущее хозяйство крестьян-середняков дает достаточное количество ресурсов, чтобы развивать легкую промышленность, производящую нужные крестьянам товары. Заказы легкой промышленности в свою очередь обеспечивают развитие тяжелой промышленности. Развитие тяжелой промышленности (металлургия, машиностроение и др.) обеспечивает модернизацию всей промышленности, техническое переоснащение сельского хозяйства. В результате - равновесие развития сельского хозяйства и промышленности, изобилие товаров. На этой основе должно хватить ресурсов и на оборону, и на строительство передовых предприятий, и на сотни тысяч тракторов. На практике оказался прав Троцкий, который критиковал построения Бухарина как утопичные. То, что предлагал Бухарин, было выгодно для крестьянского большинства страны, но заводило политику большевиков в тупик. Зажиточные слои, которые при выгодной конъюнктуре могли завалить страну товарным продовольствием, не хотели расширять производство в условиях товарного дефицита. Вот-вот из-под влияния коммунистов могли выйти рабочие массы, недовольные дефицитом продовольствия. Начатые стройки могли превратиться в бесконечный долгострой - из-за нехватки ресурсов. Сталин чувствовал себя обманутым. Ему нужно было самому искать стратегию выхода из сложившегося положения. Признать правоту Троцкого было нельзя - это открывало Льву Давидовичу дорогу к возвращению во власть, что Сталин считал недопустимым. Троцкий не мог работать под руководством Сталина, а его «демократические» идеи Сталин считал разрушительными. Но заимствовать часть идей Троцкого Сталин считал вполне возможным.

Оппозиция все еще оставалась важной силой, располагала сотнями опытных агитаторов и организаторов, которых так не хватало партии. Оппозиционеры продолжали распространять листовки, в которых протестовали против репрессий и правого курса. Значительная часть партийного актива втайне сочувствовала Троцкому и другим левым. Пока обстановка была неустойчивой, левые могли стать решающей гирькой на весах.

Свою ссылку оппозиционеры считали временной и активно искали пути возвращения. Правда, сами условия ссылки ставили под угрозу надежды на возвращение к политической жизни. Можно было не дожить до возвращения, как случилось в свое время с народовольцами. Особенно беспокоила оппозиционеров болезнь Троцкого, который страдал в Алма-Ате от малярии.

Оппозиционеры считали, что без них партия не справится с социальным кризисом, доведет дело до катастрофы, напоминающей обстановку гражданской войны. Каменев, который вместе с Зиновьевым и своими сторонниками стучался назад в партию, видел необходимость смены партийного руководства в момент кризиса. Без старых лидеров ВКП(б), по его мнению, не могла проводить левый курс компетентно. В воздухе снова повеяло военным коммунизмом.

Оппозиционеры внимательно следили за начавшейся борьбой между правыми и Сталиным, и их симпатии были на стороне последнего. По существу, он превращался в троцкиста. Они понимали - кризис НЭПа породил мощный социальный процесс, направленный против имущественных элит. Его может возглавить или Сталин, или Троцкий. И если они потерпят поражение, рухнет сама большевистская диктатура. Троцкисты готовы вернуться в партию после того, как ее лидеры признают правоту левых. Зиновьев и Каменев считают, что ждать нельзя, нужно поддержать наметившийся левый поворот изнутри. Пока Зиновьев и Каменев ждали ответа на их просьбу о восстановлении в партии, зиновьевцы вели подготовительную работу в парторганизациях.

Переход Сталина на полутроцкистские позиции породил у Бухарина опасение, что «левые» могут объединиться со Сталиным в борьбе против «правых». Бухарин, как и левые оппозиционеры, недооценивал способности Сталина и думал, что он не сможет управлять страной сам, без сильных идеологов и опытных политиков. Раз речь идет о разрыве Сталина с Бухариным и Рыковым, их нужно кем-то заменить. А таких же крупных фигур в окружении Сталина не было. Не собирается ли Сталин привлечь к работе вождей левой оппозиции, с которыми он сблизился идейно? Желая предотвратить этот гипотетический поворот, Бухарин встретился с Каменевым и довольно откровенно изложил ему подноготную борьбы в Политбюро. Каменев тщательно зафиксировал все сказанное. Бухарин говорил, что «разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезнее всех бывших разногласий с Вами» [26, Т.4, с.560]. Он считал, что в условиях возникшего равновесия обе стороны будут апеллировать к оппозиции. Но это возможно при равенстве сил, а Бухарин признает, что Ворошилов, Орджоникидзе и Калинин уже «изменили» ему. Бухарин обвинял Сталина в том, что он - «беспринципный интриган, который все подчиняет сохранению своей власти». Они к этому времени уже разругались с ним до обвинений друг друга во лжи.

Бухарин то утверждал, что линия Сталина будет бита, то признавался, что он в трагическом положении, за ним ходит ГПУ. На Каменева еще формально полновластный коммунистический лидер произвел «впечатление обреченности» [26, Т.4, с.562]. Обращение Бухарина к Каменеву уже само по себе было жестом отчаяния, так как по своим взглядам в это время левые были гораздо ближе к Сталину. Жизнь снова сблизит левых и правых оппозиционеров только после того, как сталинские преобразования дадут результаты - в 30-е годы. А пока и левые, и правые боролись за место под солнцем рядом со Сталиным.

В условиях «полевения» Сталина вожди оппозиции, причем уже не только Зиновьев и Каменев, но и Преображенский, Радек и Пятаков, были готовы к примирению с ним. После того как партия, по сути, приняла троцкистскую экономическую программу, оппозиционеры думали вернуться в партию торжественно, с развернутыми знаменами. Но нет, Сталину не нужна была «союзная армия» в партии. Он был готов принять троцкистов назад в партию только через покаяние. Лишь бы они не претендовали на авторство новой политики и, следовательно, - высшую власть. В июне 1928 года начали принимать в партию зиновьевцев, которые, впрочем, продолжали «просить совета» у Зиновьева.

Оппозиционеров восстанавливали в партии, возвращали в Москву. Каменев был восстановлен и затем назначен начальником Научно-технического управления ВСНХ. Зиновьев, восстановленный в партии, стал ректором Казанского университета, а затем введен в редакцию теоретического органа ВКП(б)"Большевик», сотрудничал в «Правде». Пятаков стал заместителем председателя, а с 1929 года - председателем Госбанка. Преображенский, Радек и Смилга готовили «разрыв с троцкизмом», о котором объявили 10 июля 1929 года.И. Смирнов и его сторонники сначала попытались отделаться заявлением об общности взглядов с нынешним руководством. Не прошло, пришлось переписывать заявление несколько раз в духе покаяния, и только в октябре оно было признано приемлемым Политбюро. Стали возвращать раскаявшихся троцкистов из ссылок, предоставлять им работу в соответствии с квалификацией. Не желавший каяться Троцкий в этих условиях становился лишней фигурой - 10 февраля 1929 года его выслали из СССР. А бывшие троцкисты стали верхушкой слоя спецов. Но только те, кто покаялся. Остальных продолжали арестовывать.

Сталин не доверял вернувшимся в партию оппозиционерам. Идейно они теперь были ближе. Но что будет завтра, когда потребуется новый крутой поворот. Их фракция будет решать - поддерживать Сталина или голосовать против него. Они каются, но это неискренне. В 1928 году Сталин говорил Зиновьеву: «Вам... вредят даже не столько принципиальные ошибки, сколько... не прямодушие... » [2, с.493]. Сталин уже понял, что ошибки совершал Бухарин, а не Зиновьев. Но вот «не прямодушие», фракционная интрига, исходящая от Зиновьева, мешала его возвращению в руководящую группу, которая теперь должна была строго подчиняться именно Сталину, а не аргументам в споре.

Еще меньшее значение Сталин придавал теперь аргументам непартийных специалистов. Если для левой оппозиции поворот Сталина к троцкистской программе был идейной победой, то для спецов - поражением. Форсирование темпов индустриализации, по их мнению, вело к экономической катастрофе, и они продолжали по привычке убеждать своих начальников в недопустимости темпов роста промышленности, предлагавшихся сторонниками Сталина. «Затухающая кривая», на которую были рассчитаны предложения спецов, была отвергнута, темпы роста, предлагавшиеся прежде, осуждены как «плюгавенькие». Сложные подсчеты оптимального экономического роста, произведенные бывшими меньшевиками А. Гинзбургом и Я. Гринцером, были отклонены.

Аргументы спецов с доверием воспринимались Рыковым, который привык опираться на их знания при решении сложных экономических вопросов. Председатель ВСНХ В. Куйбышев, близкий Сталину, относился к предложениям спецов скептически. Что касается самого Сталина, то, как говорил М. Владимиров, «по мнению товарища Сталина, все наши специалисты, и военные, и штатские, воняют как хорьки, и чтоб их вонь не заражала и не отравляла партию, нужно их всегда держать на приличном от себя расстоянии» [17, с.278]. Сквозь сталинскую грубость проступает реальное опасение: воздействие спецов заразительно, они могут «заразить» большевиков своими социал-демократическими взглядами.

В 1928 году по спецам был нанесен сильный удар. ГПУ «разоблачил» в г. Шахты (Донбасса) заговор специалистов-«вредителей». На публичном процессе многие обвиняемые сознались во «вредительстве». Это зловещее слово ассоциировалось с организацией катастроф, следствию же не удалось найти жертв. Шахтинское дело получило широкое освещение, хотя было далеко не первым в своем роде. Вредителей время от времени разоблачали и при Дзержинском.

Шахтинское дело не вызвало возражений ни у кого из большевистских лидеров. То, что старые специалисты недолюбливали советскую власть и ждали реставрации - не было секретом. При этом граница между ошибками в работе, разгильдяйством и вредительством была размытой.

3.3. Столкновение стратегий

Активизация «левых» настроений происходила в условиях, когда кризис старой политики становился все более очевидным. И это усиливало споры в руководящем ядре ВКП(б).

Каков был план Бухарина и его сторонников? Бухарин признал, что лидеры партии запаздывали с осознанием новых задач, которые поставил перед страной «реконструктивный период» (то есть модернизация промышленности). Нужно быстрее готовить своих спецов (шахтинское дело, результаты которого Бухарин не подвергал сомнению, показало опасность использования старых спецов), нужно ускорить коллективизацию и создание совхозов, нужно организовать техническую базу не хуже, чем у американцев. Рассказав о первых успехах «реконструктивного периода», Бухарин с тревогой обнаруживает, что советское хозяйство в «вогнутом зеркале» повторяет кризисы капитализма: «там - перепроизводство, здесь - товарный голод; там спрос со стороны масс гораздо меньше предложения, здесь - этот спрос больше предложения» [13, с.394]. Преодолеть кризис можно, установив правильные пропорции хозяйственного развития. Эту задачу должен решить план. Но Бухарин напоминает, что еще в своей полемике с Преображенским предупреждал: «Нельзя переоценивать планового начала и не видеть очень значительных элементов стихийности» [13, с.397]. Приходится подстраиваться под стихию, направляя ее в нужное государству русло. «В своей наивности идеологи троцкизма полагают, что максимум годовой перекачки из крестьянского хозяйства в индустрию обеспечивает максимальный темп развития индустрии вообще. Но это явно неверно. Наивысший длительно темп получается при таком сочетании, когда индустрия поднимается на быстро растущем сельском хозяйстве» [13, с.399]. Так прямо «наивные» троцкисты не формулировали мысль, с которой спорит Бухарин. Но теперь именно эту идею отстаивает Сталин. На практике не получается быстрого роста сельского хозяйства.

Бухарин не может открыто спорить со Сталиным, поэтому он спорит с Троцким (благо, тот не может ответить в прессе). Сталин считал сильнее свою позицию, понимая, что она ближе если не «спецам», то большинству партийных чиновников. Генсек лично собрался дать отпор идеям, изложенным Бухариным. Но рукопись Сталина осталась неоконченной. По мнению В.П. Данилова, О.В. Хлевнюка и А.Ю. Ватлина, «ответ на уровне конкретного анализа экономических проблем не получился, оказался Сталину не по плечу» [22, Т.3, с.12]. Это сомнительно. Позднее Сталин будет развернуто спорить с Бухариным, в том числе и по конкретным экономическим проблемам. Его аргументы будут лучше убеждать членов ЦК, чем аргументы Бухарина. Свои аргументы Сталин изложил в развернутой речи на ноябрьском пленуме ЦК. Но именно в этой речи он «заступился» за Бухарина, противопоставив взгляды, изложенные Бухариным, идеям «правого уклониста» М. Фрумкина.

Сталин не считал целесообразным осенью 1928 года разворачивать открытую дискуссию. Он прекрасно понимал, что в компартии побеждает не тот, кто скажет больше, а тот, за кем останется последнее слово. Наступление на правых началось не с прямой атаки, а с длительной артподготовки, с организационного разгрома структур, на которые опирались правые.

ГЛАВА IV. УКРЕПЛЕНИЕ ПОЗИЦИЙ СТАЛИНА В ПАРТИЙНО-ГОСУДАРСТВЕННОМ РУКОВОДСТВЕ СТРАНЫ

4.1. Аппаратное наступление и политика отставок

Сталин развернул наступление на организации, в которых преобладали сторонники правых. Пропагандистская машина партии, раньше служившая инструментом в руках Бухарина, теперь была переналажена против него.

Началось наступление и на союзника Бухарина, первого секретаря Московской парторганизации Н. Угланова, который продолжал критиковать новую продовольственную политику, опровергая оптимистичные утверждения сталинской фракции. Главную задачу в области идеологической борьбы Угланов видел в борьбе «против проникновения отравленной философии оппозиции в наши ряды». А ведь взгляды, подобные идеям левых, высказывали лидеры Политбюро, которые настаивали на приоритете борьбы с «правым уклоном»! «Разоблаченный» правый уклонист Мандельштам, выступая на пленуме МК и МГК, продолжал развивать идеи о длительности перехода к социализму: «Вся эта огромная масса трудностей, которую мы переживаем, есть длительная полоса».

Битва за Москву стала решающим этапом борьбы между сталинской фракцией и правыми. На этот раз Сталин решил действовать с помощью демократии, натравив на Угланова партийные низы, недовольные НЭПом.

В это время три правых члена Политбюро, Бухарин, Рыков и Томский, подали в отставку. Они утверждали, что в таких условиях невозможно работать. Сталин успокаивал и в то же время убеждал, метод отставок - не большевистский. Нельзя шантажировать товарищей отставкой. Надо решить дело по-хорошему. Орджоникидзе, не понимавший принципиальности разногласий между Сталиным и Бухариным, пытался «сделать все возможное, чтобы их помирить» [44, с.58]. В результате Рыков и Томский взяли заявления назад. Открытая дискуссия между сторонниками Сталина и правыми не развернулась. Бухарин, не взявший заявление об отставке назад, счел за лучшее уклониться от участия в пленуме, но написал проект резолюции, который лег в основу проекта Политбюро. В своем проекте Бухарин и поддержавший его Рыков выступали за форсированные темпы индустриализации. Проект лишь предлагает «сузить фронт» строительства тяжелой промышленности (уменьшить количество планируемых заводов), чтобы сэкономить средства и время строительства. Но уже в этом документе эта экономия сводится на нет, так как предлагается обратить особое внимание и на черную металлургию, и на сельскохозяйственное машиностроение, и о текстиле не забыть [26, Т.3, с.601]. «Фронт строительства» снова расширяется, а при обсуждении на пленуме, когда руководители ведомств и регионов стали лоббировать «свои» стройки, об экономии стало говорить и вовсе невозможно. Каждый делегат хотел «пробить» свой проект, а при экономии - все планы отложат на неопределенный срок.

Ведомственные интересы, ажиотаж великих строек и связанного с ним почета, экономической власти и мощи - определяли настроение партийной элиты в это время.

На ноябрьском пленуме доклады о хозяйственных задачах читали сразу три человека: председатель Совнаркома А. Рыков, председатель Госплана М. Кржижановский и председатель ВСНХ В. Куйбышев. Резких различий между докладами не было, но сам факт выдвижения трех содокладчиков подтверждал - в большевистской партии идет борьба.

Конфликт в Политбюро на пленуме не вырвался на авансцену. Рыкова критиковали чуть больше, чем других докладчиков, но достаточно корректно. В некоторых вопросах его поддерживали и «не правые» руководители.

Рыков еще ведет себя как один из хозяев партии, берет под защиту от обвинений в «правом уклоне» московскую организацию (там только «примиренчество», с этим и Сталин согласен), от обвинений во фракционной работе - Фрумкина (он ошибается, но хороший специалист, не надо его увольнять). Рыков уверенно отражает нападения.

Пленум утвердил напряженный бюджет, который должен был вырасти на 20% при росте национального дохода только на 10%. Темпы индустриального строительства должны были быть сохранены (речь не шла об их быстром росте). Резолюция пленума ставила задачу «борьбы на два фронта - как против правого, откровенно оппортунистического уклона, так и против социал-демократического, троцкистского, «левого», т.е. по существу тоже правого, но прикрывающегося левой фразой, уклона от ленинской линии» [30, Т.4, с.382].

Резолюция, как казалось, свидетельствовала о компромиссе между Сталиным и правыми. Но ситуация не терпела компромиссов, должен был быть выбран или один путь развития страны, или другой. И Сталин продолжил наступление на своих противников.

Сталин, изо дня в день наращивавший свои позиции, все еще не был уверен, что открытое, публичное столкновение принесет победу именно ему. Не дрогнет ли ЦК под действием речей Бухарина и Рыкова - официально самого компетентного в экономике человека? Поэтому, по словам Бухарина, после ноябрьского пленума «были созданы две «линии»: одна - словесные резолюции, другая - это то, что проводилось на деле» [26, Т.4, с.569]. Компромиссные резолюции не выполнялись, Сталин готовил индустриальный рывок. Бухарин же продолжил иносказательную критику Сталина, напомнив ему о ленинском «завещании». Свой доклад на траурном заседании 21 января 1929 года по поводу пятой годовщины со дня смерти Ленина Бухарин так и назвал - «Политическое завещание Ленина». Обобщая последние статьи Ленина (о его письме к съезду открыто речь не шла), Бухарин напоминает, что именно Ленин заложил основы стратегии, которую теперь отстаивает Бухарин. Необходимо «зацепить «наше дело» за частные интересы крестьянина» [13, с.429], а не наносить удары по этим интересам. Имея в виду сталинские планы, Бухарин цитирует Ленина: «Надо проникнуться спасительным недоверием к скоропалительно-быстрому движению вперед, ко всякому хвастовству и т.д. » [13, с.433].

Для Сталина Бухарин оставался опасным идеологическим противником. Против него нужен был сильный козырь, и тут Сталину помогли троцкисты, которые распространили запись разговора Бухарина с Каменевым.

4.2. Осуждение правых

Публикация разговора Бухарина с Каменевым, подлинность которой последний официально подтвердил, позволила Сталину и большинству ЦК перейти в открытую атаку против идеологов правых с позиций борьбы с фракционностью в партии. Бухарин был уличен в тяжком партийном преступлении - попытках создать фракционный блок против Сталина. При этом гласности были преданы его резкие высказывания о Сталине и других членах Политбюро «за глаза», что выглядело очень некрасиво.

От Бухарина потребовали объяснений.30 января 1929 года он зачитал на заседании ЦКК свое заявление, в котором назвал запись Каменева с комментариями троцкистов «гнусной и провокационной прокламацией». Однако ему пришлось признать не только сам факт встречи, но и подлинность зафиксированных Каменевым слов. Бухарин утверждал, что эти фразы вырваны из контекста и поэтому их смысл искажен. Он признал встречу с Каменевым ошибкой и отверг обвинения во фракционной деятельности: «У меня нет разногласий с партией, т.е. с ее коллективной мыслью и волей, выраженных в официальных партийных резолюциях» [26, Т.4, с.572]. Такие же заявления в свое время делали и левые оппозиционеры. Но в устах Бухарина эта фраза была опасней. Ведь он был одним из авторов постановлений XV съезда и пленумов ЦК. Поэтому Бухарин мог толковать их ничем не хуже, чем Сталин.