Российско-американские отношения после окончания холодной войны

По мнению Бжезинского, ключевые позиции в предотвращении угрозы реставрации Российской империи на постсоветском геополитическом пространстве кроме Украины занимают Азербайджан и Узбекистан. Азербайджан играет важную роль в контроле над добычей и маршрутами транспортировки каспийской нефти. Бжезинский был среди сторонников южного маршрута такого нефтепровода с выходом на турецкий порт Джейхан, минуя территорию России. Он высказался за активное участие США в урегулировании конфликта в Нагорном Карабахе, чтобы обеспечить безопасность будущих нефтяных потоков. Подобное участие можно было бы приветствовать, если бы Бжезинский в первую очередь стремился к установлению мира и стабильности в этом регионе, но он главным образом рассматривал возможность вытеснения оттуда России. В конце 1990-х гг. Бжезинский неоднократно говорил и писал о том, что Северный Кавказ должен существовать вне России. Пожалуй, никто из видных американских политиков и политологов, кроме него, не ставил под сомнение территориальную целостность Российской Федерации.

Третье постсоветское государство, которое выделяет З. Бжезинский, - Узбекистан. Он полагает, что Узбекистан может достичь ведущего положения в постсоветской Центральной Азии и в этом качестве противостоять «имперским» притязаниям России. По мнению американского политолога, у Узбекистана есть для этого все предпосылки, поскольку он является самым многонаселенным государством региона и обладает достаточными ресурсами. На территории Узбекистана находятся главные историко-культурные центры среднеазиатского региона, только он один из всех бывших советских республик имеет традиции государственности. В экономическом отношении Узбекистан может стать самодостаточным и независимым от России, в этом же направлении, отмечает Бжезинский, следует направлять и его политическое развитие. Американского политолога не интересует ни характер политического режима постсоветского Узбекистана, ни эффективность избранной им экономической модели. Хотя принципы построения политической и экономической системы Узбекистана не соответствуют тем, которые официальные власти США декларировали в качестве оптимальных для посткоммунистических государств, главным для Бжезинского является переориентация внешней политики этой бывшей советской республики в антироссийском направлении.

Конечно, следует различать геополитические изыскания Бжезинского и официальную позицию американского правительства. Бжезинский давно не занимал никаких официальных постов, до победы демократов на последних выборах. Но у него были единомышленники в республиканской политической элите, он сам и некоторые его ученики имеют широкие связи среди сторонников и активистов Демократической партии. Взгляды Бжезинского, который в годы холодной войны был ведущим американским советологом, специалистом по Советскому Союзу и коммунизму, свидетельствует о том, что эта война до сих пор напоминает о себе. Среди части американской политической элиты и политологического сообщества США существует предвзятое отношение к России. С этим обстоятельством необходимо считаться, когда речь идет о дальнейшем развитии отношений Российской Федерации и Соединенных Штатов Америки.

Для полноты картины приведем еще один прогноз будущей роли России и США в системе международных отношений - прогноз известного американского социолога Иммануила Валлерстайна. Его внешнеполитическая концепция часто определяется как неомарксисткая. Такая характеристика справедлива лишь в том отношении, что, подобно К. Марксу, И. Валлерстайн видит главную детерминанту политики, в данном случае международной, в экономике. В своей основе международные отношения, по Валлерстайну, есть прежде всего отношения экономические. Главная категория его анализа - «современная мир-система», несводимая к отдельным государствам. Объединяет эту «современную мир-систему» единая капиталистическая «мир-экономика», возникновение которой Валлерстайн относит приблизительно к 1500 г. Каждое государство занимает в мир-системе определенное место, изменит которое чрезвычайно трудно, а подчас просто невозможно. Логика капиталистической мир-экономики неизбежно воспроизводит деление стран мира на ядро и периферию, причем первое всегда находится в привилегированном положении по отношению ко второй. Государства входящие в состав ядра капиталистической мир-системы имеют возможность жить за счет эксплуатации периферии. Такой порядок не изменится никогда, поскольку он вытекает из самой сущности мир-экономики. Помимо государств, входящих в состав ядра или периферии, существует еще и полупериферийные государства. Эти государства не входят в состав ядра мир-системы, но и не относится целиком к периферии. Таким периферийным государством, по мнению Валлерстайна, была Россия начиная с реформ Петра I и Екатерины II. Несмотря на эти и последующие попытки реформирования, России не удалось войти в состав ядра, но одновременно она сумела избежать участи периферийных государств, ставших в большинстве колониальными придатками ведущих государств мира. Традиционнный «товар», определяющий место и роль России в мир-системе, - это ее геополитическая мощь и военная сила. Именно эти факторы заставляли считаться с Россией другие государства и позволяли ей иметь статус «сверхдержавы». Принципиально не изменили эту ситуацию и годы советской власти. Как считает И. Валлерстайн, перемены в отдельной стране или даже группе стран не способны оказать влияние на фундаментальные свойства мир-системы. Сего точки зрения, мировая система социализма была полной фикцией, поскольку определяли логику мирового экономического развития законы капиталистического рынка.

Оценки, которые дал Валлерстайн холодной войне и ее итогам, а также перспективам развития международных отношений после ее окончания, весьма оригинальны и даже экстравагантны, они резко расходятся с общепринятыми оценками. Валлерстайн считал, что пик могущества США пришелся на 1945 г., когда эта страна вышла из Второй мировой войны в качестве мирового экономического и политического лидера. США оказалось единственным государством в рамках ядра мир-системы, избежавшим разрушений и других негативных последствий страны. Напротив, эта страна нарастила свой промышленно-экономический потенциал.

Для дальнейшего функционирования и развития американской экономики необходимо было восстановить и охранить остальную часть ядра мир-системы - Западную Европу и Японию. Поэтому в Ялте США и СССР договорились о разделе мира на две сферы влияния. В американскую сферу вошли прежде всего страны ядра, в советскую-преимущественно периферийные и полупериферийные государства. Как полагает Валлерстайн, США сознательно пошли на такой на такой раздел, поскольку не имели ни достаточного количества ресурсов, ни желания осуществлять глобальный контроль над всем миром. В границах своей ответственности США сначала способствовали восстановлению экономик и Западной Европы и Японии, а затем, пользуясь своим превосходством, привязали их к себе военно - политически, заключив соответствующие договоры (НАТО для Западной Европы, Договор о совместной безопасности для Японии).Для поддержания дисциплины внутри своего блока США был необходим образ внешнего врага. В качестве такового и стали рассматривать Советский Союз. Вместе с СССР США начали большую игру под названием «холодная война». Советский Союз выступал в качестве подыгрывающего партнера, поскольку преследовал свою цель - усилить контроль над союзниками.

На начальном этапе холодной войны и на Западе, и на Востоке весьма схожим образом боролись с инакомыслием - это маккартизм с его «охотой на ведьм» в США и политические процессы в СССР и в восточноевропейских странах. На самом деле, полагал Валлерстайн, устранялись подлинно левые силы, представляющие угрозу для самой мир-системы и лежащей в ее основе капиталистической мир - экономики. Вопреки общепринятому инению Валлерстайн не считал, что в годы холодной войны сложилась биполярная система международных отношений, поскольку экономический потенциал Советского Союза никогда не был равноценен экономическому потенциалу США. НО этим странам было выгодно играть роль противостоящих друг другу сверхдержав, и они долгое время делали это.

В отношении стран периферии, превратившихся в особый «третий мир», и СССР, и США проводили схожую политику, основанную на одних и тех же принципах. Валлерстайн не видел существенных различий между идеями американского президента В. Вильсона и В.И. Ленина по поводу судеб колониальных и зависимых народов. Оба считали необходимым сначала предоставить им независимость, а затем помочь преодолеть экономическую отсталость выйти на уровень развитых стран. Разница заключалось в том, что сточки зрения либерала В. Вильсона идеалом экономического устройства являлся свободный рынок, а большевик В.И. Ленин предлагал отсталым народам путь к экономическому процветанию, который минует капиталистическую стадию развития. И Советский Союз, и США пытались расширить зону своего влияния за счет развивающихся стран, но место этих стран в мир-системе принципиально не менялось. По Валлерстайну, лишь отдельные государства периферии и полупериферии могут войти в состав ядра мир-системы. Для большинства остальных изменить их положение как объектов эксплуатации со стороны наиболее развитых стран невозможно, пока существует капиталистическая мир-экономика. Однако долгое время сохранялась иллюзия возможности национального развития. В отдельные периоды некоторые развивающиеся страны могли пользоваться благоприятными для себя колебаниями мировой экономической конъюнктуры.

Игра под названием «холодная война» продолжалось до тех пор, пока основные игроки - СССР и США - сохраняли к ней интерес и могли ее продолжать. Со временем интерес стал угасать, а возможности для ее ведения уменьшаться. США утратили роль безоговорочного экономического лидера в рамках ядра мир - системы, следовательно, утратили возможность реально контролировать своих ближайших союзников, поэтому потеряла смысл и затеянная с целью оправдания такого контроля игра. Советский Союз исчерпал ресурсы для продолжения этой игры, поскольку его неэффективная экономика не выдерживала ни бремени гонки вооружений, ни бремени поддержки многочисленных друзей и союзников по всему миру. В итоге по взаимному согласию США и СССР холодную войну прекратили.

Вопреки распространенному мнению, в частности высказывавшемуся З. Бжезинским, окончание холодной войны не означало победу США и наступления Pax Americana, а, наоборот, означало конец эпохи американской гегемонии и лидерства. Окончание холодной войны не стало «концом истории» как некого «золотого века» человечества, а привело к обострению старых и появлению новых конфликтов. В отличие от С. Хантингтона причины грядущих конфликтов Валлерстайн видит не в цивилизационных, а в экономических факторах. Так, он полагает, что уже в начале XXI века можно ожидать вызовов и даже прямых нападений государств маргинализированного, бедного и отсталого Юга на богатый Север, а также захватнических войн между самими государствами Юга, может быть, и с применением ядерного оружия. Но самая главная угроза, которая может исходить от периферии по отношению к ядру мир-системы, - массовая миграция населения с Юга на Север.

Представления К. Маркса о том, что целью пролетариата является уничтожение капитализма, по мнению Валлерстайн, не соответствует современным условиям. В конце ХХ в. Под пролетариатом в рамках мир-системы следует понимать все население стран периферии. В предшествующие десятилетия в третьем мире сохранялись надежды на лучшее будущее, но с окончанием холодной войны эти надежды рухнули. Большинство стран Юга утратило свое прежнее стратегическое значение, а в экономическом отношении они отодвигаются еще дальше на периферию мирового хозяйства. Большинство инвестиций в рамках мир-экономики будут направляться в Китай, отчасти в Россию и восточноевропейские страны. Положение большинства периферийных стран будет только ухудшаться.

Обозримое будущее, по крайней мере до средины ХХIв., Валлерстайн видит в мрачных тонах: конфликты, кризисы на периферии в центре мир-системы неизбежны, пока существует капиталистическая мир-экономика.

Общий прогноз И. Валлерстайна относительно перспектив России далек как от крайнего оптимизма, так и от чрезмерного пессимизма. В ответах на вопросы российского журнала «Свободная мыслб» он говорил: «Я убежден, что Россия, как всегда, усилия ее будут полууспешны. Завтра (то есть в последующие 20-90 лет) вам предстоят не катастрофа и не процветание, а обычная для России ухабистая история» Валлерстайн И. Россия и капиталистическая мир- экономика,1500-2010// Свободная мысль. 1996. №5. С. -42.

При всей оригинальности и даже экстравагантности взглядов И. Валлерстайна некоторые его выводы заслуживают внимания. Прежде всего это анализ последствий глобализации для развитых и развивающихся стран. Отдельные элементы противостояния США и Европейским Союзом, возможность которого прогнозировал ученый, можно наблюдать уже сегодня, хотя абсолютизировать противостояние между двумя центрами современной мировой политики и экономики было бы неверно. Однако подтвердить или опровергнуть идеи, выводы и оценки перспектив мирового развития после окончания холодной войны, сделанные Валлерстайном, так же как и Ф. Фукуямой, С. Хантингтоном, З. Бжезинским, может только будущее. Изменения, происшедшие в мире за последние десятилетия, столь масштабны и глубоки, что для адекватного их осмысления и объяснения политической науке потребуется, очевидно, еще немало времени.

2. Основные тенденции развития российско-американских отношений

2.1 Холодная осень 2008 года в российско-американских отношениях

В августе 2008 года по упрощенным представлениям о безусловном доминировании США в современном мире как единственной сверхдержавы был нанесен удар. И хотя сегодня американскую элиту заботят более чувствительные проблемы, чем положение в Закавказье, - мировой финансово-экономический кризис, ситуация в Ираке и т.д., - в Вашингтоне явно хотели преподать Москве урок и заставить ее отступить от прочерченных «красных линий». Среди обсуждаемых сценариев нет лишь варианта углубления сотрудничества, и приход к власти Б. Обамы, ничего принципиально не меняет в этом раскладе.

Рассуждая о перспективах миропорядка, околоправительственные аналитики в США и России (например, Р. Кейган и В. Никонов) оперируют, по сути, идентичной терминологией. Но при этом умудряются приходить к таким разным, если не сказать противоположным, выводам и вкладывать в интерпретацию понятий столь различные смыслы, что впору говорить не о «ценностном», а о «дискурсивном» разрыве между российской и американской политической элитами. «Да, США остаются единственной сверхдержавой, но далеко не единственной державой. Они не в состоянии справиться со всеми вызовами, а тем более со всеми вызовами сразу», - утверждает В. Никонов, акцентируя крах западноцентризма и крушение однополярного мира Никонов В. Западноцентризм подошел к концу // Известия, 2008, 15 октября http://www.izvestia.ru/comment/article3121570/ . «Пока Соединенные Штаты остаются в центре мировой экономики и продолжают быть сильнейшей державой в военном отношении и первым из апостолов самой популярной политической философии в мире, пока американская общественность продолжает поддерживать идею американского доминирования - что она последовательно делает уже шесть десятилетий - и пока потенциальные соперники вызывают у своих соседей скорее страх, чем сочувствие, структура международной системы будет оставаться прежней: одна сверхдержава и ряд великих держав», - отмечает Р. Кейган Kagan R. The September 12 Paradigm // Foreign Affairs, 2008, N5, September-October., упирая на сохранение особой роли американской сверхдержавы в мире как «шерифа по приглашению».

Различия в восприятии ситуаций между российскими и американскими политиками, между представителями аналитического сообщества двух стран существовали всегда См. об этом: Зевелев И.А., Троицкий М.А. Сила и влияние в американо-российских отношениях. Семиотический анализ. М., 2006.. Однако только развитие конфликта в Закавказье в августе 2008 г. выявило всю глубину существующих противоречий между Москвой и Вашингтоном.

И в Вашингтоне, и в Москве события в Закавказье большинством политического класса и аналитического сообщества были восприняты в качестве удара по существующей системе международной безопасности, своеобразного рубежа, создающего новую систему координат в региональной (на евразийском пространстве) и мировой политике. Однако на этом сходство в оценках, пожалуй, и заканчивается.

Для США закавказские события стали примером дестабилизации ситуации в одном из важных для них (с точки зрения обеспечения энергетической безопасности) регионов мира в результате непрогнозировавшихся внесистемных действий возрождающей свой военный потенциал и политическое влияние региональной державы (России). Отсюда однозначное осуждение американской элитой агрессивных действий России по изменению сложившегося баланса сил на Кавказе.

До кризиса в Закавказье позиция Москвы американским политическим классом вообще не принималась всерьез. «Оранжевый триумфализм» на Западе, последовавший за сменами режимов в Грузии и на Украине, рассматривал падение влияния России на постсоветском пространстве как необратимое. В сложившейся в 1990-х годах системе политических координат Россия лишь обозначала некие «красные линии», за которые ни при каких обстоятельствах не должны были заступать оппоненты, но не имела ни ресурсов, ни политической воли для реального противодействия не устраивавшим ее политическое руководство решениям. В самый критический момент, после лавины угроз и жестких заявлений, российское руководство действовало по хорошо просчитываемому алгоритму «ответственного поведения», т.е. не реагировало никак. Поэтому все «красные линии», которые Москва время от времени прочерчивала на политической карте мира, вашингтонскими стратегами попросту игнорировались. Имела место явная переоценка «эластичности» и уступчивости российской элиты, ее неспособности проявить политическую волю и действовать самостоятельно. Кроме того, в США полагали, что российское руководство последовательно проводит на постсоветском пространстве политику «поддержания статус кво», тем самым минимальными средствами добиваясь сохранения собственной территориальной целостности, а также доминирования над энергетическими ресурсами на территории бывшего СССР, но политическая инициатива в регионе прочно принадлежит Вашингтону.

В августе 2008 года по этим упрощенным представлениям был нанесен смертельный удар. И они сменились другими, не менее одномерными и упрощенными: аналитики хором заговорили о том, что Москва якобы выступает против складывающегося не в ее пользу статус кво, стремясь вернуть утерянные после распада Советского Союза геополитические позиции. Россия стала рассматриваться в качестве ревизионистской державы №1 в мире. Позиции авторов различаются в основном оценками степени «ревизионизма» нового русского империализма. Будет ли он носить всеобъемлющий характер и выльется ли в стратегию восстановления прямого имперского контроля (отсюда - паника по поводу якобы грядущего сценария силового отторжения Россией Крыма, а возможно, и Восточной Украины), либо ограничится демонстрацией силы в Грузии и попытками использовать эффект от успешного применения вооруженных сил для мягкого восстановления своей сферы влияния в Центральной Азии, на Кавказе и в Восточной Европе. В любом случае действия России были восприняты как вызов и даже угроза, на которые Америка не может не дать ответа.

В преддверии выборов в США дебаты перешли из проторенного еще в предвыборные кампании 2000 и 2004 года русла обсуждения проблемы «кто потерял Россию» в новую плоскость и новое качество: как сдержать Россию в ее очевидно враждебных американским интересам намерениях.

Еще в августе госсекретарь США К. Райс утверждала, что Вашингтон не позволит России реализовать свои стратегические цели См. об этом также статью К. Райс в «НГ-Дипкурьер» от 13 октября 2008 г.: «Вторжение России в Грузию не достигло и не достигнет никаких долговечных стратегических целей. А наша стратегическая цель сейчас - объяснить российским руководителям, что их выбор ставит Россию на путь в одном направлении - к добровольной изоляции и отрыву от международного сообщества»., а президент Дж. Буш заявил, что «Россия должна заплатить за свое ужасающее поведение». Позиция кандидата на президентское кресло от демократической партии не сулило существенного смягчения американской позиции и после смены караула в Белом доме. Представители американской политической элиты демонстрируют в отношении политики России на Кавказе бипартийную и практически консенсусную позицию. Ошибки, допущенные не только администрацией Буша-младшего, но и всем американским политическим классом при формировании российского вектора американской политики начиная с 1990-х годов, в общем, признаются. Только выводы вряд ли окажутся обнадеживающими для Москвы. По мнению ряда западных экспертов, в частности, известного американского аналитика М. Манделбаума, внешнеполитические ведомства Клинтона и Буша исходили из двух ложных предпосылок. Одна из них заключалась в том, что Россия по определению агрессивна и окончание «холодной войны» ничего в этом смысле не меняет, а потому следует продвинуть военный альянс до самых ее границ. «При всей ханжеской болтовне о роли НАТО в распространении демократии, единственная логическая основа для расширения блока - это тезис об извечной агрессивности России, особенно если учесть, что русским недвусмысленно дали понять: для них дверь в эту организацию закрыта». И вторая ложная предпосылка, по Манделбауму, - Россия никогда уже не усилится настолько, чтобы представлять угрозу для любой из стран НАТО. «Оба эти допущения оказались ошибочными».

Развитие ситуации 7-8 августа вокруг Южной Осетии привело к очевидному «кризису доверия» Москвы в отношении американской элиты. Как отметил в своем интервью CNN 28 августа глава правительства России В. Путин, после того как грузинское руководство развязало масштабные боевые действия в районе Цхинвали и по всей территории Южной Осетии, российские власти обратились к американской стороне с призывом унять распоясавшегося «клиента». В. Путин говорил об этом в Пекине при личной встрече с Дж. Бушем. Однако, несмотря на заверения последнего, что «война никому не нужна», реально ничего для предотвращения эскалации конфликта сделано не было. В международных организациях (в частности, ООН) попытки России инициировать быструю реакцию на события в Грузии также были заблокированы США и их западными союзниками. Действия США напоминали их поведение накануне и в ходе Шестидневной войны 1967 г. на Ближнем Востоке. Тогда Вашингтон также публично призывал к сдержанности и сохранению мира, но фактически дал «зеленый свет» Израилю на эскалацию конфликта.

У российского руководства сложилось неприятное впечатление, что его пытаются поставить перед свершившимся фактом. Это впечатление было вдвойне неприятным в связи с тем обстоятельством, что в Москве рассматривали подписанную в марте 2008 г. Сочинскую декларацию о принципах взаимоотношений с США как некую фиксацию существующего положения вещей в двусторонних отношениях, как документ, обеспечивающий преемственность партнерского курса и политическую паузу до смены власти в Белом доме. Уверения американских официальных лиц, что они были «не в курсе» происходящих событий, не вызвали особого доверия. И в самом деле - роль американцев в современной Грузии наводит на совершенно иные умозаключения. Прежде всего, на самом деле М. Саакашвили не является столь уж самостоятельным и «неуправляемым» националистом, как утверждает кое-кто на Западе. Соединенные Штаты на протяжении многих лет патронировали молодого грузинского лидера, вооружали и обучали его профессиональную армию, основали самое большое американское посольство в регионе с целью превращения его в центр американского влияния на Кавказе и т.д. Американские войска с июля 2008 года практически непрерывно проводили совместные маневры на территории Грузии. Поверить после этого в «непредсказуемость» и «неуправляемость» Саакашвили довольно сложно. Отсюда - ужесточение официальной риторики, инвективы в адрес американского экспансионизма и изжившей себя однополярности со стороны президента РФ Д. Медведева.

Возникла своего рода патовая ситуация. США не в состоянии в краткосрочной перспективе заставить Россию изменить политическую линию. Они не имеют для этого рычагов воздействия на российскую элиту и ситуацию в России, а с недавних пор серьезно ограничены и в ресурсном плане. Но и Российская Федерация не может навязать другим участникам свои правила поведения.

На самом деле возникшее противостояние носит отнюдь не ситуативный, а системный характер. И может оказаться достаточно продолжительным по времени.

С момента окончания холодной войны и до сегодняшнего дня Соединенными Штатами формировались правила игры в мировой политике, определялись границы допустимого в международной практике, осуществлялись регулирующие действия в отношении стран, которые уклоняются от следования новым нормам и правилам поведения. Способность навязать другим комфортные для лидера правила игры и возможность по ходу дела поменять либо реинтерпретировать эти правила выступают функциональным эквивалентом «права сильного» и являются частью того, что принято ныне называть «программирующим лидерством» США в современном мире.

Любое публичное выступление, акцентирующее несостоятельность американского лидерства (речь В. Путина в Мюнхене, например) неизбежно воспринимается американской элитой как вызов. А независимая политика и тем более нанесение военного поражения проамериканскому режиму - как «оскорбление действием».

Ситуация в Вашингтоне на сегодняшний день не слишком благоприятствует независимой политике Москвы. Сторонники жесткой линии (и из лагеря республиканцев, вроде Р. Кейгана, Р. Краутхамера, и из стана демократов - З. Бжезинский, Р. Холбрук и др.) берут курс на «сдерживание» России, заявляя, что следует изменить прежнее отношение США к Москве, в рамках которого она рассматривалась в качестве союзника в вопросах глобальной безопасности. В их интерпретации Россию следует рассматривать как потенциального противника, не внушающего доверия. Одновременно они старались преуменьшить значение резкого похолодания в отношениях с Россией после августовских событий 2008 года. С их точки зрения, Соединенные Штаты могут столкнуться с гораздо более серьезными вызовами, если не задумаются над тем, как «адекватно» ответить России, активно поддержав своих восточноевропейских союзников.

Сторонники возобновления политики «сдерживания» утверждают, что сегодняшняя Россия значительно слабее, чем Советский Союз в период холодной войны. Американцы рассматривают Россию, несмотря на ее нефтяные доходы, как страну, по-прежнему находящуюся в упадке и одолеваемую множеством проблем. У Российской Федерации нет реальных союзников на международной арене. Москва не опирается на универсальную идеологию, которая помогла бы ей найти сторонников в разных странах мира. Российская армия не способна поддерживать паритет с США и их союзниками, в том числе из-за возросшего экономического и технологического отставания России от государств НАТО. Отсюда сторонники новой холодной войны делают вывод о неизбежности «победы» Запада в случае фронтального противостояния с Россией.

Ситуация кажется такой острой еще и потому, что возможности взаимного торга и компромиссов (то, на чем настаивают не только московские политики, но и американские сторонники классического реализма - Н. Гвоздев, Д. Саймс, Р. Блеквилл и другие далекие от принятия реальных политических решений аналитики) оказались крайне ограниченными в силу существующей разницы восприятия сторонами мировой политики в целом.

На протяжении последних 10 лет Россия постепенно наращивала экономические возможности и политическое влияние. Усилившаяся экономическая дееспособность страны предопределила возрождение ее политической самостоятельности. И это не могло не сказаться на представлениях отечественной элиты о месте России в мире. Российский политический класс неосознанно придерживался до последнего времени поведения, которое можно описать в терминах классического реализма или даже «оборонительного» варианта реалистской теории (defensive realism). РФ особенно не «высовывалась», но время от времени с несколько нарочитой многозначительностью давала понять, что обладает определенными рычагами влияния в разных частях мира (иногда она даже демонстративно акцентировала их наличие - например, поставляя оружие в Венесуэлу и другие проблемные, с точки зрения Вашингтона, страны). Однако с помощью подобных инструментов и посредством создания соответствующих информационных поводов Россия добивалась учета своих жизненных интересов в Евразии. Российское руководство ведет международные дела в стиле старой доброй realpolitik (той, что американцы устами уходящего госсекретаря К. Райс именуют «политикой XIX века») и, в сущности, всегда готово к торгу и разумным копромиссам, подразумевающим размен периферийных интересов на жизненно важные. Нежелание США идти на какие-либо компромиссы, поступиться даже своими второстепенными, с точки зрения Москвы, интересами на постсоветском пространстве или игнорирование возможностей достижения поставленных целей с учетом «законных» интересов России выступает в этой связи острым раздражителем для российской элиты.

Кроме того, Россия стремится попасть в закрытый клуб мировых держав, вырабатывающих правила игры на международной арене, определяющих действия глобальных финансовых институтов и функционирование систем безопасности. Вашингтон же на протяжении последних 15 лет наглядно демонстрирует отсутствие внятной инклюзивной стратегии в отношении России, сопротивляется ее эффективному участию в подобных институтах или пытается девальвировать значение тех из них (ООН, например), где Россия играет ведущую роль.

Из Вашингтона мир видится в совершенно иной системе координат. У Соединенных Штатов нет ни одного конкурента ни по одному из значимых параметров могущества. Никогда еще не существовала система суверенных государств, в которой одна страна располагала бы такой степенью превосходства. США, с их точки зрения, являются естественным лидером и единственной доминирующей сверхдержавой современного мира. Их интересы глобальны. Те регионы и страны, которые кажутся Москве глубоко периферийными и абсолютно второстепенными для Соединенных Штатов, с точки зрения Вашингтона выступают необходимым элементом «глобального управления» и «американского лидерства». В результате в геополитическом плане вся планета становится зоной жизненных интересов Америки. А попытка России сыграть «несистемно», навязать свои правила игры хотя бы на постсоветском пространстве, расшатывает американское глобальное доминирование и автоматически вызывает противодействие. Россия воспринимается на данном этапе не как партнер в решении проблемы международной безопасности, а как часть этой проблемы.

Пока западные аналитики бьются над вопросами, насколько сильна Россия и каковы ее цели, предполагает ли стратегия российского руководства конфронтацию с Западом и есть ли у него вообще стратегия, политики начинают действовать. В последнее время в политических и экспертных кругах все популярнее становится точка зрения, согласно которой август 2008 г. и события на Кавказе могут стать новым поворотным моментом в истории взаимоотношений России со странами Запада. Идея «стратегического партнерства» с США провалилась. Помимо тактических разногласий и ценностных различий (на это традиционно напирают западные наблюдатели и политики) есть стратегическая проблема, которая жестко разделяет Россию: будущее «постсоветского пространства». США будут делать все возможное для поддержания его в «разрыхленном» состоянии - состоянии «геополитического плюрализма», либо даже (в варианте игры на обострение) вовлекать его в собственную сферу влияния (через подключение соответствующих стран к НАТО). Россия будет пытаться его консолидировать под своим контролем. Хотя бы потому, что это является одним из условий ее успешной модернизации и развития.

Понимают это и в Вашингтоне. Неотъемлемой частью современной американской стратегии является установка на недопущение формирования в мире peer power (равной силы). Имеется в виду прежде всего военная сила, способная сравниться с американской. Но не только. Очевидно, что именно эта установка определяет многие шаги Вашингтона в военной и военно-политической области.

Российская попытка продемонстрировать Западу, что она играет по их же предложенным правилам (по Косовскому прецеденту, например, или исходя из доктрины «империализма прав человека» - определение Р. Скидельски в отношении политики администрации Б. Клинтона) была заранее обречена на провал - в постбиполярном мире одним из немногих реально действующих принципов организации является принцип «избирательной легитимности» действий политических акторов. И поскольку активность России не только не содействовала американским планам, но и существенно подорвала позиции Вашингтона на Кавказе, в число «избранных» ни мотивация, ни действия российского руководства не попадали по определению.

Понятно стремление части российского экспертного сообщества и нашей политической элиты поскорее преодолеть последствия кризиса. Полный разрыв со странами Запада или даже серьезное осложнение отношений с ними совершенно не входит в их планы. Отсюда избыточный алармизм ряда российских экспертов по поводу кризиса августа 2008 года: «останется ли он изолированным эпизодом на постсоветском пространстве и в отношениях России и Запада? Это возможно, если их удастся достаточно быстро «отремонтировать» на новой основе более уважительного отношения НАТО к заявленным российским интересам - и более конкретного и реалистического формулирования таких интересов с российской стороны. Или же события вокруг Южной Осетии - это первая ласточка новой фазы распада советской империи - отныне по югославской модели» Арбатов А.Г. Международная безопасность после Кавказского кризиса // http://www.polit.ru/institutes/2008/10/15/caucasus.html. Но события в Южной Осетии очевидно продемонстрировали и новое качество американской политики на постсоветском пространстве. Если ранее можно было говорить о благотворном, стабилизирующем влиянии Вашингтона на развитие ситуации на Кавказе, то теперь даже для проамерикански настроенных сил стало очевидно, что не все здесь так однозначно. Вашингтон активно вмешался в здешние события, сделав ставку на лояльные режимы. Но у США нет возможностей ни держать их на «коротком поводке», ни полноценно выступить в их защиту при обострении. Соединенные Штаты не могут и устраниться - слишком много роздано авансов. Все это впервые столь откровенно делает американское присутствие дестабилизирующим фактором. И это дает России политические козыри. Важно их правильно разыграть.

На самом деле кризис лишь обнажил давно копившиеся серьезные противоречия во взаимоотношениях России со странами Запада, вскрыл глубокое недоверие сторон, обнаружил очевидное непонимание мотивов поведения и действий друг друга. Он действительно поставил в повестку дня вопрос о, мягко говоря, несовершенстве современной архитектуры безопасности на европейском континенте.

Москва высоко подняла ставки. Конфликт в Закавказье видится из России как рубеж, за которым необходим поиск новых ответов на вызовы безопасности. Или Россия строит единую Европу безопасности и сотрудничества - или постепенно скатывается к философии и стратегии взаимного сдерживания. Еще до кризиса на Кавказе, во время визита в Германию президент Д. Медведев предложил разработать и заключить юридически обязывающий Договор о европейской безопасности. Понимание глубоких причин нынешнего кризиса, а также необходимости поиска взаимных компромиссов могут привлечь к российской идее общеевропейской системы безопасности новых сторонников.

Кризис августа 2008 года выявил на Западе две полярные точки зрения. Одна из них состоит в том, что расширение НАТО на постсоветское пространство вопреки позиции России порождает опасные конфликты и должно быть отложено, а сотрудничество должно развиваться. Другая - что такое расширение необходимо ускорить, чтобы помешать Москве силой подчинять соседние страны и возрождать традиционную стратегию «российского империализма». Если в Европе по этому поводу разворачиваются острые дебаты, то в Вашингтоне явно превалирует последняя точка зрения. Кое-кто уверен даже, что именно НАТО оказалось настоящим победителем кавказской войны: после двух десятилетий без сколько-нибудь ясной миссии организации удалось вернуться к прежней цели, состоящей в защите своих членов от потенциальных агрессоров.

Российско-американские отношения вступили в один из самых сложных периодов за всю их историю. Август стал в определенном смысле водоразделом, четко обозначившим объективные ограничения в развитии сотрудничества между странами и различия в подходах к восприятию и интерпретации тех или иных конфликтных ситуаций на международной арене. Москва намерена закрепиться на завоеванных в ходе конфликта позициях, а Вашингтон - дезавуировать военный успех России. Пока полемика носит символический характер и стороны воздерживаются от реальных «ударов» по позициям друг друга. Но вечно так продолжаться не может. В Вашингтоне идут разговоры о нескольких возможных сценариях развития взаимоотношений с Россией: об «избирательном взаимодействии» (пока что сосредоточиться на тех областях, где США действительно могут сотрудничать с Россией, но при этом неуклонно продвигать свои интересы во всех прочих сферах), о «сдерживании» Москвы или даже ее «изоляции» на мировой арене.

После восьми лет пребывания у власти Дж. Буша (и очевидно провального его второго президентского срока) Америку, конечно, ждет период существенной корректировки внешнеполитического курса. Изменение ситуации в мире не может не оказать влияния на развитие американского политического мышления и стиля американского лидерства. С высокой степенью вероятности можно прогнозировать большую прагматичность действий администрации, большую склонность к кооперации с союзниками. Но на российском направлении изменения могут коснуться лишь контроля над вооружениями. В главном - противоречиях на постсоветском пространстве, расширении НАТО и т.д. - Обама, даже при желании поиска компромисса, не сможет «поступиться принципами». Наоборот, он вынужден будет (в том числе по внутриполитическим причинам) демонстрировать жесткость в отстаивании американского видения будущего Евразии.

Как только новый президент США обживется в Белом доме, Соединенные Штаты приступят к формулированию стратегии в отношении России. Учитывая настоящую «обамоманию» на европейском континенте и стремление американского политического истэблишмента восстановить пошатнувшуюся было во время второго срока президентства Дж. Буша трансатлантическую солидарность, делать это американцы будут с активным вовлечением в свои планы европейских союзников.

Казалось бы, кризис, способствовавший обвалу на российском фондовом рынке и резкому ухудшению финансовых и экономических показателей страны, может осложнить работу по формированию и осуществлению внешнеполитической стратегии. Как ни парадоксально, в сложившейся ситуации мировой турбулентности, роста глобальных рисков и общей неопределенности у России как государства и у российской политической и интеллектуальной элиты возникают дополнительные шансы позитивного глобального позиционирования. Место страны в формирующемся миропорядке во многом будет зависеть от того, насколько успешно Россия преодолеет последствия мирового финансового и экономического кризиса, насколько активно и продуктивно сможет российская элита включиться в назревшую дискуссию о новых международных режимах и вообще об универсальных правилах игры в мировой политике, реалистически отдавая себе отчет в том, что международное право - это не свод несокрушимых догм, а эволюционирующий набор конвенциональных норм и принципов, и задача не в сохранении их музейной неприкосновенности, а в недопущении модификации в неприемлемом для России духе.

2.2 «Перезагрузка» российско-американских отношений: проблемы и перспективы

Новая вашингтонская администрация находится в отношении Москвы на политическом распутье. У США в запасе две возможные стратегии: «сдерживание» России и ее привлечение к партнерству. Похоже, команда Б. Обамы еще не определилась с генеральной линией на российском направлении и пока пытается дозированно практиковать оба варианта. Но на фоне колоссального объема негатива, накопившегося в отношениях двух стран за последние годы, даже простая демонстрация готовности к взаимодействию выглядит хорошим знаком.

Если мы попытаемся окинуть мысленным взором путь эволюции внешней политики современной России, то легко обнаружим определенную закономерность или, точнее, цикличность в отношениях с Соединенными Штатами. Два совершенно разных в личностном и поведенческом плане президента (Б. Ельцин и В. Путин) Богатуров А.Д. Пять синдромов Ельцина и пять образов Путина (Ретроспектива личностной дипломатии в России) // Pro et Contra, 2001, №1-2., совершенно разные внутри- и внешнеполитические контексты их функционирования - а основные тренды в эволюции российско-американских отношений весьма схожи.

На первом этапе первого срока своего президентства и Б. Ельцин, и В. Путин предпринимали серьезные усилия для максимального сближения сторон, формирования некоего «привилегированного партнерства», а то и союзничества стран. Это был период «больших авансов», которые Россия в том и в другом случае выдавала США в надежде на учет ее собственных преференций на постсоветском пространстве и на «равноправное партнерство» с Вашингтоном, в расчете на приобщение к клубу стран, причастных к разработке правил игры в современной мировой политике.

Однако фаза «стремительного сближения» быстро сходила на нет. Американцы неохотно шли на размены, точнее говоря, не шли вовсе. Россия рассматривалась Вашингтоном как побежденная страна, в сущности не имеющая права голоса и места за столиком, где ведется большая политическая игра. Кроме того, так уж исторически сложилось (во всяком случае, в послевоенный период), что США не знали в последние десятилетия партнерства на равных. Партнерство в американском понимании - это всегда отношения ведущего (Вашингтона) и ведомого. И никак иначе. Ну и потом, у США явно отсутствовала инклюзивная стратегия в отношении России. И в результате через несколько лет настойчивых попыток и односторонних уступок Москвы, которые охотно клались американцами в карман, после чего о них быстро забывали, российские президенты меняли тон и политические интонации в диалоге с Белым домом.

В силу этого и ввиду очевидного несовпадения национальных интересов сторон на постсоветском пространстве, наступал период «двухплоскостной» внешней политики России. На декларативном уровне Москва имитировала политику глобального оппонента, своего рода «неугрожающего противовеса» Соединенным Штатам, а в реальности - продолжала действовать в качестве американского партнера. Хотя, конечно же, партнера своеобразного: более упрямого, раздражительного и своенравного, чем это характерно, скажем, для Британии или Канады. Подобного рода характеристики официальной российской политики позволили даже заговорить о возникновении феномена «русского голлизма».

Постепенно однако многовекторность политических ориентаций (всевозможные треугольники и иные политические конфигурации вроде Москва-Дели-Пекин), жесткая риторика и игра в политическую самостоятельность эволюционировали из фигуры речи и одного из элементов (причем отнюдь не основного) политического дискурса в реальную трансформацию политического курса. А заканчивалось все и вовсе достаточно скандальными, воинственными или весьма жесткими заявлениями (символические образы - Б. Ельцин в окружении генералов у карты Косова в период Косовского кризиса 1999 г. или В. Путин на конференции в Мюнхене в 2007 г.) и глубокой неудовлетворенностью отечественного политического класса «беспринципным» и «наглым» поведением американского истэблишмента.

В сущности можно было прогнозировать повторение подобного политического цикла и для президентства Д. Медведева. Политические сигналы, следовавшие из Кремля, определенно давали к этому основания. В Москве рассчитывали на «потепление» в отношениях с Вашингтоном за счет либерального имиджа и большей гибкости нового российского президента. Так что отношения должны были развиваться по давно проторенному руслу. Можно было ожидать новых широких, но бесперспективных международных инициатив Москвы, новых реальных уступок с российской стороны взамен достаточно эфемерных обещаний снять некоторые из существующих барьеров и ограничений, а затем с неизбежностью - и новых разочарований. Все это было бы несколько мелодраматично, но вполне предсказуемо. Однако очередной политический цикл оказался прерван в августе 2008 г., и отнюдь не по российской инициативе, в связи с событиями в Закавказье. С этого момента стало ясно, что развитие отношений Россия-США пойдет уже по несколько иной траектории и даже, возможно, по принципиально иному пути. Сами эти отношения могут стать лучше или хуже, чем ранее, но они уже не будут такими, как в последние 15 лет.

Неожиданно твердое проявление российскими лидерами воли и дозированное применение силы на Кавказе оказали отрезвляющее воздействие на западных политиков. С приходом новой американской администрации складывается впечатление, что паруса российско-американских отношений понемногу наполняются ветром перемен. Очевидно меняется тональность высказываний политических деятелей двух стран. Американские официальные лица демонстрируют готовность обсуждать с Москвой актуальные темы мировой политики. Вице-президент Дж. Байден заявляет в феврале на Мюнхенской конференции по безопасности о «перезагрузке» российско-американских отношений. Ему в несколько театрализованной манере вторит госсекретарь Х. Клинтон. Б. Обама проводит «установочные» переговоры с Д. Медведевым в Лондоне в рамках саммита Большой двадцатки и принимает решение об официальном визите в Москву в июле 2009 г., публично демонстрируя внимание администрации к российскому направлению политики. На экспертном уровне возобновляются обсуждения проблематики сокращения вооружений и выражается сдержанный оптимизм по поводу перспектив подписания нового всеобъемлющего соглашения по сокращению стратегических наступательных вооружений. Однако оптимизм и даже элементы эйфории, свойственные ряду экспертных оценок, являются лишь свидетельством того, в какой глубокой яме оказались отношения России и США летом-осенью 2008 г.

Сегодня, когда аналитики озабочены особенностями протекания глобального экономического кризиса и мы по несколько раз на дню слышим оптимистические уверения в том, что падение достигло, наконец, дна и ситуация будет меняться к лучшему, аналогия с положением дел в российско-американских отношениях напрашивается сама собой. Описывая состояние российско-американских отношений и дискуссии по поводу их перспектив, трудно отделаться от образного ряда старого анекдота - по мнению пессимистов, хуже уже быть просто не может, российские отношения лежат пластом «на политическом дне» и рано или поздно они будут обречены на некоторое их улучшение; однако по заверениям оптимистов еще есть значительные резервы - для дальнейшего ухудшения ситуации.

Мировой финансовый кризис в его начальной фазе выступил своего рода «универсальным примирителем» и умерил амбиции российской и американской политических элит. Фактически именно глобальный кризис остудил горячие головы по обе стороны Атлантики и продемонстрировал значительную меру взаимозависимости. Особенно очевидно это стало российской элите. Со слов В. Путина в Давосе, все находились в одной лодке. И хотя, судя по интонациям российских официальных лиц, Россия чувствовала себя в этой лодке как каторжник, прикованный к галере, с реальностью приходится считаться. Как приходится считаться новой американской администрации с реалиями, отчетливо проявившимися еще до окончания глобального экономического кризиса, - сужением ресурсной базы, подрывом всеобщей почти слепой веры в мире в исключительность американской экономической и политической модели (и соответственно эрозии американского влияния), - и с наличием целого букета внутренних и внешнеполитических проблем, доставшихся в наследство от Дж. Буша младшего.?

Победа Б. Обамы на президентских выборах на фоне глобального мирового кризиса и неизбежных по его окончании крупных геополитических и геоэкономических подвижек дает неплохой шанс на трансформацию или, по крайней мере, вывод из тупика российско-американских отношений. Пока новая администрация США наиболее плотно занимается экономическим кризисом и беспрецедентным (на уровне 1,2 трлн. долл.) дефицитом бюджета. На данный момент довольно сложно говорить о наличии у новой администрации какой-то большой политической стратегии. Ну и главное - в центре его внимания наследие предыдущей администрации. Обама занимается скорее экстренным реагированием на ситуацию в Ираке и Афганистане и поиском ответа на угрозу распространения ядерного оружия.

С приходом новой администрации и развитием кризиса прогнозируемо изменилась сама тональность выступлений американского политического истэблишмента. Администрация демонстрирует приверженность диалогу, взаимодействию с партнерами и союзниками. Уходит в прошлое неумеренный идеологический запал при формулировании целей внешней политики. В частности, перемены заметны в стилистике отношений с Китаем: госсекретарь Х. Клинтон предостерегает против использования болезненной темы прав человека для создания помех решению важных политических и экономических вопросов (хотя эта точка зрения тут же подверглась довольно жесткой критике в США за отступление от «традиционных принципов» американской внешней политики, базирующейся на идеях «распространения демократии» по всему миру). Месседж остальному миру довольно недвусмысленно дает понять, что США безусловно стремятся остаться мировым лидером, но хотят наладить более тесное взаимодействие с партнерами. Крайним проявлениям силового унилатерализма образца начала XXI в., похоже, действительно приходит конец.