Сущность концепта "дом" в русской языковой картине мира

«Концепт, как правило, обладает множеством конкретных проявлений, соответствующих означающему, имеющему очень большую протяженность. Например, целая книга может оказаться означающим одного единственного концепта, но одновременно им может быть совсем краткая форма: слово или жест» [Барт; цит по: Семиотика, с.36-37].

Индивидуального, авторски-неповторимого концепта создать нельзя. Он обязательно должен быть воспринят какой-либо аудиторией, найти в ней родственный отклик.

А.Ф. Лосев в своей «Философии имени» понятие `концепт` определяет словом «ноэма». По Лосеву, «чистая ноэма есть как раз то, что в обывательском сознании, то есть в школьной грамматике и психологии, некритично толкуется как «значение слова»» [Лосев, с.756,761].

Термин концепт пришел в лингвистику из философии и логики и соотносится с терминами «общее понятие» и «универсалия». Смысл его меняется в зависимости от мировоззрения использующих его ученых. В последние годы многие филологи разделяют точку зрения, что «концепты возникают в процессе построения информации об объектах и их свойствах… концепты сводят разнообразие наблюдаемых и воображаемых явлений к чему-то единому… способствуют обработке субъективного опыта путем подведения информации под определенные выработанные обществом категории и классы» [Кубрякова, с.90].

В то же время некоторые современные авторы (например, Д. С. Лихачев) продолжают более раннюю традицию понимания концепта в русской науке. Она восходит к С.А. Аскольдову, который понимает под концептом «акт, намечающий вполне определенную мысленную обработку (анализ и синтез) конкретностей определенного рода». В этом случае, в противоположность материалистической точке зрения, концепт рассматривается как нечто первичное по отношению к конкретным явлениям (хотя и концепт, и явления видятся как принадлежность человеческого сознания). «Мысль есть нечто императивное и творческое. Подходя к конкретностям, с точки зрения определенного мысленного интереса, она сама определяет ту группу конкретностей, которая ей интересна, и сама же создает «родовое» из одинаковости интереса к чему-либо одинаковому во многом» [Аскольдов, с.272].

В отличие от обоих описанных выше пониманий концепта понятие ноэмы у Лосева предполагает позицию объективного идеалиста- постулирование независимого существования идей вне нашего сознания и вторичного по отношению к этим идеям существования как материальных предметов, так и феноменов человеческой психики, в том числе ноэм. В то же время и концепт (в обоих проявлениях), и ноэма суть психические феномены, причем это специфическая принадлежность человеческого внутреннего мира, предполагающая не только чувственную (как конкретный образ) или только рациональную(как идея), но и чувственную, ирациональную, и даже волевую составляющую. Так, С. А. Аскольдов предлагает «определение концепта как реальности психо-физической природы». Ю. С. Степанов утверждает, что «концепты не только мыслятся, они переживаются. Они- предмет эмоций, симпатий и антипатий, а иногда и столкновений» [Степанов, 1997, с.42].

Таким образом, ноэма, как и «концепт» современной лингвистики, также представляют собой феномен человеческой психики и нечто сложное, а не простое, включающее в себя и рациональную, и чувственную составляющие.

Данный феномен не связан непосредственно со звуковой оболочкой слова. Как утверждает Ю. С. Степанов, концепт (ноэма) может выражаться «как в слове, так и в образе или материальном предмете» [Степанов, 1997, с.68]. Концепт же выраженный словом, имеет «слоистое» строение и разные слои являются «результатом, «осадком» культурной жизни разных эпох… Один слой- буквальный смысл, или ВФ, или этимология концепта… следующий, «пассивный», «исторический» слой концепта- выражен в обрядах, фольклорных формах верования, произведениях фольклора… и наконец, «новейший слой концепта» [Степанов, 1997, с.46-49].

Определение концепта не исчерпывается приведенными трактовками. Этот вопрос остается актуальным и на данный момент. Выяснением проблемы концепта занимается специальная наука- концептология.

По мнению Ю. Н. Караулова, концепт - один из элементов, образующих концептуальную картину (модель) мира. Концепты - это группы сверхпонятий, составляющие собой «константы сознания» (то есть обобщения элементов ЯКМ, имена объединений семантических полей)» [Караулов 1989, с.274].

Концепт реализуется в проявлениях народного, а не элитарного сознания. Народное сознание- сознание крестьянина, не посвященного в философию, литературу, другие сферы науки и искусства. Оно может быть смоделировано на основании внешних проявлений - реализацией концепта в народной культуре: фольклорных формах верования (суевериях, обрядах), а также в фольклорных жанрах искусства; наконец, в моделях наивного массового сознания.

Все эти проявления концепта «дом» рассматриваются в настоящей работе.

Концепт «дом» в русской фольклорной традиции

В народной традиции дом - не только жилое пространство человека, но и символ семейного благополучия. Дом противопоставлен внешнему миру, таким образом, является исходной точкой освоения пространства человеком.

В фольклорных жанрах дом также является этой исходной точкой. «Сказка, как правило, вводит читателя в какую-нибудь семью, характер которой может быть раскрыт только постепенно и лишь благодаря элементам сказки» [Пропп, с.274]. Дом - пространство своего, среднего, внутреннего, ограниченного, замкнутого, место обитания субъекта, центра мирозданья,- в сказках похищение («Гуси-лебеди», «Кот, петух и лиса», «Лиса и заяц») присутствует как исходное и пассивное соответствующего смысла. Активным становится значение носителя защитной силы. Завязка сюжета многих сказок, как правило, построена на мотиве запрета покидать дом. Герой сказки нарушает запрет, вследствие чего с ним случается беда. «Древнейшим религиозным субстратом этого мотива является страх перед невидимыми силами, окружающими человека» [Пропп, с.37-45].

Значение `свой` актуализируется в противопоставлении дома в деревне (родного дома, дома бабушки и дедушки, родителей) дому в лесу («Маша и медведь», «Три медведя»), дому водяного змея, подводного царя, бабы-яги, дому жениха (в свадебном обряде). Значение `средний на земле`,- в противопоставлении дому в подземном царстве, дому луны, солнца, ворона; в царствах медном, серебряном и золотом. Значение `ограниченный и замкнутый`, следовательно, `защищенный`- в противопоставлении полю, перекрестку, лесу, болоту, морю, озеру, реке как месту обитания нежити, нечистой силы. Значение `свое, человеческое`, `упорядоченное`- в противопоставлении норе, пещере, яме. И наконец, лицо-пространство, живое существо, одушевленное в сказках о бродячем доме, доме Яги [Червинский, с.31-32].

В. Я. Пропп отмечает, что в волшебной сказке, помимо «отчего дома» присутствует так называемый «большой дом» [Пропп, с.112]. Таким образом, сказка сохранила память о древних формах патриархально-родового строя 1-8 веков нашей эры. Об археологических раскопках больших коллективных домов свидетельствуют многие источники [Бломквист, с.135]. Основные черты большого дома в сказке таковы: 1) дом находится в тайнике леса; 2) он отличается своей величиной; 3) дом обнесен оградой, иногда с черепами; 4) вход- по приставной лестнице; 6) вход и другие отверстия занавешиваются и закрываются; 7) в нем несколько помещений [Пропп, с.116]. мужчина по достижении совершеннолетия проходил обряд инициации и отправлялся в «большой дом», вернее, «мужской дом».

Сказка знает не только «большой дом» в лесу, она знает еще малую избушку. В этой избушке производилось посвящение [Пропп, с.116]. В сказке разновидностью такой избушки могла быть изба бабы-яги, либо «запретный чулан» в большом доме [Пропп, с.58 и сл.]. Изба бабы-яги в пространстве сказки это вход в царство мертвых. «Мифологическому миру присуще специфическое мифологическое понимание пространства как совокупности отдельных объектов» [Лотман, с.63].

Приобщение к культу- это, своего рода, умирание и воскрешение героя. Он приносится в жертву, посвящается в культ. Животная природа избушки указывает прямо на обряд инициации. «Дверь избушки кусается, то есть представляет собой рот или пасть… Таким образом, мы видим, что этот тип избушки соответствует той хатке, в которой производилось обрезание и посвящение» [Пропп, с.63]. Ту же функцию выполнял запретный чулан в «большом доме». Если в избушке, после посвящения в культ, Яга дарит Ивану помощника, то в «запретной комнате находится будущий помощник героя» [Пропп, с.140]. Далее В.Я. Пропп отмечает, что запретный чулан не только находится в «большом доме» (доме разбойников), но и «часто встречается на том свете» [Пропп, с.142,143]. Это попадание героя в царство мертвых- своеобразное приобщение его к культу предков, т. к. дарителем может выступать животное, баба-яга, а также умерший отец (мать), либо идол (Медный Лоб) [Пропп, с.142-143]. В крестьянском доме идол долгое время обозначал домового, то есть умершего предка. Б. А. Рыбаков отмечает, что идол часто ставился на божницу вместе с иконами в красном углу [Рыбаков, с.499].

Таким образом человек всегда стремился построить быт согласно своим представлениям о мире, с другой стороны, упорядочить представление об энтропийном мире по аналогии с домом. Как отмечает А. К. Байбурин, «освоенное пространство - всегда семантизированное… подвергшееся некоторой ценностной акцентировке… Дом может быть «развернут» в мир и «свернут» в человека… структура дома повторяет структуру мира, ибо он сам имеет свой центр, периферию» [Байбурин, с.19,11].

Представление о мире как о замкнутом пространстве в разное время выражалось по-разному. Старинная космогония детально отражена на резных украшениях домов: причелинах, «полотенцах» торцевой части крыши, наличниках и ставнях окон [Рыбаков, с.468-497].

С другой стороны, мир наделялся «домашностью». Все мифические существа наделялись собственными домами. А. Н. Афанасьев указывает на мотивированность имени Змей-Горыныч лексемой «гора» [ПВ,2 с.288], где гора - жилище Змея.

Свой дом имели также небесные светила [ПВ,1, с.59-77], что говорит о расчлененности структуры представлений об окружающем мире.

Семантика русских загадок о доме указывает на отождествление его и его элементов с живым существом [Рыбникова, №№894-948]. Дом - это полностью освоенная среда, внешнее инобытие чрева матери . это микрокосм по отношению к макрокосму.

Мифопоэтическое мировоззрение космологического периода исходит из тождества макрокосма и микрокосма, человека и природы. Это же тождество определяет многочисленные примеры моделирования не только космического пространства и земли в целом, но и других сфер, в том числе, жилища, разные части которых на языковом и на надъязыковом уровнях соотносимы с названиями человеческого тела [Топоров,1989, с.13-14].

Образ дома в традиционной картине мира русского народа нашел свое выражение в обрядах, поверьях; фольклорных и мифологических текстах.

«Наиболее существенные для жизни коллектива прецеденты, определяющие соответственно ключевые ситуации, воспроизводились в обряде. Обряд каждый раз накладывался на конкретную ситуацию, соотнося ее с исходным прецедентом и одновременно придавая ей статус истинного события. Суть ритуала- в проверке соответствия между сакральным образцом и эмпирическим фактом. Для особо значимых ситуаций требовалось периодическое «подтверждения» соответствия. Это относилось в первую очередь к «порядку» космоса и «порядку» жизни человека» [Байбурин, с.7].

в обрядах дом может быть представлен, во-первых, `объектом обряда` или `результатом`, ибо обряд доместикации пространства имеет цель; направлен на постройку дома; во-вторых, `объектом-участником обряда`; в-третьих, пространством совершения обряда.

Многие ученые (Д. К. Зеленин, А. К. Байбурин, Е. Э. Бломквист) в своих работах указывают на сакральность характера выбора места строительства, а также материала и времени. Место обитания человека должно быть защищено от вреда, смерти, нечистой силы.

Так, нельзя строить дом там, где проходила дорога, на перепутье, или где стояла баня: «в таком месте водится нечистая сила» [Зеленин, с.314]. Если дом строился на перепутье, либо у дороги, то соответственно маркируется отдельными лексемами: перепутье и удорожь. «Запрещается строить на спорном участке земли; там, где были найдены человеческие кости, в месте, где волк или медведь «обложив и зарезав буйну стачинину», где кто-нибудь поранил топором, ножом, косой или серпом руки или ногу до крови, где опрокинулся воз, сломался «коток», Оглоблина; на месте дома, сожженного молнией, оставленного вследствие болезней, наводнений» [Байбурин, с.35].

Ранения, болезни, поломки созданных человеком предметов, наводнения, пожар совершенно однозначно маркируют ту часть пространства, на которой это случилось.

В таких местах запрещается также рубить деревья для строительства. Эти деревья назывались «буйные», или «стояросовые» [ Бломквист, с. 131].

Также существовала развитая система запретов на использование при строительстве конкретных деревьев. «Запрещается использовать при строительстве деревья, выращенные человеком и находящиеся в пределах усадьбы, а также плодовые деревья. Этот запрет основан на противопоставлении дом (двор- освоенное пространство человека)- лес» [Байбурин, с.31]. Очень значим запрет использовать при строительстве сухое дерево, а также дерево, имеющее какие- либо аномалии.

Выбор места строительства происходит при помощи гадания. Особого внимания заслуживает при этом выбор материала - воды (=жизнь), жизненно необходимого продукта: жита, или хлеба; шерсти (=тепло, сила, богатство). Иногда эквивалентом зерна могли быть монеты. Значимым было использование «оберега» (ладанки).

Другой разновидностью выбора места был выбор при помощи животного. «Счастливым местом считается то, на которое ложится рогатый скот» [Байбурин, с.37]. Стоит обратить внимание, что именно рогатому скоту приписывается плодородная сила. «С другой стороны, то обстоятельство, что счастливым считается место, где ложится рогатый скот: таким образом подчеркивается идея статики, покоя, устойчивости, имеющая важное значение для общей семантики жилища» [Байбурин, с.38].

Именно домашнее, а не дикое животное «одомашнивает» «чужое» пространство, делая его «своим». По-видимому, у славян был весьма развит культ животных.

Также большое внимание уделяется времени. При рубке леса это имело скорее утилитарный, а не ритуальный смысл.

Закладку строения следовало начинать, когда наполняется месяц, то есть после новолуния [Рыбаков, с.465].

«Некоторые обычаи севернорусских, сопровождающие закладку фундамента, явно связаны с культом растений: в землю втыкают или сажают с корнями березу или рябину, а в центре будущего скотного двора- ель. Эта ель охраняет скот от эпизоотий, от опасности заблудиться в лесу и от хищных зверей и дает ему здоровье и плодовитость» [Зеленин, с.315]. «Деревцо должно было стоять в течение всего времени сборки посреди сруба.» [Бломквист, с. 132].

Все этапы строительства сопровождаются ритуальным угощением плотников [Максимов, с. 23]. Это была своего рода панацея, защита от возможного вреда. Строители могли навести на дом «порчу», поселить на новое место нечистую силу.

Закладка дома сопровождалась принесением курицы (петуха), либо коня в жертву [Зеленин, с.315]. Считалось, что дом должен быть поставлен на чью-либо голову (сравните пословицу: «Всякий дом по большу голову стоит» [ПРН, с.315]). Имеются также сведения о принесении в жертву рогатого скота. «Эволюция жертвы, замена человеческой жертвы животными, привела к тому, что жилище стало уподобляться телу жертвенного животного» [Байбурин, с.61].

Охлупни на крышах изб делались из массивного комля таким образом, что из корневых отростков вырезались голова коня, изредка птицы. Таким образом, конь был символом-оберегом; конская голова устанавливалась на вершине строения в качестве «кнеса».

Д.К. Зеленин отметил, что «русские в наружных резных украшениях жилых домов (наличниках окон, ставнях, столбах, крыше) изображают лошадиные головы» [Зеленин, с.303-305]. При защите дома особое внимание уделялось тем его частям, которые открыты внешнему миру [СД, с.118] - дверям, окнам, крыше и так далее.

Конь или пара коней, согласно мифологическим воззрениям многих народов, влекут «солнцеву колесницу». «Солнце в ведах называется конем» [ПВ,1 с.302 и сл.].

Б. А. Рыбаков отметил, что изображение коня, либо птицы в системе других знаков «на самом деле отражают дохристианские воззрения славян на природу и являются своеобразными «оберегами» от духов зла. «Солнечные знаки входили в общую систему обороны от навий» [Рыбаков, с.480].

Птица - своеобразный эквивалент коня на росписи. «Ради быстрого бега конь в народных загадках называется птицею» [ПВ,1 с.302].

Вообще, культ коня в языческой Руси имел колоссальное значение. Конь являлся «ритуальным эквивалентом человека» [Байбурин, с.64].

До сих пор сохранился известный обычай крестьян прибивать подкову над дверью.

Под дом закладывалась конская голова. В волшебных сказках эта голова выступает советчиком, а конь - своего рода защитником и помощником [Пропп, с.140]. В данном случае конь играет тотемную роль предка. В подземном царстве, согласно мифологическим представлениям славян, конь (=предок) должен был благополучно проводить каждого члена семьи в последний путь и успешно переправить через реку [Пропп, с.210]. Таким образом, дом словно «врастал» корнями в землю. Строительная жертва обеспечивала прочность, долговечность дома.

Кроме коня значимыми считались другие домашние животные и домашняя птица: курица. Петух - символ огня, очага; «в его образе переселялось самое божество» [ПВ,2 с.62]. Курицу приносили в жертву домовому, ее голову отрубали и закапывали под новопостроенный дом.

Жертвой новому строению мог быть и рогатый скот [Байбурин, с.61].

Уподобление дома жертвенному животному, по всей видимости, нашло свое отражение в цикле загадок с отгадкой «изба», например: «Стоит бычище, проклеваны бочища»; «Снаружи- рогата, изнутри комола»; «Курица на курице, а хохол на улице»; «У быка, быка прорезались бока: у быка ядра говорят» [Садовников; цит по Байбурин, с.63].

Особой значимостью наделялся элемент строительства- поднятие матицы. Описание этого обряда подробно приводится во многих этнографических трудах [Байбурин, с.82-88; Рыбаков, с.466; Бломквист, с.132-133; Максимов, с.192; Зеленин, с.316].

Матица в фольклоре выступает символом дома [СД, с.116]. С матицей были связаны многие традиционные обряды: при строительстве нового дома, во время отправления в далекий путь, при родах и так далее. Она разделяла избу на две половины: переднюю, где могли находиться только члены семьи и ближайшие родственники и заднюю- куда допускались посторонние [Бломквист, с.79].

«Войдя в избу родителей невесты, сваха (сваты) здоровались с хозяевами и садились на лавку под матицу, что являлось еще одним признаком того, что пришедшая пришла сватать их дочь.

Размещение свах (сватов) под матицей, видимо, означало, что пришедшие встали на грань родства с хозяевами или желают вступить с ними в родство» [Зорин, с.71].

Срубная постройка без матицы означала не дом, а `домовище` «жилище злых духов», а также `сруб над могилой`. Этой же лексемой обозначалось понятие `гроб`, а в суеверных представлениях - омут, в котором живет водяник (дух) арх., Даль [СРНГ, 8, с.120].

С семиотической точки зрения матица обозначала, прежде всего границу: между `верхом` и `низом`, а также между `внутренним` и `внешним`. «Если старик перед смертью долго мучился, по поверью, что он колдун и нечистая сила не хочет, чтобы он умер, и отгоняет от него смерть; тогда родственники старались приподнять на вершок матицу, чтобы нечистая сила улетела в щель и больной спокойно умер» [Бломквист, с.79].

«Матице приписывалось значение связующего начала не только по отношению к конструкции дома, но и по отношению к проживающим в этом доме членам семьи» [Байбурин, с.84]. В «народной астрономии» Матницей называется Млечный Путь. Название астрообъекта разворачивает метафору «небо- крыша дома» [Рут, с.72].

Другие значимые элементы дома - печь и углы.

Очаг, печь - организующий центр дома, символ духовного и материального единства живущих в доме родственников, источник жизни [СД, с.117]. Очаг, как и дом, выступает носителем идеи рода, его силы, воплощение жизненной и социальной модели.

«Огонь- божество, творящее урожаи; погашение его и отдача в чужой дом- знак бесплодия и перехода изобилия в посторонние руки. Народ дает огню названия: богач, богатье; поэтому домашний очаг получил значение пената (домового), оберегающего имущество домохозяина и умножающего его доходы. Кроме влияния на плодородие, огню приписываются очистительные и вместе целебные свойства» [ПВ,2 с.11].

Установка печи - символического центра дома имела подчеркнуто ритуальный смысл. «Хотя печебитье относилось к разряду работ организации внутреннего пространства, вместе с домом делался опечек из нескольких венцов брусьев, под и форма для печи» [Байбурин, с.161].

Внешний вид ритуала строительства печи во многом совпадает с обрядом строительства дома. Значимость печи в повседневном быту, а также в обрядах семейного и жизненного цикла подчеркивается авторами многих работ [Байбурин, с.162; Рыбаков, с.467; Бломквист, с.265-266; ПВ, 2, с.5-44 и сл.].

«После того, как изба построена, вся семья переходит на новоселье и переносит с собою свой священный огонь» [ПВ,2 с.61]. При этом, также как и дом, печь связана с категорией «своего». В свадебных обрядах дымничать, то есть осматривать печь метонимически обозначает `осматривать дом жениха` [Байбурин, с.162]. То же самое «смотреть загнетку в печи» значит `осматривать хозяйство жениха` [Байбурин, с.166].

Связь человека с печью, с огнем как жизненным началом отчетливо проявлена в похоронном и родильном обрядах [Байбурин, с.164-165]. Дом без печи считался нежилой дом. Печь с домом соотносилась по модели «микрокосм-макрокосм».

Угол у печи назывался «печной». В этом углу, по народному поверью, живет домовой, «кутний бог». Однако, в иерархии ценностей углов дома печной угол уступал «красному», или «большому» углу.

Уже при закладке дома особо маркировались углы будущего дома [Зеленин, с.315]. Угол в народной картине мира метонимически обозначает дом (кут, хут). Все углы наделялись особым магическим значением. Е. Э. Бломквист привела характерный пример, подчеркивающий особую значимость красного угла. «При закладке дома в б. Владимирской губернии в переднем (красном) углу клали ладан, в другом углу, жерновом (против печного устья),- деньги, в заднем углу у входа - шерсть, а в том, где ставится печь, не клали ничего, так как этот угол предназначался для помещения домового» [Бломквист, с.132].

Б. А. Успенский отмечает, что деньги и шерсть обозначали богатство и плодородие [Успенский, с.170-171]. Ладанка же обозначает защиту от нечистого.

Примечательно что количество углов в доме - четыре. К тому же, дом был ориентирован по четырем сторонам света таким образом, что «к востоку чаще всего обращен красный угол с иконами» [СД, с.117].

Четырехчленная структура складывается из бинарных оппозиций [Топоров, Иванов, с.116].

Крестьянин всегда старался поставить свое жилище фасадом на юг, на юго-восток, либо юго-запад [Бломквист, с.58].

Домашнее пространство у русских делится по диагонали на две части: левая сторона с печью (очагом), образует женское пространство (бабий кут), правая сторона с красным углом- мужское [СД, с.117].

Соединение признаков женский и левый, мужской и правый является почти универсальным [Топоров, Иванов, с.267], но возможны инверсии: непряха-изба [Даль,2, с.10].

Определенным образом ориентированное жилище позволяет человеку постоянно и однозначно ощущать свое положение в пространстве [Байбурин, с.128].

Красный угол часто являлся объектом различных магических действий охранительного характера, а также святошных гаданий. Передний угол является почетным местом, в некоторых обрядах [Зеленин, с.315].

Также значима, с семиотической точки зрения, крыша. Кров и дом являются почти синонимами. «Родной кров» - то же самое, что «отчий дом». Крыша строилась в первую очередь; по ее размерам ставили дом [Зеленин, с.314].

Н.М. Шанский отмечает этимологическую близость лексем кров и сокровище. «В древнерусском языке они выступали как синонимы, обозначая и `место, где можно укрыться, и приют, и жилище и даже комнату`. Сейчас они семантически разошлись. Слово кров - архаизм и относится к традиционно-поэтической речи. В ней оно известно в значениях «крыша», «защита», «жилище, приют», выступает в качестве компонента фразеологизма «остаться без крова» [Шанский, 2002, №1 с.35]. Сокровище в современном русском языке обозначает драгоценность.

С крышей было связано также большое количество ритуалов. Например, перебрасывание предметов через крышу [СД, с.118].

Крыша является верхней границей дома. В настоящей работе уже упоминалось об изображениях на торцевой части крыши охранительных символов. Для защиты от молнии, пожара втыкали в крышу ветки ели, лещины, головешки от костра, сожженного на страстную неделю, оставляли на крыше освященный хлеб [СД, с.118].

Установка кровли - последний элемент строительства. Если до постройки дома это место мыслилось как осваиваемое человеком (которое должно быть защищено от вреда, смерти, злого духа, нечистой силы), то с момента установки кровли это место- объект освоения, включения в род, приобщения к роду.

Построенный дом остается не вполне освоенным пространством. Обряд перехода в новый дом, «влазины» имеет строго регламентированную структуру.

Общая схема переселения на новое место такова: в назначенное «счастливое» время вся семья переходит на новоселье и переносит с собой священный огонь (=божество), угли из печки, либо другой атрибут очага; иконы, петуха (курицу), кошку (воплощение домового), которую впускали первой.

Это действо сопровождалось «приглашением» домового. В этот день гадали, иногда освящали углы. Примечательно, что обычай крестить углы существовал еще до христианства [Рыбаков, с.516-517].

При входе в дом хозяева стремились избежать «первой» смерти.

«Всякий, вошедший в дом «первым», по народному поверью, «до году помрет»; посему, когда входят в новый дом, то впускают в него прежде кошку» [Байбурин, с.128].

Д. К. Зеленин приводит пример избежания «первой» смерти на белорусском материале: «сперва в доме ночуют одни животные... первые шесть ночей; первую ночь- петух и курица, вторую- гусь и кот с кошкой, затем поросенок, овца, корова, лошадь, и лишь на седьмую ночь, если животные остаются целы и невредимы, туда приходит сам хозяин» [Зеленин, с.316].

«Хорошей приметой считается, если петух, вошедший в новую избу, запоет - это предвещает хозяевам счастливую и веселую будущность» [ПВ,2 с.62]..

«В новый дом стараются пустить живое существо (петуха, курицу, кошку), которое, скорее всего, выступает в роли ритуального двойника человека, его дублера... Выбор кошки, курицы и особенно петуха и с этой точки зрения не случаен, так как в системе восточнославянских верований им приписывалась очистительная функция [Байбурин, с.105].

Входят в дом члены семьи по старшинству. А. К. Байбурин приводит пример, как все родственники проходят в дом, держась за нитку, по очереди протягивая внутрь друг друга [Байбурин, с.112].

Перенос домового вместе с какими-либо атрибутами очага имеет основной смысл не оставить на старом месте своей доли. Доля воплощается в образе домового и «характеризует категорию освоенного, своего, обжитого [Байбурин, с.111].

Считается, что новый дом «омывается» чьей-либо смертью или любым другим событием жизненного цикла. Поэтому стремились после переезда как можно скорее справить свадьбу.

Новоселье - не только семейный праздник, но еще и событие в жизни села. «На новоселье приглашаются члены семьи и соседи. Гости приходят с хлебом-солью, с подарками» [Бломквист, с.134]. Новоселье противопоставлено всем названным праздникам уже тем, что дом с этого момента мыслится как нечто целое; освоенное и является локусом повседневных обрядов, примет и календарных обрядов, а также событий цикла жизни семьи. В самих обрядах дом персонифицируется, то есть становится объектом-участником обряда [Червинский, с.34].

Уже при переходе семьи на новое место в обрядовом приглашении домового «новое» противопоставляется «старому»: «Суседушко, братанушко! Пойдем в новый дом; как жили в старом доме хорошо и благо, так и будем жить в новом...» [ПВ,2 с.61]. Сравните пословицу: «Держись друга старого, а дома нового» [ПРН, с.581].

В жизненном цикле крестьянской семьи существует множество обращений-диалогов к домовому. Задаются вопросы, ответом на которые может считаться скрип стены, вой в печи и тому подобное

Связь с домовым-предком нередко осуществляется через ритуальные трапезы, устраиваемые в пространстве дома: поминальные, святочные и календарные [СД, с.119]. А. Н. Афанасьев приводит множество примеров, один из которых - «приносят жертву» домовому- оставляют горшок каши на загнетке [ПВ,2 с.38]

С домашним (хоромным) богом связано множество примет, которые чтутся и теперь, однако в трансформированном виде. Прежде всего, это касается правила не здороваться, не прощаться, не беседовать и ничего не передавать друг другу через порог [ПВ,2 с.60]. Также существует ряд запретов-: свистеть в доме, рассыпать соль, мести несколькими вениками [СД, с.118].

Дом как объект-участник обряда на свадьбе и похоронах фигурирует носителем идеи рода, его силы, воплощением жизненной и социальной модели.

Как уже упоминалось в настоящей работе, дом считается полностью освоенным, когда в нем совершен один из обрядов жизненного цикла.

Образ дома как символ богатства и изобилия - устойчивый фольклорный мотив обрядовых песен [СД, с.119]. Например, обращение невесты к дому при ожидании жениха, при прощании с домом в свадебных причитаниях.

В настоящей работе упоминалось о значении матицы и печи в свадебных обрядах. Метонимически матица, равно как и другие значимые элементы дома, обозначает весь дом.

Зарождение новой семьи- такое же знаковое событие в жизни села, как и появление нового дома. Если в новом доме был неженатый парень, либо незамужняя девушка, то как правило, там устраивали посиделки (мирские сходки). «В коллективной жизни села важное значение приобретали те дома, которые выделялись по каким-либо признакам. Посиделки устраивались в тех домах, где имелись молодые парни и девушки» [СД, с.117]. На таких сходках и знакомились молодые люди; засылали сватов.

Свадебный ритуал (смотрины, сватовство, девишник и т.д.) детально рассмотрен в работах многих этнографов (например, в цитируемой работе Н. В. Зорина). Важные семантические аспекты, во-первых, преемственность семьи, то есть родительское благословение «совет да любовь» происходит по аналогии с обрядом перехода в новый дом (в первом случае «доля» принимается вместе с короваем, в последнем------- -«доля» «зазывается» на новое место). Приобщение новому дому и ритуальное обметание углов в доме жениха, а также осмотр загнетки (матицы). Во-вторых, первая брачная ночь в неотапливаемом помещении и возжигание очага невестой после первой брачной ночи. Также значимыми являются перебрасывание через крышу предметов: «молодая, прежде чем войти в дом, мужа, перебрасывала через дом яблоко, свой пояс и др., произносила заклинания, чтобы ей повиновались как новой хозяйке» [СД, с.119] и приобщение молодой к домовому (предку) семьи жениха: «в доме мужа молодая должна была дотронуться до печи; присесть у очага, обойти его три раза, поклониться очагу, бросить туда монетку, кусок свадебного пирога» [СД, с.119].

Наиболее сакральный момент обряда-- принесение невестой иконы из своего дома и водружение образа в святом углу дома жениха.

В обрядовой причети невесты значимы обращения к дому при ожидании жениха, а также при прощании с отчим домом.

В размещении сватов под матицей дом уже становится `объектом-участником приобщения, освоения, носителем идеи и силы рода` [Червинский, с.34].

Дом, не меняя исходных значений космогонического и обрядового компонентов `своего, внутреннего, ограниченного, замкнутого, защищенного, места обитания субъекта`; `пространства совершения и участника`, приобретает в лирических свадебных песнях следующие основные значения:

1. высокий терем, родительской дом- `место благополучного рождения и воспитания` девицы (молодца); `место, в котором сидит девица`, из которого матушка наблюдает за играми повзрослевшей дочери; `место, честь которого соблюдала девушка`; `место, куда девицы приглашали войти молодца`.

2. избушка, светелка девицы на горе- `место, в котором девица зажигает свечу, прядет в ожидании милого`.

3. дом свекра, мужа, чужой лихой семьи- `место страданий, мучений оторванной от родни, от своей стороны молодой жены`; `место возвращения после тайного свидания с милым`; `место совершения мести свекру, свекрови, мужу`; `место встречи брата, отца, матери, приезжих навестить молодого`.

4. дом молодой хозяйки, счастливой жены, новый дом- `место, по которому ходит молодая жена, говорит с мужем, будит его, муж к ней обращается ласково, успокаивает ее, уговаривает, выполняет ее желания`.

5. дом молодых, терем-теремчик- `место благополучной семьи, молодца-жениха, девицы-невесты`.

6. родительский дом, родная сторона после замужества- `место, куда стремится молодая с чужой стороны, куда прилетает в облике кукушки, ласточки, перепелки, откуда гонит ее жена брата`.

7. внутреннее помещение дома (светелка, горница)- место игр и встреч девушек с парнями` (на посиделках, вечерках, супрядках); `место, где собираются незамужние девицы зимними вечерами прясть, вышивать, петь`.

Эти значения более подробны и более близки внутреннему миру субъекта - личному, семейно-родовому, социально-психологическому. В лирических песнях регулярны грамматические значения категорий включения в род, приобщения к роду, категории жизненного цикла, социального устройства, группирующихся вокруг основной, центральной категории рода, категории «я» коллектива-субъекта [Червинский, с.36-37].

«Приобщение к домашнему пространству символизировали специальные ритуальные действия. Бабка-повитуха дотрагивалась ножками новорожденного до печи или обходила с ним вокруг очага. Возвращаясь из церкви после крещения ребенка, отец клал его на несколько минут на порог» [СД, с.119].

Дом мыслится пространством обитания, носителем идеи рода. Очаг (печь) концентрирует в своей семантике элементы различных кодов; является центром дома, собирает вокруг себя всех членов семьи. Порог дома- регламентированная граница.

В погребальном обряде дом означает `место обряжения на тот свет умершего, отправления его в последний путь` «В момент, когда гроб для умершего, осмысляемый как его `новый дом`, вносят в дом, все выходят, особенно беременные женщины. Крайне осторожно осуществляется вынос покойного из дома: стучат гробом о порог дома, чтобы покойный попрощался со своим `старым` домом и больше туда не возвращался; переворачивают в доме всю мебель, выливают, выбрасывают за покойником из дома камень, головешки из очага, выметают или моют пол, открывают все окна и двери, выносят из дома и сжигают вещи покойного. После того как гроб вынесен, мусор на улице заметают к дому, чтобы все его обитатели остались в нем. Дом, где случилась смерть, считается опасным местом. В течение первых сорока дней ожидают возвращение души покойного в свой дом: оставляют для нее еду, питье, вывешивают на окно полотенце, не гасят огонь в очаге» [СД, с.119-120].

В погребальной причети дом оказывается одним из детально проработанных фрагментов, что делает это понятие особенно интересным с точки зрения его структурирования основными оппозициями, с одной стороны, и способом конкретной реализации основных признаков, с другой.

Основное функциональное назначение дома в плаче- защита живых от смерти.

Гроб как посмертное жилище (домовина) описывается перебором элементов, присущих дому (окна, двери), но отсутствующих.

Дом, таким образом, противопоставлен домовине (гробу) и воплощает жизнь как таковую. Он един с заключенной в нем жизнью… общая идея дома как охраняющего и ограждающего жизнь внутри себя повторяется в представлениях об отдельных его элементах: окно, дверь/ ворота с запорами и замками, особенно прорабатывается «пограничная зона» дома- сени и крыльцо как элементы, связывающие собственно жилую часть с пространством вне дома.

Через код дома в плачах передается противостояние жизни и смерти. Табуируя прямые номинации смерти, покойника и т п плач передает эти понятия через систему оппозиций, полярные члены которых конкретизируют общие понятия жизни и смерти: окно светлое- окно темное, почерневшее; печь жаркая- печь нетопленная.

Основной особенностью концепта дом в погребальных плачах оказывается противопоставление дома живого человека и дома покойника, а также дома и гроба как посмертного жилища. Эти противопоставления реализуются, многократно усиливаясь, применительно к каждому элементу дома. Релевантному своду текстов причети» [Невская, с.106-121].

Таким образом, Л. Г. Невская отмечает, что основное концептуальное значение дома- вывод смерти из дома жилого в дом иной. Путем противопоставлений достигается основная цель- защита жителей дома от смерти. В причети происходит подмена понятий, в которой домом покойника становится гроб, а дом семьи остается воплощением жизненной и социальной модели.

В обряде через символическое прощание покойника с домом (стучат гробом о порог) подчеркивается «непринадлежность» в дальнейшем покойника к этому дому, что противопоставлено приобщению к домашнему пространству младенца (ребенка после крещения отец клал на несколько минут на порог).

Кроме обрядов жизненного цикла, связанных с домом, существует множество обрядов охранительного характера.

Так, например, при отъезде одного из обитателей, дома не подметают пол, чтобы не замести след. Невеста при уходе из родительского дома забирает с собой что-либо живое (курицу, кошку), чтобы иметь потомство в новом доме.

«Символическое удаление из дома чего-либо способствует очищению дома от насекомых, пресмыкающихся, болезней., нечистой силы» [СД, с.119], «охранительный смысл приписывается действиям, совершаемым вокруг дома» [СД, с.118].

Помимо охранительных обрядов, существуют также противоположные, целью которых является причинение вреда чужому дому, то есть его обитателям. Как правило, это подбрасывание вредоносных предметов в дом, либо во двор.

Как в обрядах наведения порчи, так и в обрядах ее изведения, дом становится `местом заклятия`.

Итак, мифопоэтический народный образ дома аккумулирует в себе языческие и христианские традиции и представляет сложные семантические комплексы, которые включают быт и семейные отношения. Пространство дома включено в космическую модель мира.

Сложный комплекс воззрений, уходящий корнями в язычество, определяет центром избы печь, которая собирает вокруг себя всех членов семьи.

Уклад семьи формируется вокруг символического очага- печи, являющейся одновременно и местом, где готовят пищу, и одним из традиционных топосов сказочных персонажей.

«Внутри дома - пишет Б. А. Рыбаков- проводился целый ряд языческих праздников. Речь идет не только об узкосемейных делах вроде крестин, постригов, сватовства, свадьбы, похорон. Почти все многолюдные сборы и «события» проводились в двух планах: какая-то часть обряда совершалась на площадях, в святилищах и требищах, а какая-то каждой семьей в своей хоромине, у своей печи, где глава семьи выполнял функцию жреца.

Вторым этапом после домашних обрядов было вынесение празднества вовне, в места общего мирского схода; дом же оставался тем пунктом, где начиналась и где кончалась каждое языческое священнодействие, какой бы масштаб оно ни принимало в момент кульминации. Недаром словосочетание «домашний очаг» приобрело устойчивый социальный смысл» [Рыбаков, с.466-467].

В настоящее время семиотический статус вещей резко снизился. Дом, очаг утратил свой сакральный статус. Ю. С. Степанов в своем «Словаре русской культуры» понятие концепта дом сужает до понятия `уют`, `комфорт`. «Понятие «уютного уголка», «уютной квартиры» в современном русском быту продолжает представления не мещанского дома и крестьянской избы (последнее приняло полностью этнографический характер), а представление об интерьере, убранстве квартиры» [Степанов,1997, с.696]. Таким образом, «дом» переходит в разряд материальной культуры, уступая место концепту «уют».

Тем не менее, дом ассоциируется с родной стороной, когда человек оказывается на чужбине. В повседневной жизни дом является фактически одной из сторон света, точнее, одним из ориентиров в макропространстве (городе, поселке). Мы в своей обыденной жизни обходимся весьма приблизительными ориентирами типа «здесь», «там», «на работе», «дома» и для нас мало существенна наша ориентация относительно сторон света.

Очаг в значении `дом` используется только в поэтической речи. Однако, какой бы ни была по величине жилплощадь, всех домашних вмещает кухня. Члены семьи, как правило, собираются на тесной кухне с очагом.

Сохранилось множество примет, связанных с домом, порогом, домашними животными, однако смысл последних уже далеко не всегда осознается.

Говоря о внутреннем мире, либо о том, что внутри некая субстанция - душа, человек отождествляет себя с домом, и наоборот, называет части дома именами человеческого тела. Говоря же о государстве, планете, мире, вселенной, называет их своим домом.

«С появлением жилища мир приобрел те черты, которые на бытовом уровне остаются актуальными и в наше время… иными словами, дом придал миру пространственный смысл» [Байбурин, с.10].

Как справедливо отметил Ю. С. Степанов, «…с точки зрения референции мир осваивается человеком «от себя», по направлению от ближайшего пространства к тому, что существует вне его сознания и его личности. «Первичный концепт» - Мир как то место, где живем «мы», «свои», и концепт «Мир, Вселенная, Универсум», связаны в самом прямом смысле этого слова отношениями расширения в пространстве: осваивается все более обширное пространство, черты первоначального «своего» мира распространяются на все более далекие пространства, а затем, когда физическое освоение за дальностью пространства становится невозможным, освоение продолжается мысленно, путем переноса, экстраполяции уже известных параметров на более отдаленные расстояния. В сущности, этот процесс довольно не сложен, он напоминает логическую индукцию и совершается по принципу, который, выражаясь разговорным языком, можно описать словами: «подобно тому миру, в котором я действительно живу (хожу, действую), устроен также более отдаленный мир, в котором я могу жить (двигаться, действовать), и еще более отдаленный мир, в котором я мог бы действовать, но вряд ли буду, так как он слишком далек, и еще более отдаленный мир, в котором я никогда не могу быть, так как он слишком отдален, но который я могу себе представить точно таким же образом, как и все предыдущие,- но только лишь- и единственно- в мысли» [Степанов, 1994, с.11].

Дом оказал существенное влияние на формировании оппозиции `внутренний - внешний`. «Поскольку дом образует самостоятельное замкнутое пространство (объем) в пространстве, он начинает восприниматься сам как внутренность пространства. На лексическом уровне это отражается, в частности, в том, что оппозиция внутри/снаружи заменяется оппозицией дома/снаружи» [Цивьян, с.74].

Таким образом, на всех этапах развития русского языка наблюдается две тенденции: с одной стороны - сворачивание концептуального дом, его совпадение с концептом уют, комфорт, с другой стороны - расширение этого концепта до обозримых пределов.

Показательным примером является наименование «мирская изба»: изба, в которой собирается весь мир, то есть все село. На значимые элементы крестьянской избы переносились геоцентрические представления язычества. Русская деревянная изба является результатом совмещения всех отмеченных параметров: мира в человеке и человека в мире. В силу домоцентричности российской жизни в ней особенно развита «дружба», русская «душевность» и «психологичность».

2.3 Репрезентация концепта «дом» в современных моделях наивного массового сознания

Языковая картина мира является многоуровневой структурой. Так, М.Э. Рут предлагает иерархию образных предметных сфер, исходя из антропоцентризма человеческого мышления, в которой сфера «внешний мир» (в эту сферу отнесены все реалии, не связанные непосредственно с крестьянским бытом, в том числе реалии общественной жизни, политики, искусства) занимает положение периферии, а сфера «дом, двор» - центра.

Такая модель наивного обывательского восприятия мира активно используется в современной политике. Эту модель можно увидеть в метафорическом зеркале политических лозунгов. Отличие проявлений концепта в фольклоре и в политическом дискурсе в том, что если первое идет «от народа», то последнее- «в народ». Иными словами, первое создано народом и для народа, а последнее диктуется народу на понятном народу языке и строится по упрощенной модели.

Метафора способна быть мощным средством переконцептуализации общественного сознания, то есть изменения системы базисных представлений народа о себе, о своей стране и своей роли в ее развитии.

При всей динамичности, изменчивости этого процесса, существуют относительно стабильные модели.

Одной из констант является целая система «строительных» метафор в политическом языке разных эпох. Так, с корнем «дом», «строить» возникла целая система-миф, которую можно рассматривать безотносительно к политике. Этот феномен имеет лингво-культурный характер.

А.П. Чудинов предложил рассмотрение явления метафорической символики с помощью метода когнитивной теории метафоры и теории регулярной многозначности. «Для того, чтобы объяснить метафору как некоторый познавательный процесс, следует предположить существование глубинных структур человеческого разума в качестве устройства, порождающего язык… путем определенных иерархически организованных операций человеческий разум сопоставляет семантические концепты, в значительной степени сопоставимые, что и является причиной возникновения метафоры. Метафора предполагает определенное сходство между свойствами ее семантических референтов… рассматриваемые изнутри, метафоры функционируют как когнитивные процессы, с помощью которых мы углубляем наши представления о мире и создаем новые гипотезы» [Маккормак, с.359-360]. Модели, наиболее ярко отражающие современные представления о российской действительности это модели с исходными понятийными сферами «мир животных», «мир растений», «дорога», «дом». Эти модели отражают традиционные ментальные представления о родной стране, о межличностных взаимоотношениях и взаимоотношениях человека и общества.

Дом - важнейший культурный концепт в человеческом сознании, это традиционный для славянской культуры источник метафорической экспансии. Метафорическое представление общественных реалий и процессов как дома (в том числе его строительства, ремонта и разрушения)- один из наиболее традиционных для политической речи образов.

Н.Д. Артюнова отмечает: «Со времен Маркса стало принято представлять себе в обществе базис (фундамент), различные структуры (инфраструктуры, надстройки), несущие опоры, блоки, иерархические лестницы» [Артюнова, 1990, с.14-15].

«Концептуальная метафора государство - это дом относится к числу моделей, на материале которых можно наиболее наглядно демонстрировать воздействие политических событий на образы политического языка» [Чудинов].

«Еще в прошлом веке сфера употребления русских слов строй и строить не ограничивалась домом, городом или храмом, а распространялась на государственное управление («строить государство»), религиозные и социальные институты и даже… на идеологический уровень. Под строем подразумевались… формы упорядоченности… Само выражение «строить дом» имело прежде всего значение `правильно вести хозяйство дома`, буквально: «домостройничать» («Домострой» являлся сводом правил, регулировавших семейную и общественную сферы жизни)» [Байбурин, с.55-56].

По поводу присутствия строительных терминов в политических понятиях на раннем уровне концепта, то есть в этимологии слова высказался Н. М. Шанский, что «Слово domos является явным производным от dзmo `строю` [Шанский, 1978, с.92]. Таким образом, греческое заимствование демократия является однокоренным с лексемой дом. Однако такая трактовка этимологии вызывает возражение. По мнению Э. Бенвениста, «индоевр. *demo `возводить`, `строить` несвязанно с *domos/*domus, которое имело значение социальной микроструктуры» [цит по Байбурин, с.12].

Можно заметить, что другие термины, связанные с «домом» имеют значение социальной макроструктуры: экология, экономика от греческого пЯчпт `дом`. Это говорит о продуктивности модели метафорического переноса наименования микроструктуры на уровень макроструктуры.

А. П. Чудинов в своей монографии «Россия в метафорическом зеркале» замечает, что «в отечественной истории политические лидеры подразделяются на тех, кто полностью отвергает деятельность предшественников и планирует строить государство заново, и тех, кто планирует только усовершенствование прежней системы» [Чудинов]. Об этом же пишет Б. А. Успенский: «При всей разнице исторических условий, общественных задач, личной психологии и пр., в типе деятельности Ивана IV, Петра I, Павла, Александра I… есть нечто общее… свою деятельность они рассматривают как направленную не на улучшение исторически сложившегося порядка, а на разрушение его, полное и всеконечное уничтожение и создание на новом месте… и на новых основаниях нового и прекрасного мира» [Успенский, 1990, с.334]. Из политических лидеров 20 века к числу «разрушителей» А. П. Чудинов относит В. Ленина, И. Сталина и Б. Ельцина. «В группу «продолжателей» дел предшественников входят Н. Хрущев и Л. Брежнев. Совершенно особое место занимают «усовершенствователи» (Ю. Андропов и М. Горбачев), которые, подчеркивая верность «социалистическому выбору», планируют существенное усовершенствование системы, ее ремонт.

Автор, вслед за многими учеными замечает, что «разрушители», мечтающие строить новый мир заново, используют метафору разрушения старого, никуда не годного, гнилого, рушащегося дома и постройки на его месте нового прекрасного дворца… «Продолжатели», используя метафору дома, говорят о продолжении начатого предшественниками строительства (государства, коммунизма, социализма, капитализма и пр.). «Усовершенствователи» в соответствии со своей основной целью активно используют метафору перестройки, ремонта и наведения порядка «на стройке». Хозяйскую метафору быстро подхватывает свита, восторженные или зависимые журналисты, а затем она широко распространяется во всем политическом языке» [Чудинов].