Начинается искушение героя с серенады Брага о священной гармонии звуков, столь прекрасной, что она непонятна нам, смертным, и возвращается в небеса. Священная гармония звуков - обольстительный образ души, непонятной нам, смертным, - первый намек на сверхличность Коврина, еще не осознанный им, но кем-то сладко и тайно внушаемый. И тотчас, без видимой казалось бы связи, в памяти героя непонятно откуда возникает легенда о черном монахе. "Тысячу лет назад какой-то монах, одетый в черное, шел по пустыне, где-то в Сирии или Аравии. За несколько миль от того места. рыбаки видели другого черного монаха, который медленно двигался по поверхности озера. Этот второй монах был мираж" [34, c. 524-541]. От него получился другой, третий, "наконец, он вышел из пределов земной атмосферы и теперь блуждает во всей вселенной." [34, c. 524-541].

Незримый "кто-то" нашептывает Коврину странную легенду, казалось бы, совершенно несообразную обычному быту среднерусского поместья. Незримый "кто-то" ведет Коврина в тот самый "старинный парк, угрюмый и строгий", что встретил героя при въезде в имение. Далее Коврин спустится вниз, с "крутого, обрывистого берега" к реке и по лавам перейдет на другую сторону. "На угрюмых соснах кое-где еще отсвечивали последние лучи заходящего солнца… ни человеческого жилья, ни живой души вдали…" [34, c. 524-541].

Далее произошло важное - в психологическом состоянии героя и в обманчиво реальном мире той, "заречной", природы. "И кажется, весь мир смотрит на меня, притаился и ждет, чтобы я понял его", - размышляет Коврин категориями вселенских амбиций. Будто покоряясь ему, ответствуют какие-то силы: сначала колышут рожь "легким вечерним ветерком"; "через минуту опять порыв ветра, но уже сильнее, зашумела рожь, и послышался сзади глухой ропот сосен. На горизонте, точно вихрь или смерч, поднимался от земли до неба высокий черный столб" [34, c. 524-541]. "Монах в черной одежде с седою головой и черными бровями, скрестив руки на груди, пронесся мимо." [34, c. 524-541]. Коврин успел заметить обращенную к нему лукавую улыбку и "бледное, страшно бледное, худое лицо" ("острое лицо"). Как и полагается нечистой силе, "монах", опять начиная расти, "перелетел через реку, неслышно ударился о глиняный берег и сосны и, пройдя сквозь них, исчез, как дым".

Коврин, облученный первым зарядом прелести, был "приятно взволнован. и все гости, и Таня находили, что сегодня у него лицо какое-то особенное, лучезарное, вдохновенное, и что он очень интересен" [34, c. 524-541].

Попытаемся предположить, откуда было взято описание черного образа. Ранее, в таганрогском детстве, А.П. Чехов непременно читал о подобных явлениях в Житии преподобного Антония Великого. В библиотеке отца писателя, Павла Егоровича, было двенадцать томов жизнеописания святых, праведников и мучеников под названием "Четьи-Минеи". После смерти отца эти книги перешли к сыну.

Антон Павлович родился января шестнадцатого дня, в канун памятования великого христианина из Египта Антония, был назван в честь этого святого и, вероятно, не раз перелистывал его житие.

За более чем столетнюю жизнь, равную духовному подвигу, святой Антоний многажды подвергался диавольским нападениям. Чтобы устрашить подвижника, князь бесовский являлся ему в своем истинном образе: изо рта - искры огненные и пламя, из ноздрей - дым; то принимал облик великана, "голова которого, казалось, достигала небес". Искушая, нечистый внушал ему мысли о прелестях мирской жизни, пытался склонить к сребролюбию. Но - тщетно: Антоний "ненарушимо соблюдал среди искушений чистоту души".

Тогда ухищрения сил тьмы стали еще более изощренными. Был пущен в ход древний - со времен Адама и Евы - смертоносный яд гордыни.

К этим эпизодам жития следует отнестись особенно внимательно. Может быть, в них истоки образа черного видения.

"Злобный змий. явился святому Антонию видимо в образе черного и страшного отрока, который с плачем так говорил человеческим голосом: - Многих я ввел в искушение, многих обольстил, но теперь. через твои подвиги побежден. На самом деле коварный искуситель говорил это, рассчитывая привести смиренного юношу к высокому мнению о себе". Еще раз диавол явился Антонию "в образе необычайного великана, который осмелился сказать о себе:

Я - Божия сила и премудрость. Проси у меня, Антоний, чего хочешь, и я дам тебе. Святой в ответ плюнул ему в уста и, вооружившись Христовым именем, устремился на него, и этот на вид великан тотчас растаял и исчез.".

Во время сугубого поста подвижника нечистый снова явился ему "под видом чернеца, который принес хлеб и уговаривал поесть". "Но когда Антоний обратился к своему обыкновенному оружию - знамению креста Христова, нечистый дух тотчас превратился в струю дыма, которая, потянувшись к окну, исчезла через него".

В описании нечистого в виде черного монаха можно усмотреть почти цитатность жития святого Антония. Таинственный пришелец "опять начинал расти" ("великан на вид" в житии), затем "исчез, как дым" ("превратился в струю дыма" житии). Во втором явлении Коврину монах возникает бесшумно, "весь в темном и босой, похожий на нищего ("черный, страшный" в житии), и на его бледном, точно мертвом лице резко выделялись черные брови." На этот раз черный монах не улетает, а рассуществляется. "Коврин взглянул на него и не разглядел лица: черты его туманились и расплывались. Затем видения стали исчезать голова, руки, туловище его смешалось со скамьей и с вечерними сумерками, и он исчез совсем" ("тотчас растаял и исчез" в житии).

Подолгу и не раз беседовал с Андреем Ковриным лукавый. О чем? Слово за словом, кирпич за кирпичом возводил он Вавилонскую башню гордыни в душе магистра: ты - избранник Божий. "Ты служишь вечной правде. Твои мысли, намерения, твоя удивительная наука и вся твоя жизнь носят на себе божественную небесную печать, так как посвящены они разумному и прекрасному, то есть тому, что вечно" [34, c. 524-541] - льются ему в душу сладкие слова. И Коврин слушает, ибо это "льстило не самолюбию, а всей душе, всему существу его".

Соблюдая правила игры в ряженого, на вопрос о вере в бессмертие "черный монах" с пафосом утверждает: "Да, конечно". Речь его пересыпана выспренними словами, взятыми, скорее всего, из магистерской диссертации Коврина: "Без вас, служителей высшему началу, живущих сознательно и свободно, человечество было бы ничтожно." [34, c. 524-541].

В повести "Черный монах" постоянно проговаривается тема безумия Коврина. От - "утомился и расстроил себе нервы" до - "для него теперь было ясно, что он сумасшедший". В повседневных реалиях - это история развития болезни. Однако "бред" Коврина - это вполне разумное внимание ницшеанской логике о том, что "гений сродни умопомешательству", что "здоровы и нормальны только заурядные, стадные люди". "Ты как будто подсмотрел и подслушал мои сокровенные мысли", - с радостью вторит ему собеседник. Что же такое "безумие" Коврина? Не в том ли оно, что герой добровольно и с наслаждением заложил свою душу диаволу? Ни один тезис не вызывает в магистре возражений.

Отчего же философ и психолог Коврин так легко "мысленным волком звероуловлен был"? Потому, что в арсенале его души было прежде всего "сознание собственной высоты".

Путь Антония к христианским добродетелям был прям, хотя проходил через искушения и телесные немощи. Он "ненарушимо соблюдал среди искушений чистоту души". Главный соблазн, через который прошел и не запятнался святой Антоний, - самовозвышение. Он умел распознавать козни лукавого, как бы изощренно тот ни искушал его, когда "черным, страшным отроком" явился ему и утверждал, что он, бес, побежден подвигами святого.

Повесть А.П. Чехова "Черный монах" - это исповедание великого небесного покровителя Антона Павловича, преподанное "способом от противного". Позиция писателя прозрачна. Упадок Коврина не только в крахе его карьеры и семьи. Спала оболочка псевдогениальности, и под ней обнажился брюзгливый, мелочный, несчастный в сущности человек. В минуту трезвого прозрения он разорвет "на мелкие клочки свою диссертацию и все статьи, написанные во время болезни. в каждой строчке видел он странные, ни на чем не основанные претензии. манию величия, и это производило на него такое впечатление, как будто он читал описание своих пороков" [34, c. 524-541].

Умирает духовно разрушенный, так и не пришедший к покаянию Коврин; умер, не выдержав страданий дочери, Песоцкий; невосстановимо искалечена жизнь Тани; неизвестна судьба сада, купленного чужими людьми. Снова вспомним слова Иисуса Христа: "Всяк сад, его же не насади Отец Мой Небесный, искоренится".

Писатель ясно и открыто вместил смысл повести в описание предсмертного часа Коврина:". ему было жутко, и он мельком взглядывал на дверь, как бы боясь, чтобы не вошла в номер и не распорядилась им опять та неведомая сила, которая в какие-нибудь два года произвела столько разрушений в его жизни и в жизни близких" [34, c. 524-541].

Смерть Андрея Коврина совершенно сообразна со словами святого Антония, цитирующего пророка Иезекииля: "В каком грехе смерть застигнет человека, за тот он и будет осужден. В смертную минуту, захлебываясь кровью, Коврин вновь был готов внимать обольстительным речам властителя тьмы".

И. Сухих в своей статье о "Черном монахе" пишет о том, что в связи с Апокалипсисом открываются претензии Коврина на апостольство.

2.3 Философские мотивы повести

В повести "Чёрный монах" А.П. Чехов спорит с Гегелем, который, вслед за Фихте, считает, что противоположности, сливаясь, дают некий новый синтез, т.е. возникает некий жизненный рывок. Чехов же утверждает, что противоположности должны находиться на некотором почтительном расстоянии друг от друга, иначе, в случае их объединения, они гасят друг друга, порождая несчастия и жизнеотрицание [5, с.37].

Очевидно, на эту тему Чехова натолкнули современные ему споры символистов относительно возможности или даже необходимости создавать такие художественные вещи, в которых форма и содержание составляли бы одно целое.

В общем-то, можно сказать, что эти стремления не лишены смысла, поскольку в прекрасном произведении и вправду все настолько гармонично, что эти две его ипостаси сливаются в одно целое и возникает ощущение их неразличимости. Но ощущение - это одно, а истинное положение вещей - другое. И если даже допустить, что форма и содержание в идеале должны слиться в одно целое, то все равно остается вопрос о том, как эту слитность обеспечить.

Конечно, Чехова в первую очередь интересует человеческая жизнь в ее осмысленности и в ее оформленности. И оказывается, что смысл жизни отличается от ее формы (способа проживания).

Действительно, герой повести Коврин в начале повествования занимается психологией и философией. Это дело ему нравится и он счастлив в своей работе. Но что значит заниматься философией? Это вовсе не означает "эфемерность Дела, которому посвятил себя почти дематериализованный человек мысли - Коврин", как это считает М.И. Гореликова. Быть философом - значит быть в состоянии рефлексии и постигать внутреннюю сущность вещей. Любому настоящему философу это очевидно. Коврин обращен в себя, и с точки зрения структурного анализа произведения он олицетворяет собой рефлексию, или иначе - содержание [15, с.13]. В этом смысле он, конечно, не человек, и тем более не материален, так что указание Гореликовой о его "дематериализации" имеет некоторую подоплеку. Однако следует иметь в виду, что не-материальность Коврина у Чехова не несет какого-то отрицательного подтекста. Тем более что читатель встречает героя повести в положительном свете и никакого негатива не видит. Не-материальность - это не эмоциональный окрас, а абстрактная сущность Коврина, напоминающая скорее элемент в математической формуле и играющая роль логической встроенности в каркас произведения лишь постольку, поскольку все произведение воспринимается в первую очередь как способ экспликации мысли, а не сгусток выплеснувшихся эмоций.

Подтверждение того, что герой обозначает собой ни плохую, ни хорошую, а просто рефлексию (содержание), видно из дальнейшего повествования. Когда он видит черного монаха, то обнаруживает внутреннюю сторону самого себя - ту сторону, которая есть смыслополагаемое Я. Поэтому разговор Коврина с черным монахом есть не что иное, как общение его с самим собой, так что все ответы монаха оказываются для него знакомыми, а все действительно неясные вопросы к монаху оказываются без ответа и, более того, они уводят этого монаха из видимого взора, растворяют его, превращают из видимого-понимаемого Я в невидимое Я, относительно которого можно лишь догадываться о его наличии где-то вблизи.

Отметим, что ряд критиков также считают Черного монаха вторым Я, другим Я. Но раз так, то с их стороны совершенно естественно было бы признать способность Коврина к видению сущностных сторон самого себя, что наделило бы его особенным качеством - качеством сущностного видения. Герой должен бы оказаться способным видеть сущность, а это не каждому дано.В.Я. Линков отмечает, что для Чехова "нервность" сродни таланту. Получается, рефлексивный и "нервный" герой талантлив, причем его талант, очевидно, заключается в способности к рефлексии. Тогда какую трагедию жизни без смысла увидел в повести Линков, не ясно. Другое дело, что Коврин отказался от своего таланта - это, конечно, трагедия. Но тогда эта трагедия обусловлена вовсе не тем, что будто бы у него не было смысла. На деле этот смысл у него был и заключался в занятии любимым делом - философией, от которого никому вреда не было.

Коврин, смотрящий в себя и на все вокруг сквозь призму своей рефлексии, приезжает к своему бывшему опекуну Песоцкому и его дочери Тане. Они совсем другие, чем он. Они заняты своим прекрасным садом и одним только им. Их сознание занято не своим внутренним содержанием, а внешним миром, если угодно - формой этого мира в виде сада, на который они и переносят всю свою любовь и заботу. О рефлексии они и не подозревают, и характер статей Песоцкого на ботанические темы это подчеркивает: в них автор не столько разыскивает внутренний смысл рассматриваемых тем, сколько утверждает свой социальный статус и т.п. Для Коврина они скучны и бесполезны.

Если Коврин являет собой поиск внутренней сущности, то Песоцкие - внешней формы. Пока они находятся на некотором отдалении друг от друга, то они испытывают взаимное уважение, привязанность, любовь и родство. Особенно важно здесь ощущение родства, поскольку оно указывает на принадлежность их всех к чему-то одному. Думается, не будет большой натяжкой положить, что если герои олицетворяют виды мышления, под этим единством можно понимать одно, единое сознание. Под единством можно понимать и что-то другое, например, произведение искусства, тогда герои суть его форма и содержание.

Так, Коврин - это внутреннее мышление сознания, а Песоцкие - внешнее мышление того же самого сознания. Пока они различают друг друга, то гармонично сосуществуют и не мешают друг другу: у Песоцких чудесный сад, а у Коврина трансцендентальное Я (ego) напоминает о себе, т.е. указывает на свою уникальность. Ведь чистое Я в рефлексии есть не что иное, как истинный центр. Коврин, таким образом, сам себя переводит в центр, что и выражается в осознании себя значимой фигурой. В критической литературе уже стало общим местом называть это манией величия. На деле же это просто есть выражение того, что Коврин - сама рефлексия, следовательно, центр. Он просто не может быть иными. Для него быть иным - значит изменить себе, войти в область небытия.

Вначале Коврин мирит Песоцкого и Таню по вопросу, который касается хозяйства. Здесь он выходит из своей родной области умозрения и входит в ситуацию жизни реальности. У него все хорошо получается и та граница, которая отделяла два мира, исчезает, а принципиальное различие внешнего и внутреннего некоторой единой сущности снимается. Теперь они если и различаются, то не принципиально и возникает соблазн и вовсе их отождествить. И вот Песоцкий заявляет о своем желании, чтобы его дочь и главный герой поженились, далее Коврин предлагает Тане жить вместе, после чего та теряет свою хрупкую жизненность и скачком старится, т.е. скачком приближается к смерти. Наконец, они поженились.

В итоге Таня стала замечать в муже "странности", стала лечить его от них и превращать его в обычного человека, снимать его с пьедестала. А тот, по мере "вылечивания", перестал видеть свою внутреннюю сущность, перестал быть рефлексией, ушел с центра и стал обычным обывателем. При этом он обрюзг и стал противен сам себе. От него ушло ощущение самоценности и счастья. Кому это надо? И надо ли это было Тане, которая сама, будучи в городе, вдали от своего смысла жизни (сада) чувствовала свою ненужность и бесполезность. Она лишь мучила Коврина своим лечением, утверждая в нем свою точку зрения, согласно которой рефлексия и самокопание - это плохо (ведь она - внешнее мышление и рефлексия для нее неприемлема). Коврин же, со своей стороны, мучил Таню указанием на ее и отца посредственность, т.е. на отдаленность от того центра (чистого Я), которого во внешнем мышлении быть не может в силу его структуры. Точнее, если этот центр и возникает, то исключительно как внешний мир, и который, в конечном счете, Чеховым представляется не только садом, но и таким дорогим для Песоцких мнением толпы. Поэтому Коврин указывает Тане на её нацеленность на примитивизм, с которым та не может быть согласна, поскольку ранее считала свою хозяйственную деятельность общественно значимой; через эту деятельность ее семья (отец, и, следовательно, и она сама) приобретала самоценность.

Таким образом, две противоположности - Коврин как внутреннее мышление, ищущее во всем глубинный смысл, и Песоцкие как внешнее мышление, направленное на общественное признание (на мнение толпы), вошли во взаимное противоречие и вынуждены были расстаться.

Но бывшее объединение не прошло бесследно. Песоцкий умер, его сад погибает, Таня - вся в ненависти к Коврину. Коврин же получил общественное признание (получил кафедру), заболел туберкулезом и совершенно не может работать. Все несчастливы. Не может внутреннее (смысл) объединяться с внешним (формой).

В конце концов, Коврин закономерно умирает (от туберкулеза). Он ушел от себя, от своего существа, а в чужом мире его ждет лишь небытие. В последние минуты он вспоминает Таню и ее сад как символ бывшего и не столь далекого счастья. Он в своих новых грезах о прошлом устремляется прочь от своей текущей, опостылевшей ему жизни. Наконец-то он опять уходит от реальности внешнего (относительно сознания) мира и погружается в мир своих фантазий, в рефлексию.

С обыденной точки зрения может показаться, что здесь, вспоминая Таню и сад, он фактически признался себе в ошибочности своей мании величия (или в другом варианте - писатель показывает ошибку, неправильность героя). Именно так часто интерпретируют концовку произведения. Мол, раз сад прекрасен и в саду все были счастливы, то память об этом означает торжество сада. Однако это явно неверно, поскольку Чехов не показывает никакого раскаяния у героя. Более того, такое видение противоречит тому, что герой был откровенно счастлив, находясь в состоянии общения с Черным монахом, т.е. в состоянии рефлексии. Поэтому, вспоминая сад, он, строго говоря, вспоминает не счастье. Счастье и сад отождествляются, только если их отнести к Песоцким в эпоху "до-объединения". Непосредственно к Коврину это никак не относится. Тут более важна не тема сада как таковая, а тот момент, что главный герой входит в ситуацию воспоминания. Ведь вспоминание, по сути, есть рефлексия, так что во вспоминании, пусть даже и сада с Татьяной, он приходит к своим корням. И только в этот самый момент он может освободиться от всего внешнего, для него ненужного, наносного, и остаться с самим собой наедине, т.е. стать самим собой. Наконец-то, после долгого блуждания, он вернулся к себе: "и на лице его застыла блаженная улыбка".

В целом можно утверждать, что в "Черном Монахе" автор пришел к тому, что содержание и форма всегда различны и нет жизненной (продуктивной) возможности к их объединению. Сказанное вовсе не означает, что Чехов и в самом деле в непосредственном виде интересовался глубокими, специфично метафизическими проблемами, но именно то, что он фактически (по факту свершенного) стал их исследовать, означает глубинную связанность задетой им проблематики с внешне простыми и, казалось бы, далекими от абстрактных сфер ситуациями.

Индвидуальная разработка мотивного тезауруса

Повесть А.П. Чехова "Чёрный монах" состоит из 9 частей, каждая из которых может быть озаглавлена по имеющимся в ней действиям. Составим сюжетный план повести, согласно которому затем выделим лейтмотивы и мотивы каждой части произведения.

План повести "Чёрный монах"

1) Наивность первых дней после приезда.

2) Подготовка к встрече с монахом и встреча.

3) Статьи Песоцкого о садоводстве. Нервность и агрессивность как свойство любого человека, отстаивающего свои интересы. Начало галлюцинаций.

4) Ссора отца и дочери Песоцких.

5) Встреча с чёрным монахом. Мысли о своей избранности. Взгляд на мир сквозь призму радости после встречи с монахом. Предложение Тане.

6) Подготовка к свадьбе, свадьба.

7) Ночная беседа с монахом. Тайна открыта. Начало лечения.

8) В процессе лечения.

9) Получение кафедры. Невозможность её принять. Лечение в Крыму. Возвращение монаха.

Мотивы первой части повести:

Мотив путешествия - это один из самых частотных мотивов в русской литературе: вспоминаются стихи А.С. Пушкина, путешествия Чичикова в поэме Н.В. Гоголя, "Путешествие из Петербурга в Москву" А.Н. Радищева и др.

А. Коврин погружается в мир родовых поместий, наполненных уединением (иногда вынужденным вследствие плохих дорог). В повести появляются родовое поместье Коврина - Ковринка и Борисовка - поместье его друзей Песоцких. Путешествие всегда доставляет удовольствие, а А.П. Чехов делает его на страницах повести особенно уютным: "От Ковринки до Борисовки, где жили Песоцкие, считалось не больше семидесяти верст, и ехать по мягкой весенней дороге в покойной рессорной коляске было истинным наслаждением" [34, c. 524-541].

Мотив родовых поместий, как и мотив путешествий, весьма распространён в русской литературе: И.А. Бунин "Антоновские яблоки" и другие произведения, С.Т. Аксаков "Детские годы Багрова-внука" и др.

Помещики традиционно ездили в гости друг к другу, поддерживали тесные дружеские, иногда даже братские (вспомнить старшее поколение Троекуровых и Дубровского). Такие визиты помогали скрашивать одиночество, служили средством сарафанного радио - одним словом, были повсеместно востребованы и распространены.

Жизнь в родовом поместье отличалась размеренностью, уютом, какой она и предстаёт в имении Песоцких: "Оба, растроганные, пошли в дом и стали пить чай из старинных фарфоровых чашек, со сливками, с сытными, сдобными кренделями - и эти мелочи опять напомнили Коврину его детство и юность. Прекрасное настоящее и просыпавшиеся в нем впечатления прошлого сливались вместе; от них в душе было тесно, но хорошо.

Он дождался, когда проснулась Таня, и вместе с нею напился кофе, погулял, потом пошел к себе в комнату и сел за работу. Он внимательно читал, делал заметки и изредка поднимал глаза, чтобы взглянуть на открытые окна или на свежие, еще мокрые от росы цветы, стоявшие в вазах на столе, и опять опускал глаза в книгу, и ему казалось, что в нем каждая жилочка дрожит и играет от удовольствия" [34, c.524 - 541].

Точно такие же эмоции испытывал Раевский в романе И. Гончарова "Обрыв": "Райский смотрел на комнаты, на портреты, на мебель и на весело глядевшую в комнаты из сада зелень; видел расчищенную дорожку, везде чистоту, чопорность, порядок; слушал, как во всех комнатах попеременно пробили с полдюжины столовых, стенных, бронзовых и малахитовых часов; рассматривал портрет косого князя, в красной ленте, самой княгини, с белой розой в волосах, с румянцем, живыми глазами, и сравнивал с оригиналом. И все это точно складывал в голову, следил, как там, где-то, отражался дом, княгиня, болонка, пожилой слуга с проседью, в ливрейном фраке, слышался бой часов".

Чехов "разыгрывает" тот же сюжет с молодым человеком, приехавшим в поместье на отдых и переживающего первую влюблённость и некие поворотные в его жизни события.

Мотив увядания дворянских гнёзд используется А.П. Чеховым вскользь, он прослеживается в описании дома Песоцких: "Дом у Песоцкого был громадный, с колоннами, со львами, на которых облупилась штукатурка, и с фрачным лакеем у подъезда" [34, c.524 - 541].

Кроме того, старший Песоцкий обеспокоен будущностью своего сада: он ещё прекрасен, ухожен, но что будет, если за ним некому будет ухаживать? Возможная разруха беспокоит Песоцкого, и он готов пожертвовать чувствами дочери, он навязывает молодым людям свою идею о браке.

Для городских жителей деревня становилась местом отдыха, восстановления моральных и физических сил. Мотив деревни как места отдыха появляется в романе "Обрыв" И.А. Гончарова.

Мотив юного талантливого человека, который, обладая несомненными дарованиями, находится в томлении и сомнениях о своём будущем, - распространённый мотив в русской литературе. В связи с этим можно вспомнить череду тургеневских героев (господин Н.Н. из повести "Ася"; Ф.И. Лаврецкий, Е. Базаров), Б. Райский из романа И.А. Гончарова "Обрыв". Эти молодые люди, явно талантливые, показывают свою нерешительность в отношениях, призванных раскрыть их душевный потенциал. Они чаще всего так и остаются нераскрытыми до конца талантами. Даже самый активный из них - Базаров - умирает, а это значит, что И. Тургенев не видел места для своего героя в том времени. Коврин продолжает череду так называемых лишних людей в русской литературе.

Кто же такой "лишний человек"? Это хорошо образованный, умный, и чрезвычайно одаренный герой (мужчина), который в силу различных причин (как внешних, так и внутренних) не смог реализовать себя, свои возможности. "Лишний человек" ищет смысла жизни, цели, но не находит ее. Поэтому он растрачивает себя на жизненные мелочи, на развлечения, на страсти, но не чувствует удовлетворения от этого. Часто жизнь "лишнего человека" заканчивается трагически: он погибает или умирает во цвете лет.

О талантах чеховского героя - Коврина - известно немного. В первом предложении повести А.П. Чехов сообщает: "Андрей Васильич Коврин, магистр…" [34, c. 524-541]. Так, его занятия наукой становятся его главной хаоактеристокой.

Андрея Коврина характеризует юная Татьяна Песоцкая, слова которой продиктованы юношеским субъективизмом и девичьей восторженностью:

"Вы мужчина, живете уже своею, интересною жизнью, вы величина." [34, c. 524-541].

Со слов Татьяны известно отношение к Коврину его опекуна: "Вы сегодня удивлялись, что у нас так много ваших фотографий. Ведь вы знаете, мой отец обожает вас. Иногда мне кажется, что вас он любит больше, чем меня. Он гордится вами. Вы ученый, необыкновенный человек, вы сделали себе блестящую карьеру, и он уверен, что вы вышли такой оттого, что он воспитал вас. Я не мешаю ему так думать. Пусть" [34, c. 524-541].

В разговоре Коврина и Песоцкого-старшего уточняется сфера интересов Андрея: " Гм. Всего знать нельзя, конечно. Как бы обширен ум ни был, всего туда не поместишь. Ты ведь всё больше насчет философии? - Да. Читаю психологию, занимаюсь же вообще философией" [34, c. 524-541].

В её словах появляется мотив жертвенности, который А.П. Чехов подчёркивает интертекстуальной вставкой из "Евгения Онегина":

"Она говорила долго и с большим чувством. Ему почему-то вдруг пришло в голову, что в течение лета он может привязаться к этому маленькому, слабому, многоречивому существу, увлечься и влюбиться, - в положении их обоих это так возможно и естественно! Эта мысль умилила и насмешила его; он нагнулся к милому, озабоченному лицу и запел тихо:

Онегин, я скрывать не стану,

Безумно я люблю Татьяну.".

Однако, если мотив талантливого человека в чеховской повести имеет традиционную концовку (как и у Тургенева, Обломова юноша оказывается пустоцветом, не реализовавшим свой потенциал, не ощущающим полноту жизни), то мотив женской жертвенности раскрывается в повести искажённо: Татьяна, в отличие от пушкинской героини, не "будет век ему верна".

Но до того как начинает развиваться мотив жертвенности в повести, естественно, появляется мотив первой влюблённости, мотив превращения девочки в девушку. Этот мотив особенно любим русскими писателями, не обошёл его и А.П. Чехов: "Господи, она уже взрослая! - сказал он. - Когда я уезжал отсюда в последний раз, пять лет назад, вы были еще совсем дитя. Вы были такая тощая, длинноногая, простоволосая, носили короткое платьице, и я дразнил вас цаплей. Что делает время!.

…Он засмеялся и взял ее за руку. Ее широкое, очень серьезное, озябшее лицо с тонкими черными бровями, поднятый воротник пальто, мешавший ей свободно двигать головой, и вся она, худощавая, стройная, в подобранном от росы платье, умиляла его" [34, c.524 - 541].

В первой части повести этот мотив связан с детскими воспоминаниями, ощущением новизны переживаемого чувства, неуверенностью в своих намерениях.

Мотив опекунства также не нов для русской литературы: Нехлюдов в романе Л.Н. Толстого "Воскресенье" усыновлён своими тётушками, которые, желая воспитать из него правильного в понимании того времени юношу, прививают ему ряд сословных предрассудков.

Начало повести "Чёрный монах" показывает, что А.П. Чехов вслед за своими литературными предшественниками соединяет в своей повести наиболее перечисленные мотивы литературы своего времени. И развивает их в традиционном ключе: его многообещающий герой Коврин так и не раскроет своего творческого потенциала. Он даже не достигнет уровня деятельного Базарова. Но Чехов "убьёт" своего героя по известным причинам.

Особняком проходит мотив народа, который наполняет сад движением, делает его прекрасным и цветущим. Однако это всего лишь исполнители, они не переживают за судьбу сада, а только выполняют приказы хозяина сада. Их нерадивость при недосмотре хозяина может привести к негативным последствиям. Эту нерадивость имеет в виду Песоцкий, когда возмущается:

"Кто это привязал лошадь к яблоне? - послышался его отчаянный, душу раздирающий крик. - Какой это мерзавец и каналья осмелился привязать лошадь к яблоне? Боже мой, боже мой! Перепортили, перемерзили, пересквернили, перепакостили! Пропал сад! Погиб сад! Боже мой!

Когда он вернулся к Коврину, лицо у него было изнеможденное, оскорбленное.

Ну что ты поделаешь с этим анафемским народом? - сказал он плачущим голосом, разводя руками. - Степка возил ночью навоз и привязал лошадь к яблоне! Замотал, подлец, вожжищи туго-натуго, так что кора в трех местах потерлась. Каково! Говорю ему, а он - толкач толкачом и только глазами хлопает! Повесить мало!" [34, c.524 - 541].

Образы Песоцких, ленивого народа связаны с мотивом сада, причём сада культурного и частично коммерческого. В противопоставление саду Песоцких Чехов несколькими штрихами рисует дикую природу, причём в его изображении она выглядит тревожно и мрачно, внося резкий диссонанс с гармоничным, построенным по нотам садом Песоцких: "Старинный парк, угрюмый и строгий, разбитый на английский манер, тянулся чуть ли не на целую версту от дома до реки и здесь оканчивался обрывистым, крутым глинистым берегом, на котором росли сосны с обнажившимися корнями, похожими на мохнатые лапы; внизу нелюдимо блестела вода, носились с жалобным писком кулики, и всегда тут было такое настроение, что хоть садись и балладу пиши. Зато около самого дома, во дворе и в фруктовом саду, который вместе с питомниками занимал десятин тридцать, было весело и жизнерадостно даже в дурную погоду" [34, c.524 - 541].

Мотивы 2 части повести:

Развивается мотив научной работы, заявленный в первой части. Традиционно, находясь в деревне, герой читает, переводит, пишет. В отношении Коврина развитие этого мотива обогащается появлением физических странностей: он мало спит, чем удивляет окружающих.

В повести появляется мотив музыки. А.П. Чехов прибегает к интертекстуальной вставке, используя серенаду Брага, которая предваряет будущие события. Посмотрим на описание серенады, данное здесь же в повести: "…девушка, больная воображением, слышала ночью в саду какие-то таинственные звуки, до такой степени прекрасные и странные, что должна была признать их гармонией священной, которая нам, смертным, непонятна и потому обратно улетает в небеса".

В случае А. Коврина получается иначе: юноша, больной воображением (в повести не раз подчёркивается нервность героя) узнаёт нечто столь привлекательное, что не может с этим справиться и отправляется на небеса. Как мне кажется, это лейтмотив повести, отражающий болезнь интеллигенции того времени - чрезмерное увлечение воображением, что спустя несколько лет приведёт к рождению декадентства, идее о башне из слоновой кости.

Вслед за серенадой Брага появляется ещё один лейтмотив повести - чёрный монах. А. Коврин рассказывает Тане легенду о монахе: "Меня сегодня с самого утра занимает одна легенда, - сказал он. - Не помню, вычитал ли я ее откуда или слышал, но легенда какая-то странная, ни с чем не сообразная. Начать с того, что она не отличается ясностью. Тысячу лет тому назад какой-то монах, одетый в черное, шел по пустыне, где-то в Сирии или Аравии. За несколько миль от того места, где он шел, рыбаки видели другого черного монаха, который медленно двигался по поверхности озера. Этот второй монах был мираж. Теперь забудьте все законы оптики, которых легенда, кажется, не признает, и слушайте дальше. От миража получился другой мираж, потом от другого третий, так что образ черного монаха стал без конца передаваться из одного слоя атмосферы в другой. Его видели то в Африке, то в Испании, то в Индии, то на Дальнем Севере. Наконец, он вышел из пределов земной атмосферы и теперь блуждает по всей вселенной, все никак не попадая в те условия, при которых он мог бы померкнуть. Быть может, его видят теперь где-нибудь на Марсе или на какой-нибудь звезде Южного Креста. … самый гвоздь легенды заключается в том, что ровно через тысячу лет после того, как монах шел по пустыне, мираж опять попадет в земную атмосферу и покажется людям. И будто бы эта тысяча лет уже на исходе. По смыслу легенды, черного монаха мы должны ждать не сегодня - завтра" [34, c. 524-541].

Коврин психологически, под влиянием своего нервного образа жизни и серенады Брага, уже готов к встрече с монахом, желает её. Он открыт диалогу с миром, и чёрный монах осуществит этот диалог:

"Как здесь просторно, свободно, тихо! - думал Коврин, идя по тропинке. - И кажется, весь мир смотрит на меня, притаился и ждет, чтобы я понял его." [34, c. 524-541].

Во второй части повести А.П. Чеховым используется старинный мотив - поле, это чистое сакральное пространство, где могут проявиться как злые, так и добрые силы: "Перед ним теперь лежало широкое поле, покрытое молодою, еще не цветущею рожью. Ни человеческого жилья, ни живой души вдали, и кажется, что тропинка, если пойти по ней, приведет в то самое неизвестное загадочное место, куда только что опустилось солнце и где так широко и величаво пламенеет вечерняя заря" [34, c. 524-541].

После встречи с монахом начинает реализовываться мотив избранности, но пока на примитивном уровне: Коврин является единственным, кто видел это чудо, он понимает, что ему никто не поверит, поэтому своё открытие оставляет при себе. Коврина выдает поведение: "Он громко смеялся, пел, танцевал мазурку, ему было весело, и все, гости и Таня, находили, что сегодня у него лицо какое-то особенное, лучезарное, вдохновенное, и что он очень интересен" [34, c. 524-541].

Мотивы 3 части повести:

В третьей части появляется мотив подлинного учёного. Если Коврин - учёный абстрактный, сфера деятельности которого в повести точно не определена, то Егор Семёныч - деятельный практик, который изложил свой опыт в подробных статьях. Песоцкий достиг многого на своём поприще: он известный садовод, его сад является "государственным учреждением", хотя он именно практик, далёкий от похвальбы и бесплодных теоретических дебатов.

Егор Семёныч вводит в повесть ещё один важный мотив - мотив любви, который раскрывается столь же разносторонне, как и мотив сада. С его стороны это прежде всего любовь к саду: "Весь секрет успеха не в том, что сад велик и рабочих много, а в том, что я люблю дело - понимаешь? - люблю, быть может, больше чем самого себя" [34, c. 524-541].

Однако любовь к саду у Песоцкого выше любви к дочери, ею судьбу он решает как нечто вторичное по отношению к саду. Песоцкий не способен верно оценить Коврина, ведь магистру абсолютно безразличен сад, но Егор Семёнович в открытую говорит о возможной женитьбе.

Нервность - это черта, которая объединяет Песоцкого-старшего и Коврина, при чтении статей о садоводстве Коврин отмечает: "Но какой непокойный, неровный тон, какой нервный, почти болезненный задор!" [34, c. 524-541].

Татьяна также, по мысли Коврина, отличается нервностью: "Он вспомнил про Таню, которой так нравятся статьи Егора Семеныча. Небольшого роста, бледная, тощая, так что ключицы видно; глаза широко раскрытые, темные, умные, все куда-то вглядываются и чего-то ищут; походка, как у отца, мелкая, торопливая. Она много говорит, любит поспорить, и при этом всякую даже незначительную фразу сопровождает выразительною мимикой и жестикуляцией. Должно быть, нервна в высшей степени" [34, c. 524-541].

Коврин отмечает ещё один мотив - мотив войны в любой сфере человеческой деятельности: "Дело красивое, милое, здоровое, но и тут страсти и война. Должно быть, везде и на всех поприщах идейные люди нервны и отличаются повышенной чувствительностью. Вероятно, это так нужно" [34, c. 524-541].

Мотивы 4 части повести:

В 4 части раскрывается мотив любви и привязанности, заданный ранее. Действительно, любовь и привязанность связаны с борьбой и даже войной, что доказала ссора Татьяны и её отца.

Коврин дополняет мотив любви личными переживаниями: "Утешая Таню, Коврин думал о том, что, кроме этой девушки и ее отца, во всем свете днем с огнем не сыщешь людей, которые любили бы его, как своего, как родного; если бы не эти два человека, то, пожалуй, он, потерявший отца и мать в раннем детстве, до самой смерти не узнал бы, что такое искренняя ласка и та наивная, не рассуждающая любовь, какую питают только к очень близким, кровным людям" [34, c. 524-541].

Мотивы 5 части повести:

В пятой части Чехов использует ряд мотивов, связанных с Библией и философией. Ведущим мотивом становится мотив богоизбранности: "Ты один из тех немногих, которые по справедливости называются избранниками божиими. Ты служишь вечной правде. Твои мысли, намерения, твоя удивительная наука и вся твоя жизнь носят на себе божественную, небесную печать, так как посвящены они разумному и прекрасному, то есть тому, что вечно. Вас, людей, ожидает великая, блестящая будущность. И чем больше на земле таких, как ты, тем скорее осуществится это будущее. Без вас, служителей высшему началу, живущих сознательно и свободно, человечество было бы ничтожно; развиваясь естественным порядком, оно долго бы еще ждало конца своей земной истории. Вы же на несколько тысяч лет раньше введете его в царство вечной правды - и в этом ваша высокая заслуга. Вы воплощаете собой благословение божие, которое почило на людях" [34, c. 524-541].

Мотивы 6 части повести:

К уже перечисленным мотивам добавляется мотив толпы, соблюдения общепринятых традиций: "Незаметно подошел Успенский пост, а за ним скоро и день свадьбы, которую, по настойчивому желанию Егора Семеныча, отпраздновали "с треском", то есть с бестолковою гульбой, продолжавшеюся двое суток. Съели и выпили тысячи на три, но от плохой наемной музыки, крикливых тостов и лакейской беготни, от шума и тесноты не поняли вкуса ни в дорогих винах, ни в удивительных закусках, выписанных из Москвы" [34, c. 524-541].

В этой части не только Коврин поражает разговорами с несуществующим монахом, но и Песоцкий начинает "раздваиваться": "В нем уже сидело как будто бы два человека: один был настоящий Егор Семеныч, который, слушая садовника Ивана Карлыча, докладывавшего ему о беспорядках, возмущался и в отчаянии хватал себя за голову, и другой, не настоящий, точно полупьяный, который вдруг на полуслове прерывал деловой разговор, трогал садовника за плечо и начинал бормотать:

Что ни говори, а кровь много значит. Его мать была удивительная, благороднейшая, умнейшая женщина. Было наслаждением смотреть на ее доброе, ясное, чистое лицо, как у ангела. Она прекрасно рисовала, писала стихи, говорила на пяти иностранных языках, пела. Бедняжка, царство ей небесное, скончалась от чахотки.

Не настоящий Егор Семеныч вздыхал и, помолчав, продолжал:

Когда он был мальчиком и рос у меня, то у него было такое же ангельское лицо, ясное и доброе. У него и взгляд, и движения, и разговор нежны и изящны, как у матери. А ум? Он всегда поражал нас своим умом. Да и то сказать, недаром он магистр! Недаром! А погоди, Иван Карлыч, каков он будет лет через десять! Рукой не достанешь!" [34, c. 524-541].

Мотив 7 части повести: ненормальность Коврина противопоставлена нормальности Песоцких, которых ужасает состояние Андрея.

В этой же части появляется мотив радости и счастья: "В древности один счастливый человек в конце концов испугался своего счастья - так оно было велико! - и, чтобы умилостивить богов, принес им в жертву свой любимый перстень. Знаешь? И меня, как Поликрата, начинает немножко беспокоить мое счастье. Мне кажется странным, что от утра до ночи я испытываю одну только радость, она наполняет всего меня и заглушает все остальные чувства. Я не знаю, что такое грусть, печаль или скука" [34, c. 524-541].

В 8 части повести реализуется библейский мотив "домашние - самые худшие враги человека": "Как счастливы Будда и Магомет или Шекспир, что добрые родственники и доктора не лечили их от экстаза и вдохновения! Если бы Магомет принимал от нервов бромистый калий, работал только два часа в сутки и пил молоко, то после этого замечательного человека осталось бы так же мало, как после его собаки. Доктора и добрые родственники в конце концов сделают то, что человечество отупеет, посредственность будет считаться гением и цивилизация погибнет" [34, c. 524-541].

В 9 части реализуется мотив первой части повести - мотив возвращения к детству, к началу.

Таким образом, рассмотрев каждую из девяти частей повести, мы можем отметить следующее: А.П. Чехов, используя самые популярные мотивы произведений XIX века, формирует канву для повести. На основе этой канвы, опираясь на лейтмотив воображения (серенада Брага) и чёрного монаха, начинают развиваться с различной интенсивностью ряд мотивов. Наиболее активными и значимыми являются мотив любви, мотив двойничества. Менее значимыми стали мотивы поля, путешествия, родовых поместий, сада и др.

Заключение

Повесть "Черный монах" - одно из самых сложных и неоднозначно трактуемых произведений А.П. Чехова. Современники видели в ней чаще всего убедительное изображение психического недуга и относили повесть целиком к области психиатрии (Меньшиков, Андреевский, Качерец, Михайловский и др.). Во всех отзывах о "Черном монахе" внимание критиков сосредоточивалось на фигуре центрального героя, значении его галлюцинаций.

Советские исследователи сосредоточились преимущественно на философском значении повести. Они говорили о "феномене двойничества" (Грудкина), о противопоставлении людей, прочно связанных с реальной жизнью, людям, "уходящим от реальной жизни в себя", "гениального страдальца". Это подтверждает мотивная структура повести.

В конечном итоге можно признать, что центральной проблемой является проблема смысла жизни: для Песоцкого - это сад (дело). Он приносит в жертву все, но его цель практическая, общезначимая, а Коврин - индивидуалист, все его дело имеет значение только для него. Он жаждет доказать свою исключительность, принося в жертву семью, любовь, здоровье, разум и жизнь ради сомнительного наслаждения.

У Песоцкого и Коврина представления о жизни разные, а средства подобные. Таня - ее не привлекает ни практическое дело, ни философия. Она не нашла себя в жизни. Все три варианта печальные, печальна реализация этих вариантов в жизни. В повести Чехов не предложил ни одного счастливого случая, а показал все печальные варианты достижения смысла жизни. Почему? Вопрос остается открытым.

Произведения А.П. Чехова не раз становились основой для цитирования и для создания новых произведений. Так, известны "Чайка" Акунина, "Юбилей" Сорокина, "Четвертая сестра" Гловацкого и "Дядя Ваня" Мэмета. Современники писателя находили некоторое подражание Чехову в проблематике ранних произведений Н.Д. Телешова.

Яркие творческие индивидуальности - И.Н. Потапенко, И.Л. Леонтьев (Щеглов), М.П. Чехов - прямые последователи и наследники Чехова. Творческая биография каждого из них, практически не известная массовому читателю, составляет целую страницу в развитии русской литературы. Главное внимание уделяется путям и формам выражения авторского сознания, насколько верно приходится говорить о чеховских традициях в их творчестве, обусловленных общностью, а иногда и расхождением мировосприятия. Для правильного и объективного понимания мировоззрения писателей большое значение имеют некоторые архивные материалы: дневники, автобиографические сведения, письма, воспоминания современников, новые факты из их творческих биографий.

В решении и художественном воплощении в произведениях А.П. Чехова и И.Н. Потапенко образа "среднего человека", особенного феномена 1880-1890-х годов, его быта, психологии выявляются не только категории обыденности, повседневности, будничности, "болезненного" состояния отчужденности, но и нравственные страдания героев, их попытки осознать себя личностью. Отсюда "средний человек" понимается как представитель новой массы, как всякий человек, отличный от "маленького человека" 40-60-х годов ХIХ века. И такое же понимание Чехов разделяет с писателями из своего литературного окружения [36, c.56].

Чехов, как и Тургенев и Толстой, ещё при жизни был признан писателем мирового значения. Европа познакомилась с ним уже в конце 90-х годов, когда были переведены на французский и итальянский языки "Мужики" и "Палата № 6". Популярность Чехова быстро выросла и в других странах Европы, а затем и в Америке.

Чеховские рассказы вызвали подражание в европейской и американской литературах. Можно назвать таких новеллистов, как в Англии Менсфильд, в Америке Андерсон, в произведениях которых заметно воздействие Чехова. Но их характеризует поверхностное усвоение чеховской тематики, им недостаёт той широты охвата общественных явлений, глубины проникновения в сущность социальных явлений, той критики паразитической культуры помещиков и капиталистов, которые являются характерной особенностью Чехова, представителя русского художественного реализма. Чехов, как и другие великие писатели России, остаётся для буржуазных литераторов Европы недосягаемым образцом социальной сатиры, для прогрессивных писателей - примером превосходства демократической тенденции в критическом реализме, основном художественном методе русских писателей досоциалистической эпохи, до утверждения в творчестве Горького социалистического реализма [36, c.58].

Бернард Шоу в связи с 40-летием со дня смерти Чехова заявлял: "В плеяде великих европейских драматургов - преемников Ибсена - Чехов сияет, как звезда первой величины, даже рядом с Толстым и Тургеневым. Уже в пору творческой зрелости я был очарован его драматургическими вариантами темы никчёмности культурных бездельников, не занимающихся созидательным трудом. Под влиянием Чехова я написал пьесу на ту же тему и назвал её "Дом, где разбиваются сердца" [36, c.61].

A. A. Щербакова отмечает, что чеховский интертекст оказывается необходим современным драматургам. Присутствие чеховских элементов обогащает содержание современных произведений, усложняет их интерпретацию, привлекает читателя. Анонсирование связи с классиком зачастую способствует коммерческому успеху. Для литературоведов многие из рассмотренных произведений также интересны только в связи с именем Чехова [41, c.113].