Героическая тема в литературе русского классицизма

Наполеоновские войны вызвали в Европе активный нацио-нальный подъем. Они послужили как бы толчком к новому рас-цвету творчества Державина. Правда, в литературе XIX в. господ-ствовали уже новые направления и течения. Передовыми русски-ми людьми поэзия Державина воспринималась как старомодная, но она не утратила своего патриотического значения. В 1805 г. арьергард русской армии Милорадовича и Витгенштейна отразил на Дунае атаку корпуса Мюрата. В «Друге просвещения» (1805, № 12, стр. 228) Державин опубликовал на это событие «Канта-ту». В ней использовались традиционные средства поэтики XVIII в.: французы сравнивались с ураганом, который боится только северного ветра -- борея. Кантата, созданная, как писал автор, «на скорую руку, при первом получении известия о побе-де», сопровождалась музыкой Бортнянского.

Державин внимательно следил за ходом Отечественной войны 1812 г. и отозвался па многие ее события. Необходимо отметить быстроту, с какой поэт реагировал на них.

Державин умел подметить индивидуальные качества полковод-цев, особенности их тактики и стратегии. Это было новым для ли-тературы XVIII в. Если в стихотворениях, посвященных Суворову, он писал о стремлении полководца сокрушить противника молние-носным ударом, отмечал быстроту и решительность его действий, то совершенно другие качества он находит у Кутузова.

Смоленский князь, вождь дальновидный...

Великий ум в себе являл,

Без крови поражал,

И в бранной хитрости противника, без лести

Превысил Фабия он в чести

(3, 113--114)

В стихотворении «К портрету кн. Кутузова-Смоленского» Дер-жавин опять сравнивал Кутузова с фабием Максимом «Кунктато-ром», римским полководцем III в. до н. э., который прославился тем, что, воюя с Ганнибалом, применил тактику изматывания противника.

У Державина слагается идеал личности, который он неустанно пропагандировал в своих произведениях. В человеке поэт выше все-го ценил «великость» духа, его способность к подвигу. Первая обязанность -- быть деятельным, трудиться. Без деятельности, «Без славных дел, гремящих в мире, ничто и царь в своем куми-ре...» («Мой истукан»). Человек должен быть прост в обращении, непритязателен в быту, силен и вынослив. Эти качества необходи-мо воспитывать с младенчества («Пролог на рождение порфиро-родного отрока»). Человек должен проявлять во всех случаях жиз-ни смелость».

Старый Дер-жавин неоднократно пытался поучать Александра I. Так, в стихо-творении «Облако», написанном в связи с поданным Державиным проектом обороны России на случай возможного вторжения На-полеона, поэт предостерегал царя от лукавых и льстивых царе-дворцев. Сословная принадлежность или чин, по мысли поэта, не имеют значения. Суворов велик не потому, что он дворянин и фельдмаршал, а потому, что обладал качествами полководца и был близок солдатам.

Глава 2. Стилистические особенности описания батальных сцен в поэзии М.В.Ломоносова и Г. Р. Державина

2.1.Использование поэтических средств Ломоносовым в про-изведениях на героическую тему

Война -- это всегда потрясение, всегда горе и несчастье для народа. У Ломоносова война -- «буря шумная», «зверское неспокойство». В оде 1742 г. Россия сравнивается с «сильным вихрем», а Швеция--с гонимым из полей «прахом» (8, 87); в трагедии «Тамира и Селим» Мумет уподобляет татарские орды на Кулико-вом поле «буре шумной», Нарсим «тучей бурной» называет уже не татар, а русских; в поэме «Петр Великий» обступившие Шлис-сельбург русские войска ассоциируются в сознании поэта с «ту-чей грозной». Известно, что у древних земледельческих народов, жизнь которых зависела от природных условий, широкое распрост-ранение в поэзии получило изображение стихийных сил природы. В батальных описаниях Ломоносов широко использовал традицион-ный для этого случая образ огня, молнии, пожара. В оде 1742 г. На прибытие Елизаветы Петровны в Петербург война, начатая шве-дами, изображается как пожар, повергший в оцепенение мирных жителей:

На нивах жатву оставляет

От мести устрашенный Фин,

И с гор, оцепенев, взирает

На дым, всходящий из долин,

На меч, на Готов обнаженный,

На пламень, в селах воспаленный:

Там ночью от пожаров день,

Там днем в пыли ночная тень;

Багровый облак в небе рдеет,

Земля под ним в крови краснеет... [8, 93]

Иногда битва сравнивалась с извержением вулкана, с пото-ком горящей лавы. Это уподобление пришло из западной лите-ратуры, где имело свою давнюю традицию.

Будучи поэтом классицизма, Ломоносов тем не менее не огра-ничивал свою поэтику рамками рационализма и старался воздей-ствовать не только на разум, но и на эмоции читателей. Он писал о том, что человеческие страсти больше всего приходят в движе-ние от живо представленных описаний и зрительно осязаемых картин. В описании войны в целом и отдельного сражения в част-ности он не ставил перед собой цели изобразить их конкретные черты. Главная задача поэта состояла в том, чтобы создать глу-боко эмоциональный образ, нарисовать грандиозную выразитель-ную картину стихии -- бури, втянувшей в свои водоворот многих людей. Реальные события вплетались в ткань поэтического по-вествования и усиливали его воздействие.

В одах Ломоносова широко использовалась гипербола. Во мно-гих стихотворных сценах от гула сражения трясется «понт», «стонут громады», в крови тонут молдавские горы, стрельба пу-шек подобна грому, который заставляет «завыть» Ладогу. О Кар-ле XII говорится, что он «...пал, и звук его достигнул во все стра-ны и страхом двинул с Дунайской Вислу быстриной» [8, 223]. Подобно тому как в фольклоре рассказ о могучей силе богатыря является средством сосредоточить внимание на великой силе на-рода, возвеличивание Ломоносовым подвигов Петра I, его сорат-ников и последователей служило цели возвеличивания России.

Выдвижению существенных черт того или иного образа или предмета способствовало и широкое использование Ломоносовым сравнений. Так, в «Оде на взятие Хотина» Россия сравнивается поэтом с мирным пастухом, а турки -- с хищными волками. Пря-мые сравнения боя с бурей-непогодой и пожаром подчеркивают присущие этому явлению стремительность, неудержимость, сти-хийный характер.

Со времен французского поэта Малерба, изображавшего вра-гов королевской власти в виде поверженных титанов, в одической поэзии опасных противников сравнивали с гигантом, исполи-ном, великаном, драконом, Антеем [с.114] Так, в оде Ломоносова 1754. фигурируют «дракон ужасный», «необузданный гигант», «сверженный гигант».

В поэзии классицизма широко использовалось олицетворение. Ломоносов представлял Стокгольм в образе спящего человека, пушки--в виде извергающего огонь дракона («рыгал огонь жерлами», «громады вкруг ревут»), смерть--в виде чудовища с косой: «Там смерть меж Готфскими полками бежит, ярясь из строя в строй. И алчну челюсть отверзает...»

Высокая выразительность достигалась также использованием перифраз. Количество образов при перифрастическом обозначении явления или предмета часто зависело от важности изображаемой темы. Смелость воинов и решимость добиться победы, состояние возбужденности перифразировались, например, как «жар в серд-цах», а стрельба из пушек -- «огня ревущего удары», «громады вкруг ревут» и т. д.

Исследователи уже отмечали неожиданность эпитетов в произведениях Ломоносова, их колоссальную эмоциональную вы-разительность и психологическую значимость, остроту. Эмоцио-нально-метафорические эпитеты с далекой ассоциативной связью расширяли предметное значение слова: «шумный меч», «бурные ноги» , «скорая корма»; лирические эпитеты с оценочным значе-нием: «прехрабрый воин», «орлиные полки», «беглые полки», «разумная храбрость», «правдивый меч».

В одах Ломоносова происходит дальнейшее развитие образа Марса. Марс--Градив, подобно солдату, бродит среди снегов России, спит у финских озер, накрывшись травой. Марс нужен поэту главным образом для того, чтобы, как и у Тредиаковского, подчеркнуть воинственность Петра I («В по-лях кровавых Марс страшился, свой меч в Петровых зря руках»), либо рассказать о мирных устремлениях дочери Пет-ра I -- Елизаветы Петровны.

В батальных сценах поэт использует образ древнеславянского языческого бога Перуна -- покровителя воинов. В представ-лении древних славян он являлся с молниями и громом. В поэ-зии Ломоносова слово «Перун» близко по значению к слову «мол-ния» и употреблялось обычно с глаголами: «блещут», «мещут», « разделяют», «разят».

Образ увенчанной лаврами победы, славы у Ломоносова полу-чает дальнейшее развитие. В оде 1742 г. он писал о степях Причерноморья, которые «родили лавры нам зелены»; в оде 1754 г. говорится о том, что слава рассыплет о русских «слухи громки». Модель образа «славы» породила ряд поэтических перифраз: в ме-сте ожидаемой победы цветут пальмы, победа представляется в виде шествия воинов со «снопами» пальм и т. д.

От произведений устно-поэтического творчества идут у Ломо-носова сравнения русских воинов с орлом и соколом. Былинами навеяно определение численности вражеского войска «тьмою», по-этическое описание сражения, когда от пыли и дыма не видно солнца, от топота войска дрожит земля.

В трагедии Ломоносова «Тамира и Селим» мы находим строки, близкие к былине о Мамаевом побоище .

В батальных картинах проявилось пристрастие Ломоносова к библейской образности. Уже в «Оде на взятие Хотина» появляют-ся апокалиптические образы. Из Апокалипсиса, в частности, взят образ отворившихся в небеса дверей и «свившейся мглы». Из Вет-хого Завета пришли мотивы беспощадной борьбы с врагами, при-зывы, чтобы на головы их пало страшное возмездие.

Динамика битвы в произведениях Ломоносова выражается сло-вами, соответствующими теме не только по своему смыслу, но и по звучанию. Частое употребление звука р: «багровый», «рдеет... в крови краснеет» -- передает впечатление суровости картины, создает звуковую инструментовку боя. В «Риторике» 1748 г. Ломоносов писал о том, что частое повторение звука «а» спо-собствует изображению пространства, глубины и вышины, а так-же неожиданного страха. Твердые с, ф, х, ц, ч, ш и плавное р име-ют произношение звонкое и стремительное, они помогают предста-вить вещи и действия сильные, великие, громкие, и великолепные. О звуке д Ломоносов писал, что он имеет произношение тупое и нет в нем «ни сладости, ни силы». Например, в траге-дии «Тамира и Селим;» о буре говорится, что она «дует... дым». При описания битвы в этой трагедии звучит неоднократно повто-ренный звук р. Однако чаще, чем обычно, встречается звук л, ко-торый, по теории Ломоносова, с мягкими ж, з и плавными в, м, н «имеет произношение нежное», поэтому и должен употребляться для изображения соответствующих картин;

Сквозь пыль, сквозь пар едва давало солнце лучь…

И стрелы падали дожжевых гуще тучь.

Уж поле мертвыми наполнилось широко;

Непрядва, трупами спершись, едва текла.

Различный вид смертей там представляло око.

Различным образом поверженны тела.

Иной забыв врага, прельщался блеском злата,

Но мертвый на корысть желанную удал. [8,360]

Cлова : пыль, давало, луч, стрелы, падали, поле, наполнилось, тепла. различный, представляло, различным, тела, прельщался блеском злата, желанную упал придают всей картине ощущение ти-шины. В данном случае мы имеем дело не с картиной самой битвы, а с ее результатом. Все глаголы действия даны в прошедшем времени: это уже не битва, а поле после битвы. Вот почему и создается впечатление тишины и покоя; мы ощущаем это иногда в живописи, например при рассматривании красочной картины М. Васнецова «После побоища Игоря Святославича с полов-цами» .

Ощущение напряженности и динамики боя в стихотворениях Ломоносова передает и синтаксис. В словосочетаниях типа «Как буря шумная», «вихрь крутой...» (8, 302) вследствие того, что определяемое слово выдвинуто вперед, фраза приобретает стремительный, быстролетящий характер в отличие от конструкции «Как шумная буря...» или «И крутой вихрь», где течение фразы медленное, повествовательное. Накопление сходных по значению глаголов настоящего времени дает ощущение шума сра-жения, широкого пространства, на котором развертывается бит-ва. Так, в оде «Первые трофеи Иоанна III» о шведах говорится, что они «...топчут, режут, рвут. губят, терзают, грабят, жгут»; в оде !742 г. Русский воин «Пронзает, рвет и рассекает, противных силу презирает…кипит»

Ломоносов создал законченный стиль оды, посвященной геро-ической теме. Андрей Петрович Шувалов, поэт, уважаемый Вольтером, в 1760 г. говорил в своей речи, прочитанной на заседании франко-русского литературного общества, о том, что Ломоносов открыл красоты и богатство русского языка, устранил его гру-бость, дал почувствовать его гармонию. Шувалов отметил спо-собность великого поэта с захватывающей порывистостью выра-жать свои мысли; «он велик, когда нужно изобразить избиение и ужасы сражений, когда нужно описать ярость, отчаяние сражаю-щихся, когда нужно нарисовать гнев богов, их кары, которыми они

Каких зовет от стран чужих,

О ваши дни благословенны!

Дерзайте ныне ободренны

Раченьем вашим показать,

Что может собственных Платонов

И быстрых разумом Невтонов

Российская земля рождать.

(VIII, 206)

Оду 1748 г. Ломоносов построил на борьбе двух контрастных начал мира -- спокойствия, тишины и огня, бури, разрушения. В последней строфе этой оды говорится о том, что огонь в руках русской императрицы как средство сдерживания агрессоров в ко-нечном итоге будет служить европейскому миру. Ломоносов под-черкивает факт влияния России на международные события. Он говорит, что «море нашей тишины» даст успокоение западным странам. Только мирная страна процветает и благоденствует, нет государства, которое не страдало бы от воины, лучшей защитой «города» являются не стены, а мир. Ломоносов больше всего же-лает именно мира. Через полгода после начала Семилетней вой-ны, когда русские войска перешли прусскую границу, выясни-лось, что из-за неподготовленности, отсутствия продовольствия и снаряжения русская армия после первых блистательных успехов вынуждена отступать. В русском обществе это породило уныние и тревогу. Война обещала быть долгой и изнурительной. Исполь-зуя «похвальную оду», Ломоносов вновь выразил свою привер-женность к мирной жизни: «Умолкни ныне, брань кровава... Все-го превыше было мне, чтоб род Российской и соседы в глубокой жили тишине» (8, 634).

В связи с войной Ломоносов поставил вопрос об истинном и мнимом героизме. Героизм у просветителей XVIII в. считался подлинным, когда человек стремился к общественному благу, и ложным, когда в основе его лежала эгоистическая жажда почес-тей и славы. Мирская слава эфемерна, преходяща. Ломоносов сравнивал Петра I и Карла XII: «Один нас просветить учениями тщился, другой в сражениях взять первенство стремился». В 1760 г. Ломоносов и Сумароков, каждый по своему, перевели оду Ж. Б. Руссо «На счастье». Позднее это сделал Тредиаковский. Тема «счастья» типична для классицизма. Ей отдали дань многие поэты-классики, в том числе Г. Р. Державин и В. В. Капнист. В оде Ж. Б. Руссо говорилось о том, что подлинными героями яв-ляются не завоеватели-- «хищники чужих держав», не «герои с су-ровыми делами», пролившие потоки крови: Аттилы, Суллы, Александры-- «герои люты и кровавы», а цари, которые следуют правде и содержат свои народ в покое. Перевод этой оды явился одним из наиболее ярких поэтических созданий Ломоносова.По своей обличительной страсти она как бы предаряла сатирическую оду Державина «Вельможа», направленную против сановников.

2.2. Поэтика батализма в творчестве Державина

Исследователи справедливо писали о том, что Державин вы-ступил как разрушитель классицизма. Это проявилось прежде всего в размывании жанровой ограниченности стиля. Державин объединил традицию торжественно-хвалебной, исполненной па-фоса оды Ломоносова с камерным лирическим звучанием стихо-творений Сумарокова. Произошло слияние жанров оды и анакрентической песни, оды и сатиры, оды и элегии. Академик Я. К. Грот в свое время отмечал, что Державин «торжественный и важный тон оды сменяет шуточным и забавным... к похвалам примешивает тонкую и остроумную сатиру». Этот взгляд на твор-чество Державина был развит и углублен в работах советских ис-следователей.

Оды Державина, прославляющие победы русской армии, своей приподнятостью и пафосом, несомненно, сохранили многое от торжественно-хвалебной оды Ломоносова, но в них стали проникать реалистические черты. У Державина имеется попытка расска-зать о подлинных ощущениях человека на войне, он не только дает описание внешности утомленного сражением солдата,-- хотя и робко, -- но и стремится выразить его душевное состояние. Все эти особенности поэзии Державина «работали» на то, чтобы при-давать картине сражения черты достоверности. Такое «непарад-ное» изображение битвы будет развито писателями XIX в.

В поэзии Державина картинность замечательно сочеталась с музыкальностью. Это тоже шло вразрез с поэтикой классицизма, с ее установкой на отвлеченную идеализацию, на отрыв изобра-жения от конкретных образов действительности. Особая одарен-ность поэта позволила создать образцы «говорящей живописи». Большое значение Державин придавал «сладкозвучанию» стиха, стремясь, чтобы он не только легко произносился, но и воспроиз-водил звуки природы. В «Рассуждении о лирической поэзии или об оде» он писал, что истинный знаток поэзии сразу приметит «согласность» поэзии с музыкой, свистит ли стих при изображе-нии свистящего или шипящего змея, грохочет ли при изображе-нии грома, стонет ли при рассказе о мрачно-унылом завывании леса (7,571). В оде «На переход Альпийских гор» лязг штыков и сабель передан в стихе: «Мечами о мечи секутся, вкруг сыплет огонь, хохочет ад». Неоднократно повторенные звуки ч и с созда-ют иллюзию скрестившегося в бою оружия. Аналогичная картина, в «Гимне лиро-эпическом. На прогнание французов из Отечест-ва»: «И гром о громы ударялся, и молнии с молниями секлись» (3, 105). Еще Ломоносов писал, что звук р помогает предста-вить вещи сильные, великие, страшные. В отрывке «Хор на шведский мир» в семи словах у Державина шесть раз встречается звук р. «Героев храбрый полк возрос, с громами громы поми-рились». Выразительная, звуковая характеристика грандиозного сражения дается в «Гимне лиро-эпическом»:

На Бородинском поле страшном,

На Малоярославском, Красном

Там штык с штыком, рой с роем пуль,

Ядро с ядром и бомба с бомбой,

Жужжа, свища, сшибались с злобой,

И меч о меч звуча, слал гул;

Там всадники, как вихри бурны,

Темнили пылью свод лазурный;

Там бледна смерть с косой в руках,

Скрежещуща, в единый мах

Полки, как классы, посекала.

(3, 105--106)

Картина боя представлена здесь в динамике, в кипении, для пе-редачи состояния битвы использованы глаголы: жужжать, свис-теть, сшибаться, звучать, слать, темнеть, посекать. В тексте очень мало прилагательных, которые обычно замедляют повест-вование.

Звукопись державинских стихов особенно заметна в отрывке из «Персея и Андромеды»:

Частая сеча меча

Сильна могуща плеча,

Стали о плиты стуча,

Ночью блеща, как свеча,

Эхо за эхами мча,

Гулы сугубит звуча.

(2, 391)

Повторение ч, щ в словах частая, сеча ,меча, могуща, плеча;стуча, блеща, свеча, мча, звуча напоминает звуки, которые мы слышим при извлечении клинка из ножен, свисте рассекаемого воздуха, ударе.

Как правило, описание битвы у Державина дается в коротких словосочетаниях: «Ударов звук и крови брызги, зиянье ран, нестройны визги, шум, крик возник, стон и треск». Подобная ма-нера подачи изобразительных средств характерна при описании боя в пушкинской «Полтаве» («Швед, русский--колет, рубит, режет. Бой барабанный, клики, скрежет»).

В некоторых произведениях Державин отдал дань оссианизму. (Оссиан -- легендарный герой кельтского народного эпоса.) «Сочинения Оссиана» Джемса Макферсона, переведенные в 1792 г. на русский язык, имели успех благодаря своим художест-венным достоинствам, широкому использованию мотивов устного творчества Ирландии и Шотландии. Это издание оказало большое влияние на всю предромантическую литературу, но сильно оссианизм проявился в литературе, затрагивающей героическую тему.

В оде «На взятие Измаила» Державин рассказал о священнике,. который возглавил одну из штурмующих колонн русских войск, и сравнил его с певцом древних кельтов -- бардом. В оде «Водопад» фельдмаршал Румянцев представлен в виде средневекового воина: это седой муж, у его ног, во мху, лежит обвитый павиликой шлем. Пейзаж в этом произведении «оссиановский»: туман, среди рощи сидит седой старец. Нечто близкое и в оде «На победы в Италии». В оде «На переход Альпийских гор» Суворов «одет седым туманом». Появляются зловещие признаки чего-то рокового: треснул «кремнистый холм», поднялась станица воронов. Смерть является в виде воинственной девы-валькирии, кото-рая, по древнескандинавской мифологии, даровала в битвах победы и уносила души умерших храбрых воинов на Валхаллу -- дворец бога Одина. Ода «На победы в Италии» начинается с при-зыва к валькирии: «Ударь во сребряный, священный, далеко-звон-кий, валка! щит...» Сам поэт объяснял этот образ: «Древние север-ные народы... возвещали войну и сбирались на оную по ударению в щит, а валками у них назывались военные девы». Победу скандинавцы праздновали у костров, где горели дубы, под звуки арф, за круговой чашей. Державин рассказывает об этом в оде «На победы в Италии».

Державин стремится использовать для героической темы быто-вые, замеченные в жизни явления. Так, в оде «Вельможа» показан старый увечный воин, вынужденный унижаться в приемной вель-можи, чтобы не умереть с голоду:

А там -- на лестничный восход

Прибрел на костылях согбенный

Бесстрашный, старый воин тот,

Тремя медальми украшенный,

Которого в бою рука

Избавила тебя от смерти:

Он хочет руку ту простерти

Для хлеба от тебя куска.

Наряду с использованием средств классической поэтики, во-преки «Риторике» Ломоносова, Державин брал для одной и той же темы слова «высокие» и «низкие», просторечные, пользовался словами и образами, близкими к разговорной речи. В стихотворе-нии «Видение Мурзы» о капризах Потемкина, например, намекается фразой, где фигурируют «прозаические» слова «арбуз» и «огурцы» («И словом: тот хотел арбуза, а тот соленых огурцов»). О Кутузове говорится, что французов он «пужнул, как тьму те-теревов», «расчесал в клочки», о русских -- что они «растрепали круля (т. е. короля.--А. К. ) в пух» (сказка «Царь-девица»). Нечто подобное содержится в оде «На счастье». Иногда в текст включается народная поговорка или пословица: «...Дралися храб-ро на войне; ведь пьяным по колени море!» («Кружка»); «...не узнав и броду, соваться в воду» («Голуби»). Из разговорного языка взяты обороты: «поставить вверх дном» («Изображение Фелицы»), «франпузить»--подражать французам («Кружка»), «как лунь... поседевший» («Вельможа»), «треснуть в ус» («На первые победы русскими французов»), «посбить спесь», «подбрить кудерки» («Солдатский и народный диферамб по торжестве над Францией»), «бить горою» («На смерть фельдмаршала кн. Смо-ленского, апреля в 16 день 1813 года). Уснащение стихотворений просторечиями говорит о стремлении Державина быть понятным простому народу, особенно сильно проявилось это в произведени-ях последнего периода.

Некоторые оды Державина написаны «низким» слогом, однако они не потеряли своего «высокого» значения и содержали при-сущие жанру «трафареты». Все это показывало движение литера-туры, которая уже не удовлетворялась схемами классицизма.

Державина называли самым музыкальным поэтом XVIII в. Многие его стихотворения положены на музыку . Некоторые его оды по своей композиции близки к построению музыкального произведения. Такова ода «На взятие Измаила». Вначале, словно в увертюре, излагается картина извержения вулкана Везувия («Везувий пламя изрыгает... О росс. Такой твой образ славы...»). Через две строфы эта тема появляется вновь, но в другой трак-товке: штурм сравнивается уже не с извержением вулкана, а с весенним, все сметающим на своем пути половодьем («Как воды, с гор весной в долину низвержась пенятся ревут, волнами льдом трясут плотину, к твердыням россы так текут...») и грозовой ту-чей («Идут -- как в тучах скрыты громы, как движутся безмолвны холмы») . Тема страшного, молчаливого, неотвратимого, как рок, движения войск нарастает, осложняется звукозаписью. Солдаты_подошли к стенам крепости, установили штурмовые лестницы, поползли вверх. Поэт слышит крик («Во мне их раздается крик»), теперь это уже не молчаливое движение людей, а грохочущий при5ой («Как шумны волны, через волны они возносятся челом»). Через три строфы снова для характеристики штурма Державин использует образ грозовой тучи, но теперь эта туча не только движется, но и гремит, ее не только видно, но и слышно:

Представь, по светлости лазури,

Взошла черно-багрова буря...

Дохнула с свистом, воем, ревом,

Помчала воздух, прах и лист...

И затрещал Ливан кремнист...

Кульминации изображение штурма достигает в уже упомянутой строфе, где дается картина, близкая к видению из Апокалипсиса («Представь последний день природы...»). Здесь появляется контрастная тема; словно затишье после страшной бури, идут элегические медитации по поводу бесполезности всех войн вообще: «...Напрасно слышен жалоб крик: напрасно, бранны человеки. Вы льете крови вашей реки, котору должно бы беречь; но с самого веков начала война народы пожирала, священ стал долг рубить и жечь!» Этот вывод о бесполезности войн приобретает большее значение, что исходит из уст победившей стороны, т. е. русского поэта.

Мы коснулись лишь некоторых поэтических средств, который пользовался Державин. Можно видеть, что в его произведе-ниях сочетались общие стилевые черты предшествующего искус-ства и частные особенности, присущие только поэту. Творческая индивидуальность Державина повлияла на последующее разви-тие литературы. Многие годы он оставался вождем литературы, разрабатывающей гражданские и патриотические темы. Его вы-соко ценил Радищев, поэты-декабристы, Пушкин.

Заключение

Итак, основная идея русского классицизма -- идея защиты родины, оценка мира и войны были восприняты от Петровской эпохи. Ве-ликой заслугой классицизма было воплощение в художественных образах высокого, героического.

Однако классицисты полагали, что героическое содержится только в величественном и велико-лепном, а не в простом и обыденном. Художественная практика классицистов часто ограничивалась стереотипными рамками. Те-ма народа как определяющей силы исторического процесса в их произведениях только поставлена. Дальнейшее развитие она полу-чит у романтиков. У писателей-классицистов очень слабо выра-жен критический дух. Классицисты не изображали бой, а прославляли полководцев. В поэзии классицизма в целом очень мало го-ворилось о человеке -- главном и единственном герое описываемых грандиозных событии. Ничего не писали о его переживаниях и чувствах, не изображалась бытовая сторона войны. Это отношение к человеку соответствовало господствовавшей в XVIII в. военной теории, автором которой был прусский король Фридрих II. Его армия носила ярко выраженный сословный характер и была типич-ным продуктом абсолютизма: в ней господствовала иерархия, офи-церы набирались исключительно из дворян, солдаты -- из крестьян и иностранцев. В результате палочной муштры солдаты превра-щались в «механизм, артикулом предусмотренный». В живописи в эту эпоху распространился условно-аллегорический тип батальной картины, монарх или полководец изображался крупным планом на фоне битвы либо симметрично расположенного войска .

На литературе XVIII в., и в частности на произведениях классицистов, несмотря на особенности их стиля, воспитывалось не-сколько поколений русских людей. Эти произведения учили ге-роизму, презрению к смерти, рыцарскому отношению к долгу. Они глубоко западали в душу, их вспоминали даже на поле боя.

Литература

1. Батюшков К. Н Сочинения./ К. Н. Батюшков- М., 1935, стр. 263.

2. В. Западов. Неизвестный Державин. М, 1958, № 1,

3. Г. Н. Поспелов, Проблемы исторического развития литературы. М., «Просвещение», 1972, стр. 66.

4. Г. П. Макогоненко. Пути литературы века. //Русская лите-ратура XVIII века/ Макогоненко. Л., «Просвещение», 1970, стр. 11.

5. Г. П. М а к о г о не н к о. Пути литературы века. В кв. «Русская лите-ратура XVIII века». Л., «Просвещение.), 1970, стр. 31..

6. Державин //История русской литературы.. - М.,1947.-Т. XVIII, -с.126

7. Кузьмин А.И. Героическая тема в русской литературе./ А. И.Кузьмин - М., 1974, с.304

8. Л. В. Пумпянский. Очерки по литературе первой половины XVIII в. В сб. «XVIII век», т. I. М. Л., Изд-во АН СССР, 1935, стр. 114-- ' 118,

9. М. В. Ломоносов. Полн. собр. соч., т. VIII. М.--Л., Изд-во АН СССР, 1959, стр. 186

10. Моисеева Г. Н.. Ломоносов и древнерусская литература../ Г. Н. Моисеева. - Л., «Наука», 1971, стр. 9.

11. Русская литература XVIII века.- Л., 1937, стр.169