Поэтика оригинальных баллад В.А. Жуковского в контексте балладного творчества поэта

А. С. Янушкевич, описывая баллады 1808-1814 годов как «комплекс», сделал акцент на их «системности», обусловленной сюжетной спецификой. Действительно, при изучении балладных текстов Жуковского сюжетный аспект наиболее показателен -- особенно если фоном для баллады выступает его лирика 1800-х годов. Мы хотим обратить внимание на различия баллад между собой, то есть описать не объединяющие их признаки, а те тенденции, которые свидетельствуют о движении баллады в творческой системе Жуковского.

Обращение Жуковского к балладе происходит на фоне уже существующей традиции. Но она слишком слаба, неразвита, чтобы ограничить поиски поэта рамками уже существующих жанровых решений. Жуковский воспринимает балладу как жанр, обладающий высоким потенциалом развития. Поэтому, начав с переложения, он сразу начинает оригинальную балладу, заимствуя для нее только сюжетную канву, -- сам сюжет, благодаря введению темы сна, кардинально меняется. Изменение, которое введено Жуковским, обычно описывается исследователями как «смягчение»: балладные ужасы оказываются сном. Но, согласно нашему представлению, снятие драматизма можно расценить как игру с читательскими ожиданиями, в которую входит элемент иронии по отношению к жанру и к автору. Соотнесение «Людмилы» и «Светланы» как бы обнажает механизм построения балладного сюжета, и возможно, что это раскрытие входило в авторский замысел.

Баллады приносят Жуковскому успех у читателей. Сам жанр начинает устойчиво связываться с именем поэта; уже в 1812 году Батюшков в послании именует Жуковского «балладником». Полемика о балладе начнется среди русских литераторов позже. Жуковский закрепляет свое место на российском Парнасе благодаря «находке» нового актуального жанра. Все балладные опыты других авторов будут оцениваться на фоне баллад Жуковского.

Б.В.Томашевский писал: «Жуковский ввел балладную строфу, являющуюся видоизменением немецкой балладной строфы. Балладная строфа построена главным образом на трехсложных размерах» Томашевский Б.В. Стилистика и стихосложение. Л., 1959. С. 469.. Примером такой трехсложной баллад ной строфы можно выбрать амфибрахий. Если трехсложник - самый балладный размер, то амфибрахий - самый балладный трехсложник, раскатистый, торжественный, грозный, но не угрожающий.

В балладе «Замок Смальгольм или Иванов вечер» использовано чередование 3-х и 4-хстопного анапеста, но этот ритм остается переводным. Впервые Жуковский познакомил русского читателя с этим ритмом еще в 1810х годах.

А.И. Журавлева замечает: «по Шиллеру и Жуковскому, человек достигает согласия с силами божества, природы, с силами собственной своей судьбы именно через культуру и цивилизацию: «В союз человек с человеком вступил/И жизни познал благородство». Амфибрахий звучит гимном этому согласию.

Лучшие баллады Жуковского едва ли покажутся шаблонными или забавными даже в наше время. В русской поэзии - это ясно звучащий голос рока» Журавлева. А.И. «Последний поэт» Баратынского//Проблемы теории и истории литературы: сборник статей, посвященный памяти проф. А.Н.Соколова. С. 137..

Принципы резких изменений в повествовательном или отрицательном развертывании лирической темы определяли композицию баллад Жуковского с их ярко выраженными «интригующими» замедлениями, неожиданными поворотами и контрастными переходами. Постараемся показать основные особенности балладной композиции на примере двух наиболее известных и характерных для Жуковского произведений - «Людмила» и «Светлана». В основе баллад - последовательно развертывающееся повествование: экспозиция, ожидание жениха, явление призрака, стремительная езда, разочарования, приключения и т.д.

Исследователь языка Жуковского, В.В. Одинцов отметил, что баллады насквозь эмоциональны, они построены на единой эмоциональной мелодии. И дело не только в открытом проявлении и выявлении эмоции: перенесенные сюда прямо из лирики обращения автора к читателю или героям: «Где ж, Людмила, твой герой? Где твоя, Людмила, радость?» (Людмила); «Ах! Светлана, что с тобой? В чью зашла обитель?» (Светлана). Или восклицания-обращения героинь к отсутствующим женихам: «Где ты, милый? Что с тобою?» (Людмила); «Где, в какой ты стороне? Где твоя обитель?» (Светлана).

Факт изображается так, как будто он непосредственно переживается персонажем (автор с позиций повествователя переходит на точку зрения непосредственного наблюдателя). Характерным симптомом (или сигналом) этого перехода стало слово «Вот», наречие, вводящее более или менее развернутое изображение предмета, действия. Ср. в «Людмиле»:

Вот уж солнце за горами;

Вот усыпала звездами

Ночь спокойный свод небес…

Вот и месяц величавой

Встал над тихою дубравой…

Вот повеял от долины

Перелетный ветерок…

Ср. в той же функции - восклицание чу!

Чу! в лесу потрясся лист.

Чу! в глуши раздался свист…

Аналогичные формы в «Светлане»:

Вот в светлице стол накрыт…

Вот красавица одна…

Вот в сторонке божий храм…

Вот примчалися…

Так создавалось впечатление непосредственного восприятия и переживания происходящего Одинцов В.В. Об изобразительном синтаксисе Жуковского//Русская речь. 1983, № 1. С. 18-19. .

2. Принципы классификации баллад

Почти все 39 баллад Жуковского - переводы, оригинальных только пять. Но переводные баллады производят впечатление подлинных, потому что оттеняются те мотивы, которые наиболее близки переводчику. Жуковский всегда выбирал для перевода то, что было внутренне созвучно ему самому.

Исследовательница творческого наследия поэта И. Семенко утверждала, что адекватный перевод с одного языка на другой невозможен Семенко И.М. Жизнь и поэзия Жуковского. М., 1975. С.158. .

И. Семенко в книге «Жизнь и поэзия Жуковского» дает классификацию баллад. Исследовательница отмечает, что все 39 баллад, несмотря на тематические различия, представляют собой монолитное целое, художественный цикл, скрепленный не только жанровым, но и смысловым единством. Жуковского привлекали образцы, в которых с особенной остротой затрагивались вопросы человеческого поведения и выбора между добром и злом. В его балладном цикле сгущена проблематика, рассеянная в творчестве многих западноевропейских поэтов Там же. С. 158..

С.Е. Шаталов пишет об особом художественном мире баллад при всем различии их тематики. По его словам, их стилистика и тональность близка, их пейзажи сходны по окрашенности и по восприятию. На протяжении десятилетий работы над балладами не менялось у Жуковского понимание человеческой натуры, и в основном оставались едиными принципы построения характеров Шаталов С.Е. В.А. Жуковский. Жизнь и творческий путь. М., 1983. С. 37..

Баллады Жуковского, при всем их внутреннем единстве, поддаются систематизации. Уже один из первых исследователей переводов Жуковского, В.Чешихин, наметил три основных группы в балладном творчестве поэта: «лирический», «эпический» и «дидактический» Чешихин В.Е.Жуковский как переводчик Шиллера. Рига, 1895.. Такое деление правомерно, но все же несколько условно. Начальный период наиболее непосредственно лиричен. Но и в балладах, хронологически с ним смежных, лиризма очень много, только он предстает в более усложненных формах. «Эпизм», мастерство описания и объективного рассказа мощно развились в 1816 - 1832 гг. Моральная дидактика присутствует всегда, но прямое морализаторство встречается только в балладах Жуковского раннего периода.

Баллады Жуковского поддаются систематизации по трем признакам: хронологическому, стилистическому и тематическому, причем эти принципы не всегда совпадают между собой. С хронологической точки зрения можно наметить 3 периода:

первый период: 1808 - 1814;

второй период: 1816 - 1822;

третий период: 1828 - 1832.

Между ними - характерные интервалы, перерывы творчества, а также отличия в самом типе переводов. Лишь в первом и втором периодах встречаем оригинальные баллады, в первом - наибольшее количество свободных переводов, которые в дальнейшем все больше вытесняются точными. В 1828 - 1832 годах точные преобладают.

С точки зрения хронологии мы можем воспользоваться Энциклопедией, чтобы выстроить последовательность написания баллад. Книга «Русские писатели. 1800-1917» из серии «Большая российская энциклопедия» дает нам следующие сведения:

«В 1808--1814 Жуковский написал 13 баллад, в том числе вольные переводы: «Людмила» (1808), «Кассандра» (1809), «Пустынник» (1813), «Адельстан» (1813), «Ивиковы журавли» (1814), «Варвик», «Алина и Альсим», «Эльвина и Эдвин» (все три -- 1815) и оригинальные баллады «Ахилл», «Эолова арфа» (обе -- 1815). В центре этих «маленьких драм» -- столкновение человека с судьбой, проблема нравственного выбора, история несчастной любви.

В январе -- мае 1818 появляются 5 выпусков альманаха «Для немногих», целиком заполненных переводами Жуковского, среди которых такие шедевры, как «Лесной царь», «Мина», «Рыбак» из Гёте, «Горная дорога», «Рыцарь Тогенбург», «Голос с того света», «Граф Гапсбургский» из Шиллера.

Временем нового творческого подъема поэта стал 1831. В декабре вышли сразу два издания «Баллад и повестей». Первое включало все балладное творчество 1809--1831, второе, однотомное,-- лишь новые произведения, созданные в 1828--1831. В новых балладах все отчетливее проявляется эпическая природа жанра -- событийность, повествовательность, интерес к философским проблемам. 12 новых баллад образуют тематическое единство. В центре всех их -- тема судьбы, поединок человека и обстоятельств. «Торжество победителей» и «Отрывки из испанских романсов о Сиде» -- начало и конец балладного цикла -- составляли кольцо героики, внутри которого происходило развитие темы.

В 1831 г. Жуковский переводит баллады «Роланд оруженосец», «Плавание Карла Великого», «Рыцарь Роллон», «Старый рыцарь» -- все из Уланда». Русские писатели.1800-1917. Т. 2. М., 1991. С.278

Стилистический принцип классификации отмечен Семенко, но не разработан, мы оставим его в стороне.

Тематически, по словам исследовательницы, баллады распределяются по группам национально-исторических (русских), средневеково-рыцарских, античных. Национально-историческая тематика сконцентрирована в первом периоде (характерно, что к 1817 г. относится лишь завершение работы над «русской» балладой «Двенадцать спящих дев»). Сюжеты западноевропейского средневековья безраздельно господствуют во втором периоде и количественно преобладают в третьем. Античные сюжеты фигурируют только в начале и в конце балладного творчества Жуковского. Программный морально-философский смысл античной темы обнаружился сразу, а затем был углублен Семенко И. Жизнь и поэзия Жуковского. М., 1957. С.161-165. .

Мы будем рассматривать баллады Жуковского по тематическим группам, учитывая при этом различия периодов в идейной и стилистической обработке сюжетов. Преобладание разного рода тематики можно отнести к разным периодам, поэтому тематический и хронологический подходы совмещены.

К «русским» балладам относятся ранние баллады «Людмила», «Светлана», «Громобой» и «Вадим» («Двенадцать спящих дев»).

Среди «средневековых» баллад можно выделить произведения, относящиеся ко всем трем хронологическим периодам. К ранним относятся «Эолова арфа», «Алина и Альсим», «Эльвина и Эдвин», «Адельстан», «Варвик», «Баллада, в которой описывается, как одна старушка ехала на черном коне вдвоем и кто сидел впереди». Ко второму периоду по времени создания относятся «Мщение», «Три песни», «Граф Гапсбургский», «Рыцарь Тогенбург», «Лесной царь», «Замок Смальгольм или Иванов вечер», «Гаральд», «Рыбак». «Рыцарские» баллады позднего периода - «Алонзо», «Доника», «Уллин и его дочь», «Кубок», «Суд божий над епископом», «Покаяние», «Братоубийца», «Королева Урака и пять мучеников», «Роланд-оруженосец», «Рыцарь Роллон», «Ленора», «Плавание Карла Великого», «Старый рыцарь».

Ранние «античные» баллады - «Кассандра», «Ивиковы журавли» и «Ахилл», поздние - «Торжество победителей», «Поликратов перстень», «Элевзинский праздник».

Мы выделяем еще один подход к классификации баллад: оригинальные и переводные. Оригинальных баллад всего пять: «Громобой», «Вадим» (составляющие «Двенадцать спящих дев»), «Ахилл», «Эолова арфа» и «Узник». Все эти баллады, кроме «Узника», по времени создания относятся к раннему периоду. Оригинальные баллады отличаются от переводных большей лиричностью, близостью к элегиям по характеру повествования и эмоциональному наполнению, ослабление сюжетной ситуации, внимание на описаниях персонажей и развернутые пейзажи.

3. Сюжетные особенности баллад

Р.В. Иезуитова в статье «Баллада в эпоху романтизма», опубликованной в книге «Русский романтизм» говорит: «Баллада явилась формой раскрытия таких сторон реальности и мироощущения личности, которые не получили и не могли получить своего воплощения в традиционных литературных жанрах, - именно в этом заключается причина ее стремительного и повсеместного утверждения в русской литературе. Она всей внутренней структурой и всей системой изобразительных средств обращена в сферу исключительного, таинственного, стихийного - всего того, что знаменует собой отход от привычных и устоявшихся форм жизни и норм поведения. Она кладет в основу своих сюжетов состояния и ситуации, которые возникают всякий раз при нарушении повседневного, будничного развития событий» Иезуитова Р.В. Баллада в эпоху романтизма //Русский романтизм. Л.,1978. С.156. . Об отклонении от обычного хода жизни пишет также Л.Н. Душина в книге «Поэтика русской баллады»: «Во всех случаях главным импульсом баллады осознается стремление ощутить жизнь на ее отлете от обыденного и передать те грани события, которые не ощутишь, пользуясь привычной логикой реальности» Душина Л.Н. Поэтика русской баллады. С.13. .

Сюжеты баллад Жуковского заимствованны из фольклора, средневековой литературы, античной мифологии и из происшествий обыкновенной жизни. Главная тенденция - жестокость преступления, беспощадность судьбы, ужас, возникающий при осознании связей человека с потусторонним миром, явление сверхъестественных сил, магическое обаяние природы, а также апофеоз любви, подвиги самопожертвования, героические деяния. Баллады предлагают особую трактовку этих сюжетов, отличаются атмосферой таинственности, недоговоренности. Широко используются намеки, зрительные и музыкальные средства раскрытия психологических состояния героев. Многие средства восходят к поэтике фольклорных баллад: рефрены, устойчивые образы, повторение с «нарастанием».

По мнению Т. Фрайман, анализ баллад 1808-1814 годов позволяет выделить в них ряд общих признаков:

1) развернутый сюжет «игры/борьбы с судьбой», развитое фабульное начало;

2) стилистическая близость к элегии Жуковского;

3) включение автохарактеристики персонажей, присутствие психологических описаний;

4) экзотическая тема или экзотический фон;

5) пейзажная экспозиция Фрайман (Степанищева) Т. Баллады Жуковского: границы и возможности жанра // Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia. VI: Проблемы границы в культуре. Тарту, 1998. С. 97-110..

Иллюстрацией этой условной модели, по нашему мнению, могут служить, например, баллады «Кассандра» и «Варвик». Однако Фрайман ничего не говорит о финалах, характерных для баллад с их мгновенностью исхода событий. К тому же ее схема подходит не ко всем ранним балладам, отклонения от нее наблюдаем мы в балладах «Людмила», «Ивиковы журавли», «Баллада, в которой описывается, как одна старушка ехала на черном коне вдвоем и кто сидел впереди» и др. - здесь балладное действие не предваряется пейзажной экспозицией. Но в целом схема справедлива.

Схема, реализованная Жуковским в значительном числе его ранних баллад, начала трансформироваться почти сразу. В 1810 году написана «русская баллада» (согласно тексту первой публикации в «Вестнике Европы») «Громобой», первая часть «старинной повести в двух балладах» «Двенадцать спящих дев». Работа над этим произведением растянулась до 1817 года.

Основная тема его баллад -- преступление и наказание, добро и зло. Постоянный герой баллад -- сильная личность, сбросившая с себя нравственные ограничения и выполняющая личную волю, направленную на достижение сугубо эгоистической цели. Баллада «Варвик» -- оригинальный перевод одноименной баллады Саути. Варвик захватил престол, погубив своего племянника, законного престолонаследника. Все его действия были спровоцированы желанием царствовать.

По убеждению Жуковского, преступление вызвано индивидуалистическими страстями: честолюбием, жадностью, ревностью, эгоистическим самоутверждением. Человек не сумел обуздать себя, поддался страстям, и его нравственное сознание оказалось ослабленным. Под влиянием страстей человек забывает свой нравственный долг. Но главное в балладах -- все же не акт преступления, а его последствия -- наказание человека. Преступника в балладах Жуковского наказывают, как правило, не люди. Наказание приходит от совести человека. Так, в балладе «Замок Смальгольм» убийцу барона и его жену никто не наказывал, они добровольно уходят в монастыри, потому что совесть мучает их. Но и монастырская жизнь не приносит им нравственного облегчения и утешения: жена грустит, не мил ей белый свет, а барон «дичится людей и молчит». Совершив преступление, они сами лишают себя счастья и радостей жизни.

Природа в балладах Жуковского справедлива, и она сама берет на себя функцию мести за преступление: река Авон, в которой был потоплен маленький престолонаследник, вышла из своих берегов, разлилась, и в яростных волнах потонул преступный Варвик. Мыши начали войну против епископа Гаттона и растерзали его.

В балладном мире природа не хочет вбирать в себя зло, сохранять его, она уничтожает его, уносит навсегда из мира бытия. Балладный мир Жуковского утверждал: в жизни часто совершается поединок добра и зла. В конечном счете, всегда побеждает добро, высокое нравственное начало, наказание у Жуковского -- это справедливое возмездие. Поэт свято верит, что порочный поступок будет обязательно наказан. И главное в балладах Жуковского состоит в торжестве нравственного закона.

Особое место среди произведений Жуковского занимают баллады, посвященные любви: «Людмила», «Светлана», «Эолова арфа» и другие. Главное здесь для поэта -- наставить на путь истинный влюбленного человека, пережившего трагедию в любви. Жуковский и здесь требует обуздания эгоистических желаний и страстей.

Его несчастная Людмила жестоко осуждена потому, что предается страсти, желанию быть, во что бы то ни стало счастливой со своим милым. Любовная страсть и горечь потери жениха так ослепляют ее, что она забывает о нравственных обязанностях по отношению к богу и к самой себе.

Баллада «Светлана» по сюжету близка «Людмиле», но и глубоко отлична. Эта баллада -- свободное переложение баллады немецкого поэта Г. А. Бюргера «Ленора». В ней повествуется о том, как девушка гадает о женихе: тот уехал далеко и долго не шлет вестей. Гадание перерастает в очарованный сон, в котором жених увозит ее сквозь вьюгу на бешеных конях, но неожиданно оборачивается мертвецом и едва не увлекает невесту в могилу. Однако все заканчивается хорошо: наступает пробуждение, жених появляется наяву, живой, и совершается желанное, радостное венчание. Жуковский далеко уходит от оригинала, внося в балладу национальный русский колорит: он включает описание гаданий в «крещенский вечерок», примет и обычаев.

Сюжет баллады «Замок Смальгольм или Иванов вечер» представляет собой средневековую историю, где во время военных походов барона его жена изменяет ему с рыцарем Ричардом Кольдингамом. Ревнивый муж убивает соперника втайне и возвращается домой. Однако его ждет невероятное изумление по возвращении, его молодой паж рассказывает о посещениях рыцаря. Это кажется невероятным барону, так же как и то, что рыцарь обещал прийти к его жене в Иванов вечер. И все же рыцарь приходит в полночь, когда барон спит, только его жена видит Ричарда Кольдингама и слышит его рассказ, открывающий ей глаза на правду. Этот человек уже мертв, и его приход был предназначен лишь для того, чтобы повествовать о возмездии преступникам:

“Выкупается кровью пролитая кровь,-

То убийце скажи моему.

Беззаконную небо карает любовь,-

Ты сама будь свидетель тому” Там же. С.253. .

Грех совершают все герои. Рыцарь - прелюбодей, за что был убит ревнивым мужем героини, а затем был наказан и небом. Он был осужден бродить мертвецом у маяка. Но и грех барона - предательское убийство, совершенное ночью в ущелье, - тоже карается небом. Оттого так напряжен стих, так изумительно точен подбор слов: все подчинено строгой сюжетной линии - неотвратимости возмездия. И все же муж и жена наказаны не смертью - каждый из них попал в монастырь - шанс к спасению.

В балладе «Варвик» герой убивает невинного младенца, будущего правителя Ирлингфора, за что Варвик платит своей жизнью. При этом погибает он в водах реки Авон, в которой и был утоплен ребенок. Все время до самого конца жизнь его была хуже смерти, он видит призрака своего брата, отца убитого Варвиком Эдвина, слышит голос, его не покидают муки совести. Она «страшилищем ужасным бродит везде за ним вослед», ее воплощением можно назвать образ кормщика, призывающего «спасти» ребенка, чей голос слышен среди шума речных волн.

Баллада «Королева Урака и пять мучеников» - пример неизбежного божественного провидения, которое нельзя изменить, но свое положение герой может только усугубить. Ничем другим как предначертанием небес нельзя назвать явление мертвых в балладе «Королева Урака и пять мучеников». Еще до своей гибели пять чернецов объявляют королеве о судьбе, ждущей их самих и ее. Хотя они и говорят об альтернативе - либо она, либо король погибнет, все же подытоживая свои пророчества, они говорят недвусмысленно:

Прости же, королева, бог с тобой!

Вседневно за тебя молиться станем,

Пока мы живы; и тебя помянем

В ту ночь, когда конец настанет твой» Там же. С279..

Королеве оставлена надежда на иное завершение ее жизни. Все три пророчества сбываются одно за другим, но третье, последнее, связанное со смертью одного из супругов, королева пытается всеми силами изменить. Она прибегает к хитростям, но из этого ничего не выходит, и королева не может избежать роковой участи. По этому поводу можно привести слова Жуковского из баллады «Светлана»:

Лучший друг нам в жизни сей

Вера в провиденье.

Королеве Ураке чернецы говорят об этом же:

То суд небесный, он неизменяем;

Смирись, своей покорствуя судьбе Там же. С.279..

Безусловно, королева не совсем безвинна, ведь она хочет обмануть небеса. Урака не поверила в неизбежность исполнения воли небес, пытаясь подстроить все по-своему, тем самым показывая свою эгоистичность в отношении своего супруга. Понимая, что ничего изменить не возможно, королева обращается к небу:

«Угодники святые, за меня

Вступитеся! (она гласит, рыдая)

Мне помоги, о дева пресвятая,

В последний час решительного дня» Там же. С.282..

Помешала королю придти первым и встретить смерть природа, божественное создание - вепрь, за которым погнался король Альфонзо.

Сюжеты всех баллад Жуковского, как правило, являют собой яркие и необычные события, где показан оступившийся или совершивший преступление человек и роковые последствия его поступка. Особенностью оригинальных баллад является то, что сюжет как таковой отступает в них на второй план, важным для автора становится изображение переживания героя, его внутреннего мира. Это связано с жизнью самого поэта, его душевными муками. Главным в этих балладах становится лирическое начало.

4. Поэтика балладного финала

Исходная и конечная части художественного построения всегда попадают под сильный смысловой акцент. Они отграничивают событие, переживание или действие в безграничном потоке внешней и внутренней реальностей, оттеняя целостность художественного творения. Это своего рода «рама», и очертания ее могут быть «твердыми» или «размытыми». Но от того, как замыкает писатель свое создание зависит многое в нашем понимании воплощенного в произведении образа мира Грехнев В.А. Словесный образ и литературное произведение. Н.Новгород, 1997. С.123..

Буало в «Поэтическом искусстве» писал:

Поэт обдуманно все должен разместить,

Начало и конец в поток единый слить Буало Н. Поэтическое искусство. М., 1957. С. 63..

Произведение искусства является отражением бесконечного в конечном, целого в эпизоде; оно не может строиться как копирование объекта в присущих ему формах, оно есть отображение одной реальности в другую, т.е. всегда перевод.

Ю.М. Лотман разработал такое понятие как рамка. Об этом он пишет в книге «Структура художественного текста» Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970. С.255-265.. Рамка литературного произведения состоит из двух элементов: начала и конца.

Если начало текста в той или иной мере связано с моделированием причины, то конец активизирует признак цели.

В литературном произведении нового времени с понятием «конца» связываются определенные сюжетные ситуации. Ю.М. Лотман приводит в качестве показательного отрывок из стихотворения Пушкина, в котором поэт определил типичные «концевые» ситуации Там же. С.263.:

«Вы за «Онегина» советуете, други,

Опять приняться мне в осенние досуги,

Вы говорите мне: он жив и не женат.

Итак, еще роман не кончен…

Это не исключает того, что текст может демонстративно кончаться «неконцом» и что определенные типы нарушений штампа могут, в свою очередь, превратиться в штампы.

В художественном произведении ход событий останавливается в тот момент, когда обрывается повествование. Дальше уже ничего не происходит, и подразумевается, что герой, который к этому моменту жив, уже вообще не умрет, тот, кто добился любви, уже ее не потеряет, победивший не будет в дальнейшем побежден, ибо всякое дальнейшее действие исключается.

Этим раскрывается двойная природа художественной модели: отображая отдельное событие, она одновременно отображает и всю картину мира, рассказывая о трагической судьбе героини - повествует о трагичности мира в целом. Поэтому для нас так значим хороший или плохой конец: он свидетельствует не только о завершении того или иного сюжета, но и о конструкции мира в целом.

В произведениях по объему больших и малых развертывание предметно-психологического мира осуществляется по-разному. В первых важна постепенность обнаружения неких сущностей, во вторых - внезапный, резкий, неожиданный эффект финала, который порой видоизменяет и даже переворачивает намеченную до него картину.

О финале рассказывает В.А. Грехнев в книге «Словесный образ и литературное произведение». Вот что он пишет: «Финалы - это вершины, с которых мы вновь (уже в ретроспекции) обозреваем художественное целое, и в том, каковы они, выражается не просто искусство «последнего мазка», умение вовремя «поставить точку» (важное искусство, драгоценное умение!), но и эстетическое отношение творца к реальности в целом. Одно из двух: либо финал останавливает поток воплощаемой реальности на твердой черте, на прочно замкнутой границе, развязывая все конфликтные узлы, исчерпывая картину судьбы героя и создавая ощущение абсолютной закругленности и самодостаточности художественного целого. Либо, замыкая своды, финал оставляет некий «зазор», в который устремляется бег ассоциаций, создавая ощущение открытой перспективы» Грехнев В.А. Словесный образ и литературное произведение. Н.Новгород, 1997. С.126..

Рассматривая баллады Жуковского с точки зрения построения и отношения всего хода повествования к финалу, можно обнаружить, что практически во всех балладах развязка наступает резко, мгновенно, часто тем самым достигается эффект внезапности. Но при этом необходимо учесть ту особенность повествования, при которой читатель ожидает необычной концовки, то есть напряжение нагнетается, создается атмосфера тайны, к разгадке которой читатель стремится через все произведение вместе с автором и его героями. Однако есть среди баллад Жуковского такие, где сюжет слабо разработан и поэтому финал сглажен в большой степени, такая ситуация возникает, например, в балладах «Ахилл», «Кассандра», «Жалоба Цереры». В балладах такого типа сильно развито лирическое начало, сами произведения походят на исповедь, излияния души персонажа и мало соответствуют представлениям о жанре баллады, так как не имеют никакой динамики, никакого события, происходящего с персонажами в момент повествования.

Среди баллад с ярко выраженной сюжетной линией одни резко обрываются в момент развязки, другие не оканчиваются сразу, а содержат моральную сентенцию автора в финале, или пейзажную зарисовку, в некоторой степени являющуюся объяснением исхода событий, или пространные отвлеченные рассуждения автора, в которых сквозят автобиографические мотивы.

Прямое морализаторство встречается чаще в ранних балладах. Конец в большинстве баллад трагичен, являет читателю жестокую картину возмездия прегрешившему герою. Однако есть баллады с благополучной для героев развязкой, такие как «Светлана», «Адельстан» и другие. В балладе «Адельстан» возмездие настигает рыцаря, собиравшегося совершить злодеяние, ребенок же избег страшной участи, приготовленной ему Адельстаном, заключившим договор с дьяволом. Чудесное спасение произошло по воле высших сил, которых молила мать ребенка. Совершенно необычна баллада «Светлана». В ней можно по праву выделить три финала: финал сна героини, финал сюжетного начала и конец самой баллады. Ужасное только приснилось, тяжкий сон заканчивается и сменяется радостными событиями.

Интересной представляется баллада «Граф Гапсбургский». Финал здесь несет в себе внезапное изменение хода событий, но развязка не является трагичной, раскрывается тайна всего повествования.

В финале баллады «Поликратов перстень» ничего трагического не происходит, лишь даны слова гостя, пророчащие несчастье человеку, которому во всем сопутствует удача.

В конце баллад «Громобой» и «Вадим» после развязки действия даются пространные описания, рассуждения автора о чудесах и тайнах с использованием множества риторических вопросов. Заключительные слова автора следуют после развязки и в других балладах.

5. «Людмила» и формирование жанрового канона баллады

Наиболее яркими репрезентативным произведением среди всего множества баллад поэта является его первая баллада «Людмила». Эта баллада была открытием Жуковского, она задает жанровый канон в литературе и в творчестве самого Жуковского. Первая баллада несет в себе черты, характерные для нового жанра, здесь возникает первое представление о структуре баллады как жанра, на «Людмилу» впоследствии ориентируется сам поэт, создавая новые баллады, рассмотрение этой баллады поможет нам понять особенности жанра.

Первые восемь строф отображают жизнь и сетования Людмилы. Здесь все обыденно и знакомо для читателя. Но далее в девятой строфе баллады предстает непривычное и даже невозможное. Перед читателем возник по воле поэта ирреальный мир. Мертвый жених, давно истлевший в гробу, восстал из могилы и явился за Людмилой, но он явился для наказания возроптавшей несчастной невесте. Это вообще характерно для балладного мира: призраки входят в земное бытие и сами на короткий миг приобретают материальное воплощение. Людмила сначала не догадывается, что с ней на призрачном коне мчится мертвец - она обнимает жениха и ощущает только бешеный «скок», видит «бугры и равнины». Беспощадные высшие силы играют Людмилой и ее умершим женихом. На протяжении пяти строф описывается их поездка, в конце пути мертвец оказывается превращен в орудие мести Людмиле за то, что она возмутилась, как ей казалось, несправедливостью Бога. Родная мать предупреждала ее о том, что все, что посылает Господь, необходимо принимать, не возражая, как это сделала Людмила. Конь примчал героиню баллады к разрытой могиле, пропал, всадник стал истлевшим скелетом, чем он и был на самом деле, невеста остается со своим женихом.

Финал баллады дан через риторические вопросы, в которых выражено замедление, напряжение действия:

Что же, что в очах Людмилы?..

Ах, невеста, где твой милый?

Где венчальный твой венец?

Что ж Людмила?.. Жуковский В.А. Избранные сочинения. М., 1982. С.150.

Таким образом автор концентрирует внимание на судьбе героини. Развязка сюжета - констатация факта, завершающего события: «Дом твой гроб; жених - мертвец».

Дальше повествование замедляется описанием того, что видит Людмила и состояния героини. Происходит узнавание, которое влечет сильное переживание:

Видит труп оцепенелый:

Прям, недвижим, посинелый,

Длинным саваном обвит.

Страшен милый прежде вид;

Впалы мертвые ланиты;

Мутен взор полуоткрытый;

Руки сложены крестом.

Вдруг привстал… Манит перстом…

«Кончен путь: ко мне, Людмила;

Нам постель - темна могила;

Завес - саван гробовой;

Сладко спать в земле сырой».

Что ж Людмила?.. Каменеет,

Меркнут очи, кровь хладеет,

Пала мертвая на прах.

Стон и вопли в облаках;

Визг и скрежет под землею;

Вдруг усопшие толпою

Потянулись из могил;

Тихий, страшный хор завыл:

«Смертных ропот безрассуден;

Царь всевышний правосуден;

Твой услышал стон творец;

Час твой бил, настал конец» Там же. С. 150..

Концентрация страшных подробностей заставляет читателя сопереживать ужасы, постигшие героиню.

За трагическим завершением следует моральная сентенция, высказанная усопшими. Здесь нет обычных человеческих норм, они отошли, и вместо них основой справедливости оказывается нечто непостигаемое, сверхъестественное.

Эти слова содержат несколько идей. Во-первых, это мысли, принадлежащие или близкие автору. Правосудие творца здесь имеет тот смысл, что человек вознаграждается за хорошие поступки и, наоборот, наказывается за прегрешения, как это случилось с Людмилой. Усопшие провозглашают решившуюся судьбу героини, объясняя причину такого исхода. Во-вторых, здесь мы видим перекличку, уточнения идей, звучавших в балладе. Мать предупреждает Людмилу:

«О, Людмила, грех роптанье;

Скорбь - создателя посланье;

Зла создатель не творит;

Мертвых стон не воскресит».

Кратко жизни сей страданье;

Рай - смиренным воздаянье,

Ад - бунтующим сердцам;

Будь послушна небесам Там же. С. 145- 146..

Но дочь ослушалась мать и преступила против высших сил, тем самым заслужила возмездие. Людмила ведет себя так, с одной стороны, от отчаяния, вызванного несостоявшимися надеждами, с другой стороны, в ее словах выражена жалость к самой себе, ей кажется, что только ее жених не возвратился из похода. Это и толкает ее на грех, несмотря на все увещевания матери. Слова о царе всевышнем в финале перекликаются с роптанием Людмилы:

Небо к нам неумолимо;

Царь небесный нас забыл…

Мне ль он счастья не сулил?

Где ж обетов исполненье?

Где святое провиденье?

Нет, немилостив творец;

Все прости, всему конец Там же. С. 150..

Атмосфера ужаса в концовке создается с помощью эпитетов мрачного порядка: труп оцепенелый, посинелый, страшен вид (по контрасту с милым), мертвые ланиты, мутен взор. Описывая перемены, происходящие с Людмилой, автор употребляет глаголы для демонстрации динамики этих изменений: каменеет, меркнут очи, кровь хладеет, пала. Мгновенные действия сменяют друг друга, эта быстрота переходов от одного к другому изображается при помощи излюбленного Жуковским слова вдруг. Сразу после описания мертвеца поэт показывает его неожиданную активность: Вдруг привстал… После того, как мы видим Людмилу, моментально начинается совсем иное действие: Вдруг усопшие толпою/ Потянулись из могил. При этом любопытно отметить, что сами по себе эти действия неожиданны и невозможны в реальности: двигается и говорит мертвец, встают из могил умершие. Хор этих мертвецов описан как тихий страшный - мы как будто слышим загробные голоса, тем более что хор завыл. Возникает соединение «тихого» и «страшного», чем тише звуки, тем они страшнее. С помощью эпитетов создается угнетающая картина. Но в уста страшных созданий вкладывается мораль всей баллады.

В финале присутствует значимая параллель:

Стон и вопли в облаках;

Визг и скрежет под землею.

Можно заключить из этого, что ничто и никто в мире не остается безучастным к уделу героини; и на небе и на земле слышны громкие звуки: в облаках - сочувствие Людмиле, в аду же - ожидание жертвы.

Если попытаться проанализировать конечные строки баллады, можно увидеть, что здесь правосудие творца заключается в том, что он внял просьбе Людмилы быть вместе с возлюбленным. Она говорит: «С милым вместе - всюду рай». Всевышний дал ей этот рай, но рай иронически изменен в ад. Под влиянием увиденного Людмила больше ни слова не произносит. Она умирает внезапно и тихо. Трагизм ситуации вовлекает читателя в сопереживание героине. Смерть ее изображена трагически и гротескно. Героиня проявила своеволие, причиной которого была крайняя степень отчаяния. Как заметила Л.И. Душина, «для «Людмилы» характерны внешнее легкое изящество и углубленный психологизм» Душина Л.И. История создания «Светланы» В.А. Жуковского//Пути анализа литературного произведения. М.,1981. С.190. .

Интересна в финале еще одна деталь: сам поэт как бы ставит точку в повествовании, произнося слово «конец» последним. И здесь уже не возникает сомнения у читателя в том, что это действительно конец.

6. Оригинальные баллады Жуковского

Авторское индивидуальное начало проявляется во всех балладах Жуковского, но в тех произведениях, где он наименее зависит от первоисточника, по-особому проявляется его собственный душевный настрой. Здесь уже все свое, переживания самого автора проникают в баллады, явно тяготение к особым мотивам лирики, связанным с неосуществленной любовью поэта.

Оригинальные баллады Жуковского это баллада-поэма в двух частях «Двенадцать спящих дев» («Громобой» и «Вадим»), баллады «Ахилл», «Эолова арфа», «Узник». «Громобой» и «Вадим» - произведения на национально-русский сюжет. «Ахилл» представляет собой одну из «античных» баллад, «Эолова арфа» тематически относится к «средневековым», «рыцарским». Ценность этих баллад заключается в возможности сравнения авторского решения в каждой из них. В «Ахилле» и «Узнике» балладные черты в меньшей степени разработаны, сюжет как таковой не выявляется, это произведение больше описательного характера, в монологе Ахилла перечисляются события, произошедшие с ним, и те, которым лишь суждено случиться. «Эолова арфа» и «Двенадцать спящих дев» с точки зрения сюжета отвечают основным требованиям балладного жанра.

Каждая баллада, безусловно, стоит того, чтобы говорить об ее особенностях, нашей задачей является раскрытие закономерностей поэтики оригинальных баллад. Мы будем ориентироваться на выше обозначенные баллады.

6. 1. Особенности поэтики баллады «Двенадцать спящих дев»

Первая часть будущей «старинной повести в двух балладах» -- «Громобой. Русская баллада» -- была напечатана в 1811 году в «Вестнике Европы», с посвящением А. А. Протасовой.

Окончательный вид текст «Двенадцати спящих дев» обрел в отдельном издании 1817 года. В течение 1814-1816 годов написана вторая часть -- баллада «Вадим». В составе повести появились общее посвящение (отдельные части посвящены А. Протасовой и Д. Н. Блудову), эпиграф из Гете (позднее эпиграф был снят). Мистическая окраска сюжета, на которой остановился И. Виницкий Виницкий И. Ю. Нечто о привидениях Жуковского // Новое литературное обозрение. 1998. № 32.

, затушевывает автобиографический подтекст «старинной повести». Между тем, он очевиден -- если принять во внимание связь «повести» с замыслом «Владимира».

«Громобой» и «Вадим» составляют большую балладу-поэму в двух частях «Двенадцать спящих дев». Жуковский использовал прозаический роман Х.-Г. Шписа «Двенадцать спящих дев. История о привидениях». Роман Шписа основан на средневековых католических легендах о грешниках, продающих душу дьяволу и затем религиозным покаянием искупающих свою вину. Сюжет романа сильно переработан в стихах Жуковского. Поэт совместил мотивы, заимствованные из романа Шписа, с мотивами, созданными его собственным воображением.

В «Двенадцати спящих девах» Жуковский относится к чужим сюжетным мотивам как к строительному материалу, из которого создает новую оригинальную конструкцию.

Сохранив основную мысль Шписа об очищении души покаянием и искуплении греха, Жуковский перенес события из средневековой Германии в Древнюю Русь. Действие начинается на берегах Днепра, продолжается в стенах Новгорода, несколько сцен происходит в древнем Киеве, при дворе князя Владимира. Поэт использует некоторые мотивы народного сказочного и былинного эпоса. Таковы странствия богатыря и добывание им богатырского коня, сражение с врагом-великаном, спасение киевской княжны, отказ от брака с ней - юноша движим иными, героическими целями (освобождение подлинной героини).

Привлекательной чертой баллады является сочетание лиризма, поэтичности, фантастики, легкой иронии, живописных картин природы и экспрессивно выраженных переживаний - любви, злобы, страха, раскаянья, прощенья. Фигурируют и чудеса, причем в первой части («Громобой») сконцентрированы чудеса адски-ужасные, во второй («Вадим») - спасительно-божественные. Все эти разнородные стихии с необычайной гармоничностью сведены воедино в легком, свободном, изящном течении стиховой речи.

Вступление к «Двенадцати спящим девам» вводит поэтическую тему итогов. В 1816 поэт прощается с «минувшею жизнию»:

Опять ты здесь, мой благодатный Гений,

Воздушная подруга юных дней;

Опять с толпой знакомых привидений

Теснишься ты, Мечта, к душе моей…

Приди ж, о друг! дай прежних вдохновений,

Минувшею мне жизнию повей …

…Ты образы веселых лет примчала --

И много милых теней восстает…

…К ним не дойдут последней песни звуки;

Рассеян круг, где первую я пел;

Не встретят их простертые к ним руки;

Прекрасный сон их жизни улетел.

Других умчал могущий дух разлуки;

Счастливый край, их знавший, опустел;

Разбросаны по всем дорогам мира --

Не им поет задумчивая лира Жуковский В.А. Избранные сочинения. М., 1982. С. 195..

На первый план выступает мотив скорби по утраченному, мотив недостижимости желанного. Во вступлении к «Двенадцати спящим девам» поэт, обозревая свою жизнь, видит будущее как «оживление» прошлого:

И снова в томном сердце воскресает

Стремленье в оный таинственный свет;

Давнишний глас на лире оживает,

Чуть слышимый, как Гения полет;

И душу хладную разогревает

Опять тоска по благам здешних лет:

Все близкое мне зрится отдаленным,

Отжившее, как прежде, оживленным.

Элегические мотивы выражены в сожалении об утратах, тоске. Грустное воспоминание о прошедшем счастье сочетается с темой судьбы, рока, неизбежности. Лирический герой страдает от того, что нет возможности человеку попасть туда, где находится манящий таинственный свет. Уход в прошлое в какой-то степени показывает ценность его для поэта. Если соотнести вступление с самим произведением, может быть увиден контраст между тем, к чему тяготеет автор, но не может достичь, и тем, что дается герою баллады «Вадим» в конце повествования. Неземной звон приводит Вадима в очарованную даль, его предназначение осуществлено.

Балладу «Громобой» можно условно поделить на несколько частей: первая часть - события, происходящие до заключения договора с бесом, вторая - после договора до конца срока, третья часть - это то, что последовало за вторым договором между Громобоем и бесом, последняя часть - божий суд над грешником после наступления конца отмеренного ему срока. Каждая из этих частей выступает контрастом к последующей. В первой части жизнь героя никчемна и полна лишений - во второй ему даются все блага земные. Вторая часть - это жизнь Громобоя не по законам божьим, полная греха, третья - напротив - жизнь в молитве и добродетели. Четвертая часть сама по себе полна контрастов. Это выражается в противостоянии высших сил и адских посланников, в противопоставлении участи, приготовленной герою бесом, и того, что случилось с Громобоем и его дочерьми в конце.

«Громобой» неоднороден -- сюжетно и стилистически. Балладная сказочность, полно развитая Жуковским в «Светлане», здесь переливается в мистико-моралистическое повествование. Соответственно меняется и облик персонажей. Так, например, «бес», искушавший Громобоя, в начале предстает перед читателями в облике сказочного черта -- «Старик с шершавой бородой, / С блестящими глазами, / В дугу сомкнутый над клюкой, / С хвостом, когтьми, рогами»; его реплики окрашены юмором сочинителя:

Ханжи-причудники твердят:

Лукавый бес опасен.

Не верь им -- бредни; весел ад;

Лишь в сказках он ужасен.

Мы жизнь приятную ведем;

Наш ад не хуже рая;

Ты скажешь сам, ликуя в нем:

Лишь в аде жизнь прямая Там же. С. 198..

В дальнейшем развитии сюжета игровое начало исчезает. В конце баллады, в сцене спора за души двенадцати дев, появляется дьявол уже не сказочный, а во всем «адском блеске»:

Вдруг… страшной молния струей

Свод неба раздвоила,

По тучам вихорь пробежал,

И с сильным грома треском,

Ревущий буре, бес предстал,

Одеян адским блеском.

И змеи в пламенных власах --

Клубясь, шипят и свищут;

И радость злобная в очах --

Кругом, сверкая, рыщут… Там же. С. 213.

Большую роль играет пейзаж в балладах. Баллада «Громобой» открывается описанием ночи, природа мрачна, Днепр пенится под ногами героя, «окрест него дремучий бор;/ В ущельях ветер свищет;/ Ужасно шепчет темный лес,/ И волк во мраке рыщет». Окружающий мир отражает душевный настрой героя. Он стоит перед страшным выбором: свести счеты с жизнью или продолжать никчемное жалкое существование в лишениях. В его словах о судьбе, которая «дала мне крест тяжелый несть», возникает явная перекличка с предыдущей строфой: «Окрест него дремучий бор». Туман подобен завесе, скрывающей его собственной удел. Отчаяние героя делает его способным содействовать злой силе, явившейся к нему в эту минуту. Отречение от бога происходит не сразу, в душе Громобоя еще живет вера, но существенным моментом в этой ситуации является то, что положение героя плачевно, несмотря на его прежние обращения к богу. Асмодей находит нужные слова, чтобы переубедить героя. Громобой чувствует, что у него уже «нет сил перекреститься».

Получив от беса все, что желал, Громобой убеждается в могуществе злых сил и становится полностью на их сторону. Живя без бога, он забывает о законах человеческих, о добре. Божественное начало контрастом возникает в образе двенадцати дочерей героя.

Но чад оставленных щитом

Был ангел их хранитель:

Он дал им пристань - божий дом,

Смирения обитель Там же. С. 200..

В описании девушек присутствуют только положительные черты, во всем приверженность богу. Безгрешные создания, они молятся только о благе, бросившему их отцу желают добра. Автор показывает идеал христианской жизни на фоне существования Громобой, отказавшегося от воли Всевышнего.

Контрастом природе выступает состояние героя на исходе срока договора с Асмодеем.

Всему он чужд в природе.

Опять украшены весной

Луга, пригорки, долы… Там же. С. 200.

Как и в других балладах о грешниках, заслуживших наказание, Жуковский описывает последние попытки героя вымолить прощение свыше. Здесь Громобой просит милости не у Всевышнего, а у природы, у всего того, что его окружает. Сам он не может просить за себя, так как грех его слишком велик, поэтому он призывает своих невинных дочерей. Это последняя надежда на спасение. Против чистых душой девушек бессилен ад, ничего нельзя сделать, только усыпить их. Мотив раскаяния глубоко проработан. Учтена особенность поступка героя, которая не позволяет ему самому молиться. Он «без веры ищет от ада обороны».

Когда бес просит за избавление от ада души дочерей, Громобой колеблется, но страшные звуки и явление «тьмы бесов» заставляют его согласиться на страшную жертву. Человеческая слабость велика в душе Громобоя, он подвержен страху, как и любой человек, но его страх приводит к трагическим последствиям. Отсрочив адское мученье, герой обрекает сам себя на муки земные, безрадостные, полные зловещего ожидания.

Напрасно веет ветерок

С душистыя долины;

И свет луны сребрит поток

Сквозь темны лип вершины…

…Его доселе светлый дом

Уж сумрака обитель Там же. С. 204..

Все произведение построено на контрастах. Описание природы противопоставлено внутреннему состоянию Громобоя, вид его дочерей, «прелестный юных чад» противопоставлен тому, что их ждет в скором времени.

Для вас не брачные зажгут,

А погребальны свечи.

Не в божий, гимнов полный, храм

Пойдете с женихами...

Ужасный гроб готовят нам;

Прокляты небесами Там же. С. 206..

Происходит осознания всей серьезности поступка героя, он склоняется к мысли о раскаянии. Свой дом он превращает в «обитель покаянья», возникает контраст с той жизнью, которую он вел до этого времени.

И всех приемлет Громобой,

Всем дань его готова;

Он щедрой злато льет рукой

От имени Христова Там же. С. 206..

Пейзаж являет собой спокойную картину, созвучную со смирением героя.

Все тихо, весело, светло;

Все негой сладкой дышит;

Река прозрачна, как стекло;

Едва, едва колышет

Листами легкий ветерок Там же. С. 208.

Наступление последнего дня, отмерянного бесом, показано в замедлении через диалог отца с дочерьми. Страх возобладал героем, он томится от безысходности. Действие замедляется с помощью описаний, используются повторы: «тихо, тихо божий храм/ Отверзся», анафора имеет место в строках, где ветерок «Чуть тронул дремлющий листок,/ Чуть тронул зыбь потока...» Ветер дается через сравнение:

И некий глас промчался с ним...

Как будто над звездами

Коснулся арфы серафим

Эфирными перстами Там же. С. 211..

Возникают небесные образы, предвещающие благополучное завершение. Здесь действие совсем останавливается, внимание читателя концентрируется на происходящем чуде. Безгрешные девы во второй раз засыпают, как будто небеса охраняет их души от неблагоприятных событий, не дают им увидеть адские создания. После того, как девы погружены в сон, происходит противостояние вечных врагов: представителей ада и рая. Контраст возникает в описании святого старца и беса, возмущенного его присутствием. Спор между ними - настоящий божий суд, на котором взвешиваются поступки грешника и решается его дальнейшая судьба. Все повествование пронизано религиозными мотивами, образ креста возникает уже в самом начале, в словах Громобоя о собственной судьбе, повторяется при решении судьбы героя в последних сценах: «руки положив крестом» грешник перед смертью «молитву… пролиял в слезах». Развязкой служит чудо, произошедшее с Громобоем и его дочерьми. В финале автор приводит описание храма после наложенного на него заклятья, тайна дается в конце при помощи риторических вопросов, эти слова можно считать вступлением ко второй балладе, где даются ответы на все вопросы.