История и социальный интеллект

Вполне возможно, что к столь прямой и ложной зависимости между развитием производительных сил и производственными отношениями, с одной стороны, и правом, религией, философией, искусством и политикой, с другой, Маркс пришел вследствие того, что средневековая социальная структура и социальные институты были длительно время стабильны. Между тем начиная с периода великих географических открытий и усиленного развития торговли, зарождения капитализма и начала промышленной революции они стали резко и серьезно эволюционировать. Вероятно, за этими столь значительными переменами он просто просмотрел силу культурных факторов и их чрезвычайно сильное влияние на производительные силы, производственные отношения и политику, на которое впоследствии указывал Макс Вебер. Дело в том, что уровень производительных сил в капиталистическую эпоху является переменным фактором - он постоянно повышается, и поэтому его влияние на различные сферы общественной жизни оказывается гораздо более наглядным. В то время как культуры, каким бы сильным не было их влияние, являются гораздо более стабильным социальным фактором, вследствие чего они оказывают неизменное (фоновое) воздействие, например, на экономику, и тем самым как бы скрывают себя. Кроме этого, вероятно Маркс преимущественно имел в виду одностороннюю детерминацию только в долгосрочном (историческом) аспекте - вряд ли можно отрицать то, что в краткосрочном аспекте (например, несколько лет или десятилетий) политика и политические решения имеют существенное влияние на экономику. Вообще, степень односторонности экономической детерминации у Маркса на протяжении долгого времени являлась и поныне является предметом научных дискуссий. Однако некоторые социологи склонны ее излишне занижать (28). Но мы не можем в рамках данной статьи обсуждать этот вопрос. Я лишь отмечу здесь, что косвенно чрезвычайно сильная односторонняя детерминация в числе прочего подтверждается наличием в концепции Маркса у индивидов исключительно классового сознания и его принципиальным отрицанием внеклассовой этики.

Таким образом, в некотором смысле возникла дилемма Маркса-Вебера: один утверждал, что развитие производительных сил и производственные отношения практически односторонне определяют религию, политику и мораль, а другой приводил множество исторических примеров, что последние очень часто в значительной степени детерминируют экономическое развитие. Со своей стороны, я не вижу никакой иной концепции, которая могла бы разрешить эту дилемму, помимо концепции социального интеллекта. Согласно последней социальные интеллекты народов чрезвычайно устойчивы во времени, вследствие чего часть элементов регуляторных систем (в первую очередь, морали) очень стабильна и оказывает существенное влияние на развитие производительных сил и экономическое благосостояние, в то время как другая их часть, напротив, трансформируется под влиянием социально-экономических условий жизни.

Что касается Вебера, то он был убежден, что культура (устойчивые элементы социального поведения) определяется религией, что экономический успех некоторых наций определила «протестантская этика». На самом деле сама реформация - порождение капитализма (в «Протестантской этике и духе капитализма» Вебер косвенно признает это, отмечая, что протестантизм использовался для борьбы с феодальными порядками). С формированием наций начали формироваться и национальные этики, отход от мирского образа жизни и бессмысленные траты богачей, привычные на европейском юге, были не характерны для народов северо-западной Европы, которым была ближе гораздо более строгая этика (мирской труд, бережливость и накопление), чем у южно-европейских народов. Развитие капитализма и формирование национальных этических систем потребовали замены части элементов католической религиозной системы, приведения их в соответствие с новыми социально-экономическими условиями. Это не возможно было сделать в рамках католицизма, ведь он теперь объединял народы с разной национальной культурой и разным уровнем экономического развития и был традиционно догматичен. Помимо этого усиливалась государственная централизация, формировались национальные рынки и интересы, государства стремились ограничить собственную политическую зависимость от Рима или других стран, начинавших все более активно преследовать собственные эгоистические национальные интересы. (Классическим примером здесь служит Англия времен Генриха VIII, которая в первой половине 16-го столетия всеми силами стремилась выйти из сферы политического влияния Рима и Испании. В этот период в Англии приверженность католицизму считалась государственной изменой: самой известной жертвой этих процессов стал канонизированный последствии Ватиканом Томас Мор, не пожелавший перейти в возглавляемую королем национальную церковь). Все перечисленное стало буквально разрывать на части прежде единое и в значительной степени централизованное религиозное пространство западного мира.

Относительно раннее развитие капитализма в северо-западной Европе в действительности, было вызвано более высоким уровнем социального интеллекта и социального капитала в этом регионе, относительно других частей Европы. Вебер просто подметил эмпирическую закономерность - связь между экономическим развитием и протестантизмом и сделал вывод, что последний способствует развитию капитализма, формируя питательную культурную среду. На самом деле, с точки зрения концепции социального интеллекта плодородная почва в виде культуры с высоким уровнем доверия уже существовала до этого и способствовала параллельному развитию капитализма и распространению протестантизма.

Вообще, прежде всего, нужно ясно понимать, что религия и мораль - это различные виды общественных регуляторных систем. Вся совокупность этих систем представляет собою некое органическое целое: проще говоря, эти системы приспосабливаются друг к другу, иначе они будут содержать противоречивые элементы, что существенным образом затруднит регламентацию общественной жизни. Если бы Вебер в достаточной степени это осознавал, тогда для него было бы ясно, что попытка детерминировать индивидуальное поведение и хозяйственную этику религиозными догмами протестантизма изначально ошибочна (очевидно, что детерминирующий фактор и детерминируемое явление должны быть качественно и функционально различны). При правильной постановке проблемы необходимо выявить и описать социальный фактор, который одновременно детерминирует как каждую регуляторную систему в отдельности, так и всю их телеологически целостную совокупность - таким фактором и является социальный интеллект.

Именно по этой методологической причине он не смог понять, что скрывается за выявленной им связью, что определило рассматриваемые им процессы. Мою точку зрения в этом вопросе подтверждают и аномалии концепции Вебера - быстрое развитие капитализма в ряде католических областей, например, в Бельгии или Италии, где протестантизм не был принят преимущественно по политическим соображениям, а уровень социального интеллекта населения оказался высок и привел к быстрому развитию капитализма без влияния реформации. Никакая иная концепция, кроме концепции социального интеллекта, не способна разрешить «веберовские аномалии».

Сопоставляя концепции Маркса и Вебера можно утверждать, что у первого гораздо более жесткий и односторонний экономический детерминизм, в то время как у последнего воздействие протестантского духа (аскезы) на этику, экономику и социально-политическую сферу рассматривается в качестве первого приближения на пути к истине. В частности Вебер говорит следующее: “следовало бы также установить, в какой степени протестантская аскеза в процессе своего становления и формирования в свою очередь подвергалась воздействию со стороны всей совокупности общественных и культурных факторов, прежде всего экономических. Ибо несмотря на то, что современный человек при всем желании обычно неспособен представить себе всю степень того влияния, которое религиозные идеи оказывали на образ жизни людей, их культуру и национальный характер, это, конечно, отнюдь не означает, что мы намерены заменить одностороннюю «материалистическую» интерпретацию каузальных связей в области культуры и истории столь же односторонней спиритуалистической каузальной интерпретацией. Та и другая допустимы в равной степени, но обе они одинаково мало помогают установлению исторической истины, если они служат не предварительным, а заключительным этапом исследования” (29).

В значительной степени ошибки Вебера связаны с его методологией - он был чрезвычайно скептически настроен по отношению к любым теоретическим закономерностям в области социальных наук. В этом он был близок к немецкой исторической школе (что, впрочем, не мешало ему в то же самое время придерживаться методологического индивидуализма Карла Менгера, посредством которого последний призывал открыть новые социальные законы). Описываемая им зависимость этики и политики от религии - это в значительной степени чисто эмпирическая связь. Между тем, когда нет теории, то нет никакой уверенности, что связь действительно существовала и что не какая-либо неизвестная причина породила одновременно несколько рассматриваемых и ошибочно связываемых между собою событий, одно из которых ложно детерминируется другим. Эмпирические закономерности без теории или на основе ложной теории всегда ненадежны. В подтверждении этого здесь можно привести несколько примеров. Например, «железный закон заработной платы», согласно которому уровень заработной платы рабочих не зависит от уровня экономического развития, действовал в 19-ом веке, но перестал действовать в 20-ом столетии. Согласно «кривой Филипса», повышение инфляции должно вести к снижению безработицы: это наблюдалось в США в 60-х годах, но перестало быть реальностью уже в 80-х. Я мог бы здесь привести еще целый ряд аналогичного рода ложных и по этой причине «временно действующих» эмпирических закономерностей.

Из всего сказанного совершенно очевидно, что в теоретическом плане бессмысленно пытаться детерминировать религиозными положениями социальное поведение в виде постоянных частей этической системы (традиций и обычаев) и наоборот. И религиозные догмы, и этические нормы детерминируются социальным интеллектом и экономикой, последние - это два наиболее важных социальных фактора; но первый с социологической точки зрения, вероятно, более значим, так как, во-первых, им детерминируются постоянные части общественных регуляторных систем, а вторым - только частично переменные. (Кроме этого, именно постоянные части указанных систем в большинстве случаев определяют формы политической деятельности и тип правления). Во-вторых, от социального интеллекта зависит уровень благосостояния и экономическое развитие, а они со своей стороны не имеют на него никого самостоятельного влияния.

V. Применение концепции социального интеллекта

Естественно, я в полной мере осознаю и вполне отдаю себе отчет в том, что настоящая работа лишь вкратце и достаточно схематично рассматривает обозначенный (чрезвычайно широкий) круг вопросов и, возможно, не дает полностью исчерпывающих ответов на них. Однако несомненно, что в рамках научной статьи невозможно достигнуть целей и результатов обширного научного исследования. Тем не менее, несмотря на это она, безусловно, имеет определенную ценность, так как все же дает некоторые ответы и открывает известный потенциал для дальнейших исследований. На это и следует обратить свое внимание в заключении, где показаны примеры применения концепции социального интеллекта к важным вопросам социальной и политической истории и анализу основополагающих принципов цивилизационной теории.

Перспективы расширения зоны устойчивой демократии

Несомненно, в зависимости от уровня социального интеллекта населения и, соответственно, его способности создавать регламентирующие общественную жизнь социальные системы, зависит уровень и экономического благосостояния, и политического устройства. Например, на Востоке от Кира до 20-го столетия преобладающей формой правления была монархия, затем в эпоху социальной инженерии она была разбавлена коммунистическим тоталитаризмом. В последние же десятилетия там, за исключением Японии и Южной Кореи, наблюдался весь автократический спектр - от традиционных монархий персидского залива, посттоталитаризма в Китае, теократии в Иране до харизматичных полковников на Ближнем Востоке. Вероятно, во всех этих странах авторитарная власть единственное действенное средство, чтобы снизить социальные издержки (прежде всего, уровень насилия и преступности) в сообществе, наполненном клановостью, семейственностью и личным эгоизмом и обеспечить относительное благосостояние населения. В этих обществах авторитарные правители подчиняют себе все сферы общественной жизни, подобно тому, как промышленные компании, чтобы избавиться от транзакционных издержек (издержек связанных с заключением и выполнением контрактов, в том числе, расходов на сбор информации о партнере, заключения договоров и судебных расходов) скупают производителей сырья и розничные сети, превращаясь в вертикально-интегрированные компании. Причем часто это происходит даже в том случае, когда после этого несколько снижается экономическая эффективность - повышается себестоимость продукции - поглощаемых компаний (30).

В отношении перспектив расширения зоны устойчивой демократии можно сказать следующее. Как мы уже сказали в самом начале, согласно теории модернизации экономическое развитие в Азии, Африке и Латинской Америке неизбежно, последовательно и необратимо должно вести на пути от традиционного общества к современному демократическому обществу. Предполагалось, что конкретный уровень экономического развития всегда сопряжен с соответствующим ему конкретным социально-политическим устройством. Однако последующие десятилетия в целом показали не реалистичность подобных предпосылок. Экономическое развитие, урбанизация и доступность образования, разрушая старые социальные связи, не смогли ничего поделать с культурой, приводившей к политическим беспорядкам, слабости власти и в итоге к новым формам автократии. Но появлялись и надежды, в частности, связанные с демократизацией в конце 70-х Португалии, Испании и Греции. Чуть позже, учитывая проблемы «теории модернизации», появился ее более мягкий вариант, известный как «конец истории». В сущности Фукуяма соединил логику научно-экономического развития теории модернизации и гегелевский «историзм», предоставляющий множество путей перехода к либеральной демократии, в зависимости от особенностей каждой отдельной страны, но так же предполагающей унификацию форм правления, только с идеалистических позиций. Кроме этого, Фукуяма считал, что культура не может быть непреодолимым препятствием на пути к демократизации: мудрость политиков и постепенность перехода позволят преодолеть возникающие трудности. Поэтому его концепция предлагала ту же историческую перспективу, что и концепция модернизации.

Противоположной позиции придерживался Хантингтон, предложивший концепцию «столкновения цивилизаций». Он считал, что экономическая модернизация может успешно проходить без демократизации (вестернизации). Что культурные различия важны в политической сфере и в сфере международных отношений - они порождают ожесточенные конфликты, ибо представители различных культур, говоря на разных языках, не понимают друг друга (31).

Я не хотел бы выступать здесь в роли пророка, но, похоже, что процесс расширения зоны устойчивой демократии, начавшийся с американской декларации независимости и французской революции конца 18-го столетия подошел к концу. Если взглянуть на последние две с половиной тысячи лет мировой истории, то это становится очевидным.

По всей видимости, существуют только два непременных условия, при наличии которых в обществе способна установить устойчивая демократия - это высокий уровень социального интеллекта и относительно высокая плотность населения, порождающая значительную политическую активность. Эти два условия существовали в древнегреческих городах-государствах вроде Афин, затем в Риме, пока тот окончательно не превратился из полиса в огромную империю. После падения западной римской империи в 476 году в средневековье практически отсутствовало второе условие, ибо преобладало сельскохозяйственное производство с характерной для него низкой плотностью населения. Однако там, где основные доходы приносило не земледелие, а торговля и ремесла, например, в итальянских городах-республиках (Флоренции, Венеции, Сиене), плотность населения была относительно высока, а уровень социального интеллекта населения оказался достаточно высоким, чтобы возникла республиканская форма правления. Связь между развитием торговли и ремесел, с одной стороны, и учреждением республики, с другой, отмечал еще Макиавелли (32).

Однако основные события начали разворачиваться с эпохой капитализма. Прогресс науки и экономической развитие порождали массовую урбанизацию и рост политической активности. По мере индустриализации идеи свободы и демократии постепенно становились реальностью для новых и новых европейских государств. Монархии свергались или постепенно утрачивали единоличное право на управление, ибо становились оковами на пути экономического роста. Но республиканским идеям противостояли укорененные в сознании феодальные порядки, обыкновенно замешанные на традиционализме и католическом фанатизме. Для искоренения этих элементов сознания потребовались концепции «общественного договора» и «прав человека». Развитие капитализма и изменение общественного сознания шло постепенно. Препятствием была и вражда между народами, в частности, заставлявшая немцев долгое время считать западными и чужеродными англо французские идеи свободы. Негативную роль здесь играла и реакционная внешняя политика России в 19-ом и 20-ом столетиях. В результате всего перечисленного демократизация Европы заняла несколько столетий и сопровождалась чередой волн и откатов.

Между тем, в не-западном мире устойчивая и самоподдерживающаяся демократия установилась только в незначительном числе стран, например, в Японии и Индии. В подавляющем большинстве других стран очень сложно говорить об устойчивой демократии. Процессы индустриализации и урбанизации там практически повсеместно окончены; как и на Западе, они привели к росту политической активности и расширению идеологической базы, но они способствовали делегитимизации монархий, беспорядкам и новым формам автократии. Таким образом, социальный интеллект тамошних наций оказался недостаточным, чтобы установилась устойчивая демократия, невзирая на все многолетние усилия Запада в этом направлении.

Многие исследователи слишком наивно полагали, что разложение традиционного общества вследствие экономического развития в незападном мире приведет к развитию рационального типа мышления, и что «аморальный фамилизм» Бэнфилда - временное явление, связанное с разрывом прежних традиционных социальных связей и созданием нового типа современной городской (нуклеарной) семьи. В действительности неспособность создавать развитую и универсальную нравственную систему исключила возможность создания действенного общественного мнения жизненно необходимого для установления устойчивой демократии (которая, как известно, не может существовать без демократического контроля) и способного заменить собою страх перед Богом и правителем. Соответственно попытки Запада установить демократию и отделить церковь от государства в незападном мире очень часто приводят к слабости власти и социальной аномии, разгулу преступности, голоду и эпидемиям.

Однако уровень социального интеллекта наций, как это нам уже известно, чрезвычайно устойчив и в обозримой исторической перспективе нет никакой надежды на его повышение. Поэтому, как и обещал Фукуяма, в некотором роде политическая и социальная история действительно подошла к концу, правда не в той универсальной форме, о которой он писал. Он посчитал людей большими идеалистами, чем они являются в действительности, и недооценил значение и силу культурных факторов.

Возникновение цивилизаций

В отношении цивилизационного подхода к анализу истории и политических событий, то здесь будет уместно отметить следующее. Сторонники данного подхода полагают, что в основе объединения и более тесного общения между, составляющими цивилизацию, группы наций лежит общность языка, религии, происхождения и норм социального поведения, позволяющих легче общаться, минимизирующих трения, силу и частоту конфликтов. Однако, очевидно, что это только эмпирически зафиксированные наглядные и легко фиксируемые проявления некоего скрытого социального фактора - сходного уровня социального интеллекта. Если гипотетически предположить, что в силу каких-либо причин уровень социального интеллекта известной нации, принадлежащей конкретной цивилизации, резко возрастает, то от ее прежних традиций и обычаев не осталось бы ничего или, по крайней мере, очень немногое - эти оковы, как обувь меньшего размера были бы немедленно выброшены на свалку истории. И тогда эта нация, вероятно, стала бы иметь более тесные сношения с нациями из других цивилизаций со сходным уровнем социального интеллекта, общественными нормами и порядками (если, конечно, ее территориальное расположение, развитие транспорта и коммуникаций это позволяют), одновременно сокращая взаимоотношения со своими прежними партнерами. Вполне возможно, что подобные процессы со временем привели бы к смене религии, трансформации языка и т.д.

Таким образом, по всей видимости, можно сделать два вывода. Во-первых, цивилизации образуются из групп наций со сходным уровнем социального интеллекта (я полагаю, Мак-Нил ошибочно считает, что они образуются на основе единого авторитетного письменного религиозного источника), что порождает схожесть, например, этических систем и позволяет осуществлять обмен с относительно небольшими издержками по всему спектру человеческой деятельности. Если бы вдруг внутри цивилизации появился народ с существенно иным уровнем социального интеллекта, то в прошлые столетия его бы, как инородное тело, просто изгнали бы, а сегодня, как в случае Израиля в исламском мире, это привело бы к бессрочному конфликту и напряжению.

Во-вторых, как говорилось в своем месте, уровень социального интеллекта наций чрезвычайно устойчив; поэтому историческое распространение различных религий и разных алфавитов, вероятно, очерчивает границы между группами стран с разным уровнем социального интеллекта. Вполне вероятно, что культурный разлом между католицизмом и православием в Восточной Европе, сформировавшийся во второй половине первого тысячелетия, просто зафиксировал существующие различия в уровнях социального интеллекта между группами племен принявших разные ветви христианства. Иными словами, геополитический и культурный разлом существовал до этого времени, а распространение разных ветвей христианства просто оформило его во внешне осязаемой форме. Косвенно это например подтверждается свидетельством Тацита, который упоминает о «зоне взаимной боязни», расположенной между Западным Буком и Неманом, где сегодня археологи не находят ни поселений, ни орудий труда (33). Вряд ли можно считать простым случайным совпадением, что именно в этом районе спустя две тысячи лет, предыдущий американский президент, планировал создать несколько буферных государств, отделяющих западный мир от России.

Я совершенно убежден, что без концепции социального интеллекта невозможно полноценно объяснить многие исторические события - распространение религий, языков, алфавитов, изменение государственных границ, миграцию народов, политические альянсы, геополитические конфликты и целый ряд других.

Заключение

Завершая статью, стоит отметить, что я не в коей мере не хочу принизить значение развития производительных сил, технологического развития, идеологий и религий и ряд прочих факторов влияющих на общественную жизнь индивидов, на возникновение и исчезновение конкретных социальных групп и социальную структуру в целом; на крупнейшие мировые события в истории человечества, в числе которых, открытия целых континентов и мировые войны. Но я надеюсь, что на предшествующих страницах мне удалось в достаточной мере ясно и определенно показать, что всякие трактовки целого ряда важнейших общественно-исторических событий в отсутствии концепции социального интеллекта не полны и имеют ряд существенных изъянов. Ведь культурные факторы во все времена имели немалую силу во всех без исключения событиях мировой истории; они наиболее глубокий и скрытый от наших глаз фактор этих событий.

социальный интеллект

Примечания

1. F. Fukuyama. The End of History and the Last Man. New York: Free Press (1992).

2. В качестве примера можно привести работы: Lawrence E. Harrison “Who prospers?” (1992), Robert D. Putnam “Making Democracy Work: Civic Traditions in Modern Italy”, with Robert Leonardi and Raffaella Nanetti (1993), F. Fukuyama “Trust: The Social Virtues and the Creation of Prosperity”. Free Press, (1995).

3. см. Kurt Samuelsson. Religion and Economic Action. Stockholm: Svenska Bokforlaget (1961).

4.Gottfredson, Linda. “Mainstream Science on Intelligence”. Wall Street Journal, (December 13, 1994), p A18.

5. Hans J. Eysenck. Intelligence: a new look. Transaction Publishers, New Brunswick, NJ (1998).

6. C. Levi-Strauss. Primal thinking.

7. Ницше. Так говорил Заратустра

8. Ч. Дарвин. Происхождение человека. Часть первая. Глава V. (1871). Darwin, Charles (1871). The Descent of Man, and Selection in Relation to Sex (1st ed.). London: John Murray (Part One. Chapter V).

9. Banfield, Edward. The Moral Basis of a Backward Society. Glencoe, Illinois: The Free Press (1958).

10. Benedict Harman. "Science" (2008).

11. Платон. Апология Сократа.

12. А. Маршалл. Принципы политической экономии. Москва, Прогресс (1983).

13. Lawrence E. Harrison “Who prospers?” (1992)

14. Геродот. История. Книга VII. 103.

15. Имеются в виду приказ царского генерала Брусилова от 15 июня 1915 г и приказ Народного комиссара обороны СССР от 28 июля 1942 года № 227

16. K. Bishop. German Infantry of World War II.

17. Геродот. История. Книга V. 78, Книга VII. 135.

18. М. Вебер. Протестантская этика и дух капитализма. Избранные произведения: Пер. с нем./Сост., общ. ред. и послесл. Ю. Н. Давыдова; Предисл. П. П. Гайденко. -- М.: Прогресс, 1990. --808 с.-- (Социологич. мысль Запада).

19. R. Bellah. Tokugawa Religion: The Values of Pre-Industrial Japan. New York: Free Press (1957).

20. см. Геродот “История”, К. Збаражский “О состоянии оттоманской империи и ее войска” (1624), Карлейль “Описание Московии”(1665).

21. Г. Тард. Законы подражания = (Les lois de l'imitation): Пер. с фр. / [Соч.] Ж. Тарда. -- СПб.: Ф. Павленков, 1892. -- IV, 370 с.

22. Thorstein B. Veblen. “The Instincts of Worksmanship and the State of the Industrial Arts” (1914).

23. James S. Coleman “Social Capital in the Creation of Human Capital”, article in The American Journal of Sociology, Vol. 94, Supplement: Organizations and Institutions: Sociological and Economic Approaches to the Analysis of Social Structure, pp. S95-S120 (1988).

24. Ф. Фукуяма. Доверие: социальные добродетели и путь к процветанию: Пер. с англ. -- М.: ООО «Издательство ACT»: ЗАО НПП «Ермак», 2004. -- 730 с.

25. Аристотель. Никомахова этика. Книга II. 2.

26. Вебер. Протестантские секты и дух капитализма. Избранные произведения: Пер. с нем./Сост., общ. ред. И послесл. Ю. Н. Давыдова; Предисл. П. П. Гайденко. -- М.: Прогресс, 1990. --808 с.-- (Социологич. мысль Запада).

27. Robert D. Putnam “Making Democracy Work: Civic Traditions in Modern Italy”, with Robert Leonardi and Raffaella Nanetti (1993)

28.Дж. Ритцер. Современные социологические теории. 5-е изд. -- СПб.: Питер, 2002.

стр. 41.

29. Вебер. Протестантские секты и дух капитализма. Избранные произведения: Пер. с нем./Сост., общ. ред. И послесл. Ю. Н. Давыдова; Предисл. П. П. Гайденко. -- М.: Прогресс, 1990. --808 с.-- (Социологич. мысль Запада).

30. R. Coase. The Nature of the Firm // Economica, Vol. 4, No. 16, November 1937 pp. 386-405

31. S. Huntington. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. New York: Simon and Schuster (1996).

32. N. Machiavelli. The Discourses. Translated by Leslie J. Walker, S.J, revisions by Brian Richardson (2003). London: Penguin Books

33. Корнелий Тацит. Сочинения. В 2 т. Серия «Литературные памятники». Л., Наука. 1969. Т. 1. Анналы. Малые произведения. 444 стр.

Размещено на Allbest.ru