Социальные представления о прошлом в культурной традиции приходских сообществ Русского Севера (XVII - начала ХХ века)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Содержание

Введение

1. Истоки приходского мира в устно-письменной исторической традиции

1.1 Вне (до) христианские этнокультурные компоненты в структуре локального исторического самосознания

1.2 «Новгородская» тема в устной и письменной приходской традиции

1.3 Числовая символика и проблемы реконструкции локальных текстов исторической культур

2. Образы местных святых и приходские реликвии в системе культурной памяти северорусского прихода

2.1 Культы северорусских святых и их роль в становлении региональной и локальной идентичности (историко-литературный и культурно-антропологический аспекты)

2.2 Местные святые в социальной памяти и культурных практиках

2.3 Приходские реликвии (часовни, кресты, почитаемые иконы)

Заключение

Список источников и литературы

Список сокращений

Введение

В современных социально-гуманитарных исследованиях активно разрабатывается проблематика исторической (культурной) памяти. Предметом оживленных дискуссий является как сам феномен представлений о прошлом, так и отдельные темы, связанные с отношением «памяти» и «истории», интерпретации образов прошлого в индивидуальной и коллективной памяти, принципов и механизмов реконструкции воспоминаний в массовом и профессиональном историческом сознании. Отдельной проблемой является создание универсального терминологического аппарата для описания феномена памяти, корректное прочтение и использование наработок социологии и социальной психологии в области исторического и культурологического знания.

Очевидно, что устойчивый интерес к феномену социальных представлений о прошлом продиктован естественным развитием научного знания, расширением тематики и методологии социально-гуманитарных исследований в общем интеллектуальном поле «антропологического поворота» рубежа XX-XXI вв. Однако формы нового научного поиска имеют и глубокие мировоззренческие основания. По мнению ряда исследователей (П. Хаттон, П. Нора Хаттон П. История как искусство памяти. - СПб., 2003; Франция-память / П. Нора, М. Озуф, Ж. де Пюимеж, М. Винок. СПб., 1999. - С. 17-50.) стремительно меняющийся социальный мир характеризуется «дроблением традиций» и, как следствие, «угасанием коллективной памяти». Это неизбежно актуализирует проблему поиска оснований новой идентичности, - индивидуальной и групповой, - для тех социальных слоев, этнических и территориальных сообществ, которые по тем или иным причинам «выпадают» из современного социального процесса. Действительно, если первые обобщающие труды, выполненные в проблематике «памяти» в 1960 - 1980-е гг. служили своеобразной формой «научной коммеморации» по ушедшему (уходящему) крестьянству, многие столетия служившему в качестве универсального социального, культурного и мировоззренческого основания европейской цивилизации, то в современных историко-культурных исследованиях ведущей темой «воспоминаний о прошлом» все явственнее становится «государство-нация» - основополагающий институт периода Нового времени и значительной части новейшей истории. На современном этапе научные и прикладные практики memory studies активно вторгаются в самые различные области знания, глобальную и региональную политику, производственно-корпоративную субкультуру, создавая целую сферу культурного обмена с «прошлым» и, по существу, новый период существования, названный Пьером Норой «эрой коммеморации».

В «прикладном» (историко-культурном и историографическом) плане современная наука, - по меткому замечанию В. Я. Петрухина, - столкнулась с «принципиальной невозможностью рассматривать вероятные исторические реалии вне легендарного, мифологического и квазиисторического контекста, вне связи с контекстом культуры в целом» Петрухин В. Я. Три «центра» Руси. Фольклорные истоки и историческая традиция // Художественный язык средневековья. - М., 1982. - С. 143.. Иными словами речь идет о поиске определенных культурных универсалий, мировоззренческих оснований, управлявших поведением и формировавших жизненные установки индивидов и социальных групп в период Средневековья и Нового времени. В методологическом плане перед исследователями, работающими в обширной и многоплановой тематике «истории памяти», ставится задача особого способа конструирования исторической реальности. Эта задача решается вне традиционной основы добычи «достоверных фактов» и оценки «подлинности событий», но интерпретации тех образов прошлого, которые обрели значимость для индивида, группы, сообщества в качестве реального знания, включенного в повседневные стратегии деятельности Репина Л. П. Образы прошлого в памяти и истории // Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала Нового времени. - М., 2003. - С. 9.. В этой модели история (исторический процесс) может рассматриваться не как последовательная смена событий («res gestae»), но в качестве повествования о прошедшем, текста («historia rerum gestarum»), что «предполагает апелляцию к внутренней точке зрения самих участников исторического процесса: значимым признается то, что является значимым с их точки зрения» Успенский Б. А. Этюды о русской истории. - СПб., 2002. - С. 11.. Поскольку история есть процесс коммуникации, то в данном контексте «historia rerum gestarum» тождественна интеллектуальному осмысления прошлого, а значит, имеет четкий кореллят с историческим сознанием, т.е. осмыслением прошлого в настоящем Там же. - С. 14..

Проблема описания и реконструкции основных элементов культурно-исторической памяти и исторического самосознания важна и для историко-этнографического изучения духовных основ национальных, региональных и локальных традиций. Историческая память, являющаяся важнейшей частью любой традиции, выполняет функцию самопознания и самоопределения сложившейся социальной и этнической общности, служит способом «сохранения группы во времени» Тэрнер В. Символ и ритуал. - М., 1983. - С. 220..

К настоящему времени накоплен богатый потенциал изучения традиции, понимаемой в качестве самовоспроизводящегося группового опыта, который аккумулируется и находит выражение в социально организованных стереотипах поведения и деятельности. Социальный механизм воспроизводства традиции (соционормативная культура) наиболее рельефно заметен при изучении малых социальных групп, являющихся первичными и, в известном смысле, самодостаточными социальными образованиями. Таковой может выступать, например, территориальная (соседская) община Громыко М. М. Место сельской (территориальной, соседской) общины в социальном механизме формирования, хранения и изменения традиции // Советская этнография. - 1984. - № 5. - С. 70-80., укорененная в «малой традиции», обладающая определенной устойчивостью, слабой восприимчивостью к внешним воздействиям и выраженным консерватизмом. В свою очередь, оптимальной формой и объектом изучения целого ряда социокультурных аспектов жизнедеятельности малых территориальных групп может служить приход (приходская община).

Таким образом, актуальность диссертационного исследования продиктована необходимостью расширения проблематики изучения историко-культурных аспектов жизнедеятельности традиционных сообществ. На материалах, относящихся к истории северорусского сельского прихода, в данной работе предпринимается попытка историко-культурного описания, реконструкции и интерпретации социальных представлений о прошлом в традиционных сообществах периода Средневековья и Нового времени.

Формируя основную цель исследования - определение места социальных представлений о прошлом (исторической памяти) в общем «фонде» локальной культурной традиции и их роли в системе сохранения и трансляции социального опыта и групповой идентичности, мы ставим перед собой следующие задачи:

- выявить и проанализировать основной круг источников по избранной теме;

- изучить базовый комплекс литературы по проблематике исторической (культурной) памяти и возможности применения отдельных подходов и исследовательских наработок в настоящем исследовании;

- проанализировать содержание и основные элементы социальной памяти приходских сообществ;

- дать историко-культурное описание и реконструкцию базовых образов «общего прошлого»;

- выявить культурные механизмы сложения и функционирования культов местных святых и святынь и их роль в формировании регионально-локальной идентичности;

- показать роль культурного ландшафта и отдельных элементов социоприродной системы в формировании социальных представлений о прошлом в приходской среде;

- обобщить формы сохранения и трансляции памяти, характерные для избранного типа социальности.

Выбор методологии исследования обусловлен тем, что данная работа проведена на стыке нескольких научных дисциплин (историческая и культурная антропология, этнология, фольклористика, литературоведение) и реализует комплексный подход к материалу. В основу исследования положены два условия: принцип междисциплинарности и региональный подход, связанный с ограничением изучаемого явления целостным историко-культурным и территориальным образованием.

В качестве основы нами выбран структурно-функциональный метод, позволяющий рассмотреть исследуемый феномен в виде органичной целостности (системы), элементы которой взаимозависимы и не могут быть исследованы вне определенного контекста. Использование методов историко-этнографического описания и интерпретации, в свою очередь, направлено на реконструкцию содержания и форм трансляции социальной (исторической) памяти.

Объектом исследования является северорусский сельский приход, понимаемый здесь в качестве социокультурного феномена («мнемонической общины»), ответственного за сохранение и межпоколенную передачу духовных основ локальной традиции.

Предмет исследования - система представлений о прошлом (историческая память) приходских сообществ, являющаяся неотъемлемой частью устной и письменной традиции, обрядовых практик и праздничной культуры.

Хронологические рамки исследования находятся в широком диапазоне XVII - начала XX в., совпадающим с периодом Нового времени и российским вариантом «долгого средневековья». Выбор обширного временного интервала продиктован особенностями формирования и эволюции северорусской культуры и социальных отношений на Русском Севере. Нижняя хронологическая граница исследования характеризуется завершением т. н. адаптационного периода культуры северорусского населения с последующей эволюцией «разнообразных местных традиций» Бернштам Т. А. Народная культура Поморья. - М., 2009. - С. 194.. XVII век стал временем относительного завершения аграрного освоения территории Европейского Севера, создания устойчивой системы территориальных сообществ, в том числе приходов и монастырей. Не случайным выглядит формирование в конце XVI-XVII вв. региональных и локальных агиографических традиций, служащих четким индикатором развитых форм самосознания. Верхняя хронологическая граница условно совпадает с рубежом 20-30 гг. XX в. - временем исчезновения большинства приходских сообществ как организационного и социокультурного явления.

Территориальные рамки исследования в основном ограничены историко-культурной зоной, сформировавшейся в бассейне средней и нижней Сухоны, Ваги и верхней Двины (Сухоно-Двинско-Важский культурный ареал). Исследовательская привлекательность данной территории объясняется тем, что на протяжение столетий земли данного культурного ареала составляли относительно цельное пространство, располагавшееся на пересечении крупных историко-культурных зон Русского Севера: Вологодской, Устюжско-Вычегодской, Нижнедвинской. «Пограничное» положение этих территорий во многом предопределяло формирование особого типа местного самосознания, для «картины мира» которого вплоть до второй половины XX в. было характерно наличие значительных этнокультурных пластов «живой старины». В качестве дополнения и сравнения привлекаются историко-этнографические материалы и литературные источники иных культурных ареалов Русского Севера.

Для решения поставленной цели и задач автором использован широкий круг письменных и устных (фольклорных) источников выявленных нами в центральных и региональных архивах, отделах рукописей музеев и библиотек, в опубликованных документах.

Первую группу источников составляют памятники агиографии в опубликованных и не опубликованных редакциях и списках. В настоящем исследовании мы ограничимся историко-культурными наблюдениями сравнительно небольшого круга памятников, возникших и бытовавших в границах определенной локальной территории Поважья. К «важским» житиям принадлежит корпус памятников, разнообразных по форме и содержанию: Житие Варлаама Важского (Пенежского), Житие Георгия Шенкурского, Сказание о Кирилле Вельском, Сказание о явлении мощей прав. Прокопия Устьянского, Чудеса Афанасия Наволоцкого, Сказание об иконе Св. Троицы в Кодимской пустыне, Сказание о явлении образа Николы Великорецкого Маркушевской пустыни. Данные тексты имеют позднее происхождение (самое раннее из них - Житие Варлаама Важского (создано в 1584 г.) и практически лишены литературного этикета и традиционной житийной топики. По существу, они представляют так называемые «народные» версии житий, теснейшим образом связанные с локальными формами устно-письменной исторической традиции и обрядово-ритуальной практики. Большинство данных памятников своим появлением и функционированием непосредственным образом связано с жизнедеятельностью северорусского прихода.

В сравнительно-историческом плане нами также привлекается ряд памятников территориально близких, принадлежащих устюжско-вычегодской и вологодской агиографической традициям. Это связано с тем, что литературные, иконографические сюжеты и образы данных традиций оказали заметное влияние на становление собственно важской агиографии.

Подчеркнем, что в рамках диссертационного исследования нас интересует не столько литературная история памятников, сколько определенный «информационный ресурс», вложенный в тексты этих произведений. Житийные памятники рассматриваются в качестве историографического источника, текста локальной исторической культуры, раскрывающего специфику и особенности коммуникации с «прошлым». Именно в этом контексте нами рассматриваются и особенности церковно-народной традиции почитания местных (важских) святых.

Вторая группа источников представлена опубликованными и архивными материалами церковно-исторических и топографических описаний Вологодской и Архангельской епархий середины XIX - начала XX в. и региональными коллекциями церковно-приходских летописей Вологодской епархии (60-е. гг. XIX - начало XX в.). Информационным ядром исследования послужили архивные материалы наиболее полно сохранившихся церковно-исторических и статистических описаний Вельского и Сольвычегодского уездов 1851-1857 гг. (с привлечением материалов по Грязовецкому, Кадниковскому, Устюжскому и Устьсысольскому у. Вологодской губ.), собрания церковно-приходских летописей Вельского и Великоустюжского у. (с привлечением отдельных летописей церквей Вологодского и Грязовецкого у.). Важным дополнением к перечисленным выше источникам являются материалы церковно-исторических описаний отдельных сельских приходов и монастырей (в т. ч. упраздненных) по северным и северо-восточным уездам Вологодской губ., опубликованные в губернской периодике (Вологодские епархиальные ведомости), или отдельными изданиями. Широкое распространение данных текстов, вышедших непосредственно из приходской среды (некоторые летописи велись приходскими священниками до конца 20-х гг. XX в.), позволяет классифицировать их в качестве массового источника по истории прихода. В источниковедческом плане данные материалы представляют симбиоз внутриприходской документации и повествовательного (в большинстве случаев - авторского) текста.

В последние десятилетия данные источники активно вводятся в научный оборот, поэтому, опуская подробную характеристику, отметим, что приходские описания и материалы «постлетописной» традиции используются нами для выявления фольклорно-этнографических, бытовых и исторических нарративов, позволяющих получить комплексное представление о жизнедеятельности северорусского прихода середины XIX - начала XX в. «изнутри», глазами сельского священника и его паствы. Вместе с тем, следует учитывать, что форма и содержание большинства описаний и «летописных» сообщений находится в достаточно жестких рамках литературного и сословного этикета своего времени, поэтому источниковедческая работа современного исследователя с данными текстами должна носить в значительной степени реконструктивный характер.

Третья группа источников служит дополнением второй и представлена опубликованными и архивными описаниями отдельных местностей, посадов, волостей и приходов Европейского Севера, выполненными штатными и внештатными корреспондентами Императорского Русского географического общества по специальным программам и авторским методикам изучения культуры и быта северного крестьянства (1840-е гг. - начало XX в.). В отличие от церковно-исторических описаний и приходских летописей в корреспонденции ИРГО более заметен авторский стиль, тексты направлены на максимальную детализацию «этнографической среды» и заметно освобождены от самоцензуры. Существенным дополнением к указанным выше материалам являются труды провинциальных историков, этнографов и собирателей фольклора второй половины XIX - начала XX в. - П. С. Ефименко, М. Б. Едемского, А. А. Шустикова, Г. Н. Потанина, А. Е. Мерцалова, наблюдения которых изобилуют качественными записями исторических преданий и легенд отдельных микрорегионов исследуемого ареала. Особо выделим локальные собрания фольклорных традиций, сформировавшиеся в 1920-1960-е гг. трудами краеведов и собирателей фольклора В. Ф. Кулакова, В. А. Макарова, М. И. Романова, А. М. Сафонова, М. И. Федоровой-Шалауровой, достаточно полно сохранившиеся в центральных и региональных архивных и библиотечных коллекциях документов, относящихся к деятельности краеведческих обществ (ВОИСК, АОИРС).

Четвертую группу составляют разнородные делопроизводственные материалы XVIII - начала XX в., отложившиеся в фондах Вологодской и Великоустюжской духовных консисторий, касающиеся обширного круга вопросов, связанных со сбором сведений с приходов и монастырей о мощах местночтимых святых, хранившихся в монастырях и церквах северных епархий, ведению и результатам следственных дел по вопросам «раскола», «суеверий», «ложных чудес» на территории приходов и монастырей. Особо отметим наличие достаточно представительной подборки дел, связанных с прошениями представителей причта и прихожан о постройке и освящении церквей и часовен, проведении крестных ходов, проявлениях «религиозности» прихожан при стихийных бедствиях и проч.

Выявленный корпус источников, на наш взгляд, позволяет достаточно эффективно решать поставленные задачи. В перспективе расширение источниковой базы может пойти по пути привлечения источников личного происхождения, персональных, родовых (семейных), волостных и приходских архивов XVII-XIX вв.

Историографический обзор ограничен несколькими группами базовых исследовательских направлений и отдельными исследованиями, позволяющих раскрыть заявленную в диссертации тему.

К первой группе относятся труды, посвященные истории православного прихода в России XVI - начала XX в. Следует отметить, что изучение прихода как социально-хозяйственного и социокультурного явления распадается на ряд этапов.

Первый этап связан с появлением в пореформенный период и, особенно, в конце XIX - начале XX в. трудов А. А. Папкова, П. В. Знаменского, М. М. Богословского, С. В. Юшкова, И. М. Покровского. Характерными особенностями данных исследований является комплексный характер, широкий хронологический диапазон, активное использование больших массивов актового материала XV-XVIII вв. (преимущественно северорусского происхождения). Накопленный предшественниками опыт изучения приходской общины длительное время не был востребован. Редкое исключение составил цикл работ 1980-х гг. Н. Д. Зольниковой, Н. А. Миненко, Л. В. Островской Зольникова Н. Д. Борьба за контроль над сибирской приходской общиной и институт церковных старост (источники XVIII в.) // Исследования по истории общественного сознания эпохи феодализма в России. - Новосибирск, 1984. - С. 87-102; она же. Источники по истории сибирской приходской общины XVIII в. // Источники по истории русского общественного сознания периода феодализма. - Новосибирск, 1986. - С. 81-96; Миненко Н. А. Общинный сход в Западной Сибири XVII - первой половины XIX в. // Общественный быт и культура русского населения Сибири. - Новосибирск, 1983. - С. 3-14; Островская Л. В. Источники для изучения отношения сибирских крестьян к исповеди (1861-1904 гг.) // Исследования по истории общественного сознания эпохи феодализма в России. - Новосибирск, 1984. - С. 131-151., написанных на материалах Сибири.

Второй этап изучения приходится на рубеж XX-XXI вв. В рамках комплексного социально-исторического исследования имперского периода русский приход стал объектом пристального внимания Б. Н. Миронова Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX в.). Т. 1.: Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества, правового государства. - СПб., 1999.. Региональные аспекты жизнедеятельности приходских общин на Европейском Севере раскрыты в докторской диссертации и цикле трудов А. В. Камкина Камкин А. В. Традиционные крестьянские сообщества Европейского Севера России в XVIII в.: автореф. дис. д-ра. ист. наук. - М., 1993; он же. Севернорусский сельский приход XVIII века: Пространство, населенность, клир // Культура Русского Севера: межвуз. сб. науч. тр. - Вологда, 1994. - С. 91-108; он же. Сельское приходское духовенство Европейского Севера России в XVIII веке // Российская история. - 2009. - № 3. - С. 127-135., М. В. Пулькина Пулькин М. В. Православный приход в XVIII - начале XX в.: пути изменений (по материалам Олонецкой епархии) // Вера и разум: религия и гуманитарное знание. - Петрозаводск, 2002. - С. 30-46; он же. Православный приход и власть в середине XVIII - начале XX в. - Петрозаводск, 2009. . Системный характер исследования прихода как историко-культурного феномена прослеживается в работах Т. А. Бернштам Бернштам Т. А. Приходская жизнь русской деревни: Очерки по церковной этнографии СПб., 2007., С. В. Кузнецова Кузнецов С. В. Православный приход в России в XIX в. // Православная вера и традиции благочестия у русских в XVIII-XX вв. - М., 2002 - С. 156-179.. В этот же период заявляет о себе и относительно самостоятельное направление исследований прихода, связанное с изучением духовенства Стефанович П. С. Приход и приходское духовенство в России в XVI-XVII веках. - М., 2002; Розов А. Н. Священник в духовной жизни русской деревни. - СПб., 2003..

Региональные аспекты новейшей историографии северорусского прихода периода Средневековья и Нового времени поучили дальнейшее развитие в ряде работ М. С. Черкасовой, Н. В. Башнина, О. Н. Адаменко, А. Е. Жукова, Выполненные в русле современного источниковедения и археографии, труды данных исследователей, сохраняющие преемственность традициям церковной археологии рубежа XIX-XX вв., позволили поставить широкий спектр вопросов и проблем дальнейшего изучения социально-хозяйственной жизни, организационной структуры и социокультурных отношений в северорусских епархиях XV-XVIII вв. Cистемный подход, реализуемый в этих исследованиях, позволяет проследить большинство ключевых вопросов исторической и культурной эволюции, в том числе, и низовой ячейки церковного устроения - собственно прихода Адаменко О. Н., Башнин Н. В. Сельские церковные приходы в вотчине Спасо-Каменного монастыря в XVII - начале XVIII в. // Русь, Россия. Средневековье и Новое время: Вып 4: Четвертые чтения памяти академика РАН Л. В. Милова. - М., 2015. - С. 263-269.; Башнин Н. В. Архивы монастырей и церквей русского средневековья: перспективы изучения // Клио. - 2013. - № 11 (83). - С. 115-117; Башнин Н. В., Жуков А. Е. Приходо-расходная книга Вологодского архиерейского дома 1612/13 г. // Русь, Россия. Средневековье и Новое время: Вып 4: Четвертые чтения памяти академика РАН Л. В. Милова. - М., 2015. - С. 248-257; Черкасова М. С. Архивы вологодских монастырей и церквей XV-XVII вв.: Исследование и опыт реконструкции. - Вологда, 2012.; она же Севернорусские епархии в XII-XVII вв.: административно-судебная и финансова организация // Религии мира. История и современность. - 2012. - № 4. - С. 304-332; она же Корпус актовых источников по севернорусским епархиям XVI-XVII вв. // Проблемы дипломатики, кодикологии и актовой археографии: материалы XXIV Международной научной конференции. - М., 2012. - С. 113-127; она же. Церковные приходы г. Устюга и Устюжского уезда в XIII-XV веках // Христианство в истории европейских цивилизаций: Межвуз. сб. науч. статей, посвящ. памяти доктора исторических наук, профессора Ю. К. Некрасова. - Вологда, 2008. - С. 148-190..

Вторая группа работ является, в известном смысле, логическим продолжением обозначенной выше тематики и направлена на преимущественно историко-этнографическое изучение традиций, в том числе и приходских. В начале 1990-х гг. в российской этнологии возникло целое исследовательское направление, поставившее целью этнографическое изучение «жизни православной веры в русском народе» Громыко М. М. Православие у русских: проблемы этнологического исследования // Православие и русская народная культура. - М., 1996. - Кн. 6. - С. 160-185.. Предварительные итоги выполнения этой программы воплотились в цикл исследований М. М. Громыко, Т. А. Листовой, И. А. Кремлевой, Г. Н. Мелеховой, А. В. Буганова, Н. В. Шляхтиной, О. В. Кириченко, Т. А. Листовой и др., опубликованных в ряде специализированных сборников монографического характера Православная жизнь русских крестьян XIX-XX вв.: итоги этнографических исследований. - М., 2001; Православная вера и традиции благочестия у русских в XVIII-XX вв.: этнографические исследования и материалы. - М., 2002; Святыни и святость в жизни русского народа: этнографическое исследование. - М., 2010.. В данных работах представлен широкий спектр «церковно-приходской» проблематики от народного понимания феномена святости до бытовых проявлений религиозности, православной обрядности и праздничной культуры. Региональная и локальная проблематика этнографического изучения традиций Русского Севера, выстроенная на материалах полевых исследований второй половины 1980 - 1990-х гг., нашла выражение в ряде обобщающих работ И. В. Власовой, Т. А. Листовой, Е. А. Рябинина, Т. Б. Щепанской, Т. А. Бернштам, традиционная тематика которых (система расселения, хозяйственные традиции, семейный и общественный быт и др.) существенно дополнилась изучением структур самосознания населения локальных общностей (групп) центральной и восточной зон Русского Севера Русский Север: К проблеме локальных групп. - СПб., 1995; Русский Север: этническая история и народная культура. XII-XX века. - М., 2001; Власова И. В. Дорогами земли Вологодской. Этнографические очерки. - М., 2001; Мировоззрение и культура севернорусского населения - М., 2006.. Мировоззренческая тема, принятая в качестве основы регионально-локальной идентичности, характерна и для последней монографии И. В. Власовой Власова И. В. Русский Север: историко-культурное развитие и идентичность населения. - М., 2015. .

К полидисциплинарной проблематике изучения местных традиций Европейского Севера примыкает и ряд фундаментальных работ по исследованию феномена народного христианства (А. А. Панченко, А. Б. Мороз) и особенностей формирования культурного ландшафта (А. А. Иванов, В. Н. Калуцков, Л. В. Фадеева и др.).

Третья группа работ связана с изучением региональных и локальных литературных традиций Русского Севера. Принципиальное значение для данного диссертационного исследования имеют труды Л. А. Дмитриева, А. Н. Власова, Е. А. Рыжовой, Н. В. Савельевой и др. Дмитриев Л. А. Житийные повести Русского Севера как памятник литературы XIII-XVII вв.: Эволюция жанра легендарно-биографических сказаний. - Л.: Наука, 1973; Власов А. Н. Житийные повести и сказания о святых юродивых Прокопии и Иоанне Устюжских. - СПб., 2010; он же. Сказания и повести о местночтимых святых и чудотворных иконах Вычегодско-Северодвинского края XVI-XVIII веков: Тексты и исследования. - СПб., 2011; Рыжова Е. А. Жития праведников в агиографической традиции Русского Севера // ТОДРЛ. Т. 58. - СПб., 2008. - С. 390-443; Савельева Н. В. Сказания XVII века о святынях, святых и подвижниках Русского Севера: Пинега и Мезень. - СПб., 2010., в которых раскрываются не только особенности складывания местных литературных «школ», но и вопросы взаимовлияния устной и письменной культуры, церковной и народной религиозности, формирования самосознания населения отдельных территорий Севера.

Четвертая группа работ непосредственно связана с тематикой диссертационного исследования. Развитая историографическая традиция социальной (культурной) памяти Общий историографический обзор см., напр.: Савельева И. М., Полетаев А. В. «Историческая память»: к вопросу о границах понятия // Феномен прошлого / ред. И. М. Савельева, А. В. Полетаев. М., 2005. - С. 170-220. позволяет остановиться на достаточно ограниченном круге исследований преимущественно последних двух десятилетий.

Следует отметить, что длительное время проблемы памяти в культуре и обществе обсуждались в предметном поле изучения концептов «традиция», «культурное наследие», «историческое сознание». Применительно к последнему в сфере исторической науки большое значение имел выход фундаментальных работ М. А. Барга Барг М. А. Категории и методы исторической науки. - М., 1984; он же. Эпохи и идеи: Становление историзма - М., 1987.. На рубеже 1980-1990 гг. на роль культурно-антропологической универсалии, претендующей занять место новой парадигмы социально-гуманитарного знания, выдвигается «память», а в отечественной гуманитаристике достаточно быстро вырастает несколько исследовательских направлений, рассматривающих проблемы социальной и культурной памяти в качестве ключевых.

Прежде всего, подчеркнем роль представителей московско-тартусской школы семиотики, предложивших рассматривать культуру в качестве коллективной памяти. Культурно-семиотический подход в изучении исторической памяти связан, прежде всего, с именами М. Ю. Лотмана и Б. А. Успенского Лотман М. Ю. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история. - М., 1996; Успенский Б. А. История и семиотика: Восприятие времени как семиотическая проблема // Труды по знаковым системам. [Сб.] 22. - Тарту, 1988. - С. 18-38; он же. Historia sub specie semioticae // Культурное наследие Древней Руси: (Истоки, становление, традиции). - М., 1976. - С. 286-292; он же. Восприятие истории в Древней Руси и доктрина «Москва - Третий Рим» // Русское подвижничество / Сб. ст. к 90-летию Д. С. Лихачева. - М., 1996. - С. 464-501.. В рамках семиотических исследований, выполняемых на стыке истории, теории культуры и социальной психологии, некоторые аспекты исторической культуры Средневековья рассмотрены в работе А. М. Кантора Кантор А. М. Опыт изучения социально-исторического сознания средневековья. О кодах восприятия и мышления. Практика и теория // Стили мышления и поведения в истории мировой культуры. - М., 1990. - С. 127-141..

Бурно развивающееся культурно-антропологическое направление в отечественной историографии в большей степени ориентировано на изучение политических структур и отношений в Русском государстве периода Средневековья и Нового времени. Тем не менее, интересующая проблематика находит выражение в изучении поминальной практики на Руси и роли монашеских корпораций в становлении этой важнейшей части исторической культуры Сазонов С. В. «Молитва мертвых за живых» в русском летописании XII - XV вв. // Проблемы истории и источниковедения. Тезисы докладов и сообщений Вторых чтений, посвященных памяти А. А. Зимина. - М., 1995. - С. 508-517; Алексеев А. И. О складывании поминальной практики на Руси // «Сих же память пребывает вовеки». Материалы международной научной конференции. - СПб., 1997. - С. 5-10; Он же. Под знаком конца времен. Очерки русской религиозности конца XIV - начала XVI вв. - СПб., 2002. - С. 131 - 180.. Отдельные аспекты соотношения и взаимовлияния «ученой» и народной средневековой мемориальной культур и мнемотехник раскрыты в работах А. Я. Гуревича. В русле культурно-антропологического подхода изучения проблемы памяти можно рассматривать и работу А. Е. Мусина Мусин А. Е. Milites Cristi Древней Руси. Воинская культура русского Средневековья в контексте религиозного менталитета. - СПб., 2005.. Среди зарубежных исследователей на феномен memoria, применительно к материалу древнерусской книжности, пристальное внимание обратил Л. Штейндорф, показавший свое видение основных структурообразующих компонентов русской мемориальной культуры Steindorff L. Memoria in Altrussland. Untersuchungen zu den Formen christlisher Totensorge. - Stuttgart, 1994. (Рец.: Р. Г. Скрынникова и А. И. Алексеева см.: Отечественная история. - 1997. - № 2. - С. 201-203). . В рамках исторической и культурной антропологии и новой социальной истории выполнены новаторские работы Ю. Е. Арнаутовой Арнаутова, Ю. Е. Memoria: «тотальный социальный феномен» и объект исследования // Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала Нового времени.- М., 2003. - С. 19-37; она же. Средневековый топос как форма культурной памяти // Время - История - Память: историческое сознание в пространстве культуры. - М., 2007. - С. 93-136., Л. П. Репиной Репина Л. П. Культурная память и проблемы историописания (историографические заметки). - М., 2003. . Комплексное исследование феномена времени, как категории исторического дискурса, выполнено И. М. Савельевой и А. В. Полетаевым Савельева И. М., Полетаев А. В. История и время. В поисках утраченного. - М., 1997..

Проблемы историко-культурного анализа устно-письменной традиции восточнославянских и германо-скандинавских этнополитических общностей эпохи раннего средневековья в современной историографии рассматриваются в работах А. Я. Гуревича Гуревич А. Я. История и сага. - М., 1972., В. Я. Петрухина Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси IX-XI веков. М.-Смоленск, 1995., С. В. Алексеева Алексеев С. В. Дописьменная эпоха в средневековой славянской литературе: генезис и трансформации. М., 2005; Он же. От предания к летописи: эволюция исторического сознания древних славян. // Вопросы истории. - № 1. - 2006. - С. 97-105; Он же. Предания о дописьменной эпохе в истории славянской культуры XI-XV вв.: автореф. дис. д-ра ист. наук. - М., 2006., А. С. Щавелёва Щавелёв А. С. Славянские легенды о первых князьях. Сравнительно-историческое исследование моделей власти у славян. - М., 2007.. Данные исследования направлены на изучение трансформации устной традиции в раннеисторических хроникальных и исторических памятниках. Изучению целого ряда вопросов эволюции ранних устно-письменных традиций в эпоху перехода от Средневековья к Новому времени посвящены монографические исследования А. С. Мыльникова Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Представления об этнической номинации и этничности. XVI - начала XVIII века. - СПб., 1999; он же. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI - начала XVIII века. - СПб., 2000..

Категория «память» является традиционной для фольклористики. Исследования вербальной культуры опираются, с одной стороны, на общее представление о фольклоре, как средоточию памяти в общеэтническом, групповом, или семейном масштабах. Социально-культурная память понимается в качестве опыта, накопленного традицией, реализуемого с помощью традиционных же структур и институтов. При этом подчеркивается, что «фольклорная память - не пассивный банк, “про запас”, но активно действующая система, актуальный арсенал, непосредственно включенный в функционирующую реальность. Превращение каких-то отсеков этого арсенала в хранилище “наследия”, в мемориал - одно из свидетельств угасания фольклорной культуры как универсального социально феномена…». Фольклор, таким образом, выступает естественной памятью традиции, ее важнейшей функцией. При этом происходит непрерывный процесс «актуализации “стареющих” фондов путем их семантической трансформации» Путилов Б. Н. Фольклор и народная культура; In memoriam. - СПб., 2003. - С. 68. .

Столь же традиционным выглядит и подход, изучающий мемориальные аспекты культуры в рамках искусствоведения и музееведения. Современное осмысления проблемы сохранения историко-культурного наследия в контексте исторической памяти нашло отражение в публикациях Э. А. Шулеповой, А. В. Святославского, Н. П. Попова, С. Ю. Шокарева См.: Культура памяти: Сб. научных статей» / науч. ред. Э. А. Шулепова. - М., 2003..

Перспективы изучения концепта «память» и его производных в языкознании демонстрируются в работе Н. Г. Брагиной Брагина Н. Г. Память в языке и культуре. - М., 2007.. Исследователь на основе лингвистического материала (фразеологизмы, метафорические сочетания, клишированные фразы и проч.) раскрывает иерархию социальных ролей в культуре, формирующих коллективную память.

В этнологических исследованиях 1970 - 1980-х гг., тесно связанных с изучением традиции, категория «память» рассматривалась в качестве универсальной информационной системы, с помощью которой фиксируется, сохраняется и передается социально значимая информация, обеспечивающая жизнедеятельность этносоциальных и биологических групп. Внутригрупповые и межгрупповые информационные связи разделялись на 2 плана: синхронный (непосредственное общение) и диахронный (ретроспективная коммуникация). Последний (диахронный) план представляет «всю культурную традицию народа, его творческое наследие, переданное из поколения в поколение в словесной (устной) и литературно-письменной, а также материальной формах Арутюнов С. А., Чебоксаров Н. Н. Передача информации как механизм существования этносоциальных и биологических групп человечества // Расы и народы. - М., 1972. - Вып. 2. - С. 23..

Одним из аспектов современного изучения памяти в традиционной (этнической) культуре является рассмотрение социальных представлений о прошлом в тесной связи с категорией «самосознание». Здесь можно отметить несколько уровней осмысления. Проблематика «общенационального» уровня представлена в работах А. В. Буганова Буганов А. В. Русская история в памяти крестьян XIX века и национальное самосознание. - М., 1992; он же. Историческая память и самосознание русских // Русские: народная культура (история и современность). Т. 5. Духовная культура. Народные знания. - М., 2002. - С. 5-21; он же. Личность и события истории в массовом сознании русских крестьян XIX - начала XX в.: Историко-этнографическое исследование. - М., 2013., решавшего задачу исследования массового сознания крестьянства в русле антропологического и этнологического подходов. В центре внимания автора - реконструкция собирательного образа страны и народа в исторической памяти сквозь призму ключевых событий и личностей. Сходный принцип рассмотрения вопросов памяти в культуре и обществе, но выполненный на местном материале, характерен и для «региональной» тематики, представленной в работах Г. Н. Чагина См., напр.: Чагин Г. Н. История в памяти русских крестьян Среднего Урала в середине XIX - начале ХХ века. - Пермь, 1999., С. Р. Хмыровой Хмырова С. Р. Историческое сознание русского населения Сибири во второй четверти XVIII - конце XIX в.: автореф. дис. канд. ист. наук. - Барнаул, 2006. и др. Локальные особенности представлений о прошлом стали объектом изучения в работах М. В. Пулькина Пулькин, М. В. Память верующих: противоречия и стимулы развития в XIX - начале XX века / М. В. Пулькин // Традиционная культура. - 2008. - № 2. - С. 71-79; он же. Православный приход и власть в середине XVIII - начале XX в. - Петрозаводск, 2009. - 422 с., В. Шевцовой Shevzov V. Chapels and ecclessial world of prerevolutionary Russian peasants // Slavic reviev. - Stanford, 1996. - Vol. 55, № 3. - P. 585-613; она же. Освящение истории: Богородица и православная память в поздний период Российской империи // Историческая память и общество в Российской империи и Советском Союзе (конец XIX - начало ХХ в.). - СПб., 2007. - С. 301-315., С. А. Штыркова Штырков С. А. Конструирование коллективной исторической памяти в локальной традиции: возможный подход к построению интерпретационной модели // Староладожский сборник. Материалы I-IV конференций «Северо-Западная Русь в эпоху средневековья: междисциплинарные исследования». - СПб., 1998. - С. 126-133; он же. Предания об иноземном нашествии: крестьянский нарратив и мифология ландшафта (на материалах Северо-Восточной Новгородчины). - СПб., 2012., С. В. Третьяковой Третьякова С. В. Основатели монастырей в исторической памяти и религиозном укладе Белозерья (вторая половина XIX - первая четверть XX в.): автореф. дис. канд. ист. наук. - Вологда, 2007..

Таким образом, обзор многоплановой исследовательской традиции по теме диссертации дает возможность результативно решать поставленные в исследовании задачи и выявить ряд научных тем, слабо освещенных в современной гуманитаристике.

Научная новизна работы определяется тем, что проблематика изучения социальных представлений о прошлом, механизмов культурной памяти применительно к малому территориальному сообществу (сельскому православному приходу) является практически не исследованной. Привлечение ряда не опубликованных и не введенных в научный оборот источников (устная традиция, памятники агиографии), апробация авторских методических приемов описания и интерпретации материала, надеемся, позволит расширить предметное поле исследований прихода как социокультурного явления и северорусской культуры в целом.

Практическая значимость результатов данной работы направлена на расширение исследовательских интересов в современной регионалистике и локальных исторических исследованиях. Основные положения и выводы диссертационного исследования могут быть использованы в учебных курсах и проектах научно-просветительской направленности в области региональной культуры.

Структура работы выстроена в соответствии с решаемыми задачами. Диссертация состоит из введения, двух глав, шести параграфов, заключения, списка использованных источников и литературы, списка сокращений.

1. Истоки северорусского приходского мира в устно-письменной исторической традиции

1.1 Вне (до) христианские этнокультурные компоненты в структуре локального исторического самосознания.

Как известно, в основе любого группового обособления и создания собственной «картины мира» лежит способ освоения определенной территории, формирующий, в конечном итоге, тот или иной локальный хозяйственно-культурный тип Чеснов Я. В. Этнический образ // Этнознаковые функции культуры. - М., 1991. - С. 78.. Освоение пространства неизбежно сопровождается его культурной сакрализацией в рамках известных дуальных оппозиций («свое / чужое», «святое / нечистое»). Сакрализация образа «своей» земли напрямую связана с культом предков, а места их погребений (действительные или мнимые) вместе с различными знаками былой деятельности предшественников составляют основу системы локальных культовых центров. Топонимическое и антропонимическое наполнение сюжетов преданий и легенд направлено на объяснение и закрепление в традиции истоков и сути социальных и природных элементов культуры: мифологических или исторических персонажей, социально-этнических общностей, храмов, урочищ и т. п.

Стадиальное первенство до-русского населения края (по крайней мере, в тематических и хронологических рамках современного изучения культуры Русского Севера) и его весомое влияние на процесс создания местных традиций считается общепризнанным. Со времени записи первых преданий о чуди Одним из первых собирателей фольклорно-этнографического материала о «чудском» прошлом Русского Севера в середине XIX в. стал С. В. Максимов. - См.: Максимов С. В. Год на Севере. Архангельск, 1984. в историко-этнографических и фольклористических исследованиях сложились достаточно противоречивые версии происхождения данного этнонима, его семантики и функционирования в традиционной культуре - от признания существования отдельной этнической общности, до широкого спектра мифологических представлений о «чужом» мире в целом Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М.: Наука, 1991; Лашук Л. П. Чудь историческая, чудь легендарная // Вопросы истории. 1969. № 10; Рябинин Е. А. К этнической истории Русского Севера (чудь заволочская и славяне) // Русский Север. К проблеме локальных групп. СПб., 1995. С. 13-42; он же. Финно-угорские племена в составе Древней Руси. К истории славяно-финских этнокультурных связей: Историко-археологические очерки. СПб., 1997.. В современных исследованиях общепризнано, что «чудская» тематика в том или ином виде до середины - второй половины XX столетия присутствовала практически во всех языковых культурах и традиционных этнических общностях севера Евразии См.: Дранникова Н. В., Ларсен Р. Образ «чуди» в фольклоре народов Европейского Севера // Чудь в устной традиции Архангельского Севера / Под ред. Н. В. Дранниковой. Архангельск, 2008. С. 19-47.. Поскольку историографические обзоры по этнокультурной специфике обозначенной проблемы носят исчерпывающий характер, постараемся определить место «чудских» преданий в системе исторического самосознания и исторической культуры традиционных сообществ.

Данные историко-этнографических и литературных источников позволяют говорить о значительной доле «чудского» этнического компонента в составе значительной части Сухоно-Двинско-Важского культурного ареала в период Средневековья См. напр.: Власова И. В. Этнический состав населения в верховьях северной Двины и ее притоков по переписям XVIII - первой половины XIX // Фольклор и этнография Русского Севера. - Л., 1976. - С. 31-33.. Количественное преобладание собственно русского этнического компонента исследователи (в частности М. В. Витов) связывают с мощным отливом населения центральных уездов во второй половине XVI в. Витов М. В. Русский Север в этническом отношении // Историческая география России. - М., 1970. - С. 170. Однако и для более позднего времени активные «русско-чудские» культурные контакты в ряде микрорегионов данного ареала оставались актуальными Ефименко П. С. Заволоцкая чудь. - Архангельск, 1869. - С. 37-38. .

К XIX столетию предания о чуди по своей распространенности и многочисленности занимали ведущее место в локальных исторических традициях Русского Севера Северные предания (Беломорско-Обонежский регион) / изд. подг. Н. А. Криничная. - Л., 1978. - С. 48-55; Криничная Н. А. Предания Русского Севера. - СПб., 1991. - С. 64-79.. Имя «чуди» присутствовало в любой северной деревушке и в самых различных качествах: названии особого «племени», ближайшей деревни (куста деревень) или просто бранного слова. По наблюдению А. А. Шустикова на Тавреньге (Вельский у.) «… в каждой деревне есть свои предания о чуди и вам укажут где, собственно и жили они, укажут также и следы их жилья» Шустиков А. А. Тавреньга Вельского уезда // Живая старина. - 1895. - Вып. 3-4. - С. 364. . То же подтверждается и множеством других фольклорно-этнографических данных. «Предания о чуди - резюмирует Т. А. Бернштам - записаны во всех местностях исследуемого ареала (автор имеет в виду территории по Верхней Двине, Средней Сухоне и Ваге - Р. Б.) еще в прошлом (т. е. XIX - Р. Б.) веке; современные полевые данные зафиксировали лишь отдельные их фрагменты, успевшие сильно деформироваться за последнее столетие. И тем не менее память о чуди существует еще достаточно отчетливо: “Говорят, что мы из чудей”» Бернштам Т. А. Локальные группы Двинско-Важского ареала: Духовные факторы в этно- и социокультурных процессах // Русский Север. К проблеме локальных групп. - СПб., 1995 - С. 233.

В народной традиции, повествующей о «чудском» прошлом, обращает внимание устойчивое соединение временных и пространственных координат. Местный топохрон к изначальным «чудским временам», самым давним по шкале народной хронологии, возводил происхождение целого ряда элементов естественного ландшафта (холмы, ямы, горы, пещеры, речные пороги, камни), приобретавшие в преданиях выраженные социоприродные черты. В цикле «чудских» преданий местонахождение первонасельников края локализуется либо наверху («на горе»), либо внизу («в яме»), то есть, связано со «своеобразными пространственными аномалиями, наделенными маргинальной, хтонической семантикой» Теребихин Н. А. Сакральная география Русского Севера. - Архангельск, 1993. - С. 27..

Обозначением на местности бывшего чудского местожительства традиционно являлись приречные холмы, якобы искусственного происхождения. Такого рода объекты, как правило, не имеют ничего общего с реалиями современных археологических исследований, но в фольклорной традиции, руководствовавшейся соображениями иного порядка, любые примечательные возвышения на местности не могли не связываться с «чудью», поскольку вполне вписывались в предметное поле «народной» географии. Приведем характерный пример. В приходе Ерогодской Покровской церкви (Сольвычегодский у.) в полуверсте от храма за рекой Содонгой находилась часовня, стоявшая на высоком красивом холму «наружностию по верху около 120, а в вышину до 5 сажен. По повествованию народному наношен этот холм жившею сперва в сем приходе чудью, которая после новыми поселенцами была выгнана, и опять возвращаясь, в двух верстах от того холма побита и похороненан на ополье, которое место и по сие время называется могильником. Уцелевшая от сего события фамилия Чецких и по сие время в потомственной линии живет в деревне Чецкаго починка» ГАВО. Ф. 496. Оп. 1. Д. 12596. Л. 76 об.. Видимо, «типично важским» обозначением на местности бывшего чудского местожительства являлись т. н. «чуглы» - приречные холмы, якобы, искусственного («наношены руками») происхождения О курганах в верховьях р. Ваги см., напр.: Беляев А. Памятники древности в Верховажье. Курганы // ВЕВ. - 1898. - № 20. - С. 507-510..