Петербургский культурный регионализм от "петербургского текста" к "поздним петербуржцам"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Контрольная работа

Петербургский культурный регионализм: от «петербургского текста» к «поздним петербуржцам»

Содержание

1. Концепция культурного регионализма в социологической теории, общее понятие петербургского регионального самосознания

2. Этапы формирования петербургского оппозиционного дискурса

Литература

1. Концепция культурного регионализма в социологической теории, общее понятие петербургского регионального самосознания

Манифест нового поколения петербургской кинокритики вышел в четвертом номере киноведческого журнала «Сеанс», который начал выходить в 1990-м году и фактом своего появления ознаменовал начало нового, постсоветского этапа в истории отечественной кинокритики. Автор манифеста «“Сеанс” или есть такие, которым это нравится» Тарханов А. «Сеанс» или есть такие, которым это нравится. Сеанс №4. LES ALUMEES. Ленинград, 1991. журналист Алексей Тарханов рассуждает о том историко-политическом и культурном моменте, в котором оказалось возможным рождение журнала.

Особый интерес вызывает обозначенное в статье противостояние «Сеанса» московскому журналу «Искусство кино», тогда как в предыдущих номерах эта конфронтация считывается только между строк. Здесь же она приобретает открытый характер: «Поэтесса Татьяна Щербина жалуется в интервью мюнхенской радиостанции «Свобода», что в журнале «Театр» перестали писать про театр, а в «Искусстве кино»- про кино. Всюду Сталин (переживающий свой второй, посмертный, культ), Горбачев и Ельцин. <…> Вот фон для появления «Сеанса». В условиях крайней политизации общества не может быть более вызывающего поступка, чем издавать строго профессиональный журнал по искусству. <…> Политика - не наше дело. Никаких разборок с большевиками. Не тратим на это время - такова позиция “Сеанса”». Там же. Политизированному, общедоступному и при этом московскому киножурналу редакция «Сеанса» почувствовала необходимость противопоставить нечто «культурное», дистанцированное от конъюнктуры, интеллектуальное, вдобавок - по неслучайному стечению обстоятельств - ленинградское. Еще в более отчетливой манере это фрондерство обозначается в следующем абзаце: «Каждому журналу, как, например, и театру, отпущен свой срок. Пожилой журнал неприятен. Он слишком дипломатичен, тяжел и недоверчив. «Сеанс» - молодой журнал, основанный молодыми критиками исключительно для собственного удовольствия. Они решили, что просто предложат некий интеллектуальный продукт с определенным уровнем качества, который непременно найдет своего читателя». Там же.

Осознанная и артикулированная позиция петербургского журнала «Сеанс» по отношению к московскому «Искусству кино» позволяет проанализировать контекст возникновения журнала и осуществленную им концептуализацию ленинградской кинематографической традиции с точки зрения культурного регионализма, чья история в случае Москвы и Петербурга имеет давнюю историю и воплощается в активном соперничестве двух столиц.

Концепция регионализма - это социологический конструкт, позволяющий анализировать культуру, экономику, политику определенной территории с точки зрения ее географического положения. Wyckoff W. Regionalism in the Age of Globalism: Concepts of Regionalism, Volume 1 and Regionalism in the Age of Globalism: Forms of Regionalism, Volume 2. In The Professional Geographer, Vol. 58, No. 4, 2006. P. 501. Социологи и социальные антропологи разделяют «нисходящий» и «восходящий» регионализм - в первом случае концепция региональной отличительности идет (зачастую в навязчивой форме) от центра к регионам, во втором же варианте она выражается в продуцируемой регионами самоидентификации с характерными для них мироощущением, ценностями, разного рода практиками. Стрелецкий В. Культурный регионализм: сущность понятия, проблемы изучения и система индикаторов // Псковский регионологический журнал, № 14. Псков, 2012. С. 9. Движение регионализма имеет тенденцию к связыванию территориальных отличительных особенностей с восходящими претензиями на политическую автономию. Исторические культурные притязания, в свою очередь, часто становились вызовом для доминировавшего и господствовавшего центра. De Frantz M. New Regionalism Top Down: Mobilizing National Minority Culture. In Regional & Federal Studies, Vol. 18, No. 4, 2008. P. 404. Культурный регионализм, суммирующий отличительные особенности какого-либо региона, - это двухуровневый ментальный конструкт, позволяющий той или иной территории осознавать свою специфику, наличие собственных неповторимых культурных характеристик (отличных от господствующих, столичных, официозных Снегирева Т. Культурный регионализм -- возрождение культурной жизни // Россия и современный мир, №3 (20). М.: Изд. центр ИНИОН РАН, 1998.). Самосознание региона - это способ защиты против «гегемонии капиталистической глобализации» Vдyrynen R. Regionalism: Old and New. In International Studies Review, Vol. 5, No. 1, 2003. P. 25., то есть инструмент, позволяющий локальной группе самоопределиться через уникальные черты и противопоставлять себя центру. Именно культура часто становится главным инструментом мобилизации для формирования идентичности регионов и артикуляции культурной специфики. С помощью подобной дифференциации получение функциональной автономии оказывается более возможным, повышается конкурентоспособность региона. Perrin T. New Regionalism and Cultural Policies: Distinctive and Distinguishing Strategies, from Local to Global. In Journal of Contemporary European Studies, Vol. 20, No. 4, 2012. P. 463.

Два уровня, составляющие феномен культурного регионализма, - это объективная основа и субъективная перцепция. Помимо того, что определенная комбинация культурных практик и характеристик как бы внешне, заранее формирует своеобразие и неповторимость той или иной территории, ее жители также должны иметь представление о собственной региональной идентичности, иметь региональное самосознание - отождествлять себя с территорией проживания. Стрелецкий В. Культурный регионализм: сущность понятия, проблемы изучения и система индикаторов // Псковский регионологический журнал, № 14. Псков, 2012. С. 11. Одним из ключевых пунктов в формировании подобного самосознания является наследственная идентичность Perrin T. New Regionalism and Cultural Policies: Distinctive and Distinguishing Strategies, from Local to Global. In Journal of Contemporary European Studies, Vol. 20, No. 4, 2012. P. 464., которая отсылает к культуре и истории территории.

В этом смысле культурный регионализм становится серьезным условием бытования локального социума посредством формирования системы знаков и значений, которые «назначаются» характерными для данного региона. Члены социума, воспроизводящие паттерны культурного регионализма, осознают себя как некое единство, идентифицируют себя с конкретной территорией, «ощущая себя связанными с нею не только производственными связями, но и транслируемыми ценностями». Мурзина И.Я. Феномен региональной культуры: бытие и самосознание: дис. … докт. культурологии. Екатеринбург, 2003.

Вышеперечисленные характеристики позволяют говорить о редакции и об авторах журнала «Сеанс» как о носителях регионального самосознания. Второй номер «Сеанса» начинается со вступительной заметки директора киностудии «Ленфильм» Александра Голутвы, в которой он следующим образом поясняет преобразование студии в киноассоциацию, состоящую из получивших независимость отдельных киностудий: «Для чего сразу после отъединения объединяться? Для сохранения общего творческого лица - того, что не без оснований и не без уважения именуют: ленинградская школа кино». «Сеанс» №2, Ленинград, 1991. Ленинградские студии выступают в представлении Голутвы как репрезентанты единого символического, смыслового и культурного поля, которое определяется принадлежностью некой локальной среде (причем не столько в географическом, сколько в метафизическом смысле).

Одним из самых важных факторов формирования регионального самосознания является закрепление в сознании жителя представления о географическом месте жизни как собственном через создание особой символической реальности. Мурзина И.Я. Указ. соч. Посредством символизации пространства жизни становится возможным восприятие социума как единой системы, разделяющей общие культурные паттерны: благодаря этой «внутренней» (то есть создаваемой самими жителями) символизации люди ощущают себя связанными с более общим понятием «культурной истории» региона. В регионах с повышенной культурной чувствительностью символизация органически «сгущается» в мифологизацию. Миф - сильнейший и важнейший инструмент функционирования культурного регионализма, участвующего в формировании коллективной идентичности.

В этом контексте Санкт-Петербург - один из парадигматических примеров города, наделенного насыщенной внутренней мифологией. О мифах Петербурга основательно писали представители семиотики культуры, получившей широкое распространение в гуманитарных науках позднего СССР. В частности, Владимир Топоров в классической работе «Петербург и «Петербургский текст русской литературы» Топоров В.Н. Петербург и «петербургский текст русской литературы» (введение в тему) // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Издательская группа «Прогресс» - «Культура», 1995. С. 259-367., называл в качестве наиболее иллюстративных примеров миф об основании города и его демиурге (закрепившемся в «петербургском тексте» вместе с поэмой Пушкина «Медный всадник»), а также эсхатологический миф о гибели города. Объяснение мифологического мышления петербуржцев можно найти также в известной статье Юрия Лотмана: «Отсутствие истории вызвало бурный рост мифологии. Миф восполнял семиотическую пустоту, и ситуация искусственного города оказалась исключительно мифогенной». Лотман Ю.М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Т. 2. Таллин, 1992. С. 14. Приблизительно в том же ключе, что и социологическая теория культурного регионализма, Топоров связывает символ и миф: «Впрочем, сама потребность в мифологизации (как и вытекающей из нее последующей демифологизации) и то, как она осуществляется, свидетельствуют о присутствии здесь некоего высокого символического смысла, с самого начала связываемого с городом, с самим основанием его» Топоров В.Н. Указ. соч. .

Привязанность территориально сплоченных групп людей к своей «малой родине», развитие регионального патриотизма - как правило, эти воплощения «нисходящего регионализма» становятся следствием «укорененности культуры» в регионе. Региональная культура делает огромный акцент на своем наследии, самобытность провозглашается естественным спутником данного региона с его уникальными свойствами: «Материалом, из которого традиционно создается идентичность Петербурга, является его культура (а не, скажем, промышленность или, тем более, некий промысел). Культуру Санкт-Петербурга можно трактовать как тему, можно - как реальность регионального характера». Дамберг С., Семенков В. Провинциальный город Санкт-Петербург: символический капитал в мире искусства // Журнал социологии и социальной антропологии, Т. III, № 3. СПб.: Издательство Фонда «Интерсоцис», 2000. С. 179. Культура оценочно противопоставлена промышленности, «тем более» - отстающему даже от нее загадочному «промыслу». Культура - главный оплот надежд и главный инспиратор противостояния и идеологической борьбы с остальной Россией и со столицей (с 1918-го года). Культурный регионализм Ленинграда - это осмысленное, четкое обозначение своей (оппозиционной) мировоззренческой и мифотворческой установки по отношению к «внешней» Советской России (актуально это в основном для социальной группы интеллигенции). Художники, писатели, поэты, режиссеры, журналисты в своих образах родного (или ставшего родным) города демонстрировали стремление отказаться от обязательной столичной репрезентативности, уйти от «большого имперского стиля». «Именно неэффективность московских - централизованных - способов обретения символического капитала в Петербурге является показателем его периферийности по отношению к Центру». Там же. С. 167. Здесь же можно добавить, что дело не только в способах обретения, но и в самом содержании: понимание основных ценностных установок, иерархия внутри этого символического капитала у двух городов строится по-разному.

Одной из интерпретаций регионализма является его трактовка как специфической идеологии региональных элит, направленных на достижение высокой степени автономии. Стрелецкий В. Культурный регионализм: сущность понятия, проблемы изучения и система индикаторов // Псковский регионологический журнал, № 14. Псков, 2012. С. 9. Можно расширить это понятие, добавив, что если речь идет о культурном регионализме - соответствующим образом направлен он на получение культурной автономии. На конкретном примере можно убедиться, как формулируется этот внутренний запрос, постулирующий принадлежность к региональной культуре, в первом номере «Сеанса». Приведем выдержку из интервью с главным редактором Мастерской первого фильма студии «Ленфильм» Юрием Павловым:

« - Раньше на «Ленфильме» делалось три дебюта. То есть было три объединения ив каждом- по дебюту. Теперь их все свели под одну крышу. Потому что это глупо, когда руководство ленинградскими дебютами осуществляется из Москвы.

-Ив чем ваше отличие от объединения «Дебют»?

-«Дебют», намой взгляд,- это такое уродливое образование, созданное несколько лет назад… Предполагалось, что там будут снимать люди, закончившие ВГИК или Высшие курсы, то есть уже с образованием. Люди со всей страны. Получалось, что ищут молодых людей сами студии, а в Москве только спускают разнарядки и дают деньги на картину. «Дебют» оказался еще одной чиновничьей инстанцией, малым Госкино.

Впрочем, месяца два мы тоже существовали под этой маркой, возили принятые нашим худсоветом сценарии в Москву на утверждение. Возникала странная ситуация: здесь сценарии обсуждают Герман, Сокуров, Аристов, Мамин, а там - худсовет из не слишком компетентной редактуры. Хотя фактически в его состав входят люди весьма уважаемые. Например, А. Смирнов, С. Соловьев, А. Плахов, Г. Чухрай… Нов наших обсуждениях, проходивших в «Дебюте», они не участвовали. Боюсь, в других - тоже». Савельев Д. Вверх по лестнице. Интервью с главным редактором Мастерской первого фильма студии Ленфильм Юрием Павловым // «Сеанс» №1, Ленинград, 1991.

Представитель ленинградской культуры выражает недоверие Москве и недовольство поведением ее элит, пренебрегающих обязанностями и делегирующих свои полномочия незаинтересованным и некомпетентным лицам. Павлов говорит о московской студии как о «чиновничьей инстанции», чьи представители мыслят в соответствующей логике. Здесь находит подтверждение также тезис об оппозиционной направленности культурного регионализма, когда внутри регионального творческого сообщества все «столичное» становится равнозначным «официальному» (в конечном счете - «официозному»), а различия в толковании творчества усиливаются вплоть до открытой конфронтации. «Ленинградское» благодаря сконструированной оппозиции маркируется и включается в традицию региональной репрезентации: не отрицая национальной принадлежности («быть феноменом русской культуры»), артефакты, созданные в Ленинграде, получают статус атрибутов данной культуры. Этот пример мы еще используем в дальнейшем при формулировании тезисов о конкретных особенностях ленинградского регионализма, идеологическим и биографическим продолжателем которого стал в 1991-м году журнал «Сеанс».

Культурный регионализм Петербурга целесообразно рассматривать, учитывая потерю городом столичного статуса в 1918-м году. И все же противостояние Москве как наиболее яркая и принципиальная форма выражение этой региональности показательно продолжает мифотворчество вокруг соперничества двух столиц, идея которого оплодотворяла русскую культуру в XVIII-XX веках.

2. Этапы формирования петербургского оппозиционного дискурса

Сравнительный петербургско-московский дискурс начал складываться в самом начале XVIII века, в условиях политического недоверия Петру I со стороны московских «сочувственников» царевны Софьи. Топоров В.Н. Петербург и «петербургский текст русской литературы» (введение в тему) // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Издательская группа «Прогресс» - «Культура», 1995. Петербург, спланированный как воплощение идеи «правильного города» Шубинский В. Город мертвых и город бессмертных. Об эволюции образов Петербурга и Москвы в русской культуре XVIII -- XX веков // «Новый мир», №4. М, 2000. , изначально вступает во внутренний спор с Москвой как с городом естественным, органическим. Петербург в этом контексте становился в глазах москвичей воплощением искусственного, неорганичного проекта, вызванного к жизни насильственной волей. По мере своего стремительного развития и вследствие статусной эволюции Петербург начинал восприниматься как все более опасный и дерзкий вызов Москве. Синдаловский Н. Античное совершенство питерской фразеологии // «Нева» №1, 2012. СПб.: Нева.

Город заявил о себе сначала как вторая, а затем и как первая столица. Две столицы не могли существовать в пропорции одинакового влияния на культурную, политическую, экономическую и социальную сферы государства. Каждая из них, отталкиваясь в построении своих ценностно-ориентированных координат от представлений другой, сформировала особую идентичность и мировоззренческую картину, культуру, выражавшуюся как в официальных, так и в бытовых практиках: «Поведенческое «древо» петербуржца и ролевой репертуар москвича были теми объектами наблюдения, в которых разница угадывалась наиболее легко. Московский щеголь и петербургский денди, барские слуги в Москве и лакеи чиновников в Петербурге, купец в московском ресторане и новоявленный «мильонщик» на Невском, «мадам» из модного магазина на Кузнецком мосту и приказчик в Гостином дворе, помещик-чудак из подмосковной усадьбы и петербургский дачник». Исупов К. Диалог столиц в историческом движении // Москва - Петербург: Pro et Contra. Диалог культур в истории национального самосознания. Антология. Спб.: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2000. С. 72-73.

С середины XVIII века московско-петербургский спор начинает оформляться в виде художественного жанра, чья сравнительная урбанистка отражает диалог столиц - интеллигенция обоих городов активно приобщается к форме «петербургского письма». Там же. С. 41. Именно в этих текстах начинают формироваться модусы «петербургского» и «московского». «Языки» (в широком смысле - и риторика, и наиболее тиражированные аргументы в пользу той или другой столицы, и стилистика выбранной манеры письма) Москвы и Петербурга становятся средствами идеологической, литературной, художественной - культурной полемики. «Принадлежность литератора, публициста, ученого к той или другой столице становится социальным знаком, ею характеризуется идеологическая направленность его творчества и даже тип патриотизма». Там же. С. 27. Под «типом патриотизма» следует понимать приверженность к «старомосковской» или «русско-европейской» традиции, взгляд на перспективы развития России.

В текстуально оформленном противостоянии «московский» и «петербургский» дискурсы - это разновидности политического, исторического и эстетического пафоса. Следствия этих закрепившихся моделей можно проследить вплоть до сегодняшнего дня, если предметом анализа становится спор публичных интеллектуалов о первенстве одного или другого города. Владимир Топоров отмечает в московском дискурсе XIX века «знак самолюбивого нежелания и несогласия на аутсайдерство», некую попытку «преодоления комплекса хотя бы частичной неполноценности»; петербургская позиция «в целом была высокомернее, насмешливее, предполагала свое преимущество в чем-то бесспорном и главном (впрочем, от высокомерия до комплекса иногда рукой подать)». Топоров В.Н. Петербург и «петербургский текст русской литературы» (введение в тему) // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Издательская группа «Прогресс» - «Культура», 1995.

Выбор, осуществляемый на оси «Москва/Петербург», в XIX веке становится выбором типа жизнетворчества - каждый полюс заключает в себе тип мировоззрения, форму культуры, стиль поведения.

В XX веке, с началом уже советского периода в истории России, дискурс соперничества Москвы и Петербурга (с 1914-го года - Петрограда, с 1924-го - Ленинграда) получает новое измерение и нетривиально продолжается. Революционный Петроград осознается как источник бесчувственной к человеку стихии, жители города становятся свидетелями крушения привычной исторической реальности. В этом контексте Петроград начинает связываться с областью ирреального. Изначальный миф о возникновении Петербурга трактуется с точки зрения призрачности, фантомности города, который видится как насмешка, «ухмылка императора над здравым смыслом» Исупов К. Указ.соч. С. 54., безумная, обреченная на неудачу попытка преодолеть стихию: «Это город, созданный вопреки Природе и находящийся в борьбе с нею, что дает двойную возможность интерпретации города как победы разума над стихиями, с одной стороны, и как извращенности естественного порядка, с другой. Вокруг имени такого города будут концентрироваться эсхатологические мифы, предсказания гибели, идея обреченности и торжества стихий будет неотделима от этого цикла городской мифологии». Лотман Ю.М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города // Лотман Ю. История и типология русской культуры. Будучи созданным из ничего, Петербург всегда являлся (в соответствии с уже мифологемой XX века) обманом, и вскоре должен погибнуть (выше уже упоминался зеркальный миф - эсхатологический, о гибели Петербурга). Апокалиптические контексты способствовали новому разворачиванию второго мифа: «Он вновь - Город гибели и обитель обреченных; пророчества о скорой гибели Невской столицы входят в моду, заполняют страницы ежедневной печати». Исупов К. Диалог столиц в историческом движении // Москва - Петербург: Pro et Contra. Диалог культур в истории национального самосознания. Антология. Спб.: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2000. С. 55. Ярчайшим примером художественного осмысления эсхатологического мифа в этот исторический момент стал роман Андрея Белого «Петербург»: «Петербургские улицы обладают несомненнейшим свойством: превращают в тени прохожих». Белый А. Петербург. М.: Терра - Книжный клуб, 2004. С. 69.

В условиях возрастающей проблематики способности Петрограда сохранить свою не только идентичность, но само существование в исторической перспективе, усиливается московская оппозиция: ее голос начинает звучать в риторике утешения и надежды на возрождение Петрограда. Исупов К. Указ.соч. С. 54. Москва по сравнению с «фантомным» Петербургом возвращает себе привлекательность почвенного, естественного города национальной жизнестойкости.

Что касается мифологии культуры, то именно в первой половине XX века - в среде петроградских и - позже - ленинградских символистов и акмеистов начинает складываться такая форма существования, как жизнетворчество - осуществляемый тип поведения, в котором быт обращается в театральную игру. Там же. С. 59. Это означает, помимо прочего, образование определенного количества более или менее четко зафиксированных моделей поведения (в творческой, политической, социальной сферах жизни), в том числе - по отношению к «вечному заклятому другу» - Москве. Владимир Топоров отмечает, что в русской литературе начала XX века мотив осмысленного преимущества (напр. культурного) Петрограда перед Москвой отступает перед неким иррациональным, эстетическим общим неприятием «московского» (примерами служат ранние письма А.Блока и В.Набокова). Топоров В.Н. Петербург и «петербургский текст русской литературы» (введение в тему) // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Издательская группа «Прогресс» - «Культура», 1995.

Когда же начинает формироваться уже сугубо «ленинградская» идентичность? Российский историк и петербургский краевед Лев Лурье связывает рождение «ленинградской» идентичности с 1930-ми годами (т.е. вторым десятилетием Советской России), когда родились первые ленинградские мифы - «кировский» и «ранний ждановский». Лурье Л. Пять мифов Петербурга. Осознавая свою уже однозначно второстепенную роль в официальной жизни Советской России, Ленинград производит новую доминирующую мифологическую ауру - советский Ленинград начинает приобретать статус города особой духовной культуры, выкристаллизовывается концепция «культурной столицы»: «город Мравинского, Товстоногова, Акимова, истинной культуры, самый рафинированный город СССР». Там же. В центре петербургского мифа оказывается культура, - как единственное, что может оберегать и спасать человека - теперь уже в Ленинграде как скрытом, полуподпольном наследнике петербургской культуры. Горелов О. И. Бродский и "ленинградская" поэзия: наследие Петербургского текста // Вестник молодых ученых ИвГУ. Прилож. к журналу "Вестник Ивановского гос-го ун-та". Вып. 10. Иваново, 2010. С. 141.

После Второй Мировой войны жители Ленинграда, пережившие беспрецедентный блокадный опыт, начинают переводить его из исторической в мифологическую сферу. Общность пережитого опыта выживания в блокадном городе, общность усвоенных и выработанных социальных норм и повседневных поведенческих практик способствовали формированию т.н. «субэтнического» самосознания ленинградцев. Шубинский В. Город мертвых и город бессмертных. Об эволюции образов Петербурга и Москвы в русской культуре XVIII -- XX веков // «Новый мир», №4. М, 2000. Особенную значимость обретает момент исключительности - к блокадному опыту невозможно приобщиться, его можно только пережить или унаследовать генетически (причем важен не сам факт генетического наследства, а осознание биологической преемственности социального опыта родителей). Ленинградская идентичность начинает осознаваться как региональная. Рабжаева М., Семенков В. Какая идентичность у жителей Санкт-Петербурга? // «Социологические исследования» № 3. М.: Институт социологии РАН, 2003. С. 85.

Причем осмысление происходит не только изнутри. Постановление оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах “Звезда” и “Ленинград”», Дело врачей, разгром Музея обороны Ленинграда и все «Ленинградское дело» - политические репрессии в отношении Ленинграда можно интерпретировать через оптику культурного регионализма: некоторые исследователи см. Шубинский В. Город мертвых и город бессмертных. Об эволюции образов Петербурга и Москвы в русской культуре XVIII -- XX веков // «Новый мир», №4. М, 2000; Лурье Л. Пять мифов Петербурга. связывают московскую официальную идеологическую политику в отношении Ленинграда с ощущением и предчувствием в этом региональном самосознании источника опасности, реализовавшемся позже в ленинградском диссидентстве и контркультуре. Стоит обратить внимание на включение дискурса преемственности, также полностью реализовавшимся в более позднее время - ленинградская идентичность выстраивалась как идентичность интеллектуалов, направленных в сторону утраченной элитарной культуры российской империи и одновременно противопоставлявшей себя официальной, официозной, идеологически окрашенной культуре советской страны. Рабжаева М., Семенков В. Какая идентичность у жителей Санкт-Петербурга? // «Социологические исследования» № 3. М.: Институт социологии РАН, 2003. С. 87. Отчасти именно рудименты петроградского и петербургского мифов считывались в столице политически опасными. С этими же опасениями связывается изменение статуса Петербурга после революции - из политического и (официально) культурного центра он становится для представителей власти периферией. Clark K. Petersburg: Crucible of Cultural Revolution. Harvard UP, 1995. P. 184.

Развернув тезис о ленинградской региональной идентичности, приведем цитату из статьи четвертого выпуска «Сеанса», в котором автор пытается дать определение феномену ленинградского кино: «Ленинградское кино могло и не быть. Что его спасло? Переезд советского правительства в Москву. Если бы не случилось это в1918году - город превратился бы в столицу советской империи. И все. И никакого ленинградского кино - как и неповторимой городской культуры - не было бы. Это судьба, наверное, но только удаленность от столицы позволила этому искусству сохранить себя. В отличие от московского имперского кино…». Ковалов О. Кино Ленинграда или ленинградское кино? // Журнал «Сеанс» №4. LES ALUMEES. Ленинград, 1991. «Сеанс» всеохватно наследует традиции, сформировавшейся в первые годы существования уже ленинградского феномена культурного регионализма: это оппозиционность столичному, официальному, идеологическому дискурсу; это констатация наличия индивидуальной региональной культурной и творческой обособленности (вспомним слова Александра Голутвы об «общем лице» ленинградского кинематографа), это та элитарность, которая позволяет «Сеансу» считать себя наследником «Кайе дю Синема» «Мы -- дети „Кайе“, но одновременно -- внуки русского авангарда» - Тарханов А. «Сеанс» или есть такие, которым это нравится // «Сеанс» №4. LES ALUMEES. Ленинград, 1991. и манифестировать чистый профессионализм и очищенное от идеологических рамок творчество. Отмеченная Топоровым позиция, предполагающая петербургское «преимущество в чем-то бесспорном и главном» Топоров В.Н. Петербург и «петербургский текст русской литературы» (введение в тему) // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Издательская группа «Прогресс» - «Культура», 1995. по сравнению со столицей, была принята «Сеансом» по отношению к московскому «Искусству кино».

Не менее важно последовательное закрепление «Сеансом» своей связи с существующей традицией неофициальной культуры. Для подтверждения этой связи или даже принадлежности следует обратиться к истории феномена ленинградской контркультуры и его смысловому и символическому значению для всей творческой ленинградской интеллигенции последних двух десятилетий XX века.

Петербургский поэт и критик Валерий Шубинский называет контркультуру Ленинграда «второй культурой», связывая ее возникновение - с внешней стороны - с социальными факторами (обилие безработицы становится причиной необходимости найти себя в городе для полубезработной интеллигенции), а с внутренней - с потребностью противопоставить себя московской культурной жизни. Шубинский В. Город мертвых и город бессмертных. Об эволюции образов Петербурга и Москвы в русской культуре XVIII -- XX веков // «Новый мир», №4. М, 2000. В этом же контексте он пишет о присущем ленинградской риторике оттенке высокомерия, который воспроизводился жителями города, имеющими габитус ленинградского интеллигента. «Город героического самиздата», квартирных выставок, диссидентских домов и контркультурных кафе создавал пространство для реализации стиля жизни, маргинального с точки зрения советского официального; практики ленинградцев «второй культуры» идентифицировались как оппонирующие доминирующей советской культуре.

Определенной формой коллективного протеста в Ленинграде стало посещение культового кафе «Сайгон», воплотившем в себе множество конструктов, присущих ленинградскому регионализму. «Непрекращающаяся забастовка советской интеллигентной молодежи против режима» Здравомыслова Е. Кафе «Сайгон» как общественное место // Гражданское общество на Европейском Севере: понятие и контекст. Материалы международного семинара (Санкт-Петербург, 18--19 января 1996) / Под ред. Здравомысловой Е., Хейккинен К. СПб.: ЦНСИ, 1996. С. 39., кафе «Сайгон» стало тем общественным пространством, в рамках которого богемный стиль саморепрезентации воспринимался нормой. «Сайгоновцы» противопоставляли свои жизненные проекты институционализированным советским карьерам, практикуя тот тип жизнетворчества, о котором говорилось выше в контексте fin de siecle и далее - первой четверти XX века, когда при символистах и их наследниках происходила театрализация жизненного мира петербургской богемы. подробнее о «Сайгоне» см.: Валиева Ю. (сост.) Сумерки Сайгона. СПб.: Zamizdat, 2009.

Наследственность, преемственность культуре «серебряного века» наиболее ярко выразилась в поэзии «поздних петербуржцев», которые являлись одной из главных составляющих ленинградской контркультуры. Предшественником и одним из зачинателей этой литературной волны (как и частым посетителем кафе «Сайгон») был Иосиф Бродский: «Поколение ленинградских поэтов - «детей войны», - к которому принадлежал и Бродский, свою поэтическую «родословную», «общей лирики ленту» вели как раз от культуры «серебряного века». <…> Так появился ленинградский андеграунд, в рамках которого начинал Бродский». Горелов О. И. Бродский и "ленинградская" поэзия: наследие Петербургского текста // Вестник молодых ученых ИвГУ. Прилож. к журналу "Вестник Ивановского гос-го ун-та". Вып. 10. Иваново, 2010. С. 142. Оформившись с началом истории Ленинграда как элитарно-оппозиционный проект, ленинградский регионализм возвел «петербуржскую» культурность и петербургский миф в культы, признание которых становилось чуть ли не главным определяющим фактором принадлежности к ленинградской идентичности: «Л. Лурье замечает, что от Ахматовой, Оцупа, Агнивцева с их “блистательным Санкт-Петербургом, городом сладчайшего сна...” до Бродского и Митьков петербургский миф “становится ядром петербургского регионализма”» цит. по: Рабжаева М., Семенков В. Какая идентичность у жителей Санкт-Петербурга? // «Социологические исследования» № 3. М.: Институт социологии РАН, 2003. С. 87..

И художественная группа «Митьки», и знаковая для Ленинграда фигура Иосифа Бродского - оба феномена способствовали опознанию ленинградской контркультурной идентичности на разных этапах ее становления, оба отчетливо репрезентируют ленинградскую региональную культуру: «Вряд ли вызывает сомнение тот факт, что митькам удалось создать художественный язык, и этот язык не случайно стал знаковым для Санкт-Петербурга в том плане, что позволяет с уверенностью судить о них как о специфически петербургском творческом сообществе. Митьки не могли возникнуть нигде, кроме Санкт-Петербурга». Дамберг С., Семенков В. Провинциальный город Санкт-Петербург: символический капитал в мире искусства // Журнал социологии и социальной антропологии, Т. III, № 3. СПб.: Издательство Фонда «Интерсоцис», 2000. С. 180. Тем символичнее и показательнее является тот факт, что первый номер «Сеанса» заканчивается интервью главного редактора Любови Аркус с Иосифом Бродским, а четвертый содержит в себе два обширных материала об истории и деятельности «Митьков». Представляется, что включение в текст киноведческого журнала материалов о ленинградской контркультуре является осознанным продуцированием авторами «Сеанса» кода идентичности, который принципиально важен для производства символического капитала. Научный сотрудник Центра независимых социологических исследований Санкт-Петербурга Сергей Дамберг, опираясь на социологические изыскания Пьера Бурдье, называет код идентичности матрицей, исходной формулой и скелетом, вокруг которого начинает выстраиваться символический капитал. Там же. С.173 Намерение воспроизводить символический капитал можно обнаружить в предваряющей уже первый номер журнала заметке Александра Голутвы: «Остается поделиться мечтой. Пройдет время, и в словарях, может быть, появится запись: «Сеанс» - <…> один из наиболее популярных кинематографических журналов страны. Год рождения - 1990». «Сеанс» №1. Ленинград, 1990.

Петербургский литературовед и критик Андрей Арьев в статье, посвященной поэтической антологии «Поздние петербуржцы» Поздние петербуржцы: поэтическая антология / Сост. Топоров В., Максимов М. СПб.: Европейский Дом, 1995. , комментирует позицию ее составителя следующим образом: «Виктор Топоров, критик хоть и уязвленный (ибо тоже «позднепетербуржский»), но прямоговорящий, достоинство антологии видит в следующем: «Это автопортрет современного интеллигента в интерьере отечественной истории и культуры». Ключевое слово этой фразы - «интеллигент». Питерский «маленький человек» - это и есть российский интеллигент, тип личности, выработанный Петербургским периодом русской истории и оставшийся за него представительствовать до нынешнего дня». Арьев А. Свидание после развода // М.: «Новый мир», №1, 1996. Возвращаясь к концепции региональной культуры, стоит вспомнить, что ее специфичность выражается в конструировании особой формы существования, опирающейся на историческую традицию данного региона, которая формирует определенную систему ценностей и производит особый тип личности. Можно ли говорить о «ленинградском интеллигенте» как об особенном типе личности, транслирующем ленинградский культурный регионализм?

Обратимся к Дамбергу: «Речь не о том, что в Москве не было интеллигенции, а об идеологии конкретного сообщества, о том, как оно само понимает себя. Интеллигентность Москвы имела иной характер: она не была столь знаковой, как в Ленинграде. В Ленинграде интеллигентность была тем, чем нельзя поступиться». Дамберг С., Семенков В. Провинциальный город Санкт-Петербург: символический капитал в мире искусства // Журнал социологии и социальной антропологии, Т. III, № 3. СПб.: Издательство Фонда «Интерсоцис», 2000. С. 176. В этой идеологеме, ретранслируемой исследователем, виден след подмены, чей механизм чрезвычайно характерен для опытов самоописания, внутренней рефлексии. Интеллигентности начинают приписываться степени сравнения, вдобавок, она превращается в некоторый принцип регионального поведения и даже в инструмент принятия решений. Можно констатировать идейное и смысловое продолжение традиции раннего ленинградского регионального самосознания в позднейшей ленинградской контркультуре, с которой биографически связано первое поколение авторов и редакторов журнала «Сеанс».

Причисление авторов «Сеанса» к «поздним петербуржцам» может также основываться на близости мировоззренческих установок: так же, как и ленинградские поэты, авторы журнала постулируют превосходство «вечных ценностей» - «истинного» искусства, критики как формы творчества, преобладания эстетического над идеологическим. Литературные «поздние петербуржцы» демонстрируют такое же презрение к поэзии московской, пропитанной столичным пафосом и нечувствительной к проблеме частного существования, какое редакция «Сеанса» питает к московской критике, ставшей полем для политической дискуссии: «Нетерпимость «поздних петербуржцев» бывает пожестче нетерпимости властных структур». Арьев А. Свидание после развода // М.: «Новый мир», №1, 1996.

Все вышесказанное позволяет зафиксировать принадлежность авторов журнала «Сеанс» региональной ленинградской культуре, транслирующей закрепленные паттерны определенного самосознания. Вследствие наличия этого метаязыка «петербургского текста» в самоидентификации можно говорить о последовательно тенденциозной концептуализации ленинградской кинематографической традиции в материалах журнала «Сеанс».

культурный самосознание дискурс петербургский

Литература

1. 90-е. Кино, которое мы потеряли / Сост. Малюкова Л. М.: Зебра Е, 2007.

2. Арьев А. Свидание после развода // М.: «Новый мир», №1, 1996.

3. Герман М., Елисеев Н., Ковалова А. Петербург как кино. СПб.: Редакция «Сеанс», 2011.

4. Горелов О.И. Бродский и «ленинградская» поэзия: наследие Петербургского текста // Вестник молодых ученых ИвГУ. Прилож. к журналу «Вестник Ивановского государственного университета». Вып.10. Иваново, 2010. С. 140-142.

5. Дамберг С., Семенков В. Провинциальный город Санкт-Петербург: символический капитал в мире искусства // Журнал социологии и социальной антропологии, Т. III, № 3. СПб.: Издательство Фонда «Интерсоцис», 2000. С. 167-182.

6. Здравомыслова Е. Кафе «Сайгон» как общественное место // Гражданское общество на Европейском Севере: понятие и контекст. Материалы международного семинара (Санкт-Петербург, 18-19 января 1996) / Под ред. Здравомысловой Е., Хейккинен К. СПб.: ЦНСИ, 1996. С. 37-41.

7. Здравомыслова Е. Ленинградский «Сайгон» - пространство негативной свободы // НЛО №100, М., 2009

8. Исупов К. Диалог столиц в историческом движении // Москва - Петербург: Pro et Contra. Диалог культур в истории национального самосознания. Антология. Спб.: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2000. С. 6-78.

9. Кондаков И. Русская культура: Краткий очерк истории и теории. М.: Книжный дом "Университет" (КДУ), 1998.

Размещено на Allbest.ru