Семейные отношения и быт Ставропольской губернии во второй половине XIX – начале XX вв.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Семейные отношения и быт Ставропольской губернии во второй половине XIX - начале XX вв.

1. Отношения родителей и детей в семьях жителей Ставрополья во второй половине XIX - начале XX вв.

1.1 Взаимодействие поколений в семьях сельского населения Ставрополья (вторая половина XIX - начало XX века)

История семейной повседневности стала одним из активно осваиваемых исследователями направлений новой социальной истории. Возникновение этого сегмента в контексте российского исторического знания спровоцировало переход в исследовательских практиках историков от линейного описания событий к изучению структур человеческого повседневного бытия в контексте этих событий.

Изучение повседневности в рамках новой локальной истории способствует более успешной реализации этой задачи. Формируя особый комплекс источников, который приближает историка к обывателю в определенном месте и в определенное время, локальное измерение делает исследовательский труд более антропоцентричным. Однако сосредоточение на человеке в конкретном хронотопе не препятствует видению общего контекста - регионального и общероссийского.

Поликультурность Северного Кавказа спровоцировала некоторый дисбаланс в комплексе исследований, прямо или косвенно связанных с семейной повседневностью. В большинстве случаев они посвящены традициям семейно-брачных отношений горских и кочевых народов региона. Внутрисемейное пространство славянского населения Северного Кавказа - как городского, так и сельского, в исследовательских практиках историков и рассматривается преимущественно в контексте исследований по различным аспектам истории: культурной, хозяйственной, правовой и т.д. Вторая половина XIX - начало XX в. - период новых реалий в различных сферах жизни российского общества, в том числе в семейной повседневности всех сословий. Формировались новые принципы конструирования внутрисемейного пространства. С разной степенью интенсивности этот процесс протекал в различных сословиях и регионах империи. Наиболее консервативным в этом отношении оказывалось сельское население, и, тем не менее, либерализация межличностных отношений в семье затронула и его.

Внутрисемейное пространство селян характеризовалось жесткостью иерархии, которая формировала определенные поведенческие стратегии во взаимоотношениях родителей и детей. Большая сельская семья представляла собой уменьшенную копию общины. В ней воспроизводились патриархальные отношения с присущим им авторитаризмом, общностью имущества и двора. Отношения строились на безоговорочном подчинении младших членов семьи старшим, власть хозяина над домочадцами была абсолютной. В жизни неразделенных семей наглядно прослеживалась преемственность поколений, непосредственность в передаче опыта от отцов к детям. Глава двора стремился оградить семейную повседневность от всего, что могло бы нарушить привычный уклад, изменить традиции, ослабить его власть. Поэтому домохозяин в такой семье противился обучению своих детей, неохотно отпускал сыновей в дальний промысел, старался не допустить выдела.

На формирование коммуникаций между поколениями в семьях крестьян и казаков оказывал влияние целый ряд факторов: сельская трудовая повседневность, традиции, религиозные нормы, «прозрачность» границ внутрисемейного пространства для всей общины. В таких условиях закономерным было беспрекословное повиновение младших членов семьи старшим, особенно главе семьи.

Сложности внутрисемейных коллизий напрямую влияли на судьбы детей. Такой тривиальный герой народных сказок, как злая мачеха, имел прообразы в реальной жизни. В одной из заметок газеты «Северный Кавказ» можно прочитать о десятилетнем мальчике из села Баранникова Медвеженского уезда, которого в степи едва не загрызли собаки. Нашедшим его чабанам он рассказал, что по настоянию второбрачной жены отца он был отдан в наем в одну из станиц Кубанской области. Работодатель отправил его на целое лето в степь пасти волов и практически не кормил, поэтому мальчик сбежал домой. Автор этой заметки, красноречиво озаглавленной «Язвы деревни», подводя итоги, отметил распространенность подобных явлений в сельской действительности.

Насилию могли подвергаться дети не только за пределами семьи. Вновь обратившись к периодике, можно обнаружить порой жуткие эпизоды из частной жизни селян. В 1911 г. за истязание мальчика Ваньки была осуждена на три месяца ареста его мачеха, крестьянка села Безопасного. Это была обыкновенная молодая крестьянка с «отпечатком изнеможенности, забитости и слепой покорности судьбе».

Автор заметки, Н. Сербский в ней увидел не истязательницу, а женщину-рабу. Он сетовал по поводу частоты подобных случаев. В своем материале автор отразил особенность отношения современного ему социума к проблеме домашнего насилия над детьми: «Если есть общества покровительства животным, почему нет общества защиты детей. Наказавши бабу, ведь мы её ни чему не научили, не перекроили».

Положение младших членов сельской семьи было подчиненным независимо от их возраста и семейного статуса. Когда речь идет о взаимоотношениях поколений внутри семейного микросоциума, целесообразно акцентировать внимание на межличностных отношениях родителей и сыновей. Дочери рано выходили замуж и попадали в подчинение мужа и его родителей. Вступление в брак сына ничего для него не меняло, даже женатые сыновья должны были беспрекословно повиноваться родительской власти, к чему их обязывали традиция, светские и церковный законы.

Внутрисемейное пространство было прочно влито в общинное, поэтому приватное и публичное могли переходить в друг друга. Вообще приватность в крестьянском и казачьем социуме не подразумевала индивидуализации. В данном случае более уместно говорить о феномене «семейной приватности», которая не была абсолютной, поэтому все семейные неурядицы быстро становились достоянием общественности. Следовательно, поведение членов семьи регулировалось открытостью внутрисемейного пространства для постороннего взгляда, что дисциплинировало и заставляло максимально соответствовать своей семейной роли, в том числе отца, матери, сына и дочери. Современники отмечали положительные стороны патриархального уклада. Естественной заботой всех родителей является благо детей, но представления о нем отражают особенности окружающей действительности. Для главы семьи поддержание жесткой половозрастной иерархии было средством достижения главной цели всех родителей - благополучия детей. Как правило, в такой семье не было нуждающихся. Внутрисемейная специализация труда и половозрастная субординация способствовали материальному благополучию каждого члена семьи. Как писал Е. Передельский, «…член большой семьи не знает, что откуда берется, и куда употребляется…». Этот вид семьи в большей степени соответствовал требованиям сельской жизни.

Изменения в социально-экономическом и общественном развитии Российской империи - как в городской, так и в сельской семье - затронули содержание межпоколенных связей. В целом, черты патриархального быта сохранялись в течение всего рассматриваемого периода в семейном укладе казаков и крестьян. Тем не менее определенная тенденция к гуманизации внутрисемейного пространства присутствовала.

В последней трети XIX - начале XX в. власть главы семьи над домочадцами ослабевала. При уменьшении семьи возрастало значение каждого отдельного фигуранта. При этом падал авторитет отцовской власти, что констатировалось современниками. Большинство сходилось во мнении, что разделы экономически невыгодны. Как правило, зажиточные сельские семьи были большими. Необеспеченность, и даже бедность грозила малым семьям. Дети оставались с родителями только при условии, что те не могли себя прокормить в силу преклонного возраста, и то оставалась семья одного сына. Его братья предпочитали самостоятельность, если предоставлялась такая возможность. Урон экономическому благополучию семьи от разделов также отмечался современниками. Констатируя растущую динамику в общем крестьянском экономическом расстройстве, другие полагали, что экономический упадок не был следствием разделов, а как раз наоборот, был первопричиной. Сложившаяся ситуация во взаимоотношениях поколений отличалась противоречивостью. При непосредственном общении родителей и детей все чаще возникало взаимное неприятие качества исполнения семейных ролей. Социологи семьи полагают, что для нормальной и бесконфликтной организации внутрисемейного пространства необходимо совпадение представлений о выполняемых ролях, и чем больше поле совпадения, тем больше взаимопонимания и совместимости. Особенностью изучаемого периода стало уменьшение этой самой зоны совпадения во взаимоотношениях родителей и детей. Система семейных ценностей в рассматриваемый период находилась в состоянии трансформации, поэтому возникали несовпадения и противоречия. Личная родительская власть поддерживалась законом и традицией, при этом окружающая реальность вызвала к жизни сепаратистские устремления у представителей младшего поколения.

Наиболее рельефно эти тенденции просматриваются в конфликтных ситуациях. Требования каждого из участников конфликта отражают, с одной стороны, самоидентификацию представителей своего поколения в семейном микросоциуме, а с другой - понимание оптимального исполнения семейных ролей представителями противоположной стороны.

В 1890 г. казак станицы Ассинской М. Колесниченко обратился к атаману Сунженского отдела с просьбой принудить его старшего сына Василия жить в одном доме с отцом и присматривать за ним по причине преклонного возраста и слабого здоровья.

Интересно то обстоятельство, что интересы Василия отстаивала жена Лукерия, прошение которой имеется в материалах дела. Вмешательство невестки в межличностные отношения отца и сына - это тоже своего рода признак либерализации мышления и поведенческих стратегий младшего поколения. Она обвиняла свекра в том, что он сам неоднократно выгонял их из дому, вынуждая поселиться у её отца, казака И. Сосова. Кстати, это обстоятельство вызвало крайнее негодование М. Колесниченко, он требовал наказать И. Сосова за подстрекательство сына к неповиновению отцу.

Самоидентификация М. Колесниченко отражает не только его отцовские права, но и обязанности. Он требовал принудить сына вернуть лошадь и обмундирование, купленные для него тестем, а также уплатить необходимую сумму за проживание в его доме. Он отметил в своем прошении: «Я в этом не нуждался, чтобы сына моего справляли люди, и чтобы он жил у них четыре месяца».

В данном случае речь идет не только о признании своих родительских обязанностей перед детьми. Факт материального обеспечения посторонним человеком означал несанкционированное отцом вмешательство в его отношения с сыном, а также попрание его родительской власти. Атаман Сунженского отдела приказал В. Колесниченко жить с отцом мирно, в противном случае ему с женой грозила тюрьма. Отцу же было предложено в воспитательных целях выпороть сына.

В очередной раз можно убедиться в условности границы между сферами публичного и приватного. Конфликт был открыт для общественности, в него оказались вовлечены станичный атаман и атаман отдела, принявшие сторону отца.

Таким образом, в сельской местности Северного Кавказа (как в казачьей, так и в крестьянской семье, сохранялась патриархальная модель взаимодействия поколений внутри семьи. Воспитательные практики в отношении ребенка по-прежнему были гендерно ориентированы и имели сугубо трудовую направленность. Процесс социализации ребенка не предполагал плавности перехода из мира детства во взрослую жизнь, он происходил резко и в довольно раннем возрасте. Духовная составляющая воспитания в сельской местности в подавляющем большинстве семей была сведена к минимуму и, как правило, заключалась в привитии основ христианского вероучения и обряда, немногие зажиточные семьи стремились дать образование своим сыновьям, еще реже дочерям. Взаимодействие родителей и уже взрослых детей в пространстве одной семьи основывалось на беспрекословном повиновении младших старшим. Даже статус сыновей при главенстве отца в семье по мере взросления практически не менялся, материально и эмоционально они были зависимы. Тем не менее в рамках этой модели взаимодействия родителей и детей в пореформенный период стали появляться, а в начале XX в. усиливаться, элементы либерализации отношений между представителями разных поколений. Культура детства в крестьянской и казачьей семье к концу изучаемого периода практически не изменилась, а вот межпоколенная связь претерпела изменения. Во многих семьях этот процесс проявлялся в виде конфликтов, его индикатором стало ускорение семейных разделов, как в казачьей, так и в крестьянской среде, а также количественный рост малых семей. Властьродителей над взрослыми детьми значительно ослабла, и зачастую эта свобода доходила до полного пренебрежения родительским авторитетом. Противоречивость и переходность эпохи доказывается наличием обратных ситуаций, когда родительская власть отличалась крайним деспотизмом.

Связь поколений в границах семейного микросоциума - один из главных элементов семейной повседневности. Жесткость внутрисемейной иерархии сельской семьи диктовала определенные поведенческие стратегии во взаимоотношениях родителей и детей. В ней воспроизводились патриархальные отношения с присущим им авторитаризмом, общностью имущества и двора. В жизни неразделенных семей наглядно прослеживалась преемственность поколений, непосредственность в передаче опыта от отцов к детям. Глава двора стремился оградить семейную повседневность от всего, что могло бы нарушить привычный уклад, изменить традиции, ослабить его власть. Поэтому домохозяин в такой семье противился обучению своих детей, неохотно отпускал сыновей в дальний промысел, старался не допустить выдела.

Специфика аграрного труда обуславливала форму и содержание межличностных отношений в семье, в том числе между родителями и детьми. Тяжелая трудовая повседневность формировала образ жизни и характер взаимоотношений всех членов семьи. Кроме того, на семейные отношения крестьян и казаков влияла «прозрачность» границ внутрисемейного пространства для всей общины. Немаловажным фактором были традиции и религиозные нормы, давившие на сознание селян и требовавшие беспрекословного повиновения младших членов семьи старшим, особенно главе семьи.

Почитание Бога и старшего - вот, пожалуй, основное нравственное начало, прививаемое ребенку с детства. В мировоззрении сельского жителя было сильно религиозные христианские доминанты, поэтому дети, еще не умея говорить, уже умели креститься. С максимально возможного раннего возраста их приучали читать молитвы и регулярно посещать церковные богослужения. На раннем этапе основы православного вероучения прививала мать, но, как правило, религиозное воспитание заключалось в привитии ребенку обрядовой стороны православия.

В воспитательных практиках крестьян превалировало трудовое начало. Дети в этом отношении не отделялись от мира взрослых, и с ранних лет принимали участие в хозяйственной жизни. Применительно к детской повседневности станицы Благодарной Ставропольской губернии П. Семенов называет возраст четыре года, именно в этот период ребенок начинал вовлекаться в трудовую повседневность. Половозрастное разделение труда обуславливало гендерную направленность воспитания. Это значит, что детям с максимально раннего возраста, в среднем с семи лет, прививались навыки трудовых операций, выполняемых в соответствии с половой принадлежностью. Как и в городской семье, социализация ребенка определялась традиционными представлениями о месте мужчины и женщины в семье и обществе.

Если проиллюстрировать гендерную составляющую в формировании личности ребенка, то воспитательный процесс протекал приблизительно следующим образом: «…взрослый мужчина управляет плугом, семилеток сидит на ярме и погоняет быков… семилетняя девочка сидит, забившись в какой-нибудь в уголок в избе, и нянчит ребенка…». Пожалуй, этот возраст в сельской семье и был верхней границей детства, после которой ребенок постепенно инкорпорировался во взрослую часть внутрисемейного пространства. Как отмечают современники, образ жизни детей мало чем отличался от взрослых. Поэтапно они вовлекались в хозяйственную жизнь семьи, и по мере взросления происходил переход от простых к более сложным трудовым операциям. Существовавшее в семье половозрастное разделение труда воспитывало чувство личной ответственности, каждый член семьи в любом возрасте был обязан выполнять свой участок работы.

Зыбкость границ между миром взрослых и детей объясняется не только тяготами трудовой повседневности, но и жилищными условиями сельских семей. Как правило, у крестьян дома были небольшие - одна, реже две комнаты. Поэтому ребенок непроизвольно впитывал ценности взрослой жизни, которые зачастую были деструктивны для детской психики. С другой стороны, взрослые привыкали к постоянному присутствию детей, и практически не разграничивали поведение на допустимое при детях и возможное в их отсутствие. В присутствии ребенка взрослые говорят между собою, не стесняясь, таких речей, которые не могут послужить ребенку пользу. Подражая взрослым, дети перенимали вредные и даже пагубные привычки, например, употребление алкоголя.

Пребывание в семье в качестве ребенка, таким образом, было непродолжительным. В сельской семье в рассматриваемый нами период положение детей было аналогичным тому, о котором писал Ф. Арьес в контексте европейской истории: «старое традиционное общество плохо представляло себе ребенка и еще хуже подростка или юношу. Продолжительность детства была сведена к самому хрупкому его периоду, когда еще маленький человечек еще не может обходиться без посторонней помощи. Очень рано едва окрепнув физически, ребенок смешивался со взрослыми, разделяя с ними работу и игру».

Довольно распространенной практикой в крестьянской и в казачьей среде была отдача детей в наем. Мальчики, как правило, пасли скот, а девочек нанимали в качестве нянек. Не всегда для детей это имело благоприятные последствия. Их вынуждали много работать, могли плохо кормить и регулярно подвергать телесным наказаниям. В северокавказской прессе можно встретить сообщения о подобных случаях. В 1866 году пропал, отданный в наем пасти скот сын крестьянина с. Белой Глины. А вот пример из казачьей среды. Казак станицы Воровсколеской отдал внаем свою младшую десятилетнюю дочь Ганну. По договоренности она должна была следить за детьми. Хозяин же заставил ее пасти скот и полоть просо одновременно. Девочка упустила волов, и они повредили соседское поле. За этот проступок она была избита наемщиком, а когда вернулась домой, отец прогнал ее обратно.

В местной печати приходиться встречать заметки о гибели маленьких детей из-за отсутствия присмотра. По описаниям современников маршрут прогулок маленького ребенка, который только недавно научился ходить, никак не контролировался родителями. Например, в 1867 году в яме на огороде утонула двухлетняя дочь крестьянина Сухой Буйволы Пятигорского уезда Тита Пиляева. Годом ранее также погибла дочь крестьянина села Новогеоргиевского Козлитина.

В начале XX века в провинциальной прессе, стали публиковаться материалы не просто информирующие о несчастном случае с ребенком, но и признающие отсутствие должного присмотра за детьми. Сложности положения детей в сельской местности, частая детская смертность в деревне стали осознаваться как социальная проблема в масштабах региона. Все эти случаи не означают нелюбовь и полное отсутствие заботы о детях, скорее всего здесь уместно говорить о так называемом «любящем небрежении», которое было распространено в Древней Руси, и было устойчиво в сельской семье в изучаемый нами период.

Частые случаи детской смертности объясняли относительное спокойствие родителей потерявших ребенка. Это внутрисемейное событие протекало непримечательно для окружающих. Приблизительно так, как описал П.А. Востриков: «…поплачет немного мать, затем сосед возьмет гробик под мышку, отнесет на кладбище, а на могилке поставят небольшой деревянный крестик, чтобы не забыть места могилки. Дома мать устроит небольшие поминки, куда приглашаются дети, и дело с концом».

Стойкость восприятия детской смерти существовала под влиянием еще одного фактора - религиозного. Если бесплодие считалось большим несчастьем, и характерным было высказывание «Бог не дал», то в отношении смерти ребенка вполне применима фраза «Бог дал, Бог взял». Православие, поддерживавшее авторитет старшего, учившее покорности и смирению перед властью, прививало смирение и перед ударами судьбы.

В сельском социокультурном пространстве особняком располагались семьи местной интеллигенции, в которых общение между родителями и детьми носило качественно иной характер. Отсутствие таких доминант как большая патриархальная семья и тяжелый сельскохозяйственный труд обуславливало особый тип детства. Ребенок был центром семьи, его благополучие физическое и духовной имело решающее значение для родителей, детям старались дать образование. К этой категории принадлежала семья священника села Летницкого Вячеслава Запорожцева. Воспоминания его дочери Марии, ученицы Ольгинской гимназии, содержат ее рефлексию по поводу собственного детства уже в зрелом возрасте. Взаимная эмоциональная привязанность родителей и детей несомненна. При этом она открыто демонстрировалась как детьми, так и родителями, в том числе и отцом. Поведенческие стратегии отца и дочери в отношении друг друга аналогичны семье Ивановых.

В семье брата Вячеслава Ивана, тоже священника, женившегося на казачке Матрене, обнаруживаем совершенно иное отношение к ребенку: «Дети были частыми, но плохо ухоженными». Автор воспоминаний отмечает, что внешне семья была дружной, но по мере взросления дети тяготились жестким контролем, и даже деспотизмом со стороны матери, поэтому стремились покинуть родительский дом, что в этот период было распространенным явлением в крестьянской и казачьей среде. Эпизод, посвященный семье Ивана и Матрены Запорожцевых, являет пример межкультурной коммуникации во внутрисемейном пространстве. Во взаимоотношениях поколений решающую роль здесь сыграли элементы культуры, носителем которых была женщина.

Таким образом, период детства в контексте повседневности сельской семьи был крайне непродолжительным, при этом граница между миром детей и взрослых была зыбкой. Содержание воспитательные практик, как в казачьей, так и крестьянской семье было выработано под влиянием трудовой повседневности, которая способствовала существенному уменьшению границ детства. При формировании образа детства в сознании сельского жителя имел большое значение религиозный фактор.

2. Культура и быт Ставрополья во второй половине XIX - начале XX веков

2.1 Культурная жизнь и просвещение на Ставрополье во второй половине XIX - начале XX веков

В 40-50-е гг. тон в общественной и культурной жизни края задавал Ставрополь. К тому времени в губернском центре сложились свои очаги русской культуры - первый на Северном Кавказе театр, публичная библиотека, училища, мужская гимназия, появились первые печатные издания.

Театральное искусство провинциальной России развивалось в трудных условиях. Мысль о создании театра в Ставрополе возникла в 1841 г., а к 1842 г. было уже построено для него помещение, правда, во многом походившее на лубочный балаган. Первым содержателем театральной группы был губернский секретарь Г.П. Яценко. Спектакли начались в 1843 г., но в первые два года они большого успеха не имели, и вскоре Яценко оказался не состоятельным.

Тем не менее, театр пользовался широкой известностью. Через два года местный купец И. Ганиловский выстроил здание, которое, как писали современники, «может поспорить с многими театрами наших лучших губернских городов».

Кавказская администрация весною 1845 г. возбудила вопрос об устройстве постоянного русского театра в Тифлисе. В связи с этим по предложению администрации содержателем ставропольского театра, харьковским мещанином И. Дрейсигом был заключен контракт «для театральных представлений» в Тифлисе силами ставропольской труппы. Контракт был подписан «директорами Тифлисского театра», среди которых был князь, генерал-лейтенант русской армии Александр Чавчавадзе - известный грузинский поэт и общественный деятель.

В 1846 г. в Ставрополь прибыла из Киевской губернии русская труппа известного тогда актера и антрепренера К.М. Зелинского. Спектакли этой труппы пользовались большим успехом, их высоко ценили не только провинциальные зрители, но и столичные критики. Украшением труппы был лучших провинциальный трагик Н.Х. Рыбаков, ученик великого Мочалова, а также актеры А.А. Алексеев, П.Г. Рыбакова.

В репертуаре этого года имелось более двухсот драм, комедий, водевилей. Ставили «Гамлета» Шекспира, «Разбойников» Шиллера, «Горе от ума» Грибоедова, «Ревизора» Гоголя. В течении трех лет Н.Х. Рыбаков сыграл на сцене Ставропольского театра свои лучшие роли: Гамлета в одноименной трагедии Шекспира и Карла Мора в «Разбойниках» Шиллера. Поборник демократического искусства А.А. Алексеев в те же годы с блеском выступил перед ставропольскими зрителями в роли Фамусова в комедии «Горе от ума» и Хлестакова в «Ревизоре».

Царский наместник на Кавказе князь М.С. Воронцов, учитывая успехи ставропольского театра, назначил ему ежегодную дотацию в 1200 руб. Ставрополь стал одним из театральных городов России. Здесь была не столь жесткая, как в центре, цензура, поэтому сюда стремились лучшие актеры и режиссеры. Здесь выступал знаменитый актер, выдающийся комедийный актер В.И. Живокини. Считалось, что если актер прошел у зрителей Ставрополя, он смело может играть в любом городе страны. Вот как писал в своих воспоминаниях о театральной жизни середины XIX в. известный актер Н.Н. Синельников: «Молодой актер, по обычаю того времени, стремился хоть один сезон прослужить в ставропольском театре. Публика этого города сыздавна имела репутацию понимающей, любящей театр и очень требовательной.

В прежние времена Ставрополь был населен бывшими петербургскими светскими людьми. Это были те офицеры гвардии, которых ссылали на Кавказ, часто разжалованными в солдаты. Они затем снова получали офицерский чин, но без права возвращения в столицу. Вот эти-то аристократы поселились в Ставрополе, и единственным их развлечением был театр. Для этого небольшого городка антрепренер составлял дорогую хорошую труппу, получая на покрытие расходов от местных богачей аристократов субсидию» В 60-70-е гг. ставропольский театр был первым на Кавказе. В ставропольском театре пользовались успехом пьесы Чехова, особенно «Вишневый сад» и «Дядя Ваня». Шли так же драмы Шекспира и комедии А.Н. Островского. По своему репертуару, а порой и по профессиональному мастерству актеров, губернский театр не отставал от столичных.

В 1910 г. театр получил новое здание, которое было построено на средства крупного купца и промышленника Меснянкина и его брата. Здание это получило название «Пассаж». Сообщения о театральных постановках регулярно печатались в местных газетах, особенно в «Северном Кавказе».

Приезжали с гастролями и драматические актеры. В ставропольском театре с успехом выступали актриса Малого театра Г.Н. Федотова.

Кавказ играл большую роль и в музыкальной жизни страны. Горские напевы вдохновляли российских музыкантов. Важно отметить, что в здании театра проходили вечера музыки. Они пленяли М.И. Глинку, А.А. Алябьева, М.А. Балакирева, возглавляющего «Могучую кучку», куда кроме него входили такие великие композиторы, как М.П. Мусоргский, А.П. Боролин, Н.А. Римский-Корсаков. Они были представителями нового течения в русской музыкальной культуре, использовавшего народные напевы и фольклор в произведениях «высоких» жанров. Вот почему для Балакирева, как и для многих других музыкантов, Кавказ был источником вдохновения. Он восторгался черкесским костюмом, своеобразными ритмами и мелодикой горской музыки.

Близки и дороги были кавказские места величайшему музыканту XX в. С. Рахманинову. В Кисловодской филармонии храниться рояль, на котором Рахманинов играл в свой последний приезд на Кавказ.

В Ставрополе в начале XX в. жил композитор и хормейстер В.Д. Беневский. В период русско-японской войны он откликнулся на тяжелые поражения русского флота песней «Плещут холодные волны» на мотив песни «Варяг», которая тоже стала народной.

В Ставрополе начал функционировать и другой культурный центр, и очаг просвещения - публичная библиотека. В 1839 г. в Ставрополе открылась небольшая частная библиотека купца Челахова, но в ней было мало интересных и полезных книг.

Позже в 1852 г. появляется публичная библиотека. Вначале фонд ее составлял всего 600 книг, однако там были прижизненные издания Пушкина, Лермонтова, Гоголя. Библиотека выписывала 46 наименований периодики, среди них известные журналы «Отечественные записки», «Вестник Европы», «Всемирный путешественник», «Русский вестник» и др. Читатели - действительные члены библиотеки - за право пользования книгами вносили: состоящие на службе - по одному проценту от получаемого жалования; а купцы и прочие лица - по семи рублей серебром в год. Однако без ежегодных субсидий от городской Думы библиотека развиваться не могла, и ее становление обеспечивалось поддержкой местной власти.

Библиотека духовной семинарии в Ставрополе стала основой для созданного в советское время педагогического института (бывший Ставропольский государственный университет, ныне Севоро-Кавказский федеральный университет). В этой библиотеки храняться ценнейшие редкие издания старинных книг, особенно местных кавказских периодических изданий и журналов.

Сельские школы имели, разумеется, библиотеки с более скромными фондами. Часто учеников снабжали литературой учителя, которые не жалели денег из своих скромных зарплат на приобретение книг.

В конце XIX в. в Ставрополе было пять массовых библиотек. Одну из них - бесплатную народную библиотеку им. В.Г. Белинского - открыло «Общество для содействия распространению народного образования» в г. Ставрополе.

Торговлей книг занимались две лавки и четыре книжных магазина. Имелись в Ставрополе и свои типографии, выпускавшие свои книги и газеты.

Расцвету, культуры в губернии помогали и приезжавшие в нее на жительство или на отдых многие крупные деятели литературы и искусства. Так, в частности, созданию библиотек в школах губернии помогала жившая несколько лет в Ставрополе знаменитая украинская писательница Марко Вовчок.

К концу XIX - началу XX вв. в Ставропольской губернии большое внимание стали уделять образованию. Так в 1804 г. появляется первая школа. Возникла она по приговору городского общества. Первому учителю Полякову из общественных средств было назначено жалование 50 руб. в год, кроме того, он мог собирать с каждого ученика по 1 руб. за обучение «азбуки с букварем». В конце 1815 г. школа была преобразована в приходское училище и перешла в ведение учебного начальства. Обучалось в ней 69 мальчиков. В 1811 г. в Ставрополе открыто уездное училище, в котором насчитывалось всего 25 учеников. В 1837 г. это училище стало называться - мужская гимназия, которая играла значительную роль в просвещении населения. В 1839 г. в ней обучалось 129 человек, из них дети дворян и офицеров составляли 75,2%, а дети купцов - 14,7%, дети мещан и разночинцев - 10,1%. Ставропольская мужская гимназия со временем стала центром образования для всего Северного Кавказа. В 1842 г. в Ставрополе было открыто подготовительное отделение и создан пансион для горской молодежи; гимназия начинала приобщать к передовой русской культуре горские и кочевые народы. Здесь стала формироваться местная интеллигенция, как славянских, так и коренных народов.

В ставропольской гимназии работали замечательные и прогрессивные педагоги. В 1850-1861 гг. её директором был Януарий Михайлович Неверов, выдающийся педагог и просветитель. Выпускник Московского университета, он был близко знаком со многими выдающимися людьми того времени - В.Г. Белинским, А.И. Герценом, Н.В. Станкевичем и разделял их взгляды. Неверов стремился воспитывать у учащихся способность размышлять, работать не памятью, а умом. При нём в гимназии были созданы два дополнительных класса - университетский, для подготовки к поступлению в высшие учебные заведения, и педагогический, для подготовки учителей. Неверов был сторонником распространения просвещения среди горских народов. При нём в гимназии сложилась замечательная традиция: ежегодно проводить конкурс лучших сочинений на русском языке. Нередко высших наград удостаивались кавказцы. Так, в 1853 г. высшей награды были удостоены сочинения абазина Адиль-Гирея Кешева на тему «О сатирическом направлении в русской литературе» и осетина Тхостов «Кавказ по сочинениям Марлинского, Пушкина и Лермонтова». Выпускник Ставропольской гимназии, выдающийся осетинский писатель Коста Хетагуров посвятил памяти Неверова стихотворение: «Мы шли за ним доверчиво и смело, Забыв вражду исконную и месть, - Он нас учил ценить иное дело И понимать иначе долг и честь…

Он нам внушил для истинной свободы Не дорожить привольем дикарей…» Большое влияние на воспитанников гимназии оказывала атмосфера общественной и культурной жизни Ставрополя, которая создавалась под влиянием тех замечательных людей.

К.Л. Хетагуров писал в 70-х гг. XIX в.: «Ставрополь был в то время одним из самых культурных городов на Северном Кавказе, и школьное дело было поставлено там сравнительно хорошо».

Для улучшения просвещения в Ставрополе было создано «Общество для содействия распространению народного образования», а для лучшего развития искусства - «Кружок любителей изящных искусств», отделение Русского музыкального общества. Все это говорит о достаточно высоком уровне развития культуры среди интеллигенции города.

В 70-е гг. количество школ стало быстро расти. Так, за 1872 г. в селах Ставрополья было открыто 10 сельских училищ, а за 1873 - уже 16 сельских и 6 городских училищ, а всего в губернии стало 74 училища; через год их уже было 90. Если первые училища подчас не имели собственных зданий, а ютились в церковных сторожках, крестьянских избах (даже семинария и гимназия в Ставрополе помещались в приспособленных помещениях), то во второй половине XIX в. Для учебных заведений стали строить специальные здания, часто создаваемые лучшими архитекторами губернии.

Важно отметить, что к середине XIX в. в Ставропольской губернии уделялось большое внимание женскому образованию.

В 1838 г. жена учителя гимназии Крупье открыла в Ставрополе частный пансион для воспитания девушек дворянского происхождения. В 1849 г. было открыто среднее учебное заведение - женское училище св. Александры., целью которого, как говорилось в его уставе, было «воспитание набожных девиц, хороших матерей семейств, скромных и попечительных хозяек». В начале 50-х гг. здесь обучалось 100 человек - «благородных девиц и дочерей купцов и почетных граждан». В 1855 г. было начато собственного дома для училища, которое позже стало гимназией. Деньги на строительство пожертвовал коллежский регистратор Л.Е. Павлов. Этот очень богатый человек много сделал для развития просвещения, культуры; он завещал свое состояние родному городу на пользу народного образования и помощи бедным.

В 70-е-80-е гг. Ставрополь был центром просвещения и духовной жизни всего Северного Кавказа. В его гимназии обучались русские, украинцы, осетины, армяне, карачаевцы, кабардинцы, абазины и дети других народов Кавказа. В ней получили образование такие деятели культуры, как Коста Хетагуров, Адиль-Гирей Кешев, такие борцы за свободу, как Герман Лопатин, М.Ф. Фроленко, А.Ф. Михайлов, М.И. Бруснев и другие прославившиеся люди, учащиеся издавали свой рукописный журнал и создавали тайные кружки, читали запрещенную литературу, готовили себя к просветительской и революционной деятельности.

В Ставрополе было две женских (позже две мужских и три женских), казачье юнкерское училище, духовная семинария, епархиальное училище, пять начальных училищ, три церковно-приходских и одно духовное училище.

2.2 Быт ставропольцев во второй половине XIX - начале XX веков

Основным типом крестьянского жилища на Ставрополье во второй половине XIX века были саманные хаты. Переселенцы, не успевшие еще отстроиться, жили в землянках. Бедным семьям в них приходилось жить довольно долго, пока собирались средства для постройки более основательного жилища. Землянку вырывали целиком в земле, крышу тоже делали земляную на досках, при этом она немного выступала над землёй. Вниз выкапывали ступеньки, стены внутри обмазывали глиной и белили. В землянках, как и в хатах, устанавливали русскую печь. В землянках крестьянe жили так же, как на «кочёвках» в степи. Первые переселенцы на Ставрополье по приезде на новое, необжитое ещё место, устраивали для жилья также «балаганы» - делали в земле углубление, прикрывали его бурьяном, а затем сеном.

С конца XVIII до середины XIX веков переселенцы на Ставрополье строили свои дома из дерева. Это объяснялось не только наличием тогда строительного материала, но и тем, что колонисты из центральных губерний страны принесли навыки деревянного строительства и не сразу привыкли к «привычному для них саманному. Однако в 60-е годы большинство долов в сёлах построены были уже из самана, и только дома старожилов оставались деревянными. С начала XX века в крестьянском строительстве стали шире, чем во второй половине XIX века, применяться деревянные тоски, которые крестьяне приобретали на железнодорожных станциях.

В 70-е гг. XIX в. в Ставропольской губернии соотношение строительного материала, использовавшегося крестьянами при строительстве домов, было следующее. Домов, построенных из камня или обожжённого кирпича, в сёлах было 0,23 проц., деревянных домов - 19,14 проц., саманных - 80,63 проц. Дома крестьян, построенные на хуторах, были из такого же строительного материала, как и в сёлах.

Саманный кирпич - этот основной строительный материал на Ставрополье - изготавливали из глины, смешанной с резаной соломой и навозом. Для постройки средней крестьянской хаты требовалось две тысячи кирпичей. Яму для фундамента рыли неглубокую - «в две лопаты», её обкладывали «диким» камнем. Камень для строительства в изобилии имелся на Ставрополье около большинства сёл. Порог в доме делали бревенчатый, а пол - земляной, крестьяне называли его «земью». «Земь» крестьяне обмазывали жёлтой глиной, подмазывали её каждую субботу и посыпали жёлтым песочком.

Крыша крестьянских домов во второй половине XIX - начале XX вв. была двух-, реже - четырёхскатная, установленная на стропилах, крытая камышом или соломой. С 70-х годов XIX в. начинают повсеместно появляться черепичные крыши.

Отапливали дома в конце XIX - начале XX веков - в отличие от более раннего периода, когда ещё в изобилии имелись дрова, - соломой, сухим бурьяном, кизяком, «объедьями» (несъеденным кормом). Это топливо быстро прогорало, поэтому на зиму его запасали очень много. Трубы в домах делали из досок, камыша или хвороста и обмазывали глиной. В противопожарных целях местные власти отдавали распоряжения заменять такие трубы каменными, однако это редко выполнялось. Двери в крестьянских домах были деревянные, изготавливавшиеся из покупных досок.

В каждой комнате или, как говорили крестьяне, «половине» дома делалось по два окна на улицу и по два-три окна во двор. Окна в чистой комнате делались нередко больших размеров, чем в жилой, поэтому её иногда называли «светлицей». Окна закрывались деревянными ставнями, большей частью неокрашенными, украшались наличниками с незатейливой резьбой. Дома крестьяне обязательно белили и внутри, и снаружи белой глиной, цоколь белили серой или жёлтой глиной. Для ставропольских сёл было характерно то, что белились не только саманные дома и турлучные постройки, но и деревянные дома, дома из камня и обожжённого кирпича.

Жилища (типа хаты) у ставропольских крестьян были, как правило, двух- или трёхкамерные. В плане они представляли собой вытянутые прямоугольники, стоящие длинной стороной, реже фасадом, к улице. На Ставрополье получили распространение два основных вида планировки крестьянской хаты. В первом случае жилище состояло из одной комнаты и сеней, реже - из двух смежных комнат и сеней. Во втором случае хата - «связь» состояла из двух комнат, разделённых сенцами. В начале XX века некоторые богатые крестьяне стали строить квадратные в плане - «круглые», как их называли, дома. Планировку таких домов, как и название, ставропольские крестьяне заимствовали у зажиточного казачества Кубани и Дона. Сени в крестьянских домах делались большими, особенно если жилище имело всего одну комнату, иногда - больше самой комнаты. Напротив входной двери (если в сенях не было второй двери, ведущей на улицу) находился чулан, сделанный из сосновых досок. Потолка в сенях не было, там находился лаз на чердак с приставленной к нему лестницей. В начале XX века к домам иногда стали пристраивать открытую веранду - «коридор».

Комнаты в крестьянских домах были, как правило, невысокие, часто не выше двух метров. Комнату, где находилась печь, называли теплушкой, или прихожей, а чистую комнату - горницей, в начале XX века - «залом». В отапливаемой теплушке, или «хате», жили хозяева, горница без печи была холодной и чистой. Эта комната служила в летнее время для приема гостей, а зимой, бывало, иногда превращалась в кладовую. Жилая же комната «служит настоящим обиталищем крестьянской семьи, в ней происходит вся домашняя жизнь семьи: здесь в огромной печи печётся и варится пища, здесь происходит столование, и производятся домашние работы, отдыхает и спит вся семья». В некоторых сёлах зажиточные хозяева строили иногда дома из двух горниц, спальни, сеней и чулана, коридора. «Дома по такому плану строят только тогда, когда есть другой дом, который служит кухней и общей жилой хатой», - писал современник.

В тех сёлах, где преимущественно был распространён вариант планировки «две комнаты через сени» (Благодарное, Константиновское, Александровское и других), у двери, ведущей из дома на улицу, устраивалось крыльцо, обычно украшенное как можно лучше, обязательно с лавочками. Наличие крыльца в саманных домах с земляными полами - специфика жилищ именно ставропольских крестьян, так как в других южных губерниях, где бытовали жилища с земляным полом, устраивать крыльцо так не принято.

Если семья была очень большая, то на одном дворе ставили два дома, 15 проц. всех дворов было с двумя домами. Готовили пищу в таком случае всё равно в одном доме - в том, где жили старики.

Интерьер в крестьянских домах был незатейлив и не отличался разнообразием. В сенях стояли вёдра с водой, находилась мелкая хозяйственная утварь, здесь обычно снимали обувь при входе в дом. Часто в сенях устраивали дощатые закрома для зерна. В чулане часто находились сундуки с приданым, там же висела одежда на вешалках, которые представляли собой колышки, забитые в стенку. Вешали одежду также на ремень, протянутый от стеньг к стене чулана.

Вся обстановка комнат делалась в основном руками самих крестьян. Покупали обычно только шкаф. В жилой комнате, а она часто была и единственной, передний угол занимали стоящие на полке иконы; рядом с печью или под образами находился деревянный стол, а также лавки у стен. Шкаф для посуды находился у двери, здесь же стоял ткацкий станок и прялки. Ткацкий станок находился в комнате только зимой, на лето его разбирали и выносили в сарай.

Вдоль задней стены, от печи до противоположной стены, устраивали деревянный «пол», или помост («примост», как его называли крестьяне) - настил метровой высоты из досок. «Тесовый помост на ножках, вышиной около 1 аршина от полу… служит местом ночлега для всей семьи и заменяет разом несколько кроватей», - писал современник. У зажиточных крестьян были лавки со спинками и жёсткие деревянные диваны с несложной резьбой на спинке. Вся деревянная мебель была некрашеная, красить ее желтой краской стали лишь в начале XX века. Тогда же появляются у некоторых крестьян табуретки, а у зажиточных даже стулья.

Если в доме была вторая комната - горница, предназначенная для приёма гостей, то её убранство было таким же, как и жилой комнаты. В горнице же находились наиболее ценные для семьи вещи. За столом, покрытым скатертью, принимали самых дорогих гостей. Перед иконами в этой комнате отец благословлял сына на военную службу или перед вступлением в брак. Здесь стояла нарядно убранная кровать, и находились иногда сундуки с приданым.

Спала вся семья на «помосте», дети же и старики обычно на печи. Летом молодёжь спала во дворе или на «земи» в хате. В зажиточных семьях, где были деревянные кровати, в будние дни застилали их подстилками, а в праздничные убирали простынями, украшенными кружевами или вышивкой, а также «косячковыми» (из лоскутков) одеялами и наволочками с кружевами. На таком нарядном белье не спали, а стелили его только для красоты.

Во второй половине XIX века комнаты крестьянского дома украшались вышитыми рушниками на стенах. В начале XX века в зажиточных семьях на стенах появляются ковры.

Освещалась комната подвешенным к потолку светильником, который представлял собой сало и фитиль из ваты, помещённые в железную посуду. Использовали крестьяне для освещения также самодельные свечи из говяжьего жира. В конце XIX в. появились в домах крестьян и керосиновые лампы.

В каждом крестьянском дворе, кроме жилого дома, были одна (или несколько) пунек - небольших однокамерных строений без печи, использовавшихся в качестве подсобных помещений (там стояли кадушки с мукой, люльки, хранились посуда, одежда). У украинских переселенцев было принято устраивать во дворе летнюю кухню с русской печью. Это частично переняли и русские, которые зачастую стали использовать вместо кухни сарай, поставив там печь. Часто кухню во дворе делали с чуланом, а иногда там устраивали и деревянный помост вдоль стены; таким образом, кухня фактически превращалась во второй дом. Амбар находился во дворе напротив дома. На заднем дворе находились помещения для скота. Обычно во дворе устраивали или три отдельных база - для коров, волов с быками и овец, или же перегораживали один большой баз на три части.

Во дворе крестьяне устраивали обязательно и погреба. Называли их «выход». Устраивались и ледники, выложенные камнем. Зажиточные крестьяне строили в селе бани, в которые приходили мыться односельчане каждую субботу. Чаще такие бани строили у себя во дворе, но если в селе была река, то бани строили иногда у берега.

В результате Столыпинской аграрной политики многие крестьяне выходят из общины и выделяются на хутора. Власти поощряли образование хуторов, для возведения хуторских построек крестьянам выдавалась ссуда. Ссуда давалась сроком на 15 лет, однако получить её могли только зажиточные крестьяне, которые должны были представить гарантию своей платежеспособности. Как правило, у большинства крестьян, просивших ссуду, в селе имелась усадьба с постройками (1915-1916 гг.). Все постройки на хуторах делались по типовым проектам из огнеупорных материалов; строили их наемные рабочие. «Образцовая хуторская постройка» представляла собой многокомнатный дом на каменном фундаменте или фундаменте из жжёного кирпича, с каменным цоколем и саманными стенами. Стоила такая постройка в целом 1200-1300 рублей.

Самобытность поселений и жилищ ставропольских крестьян и казаков выражалась в специфическом сочетании отдельных элементов, привнесённых переселенцами из разных губерний России и Украины. На характер поселений и типов жилищ крестьян Ставрополья наложили свой отпечаток также и природные условия края.

В жилище крестьян Ставрополья ярче, чем в других районах страны, проявлялось резкое социальное расслоение. Если жилища бедных и средних крестьян представляли собой однокомнатные саманные хаты, то зажиточные хозяева имели просторные деревянные многокомнатные дома с деревянным полом и железной крышей. Имущественная дифференциация сказывалась и на внутреннем убранстве жилища. Различие проявлялось также в хозяйственных постройках: у зажиточных крестьян было не только больше помещений для скота и других хозяйственных нужд, но и все постройки были добротнее, из лучших материалов. У сельской верхушки в начале XX века в жилище и интерьере появляются элементы, сближающие их культуру с городской.

Литература

население родитель семья просвещение

1. Бруцкус Б.Д. Обобществление земли и аграрная реформа. Пг., 1917.

2. Данилевский Н.Я. Несколько мыслей по поводу низкого курса наших бумажных денег и некоторых экономических явлений и вопросов // Русский вестник. 1882. №9.

3. Крестьянское хозяйство. Сборник трудов А.В. Чаянова. М., 1989.

4. Чаянов А.В. Избранные произведения. - М., 1989.1. Литература 5. Актуальные проблемы российской и зарубежной истории. Ученые записки. Вып. 1. - Пятигорск, 2002.

6. Александров В.А. Обычное право крепостной деревни России (XVIII-начало XIX в.). М., 1983.

7. Аникеев А.А. Моя малая родина История села Тугулук. С ГПУ, 1994; 8. Байбурин А.К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. - Л., 1983.

9. Белоградский В. Село Благодарное // Сб. статистических сведений о Ставропольской губернии. Ставрополь, 1868. Вып.1; Благовещенский М., Линтварев П, Ессентукская станица // Сборник сведений о Кавказе. Т.4. Тифлис, 1878.