Система государственного противодействия социалистическим теориям в России на рубеже эпох (1840–1860 гг.)

Размещено на http://www.allbest.ru//

Размещено на http://www.allbest.ru//

Система государственного противодействия социалистическим теориям в России на рубеже эпох (1840 - 1860 гг.)

Введение

крестьянский герцен социализм петрашевский

Актуальность исследования обуславливается тем, что объективное рассмотрение отношения Российской самодержавной власти к инакомыслию позволит глубже раскрыть характер её политики в гуманитарной сфере. На рубеже 1840-х - 1860-х годов, с точки зрения правительства, наиболее оппозиционной являлась социалистическая идеология. В силу этого государство предпринимало ряд мер по противодействию ей. Представляет интерес выяснение специфики методов борьбы в эпоху управления императора Николая I и в момент подготовки отмены крепостного права при императоре Александре II. Это тем более важно, что именно тогда российская интеллигенция проявила интерес к западным социалистическим теориям и в дальнейшем выдвинула из своей среды идеологов русского общинного социализма.

Объектом исследования являются история отношений власти и общества в России в последнее двадцатилетие накануне отмены крепостного права.

Предметом исследования является система государственного противодействия социалистическим теориям в России на рубеже эпох (1840 - 1860 гг.).

Цель выпускной квалификационной работы - определить методы государственного противодействия социалистическим теориям в России в период с начала 1840-х по начало 1860-х гг.

Задачи заключаются в следующем:

Представить политические взгляды «раннего» Герцена и особенность восприятия им учения французского социалиста-утописта А. де Сен-Симона.

Раскрыть смысл Фурьеризма петрашевцев.

Рассмотреть меры полицейского преследования по отношению к А.И. Герцену и петрашевцам.

Охарактеризовать основные черты герценовской теории общинного социализма и взглядов Н.Г.Чернышевского на историческую перспективу России.

Показать тактику борьбы российской власти с идеологами русского крестьянского социализма.

Хронологические рамки исследования определяются периодом от ужесточения политики императора Николая I по отношению социалистам в начале 1840-х гг. и до начала 1860-х годов, когда к власти пришёл император Александр II и приступил к разработке программы либеральных реформ.

Основными источниками, использованными в выпускной квалификационной работе являются воспоминания А.И.Герцена «Былое и Думы, а также документы следствия по делу петрашевцев: М.В.Петрашевкого, А.П.Баласогло, Н.Я.Данилевского, И.Л.Ястржембского, Ф.Г.Толя, П.А.Кузьмина, А.П.Беклемешева и др. В этих материалах содержатся подробности расследования государственными органами деятельности социалистически кружков. Кроме того они позволяют увидеть идеологические предпосылки организации данных кружков. Эти документы вошли в состав издания 1937 года «Дело петрашевцев». Не меньшей интерес представляют воспоминания участников общества М.В.Буташевича-Петрашевского2.

Благодаря изучению этих документов проясняются идеологические предпосылки организации данных кружков. Для изучения содержания теории общинного социализма, разработанной Герценом в качестве источника, мною были привлечены письма начала 1850-х гг. французскому (И.Мишле) и итальянскому (И. Мацине) социалистам3. Источником отражающем позицию Герцена по отношению к реформам Александр II, является газета «Колокол», издававшаяся в Лондоне вольно русской типографии.

Те же источники были использованы для выявления форм противодействия социалистическим теориям со стороны российской власти. В сборнике «Дело петрашевцев» немало документов, которые показывают, как велось дознание, как проходили допросы обвиняемых, каким был приговор, и какова была суть предъявленного обвинения, именно эти материалы указывают на то, что основанием для преследования и обвинения участников кружка Петрашевского была приверженность социалистической теории. Сторона обвинения особое внимание придавала представителям радикальной ветви этого общества. Я использовал фактический материал, опубликованный в монографической литературе.

Научная литература по данной теме включает работы, опубликованные в советское время, авторы которых с позиции марксистско-ленинской методологии рассматривали основные аспекты темы (И.А.Федосов 5 , В.Р.Лейкина-Свирская).

Рассматривались работы, В.А.Прокофьев «Петрашевский», А.С.Атишев«Создание и деятельность III отделения и охранных отделений в России». Н.К.Шильдер «Император I, его жизнь и царствование», В.Д.Лазуренко,«Государственно-правовые взгляды М.В. Петрашевского».

В отечественной историографии особое внимание заслуживает труд В.А.Исакова «Концепция заговора в радикально социалистической оппозиции. Вторая половина 1840-х - первая половина 1880-х годов.», где подробно рассматриваются составляющие идеологии радикальных социалистов. Отводится место рассмотрению подпольной деятельности революционеров. Подробно рассматриваются такие фигуры как С.Г. Нечаев, А.И. Герцен, Н.Г. Чернышевский в их отношении к заговорщичеству и радикальному социализму.

Следует отметить труд Н.М.Пирумовой «Александр Герцен: революционер, мыслитель, человек», в котором исследуется период противоборства государственного надзора с заграничной издательской деятельностью Герцена.

Структура работы включает в себя: введение; основную часть, разделённую на две главы, в свою очередь, разбитые на параграфы; заключение, а также список использованных источников и литературы.

Глава I. Полицейский надзор за распространением социалистических идей в России во второй четверти XIX века

1.1 А.И. Герцен как сенсимонист. Арест и ссылка

Деятельность А.И.Герцена охватывает целую эпоху от начала 30-х годов до конца 60-х годов XIX столетия. В.И.Ленин называет Герцена писателем, сыгравшим великую роль в подготовке русской революции. «Герцен принадлежал к поколению дворянских, помещичьих революционеров первой половины прошлого века»,-- писал В.И.Ленин7.

На развитие Герцена, как общественного деятеля и революционера, непосредственное влияние оказало восстание декабристов. Сам Герцен видел свое призвание в том, чтобы продолжать дело декабристов. Он говорил: «Мы от декабристов получили в наследство возбужденное чувство человеческого достоинства, стремление к независимости, ненависть к рабству, уважение к революции, веру в возможность переворота в России, страстное желание участвовать в нем, юность и непочатость сил».

Глубокие национальные корни движения декабристов, отразившего интересы народных масс России, Герцен видел в том, что его возникновение связано с победой в Отечественной войне 1812 года, которая всколыхнула широчайшие слои русского народа. Герцен понимал также, что исторический смысл движения декабристов состоял в пробуждении лучших людей из дворянской среды на борьбу против крепостничества и дворянско-помещичьей монархии.

В то же время причины поражения декабристов Герцен видел в том, что «в день восстания на Исаакиевской площади декабристам не хватило народа», что «массы не были с ними, и судьба их была решена».

Именно поэтому главную задачу своей деятельности в 40-х годах Герцен видит в разработке революционной теории, в расширении круга передовых людей, понимающих ближайшую и неотложную задачу русской жизни того времени задачу борьбы против крепостничества и реакционного самодержавия. Все формы научной, литературной и общественной деятельности Герцен поставил на службу революции. Философская статья и публицистический фельетон, роман и повесть становятся у Герцена средством пропаганды освободительных идей.

В этот период Герцен вместе с Белинским развернул непримиримую борьбу против всех форм реакционной, антинародной идеологии. В этой идейной политической борьбе он стремится с революционных, демократических позиций решить главный вопрос русской жизни вопрос о крепостном праве.

Но Герцен покинул Россию в 1847 году, и поэтому он не видел и не мог еще видеть революционного народа. По этой же причине в 50-е годы, в период подготовки крестьянской реформы, Герцен колебался между революционным демократизмом и либерализмом.

В статье «Памяти Герцена» Ленин писал: «Чернышевский, Добролюбов, Серно-Соловьевич, представлявшие новое поколение революционеров- разночинцев, были тысячу раз правы, когда упрекали Герцена за эти отступления от демократизма к либерализму. Однако, справедливость требует сказать, что, при всех колебаниях Герцена между демократизмом и либерализмом, демократ все же брал в нем верх».

Только в период революционной ситуации в России, в 1859 - 1861 годах и особенно после реформы, убедившись воочию, что помещики и царизм способны только грабить народные массы, что возмущение народа против существующих порядков непрерывно растет, Герцен окончательно освобождается от либерально-дворянских иллюзий. «Не вина Герцена, а беда его, что он не мог видеть революционного народа в самой России в 40-х годах. Когда он увидал его в 60-х - он безбоязненно встал на сторону революционной демократии против либерализма. Он боролся за победу над царизмом, а не за сделку либеральной буржуазии с помещичьим царем. Он поднял знамя революции».

Истинным представителем народной Руси становится для Герцена

«новый кряж людей, восставший внизу и вводивший исподволь свои новые элементы в умственную жизнь России»

В новых исторических условиях главным массовым деятелем освободительной борьбы становится революционно-демократическая разночинная интеллигенция. Её первым представителем в развитии русской общественной мысли является В.Г.Белинский. Он был, как указывал Герцен,

«настоящим представителем молодой России, действительным революционером в нашей литературе»

Впервые Герцен по достоинству оценивает значение и размах революционно-демократической пропаганды: «Она дала тон литературе и провела черту между, в самом деле, юной Россией и прикидывающейся такою Россией, немного либеральной, слегка бюрократической и слегка крепостнической. Идеалы её были в совокупном труде, в устройстве мастерской, а не в тощей палате, в которой бы Собакевичи и Ноздревы разыгрывали «дворян в мещанстве» и помещиков в оппозиции»

В идейном развитии А. И. Герцена 40-е годы по плодотворности духовной деятельности и разностороннему богатству достижений были

«поистине блистательным периодом его жизни периодом, когда были заложены «начала всего сделанного потом»

Пять лет жизни в Москве определению самого Герцена, с 1842 по 1847 год «это самая изящная возмужалая по деятельная полоса» его жизни14. В этот период он закладывает основы своего революционного мировоззрения, своих общественно-политических и философских убеждений.

В идейно-политической борьбе 40-х годов при решении любого вопроса Герцен так же, как и Белинский, исходил из интересов освободительного движения против царизма и крепостничества. У Герцена были все основания сказать: «С этой минуты (май 1840 г.) и до кончины Белинского мы шли с ним рука руку» .

Общественно-политические взгляды Белинского и Герцена формировались в идейной борьбе с различными реакционными течениями и, в частности, со славянофилами.

Славянофильство, как идейное направление, явившееся помещечье- аристократической реакцией на восстание декабристов и революционные события на Западе, возникло еще в 30-е годы, но окончательно сформировалось в начале 40-х годов.

В «Былом и думах» Герцен рассказывает: «Возвратившись из Новгорода в Москву, я застал оба стана на барьере. Славяне были в полном боевом порядке, со своей легкой кавалерией под начальством Хомякова и чрезвычайно тяжелой пехотой Шевырева и Погодина, со своими застрельщиками, охотниками, ультра-якобинцами, отвергавшими все, бывшее после киевского периода, и умеренными жирондистами, отвергавшими только петербургский период».

Герцен писал впоследствии в «Колоколе»: «Я любил его (Запад) всею ненавистью к николаевскому самовластию и петербургским порядкам. Видя, как Франция смело ставит социальный вопрос, я предполагал, что она, хоть отчасти, разрешит его, и оттого был, как тогда называли, западником».

Однако самодержавию Герцен противопоставлял не контрреволюционные буржуазно-помещичьи порядки, господствовавшие в

30--40-х годах в странах Западной Европы, как это делали либералы- западники, а революционную традицию Франции, которая, по его тогдашнему убеждению, первая должна была вступить на путь преобразований социалистического характера. Только в борьбе против славянофильской апологии патриархальной отсталости и застоя, только в том, что он возлагал надежды на революционное развитие Европы к социализму и заключалось так называемое «западничество» Герцена. Позиция Герцена в этом вопросе выражает одну из черт революционного просветительства, отмеченных Лениным в статье «От какого наследства мы отказываемся?».

Как мы видим, «западничество» Герцена было прямо противоположно взглядам либералов-космополитов.

Решительное размежевание Герцена и Белинского с либеральными западниками в 40-х годах XIX века охватило коренные вопросы идеологической жизни того времени. Размежевание между революционерами и либералами-реформистами, между материалистами и идеалистами привело к коренному расхождению и в вопросе об отношении к буржуазному Западу.

Огромное значение этого размежевания заключается в том, что оно положило начало двум направлениям в русской общественной мысли: революционно-демократической идеологии и идеологии помещичье- буржуазного либерализма. Дворянско-буржуазная историография и либеральное литературоведение всячески замазывали и смягчали глубину и резкость этого раскола, чтобы прикрыть великим авторитетом Герцена и Белинского либеральные традиции преклонения перед Западной Европой.

В настоящей статье Мы рассмотрим некоторые вопросы истории идейной борьбы Герцена против реакционного славянофильства и либерального западничества в 40-е годы.

В дальнейшем отрицательное отношение Герцена к славянофильской теории становится все резче и определеннее: «Они так же нелепы и вредны, как пиэтисты»,-- записывает Герцен в дневнике 29 июля 1842 г.18, а в ноябре того же года еще раз подтверждает: славянофильство «принимает вид фанатизма мрачного, нетерпимого».

Расхождение идейного и личного моментов в отношении Герцена славянофилам вызвало резкую отповедь со стороны Белинского, который расценивал личные симпатии Герцена к отдельным славянофилам, как проявление барского прекраснодушия, как «умеренность» и недостаток последовательности. В письме к Боткину от 6 февраля 1843 года он негодует против Герцена: «Письмо его (Герцена) ко мне меня опечалило -- от него попахивает умеренностью... Он толкует, что г. Хомяков -- удивительный человек, что он, правда, лежит по уши в грязи, но - видишь ли -- и страдает от этого. А в чем выражается это страдание? В болтовне, в семинарских диспутах prо и contra».

Герценовской характеристике Хомякова Белинский противопоставляет свою: «Я знаю, что Хомяков - человек не глупый, много читал и, вообще, образован; но мне было бы гадко его слышать, и он не надул бы меня своей диалектикой... Хомяков это изящный, образованный, умный И. А. Хлестаков, человек без убеждения, человек без царя в голове».

Белинский рассматривал уже тогда идейную борьбу, как борьбу политическую, и поэтому не допускал никакой двойственности в отношении к идейным противникам. «Плюю в лицо всем Хомяковым, и будь проклят, кто осудит меня за это» - пишет он, но тут же добавляет, что этот спор с Герценом не может изменить главного в отношениях между ними: «Крепко пожми руку Герцену и скажи ему, что я, хоть и побранился с ним, люблю его тем не менее».

Переписка с Белинским способствовала переходу Герцена к более решительным выступлениям против славянофильства. Но, апеллируя к

«светлой гуманности, которая всегда бежит от исключительных теорий и взглядов» (письмо Кетчеру от 27 апреля 1844 г.) 24 , Герцен долго не мог отказаться от иллюзий дворянского прекраснодушия, от непоследовательности в этом вопросе.

Это приводит к новому обострению спора с Белинским, в Белинским после 22 апреля 1844 года, когда на банкете в честь Грановского (по поводу окончания курса его публичных лекций) Герцен открыто выразил свои симпатии к славянофилам. Это вызвало целую бурю негодования со стороны Белинского.

«Примирительный обед так раздражил его, что после него он стал писать в «Отечественных записках» против славянофилов еще злее»25 -- вспоминает И. И. Панаев.

Узнав о банкете, Белинский написал Герцену «огромное письмо, вроде диссертации». Письмо это не сохранилось, но о его гневном пафосе достаточно выразительно рассказывает сам Герцен в дневниковой записи от 17 мая 1844 года. Там приведены слова великого критика:

«Я жид по натуре и с филистимлянами за одним столом есть не могу...».

«Филистимляне для него-- славянофилы»,-- поясняет Герцен .

Некоторое время Герцен настаивает на том, что противоположность взглядов не должна мешать близости со славянофилами и симпатиям к ним. При этом он обнаруживает недостаточное понимание той высокой принципиальности и революционной нетерпимости, которая является оборотной стороной пламенной любви к своему народу и составляет одну из самых сильных сторон Белинского. «Странный человек, -- читаем мы в дневнике Герцена за 1844 год, -- он ищет любви, он полон нежности и, между тем, так раздражителен, так неверотерпим, что при малейшем разномыслии готов обругать человека».

Беспощадная и страстная критика Белинским герценовской

«умеренности» и непоследовательности в 40-х годах не осталась бесследной. В «Былом и думах», вспоминая об этом времени, он так характеризует эту нравственную победу Белинского: «С нашей стороны было невозможно заарканить Белинского; он слал нам грозные грамоты из Петербурга, отлучал нас, предавал анафеме и писал еще злее в «Отечественных Записках». Наконец, он торжественно указал пальцем против «проказы» славянофильства, но с упреком повторил: «Вот вам они!» Мы все понурили голову: Белинский был прав!».

В дальнейшем под влиянием Белинского и в результате самого хода идейной борьбы, принявшей более открытые, политически определенные формы, отношение Герцена к славянофилам становится все более принципиальным и непримиримым. По поводу защиты диссертации Самариным, на которого два года назад Герцен возлагал большие надежды, он записывает 4 июня 1844 года в своем дневнике: «Диссертация и защита её произвела какое-то грустное чувство. Во всем этом есть что-то ретроградное, негуманное, узкое, как и во всей партии национальной. Как с ними не ладь в некоторых остается страшный овраг, делящий и непроходимый».

Постепенно испаряются и личные, симпатии Герцена к славянофилам. 4 сентября 1844 года он записывает в дневнике: «Мне даже люди выше обыкновенных в Москве начинают быть противны; этот суетный 40-летний парень Хомяков, просмеявшийся целую жизнь и ловивший нелепый призрак русско-византнйской церкви, делающейся всемирной, повторяющий одно и то же, погубивший в себе гигантскую способность, и Аксаков, безумный о Москве, ожидающий не нынче-завтра воскресения старинной Руси,

перенесения столицы и чорт знает что... Даже: И.В.Киреевский странен при всем благородстве».

Отрицательное отношение к деятелям славянофильства, в особенности к Хомякову, в письмах 1844 года становится все более и более резко выраженным: Герцен высмеивает подражание, народу в одежде и манерах, как недостойный маскарад, как бессознательное барское лицемерие. «Константин Сергеевич Аксаков в бороде, рубашка сверх панталон, и в мурмолке и терлике ходит по улицам. Хомяков восхищается этим и ходит во фраке» 31.

Наконец, к осени 1844 года Герцен, приходит к убеждению, что нужны не дружеские споры со славянофилами, а непримиримая, исполненная вражды, борьба. «Спорить... со славянобесами не могу,-- все это потеряло для меня всякий смысл, интерес новости, потом все это пошло, глупо»,- пишет он Кетчеру 10 октября 1844 года. И, как бы признавая ошибочность своей прежней примирительной позиции, заявляет: «Я веду открытую, борьбу со славянофильством, несмотря на все ваши предположения» 32 . Эти предположения петербургских друзей тревожат Герцена, он считает их теперь незаслуженными.

Герцен сам приходит к убеждению, что точка зрения Белинского, для которого «человек -- ничто, а убеждение их единственно отвечает интересам идейной борьбы. Он что ему мешало в этой борьбе «чисто личное пристрастие, славянофилы что-то совершенно опротивели; разумеется, иные исключения и разумеется, что это скверно; как личность, как всякое чисто личное пристрастие, оно стесняет) пишет от Кетчеру 15 декабря 1844 года. А три дня, 18 декабря, он развивает эту мысль в «Наши личные отношения много вредят характерности моте мнений. Мы, уважая прекрасные качества лиц, для них резкостью мысли. Много надобно иметь силы плакать, и, все-таки, уметь подписать приговор Камиля Демулена!».

К сознанию неизбежности полного разрыва со славянофилами Герцена толкал самый ход борьбы, в которой обнаруживались все новые и новые для Герцена черты славянофильства, как течения глубоко реакционного. Немалое значение имело также то, что сами славянофилы перенесли борьбу из чисто теоретического плана в план практической политики.

В результате этих событий Герцен переходит к ожесточенной полемике, к беспощадному разоблачению в периодической печати реакционной нелепости их идей. Краевскому и, Белинскому он обещает присылать сатирические «Письма из провинции» о каждом номере «Москвитянина».

Первая статья о «Москвитянине», которая называлась«Москвитянин и вселенная», была напечатана в третьей книжке «Отечественных записок» за 1845 год. В остроумном, подчёркнуто-пародийном тоне Герцен подвергает уничтожающей критике не только отдельных авторов, но и всю программу журнала.

Основная мысль статьи «Москвитянин и вселенная» сформулирована в заключении: «Славянизм... не имеет в себе ничего национального; это явление отвлеченное, книжное, литературное; оно так же иссякнет, как отвлеченные школы националистов в Германии, разбудившие славянизм»35 . Более определенно высказать свою мысль было тогда невозможно.

Борьба со славянофилами не прекращается и в «1846-1847 годах. В 1846 году Белинский писал Герцену: «В Харькове я прочел «Московский сборник»: луплю и наяриваю о нем».

В 1847 году и Белинский, и Герцен живо откликаются на полемику между Самариным и Кавелиным, которая развернулась на страницах «Москвитянина» и «Современника». Белинский возмущенный статьей Самарина («О мнениях «Современника» исторических и литературных»), упрекает Кавелина за недостаточно резкий ответ: «Статья Ваша против Самарина жива и дельна... но я крайне недоволен ею с одной стороны. Этот барич третировал нас с вами du naut de sa как мальчишек, а вы возражали ему, стоя перед ним на коленях. От его статьи несет мерзостью... Катать их, мерзавцев! И Бог вам судья, что вы отпустили живым одного из них, имея его под пятой своею. Верьте, когда удается наступить на гадину, надо давить её, непременно давить». Здесь же в письме к Кавелину Белинский добавляет: «Вам следовало бы подавить его вежливо иронией, презрительной насмешкой... Церемониться со славянофилами нечего».

Герцен отнесся к статье Кавелина так же, как Белинский, В письме к Коршу, Грановскому и Жавелину (уже из-за границы) Герцен писал: «Кавелин слишком серьезно возражал; Самарина следовало бы истерзать колкостями,-- вот, Кавелин, ты и мало изигольничался».

Таким образом, эволюция отношений Герцена со славянофилами с 1841 по 1847 год привела к резкому размежеванию, открытой и непримиримой борьбе с ними.

1848 год был годом кризиса в борьбе идейных течений, годом полного раскрытия их политической сущности. Позднее, вспоминая об этом времени, Герцен писал: «До ясности не договорились ни те, ни другие, но по дороге было возбуждено множество вопросов; в полном разгаре спора его настигла февральская революция. Она является тем третьим, который своей кровью поставил точки над «и».

Славянофилы, напуганные революцией 1848 года в Европе, откровенно и открыто встали на позиции «охранителей» самодержавия, православия и народности. В противоположном лагере окончательно определился раскол

между Грановским Анненковым, Боткиным, с одной стороны, Белинским и Герценом -- с другой, разрыв, наметившийся значительно раньше, но теперь принявший политический характер. Первые встали на путь дворянско- буржуазного либерализма, который оказался совершенно несовместимым с революционно-демократическими позициями Белинского и Герцена.

1848 год завершал период, когда борьба против славянофильства была одним из важнейших вопросов развития русской общественной мысли. Это понимал и сам Герцен.

«Полемика разрасталась все более и более,-- писал он.-- Она длилась до 1848 г., достигнув своей кульминационной точки около 1847 г.: как будто предчувствовалось, что через несколько месяцев в России нельзя будет рассуждать ни, о чем и что эта полемика должна побледнеть перед важностью событий». А в 1855 году, подводя итоги этой борьбы в «Былом и думах», Герцен писал: «Я оставил поле битвы и уехал из России. Обе стороны высказались еще раз (имеется в виду полемика Кавелина и Самарина), и все вопросы перестаивались громадными событиями 1848 года».

Социалистический концепт в программе М.В.Петрашевского. Полицейское наблюдение за петрашевцами

Изучая документы из дела петрашевцев можно чётко заключить, что они показывают их нам как массовых представителей прогрессивной интеллигенции, хотя связанных ещё с дворянской средой, но являющихся уже по существу предшественниками революционных разночинцев 60-х годов, первым представителем которых был Белинский. Документы отражают ненависть петрашевцев к крепостному строю, ненависть к отсталости России к старой «Московии». Баласогло выражает горячее сочувствие европеизации России и любовь к русскому простому народу, который богатырски идёт вперёд, «не отставая, не унывая, не приклоняясь», неутомимо стремясь к просвещению. С патриотическим негодованием Баласогло отвергает мысль о том, что в России нет людей европейского склада, писателей художников, «нет мысли и воли на просвещение». «В России есть и должно быть всё», в ней рождаются европейские люди «что ни день, то горсть, что ни десяток лет, то поколение».

Тяжесть и нетерпимость крепостничества в личных и общественных условиях жизни петрашевцев обостряла у многих из них чуткость к классовым противоречиям русского общества, порождала чувство близкой общественной катастрофы. Чрезвычайно интересны в этом отношении высказывания Баласогло и Беклемишев. Баласогло представляет себе эту катастрофу в виде революционного переворота, когда «чернь будет терзать дворян и чиновников», когда распадётся Россия, потому что восстанут и отложатся от неё покорённые царизмом Польша, Украины, Кавказ и восточные народы. Беклемишев пишет в «Письме об обращении крестьян в свободные землевладельцы» о том, что настоящие отношения помещиков и крестьян не могут долго существовать.

«Идея свободы, как электрическая искра, пробежала по деревням и сёлам, умы крестьян в брожении, страсти разгораются… Уже распускаются самые опасные слухи в народе, толкают даже, будто вышел уже указ о свободе, который будто бы скрывается помещикам… Логическое следствие этой мысли глубоко вкоренившейся в народе, может быть только рано или поздно - общее восстание крестьян против предполагаемых утеснителей своих; не нужно, я думаю, объяснять следствие такого восстания народа буйного, необразованного и к тому же большею частью действительно угнетенного».

Петрашевцы, стремясь к уничтожению крепостного строя, выставляя требования ряда политических и социальных и социальных реформ, остро сознавали необходимость политического действия. Они искали этого действия и находили его в пропаганде. Пропаганда являясь для петрашевцев сознательно поставленной организационной задачей. Самые «пятницы» Петрашевского были одной из форм пропаганды. В публикуемых документах мы встречаем много соответствующих высказываний. Филиппов говорил: «система нашей пропаганды есть возможности исполнения наших идей»46 Спешнев и Ханыков отвечали Тимковскому на вопрос, какая цель их кружка, что «цель их - осуществление реформ социальных, а для этого первое и важнейшее средство - пропаганда, которую они намерены устроить в большом размере» 47 . Толь объяснял Антонелли, «что цель общества состоит приготовлении способных людей на случай какой-нибудь революции, чтобы при избрании нового рода правления не было недоумения и различия мнений, но чтобы большая часть уже были согласны в общих началах, и, наконец, приготовлять массы к восприятию всяких перемен».

Ястржембский и Белецкий пытались вести пропаганду в прессе своей педагогической работы. Тимковский вёл устно пропаганду фурьериста в в знакомых домах в Ревеле. Беклемишев пытался распространять написанную им серию писем, посвящённых пропаганде системы Фурье.

В большом ходу у петрашевцев были различные издательские проекты для осуществления целей пропаганды. Петрашевский высказывал желание основать журнал на акциях48. На его собраниях деятельно обсуждались всякие способы и ухищрения по борьбе с цензурой. У Плещеева обсуждали возможность издания литературы за границей, чем увлёкся даже Данилвский, возгоревшись желанием напечатать популярное общедоступное изложение

системы Фурье на русском языке . Большой успех рукописного письма Белинского к Гоголю вызвал стремление писать и распространять агитационные произведения, одно из которых - «Солдатская беседа» - и было составлено Григорьевым.

Логическим следствием этих стремлений явилось подготовка к устройству нелегальной типографии нелегальной типографии (Спешневым и Филипповым), осуществлению чего помешал только арест петрашевцев. Вести политическую борьбу с крепостным государством путём пропаганды - к этому петрашевцы были готовы. Баласогло с особым увлечением отмечал тот факт, что, когда «по случаю западных происшествий, цензура всею своею массой обрушилась на русскую литературу» и весь литературно либеральный город прекратил о домам положенные дни, Петрашевский не поколебался продолжить свои «пятницы», зная, что его могут во всякую минуту схватить и начать розыск .

Петрашевцы пропагандировали материализм, боролись с религией. В

«Карманном словаре иностранных слов» Петрашевский основательно популяризировали Фейербаха. Очень интересен факт влияния кружка петрашевцев на верующего Тимковского, который в короткое время убедился, «что не верить, а знать должен человек; что всё должно поверяться разумом и чего разум не может доказать, то недостойно занимать мышление».

Петрашевцы подготовили ряд документов, обращённых непосредственно к народу, крестьянским и солдатским массам («Десять заповедей»; «Солдатская беседа» и др.). Сам Петрашевский посещал собрания ремесленников. Он и его сторонники предприняли попутку развивать подпольную типографию. Петрашевский установил связи с провинцией, найдя себе новых сторонников, будут надёжной опорой и широкой базой тайного общества. Он пытался организовать снабжение провинции литературой.

Подобно некоторым западноевропейским социалистам, Петрашевский наивно надеялся, что при известных условиях можно убедить правящие круги оказать содействие организации образцовых социалистических колоний. Как и Огарев, Петрашевский предпринял попытку создать - на этот раз под Новгородом - подобную колонию. Трудно сказать, чем было вызвано предложение Петрашевского самодержавному правительству помочь создать под Парижем фурьеристский фаланстер, выделив для этой цели 2 млн. руб.

«под соответствующие проценты». Возможно, что Петрашевский надеялся таким образом убедить царских судей в исключительно мирном характере своей деятельности и тем самым добиться смягчения наказания для арестованных петрашевцев.

Многие петрашевца считали, что социалистическое общество можно построить путём преобразования современной им крепостной России. Революционно настроенные петрашевцы предполагали, что это будет достигнуто при помощи крестьянской революции. Полного единства взглядов по этому принципиальному вопросу у них не было.

В отличии от Петрашевского, который колебался в вопросе об организации народного вооружённого восстания, Спешнев высказывался за немедленное уничтожение помещичьего землевладения и крепостного права и призывал к подготовке всенародного вооруженного восстания, к идее восстания склонялся Достоевский.

Тайное общество, к созданию которого призывал Спешнев, могло, по его мнению, придерживаться трёх способов действия: заговора, пропаганды и восстания. Он отдавал предпочтение восстанию, убеждая других петрашевцев немедленно приступить к организации центрального комитета, который должен заняться подготовкой восстания.

Спешнев имел возможность близко познакомиться с западноевропейским революционным и рабочем движением: с 1842 по 1846 гг. он был за границей (В Париже, Вене, Дрездене), познакомился с деятельностью революционеров, установил связи с П.Леру, А.Вейтлингом, знал о деятельности К.Маркса и читал его отдельные произведения, частности «Нищету философии». Все это не могло не оказать глубокого влияния на склад его мышления. Размышляя над неудачей восстания декабристов, Спешнев пришёл к выводу, что идея военного переворота не оправдала себя, что следует обратиться к широкому народному восстанию. В условиях самодержавной России самым действенным был бы, по его мнению, «пугачёвский путь». Спешнев, как и некоторые другие петрашевцы, опирался на опыт многочисленных крестьянских восстаний, о которых был хорошо осведомлён. Он мечтал об общем централизованном руководстве повсеместном вооружённом выступлении.

Деятельность петрашевцев совпала с возникновением в России «рабочего вопроса», вызванного быстрым развитием промышленности. До этого времени рабочих игнорировали как социальную силу. Теперь государственная необходимость толкала самодержавие на российской промышленности. Так, в 1840 г., обеспокоенное низкой производительностью труда, правительство издало указ, разрешающий заводчикам и фабрикантам набирать «свободную» рабочую силу и избавляться от так называемых посессионных рабочих.

«В России, - отмечал Ф.Энгельс в статье «Движения 1847 года», - развитие промышленности идёт гигантским шагами…» . Он отмечал, что крепостное право подвергается ограничениям, а это неизбежно влечёт за собой ослабление дворянства и «создание класса свободных крестьян».

Главное направление деятельности петрашевцев - теоретическая разработка вопросов уничтожения в России крепостничества и самодержавия. Петрашевский дал глубокую и всестороннюю критику абсолютизма. Не подозревая, что его внимательным слушателем является Антонелли: «Одно правительство республиканское, представительное, достойно человека, потому что и неприлично и смешно существу, одарённому разумом, и волею, и самопознанием, подчинять и тело своё, и душевные способности произволу другого существа, отличающегося от него только самопроизвольным деспотизмом. Всякий народ должен управляться сам собой, быть сам властелином… Где закон больше сбивчива, бестолковы, противоречащие, как не у нас? Да и в самом деле, как может составить человек, принадлежащий к совершенно другому классу, закон для людей, которых ни нужд, ни характера, он не понимает, да и понять не заботится? Из этого вы видите, что перемена правительства нужна, необходима для нас».

Выделяющийся среди петрашевцев радикализмом Н.А.Спешнев разрабатывал план восстания горнозаводских рабочих Урала, распространения восстания на Поволжье, Дон, Москву. У него же после ареста при обыске обнаружена собственноручно им составленная «Обязательная подписка» члена тайного общества, которое Петрашевский и Спешнев собирались организовать. Поскольку в дореволюционной и современной литературе можно встретить мнение, что кружок петрашевцев представлял собой не революционную организацию, а безобидное «общество либеральных журфиксов», приведу текст этой подписки полностью.

«Я, нижеподписавшейся, добровольно, по здравом размышлением и по собственному желанию, поступаю в русское общество и беру на себя следующие обязанности, которые в точности исполнять буду:

Когда распорядительный комитет общества, сообразив силы общества, обстоятельства и представляющийся случай, решит что настало время бунта, то я обязуюсь не щадя себя, принять полное и открытое участие в восстании и драке, - т. е., что, по извещениям от комитета, обязуюсь быть в назначенный день, в назначенный час, в назначенном месте, вооружившись огнестрельным или холодным оружием, или тем и другим, не щадя себя принять участие в драме и как я могу, споспешествовать успеху восстания.

Я беру на себя обязанность увеличивать силы приобретением обществу новый членов. Впрочем, согласно с правилами русского общества, обязуюсь сам более пяти не аффилировать.

Аффилировать, т. е. присоединять к обществу новых членов обязываюсь не наобум, а по строгим соображениям и только таким в которых я твёрдо уверен, что они меня не выдадут, если бы даже и отступились после от меня; что они исполнят первый пункт и что действительно желают учавствовать в этом тайном обществе. Вследствие чего и обязываюсь с каждого мною аффелированного взять письменное обязательство, состоящее в том, что он перепишет от слова до слова вит самые условия, которые я здесь даю, с первого и до последнего слова, и подпишет их. Я же, запечатав своё письменное обязательство, передаю его своим аффильетеру для доставления в комитет, тот своему и так далее. Длясего и переписываю для себя один экземпляр сих условий и храню его у себя как форму для аффильяций других».

Этот важный документ представляет интерес не только с точки зрения направленности кружка петрашевцев. Здесь видны элементы принципа конспиративности («пятёрки»), которые позднее встречаются у революционеров «Земли и воли», «Народной воли». Этот принцип должен был обеспечить необходимую конспиративную деятельность, поставить барьер на пути возможного проникновения в организацию провокаторов.

«Обязательная подписка» служит убедительным аргументом против заключения американского учёного Д. Эванса, считавшего, что петрашевцы отрицали революционное действие как средство борьбы за установление нового справедливого общества. По Эвансу, петрашевцы не были революционерами и не стремились к восстанию. Ликвидацию кружка американский исследователь расценил как результат преувеличения его революционности со стороны властей.

Революционизирующее воздействие петрашевцев на развитие общетсвенно-политической мысли в России было весьма велико. «Марксизм, как единственно привальную революционную теорию, писал В.И.Ленин, - Россия поистине выстрадала полувековой историей неслыханных мук и жертв, невиданного революционного героизма, невероятной энергии и безответственности исканий, обучения, испытания на практике, разочарований, проверки, сопоставления опыта Европы».

В декабре 1848 г. в доме Петрашевского достоялось собрание, посвящённое обсуждению вопроса об организации тайного революционного общества. Из-за серьёзных идейных расхождений между участниками собрания создание тайного общество было сочтено преждевременным. Пропагандистская же работа петрашевцев активизировалась. Основные усилия петрашевцев направлены на пропаганду среди «людей различных характеров, различных состояний, мужчин, женщин…, людей специальных познаний, учёных, людей практических: архитекторов, ремесленников, художников, артистов, военных людей…». Собираясь путём пропаганды подготовить из молодежи будущих революционеров, петрашевцы предполагали затем развернуть широкую агитацию в народе, пробуждая в нём революционное сознание.

Первостепенное значение придавалось изданию и распространению антиправительственной литературы, для чего было задумано создание нелегальной типографии. За это взялся Н.Спешнев. Петрашевец Н.П.Григорьев специально написал «Солдатскую беседу» для пропаганды в войсках. П.Н.Филиппов работал над агитационным произведением. «Десять заповедей», готовился перевод сочинений Ф. Ламенне.

Даже краткое знакомство с взглядами и деятельностью петрашевцев позволяет сделать такие выводы.

Во-первых, мировозрение основной, ведущей части петрашевцев хотя и не было свободно от противоречий и непоследовательности, явилось важным этапом развития русской общественной мыли.

Во-вторых, встав на путь организации танцы революционных кружков, петрашевца стремились повторить попытку декабристов и подготовить открытое революционное выступление против царского самодержавия.

В-третьих, свободно ориентируясь в современной философии и политической экономии, петращевцы признавали решающую роль народных масс в историческом процессе, отстаивали принципы морали, проникнутые духом революционно-демократического гуманизма, развивали идеи о Белинского и Герцена о необходимости творческого применения социалистических идей к Условиям России, к насущным потребностям освободительной борьбы против царизма.

Реализовать свои широкие замыслы петрашевцы не успели. Увлёкшись научными дискуссиями, полемикой они наивно полагали, что их благородная деятельность остаётся скрытой от правительства и полиции.

Когда 7 апреля 1849 г. на обеде, устроенном в честь дня рождения социалиста-утописта Ш. Фурье, Петрашевский провозгласил свой знаменитый тост, завершавшийся призывом к революционному действию: «Мы осудили на смерть настоящий быт общественный, надо приговор наш исполнить», он не подозревал, что рядом с ним почти постоянно находился агент Антонелли. Не знал, что сам попал в поле зрения руководителя III отделения и чиновника по особым поручениям при министре внутренних дел И.Липранди. Не знал он и того, что кроме Антонелли ещё два полицейских агента - Шапошников и Наумов - регулярно доносят в полицию о «пятницах» о составе собирающихся кружковцев.

Нужно отметить две стороны пропагандисткой деятельности петрашевцев. Когда они выступали с критикой крепостного бюрократического строя в России, восставали против самодержавно - полицейского произвола, требовали освобождения крестьян, введения гласного судопроизводства, свободы печати - в этом была их сильная сторона, этим они выражали интересы широких закрепощённых масс и являлись представителями революционно-демократического движения в России, подрывавшего крепостной порядок.

Но объективная слабость сил для активной борьбы с крепостным государством, отсутствие связи с массами у их движения, всё ещё продолжавшего быть «страшно далёким от народа» - заставляли петрашевцев искать систем общественного переустройства, не связанных с революционно политической борьбой. Такой системой, горячо увлекавшей и покорявшей петрашевцев, была система Фурье.

Документы «Дела петрашевцев» дают обильный и ценный материл для анализа русского фурьеризма. Изложение системы Фурье и замечания о ней оставлены нам Петрашевским, Данилевским, Беклешевым, Тимковским и др. Особенно ясное и толковое изложение учения Фурье не потерявшее ценности и до сегодняшнего дня, сделано Данилевским.

Фурье, беспощадно критиковавший недостатки и противоречия капиталистического строя, создал красивую мечту о будущем счастливом социалистическом обществе. Утопизм Фурье, соответствовавший идеологии ещё незрелого нарождавшегося пролетариата, заключался в его иллюзии о возможности сотрудничества классов, о возможности реорганизации общества без уничтожения классов и экономического неравенства, без жёсткой классовой борьбы. В 40-х годах, в то время когда в Европе уже родился научный социализм Маркса и Энгельса, в крепостной России, в условиях неразвитых ещё капиталистических противоречий, петрашевцы использовали и критику Фурье, и его положительную систему в применении к современным окружавшим их общественным отношениям.

Петрашевцы видели социализм, вслед за буржуазными демократами Запада 40-х годов, в том, чтобы, по определению Ястржембского60, заменить конкуренции классовых противоречий и в установлении классового мира.

Большинство петрашевцев (было, правда, несколько исключений) отвергали систему коммунизма (утопического, домарксовского коммунизма), который представлялся им в виде отрицания всякой собственности и в виде раздела богатств, не связанного с вопросом об увеличении общественного богатства, о развитии производительности труда. Петрашевцы признавали фурьеризм оставлявший в неприкосновенности частную собственность и переносивший центр внимания на вопросы увеличения производительности труда.

«Вся задача общественная, - пишет Данилевский, - Будет состоять в том, чтобы так устроить междучеловеческие отношения, чтобы страсти одних людей не сталкивались враждебно со страстями других… заменить борьбу частных интересов между собою и интереса частного с интересом общим - всегдашним совпадением этих интересов».

Вопрос об удовлетворении интересов всех упирался в вопрос увеличения количества материальных средств. Количество производства материальных богатств, писал Данилевский, зависит наличия материала в природе, от средств науки и «от экономического устройства обществ, от сего зависит возможность пользоваться данными природы и средствами науки».

Петрашевцы давали, вслед за Фурье, убедительную критику способа потребления при разделении хозяйств по семействам и делали вывод о необходимости ассоциации, потому что экономия увеличивается с увеличением числа соединяющих хозяйств. «Ассоциация, - говорит Данилевский, - позволяя применение всех средств науки к производству и сохранению материальных богатств, позволяя более экономичный способ потребления ресурсов».

Чрезвычайная простота, неоспоримость и кажущаяся лёгкость осуществления системы Фурье, для проведения в жизнь торой не нужно будто бы ничего, кроме убеждения и сговора группы людей соединиться в фалангу -- всё это было причиной успеха фурьеризма в России 40-х годов. Здесь капиталистические противоречия были ещё слишком неразвиты, чтобы подорвать доверие к этой утопии. Система Фурье отвечала утопическому стремлению петрашевцев устранить. классовые современной им общества.

«Нынешние неимущие получали бы много, - заявляет Тимковский, - а имущие ещё увеличили бы своё достояние. Не было бы недовольных, каждый дорожил бы спокойствием общественным, следовательно, пресеклись бы все причины к смутам и революциям… Система Фурье достигает своих целей путём мира, без смут, без насильственных потрясений, при какой бы то небыли форме правления». Ещё более откровенно говорит об этом Беклемишев, который в своей «Переписке двух помещиков» всячески доказывает преимущества ассоциации - «сообщения» нас «дроблением по разным отраслям труда».

«Опыт доказал и доказывает нам ежеминутно, что помещики, т. е. владельцы, лучшие и вернейшие защитники порядка и враги смут; сообщите помещиков и крестьян, и тогда все без исключения и тогда все без исключения будут враги беспорядков. Тогда помещики не будут более, как ныне, дорожить ежеминутно за жизнь свою, они будут спокойно ложиться спать. Отчего? Оттого, что не будет больше рабов: порою потрясающих самоё твёрдое иго, не будет больше нищих, в вечной борьбе с обществом, отказывающим им в насущном хлебе, не будет пролетариев, не будет отверженцев» .

1.2 «Дело петрашевцев» и его исход

Период царствования Николая I был временем жестокой реакции во всех областях внутренней жизни страны России. Суровое подавление массовых крестьянских волнений, преследование всякой свободной мысли, малейшего недовольства существующим порядком, стремление регламентировать, поставить под контроль всю общественную жизнь - таковы основные черты этого периода. Характеризуя Николая I и ту эпоху, в которую он правил, А.И.Герцен писал, что именно тогда произошло усиление деспотизма: «В окружении посредственностей, солдат для парадов балтийских немцев и диких консерваторов, виден был Николай, подозрительный, холодный, упрямый, безжалостный, как и те, что его окружали».

Подавив движение первых русских революционеров, Николай I заявил: Революция на пороге России… Но клянусь, она не проникнет в Россию, пока во мне сохранится дыхание жизни» . И вся деятельность царизма, огромного бюрократического аппарата была подчинена решению этой основной задачи, одним из свидетельств чего служит следующий эпизод.

В начале сентября 1844 г. у учеников бывшего Царскосельского лицея (переехавшего к тому времени в Петербург и получившего название Александровского) были произведены очередные обыски. У одного из лицеистов было найдено либретто к сатирическим опер-буфф «Поход в Хиву», где высмеивался ряд приближённых ко двору сановников.

Необходимо отметить что между полицией, подчинявшейся министру внутренних дел, и III отделением подчинявшемся непосредственно царю, всегда существовала затаённая, но глубока конкурентная неприязнь. Перовский, в частности полагал, что III отделение следовало бы все упразднить, передав все дела по политическому сыску в руки полиции.

Две полиции в одном государстве, по его убеждению, держать было неразумно, - лучше иметь одну, но хорошо организованную и не стеснённую в средствах, и, конечно, при его министерстве. Царь не разделял этого мнения. Но, напуганный европейскими революциями, нередко высказывал недовольство своим детищем - III отделением, которое, как он считал, недостаточно оперативно обнаруживало крамолу и доносило ему о ней.

На основе агентурных наблюдений жандармских офицеров, платных и добровольных агентов, усердных деятелей типа Вигеля Булгарина и им подобных, а также анализа следственных материалов III отделение ежегодно составляло «всеподданнейшие» нравственно-политические отчёты, которые содержали в себе наблюдения и характеристики настроений в различных кругах русского общества.

Аналитические отчёты представлялись царю также министрам внутренних дел. В них содержалась характеристика вопросов, которые привлекали особое внимание общества, рассматривались наиболее опасные направления в обсуждении этих вопросов в прессе, слухи и толки, распространявшиеся среди разных социальных слоёв и групп населения, масштабы, формы, места крестьянского и солдатского движения, сообщалось о «противоправительственной деятельности» отдельных лиц и т. д.

Подобную роль играли и соответствующие разделы ежегодных отчётов губернаторов.

По мнению Перовского, в это тревожное время III отделение, подвергая сплошной перлюстрации всю частную переписку, только и делало, что подсовывало царю всякие письма, отчёты и т. п., а о подлинных заговорах, антиправительственных выступлениях не знало. И если сам министр внутренних дел не мог похвастаться, что его полиция и агентура блещут мастерством и сообразительностью, то относил это только за счёт того, что министерство не имеет возможности подобрать нужных людей из-за отсутствия тех сумм, которые отпускаются Орлову. Не нравилось Перовскому и то, что в случае обнаружения его полицией каких-либо важных дел они тотчас же «по высочайшему повелению» перекочевывали в III отделение, руководители которого доставались и царские милости. Полиция постоянно стремилась доказать царю своё превосходство над любимыми им жандармами. Отсюда такой интерес полиции к записке Петрашевскго.