13

Ивановская Государственная Сельскохозяйственная Академия

Реферат

по дисциплине: История предпринимательского права

на тему: Российские предприниматели: Сидоровы, Крымовы, Дородновы и предприниматели Приволжья

2010

План

Введение

Сломанное колесо

Развиватели

Основание фабрик

Фабрики

Фабриканты

Фабричные

Предпринимательская деятельность в годы революции

Разбуженные революцией

Предпринимательская деятельность после революции 1917 года

Заключение

Список литературы

Введение

Возделывание льна и производство полотняных изделий на Руси было широко распространено. Однако в допетровские времена лишь частично льноволокно использовалось для домашнего ткачества, а в основном оно шло за границу и возвращалось в Россию из Англии, Голландии, Бельгии, Германии и других стран уже в виде полотна.

Петр Первый, положивший начало развитию многих ремесел в России, обратил внимание на ненормальность в этой отрасли хозяйства: лен, уходивший за бесценок в другие страны, возвращался обратно дорогим полотном. Именно при Петре Первом начали широко строиться льняные мануфактуры, и в скором времени льняная промышленность стала самой крупной среди других текстильных производств.

Наличие большого количества сырья и мануфактур для его переработки, а также широкий сбыт продукции как внутри страны, так и за ее пределами сделали льняную промышленность национальной отраслью, гордостью России. По изяществу и добротности русские полотняные изделия не уступали знаменитым голландским полотнам.

К началу XIX века в стране действовало большое число льноткацких мануфактур. Только в Костромской губернии было 22 предприятия. Работали они преимущественно на ручной веретенной пряже. Можно представить, каким нелегким был труд работницы, сидевшей всю долгую зиму при свете лучины и крутившей постылое веретено.

За месяц крестьянка могла заработать максимум полтора рубля. Естественно, что нельзя было прожить на пять копеек в день, а потому прядение считалось побочным заработком. Основным занятием по-прежнему оставалось крестьянское хозяйство, земледелие.

Скоро крестьяне поняли, что продавать готовые изделия выгоднее, чем лен и пряжу, и почти в каждой избе начали работать домашние станы, которые ничем не отличались от станов, находившихся в мануфактурах. Поэтому, когда купец решал строить светелку или фабрику, он знал, что всегда будет иметь готовых квалифицированных работников.

Появившиеся в начале XIX века самопрялки привели к увеличению производства льняной пряжи, но именно в это время в Россию начал широко проникать хлопок и бумажная ткань. Плис, нанка, миткаль стали теснить полотно.

Началась конкуренция хлопка и льна. Все работы, связанные со льном, были ручными, малопроизводительными. В хлопчатобумажной промышленности производство пряжи было машинным, что делало и ткань более дешевой, доступной беднякам. Поэтому спрос на полотно резко упал.

Попытки механизировать льнопрядение ни к чему не привели. Пробовали приспособить под лен хлопкопрядильные машины, но безуспешно.

В 1823 году правительство снизило цены на льняные изделия, что стало первым звеном кризиса льняной промышленности. В сороковых годах цена полотен составляла только половину первоначальной.

Была и другая причина кризиса -- интенсивный ввоз английской машинной пряжи и полотен, которые успешно конкурировали не только с русским полотном, но и с хлопчатобумажными тканями. Все это подорвало не только первые опыты в механическом льнопрядении, но отбросило механизацию льнопрядения и льноткачества в России почти на четверть века.

«Центральными районами кризиса явились Костромская и Ярославская губернии. В самой Костроме, в результате кризиса, закрылись все полотняные предприятия, кроме одного. Массовое свертывание льноткацких мануфактур имело место в Кинешме, Нерехте и Писцове»*.

Не выдержав конкуренции, полотняные мануфактуры закрывались одна за другой, и владельцы их переходили к так называемому светелочному производству. В больших избах-светелках устанавливалось десять-пятнадцать станов, куда собирались ткачи, в основном мужчины. Светелка, станы, сырье -- все принадлежало владельцу, а ткачи работали за сдельную плату, причем из нее два-три рубля в год шло на оплату помещения. У владельца обычно имелось несколько светелок, а центром их являлась контора, в которой приготавливались основы одновременно и для раздачи в дома. Отбелку, размотку пряжи и отделку полотна -- лощение производили также в конторе.

Можно сказать, что полотняная промышленность едва теплилась. Созданная энергичными действиями Петра Первого, она уже через сто лет пришла в упадок. Хлопок, пряжа, ткани, ввозимые из-за границы, разоряли и без того небогатую казну. Ясно было, что такое положение не может продолжаться бесконечно. И вот в 1844 году была создана специальная правительственная комиссия для исследования состояния полотняных предприятий.

Побывав во многих бывших центрах русской полотняной промышленности, в том числе и в Костромской губернии, а также, посетив Германию, Бельгию, Англию и Францию, члены комиссии установили главные причины кризиса русского полотняного производства: несовершенство первичной обработки льна и отсутствие механического льнопрядения.

В те годы в России существовало предубеждение против машинной пряжи, которую считали хуже ручной. Комиссия проверила справедливость таких утверждений и сделала вывод, что машинная пряжа по всем статьям лучше ручной: крепче, ровнее. Пряжа «разных рук» не могла сравниться с нею ни в качестве, ни в цене.

«Тогда как в льняном деле совершались важные перевороты, -- отметила в своем заключении комиссия, -- наши фабриканты не ввели никаких усовершенствованных способов: все технические средства их остались те же, какие были за 120 лет при начале полотняного дела в России при Петре I»*.

Комиссия предложила провести рационализацию в пределах ручной техники. Но это не могло содействовать возрождению «национальной отрасли» русской промышленности. Можно было усовершенствовать прялку и ткацкий стан, но от этого работы на них не переставали быть ручными, а следовательно, дорогостоящими.

Лишь после долгих споров, в 1848 году появилось официальное распоряжение правительства о поощрениях первым учредителям механических льнопрядилен, а также ткацких и аппретурных заведений. Владельцы фабрик -- купцы первой гильдии -- освобождались от налогов. Им передавались в безоброчное пользование удобные участки казенной земли на все время существования фабрики с бесплатным отпуском леса на постройку фабричного здания. Причем, если фабрика основывалась в течение трех лет со времени опубликования постановления, то учредитель получал обе привилегии одновременно**.

Но даже эти весьма значительные льготы мало кого соблазнили. Слишком много было примеров бесцеремонного отношения к полотняным мануфактурам со стороны правительства, чтобы осторожные русские купцы сразу поверили в такие посулы.

Все же кое-где в России стали основываться механические льнопрядильни. Но дело шло робко, с оглядкой, а полотна требовалось много, особенно для военного и морского ведомств. Видя, что русские купцы не торопятся, правительство не нашло иного выхода, как в 1850 году снизить таможенный тариф на ввозимые из-за границы изделия, благодаря чему за три последующих года импорт льняных тканей увеличился вдвое. Так была подорвана последняя вера в гарантию царских постановлений.

Закрывались даже те мануфактуры, которые работали только самый выгодный товар, другие переходили на хлопчатобумажные ткани.

Сломанное колесо

В 1844 году правительственная комиссия, изучавшая состояние полотняной промышленности, приехала в Костромскую губернию. Посетив Нерехту, Середу-Упино, чиновники ехали в Плес. При переезде вброд через неглубокую речушку Шачу, возле села Яковлев-ского, у прогонной кибитки развалилось колесо.

С горем пополам дотянулась подвода до ближайшей кузницы Сосипатра Сидорова. Не впервой приходилось ему чинить колеса, ковать лошадей -- можно сказать, тем и жил. Гости беседу завели: есть ли окрест ткацкие заведения, в которых лен работают?

-- Как не быть, -- ответил Сидоров. -- Почитай, в каждом дому есть, но теперь больше для себя работают. Правда, в Плесе Ермолин с Зубаревым -- тамошние купцы -- раздают пряжу на домоткачество, да говорят, и те свертывают дело. Никакого прибытка не стало. Да и заморский товар перешибает наш. Крестьяне и льну стали меньше сеять. Тоже нет сбыту. Одним словом -- хромает это дело, вроде вашей повозки.

-- А раньше?--спросил чиновник.

-- Раньше и говорить нечего. Весь край в основном кормился этим делом... А вы, случаем, не мануфактуру ли в наших местах надумали ставить?

-- Нет, у нас дело важнее. Государственное. Надо нам уяснить, отчего полотняный промысел захирел, да как его вновь поднять.

-- Охотников подымать немного найдется.

-- Кто начнет, тот не прогадает. Есть прожекты о больших льготах для первых фабрикантов. Так что бросай молот и заводи полотняное дело.

-- Куда уж нам, -- отмахнулся Сидоров.

Чиновники уехали, а разговор с ними не давал Сидорову покоя. Хоть и не тоже бросать промысел, которым дед и отец занимались, да ведь если в самом деле будут льготы, то можно сколотить капиталец, а там видно будет, расширять дело или бросать^*.

Нет, не сразу стал Сидоров заводить контору. Без малого год, со всех сторон подбирался он к новому делу, которое отныне станет не только главным в его жизни, но и перейдет к сыновьям и внукам.

Здравый смысл вроде бы подсказывал, что надо заниматься не льном, а хлопком. За примерами далеко ходить не нужно было. Ивановские и вознесенские купцы озолотились на переработке хлопка. Дела они вели так широко, что вскоре начали испытывать большую нужду в рабочих руках, и крестьяне даже из-под Яковлевского потянулись в Иваново и Вознесенск.

Но Сидоров понимал и другое. Россия своего хлопка не имела, а Средняя Азия, Египет, Северо-Американские Соединенные Штаты могли в любой момент отказать в поставке его, что и случалось впоследствии не однажды. Лен же всегда был под рукой. Важным было и то, что земли не хватало для довольно густого населения Нерехтского уезда, так что недостатка в рабочих руках не будет.

Всю зиму 1845 года разъезжал Сидоров по ярмаркам, скупал льняную пряжу. Стоила она дешево -- полтора рубля пуд, а при покупке оптом и того дешевле. Почти все деньги свои пустил на пряжу, а дом и двор превратил в сновальню. И взрослые, и дети занимались размоткой пряжи, готовили основы. Вскоре своим яковлевским крестьянам, а потом и в соседние деревни, начал Сидоров раздавать основы. Всех ткачей знал в лицо, потому на первых порах отдавал без расписок, под честное слово. Условия были просты: получай образчик товара -- скатерть, салфетку или дорожку, а расчет в конце работы -- по полтора рубля с основы.

Пока по деревням стучали станы, Сидоров переделал кузницу в бучильню, где с помощью золы отбеливал товар. Длинные холсты расстилались на лугах вдоль Шачи и белились росою и солнцем.

Дела шли на лад, Сидоров уже выкупил свидетельство плесского купца второй гильдии и думал о расширении конторы. Но в 1847 году в Яковлевском случился пожар. Сгорел дом и у Сидоровых. Все думали, что на этом незадачливый купец успокоится, но к осени он уже отстроил новый дом и большой сарай для сновальни. Дело пошло шибче прежнего, и стал он прижимать крестьян как мог. По примеру других купцов, выдавал основы с весу, готовый холст и другой товар принимался тоже с весу. Весь же секрет состоял в том, что пряжу и основы Сидоров хранил в сыром помещении, а товар принимал максимально просушенным. Нередко получалось так, что ткачи не только ничего не зарабатывали, но оставались должниками.

При приемке Сидоров раскидывал товар на три кучи: хороший, похуже и совсем порченый...

-- Да ты что, креста на тебе нет, -- возмутился однажды старый ткач Волгин. -- Где ж ты усмотрел тут порчу?

-- Ты помолчи,-- отвечал Сидоров,-- по деревне, может, и сойдет твой товар, да я ведь его для города делаю. А там за него полцены дадут. И я тебе полцены даю за работу. Да за дюжину салфеток вычту -- совсем испорчены. Так что вот тебе полтора рубля и будь доволен.

Вскоре, по наущению Волгина, ткачи пришли к Сидорову и заявили, что если он не будет платить по справедливости, они отказываются сдавать наработанный товар.

Дело разбиралось в суде. Крестьяне не признавали записей, сделанных в книгах Сидорова. И суд разъяснил, что взыскать с крестьян убытки можно лишь по их распискам, заверенным у нотариуса. А так как заверять каждую расписку было накладно и хлопотно, поневоле пришлось Сидорову вести расчеты более справедливо.

Снижение таможенного тарифа на полотняные изделия в 1850 году оказалось на руку Сидорову. Не выдержав конкуренции с заграничным товаром, даже крепкая фабрика Затрапезнова-Яковлева в Ярославле, вырабатывавшая узорчатые льняные скатерти и салфетки, вынуждена была сначала сократить переработку льна, а затем и вовсе перейти на хлопок. Больше серьезных конкурентов у Сидорова не было. Правда, в селе Великом Ярославской губернии купцы Иродов и Локалов тоже завели полотняное дело, но они только начинали и пока не могли тягаться с Сидоровым.

Крестьяне Нерехтского уезда, где лен превратился в монокультуру, не знали куда сбывать волокно, пряжу, холсты. Сидоров пользовался моментом, скупал все за треть цены, и перед Крымской войной на него уже работали сорок больших деревень. Тогда-то Сидоров и стал искать купцов, которые согласились бы строить льнопрядильни. Но охотников среди них пока не находилось.

Наступил 1853 год. Началась Крымская война. Россия, разорвав отношения с Англией и Францией, нуждалась в большом количестве полотна, особенно парусного. Чиновники морского ведомства разъехались по многим губерниям и предлагали заключить контракты на такие суммы, которые местным купцам и не снились. Это дало толчок к интенсивному возрождению и развитию русской полотняной промышленности.

Вспомнили купцы о предложении Сидорова, и теперь уже они ехали к нему, стремясь заручиться гарантией на сбыт пряжи с будущих льнопрядилен, которые намеревались срочно возводить. Именно Кострома, Яковлевское и Нерехта явились центром возрождения льняной промышленности. Многие исследователи истории льняной промышленности указывают на большие заслуги Сидорова в этом деле.

«Первым проводником машинной пряжи в Костромской и Ярославской губерниях был С. Сидоров. Он рассеял предрассудки против нее. За ним потянулись владельцы других льноткацких предприятий Костромской и Ярославской губерний. Под влиянием появившегося спроса на машинную пряжу в с. Яковлевском и других местностях Нерехтского и Костромского уездов и прилегающей к ним части Кинешемского уезда возникла в 1853 году в г. Костроме льнопрядильня бр. Зворыкиных, а в 1854 году была возведена льнопрядильня Крейцером на р. Солонице»*.

Механические льнопрядильни построили Дьяконов и Сыромятников в Нерехте, Брюханов и Зотов в Костроме. Пряжу они выдавали уже в 1854 году, а их основным покупателем, как и у братьев Зворыкиных, был С. Сидоров.

Этот хитрый, оборотистый и плутоватый мужик за короткое время стал одним из богатейших людей в округе, наживаясь на труде деревенских ткачей.

Развиватели

После Крымской войны, в 1857 году, в льняной промышленности вновь наступил кризис, причем жесточайший. Закрывались фабрики, все льнопрядильни сократили производство. Но Сидоров от этого не пострадал: отсутствие фабрики позволяло ему всегда вести дело так, что товара выпускалось ровно столько, сколько можно сбыть. И все же, несмотря на трудное время, он начал строить фабрику: деревянное здание на тринадцать ручных станков, где предполагалось работать столовое белье с вытканными монограммами, в основном по заказам богатых домов. Строительством занимался старший сын Мефодий.

Сам Сидоров занялся не менее важным делом -- скупкой земли у местных крестьян. Он понимал, что стоит ему со временем завести механическую фабрику, обучить людей и наверняка найдутся конкуренты, которые под боком поставят свои заведения. Этого он допустить не мог.

Первым делом Сидоров выторговывал участки, расположенные вдоль рек, так как без воды ни ткацкая, ни тем более отделочная и отбельная фабрики работать не могут. Цены на землю были не очень высокими.

На самодельной карте, вычерченной землемером, Сидоров почти каждую неделю закрашивал все новые и новые участки «своим» цветом. Но оставалось еще много участков, хозяева которых не соглашались продать землю, или требовали очень высокую цену. И все же Сидорову удалось скупить около трехсот десятин земли вокруг Яковлевского.

Но никакое количество земли не могло оградить Сидорова от конкурентов. Первый из них появился сразу же после войны. Это был Е. С. Крымов. В самом Яковлевском построил контору для раздачи основ, несколько светелок в соседних деревнях и ткачи охотно шли к нему.

Крымов был родом из Яковлевского, работал ранее у вичугских фабрикантов Миндовского и Коновалова. Пользовался у них кредитом, покупал на ярмарках пряжу, часть из которой перерабатывала его жена, часть отдавали другим мастерам. Весь товар сдавался кредиторам для отделки и продажи. Доход был невелик, но дело шло.

Как потом получилось, никто не ведает, но с началом Крымской войны, Крымова взяли в ратники. То ли не угодил чем хозяевам, то ли они увидели в нем будущего конкурента, а может, не хватало денег откупиться, но в конце концов Крымов попал на фронт. Служил каптенармусом и вернулся, видать по всему, богатым человеком.

Пройдет не так уж много времени, и Крымов станет вторым после Сидорова. В центре села поставит роскошный дом. Жить будет скрытно, всякой огласки бояться пуще огня.

Крымов славился, как один из полотняных фабрикантов, умеющих выбирать рисунки для своего товара.

Эта способность дала ему возможность отделать внутреннюю обстановку своего дома не только богато, но и со вкусом. Светло-сиреневый шелк, затканный букетами алых цветов, которым была отделана вся гостиная, приятно гармонировал с высеребренною люстрою, бра в виде грифов и остальными предметами электрического освещения. Вся эта обстановка еще более выигрывала от контраста своей роскоши с грязью захудалой деревни, тянувшейся от самых окон палаццо.

Крымов, благообразный на вид, небольшого роста, полный старик, был одет в обыкновенную русскую сибирку серого цвета и сапоги с высокими голенищами...

Бывший крестьянин с помощью своего ума, рук, да преданной любящей жены, сумел превратиться из простого ткача во владельца двух крупных фабрик с большим количеством рабочих и дать бедно жившим до сих пор своим землякам верный и хороший заработок.

Основание фабрик

После отмены крепостного права часть крестьян, поверив, что отныне для них начинается новое счастливое время, бросили фабрики и вернулись в деревни, на землю.

В эти годы особенно тяжелый кризис был в хлопчатобумажной промышленности, причем не столько из-за отмены крепостного права и оттока рабочих с фабрик, сколько от того, что недоставало хлопка. Во время гражданской войны между Севером и Югом в Северо - Американских Соединенных Штатах в Россию совершенно прекратились поставки хлопка, цены на него повысились, соответственно вздорожали хлопчатобумажные изделия.

Все это резко, хотя и временно, подняло роль полотняной промышленности.

В 1862 году Сидоров построил трехэтажное каменное здание ткацкой фабрики на 35 ручных станов. Кроме того на него в окрестных деревнях работало еще около 700 станов.

В 1870 году Сидоровым была торжественно открыта механическая ткацкая на 200 станков. Но продолжали работать как ручная ткацкая, так и ткачи-надомники. Все сложно-узорчатые и камчатные изделия по-прежнему вырабатывались на ручных станках, а на механических -- только гладьевые ткани. Одновременно была пущена и отбельно-отделочная фабрика.

1870 год Сидоров считал годом основания не только механической фабрики, но и всего своего дела, скромно указывая во всех отчетах, что «ручное производство началось в 1848 году». И действительно, прошлые доходы были настолько мизерны по сравнению с нынешними, что их вполне можно было и не брать в расчет. Поэтому 1870 год по праву считается годом основания Яковлевского льнокомбината.

Успехи Сидорова не давали покоя многим. Несмотря на его крепкую руку и капиталы, которые позволяли разорить любого конкурента, все же в Яковлевском и окрестностях было около двадцати ручных фабрик и раздаточных контор. Большинство из них быстро захирели, но владелец одной конторы -- Дороднов, оказался изворотливее других и скоро «выбился в люди».

В полверсте от Яковлевского, возле небольшой деревеньки Василево, он построил в 1864 году сновальню, ручную белильню и раздавал основы крестьянам.

В 1870 году, по примеру Сидорова, он возвел каменное здание, в котором вырабатывалось исключительно столовое белье. Но в отличие от Сидорова, у Дороднова все станки были ручными.

В 1879 году Крымов покупает у рогачевских крестьян водяную мельницу и рядом начинает строить бучильню. Через год он построил два каменных корпуса: трехэтажный для ручных станков и двухэтажный для механических.

Так возникли в Яковлевском три крупные фабрики. Это было очень бурное десятилетие для полотняной промышленности.

В 1880--1881 годах во всей русской промышленности наступил сильный застой. Льняная промышленность оказалась в критическом положении, особенно фабрики, вырабатывающие низкие сорта льняных тканей. Если раньше их в основном покупала армия, то теперь в войсках льняные ткани было заменены хлопчатобумажными. Кроме этого на рынке появился джут -- материал более дешевый и прочный, чем лен.

Особенно сильно пострадали фабрики Костромской губернии и, в частности -- яковлевские. Сидоров, Дороднов и Крымов начали сокращать рабочих. Часть из них возвратились на землю, но были и такие, которым идти было некуда.

Воспользовавшись безвыходным положением рабочих, яковлевские фабриканты сократили расценки, уменьшили поденную плату. Положение осложнялось с каждым днем и, если Сидорову обещаниями и угрозами удалось немного успокоить рабочих, то более бесцеремонные Дороднов и Крымов просто указывали на ворота и без всякого предупреждения урезали плату.

Разобщенные рабочие, теснимые и хозяевами, и полицией, не могли отстоять свои права. Всякого, кто пытался протестовать, сразу же выгоняли с фабрики, а на его место готовы были прийти десятки голодных работников, согласных и на половинную оплату.

Этот кризис был самым долгим -- до 1887 года. Но через три года все повторилось, и лишь с 1895 года начался новый подъем, вызванный в основном строительством железных дорог. Благодаря этому, фабрики стали лучше снабжаться сырьем, а фабриканты получили практически неограниченный рынок сбыта.

Фабрики

С большим запозданием по отношению к западным странам, с огромными трудностями, продираясь сквозь феодальную рутину, русская промышленность начала механизироваться лишь в 60-х годах. Рабочие, в частности ткачи-надомники, видели в механических станках ту темную силу, которая неумолимо надвигается на них, отбирая работу и хлеб.

Местные крестьяне с трудом привыкали к фабрике. Ведь раньше они смотрели на ткачество как на побочный заработок в свободное от хозяйства время. И на ручной фабрике они еще имели относительную свободу, могли наниматься на любой срок, а летом, как правило, ткачеством не занимались. Теперь же все изменилось. Рабочий оказался «настолько втиснут в железные рамки, он настолько зависит от машины, что его личная воля и чувства совершенно стерты: он должен 12--13 часов дышать испорченным воздухом, и он дышит им непрерывно столько часов, сколько полагается между перерывами работы, никогда не меньше»*.

Что же представляли собой фабрики яковлевских купцов в начале 80-х годов?

В пяти каменных двухэтажных зданиях у Сидорова было 260 механических и 150 ручных ткацких станков. На фабрике работало 740 человек. По составу и возрасту: мужчин 400, женщин 150, подростков до 12 лет -- 40 человек, от 12 до 18 лет -- 150. Кроме этого, на Сидорова работало около 600 ткачей-надомников.

Тяжелые условия жизни вынуждали крестьян отдавать за нищенскую плату детей на фабрики. Работали они наравне со взрослыми по 13--14 часов в сутки, но если первые могли заработать от 8 до 18 рублей в месяц, то дети получали только до восьми рублей. При этом следует иметь в виду, что они выполняли самые тяжелые работы, находились на самых пыльных участках.

Лишь в 1882 году был принят закон, запрещающий работу детей до 12 лет.

До середины 90-х годов XIX века в России не было и законов, ограничивающих рабочий день. Только в 1897 году, в результате упорной стачечной борьбы пролетариата, правительство вынуждено было издать закон о сокращении рабочего дня до 11,5 часа. Но эти законы мало что изменили в положении рабочих. Капиталисты находили множество способов обойти их.

Работа на фабрике шла круглый год. Выпускались полотна, холст, полотенца, скатерти и салфетки -- всего до 300 сортов и 120 рисунков. В год производилось всех изделий на полмиллиона рублей, а сбывался товар, в

основном через ежегодную Нижегородскую ярмарку, где костромские купцы имели свой полотняный ряд.

В 1882 году Сидоров участвовал во Всероссийской технической выставке и за свои изделия получил первую золотую медаль, которая помогла ему добиться правительственных заказов: ручной товар шел в основном царскому двору, машинное полотно -- военному ведомству. Именно постоянные заказы позволили Сидорову почти безубыточно пережить кризис в полотняной промышленности 1873--1876 годов. В эти же годы он открыл свои магазины в Петербурге, Москве, Харькове.

На сидоровской фабрике имелись две паровые машины, общей мощностью 55 лошадиных сил. Работа была «денная» и сменная. Днем работали по 13 часов, в сменах-- по 8. Но отработав смену, рабочий через 12 часов вновь шел на фабрику. Таким образом, рабочий день у него был 12 часов.

Рабочих дней было 260 в году. На пасху фабрики закрывались на 13 дней. На этот период все рабочие рассчитывались и после праздника принимались вновь. Второй полный расчет был осенью. Такая система была принята почти по всей России и позволяла фабрикантам каждый раз избавляться от неугодных работников, снижать расценки, вводить новые, более жесткие правила. Осенью, когда предложение в рабочей силе опережало спрос, расценки урезали предельно. И рабочие ничего не могли поделать, даже объявить забастовку, так как еще не были приняты на работу.

Каждому рабочему Сидоров выдавал по две расчетные книжки: одну товарную, куда вписывали сработанный товар, другую расчетную, в которую вносили заработок за месяц и вычеты: забор товаров из фабричной лавки, штрафы и прочее.

Табель о штрафах был настолько велик, что не было никакой возможности избежать денежного начета. Наказывали за все: за порчу товара, за пронос на фабрику табака и спичек, за ругань, недобрый взгляд на подмастерья или управляющего фабрикой. Всего за год Сидоров наказывал рабочих в среднем на 1200 рублей. Но зато после, на пасху, он «щедро» раздавал подарки-- ситцы на платья и рубашки. Подарки покупались на деньги из штрафного капитала, то есть шли из кармана рабочих.

У Крымова, как и у Сидорова, фабрика состояла из двух отделений: ручного и механического. Первое находилось в Яковлевском, в так называемом «полевом корпусе». Механическое -- возле деревни Рогачево. Кроме этого имелись бельное и отделочное производства. Все помещалось в двух каменных зданиях.

Фабрика работала круглый год и выпускала исключительно льняные изделия. (Сидоровы частично использовали хлопок как для выработки миткалей, так и полульняных тканей). Станки приводились в движение паровой машиной и водой -- от плотины бывшей мельницы.

На 70 механических и 130 ручных ткацких станках работало 300 человек. Из них 210 мужчин, 20 женщин и 70 подростков от 12 до 18 лет, причем большинству из них было 12--13 лет. Еще тысяча человек работали на Крымова в окрестных деревнях.

Работа на фабрике производилась с 4 часов утра до 8 вечера. Товар вырабатывался гладкий, узорчатый и цветной шириною от десяти вершков до трех аршин, причем более изящный, чем у Сидорова. За год производилось товара на триста тысяч рублей, а сбывался он через Нижегородскую ярмарку и собственные магазины в Петербурге и Москве.

Зарплата рабочих у Крымова была немного выше, чем на фабрике Сидорова. Так, если Сидоров платил ткачам 8--12 рублей в месяц, то Крымов 10--23 рубля. Подростки соответственно получали 4--8 рублей у первого и 5--12 рублей у второго. Такая «щедрость» была вызвана не справедливыми побуждениями, а тем, что позволяла Крымову переманивать от Сидорова и Дороднова наиболее искусных мастеров. Позднее, когда фабрика наберет необходимый комплект рабочих и закончится кризис, Крымов, по требованию Сидоровых и Дородновых, уравняет зарплату.

Фабрика Дороднова была менее совершенной. В двух- и трехэтажных корпусах размещалось 140 ручных ткацких станков. Бельная тоже была ручная. Прямо на реке Тахе стоял полуразвалившийся амбар с полом, настланным над водой. Из «двигателей» имелся лишь двуконный привод для отделочной мастерской.

На фабрике работало 210 человек: 150 мужчин и 60 подростков. Кроме того, по заказам фабрики работало около 500 ткачей-надомников, в основном зимой.

К Дороднову шли работать охотнее, так как ежегодно фабрика закрывалась на июль и август, что позволяло крестьянам вовремя управиться с сенокосом и уборкой.

Несмотря на чисто ручной труд, Дородновы продавали в год товара на 140 тысяч рублей, причем товар был семидесяти видов и сортов.

Каковы же были условия работы на яковлевских фабриках?

В 1879 году фабрики обследовал помощник врачебного инспектора Костромской губернии М. А. Невский.

У Сидорова он обнаружил, что рабочий день длится не 12, а 14 часов, очень много 8--10-летних детей. «В ткацких отделениях, особенно ручных, пыльно и довольно душно: запах неприятный и тяжелый вследствие отсутствия вентиляции и тяги испорченного воздуха.В шпульном, сновальном и других отделениях не было даже форточек. Шестерни машин ничем не ограждены "и уже не раз калечили рабочих. Все фабричные отбросы выливались в реку Шачу.*

Наиболее страшные условия работы были в бельной. В помещении стоял едкий запах кислот и щелочей, разлитых на полу. Лица работников были бледные, желтые: такое впечатление, что здесь работают одни старики. Даже крепкий организм не выдерживал в таких условиях более двух-трех лет.

Сначала на фабрике рабочим бельной давали молоко, но вскоре Сидоров заменил его «луком вволю», что, по его словам, полезнее, так как «убивает всякий яд внутри». На самом же деле лук, в отличие от молока, почти ничего не стоил фабриканту.

У рабочих бельной через год-два пропадал аппетит и, окончив смену, они «приходили в себя» лишь после стакана водки. Но когда уже и водка не помогала, то просились на более легкую работу. Как правило, их не переводили, так как знали, что он уже не работник и, как тогда говорили, скоро «уйдет в Могилев», то есть в могилу.

Еще хуже были условия на фабриках Крымова и Дороднова. Там вообще нечем было дышать, и даже видавший виды инспектор, выйдя на воздух, вынужден был сидя переждать первое время, пока пройдет тошнота и головокружение.

Больница у Крымова и Дороднова была общая на две кровати. Одним словом, -- для отчета.

Особенно возмутила Невского «находчивость» Дороднова, который устроил отхожее место для рабочих прямо над рекой.

Необычно для того времени прозвучали выводы Невского о посещении фабрик в селе Яковлевском. Выводы эти, направленные против фабрикантов и невыносимых условий, которые они создали для труда, никаких последствий для рабочих не имели. Последствия, как и следовало ожидать, были для самого Невского. Яковлевские фабриканты пожаловались на него губернатору.

Ровно через год после обследования яковлевских и других фабрик губернии Невский собрал все акты обследований за последние годы и выпустил отдельной книгой: «Материалы по санитарному делу Костромской губернии». Объединенные вместе, они рисовали жуткую картину поистине каторжных условий труда и быта рабочих.

Невский писал:

«Г. г. фабриканты! В недолгий период времени руками местных крестьян вы приобрели миллионные капиталы, капиталы эти, как сказочные богатыри, растут не по дням, а по часам. Когда же вам придет благая мысль, что вы откроете свою казну и уделите из нее хотя небольшую лепту на пользу бедных рабочих? Они нуждаются в самом крайнем и необходимом. Им нужен:

1. Приют при фабриках. Устройте им помещения теплые и удобные, чтобы фабричные рабочие, полубосые и полуодетые не уходили в свои деревни для ночлега, особенно ночью и в ненастную погоду.

2. Им нужна медицинская помощь -- устройте ее честно, и по-человечески, ведь у рабочего главный капиталл -- его здоровье. Да не служат ли ваши больницы только вывескою мнимой медицинской помощи...

3. Устройте надлежащую вентиляцию в ваших мастерских и фабриках, чтобы рабочий не задыхался от духоты, пыли и вредных газов... Это также не требует непосильных для вас расходов, между тем спасет не одну тысячу жизней человеческих.

4. Помогите улучшению благосостояния рабочего, устройте ссудо-сберегательную кассу, куда бы рабочий мог снести на черный день несколько грошей, заработанных в поте лица, от окружающих фабрику кулаков и кабатчиков, которые, как звери, подстерегают свою добычу и, как пиявки, высасывают последнюю копейку у пригнетенного житейской нуждой рабочего люда.

Давно уже пора обратить серьезное внимание на гигиеническое состояние ваших фабрик! Неужели все ждать кары закона, по пословице «пока гром не грянет...»?

Пора, наконец, местному обществу, земству и кому ведать сие надлежит сделать так, чтобы фабрики не были местом горестей и печали»*.

Хорошо понимая, что после таких выводов вполне может прибыть более авторитетная комиссия, фабриканты обвинили Невского в клевете и пожаловались на него губернатору.

В своей жалобе фабриканты писали, что они денно и нощно пекутся о народном благе, на свои деньги устраивают больницы, щедро одаривают рабочих на праздники, и вообще, делом своим занимаются не ради выгоды, которой и нет вовсе, а опять же для пользы народа и его лучшей жизни. И после этого какой-то санитарный чиновник, побывавший с наскоку в Яковлевском, одним чохом объявляет фабрики местом горестей и печали, местом, где гибнут рабочие.

Далее в жалобе шел длинный перечень затрат на неблагодарных рабочих, которые все здоровы, и за последние десять лет на фабриках умерло всего два человека, да и то по своему недосмотру.

-- Ваше превосходительство, -- объяснял Невский губернатору, -- фабриканты вводят вас в заблуждение. Так обманулись многие авторитетные медицинские комиссии. Их тоже удивляло: как это, работая в таких ужасных условиях -- пыль, вредные газы, ядовитые пары -- больных рабочих совсем мало. Меньше, чем должно быть. А фокус оказывается совсем простым: стоит человеку почувствовать недомогание -- он уходит в больницу или к себе в деревню, а на его место приходит новый человек со здоровыми легкими. Вот и получается, что на фабрике все шитокрыто, зато в окрестных деревнях теперь самая распространенная смерть от чахотки. Фабриканты ловко перепутали карты и готовы каждому совать в нос «убедительную статистику» болезней, смертей и увечий по вине фабрики. Вот и выходит, что нынешние рабочие у них относительно здоровы, а скольких они покалечили, загнали в могилу... Обман, один обман. Купцы даже из больницы умудрились выколачивать прибыль. Больница дает Сидорову более двух тысяч дохода в год. Он удерживает со своих рабочих за медикаменты почти по четыре тысячи в год. Вот их истинное благодетельство...

Что же изменилось после всего этого на фабриках? На самих фабриках ничего. Правда, купцы решили устроить общую больницу. На окраине Яковлевского поставили деревянный дом на десять больничных коек. За счет Сидорова содержалось пять коек, Крымова -- три, Дороднова -- две. В итоге рабочие почти ничего не выиграли, зато выиграли «благодетели». Теперь уже не надо было платить двум врачам и двум фельдшерам. Достаточно было одного врача и одного фельдшера.

Пройдут еще многие годы, почти четверть века, пока яковлевские рабочие поймут, что бесполезно уповать на совесть фабрикантов, поймут, что только они сами, объединенные общим бесправием, гнетом, несправедливостью, должны сплотиться и бороться за свои права.

Фабриканты

Долгое время все три семьи яковлевских фабрикантов жили особняком, стараясь при каждом удобном случае подсидеть соседа и остаться в Яковлевском полновластным хозяином. Когда не удавалось подчинить себе конкурента мерами экономическими, в «оборот» пускали детей, которые с малых лет приучались к делу.

Дети яковлевских купцов жили среди роскоши и богатства, окруженные нищетой простолюдинов. С детства им вбивали в головы, что их родители -- главные люди в округе, без которых «вся чернь давно бы передохла с голоду».

Если старики-фабриканты еще иногда вспоминали о своем былом родстве с рабочими и гордились тем, что за счет своей изворотливости и сметки добились всего -- богатства, славы, почитания, то их дети не чувствовали никакой связи с фабричными. Именно второе поколение яковлевских купцов отличалось наибольшей жестокостью. И лишь в третьем поколении, под влиянием образования, революционной обстановки, кое-кто из детей решится на протест. С такими родители поступали круто: либо лишали наследства, либо пускали молву об их душевной болезни.

В первую очередь яковлевские купцы решили переженить детей, перетянуть к себе часть капитала соседа в виде приданого, а затем, через своего человека, иметь полную картину дел и замыслов конкурента. Поэтому, несмотря на богатое приданое, к невестке в доме относились настороженно, о делах при ней старались не говорить. Но очень скоро невестка входила в дела мужа и с большой готовностью предавала интересы отца или братьев.

Расторопнее других оказался Дороднов. Старшего сына Александра он женил на дочери Сидорова Аскитрии, а Мефодия -- на дочери Крымова Марии. Дочь Крымова Капитолину выдали за управляющего фабрикой Симонова... Крымов поначалу воспротивился этому браку, но ради продолжения фабричных дел, смирился. И так далее. Но в третьем поколении, через замужество детей, уже стремились породниться с людьми не столь богатыми, сколько с положением, так как это обеспечивало «выход в свет», позволяло успешнее вести дела, добиваться выгодных заказов.

Однако, несмотря на родство, дружбы между фабрикантами не было. Все жили особняком, замкнуто, скрытно. Дома строились на один манер: роскошная парадная зала с лепкой и позолотой, с дорогой посудой для приемов знаменитых гостей. Но почти всегда эта зала стояла запертой и лишь накануне приезда гостей ее отворяли, проветривали застоялый воздух, вытирали пыль. Остальные помещения -- обычные, недорогие.

Одежда, привычки, замашки, манера разговора -- брезгливая, надменная, тоже были одинаковыми. Все это как зараза переходило от одного к другому. Объяснение всему было простым: не имея светского образования или достойных примеров для подражания, вчерашние крестьяне, а нынешние купцы копировали друг друга во всем. Невежество было одной из характерных черт русского купечества, особенно в первом поколении.

Сами хозяева учились мало, детей тоже не особенно приучали к «пустым занятиям». Что же касается рабочих, хозяева предпочитали также принимать неграмотных. А тех, что выписывали газеты, тотчас выгоняли с фабрики. Конечно же, под другим предлогом.

Одновременно со строительством фабрик в Яковлевском возникали кабаки, трактиры, лавки. Сидоров первый в 1876 году открыл свою лавку. Цены в ней были таковы, что по 15--20 копеек с каждого рубля оставались владельцу в виде чистой прибыли, а это составляло в год около десяти тысяч рублей. Конечно, рабочие могли брать товар у других лавочников, но весь фокус состоял в том, что другие отпускали за наличные, а Сидоров давал в долг, под запись в расчетной книжке. Крохоборство Сидорова доходило до того, что цены на товары были только нечетные. Например, фунт сахара стоил 11 копеек. А если покупатель брал, допустим, полфунта, то платил уже шесть копеек. Полушка шла в доход купцу.

Однажды фабричная инспекция снизила в лавке Сидорова цену за кусок мыла с 13 до 12 копеек. После долгих споров и доказательств, что «это мыло братьев Дряхловских, а значит лучшее в России», Сидоров предпочел вместо 12 копеек -- одиннадцать. Но каждый кусок стал резать пополам и продавать по шесть копеек. Казалось бы, какая разница: продавать один кусок за 12 копеек или две половинки за ту же цену? Оказывается была выгода: «дешевое» мыло брали спорее*.

Обирая рабочих на чем только можно было, купцы в каждый приезд губернатора, полицмейстера или другого именитого гостя, устраивали кутежи, на которые уходили сотни и тысячи рублей.

Пуще огня боялись фабриканты, как бы их дети не пустили по ветру сколоченные богатства.

В 1884 году Сидоров добился разрешения учредить паевое «Товарищество льняной мануфактуры Сосипатра Сидорова», капитал которого составлял миллион рублей.

В 1886 году, после смерти В. Дороднова, его сыновья Александр и Мефодий организовали фирму «Торговый дом Василия Дороднова сыновья». Дела у них шли настолько успешно, что уже через два года они пустили механическую ткацкую и бельно-отделочную фабрики.

Так «вели дела» яковлевские фабриканты, подчиняя все одному: больше денег, любыми путями*.

Фабричные

Возникновение фабрик в Яковлевском оказало свое влияние на жизнь всей округи: на земледелие, бюджет крестьянских хозяйств, нравы и быт населения.

Более или менее крепкий крестьянин долго избегал фабрики, боясь, что, не успев в достаточной мере отойти от крепостничества, попадет в новую кабалу. Но худая земля, неурожаи, недороды невольно толкали крестьян на фабрику. Причем первыми из семьи посылали подростков, бывших солдат, вдов.

Прием на фабрику был предельно прост. Осенью или весной приходил человек в контору, где находился управляющий, иногда сам хозяин. Сдавал паспорт, ему задавали два-три вопроса, называли расценку или поденную плату и отправляли к мастеру. Как правило, каждый год приходили одни и те же. Новичков на первое время ставили к опытным ткачам. Детей вначале учили не столько профессии, сколько «жизни». «Школа» эта была суровой, крайне безжалостной. Их нередко били мастера и подмастерья.

Рабочие, которые жили в своих домах, летом ежедневно ходили к себе в деревни даже за пять-шесть верст. Зимой спали прямо на фабрике, у станков. Это разрешалось. Другую часть работников составляли местные, яковлевские. Бездомные и пришлые из дальних деревень снимали углы у местных крестьян. За постой платили рубль в месяц, иногда в эту плату входили чай и квас. Фабриканты не стремились строить жилье для рабочих, хотя и не любили «Спиридонов-поворотов», то есть тех, кто жил далеко, был связан с крестьянством и после пасхи уходил до осени на землю. Осенью их под разными предлогами старались не брать на фабрику.

У Сидорова и Крымова были «кавказы» -- помещения для постоянных рабочих. Проживание в «кавказах» было бесплатным, а места давали в основном рабочим бельной фабрики, причем в первую очередь тем, кто мог понадобиться в случае пожара или другой беды ночью, а также в выходные дни и праздники.

Жили в «кавказах» скученно, «по 5--8 душ на окно». Причем нары почти никогда не пустовали: уходил на смену один рабочий, его место занимал другой, вернувшийся с фабрики. В помещениях были грязь, полумрак.

Тяжелая работа на фабрике, отсутствие сносного отдыха даже в недолгие свободные часы, быстро изматывали рабочих, подрывали их здоровье. Беспросветная, безрадостная жизнь невольно толкала рабочих в кабак, где они оставляли последние гроши. Поступая на фабрику, работник получал расчетную книжку, в которой с одной стороны писали заработок, с другой -- плату наличными деньгами, харчами, штрафы. Вот с такой книжкой и ходили фабричные по кабакам и трактирам, где, смотря по заработку и выданной плате, пользовались кредитом. Очень часто денежный остаток рабочего к получке равнялся нулю. Ничего не изменилось в этом отношении и после 1886 года, когда был издан специальный указ, запрещающий выдавать вместо зарплаты продукты и прочие товары. Отдаленность от органов контроля позволяла яковлевским купцам безбоязненно нарушать любые законы, не опасаясь за последствия.

Но, пожалуй, самым страшным было худое влияние фабричной жизни и быта на детей и подростков. Несмотря на меньшую плату, малолетним и женщинам нередко приходилось работать больше мужчин, иногда по две смены подряд, особенно после праздников, когда загулявшие рабочие не являлись на фабрику. Все это гибельно отражалось на их здоровье.

Предпринимательская деятельность в годы революционной борьбы

Невероятно тягостные условия труда и быта вызывали растущее возмущение рабочих, толкали их на борьбу за свои права. 70-е и 80-е годы прошлого столетия явились начальным этапом этой борьбы. В 1870 году бастовали 800 рабочих Невской бумагопрядильни в Петербурге. В 1872 году еще более значительная стачка вспыхнула на Кренгольмской мануфактуре в Нарве, где работало около 6000 человек. Бастующие добивались сокращения рабочего дня, повышения заработной платы, удаления насильников -- мастеров.

Стачка в Нарве знаменательна мужеством ткачей, недрогнувших перед двумя полками солдат.

Одной из первых в Костроме была стачка рабочих льнопрядильной фабрики Михиной в 1873 году. Стачечники требовали сокращения рабочего дня. Их поддержали рабочие завода Шилова. Позднее стачки проходили на фабриках Долматовской мануфактуры, Разореновых, Миндовского и Бакакина в Кинешемском уезде, Горбуновых -- в Нерехтском уезде.

Наиболее крупным событием рабочего движения 80-х годов явилась стачка на Никольской мануфактуре Морозова в Орехово-Зуеве, где работало около 11 тысяч человек. Она началась 7 января 1885 года и отличалась небывалым размахом, возросшей организованностью и стойкостью основной массы забастовщиков. «Эта громадная стачка, -- писал Ленин, -- произвела очень сильное впечатление на правительство, которое увидало, что рабочие, когда они действуют вместе, представляют опасную силу, особенно когда масса совместно действующих рабочих выставляет прямо свои требования»*.

Вслед за Морозовской стачкой проходили забастовки в других городах. Арена классовой борьбы расширилась.

Яковлевские ткачи вступили на путь организованной революционной борьбы несколько позже, чем рабочие крупных промышленных центров.

Большинство рабочих яковлевских фабрик были выходцами из близлежащих и дальних захолустных деревень, то есть крестьянами почти сплошь неграмотными, сохранившими привычки рабской покорности перед начальством, верившим в «доброго» царя и в бога. К тому же многие из них еще не порвали окончательно связь с деревней, со своим хозяйством, что способствовало сохранению у них частнособственнической психологии и сильных мелкобуржуазных пережитков и предрассудков. Разумеется, что у таких рабочих классовое сознание пробуждалось замедленно, они труднее поддавались организации и сплочению. Но постепенно, особенно под влиянием крупных стачек, прошедших во многих городах России, в том числе и на предприятиях Костромы, яковлевские рабочие убеждались в необходимости борьбы с хозяевами. Первым выступлением яковлевских рабочих была забастовка ткачей на фабрике Дородновых в феврале 1888 года. Бастовавшие требовали отменить необоснованно налагаемые на них штрафы. На четвертый день на фабрику прибыли полицейские и всех «бунтовщиков» отправили в участок, где на них было заведено «дело». Убедившись, что основная масса рабочих их не поддерживает, бастовавшие ткачи вынуждены были согласиться продолжать работу на прежних условиях.

Вторая забастовка произошла в мае того же года на фабрике Крымова. Забастовали 150 ткачей из-за того, что фабрикант уменьшил расценки на десять процентов. Однако эта забастовка, как и первая, закончилась неудачей. Старых расценок отстоять не удалось. Под давлением полиции ткачи вынуждены были на следующий день приступить к работе.

Но рабочие продолжали борьбу. В сентябре 1891 года вспыхнула забастовка на фабрике Дородновых. В ответ на решение хозяев уменьшить расценки по разным сортам изделий от 5 до 40 процентов, забастовщики в свою очередь потребовали прибавки десяти процентов к старым расценкам. Несмотря на угрозы полиции, рабочие восемь дней не выходили на работу, проявив стойкость и товарищескую спайку. Под угрозой убытков фабриканты вынуждены были удовлетворить требования бастующих.

В 80-х годах яковлевские фабрики перешли ко второму поколению хозяев. В 1886 году вместо В. Дороднова стали его сыновья Александр и Мефодий; в 1888 году, после С. Сидорова -- сыновья Мефодий и Иван, в 1903 году Рогачевская мануфактура перешла к наследнице Е. Крымова -- К. Симоновой. Ее муж руководил коммерческой частью, а сама она - хозяйственной. Новые хозяева вели дела энергично, приобретая для своих фабрик все новейшие машины, которые появлялись в полотняной промышленности. Но вся эта механизация не принесла яковлевским рабочим ни облегчения труда, ни увеличения заработка. Росли лишь текущие счета фабрикантов. Сами фабриканты жили в Москве и в Крыму, приезжая на фабрики лишь во время забастовок по телеграмме управляющего или губернатора.

Стремясь создать видимость «союза» с рабочими, фабриканты открыли в Яковлевском двуклассную школу и библиотеку. «Крамольных книг» в библиотеке не допускалось, но она сыграла в дальнейшем немалую роль в знакомстве рабочих с передовыми революционными идеями.

Разбуженные революцией

Со второй половины 90-х годов прошлого и начала XX веков в революционном рабочем движении России наступил новый этап. Это движение стало развиваться под руководством социал-демократических организаций. Созданный в 1895 году В. И. Лениным петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» первым в России стал осуществлять соединение научного социализма с рабочим движением. По словам В. И. Ленина, он был первым серьезным зачатком революционной партии, которая опирается на рабочее движение и руководит классовой борьбой пролетариата.

Большевики вели большую разъяснительную работу среди рабочих и крестьян, помогая им правильно оценивать события, происходящие в стране.

К началу революции 1905 года на яковлевских фабриках выделилась передовая группа рабочих: А. Волгин, А. Копейкин, М. Калабаев, А. Соловьев, С. Крайнов, В. Крылов, А. Ильин, Д. Серебряков, П. Серебряков, Н. Дубахин и другие. Но ни эта передовая группа, ни тем более основная часть рабочих еще не были готовы открыто поддержать выступления рабочих других городов, примкнуть к общей борьбе. Яковлевские текстильщики еще не имели связи ни с Костромским, ни с Иваново-Вознесенским комитетами РСДРП.