Взаимоотношения Советского государства и РПЦ в период 1917-1953 гг.

Изменения в партийной политике в отношении церкви в конце 1920-х - начале 1930-х гг. были во многом обусловлены сменой общего курса Советского государства. В 30-е гг. Сталин завершал построение монолитного государства. В таком государстве не было места Церкви, сохранившей до некоторой степени внутреннюю независимость. Кроме того, недостаточная результативность антирелигиозной деятельности в середине 1920-х годов, обстоятельства внутрипартийной борьбы способствовали вызреванию новых радикальных настроений в органах, вырабатывающих основы государственной политики в сфере религии.

Уже с 1927 г. умеренный стиль антирелигиозной работы вновь стал неугодным для власти. Так, еще на XV съезде партии, в 1927 г., И.В. Сталин отметил «ослабление антирелигиозной борьбы», относя его к недостаткам, которые необходимо ликвидировать»88, через год, на собрании московского партактива, указав на необходимость «связать широкую массовую антирелигиозную кампанию с борьбой за кровные интересы народных масс». В период хлебозаготовительного кризиса 1927-1928 гг. активизировались попытки связать религию с контрреволюцией. В знаменитой статье «Год великого перелома» И.В. Сталин, говоря про

«отчаянное противодействие всех и всяческих темных сил», в первую очередь среди «темных сил» называл «кулаков и попов».

Один из официальных лозунгов ЦК ВКП (б) к 12-й годовщине Октябрьской революции гласил: «За рясой скрывается классовый враг. Церковники и сектанты - агенты кулаков и нэпманов. Поднимем массы на

борьбу с религиозным обманом».

Председатель Центрального Совета Союза безбожников Е.М. Ярославский утверждал, что одним из убежищ, одним из прикрытий для крестьянина, который не хочет идти в колхоз, а, значит, является «мелким буржуа», «остается религиозная организация...».

24 января 1929 г. Политбюро ЦК утвердило резолюцию «О мерах по усилению антирелигиозной работы». В данном документе повторялись мысли Сталина о том, что наряду с успешным строительством социализма, буржуазия и кулаки сопротивляются этому при активной поддержке религиозных организаций. Последние опираются на «реакционные и малосознательные» слои населения. Власть, поэтому, должна вести борьбу с церковью, не останавливаясь перед административными мерами. Предлагается ряд мероприятий для ослабления влияния РПЦ: «школы, суды, регистрации гражданских актов, должны быть полностью изъяты их рук духовенства», НКВД должен не допускать сдачу зданий в аренду религиозным организациям, недвусмысленно говорится о «борьбе с поповщиной и пережитками старого быта».

Выраженные в этом документе идеи стали определяющими для антирелигиозной политики государства вплоть до конца 30-х гг.

8 апреля 1929 г. Президиум ВЦИК и СНК РСФСР приняли постановление «О религиозных объединениях», определившее правовой статус церковных организация в стране вплоть до 1990 г.

Данный нормативный акт законодательно закрепил, что «религиозные общества не вправе заниматься какой-либо иной деятельностью, кроме как удовлетворением религиозных потребностей верующих», что «следует запретить им какой-либо выход в общество» .

Профсоюз печатников принял постановление об отказе печатать в типографиях религиозную литературу. Руководством кооперации было дано указание на места о запрещении производства и продажи предметов религиозного культа.

На съезде из Конституции РСФСР было изъято положение о свободе религиозной пропаганды. В ст. 4 вместо формулировки «свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды» допускалась «свобода религиозных исповеданий». Теперь конституционно атеистам разрешалось изобличать Церковь, а Церковь не имела права критиковать атеизм.

Инструкция НКВД СССР от 1 октября 1929 года «О правах и обязанностях религиозных объединений» отнесла служителей культа к категории «лишенцев», т.е. лиц, лишенных избирательных прав.

30 мая 1930 г. Президиум ВЦИК утвердил положение о постоянной Центральной комиссии по вопросам культов и местных комиссиях , взамен не отвечающей задачам политики партии в отношении антирелигиозной деятельности АРК.

Комиссией осуществлялась разработка проектов законодательных актов, связанных с культами, дача экспертных заключений Президиуму

ВЦИК по этим вопросам, систематизация соответствующих законодательных актов и постановлений ВЦИК и СНК РСФСР, общий учет религиозных объединений, рассмотрение жалоб верующих на нарушение закона. В Комиссию входили представители НКВД РСФСР, Наркомюста РСФСР, Наркомпроса РСФСР, ВЦСПС, а также уполномоченный ОГПУ при СНК РСФСР. Главой Комиссии стал П.Е. Смидович, (после его смерти в 1935 г. этот пост занял Красиков).

Религиозные общества, в соответствии с постановлением «О религиозных объединениях» и последующими актами, лишались прав юридического лица. Это обстоятельство привело к тому, что религиозная деятельность попадала под закон о частном предпринимательстве, что

привело к резкому повышению налогообложения церкви.

В случае неуплаты налога священники, епископы и члены приходского совета могли быть арестованы и их приходы закрывались .

Целый ряд мер советского правительства в 1929-1930 гг. был направлен на «борьбу с колокольным звоном». Они имели главную цель - нарушить порядок отправления религиозного культа; факультативной целью был сбор меди для нужд начавшейся индустриализации.

Так в ряде постановлений решено сначала снять церковные колокола, поскольку: «...колокольный звон... мешает труду и использованию трудящимся населением его отдыха». А затем и для получения 20 тысяч тонн цветного металла: «изъять колокола со всех церквей в местностях, где колокольный звон запрещен», там же, «где колокольный звон не запрещен, снять излишние колокола».

На местах принялись в массовом порядке снимать колокола. Этой кампанией власти планировали пополнить бюджет, рассчитывая получить 75

390 тонн лома. Реально удалось набрать 37 425 т. металла. Впрочем, оказалось, что промышленность не в силах сразу переработать даже такое количество металла, почему разбитые колокола ещё долго лежали во дворах заводов.

В 1929-1931 гг. прошла волна массового закрытия церквей и монастырей. Мотивацией послужили «просьбы верующих». Таким образом в Центрально-Черноземном округе например были закрыты практически все храмы и монастырские церкви г. Задонска, Ельца, в Орле к 1930 г. Не осталось ни одной действующей православной церкви.

РПЦ защищалась всеми доступными средствами. 1(14) ноября 1929 г. митрополит Сергий и Священный Синод приняли постановление «О Святых Антиминсах при закрытии храмов», которое давало возможность сохранить церковную жизнь при отсутствии храмов. В соответствии с этим документом,

епископы могли выдавать священникам «походные Антиминсы», на которых последний мог совершать Литургию «идеже прилучится».

Большую помощь РПЦ оказала в то время мировая общественность, выступавшая с протестами против гонений на религию в Советской России. Для опровержения этих обвинений власти вновь прибегли к услугам НКВД. Начальник ОГПУ Тучков потребовал от митрополита Сергия дать интервью иностранным и советским корреспондентам и опровергнуть наличие гонений, угрожая тем, что иначе: «всё наличное духовенство будет немедленно арестовано и ликвидировано».

Митрополит Сергий был вынужден согласиться на это. В интервью на пресс-конференции с представителями советской печати о положении Православной церкви в СССР 15 февраля 1930 г. он ответил на самые острые вопросы, он заявил: «гонения на религию в СССР никогда не было и нет, исповедание любой веры вполне свободно и никаким государственным органом не преследуется...».

За произнесенное интервью власти обещали митрополиту Сергию ряд уступок и в первую очередь, сворачивание репрессий.

Помимо отсрочки уничтожения многих представителей духовенства и сельских приходов до второй половины 30-х гг., митрополит Сергий добивается возобновления печатания в 1931 г. ежемесячного Журнала Московской патриархии и кратковременного открытия нескольких пастырских училищ.

В марте 1930 г. вышла знаменитая статья Сталина «Головокружение от успехов», в которой Сталин критиковал насильственные методы в проведении коллективизации, в том числе осудил и закрытие церквей, снятие колоколов и т.д.Вслед за выходом отмеченной статьи в 1930-1931 гг. появляется целый ряд секретных инструкций ВЦИКа и Наркомфина с требованиями снизить ставки налогов с духовенства регулированием максимальных пределов налогов и пр.

Циркуляр требует восстановления справедливости в течение трех месяцев: возврат неправильно собранной суммы с храма, пересмотра страховых взносов, взимаемых с храмов и привести их в соответствие с реальной стоимостью работ (увеличение налогообложения с 1928-1929 должен быть мотивировано).

В результате, в марте 1930 года процесс закрытия церквей замедлился.

Тем не менее, на 16 съезде ВКП (б) летом 1930 года было решено ускорить индустриализацию, в связи с чем с начала 1931 в стране прошла новая волна закрытия церквей.

Распространенное в историографии мнение о том, что с 1931 по 1935 годы был спад преследования, представляется упрощенным.

По словам Д. Поспеловского: «передышка была весьма относительной», о чем свидетельствует продолжавшееся, хотя и не так интенсивно, как в 1929 г., закрытие храмов, и окончательное уничтожение монастырей к 1933-1934 гг.

Реально удалось добиться лишь некоторого сокращения налогов, выпуска издания Журнала Московской Патриархии (он издавался в 1931-1935 гг.). 27 апреля 1934 г., с разрешения властей, Священный Синод присвоил митрополиту Сергию титул Митрополита Московского и Коломенского, что имело большое моральное значение для верующих.

Однако, наступление на церковь в рассматриваемый период еще не было тотальным. Более того, массовые протесты мировой общественности против гонений на религию в Советской России, а также уступки, оказанные государству со стороны руководства РПЦ, позволили добиться некоторого смягчения в церковной политике в период с марта 1931 по 1934 гг.

В то же время идеологическая борьба партии против Церкви не прекращалась.

2.2 Идеологическая борьба против РПЦ и репрессии 1930-х гг.

С конца 1920-х годов начинается новый период идеологической борьбы партии против Русской Православной Церкви, развитие анти- религиозное движение. На этот раз задача была мощная, комплексный подход к религии. Таким образом, налицо полный отказ от ранее провозглашенных принципов "научное заявление атеистической пропаганды", формируется и утверждается нетерпимый подход, "воинствующий" отношение к религии и ее последователей, целиком и полностью основывается на методах политических и репрессивных административных и карательных мер.

Основной силой в проведении антирелигиозной работы в этом направлении стал Союз безбожников СССР. В июне 1929 г. антирелигиозное совещание при ЦК ВКП(б) дало прямое указание партийным, комсомольским, профсоюзным органам, и, разумеется, Центральному Совету Союза безбожников «начать решительное наступление на позиции церковников и сектантов».

Апогеем деятельности организованных безбожников СССР стал их II съезд, прошедший с 10 по 15 июня 1929 г. в Москве. На съезде присутствовали 1200 делегатов от 1 млн. членов Союза безбожников.

Подводя итоги съезда, Ярославский заявил: «Для нас борьба на антирелигиозном фронте есть один из видов классовой борьбы, которую труд ведёт против капитала».

Активно внедрялась новая форма марксистского образования - так называемая «безбожная учеба». Осенью 1929 г. была создана сеть антирелигиозных университетов, факультетов, курсов активистов

безбожного движения. По стране прошёл цикл антирелигиозных лекций, фильмов, экскурсий.

21 января 1930 г. исполнительное бюро ЦС СВБ приняло план 1-й

«безбожной пятилетки», по которому предполагалось довести число

«безбожников» до 10 млн. К 1932 г. насчитывалось около 2 млн. «юных безбожников».

С 30 января по 4 февраля 1932 г. в Москве проходила XVII партийная конференция, одобрившая план развития промышленности на 1932 год и принявшая директивы к составлению второго пятилетнего плана социалистического строительства. Одной из главных задач второй пятилетки была задача усиления антирелигиозной деятельности .

28-30 марта 1932 г., обсуждая вопросы антирелигиозной пропаганды, связанные с XVII конференцией ВКП(б), члены исполнительного бюро Центрального Совета СВБ, подчеркнули, что партийные решения «по существу означают развернутую программу работы безбожной общественности».

Антирелигиозные издательства усилили производство атеистической литературы.

К середине 1932 года стало ясно, что, несмотря на все усилия, "первая безбожная пятилетка" не удалась: Русская Православная Церковь сохранила свои позиции в обществе.

В июле 1932 г. рабочий Президиум ЦС СВБ принял директивы по 2-й "безбожной пятилетки". Как семнадцатая конференция ВКП(б) определил основные задачи Советского правительства построить "бесклассовое социалистическое общество", БСС поставила перед собой цель-окончательно порвать с религией в бесклассовом обществе. Но здесь, однако, исправленный ХОЯТ и пояснил, что религию нужно "преодолеть", а не

ликвидировать, и что она "долго заставит вас чувствовать себя подобно".

2-я "безбожная пятилетка" также закончилась полным провалом. Дело в том, что 1933-1934 гг. интенсивность прямого преследования Русской Православной Церкви отказался.

В 1935 г., по официальным данным, СВБ фактически развалился. Издание антирелигиозной литературы резко сократилось. Сам Ярославский и другие руководители СВБ перестали «вплотную» заниматься своей антирелигиозной работой, так заместитель Ярославского Лукочевский одновременно работал в 3-х других учреждениях.

5 декабря 1936 г. На VIII Чрезвычайном Всесоюзном съезде Советов было объявлено о принятии новой Конституции СССР. В отличие от прежних в ней впервые провозглашалось равноправие всех граждан, в том числе и служителей культа. В статье 124 новой Конституции было записано, что «в целях обеспечения за гражданами свободы совести церковь в СССР отделена от государства и школа от церкви. Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами».

Конституция возбудила надежды у духовенства на лучшее будущее. Она, во всяком случае, сняла с духовенства ярлык лишенцев, который лишал их детей права на полное образование, лишал их и их семьи государственного страхования.

В ответ на это в прессе начали появляться официальные разъяснения деятелей Комиссии по вопросам культов, согласно которым церковь не могла считаться общественной организацией «по причине реакционного и антикультурного характера ее деятельности...».

«Религиозные организации разрешаются... только как частные объединения для совершения религиозных обрядов.

Религиозные объединения очень удобны для деятельности антисоветских элементов, так как эти объединения являются легальными, возглавляются людьми, враждебными социализму, располагают средствами, активными группами мирян и центральным аппаратом».

Перепись населения, прошедшая в 1937 г., стала своего рода барометром религиозных настроений, имевших место в советском обществе. Внесенные в опросные листы по личному указанию Сталина вопросы о религиозных убеждениях дали потрясающую информацию: из 30 миллионов неграмотных граждан СССР старше 16 лет 84% (или 25 млн.) признали себя верующими, а из 68,5 миллиона грамотных - 45% (или более 30 млн.) .

В этих условиях, когда возникла необходимость в идеологическом обосновании нового гонения на РПЦ, СВБ в 1937 г. резко активизировал свою деятельность.

Можно отметить, что уже к середине 30-х гг. для властей стала очевидна бесперспективность идеологической борьбы с религией и церковью. СВБ фактически продемонстрировал свое бессилие в антирелигиозной пропаганде. В силу этого дальнейшая политика Советского государства в отношении церкви осуществлялась преимущественно репрессивными методами.

Говоря о репрессиях в отношении церкви и ее служителей в рассматриваемый период, следует отметить, что они осуществлялись и до второй половины 1930-х гг., однако проводились не столь планомерно, и их масштабы были несопоставимы с репрессиями времени «большого террора» (1936-1939 гг.).

Вместе с тем, уже с конца 1929 г. «служители культа», находившиеся в категории «лишенцев», лишённые медицинского обслуживания и продовольственных карточек, вновь (после волны репрессий 1922-23 гг.) в массовом порядке стали подвергаться арестам, заключению, ссылкам, а иногда и расстрелу. Лишь в 1930 г. было репрессировано 13 тыс.

представителей духовенства. Всего за 1929-1933 гг. было репрессировано около 40 000 священно-церковнослужителей. Только в Москве и Московской области пострадало более 4 000 чел.

Расстреливали тогда сравнительно небольшой процент от арестованных. Причем казнили не за какие-то особые преступления, а просто для устрашения.

В результате репрессий число служащего духовенства существенно сократилось. К началу 1935 г. число зарегистрированных священно- церковнослужителей РПЦ не превышало 20 000 человек. Многие перешли на нелегальное положение.

В правительственные инстанции, прежде всего в Комиссию по культовым вопросам, хлынул поток жалоб на притеснения, которым подвергалась Церковь.

После относительного «затишья» 1932-1935 гг. репрессии против представителей духовенства вспыхнули с новой силой в период волны

«массового террора».

Особенностью этой волны террора (1936-1939 гг.) явилось распространение теории «классовой борьбы» на партийную номенклатуру, включая ее самый высший эшелон вплоть до недавних вождей - Каменева, Зиновьева, Бухарина и др.

Репрессии против духовенства и мирян стали традицией советского общества, но в 1937 г. обнаружилась еще одна, особенная, причина для репрессий - уже отмеченные выше результаты переписи населения СССР 1937 г.

В журнале «Антирелигиозник», который комментировал происходящее, в связи с репрессиями популярно разъяснялось, что преследованию подлежит пока церковный актив-верующие «Верующие трудящиеся... не принимают непосредственного участия в так называемой церковной жизни. С такими верующими мы совместно идем к одной общей

цели, боремся за одно и то же - за полное торжество коммунизма. Другое дело церковники, члены двадцаток и церковного актива, не входящие в состав двадцаток. Они не только выполняют обряды, но частенько нарушают советские законы, ведут религиозную пропаганду, организуют незаконные сборы на Церковь»102.

Основными мотивами репрессий в отношении РПЦ были преимущественно политические причины, «антисоветская» пропаганда, якобы проводимая духовенством, «контрреволюционная» деятельность, неодобрение коллективизации и раскулачивания.

О точных цифрах пострадавших в период «большого террора» до сих пор спорят историки. Принято ссылаться на данные правительственной Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, которая установила, что в 1937 г. было арестовано 136900 православных священно- и церковнослужителей, из них расстреляно 85300; в 1938 г. арестовано 28 300,

расстреляно 21 500103.

На кафедрах оставались лишь 4 архиерея Московского Патриархата - Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский), митрополит Ленинградский Алексий (Симанский), архиепископ Дмитровский Сергий (Воскресенский), архиепископ Петергофский Николай (Ярушевич). На свободе были еще около 10 архиереев104.

Если говорить о репрессиях против духовенства в Липецком регионе, то здесь наиболее резонансным стало дело отца Тихона (о. Тихона Ивановича Архангельского (1875-1937), известного своей подвижнической деятельностью и причисленного к священномученникам в 2000 г., которого после полутора месяцев допросов и пыток 4 октября 1937 г. тройка управления НКВД по Воронежской области приговорила к расстрелу. 17 октября 1937 г. в бывшем тюремном замке Липецка приговор о применении

высшей меры социальной защиты был приведен в исполнение.

В сентябре 1939 г. началась Вторая мировая война. После раздела Польши между Германией и Советским Союзом, в Московскую Патриархию влились епархии Прибалтики, Западной Украины, Западной Белоруссии и Молдавии.

Новые обстоятельства заставили советское руководство пойти на определенные уступки Московской Патриархии. Ее деятельность была необходима для снижения активности нелегальных религиозных объединений, ассимиляции новых масс православного населения присоединенных территорий и сплочения нации перед лицом военной угрозы.

Таким образом, идеологическая борьба против РПЦ и репрессии 1930-х гг. не увенчались успехом, поскольку проводимая советскими и партийными органами политика на полное преодоление религии не дала ожидаемых результатов. Высокая религиозность населения СССР сохранялась, несмотря на отчаянную антирелигиозную пропаганду и репрессии против верующих.

2.3 Церковная жизнь в СССР в 1930-х годах

Для характеристики «церковной жизни» в СССР в 1930-е гг. следует проанализировать имеющиеся данные о числе верующих, священнослужителей, действующих учреждений для отправления религиозного культа, их динамике в рассматриваемый период. Кроме того, данный аспект исследования не может обойтись без анализа процессов, проходивших «внутри» РПЦ (имеются в виду вопросы управления и повседневной деятельности церкви, богослужебная практика и т.п.).

Следует отметить, что к концу 1929 г. большинство населения Советской России оставалось религиозным, о чём свидетельствуют официальные статистические данные. Так, в Москве в конце 1920-х гг. крестили и отпевали 50-60 % людей. Советские источники признавали, что в

это время «Патриаршая Церковь начала расти» причём за счёт рабочих и крестьян, которые таким образом выражали и несогласие с политикой властей.

Среди учащихся в Москве 40 % выпускников 1930 года признали себя верующими, а в школе имени тов. Сталина верующих оказалось 92 %. То же наблюдалось и в провинции. В связи с этим можно предположить, что общее число религиозных людей по стране составляло не менее 60 % населения .

В течение 1930-х гг. количество верующих, несмотря на проводимыми властями антирелигиозные меры и репрессии, существенно не изменилось, о чем свидетельствовали данные отмеченной выше переписи населения СССР 1937 г. Напомним, что согласно последним, в СССР верующих среди лиц в возрасте 16 лет и старше оказалось больше, чем неверующих: 56,7% против 43,3% от всех выразивших свое отношение к религии.

В Докладной записке Комиссии культов ЦИК СССР «О состоянии религиозных организаций в СССР» от 1 сентября 1936 г. приведены подробные статистические данные по количеству служителей культа и молитвенных зданий в СССР по состоянию на 1 апреля 1936 г., т.е. до периода массового террора. В соответствии с официальными данными, численность служителей культа в стране снизилась по сравнению с дореволюционным периодом почти в 10 раз и составляла 24.146 чел. служителей культа»105.

Однако, подобная статистика числа духовных лиц в СССР не сочетается с данными о числе репрессированных священнослужителей - напомним, что, по данным Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий количество представителей духовенства только подвергшихся репрессиям составило в 1936-1939 гг. около 250 тыс. человек .

Реальное число священнослужителей в этот период по сравнению с дореволюционным периодом выросло - в основном за счет обновленческой церкви и составляло, по разным данным от 270 до 290 тыс. человек, причем

до 90 % их действовало нелегально в так называемой «подпольной церкви».

Таблица 1 Количество молитвенных зданий в СССР в 1936 г.

	Количество зданий до революции	Закрыто в установленном законом	Не закрыто	Из числа не закрытых
				функционируют	Не функционируют
По РСФСР	39530	20818	19212	14090	5122
УС	12380	7341	44	1116	3371
ЗС	3965	3390	66	385	268
БС	2183	1706	48	249	238
Уз.	1540	9193	57	4830	888
Вс	7293	41868	30	10695	9638

В 1930-е годы РПЦ как организация функционировала на основе отмеченной выше Декларации митрополита Сергия от 1927 г., согласно которой, она представляла собой централизованную структуру под управлением местоблюстителя патриаршего престола и Синода с выделенными на местах епархиями и приходами. При этом церковь была отделена от государственных институтов, признавала Советскую власть, действовала легально с соблюдением законодательства СССР, осуждала действия зарубежных деятелей православия, направленные на церковный раскол, сотрудничала с органами обновленческой церкви.

Один из близких сподвижников Сергия и его экзарх в оккупированных балтийских республиках, оказавшись под немецкой оккупацией, объяснял его поведение следующим образом:

«Патриарший местоблюститель... и его ближайшие помощники мирились с этим унижением... ради относительного сохранения сил церкви...

Лично митрополит Сергий сравнивал наше положение с курами в садке кухни повара. Приходит день, и из садка выхватывается следующая жертва».

Но правительство по-прежнему время от времени использовать Церковь для своих нужд на международной арене, чтобы показать, что религия не преследуется и даже церкви закрыты только в связи с уходом самих верующих. Подобные заявления делал и сам Сергей. Чтобы продемонстрировать свободу Церкви в СССР, митрополит Сергий был отдан приказ, и его нельзя делать 27 апреля 1934 торжественное богослужение в Патриаршем соборе, где Сергий был провозглашен митрополитом Московским, т. е. де-факто Патриарх.

22 июня 1934 г. Сергий и его Синод исполнили наконец требование советского правительства: объявили «карловчан» схизматиками и запретили их духовенство в священнослужении.

в 1936 г., когда Сергий был избран собором епископов на должность временного патриаршего местоблюстителя.

Уже в самом начале 1937 г. разворачивается кампания массового закрытия церквей.

В результате этого опустошения и разорения на огромных просторах РСФСР осталось около 100 храмов, почти все в больших городах, в основном, тех, куда пускали иностранцев. Эти храмы так и называли "показательными". Несколько больше, до 3% дореволюционных приходов, сохранилось на Украине. В Киевской епархии в 1939 г. осталось всего 2 прихода с 3 священниками, 1 диаконом и 2 псаломщиками. В Одессе осталась одна действующая церковь на кладбище.

Уже к 1937 г. в СССР не было ни одного действующего монастыря.

Таким образом, можно говорить о том, что состояние церковных дел к концу 1939 г. было критическим.

РПЦ, как религиозная организация, уже сбрасывалась властями со счетов - весной 1938 г. была ликвидирована Комиссия президиума ЦИК СССР по вопросам культов, а осенью 1938 г. отменено положение о Центральной и местных комиссиях по рассмотрению религиозных вопросов. Т.е., исключалась сама возможность контакта церкви и государства. К 1939 г. единственной государственной структурой, занимавшейся делами РПЦ, было 10 отделение 2-го отдела ГУГБ НКВД по «борьбе с церковно-сектанской контрреволюцией»110.

Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский) и немногочисленные остававшиеся на свободе православные архиереи или в постоянном ожидании ареста.

После 1937 года церковная, в основном монашеская жизнь, ставшая почти невозможной в легальных формах, уходит в подполье. Росло число катакомбников (не признававших Патриаршего Местоблюстителя) и полукатакомбников (условно признававших митрополита Сергия), совершавших тайные богослужения.

Взамен закрытых правительством монастырей в 30-е гг. появилось много тайных монашеских общин, некоторые в глубине сибирской тайги, другие в городах, например в Смоленске.

В конце 1930-х гг., с началом массового закрытия церквей, к подпольным монастырям присоединились незарегистрированные приходские общины, продолжавшие собираться на богослужения (со священниками или без них) после закрытия храмов.

В Сборнике материалов по антирелигиозной пропаганде говорится, что в Смоленске монахи вели борьбу против блока коммунистов с беспартийными, якобы пытаясь выдвигать своих кандидатов.

Монахи и монахини пытались также создавать собственные совхозы и колхозы, которые на самом деле были камуфляжем, скрывавшим монастырские общины. Такой «совхоз» на Северном Кавказе имел один из

самых высоких производственных показателей в этом регионе. Профессор Криптон описывает один тайный женский монастырь в Ленинграде 30-х гг., где «богослужения и даже пение шли шепотом. У монастыря было несколько таких общин в разных ленинградских квартирах»3.

Были также и подпольные семинарии. Одна из них, в Москве, была в конце концов раскрыта властями и разогнана в 1938 г.; руководивший семинарией епископ Варфоломей (Ремов) был расстрелян еще в 1936 г.

При этом «катакомбность» церкви не обязательно означала ее фанатичность и непримиримость. В действительности этот термин охватывает всякую неофициальную, и поэтому не контролируемую государством, церковную деятельность.

Вероятно, самая многочисленная часть «катакомбников» никогда не порывала с митрополитом Сергием. Они ушли в подполье только потому, что открытое совершение религиозных обрядов оказалось невозможным. По- видимому, они признавали Сергия законным временным главой Русской Церкви и, когда это стало возможным, т.е. после 1943 г., восстановили с ним каноническую связь и литургическое общение.

Митрополиту Сергию удалось сохранить к 1939 г. несколько сот приходов и сокращенное до минимума церковное управление.

Основной деятельностью церковных общин в новых условиях становится забота о здании церкви и культовом имуществе. Ситуация осложнялась налоговой политикой государства в отношении религиозных обществ и священников, а также уменьшением количества активных верующих. Возможность общения между структурными единицами церкви и государством была сведена до минимума и существовала только в виде жалоб, заявлений и ходатайств. Как правило, такие жалобы апеллировали к существующему законодательству о культах и указывали на нарушения в установленных им процедурах закрытия или изъятия культового имущества.

Законодательная деятельность советского государства приводила к всплескам активности религиозных организаций, которые выражались в организации новых общин и увеличении количества людей, участвовавших в исполнении обрядов. Такие вспышки наблюдались в 1929-1930-м гг. после принятия Постановления «О религиозных объединениях» и в 1936-1937 гг., в ходе обсуждения и принятия Конституции. Подобные факты можно объяснить надеждами церкви и верующих на действительное осуществление принятого законодательства, которые, однако, быстро угасали.

Видимые проявления религиозной активности: сбор пожертвований, исполнение обрядов и т.д. истолковывалась властями как антисоветская контрреволюционная деятельность и преследовалась в уголовном порядке.

Таким образом, говоря о церковной жизни в СССР в рассматриваемый период можно отметить следующее.

В 1930-е гг. РПЦ испытывает колоссальное давление со стороны государства, что заставляет ее приспосабливаться к новым условиям. Ее руководство (митрополит Сергий и Синод) поддерживает курс на сотрудничество и лояльность к власти с целью обеспечить само выживание церковной организации.

Несмотря на это, как социальный институт к концу 1930-гг. Церковь оказывается в весьма плачевном состоянии - число зарегистрированного духовенства стремительно сокращается, закрываются в массовом порядке храмы, церкви, монастыри; официальные богослужения и обряды соблюдаются лишь в ряде больших городов, и только с разрешения властей.

Сказанное об официальной церкви никоим образом не касается развития религиозной жизни в стране. Несмотря на кризис церкви число верующих в СССР на протяжении 1930-х гг. не сокращается.

Вместе с тем, церковная, монашеская жизнь, ставшая почти невозможной в легальных формах, уходит в подполье. Наряду с официальной появляется так называемая «катакомбная» церковь, существуют нелегальные монастыри, общины, церковные учебные заведения.

В целом, результаты исследования позволяют говорить, что основной удар в 1930-е гг. государство направило против церкви, как института.

Именно церковь, а не религия являлась основным врагом, о чем свидетельствует приоритет насильственных методов перед пропагандистскими и агитационными, которые в конечном итоге не дали ощутимых результатов.

ГЛАВА III. ОСОБЕННОСТИ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ С СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ В ГОДЫ ВОВ И ПОСЛЕ ДО 1953Г.

3.1 Положение и роль в обществе духовенства РПЦ на оккупированных территориях СССР в период ВОВ 1941-1945 гг.

В 1941-1945 гг. густонаселенные территории СССР оказались под властью Третьего Рейха. В советской историографии этот аспект исторического прошлого не получил освещения. Как отмечает известный исследователь религиозной политики советского государства М. С. Шкаровский, "хотя со времени окончания Великой Отечественной войны прошло уже больше 65 лет, существуют ее важные аспекты и темы, которые начали глубоко изучаться лишь относительно недавно, последние 15-20 лет. К числу таких тем относится история Русской Православной Церкви, других конфессий СССР, а также государственная религиозная политика Советского Союза и нацистской Германии в 1941-1945 гг."112. Наше исследование проблемы подтверждает этот вывод.

Патриотическая позиция Русской Православной Церкви, разделившей с народом все тяготы и беды военного времени, хорошо известна. Роль Церкви была оценена государством по достоинству, многие священнослужители были награждены высокими государственными наградами. Эта тема в истории Церкви получила определенное освещение. Но духовенство, оказавшееся в силу обстоятельств на оккупированной территории, оказалось куда в более трудном, неоднозначном и даже трагичном положении. Стремясь к исполнению своего долга, священники были вынуждены исполнять такие требования нацистских органов власти для своей легализации, которые, несомненно, выходили за евангельские рамки. В

условиях оккупации духовенство стояло перед тяжелейшим выбором: служить, исполняя требования нацистов, или бросить служение, оставив верующий народ без духовной поддержки. К сожалению, эта "неудобная" тема в истории Церкви не исследована и, в основном, замалчивается.

В связи с изучением проблем канонизации подвижников Русской Православной Церкви XX столетия и необходимостью получения документально удостоверенных данных о служении лиц духовного звания, в том числе на оккупированной территории, нами проводилось всестороннее изучение опубликованных трудов и доступных архивных источников, сохранившихся в архивах УФСБ РФ по Ленинградской, Калужской, Псковской, Московской областей. Установлено, что, несмотря на неполноту источниковой базы, все еще малодоступной для исследователей, а также нередко проявляемый субъективизм и односторонность подхода к анализу проблемы современных исследователей, появившиеся труды в своей совокупности, вводят в научный оборот многие источники, позволяя восстановить ход событий, раскрыть сущностные характеристики фактов, в том числе связанных с истоками, причинами коллаборационизма в среде духовенства и верующих на оккупированных территориях.

К сожалению, архивы учреждений оккупационного периода в спешке вывозились отступающей армией за рубеж. Брошенная часть архивов, оставаясь какое-то время бесхозной, гибла. К целенаправленным действиям по собиранию документов оккупационного периода архивисты приступили согласно Резолюции от 1-3 июня 1943 г., принятой на конференции историков-архивистов СССР, которая одобрила мероприятия по выявлению и собиранию в государственные архивы документальных материалов фашистских военных и гражданских учреждений на территории бывших оккупированных областей СССР. Оперативные группы архивистов Украины, Белоруссии, Молдавии, Ростовской, Орловской и других областей Российской Федерации спасли от уничтожения многие документы бургомистерств, бирж труда, хозяйственных управлений немецкого

командования, военных комендантов. В Харькове, Ворошиловграде удалось собрать значительный объем немецких кинофотоматериалов. Названные комплексы архивных документов содержали ценнейшую информацию, в том числе о проведении религиозной политики среди населения.

Изучение показало, что политика немецкого вермахта в отношении религии в годы Великой Отечественной войны осуществлялась планомерно, продуманно, по заранее отработанным схемам и программам с учетом антирелигиозной репрессивной политики советского правительства в отношении Церкви и духовенства, когда разрушение храмов сопровождалось действиями, которые преднамеренно оскорбляли и унижали чувства верующих. Однако, "несмотря на все, русское население, в особенности

проживающее в сельской местности, оставалось в большинстве своем религиозным". В течение подготовительного периода ставка делалась на использование науки и искусства, на воспитательную работу среди молодежи в национал-социалистическом духе, на подрыв Церкви изнутри посредством доверенных лиц в религиозных группах, которые будут сознательно работать в качестве шпионов и агентов.

В связи с организацией действий по проведению операции "Барбаросса" на оккупированных территориях начальник полиции безопасности и СД Гейдрих 2 июля 1941 г. указывал высшим командирам СС и полиции безопасности: "Против устремлений православной церкви распространить свое влияние на массы ничего не предпринимать. Напротив, всячески содействовать им, причем... избегать единства церкви. Также не препятствовать образованию религиозных сект". Согласно "Плану национал-социалистической религиозной политики", разработанному ведомством главного идеолога нацистской партии А. Розенберга, предусматривался 25-летний период до вступления в силу на занимаемых территориях исторически обновленной, свободной от христианства, германской религии.

Использовались и иные многочисленные косвенные способы достижения цели. В декабре 1941 г. Гитлер, излагая свои перспективные планы уничтожения христианства, говорил: "Война идет к концу. Последняя великая задача нашей эпохи заключается в том, чтобы решить проблемы Церкви. Только тогда германская нация может быть совершенно спокойна за свое будущее. Нужно подождать, пока Церковь сгниет до конца, подобно зараженному гангреной органу. Нужно довести до того, что с амвона будут вещать одни дураки, а слушать их будут одни старики...".

Таковы были стратегические планы Третьего рейха в отношении Русской Православной Церкви.

В официальных изданиях о Великой Отечественной войне замалчивается тот факт, что одной из основных причин поражения Красной армии в начальный период войны была успешная деятельность немецких спецслужб, в том числе по легализации церковной жизни верующего народа на оккупированных территориях. Игнорируется роль созданного в системе Главного управления имперской безопасности специального церковного отдела, обеспечивающего тотальный контроль и наблюдение за деятельностью религиозных организаций, изучение настроения в среде духовенства и прихожан, а также, на что обращаем особое внимание,

внедрение агентуры в церковные административно-управленческие структуры и вербовка агентов из среды священнослужителей. В задачи отдела входило также наблюдение за деятельностью религиозных организаций всех конфессий, изучение настроений духовенства и прихожан, внедрение агентуры в церковные административно-управленческие структуры и вербовка агентов из среды священнослужителей, которая

рассматривалась как приоритетная. Органы СД и Абвера, подчинив практическую деятельность духовенства интересам своей разведки и контрразведки, вели через Церковь активную работу против Советского Союза.

В августе 1941 г. перед нацистскими спецслужбами были поставлены следующие тактические задачи: поддерживать развитие религиозного движения (как враждебного большевизму); добиваться дробления религиозного движения на отдельные течения во избежание возможной консолидации "руководящих элементов" для борьбы против Германии; использовать церковные организации для помощи немецкой администрации на оккупированных территориях.

Информационно-пропагандистская машина работала с предельной нагрузкой, обращаясь к религиозным чувствам населения. Листовки, фотоплакаты с изображениями бесчинств безбожников, рушивших в 1917- 1930-е гг. храмы, православные святыни, сопровождались лозунгами о несовместимости религии, нравственности и советской власти. "Или есть Бог, тогда должны быть уничтожены злодеи-большевики, или есть большевики и будут уничтожены храмы"118. Факторы дробления и раскола должны были стать ядром религиозной политики немцев. На переговорах А. Розенберга с Гитлером и Борманом в мае 1942 г. отмечалось, что "на занятых территориях уже возникают "сами собой большие религиозные объединения, которые следует использовать и контролировать".

Оккупационные власти проводили двоякую политику. В оперативных приказах начальника полиции безопасности и СД Р. Гейдриха предписывалось не содействовать в демонстративной форме церковной жизни, организовывать богослужения или проводить массовые крещения, восстанавливать "раннюю патриархальную русскую Церковь" (имелись в виду староверы), но содействовать расколу на отдельные православные

группы, не принимать мер против распространения сектантства в советском русском пространстве. Но в то же время, здания церквей предоставлялись для богослужений, создавались условия для успешной работы священнослужителей, при этом, оккупационные власти преследовали свои интересы, держа под контролем церковную деятельность. При огромном стечении народа повсеместно открывались храмы, вновь зазвенели колокола на русской земле. "Церковь начинает приобретать в народной жизни растущее значение", - отмечал 26 ноября 1941 г. в отчете "Об отношении к русскому гражданскому населению" командующий тыловой армии северных областей. Служивший на оккупированной территории священник Н. Н. Трубецкой на следствии говорил: "Немцы преследовали цели представить себя перед русским народом в роли освободителей. Они хотели показать русскому народу, что они якобы идут навстречу желаниям народа, восстанавливают ему религию, духовную свободу".

Такая политика приносила свои плоды. Люди возвращали Церкви спрятанные от большевиков иконы, церковную утварь. Народ был дезориентирован, люди готовы были видеть в захватчиках избавителей, которые спасут их от репрессивной диктатуры большевиков. Для усиления подобных настроений оккупанты успешно использовали осуществляемые советской стороной действия по уничтожению населенных пунктов в прифронтовой зоне, что создавало огромные проблемы людям, оставшимся на оккупированной территории без крыши над головой и пропитания.

В условиях возрастающего народного сопротивления гитлеровцы возлагали особую надежду на духовный коллаборационизм. "Если советская власть считала Церковь и священнослужителей своими врагами, нацисты рассматривали их как своих потенциальных союзников". Оккупационные власти стремились вовлечь в борьбу с партизанами всех лиц, в том числе

духовного звания, требовали от них активной совместной работы. Представители гражданской администрации под страхом карательных санкций обязаны были принимать меры, направленные на выявление партизан и предупреждение нападений с их стороны, в том числе формировать сеть осведомителей среди населения и вести пропагандистскую работу. Политически нейтральным в такой обстановке оставаться было практически невозможно.

Сложным, требующим особого подхода для его разрешения, оказался для немецких властей вопрос о кадрах священства для вновь открываемых церквей. К 1941 г. в СССР на свободе почти не осталось священников Русской Православной Церкви. Десятки тысяч были расстреляны в 1920-е - 1930-е гг. Другие продолжали погибать в лагерях и тюрьмах НКВД. Задача решалась зачастую за счет возвращения к церковной деятельности лиц, сложивших с себя священнический сан после установления атеистической власти и перешедших на службу в советские учреждения. При назначении священники подвергались тщательной проверке, их кандидатуры согласовывались с СД, проводилась работа по их вербовке.

Духовенство, как менее всех других социальных групп населения имевшее повод любить советскую власть, состояло из приоритетных кандидатов на вербовку, и немецкие спецслужбы проявляли большую гибкость в способах реализации своих целей. Так, бывший сотрудник немецких спецслужб Д. Каров свидетельствовал: "Абвер пришел к выводу, что всех лиц, участвующих в религиозно-духовной жизни населения, более целесообразно использовать в качестве источников информации, чем как штатных агентов. Там они оказывали ценные услуги, часто даже не отдавая себе отчета в этом". "Исходя из анализа деятельности завербованных на захваченных на советской территории агентов и пропагандистов, которая отражена в следственных материалах, следует, что под действием угроз, или

по каким-либо другим причинам завербованные добросовестно выполняли свои задания. Без их деятельности немецко-фашистским захватчикам было бы крайне сложно вести военные действия, держать под контролем узников лагерей, население оккупированных районов и проводить здесь свои мероприятия".

На Северо-Западе России в середине августа 1941 г., с разрешения немецкого командования, была образована "Православная миссия в освобожденных областях России", так называемая Псковская, с целью восстановления церковной жизни на подведомственной территории. Миссия входила в состав Прибалтийского экзархата РПЦ, главой которого был митрополит Сергий (Воскресенский). В своем первом обращении она призвала народ возрадоваться своему "освобождению". Начальник канцелярии митрополита Сергия, профессор И. Гримм, фактический идеолог экзархата, давал руководящие указания подчиненному духовенству: "Лояльное отношение к Германии есть предварительное и непобедимое условие для успешного развития нашей церковной жизни, и отношение это должно выражаться на деле, иначе оно не может иметь никакой практической ценности". Хотя некоторая часть материалов Псковской миссии до сих пор не рассекречена, изученные архивно-следственные дела убедительно свидетельствуют о коллаборационистском характере деятельности этой религиозной организации.

К настоящему времени выявлено 555 человек, так или иначе связанных с Псковской миссией, во главе которой был поставлен протоиерей Кирилл Зайц, завербованный немецкими спецслужбами в качестве секретного агента. Материалы на девятнадцать членов миссии недоступны исследователю, поскольку они засекречены, а фигуранты не реабилитированы. После изучения доступных архивно-следственных дел в отношении участников Псковской миссии можно полагать, что немецкими спецслужбами было

завербовано не только все руководство миссии, но и немалая часть подчиненного духовенства, а все духовенство без исключения, всецело зависимое от немецкой администрации, должно было в той или иной мере сотрудничать с властями. Кто-то и пытался вести двойную игру, как например митрополит Сергий (Воскресенский), но добром это кончалось крайне редко, происходили и перекрестные проверки. Таким образом, возможность осуществлять религиозную деятельность на оккупированной территории, можно было только на условии сотрудничества с оккупационным режимом. Противостоять этому было возможно только разорвав все связи, как поступали некоторые священники, уходя к партизанам вместе с семьями, оставив свое служение, дом и хозяйство. Были случаи крайне рискованного сотрудничества с партизанами- подпольщиками.

В рамках контрразведывательной работы в августе 1942 г. в Псковской миссии был распространен секретный циркуляр, подписанный протоиереем Кириллом Зайцем, где давались следующие указания: выявлять партизан и лиц, связанных с ними; среди прихожан выявлять всех тех, кто настроен против немцев и высказывает недовольство немецкими порядками; выявлять... священников-самозванцев; выявлять в своем приходе всех лиц, кто ранее был репрессирован советской властью. Также требовалось осуществлять сбор сведений о урожайности, о деятельности сельских и церковных старост и волостных старшин, популяризировать земельную реформу, проводимую немецкими властями.

В "Сообщении из оккупированных восточных областей", опубликованном в Информационном бюллетене штаба полиции безопасности и СД N 6 от 5 июня 1942 г., содержатся сведения о том, что "под управлением миссии находятся более 200 общин; в отдельных общинах

число членов колеблется от 3 000 до 20 000, общая численность верующих на попечении миссии превышает 2 000 000. Миссия действует в качестве организующей и централизующей движущей силы, необходимой для восстановления разрушенной большевиками церковной жизни. Без миссии едва ли было возможным осуществить это восстановление. Факт восстановления свободной церковной жизни может быть с успехом использован в антикоммунистической пропаганде"127. Член Псковской миссии священник Н. Н. Трубецкой в своих показаниях заявил о задачах, стоявших перед духовенством: "примирить русское население оккупированных районов с немецкими оккупантами, сгладить их

противоречия... в завуалированной форме представить немцев как восстановителей духовной веры".

Служились молебны о здравии фюрера, немецкое командование регулярно информировалось о всех посторонних и подозрительных лицах. По сведениям Н. А. Ломагина, "помимо ведения активной пропаганды и сбора сведений о политическом и экономическом состоянии районов, "Православная миссия", по предварительным данным, передала в руки немецких контрразведывательных органов 144 партизана и советских патриота, проводивших активную борьбу против немцев". Конечно, священники миссии выполняли и свой непосредственный долг: проводили богослужения, крестили, венчали, духовно помогали советским военнопленным.

В таком раздвоении проявилась настоящая русская трагедия, которую нельзя было не видеть. Однако иллюзии скоро рассеялись. Народ увидел, что вместо одного тирана пришел другой, еще более страшный. Зверства и ущерб, понесенные страной на оккупированных территориях, убедительно свидетельствуют о том, что на самом деле принес нацизм народу в годы

войны, в связи с чем даже некоторые эмигранты поменяли свои убеждения. Так, в письме митрополиту Сергию (Воскресенскому), датированному 1943 г., есть интересные строчки: "Двоюродный брат моей жены князь Иван Курабин в настоящее время служит во Флоренции священником. Один мой приятель, приехавший оттуда третьего дня мне рассказывал, что Курабин в полном отчаянии от своей паствы, которая молится о здравии раба Божьего Иосифа (Сталина)". Очевидно, что большинство из числа духовенства, вступившего на путь коллаборационизма, как и эмигрантов, не считали себя врагами русского народа, они становились противниками режима, запятнавшего себя страшными репрессиями.

Учитывая специфику жизнедеятельности лиц духовного звания в реальных условиях оккупационного режима, церковные историки при подготовке материалов для канонизации должны с предельным вниманием анализировать имеющуюся информацию.

Так, например, иеромонах Пафнутьева Боровского монастыря Калужской епархии Тимофей (Мосолов), служивший некоторое время в Благовещенском соборе оккупированного Боровска, после освобождения города советскими войсками Особым совещанием НКВД был приговорен к высшей мере наказания (ВМН) и вскоре был расстрелян. В обычной обстановке, если бы события происходили не в условиях военного времени, исследователь должен был изучить материалы на реабилитированного фигуранта архивно-следственного дела, проверить, не было ли оговоров, самооговоров, отречения, лжесвидетельства, проверить, не лишался ли он сана, не уклонялся ли в обновленчество, проверить дело в епархиальном разрезе на предмет совпадений: не проходил ли отец Тимофей по другим делам, затем провести поиск мемуарных материалов, и после соблюдения всех этих условий подавать материалы в Синодальную комиссию по канонизации святых для дальнейшего изучения.