Английские переселенческие колонии в середине XIX века: от коронного статуса к самоуправлению

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Английские переселенческие колонии в середине XIX века: от коронного статуса к самоуправлению

английский переселенческий колония автономия

В.В. Грудзинский

Среди всех империй нового времени Британская империя отличалась наибольшим динамизмом. Ее история - это процесс не только почти беспрерывного территориального расширения, но и сложных духовных и политических превращений.

Эволюция взаимоотношений Англии и переселенческих колоний, становление в последних обществ современного типа давно привлекают внимания как зарубежных, так и отечественных исследователей1. Вместе с тем ряд аспектов этих проблем, в частности воздействие на имперскую политику внутренних (прежде всего духовных) процессов, протекавших на Британских островах, зарождение государственности и политической системы «белых» колоний требуют продолжения исследований.

Особенности аграрного переворота на Британских островах, а впоследствии промышленная революция, лишившие традиционных средств существования целые социальные слои, стали основными первопричинами «белой» колонизации, которая охватила обширные заморские территории, начиная с XVII столетия. Уже накануне Войны за независимость США численность белого населения в Британской Северной Америке достигла 2 млн человек, что равнялось почти 1/3 населения метрополии. В XIX в. эмиграционный поток стал еще значительнее. После завершения наполеоновских войн и до начала Первой мировой войны Великобританию навсегда покинули свыше 20 млн человек.

Британская эмиграция явилась источником формирования целой группы родственных наций. В какой степени британцы будут (или не будут) учитывать интересы молодых англосаксонских народов, с другой стороны, как лучше использовать ресурсы колоний для укрепления мировой мощи Англии, наконец, возможно ли предотвратить распад империи, и если да, то каким способом сплотить ее составные части, - эти и многие подобные вопросы начали с середины XVIII в. привлекать к себе внимание общественно-политических кругов как в метрополии, так и в ее отдаленных провинциях, порождая борьбу мнений и соперничество политических группировок.

Разгром Наполеоновокой Франции позволил Англии занять место подлинно великой державы. Она была, безусловно, самой богатой страной мира. Ее торговля и промышленность не имели достойных конкурентов. Британский флот безраздельно господствовал на морях, гарантируя безопасность имперских торговых путей. Соперничество в колониальной сфере свелось к минимуму. Престиж Туманного Альбиона был необычайно высок. Наступал «Пакс Британника»...

Весомый вклад в победу над Наполеоном и возрастание могущества Англии внесли ее колонии. Империя продемонстрировала огромную ценность, помогая британцам выстоять В самые тяжелые годы континентальной блокады. После 1815 г. британские владения продолжали расти. Шла колонизация земель в Северной Америке, Австралии, был захвачен ряд территорий в Азии и Африке. Общая площадь империи возросла к 1865 г. в два раза, составив 14,3 млн кв. км.

Рост переселенческих колоний должен был рано или поздно вновь, как и в случае с США, поставить вопрос о характере их отношений с метрополией. Вопрос этот принимал для Лондона отнюдь не академический характер. Во-первых, давали о себе знать - и порой весьма болезненно - «старые раны». Воспользовавшись борьбой Англии с Францией, США предприняли попытку завоевать Канаду. Изъяны прежней колониальной политики были налицо: недавние владения быстро превращались в серьезного конкурента. На мысли о будущем империи британцев наводил не только собственный горький опыт, но и чужой. Буквально на глазах, подобно зданию, построенному на песке, рушилась колониальная империя Испании. «Не ожидает ли и Британию участь некогда великой Пиренейской державы?» - задавались вопросом политики и публицисты.

В 1817 г. журнал «Куотерли ревю» писал: «Необходимо признать, что нет в политике проблемы более трудной, чем обращение с колониями. Нянчить их в детстве и отмечать час их зрелости, знать, в каких случаях принудить, а когда ослабить жесткость родительского надзора, когда потребовать безусловного подчинения и как уступить просьбам или ремонстрациям - такова одна из самых трудных проблем законодательной мудрости».

«Квартальное обозрение» оказалось безусловно право, загодя почувствовав приближающуюся грозу. С 30-х гг. XIX в. вторая Британская империя оказалась в тисках кризиса. Подобно бывшим североамериканским колониям, Канада и Австралия все острее чувствовали неудобства навязчивой опеки со стороны метрополии. «Смирительная рубашка» имперского протекционизма крайне ограничивала свободу действий и перспективы развития колоний, все определенные осознававших свои самобытность и собственные интересы.

В 1837-1838 гг. в Канаде разразилось восстание, ставшее результатом нараставшего подъема национального движения. Лидер повстанцев Верхней Канады Уильям Маккензи обратился к своим сторонникам со страстным призывом: «Канадцы! Вы любите свободу? Желаете вы вечного мира и правления, основанного на завете Христа, - правления, способного провести в жизнь закон, по которому каждый обращался бы с другим так, как он хочет, чтобы обращались с ним? Если да, тогда беритесь за оружие и свергните негодяев, угнетающих нашу страну»5. Хотя столь радикальные настроения были незначительны, а само вооруженное выступление английским войскам удалось подавить без особого труда, обострение общественно политической обстановки в Канаде сигнализировало о болезненном состоянии имперского организма.

Исторический опыт того времени свидетельствовал, что альтернативой безусловному господству над колониями может быть только их освобождение. Итак, британской правящей элите предстояло решить, каков должен быть ответ на колониальный вызов...

Середина XIX в. - то самое время, когда Великобритания переживала глубинные изменения в экономике, политике, идеологии, социальной психологии классов. Параллельно успехам промышленного переворота происходила перестройка всей жизни британского общества. Революционный скачок в развитии производительных сил, стремительный подъем науки и просвещения порождали в среде господствующих классов, а затем и у большинства нации веру в непреходящую ценность индивидуальной свободы, безграничные возможности прогресса, силу человеческого разума. Из этих мировоззренческих установок вытекали и соответствующие практические постулаты: фритредерство в экономике и превентивная реформа в политике.

Особое значение для формирования ментальности британской нации имела парламентская реформа 1832 г. - первое со времен Славной революции событие, доказавшее возможность предотвращения революционных потрясений благодаря своевременному социально-политическому маневру. Образ действий, избранный вигским кабинетом в критический для страны момент, засвидетельствовал достижение частью английской правящей элиты определенной политической зрелости и дал мощный импульс глубокому внедрению идей компромисса в массовое сознание. В результате постепенно оказался преобразованным весь образ мышления нации. Уважение к закону, верность конституционным устоям, убежденность в универсальности парламентских методов разрешения конфликтов стали неотъемлемыми характеристиками политической культуры британцев. «Национальная солидарность, - констатировал один из современников викторианской эпохи, - была гарантирована не только привычкой к компромиссу, превратившейся в инстинкт, но и всеобщим признанием институтов и идей».

Качественные преобразования в образе мышления нации не могли не отразиться и на методах имперской политики Великобритании. С особой очевидностью это проявляется при сопоставлении поведения официального Лондона во время кризисных ситуаций, возникавших между метрополией и ее колониями...

Первая серьезная проверка прочности Британской империи пришлась на 70-е гг. Тогда английские правящие круги не желали идти ни на какие уступки колонистам, сознательно предпочитая разговаривать с ними не языком политического диалога, а языком орудийной канонады. Именно «усилиями» короля Георга III и его премьер-министра Ф. Норта было отточено перо, которым Т. Джеффэрсон писал Декларацию независимости США. Неповоротливость торийского кабинета рельефно проступала на фоне долгих усилий колоний достичь примирения со «странойматерью», их готовности удовлетвориться предоставлением автономии.

Идея компромисса еще не закрепилась в сознании правящей элиты Британии. Резким контрастом мнению большинства прозвучала в палате общин речь Эдмунда Берка 22 марта 1775 г., в которой он доказывал бесперспективность ставки на силовое решение конфликта и призывал парламент и правительство встать на путь соглашения с колониями. «Утверждать, что американцы не имеют права на свободу, - подчеркнул оратор, - значит отрицать собственное право на свободу»8. По существу, уже в этом заявлении содержалась как идея предоставления переселенческим колониям самоуправления, так и идея превентивной реформы, обоснованная Берком позднее в его знаменитых «Размышлениях о Французской революции».

Обстоятельной критике имперскую политику Англии подверг и Адам Смит в своем на менее знаменитом «Исследовании о природе и причинах богатства народов», увидевшем свет 1776 г. Смит был уверен, что если Лондон ликвидирует меркантилистскую систему, откажется от непосредственной власти над колониями и заключит с ними договор о свободе торговли, то колонисты превратятся из беспокойных подданных в его самых верных союзников. Впрочем, как утверждал основатель классической политической экономии, это был, скорее, теоретический вариант решения проблемы, ибо «ни одно государство никогда добровольно не отказывалось от господства над частью своей территории». Смит предлагал отбросить «предрассудки» и распространить действие британской конституции на колонии, полностью уравняв в правах всех подданных короны.

Минуло более полувека после развала первой Британской империи, когда в середине XIX в. та же угроза нависла над второй империей. Однако свершившиеся в метрополии перемены не прошли даром: теперь реакция на «стандартную ситуацию» оказалась гораздо разнообразнее и гибче.

Правда, влиятельные круги, прежде всего из числе тори, были, как и раньше, решительно против каких-либо перемен в колониях. Именно из их среды, тесно связанной с аристократией, формировался чиновничий аппарат колониального ведомства. Эта коррумпированная, воспитанная в традициях рутины, мелочной опеки и подавления инициативы бюрократическая прослойка опасалась потерять свою власть и источники доходов. Сознательно или бессознательно она исповедовала принцип реакционного консерватизма: в спокойное время реформы бесполезны, а в условиях кризиса - опасны. Ставка на жесткое администрирование и силу была отличительной чертой образа действий старой школы колониальной бюрократии. Характерно, что с 1782 г. по 1801 г. управление колониями было сосредоточено в министерстве внутренних дел, а затем до 1854 г. оно находилось под опекой военного ведомства.

Противники модернизации колониальной политики были особенно сильны после завершения наполеоновских войн. Но постепенно почва уходила у них из-под ног. Промышленная революция порождала новые социальные слои, взгляды которых на империю кардинально отличались от традиционных. Быстро растущая промышленная буржуазия, стремившаяся к подчинению внешних рынков, нуждалась в обеспечении максимальной эффективности производства и экономики в целом. Интересы аристократии и торгово-финансовой олигархии пришли в острое столкновение с интересами промышленников, жаждавших решительного ограничения государственного вмешательства в регулирование экономических отношений. Протекционизм и навигационные акты сыграли свою роль и теперь фактически изжили себя. Особое раздражение вызывали у новых предпринимательских слоев торгово-колониальные монополии, напоминавшие в середине XIX в. неуклюжих реликтовых исполинов.

Сторонники свободы экономической деятельности - фритредеры - подвергли уничтожающей критике старую колониальную систему, вскрыв ее паразитический характер. Раздутые штаты чиновников, неоправданно завышенные оклады, патронаж, взяточничество и общая неэффективность вызывали естественное возмущение. Фритредеры требовали резко снизить таможенные пошлины и налогообложение. По убеждению представителей Манчестерской школы - радикального крыла фритредерского движения - большая часть накапливавшихся таким образом средств шла на содержание аппарата управления переселенческих колоний и расквартированных там воинских частей. Именно эти непроизводительные расходы, как утверждали манчестерцы, вели к увеличению стоимости английских товаров и снижали их конкурентоспособность на внешних рынках. Лидер манчестерцев Ричард Кобден писал в 1835 г.: «Мы сознаем, что ни одна страна добровольно не оставляла господства над частью своей территории. Но если бы торгово-промышленным кругам Британии было ясно показано, какие средства расходуются за их счет на содержание колоний, то тогда они поняли бы, что эти владения являются не чем иным, как пышным придатком, служащим раздуванию мнимого великолепия»11.

Манчестерская школа исповедовала широко известную в Англии теорию «родителей и детей», согласно которой колонии, возмужав, неизбежно становятся самостоятельными подобно тому, как спелый плод отпадает от матерински древа. Этот взгляд впервые обосновал известный французский физиократ и реформатор Ж. Тюрго. Еще за двадцать лет до Американской революции он говорил о том, что как только английские переселенческие колонии окажутся в состоянии заботиться о себе сами, их отложение станет неизбежным12. Из этого вовсе не следовало, что манчестерцы хотели немедленно оставить колонии, хотя именно за это они подвергались нападкам со стороны своих политических оппонентов, обвинявших их в пассивности и пессимизме по отношению к империи.

Отводя такие обвинения, Кобден неоднократно разъяснял свою позицию. «Нам говорят, что мы должны сохранять огромные вооружения, потому что мы имеем много колоний, - указывал он в одной из своих речей в 1848 г. - Однако позвольте спросить: не намереваетесь ли вы удерживать их армиями и флотами? С моей точки зрения, это не обеспечивает постоянной власти над ними. Моя цель - сохранить колонии посредством их привязанности». Столь же определенно, но гораздо лаконичнее выразил ту же мысль Голдуин Смит. «Я не утверждаю, - писал один из наиболее ярких представителей классического либерализма, - что мы должны поспешно бросить все. Необходимо приспосабливать империю к изменяющимся условиям ее существования»13.

Радикализм манчестерцев настораживал и даже пугал своей не традиционностью. «Да, модернизация имперской политики - веление времени, но надо ли столь поспешно отказываться от ценностей прошлого?» - задавались вопросом в более умеренных кругах. На этой почве возникла и выросла влиятельная группа так называемых колониальных реформаторов, виднейшими из которых были У. Мольсворт, Э. Уэйкфилд, Ч. Буллер, Дж. Милль. Отвергая архаичные взгляды старого колониализма, реформаторы не разделяли и ряд основополагающих принципов Манчестерской школы. К примеру, если Г. Смит полагал, что колонии увеличивают опасность конфликта с другими державами, а необходимость обороны чрезмерно обширных территорий ведет к распылению сил, «оставляя сердце Англии открытым для внезапного удара», то взгляд Э. Уэйкфилда на проблему мощи и престижа был совершенно иным. В 1849 г. он писал: «Я думаю, что размеры и слава империи обеспечивают значительные выгоды всем ее обитателям, особенно проживающим на Британских островах. Преимущество состоит в том, что одно обладание этой огромной империей делает образ Англии величайший из держав. Вы говорите нам о дороговизне содержания колоний: я признаю это, но отвечаю, что данные затраты - самые выгодные из всех капиталовложений, ибо они превращают само имя империи в силу, превосходящую самые дорогие флоты и армии»14.

Пытаясь парировать подобные весьма характерные рассуждения, Смит выразил общее для манчестерцев убеждение о неразрывной связи престижа и реальной мощи. «Что подумали бы о генерале, который занял территорию большую, чем позволяют его силы ради того, чтобы добиться “престижа” в глазах противника? - вопрошал публицист. - Деревянная артиллерия используется как военная хитрость, - язвительно резюмировал Смит, - но я никогда не слышал, чтобы ее использовали после того, как враг обнаружил, что она не настоящая»15.

Действительным водоразделом между манчестерцами, за которыми укрепился имидж сторонников «малой Англии», и реформаторами были их взгляды на проблему сохранения колоний. Если первые считали отделение «:белых» колоний в перспективе неизбежным, то вторые были убеждены в возможности сохранения официальных уз между метрополией и ее Заданиями. Ведомые Кобденом радикалы не видели необходимости сопротивляться ходу событий ради сохранения этих «формальных колоний». Предоставленные себе политически, они, по мнению манчестерцев, все равно остались бы в сфере влияния Англии благодаря ее экономическому могуществу и, освободив «страну-мать» от расходов по их содержанию, приносили бы еще большие дивиденды. Со своей стороны, Мольсворт и К0 доказывали, что Британия нуждается в «формальной империи», призванной служить безграничным полем для колонизации и гарантированным рынком сырья, продовольствия и готовой продукции. Смысл их усилий, соответственно, сводился к тому, чтобы не просто предотвратить развал империи, а укрепить ее структуру посредством реформ16.

Понимание невозможности сохранять колонии в состоянии полного подчинения и одновременно стремление не допустить дезинтеграции империи порождали вопрос: нет ли третьего пути решения проблемы?

Тот факт, что на рубеже 30-40-х гг. XIX в. «по-Смиту» и «по-Берку» смотрели на вещи уже не отдельные «провидцы», а целые группы теоретиков и практиков, основой идеологии которых были представления о свободе и компромиссе, вызывал желание найти некую «золотую середину», позволяющую вырваться из узких рамок вышеуказанной дилеммы и преодолеть ее крайности.

Ответ был подсказан самими колонистами, формировавшими свои взгляды под влиянием английской политической философии. В тот момент их главная цель состояла в обретении внутренней автономии. Колониальная агитация получила поддержку группы реформаторов17.

В поисках выхода из тупика, в котором оказались отношения метрополии с ее североамериканскими колониями, правительство назначило губернатором Канады лорда Дарема, считавшегося признанным лидером реформаторов. Впервые принадлежащий к элите политический деятель оказался во главе администрации одной из колоний. За плечами слывшего радикалом Дарема был опыт работы в кабинете лорда Мельбурна (откуда он был исключен) и руководство английской дипломатической миссией в Петербурге18. Новый губернатор взял с собой в Британскую Северную Америку Буллера и Уэйкфилда. Мольсворт между тем остался «стеречь» интересы реформаторов в палате общин. А Милль, находившийся на посту редактора «Вестминстер Ревю», занимался обеспечением общественной поддержки делу модернизации имперской системы19.

Задача Дарема состояла в том, чтобы представить рекомендации по преодолению кризиса в колониях. Внимательно изучив положение дел, он пришел к выводу, что единственный способ примирить метрополию с ее владениями - даровать последним автономию, включая право на формирование правительства, ответственного перед местной законодательной ассамблеей. «Зло, к устранению которого я должен найти средства, не может вынести ни одно цивилизованное общество: беспорядок, отсутствие гарантий безопасности личности и собственности, стимулов к развитию, - писал Дарем в своем докладе, опубликованном в 1839 г. - Не в терроре и не в мощи наших армий надо искать укрепления связей между метрополией и ее колониями. Этого можно добиться только внедрением британских институтов, обеспечивающих самое полное развитие свободы и цивилизации. Порядок будет восстановлен посредством укрепления влияния народа на свое правительство и путем ограничения вмешательства имперских властей в сугубо колониальные дела. Для этого не требуется никаких изменений в принципах управления. Необходимо только следовать британской конституции и ввести в этих колониях систему представительной власти».

Однако такие предложения показались излишне радикальными и натолкнулись на упорное сопротивление. Выяснилось, что проникнуться необходимостью постепенных реформ у себя «дома» и встать на тот же путь в имперской политике - далеко не одно и то же. Высокомерие обитателей Британских островов ярко окрашивало их отношение не только к иностранцам, но и к выходцам из колоний. Сойти с пьедестала англоцентризма оказалось непросто. «Как раз в то время мы, британцы, - с убийственной иронией отмечал Ч. Диккенс, имея в виду 40-е годы позапрошлого столетия, - окончательно установили, что и мы сами, и все в нашей стране - венец творения, а тот, кто в этом сомневается, повинен в государственной измене»21. Даже такой нонконформист, как Дж. Байрон, предпослал эпиграфом своей поэме «Паломничество Чайльд-Гарольда», первая часть которой была опубликована еще в 1812 г., такие строки: «Мир подобен книге, и тот, кто знает только свою страну, прочитал В ней лишь первую страницу. Я же перелистал их довольно много <...> и этот опыт не прошел для меня бесследно. Я ненавидел свое отечество. Варварство других народов, среди которых я жил, примирило меня с ним».

Принципиальным же политическим соображением против предоставления переселенческим колониям самоуправления явилось опасение, что такое решение было бы равносильно развалу империи. В государстве, по утверждению оппонентов Дарема, могло быть только одно ответственное правительство. Будущий столп либерализма, а в то время молодой, но быстро прогрессирующий деятель консервативной партии Уильям Гладстон подверг внесенный в палату общин билль об управлении Канадой суровой критике. Он заявил, что принцип ответственного правительства несовместим с колониальным статусом. Эта мера могла принести лишь временный эффект. Долг имперского правительства, утверждал Гладстон, сохранять власть над колониями до последней возможности.

Опасения за судьбу империи были столь велики, что против законопроекта наряду с консерваторами выступило и руководство правящей либеральной партии. Предельно четко сформулировал возражения относительно предложенного Даремом нововведения министр внутренних дел лорд Джон Рассел, по совместительству занимавшийся опекой колоний. «Суверен в Британии получает совет от министров и поступает согласно этому совету, - заявлял Рассел, выступая в парламенте. - Нет ни одного важного акта короны, за который бы министр не нес личную ответственность. Что касается губернатора Канады, то он сам получает инструкции от короны, ответственность за которые несет министр. Отсюда сразу ясно видно абсолютное различие между исполнительной властью в Великобритании и исполнительной властью в колонии. Совершенно невозможно, чтобы система ответственного правительства была заложена в качестве генерального принципа управления какой-либо частью империи, ибо такая колония выйдет из подчинения общей контролирующей власти короны».

Принятый английским парламентом в 1840 г. Акт о союзе предусматривал объединение Верхней и Нижней Канады в одну провинцию с общей выборной ассамблеей. Реальная власть продолжала сохраняться в руках губернатора, располагавшего правом назначения исполнительного совета - правительства колонии. Хотя таким образом предложение о введении ответственного правительства было отклонено, наличие представительного органа неизбежно должно было поставить вопрос о характере его отношений с исполнительным советом. Канадские губернаторы оказались перед дилеммой: или следовать данному им праву самостоятельного назначения членов правительства, или же фактически передать это право лидеру победившей на парламентских выборах партии.

Вскоре после принятия Акта о союзе либеральное правительство ушло в отставку. В пришедшем ему на смену консервативном кабинете курирование отношений с колониями оказалось в руках лорда Стенли - представителя традиционной школы колониального управления. Неудивительно поэтому, что отношения между генерал-губернатором Канады и представительным собранием, где большинство принадлежало политическим кругам, выступавшим за самоуправление, сразу приобрели весьма напряженный характер. Механизм управления колонией работал с явными перебоями. Положение ухудшилось до такой степени, что уже в 1842 г., вопреки воле официального Лондона, губернатор Чарльз Бэгот решился сформировать ответственное перед парламентской ассамблеей правительство. Только внезапная смерть Ч. Бэгота помешала исполнению подготовленного решения об отстранении его от должности25. Замена губернатора и реставрация олигархического режима не могли аннулировать главного - прецедент, связанный с введением ответственного правительства, был установлен. В государстве, чья конституционная система в значительной мере покоится на прецедентах, такой факт имел непреходящее значение.

Общественно-политическая атмосфера в колонии все более поминала кризис конца 1830-х гг. В 1845 г. Стенли пришлось уйти в отставку. Его место занял быстро усваивавший принципы либерализма У. Гладстон. Выбор был не случаен. Премьер- министр Роберт Пиль, начавший модернизацию консерватизма, встретил сильное сопротивление со стороны старых тори и остро нуждался в поддержке. За прошедшие несколько лет взгляд У. Гладстона на колониальный вопрос существенно изменился. Уже в одном из своих первых публичных выступлений на посту министра он подчеркнул, что союз между Канадой и Британией должен сохраняться не силой, а на основе лояльности и взаимной привязанности.

В 1846 г. правительство Р. Пиля, отвечая на потребности времени, добилось отмены хлебных законов. Путь к фритреду был открыт. Поворот в экономической политике метрополии имел для колоний самое непосредственное значение: теперь товары, экспортируемые ими в Англию, лишались преференциальных пошлин, тогда как их собственная самостоятельность в таможенной сфере оставалась непризнанной. Система свободной торговли была непосредственно выгодна метрополии. Положение же колоний на рынках сырья и перспективы развития их экономики выглядели довольно неопределенно. Задача достижения автономии стала еще более насущной.

Тори не простили Р. Пилю «измены» и добились отставки его кабинета. Либералы, сформировавшие правительство главе с Дж. Расселом, продемонстрировали, что годы пребывания в оппозиции не прошли бесследно для их идейной эволюции. Занявший пост министра колоний лорд Грей встал на путь примирения буквы колониальных законов с «духом» английской конституции. В 1848 г. новый генерал- губернатор Канады лорд Элджин (приверженец Дарема и его зять), действуя с согласия Грея, сформировал опирающийся на доверие парламентской ассамблеи исполнительный совет и тем самым утвердил в колонии систему ответственного правительства.

Элджин продемонстрировал при этом изрядное чутье и расторопность. Охвативший Европу пожар революции 1848 г. вызвал у него опасения в первую очередь за настроения канадцев французского происхождения и ирландских иммигрантов. Не надеясь на разделяющие Старый и Новый Свет океанские пространства, губернатор торопился успеть «как раз вовремя, чтобы спасти Канаду» от угрожавших ей потрясений27.

После этих событий распространение самоуправления на другие «белые» колонии стало вопросом времени. В 50-е гг. ХЕХ в. автономия была предоставлена австралийским колониям и Новой Зеландии. В отличие от Канады, автономия последних оформлялась специальными конституционными актами британского парламента. Теперь в компетенции колониальных властей оказались все вопросы местного значения, включая регулирование денежного обращения и иммиграции. Во время дебатов по этим вопросам скрестили шпаги Б. Дизраели и У. Гладстон. Б. Дизраели выражал опасения в связи с расширением действия принципа ответственного правительства, а У. Гладстон, уже окончательно утвердившийся на идейной платформе либерализма, обосновывал неизбежность и благотворность перемен, происходивших в системе управления империей. При этом позиция У. Гладстона основывалась на убеждении в цивилизаторской миссии Англии - «страны, в которой свобода примирена с порядком».

Хотя ссылки на миссию Англии появились в самые ранние периоды британской экспансии, их число стало неуклонно возрастать с начала XIX в. Взгляд англичан на самих себя как на нацию, воплощающую в себе мировой прогресс, несущую варварским народам культурный язык и гуманные принципы христианства, свободные политические институты и справедливые законы, был оборотной стороной англоцентризма. Известный в 1830-1840-х гг. публицист Р. Мартин писал, отражая разрастающееся убеждение: «Я верю, что Англия отождествляется с неуклонным прогрессом, что от поддержания ее мощи зависит благосостояние человечества, что она станет ядром, вокруг которого все нации и народы земли в конечном счете образуют концентрические круги сообразно их достижениям в деле социального благополучия»29. Имперские реформы 40-50-х гг., как и парламентская Реформа 1832 г., носили превентивный характер. Именно их своевременность уберегла вторую Британскую империю от грозивших ей серьезных потрясений. Конечно, находившаяся в расцвете могущества Великобритания обладала достаточными возможностями для продления своего прямого правления в переселенческих колониях. Однако английские либералы предпочли проявить не силу, а дальновидность и, таким образом, совершили, вероятно, наиболее значительный по своим последствиям поворот в истории британской имперской политики.

Как справедливо отмечалось в отечественной историографии, достижение «белыми» колониями самоуправления сравнимо по своим последствиям с завоеванием независимости США. Политическая власть в этих колониях прочно перешла в руки местной буржуазии. Различие же заключается в том, что если Война за независимость продемонстрировала революционный путь достижения полной государственной самостоятельности, то автономизация «белых» колоний положила лишь начало эволюционному процессу, имевшему в конечном счете тот же результат.

Торжество либерального мировоззрения позволило выработать адекватную для того времени концепцию имперской политики. Наиболее точно ее существо представлял У. Гладстон, дважды занимавший пост министра колоний. В середине 50-х гг. в. он сформулировал доктрину добровольных имперских уз. «Управляй колониями по принципу свободы, - указывал либеральный политик, - пускай они не чувствуют никакого ярма, дай им понять, что отношения между тобою и ими есть отношения привязанности»31. Именно «привязанность», основанная на общности происхождения и языка, родстве культурных традиций и политических институтов, близости интересов и преданности одной короне, должна была обеспечить сохранение единства империи. Дж. С. Милль был абсолютно убежден, что благодаря самоуправлению колонии стали более самостоятельны, чем штаты Североамериканского союза. «Связь колоний с Великобританией, - полагал идеолог классического либерализма, - такова, что они с ней составляют наиболее тесный из всех существовавших федеральных союзов»32.

Утверждение либеральных ценностей и институтов умиротворило общественно-политические круги автономий, настраивая их на конституционный путь развития собственной государственности. При этом, согласно британской традиции, колониальные лидеры руководствовались не абстрактными теоретическими построениями, а прагматическими соображениями, связанными с необходимостью разрешения конкретных проблем развития своих стран.

Рекомендуя предоставить Канаде самоуправление, лорд Дарем, определил те сферы, в которых имперское правительство должно было сохранить верховную власть. Это были внешняя политика, регулирование торговли, распоряжение земельным фондом колоний, утверждение их конституции. Дарем полагал, что если корона не сохранит за собой ответственность в названных сферах, то будущее империи окажется в опасности.

Опыт уже первых лет существования автономий пришел в противоречие с принципом разграничения прерогатив на имперские и локальные. Отсутствие у самоуправляющихся колоний права вносить изменения в конституции, дарованные им метрополией, и доктрина «несовместимости» стали главными препятствиями в деле развития там нормального законотворческого процесса. Так называемая доктрина «несовместимости» означала, что принимаемые колониальными легислатурами акты не должны были противоречить законам Британской империи, в том числе и нормам английского общего права - прецедентам, приобретшим силу закона.

Впервые внимание имперских властей на это аномальное положение обратил в 1858 г. член Верховного суда колонии Южная Австралия Бенджамин Бутби. Действительно, соблюдение указанных норм препятствовало развертыванию потенциальных возможностей, заключенных в принципе автономии и могло породить новые серьезные трения между колониями и метрополией. В итоге в 1865 г. английский парламент принял «Акт о действительности колониальных законов». Данный акт, во-первых, предоставил законодательным ассамблеям автономий право вносить с одобрения короны изменения в свои конституции и, во-вторых, ограничил применение доктрины «несовместимости» только законами, которые противоречили нормативным актам британского парламента в отношении самоуправляющихся колоний34. Это была значительная конституционная веха, на длительное время примирившая потребности развития локального законодательства с общим контролем над ним со стороны Великобритании.

Автономия оказалась бы неполноценной и без права контроля за таможенными пошлинами. Политики в колониях рассматривали таможенные тарифы и как основной источник доходной части бюджета, и как средство защиты внутреннего рынка от конкуренции импортной продукции. Придать ускорение социально-экономическому развитию колоний, не прибегая к протекционизму, считалось крайне затруднительным. В 1859 г. канадское правительство, вопреки сопротивлению метрополии, повысило ввозные пошлины на промышленные изделия, в том числе и на английские35. Вслед за Канадой подобные меры приняло и большинство других самоуправляющихся колоний. Так утвердилось их право на самостоятельность в сферах тарифной и торговой политики. Пришлось Лондону оставить и свои претензии на контроль за использованием земель в колониях. Автономии получили также право создавать вооруженные силы, в том числе морские (акт 1865 г.), и должны были нести ответственность за охрану собственных границ.

1867 г. стал еще одной вехой в истории Британской империи: впервые из отдаленных самоуправляющихся колоний на федеративной основе было образовано централизованное государство - Доминион Канада. Объединительное движение в североамериканских колониях совпало с устремлениями Лондона оградить эту часть империи от посягательств США путем создания государства с ограниченной ответственностью. Одобренная английским парламентом конституция доминиона установила прерогативы федеральных законодательных органов в сферах государственного долга, налогообложения, обороны, банковского дела, денежного обращения, иммиграции и т. д. Утвердив внутреннюю самостоятельность Канады, «Акт о Британской Северной Америке 1867 г.» не предоставил ей никаких прав в области международных отношений, а также зарезервировал прерогативу метрополии отменять любой закон, принятый парламентом доминиона, «в течение двух лет с того дня, как он был представлен генерал-губернатором для получения согласия королевы»36.

Компромиссное решение проблемы государственной самостоятельности отнюдь не было связано с косностью правящих кругов Канады и тем более ее общественного мнения. Характер конституции доминиона вполне адекватно отразил степень развития канадского национального самосознания. Ограничения, наложенные на свободу действий новой федерации, обусловливались исторически. Британское и канадское общества были связаны всевозможными и теснейшими узами, которые наряду с «эволюционнопрагматическим» типом мышления «британской расы» как бы запрограммировали постепенность движения Канады к достижению полной независимости.

Двадцать лет, прошедшие со времени начала введения самоуправления в переселенческих колониях, существенно изменили ситуацию. Автономия наполнилась реальным содержанием. Отказ от ограничений, зарезервированных Даремом в пользу Уайтхолла, и образование Канадской федерации - государства в государстве, перспективы развития которого считались поистине безграничными, объективно подводили итог определенному этапу эволюции империи.

Автономии все более напоминали независимые государства. Тем не менее, либералы не считали, что их отложение произойдет в обозримом будущем. У. Гладстон, излагая перед палатой общин свои взгляды, утверждал, что политика «свободы и добровольности» абсолютно необходима, ибо она предельно откладывает день отделения колоний и гарантирует его дружеский характер.

Свойственная либералам политическая философия проступает здесь с предельной отчетливостью. Грубое вмешательство в ход трансформации империи ассоциировалось с попыткой нарушить естественность эволюции - «волю Провидения». Не случайно У. Гладстон, считавшийся «пылким поклонником “эллинизма” и одним из наиболее образованных людей своего времени, являлся приверженцем греческой модели колонизации. В лишенном формализма, фактически союзном характере отношений между полисами и колониями он видел образец для подражания при решении конкретных вопросов имперских отношений.

Приверженность либерального лидера принципу эволюционности не отрицала, а наоборот, предполагала жесткий прагматизм. Например, предоставление самоуправления колонии Наталь было отложено Гладстоном на том основании, что она еще «не созрела» для такого статуса39.

Концепция «добровольных уз» стала воплощением либеральных принципов индивидуальной свободы и невмешательств. Автономия, как принцип и практическая политика, получила всеообщее признание. Стремление к компромиссу, полагали колониальные реформаторы, дало возможность найти искомый третий путь, позволивший если не навсегда, то уж во всяком случае на длительную перспективу, обрести способ сосуществования Англии и самоуправляющихся частей империи.

Примечания

1. См. например: Egerton, H. E. The Origins and the Growth of the English Colonies and the Sistem / H. E. Egerton. - Oxford, 1903; Bodelsen, C. Studies in Mid-victorian imperialism / С. Bodelsen. - Lnd., 1960; Eldridge, C. England's Mission. The Imperial Idea in the Age of Gladstone and Disraeli / С. Eldridge. - Lnd., 1973; The Oxford History of the British Impire. Vol. III. The Nineteenth Century / еd. by A. Porter. - Oxford, 1999; Ми- жуев, П. Г. История колониальной политики и колониальной империи Англии / П. Г. Мижуев. - СПб., 1902; Ерофеев, Н. А. Английский колониализм в середине XIX века / Н. А. Ерофеев. - М., 1977; Малаховский, К. В. История Австралии / К. В. Малаховский. - М., 1980; Он же. История Новой Зеландии. - М., 1981; Тиш- ков, В. А. История Канады / В. А. Тишков, Л. В. Кошелев. - М., 1982; Сороко- Цюпа, О. С. История Канады / О. С. Сорока-Цюпа. - М., 1985; Айзенштат, М. П. Английские партии и колониальная империя Великобритании в XIX веке / М. П. Айзенштат, Т. Н. Гелла. - М., 1999.

2. Miller, J. D. Britain and the old Dominions / J. D. Miller. - London, 1966. - P. 15-16. Английский колониализм в середине XIX. - М., 1977. - С. 13.

3. Quarterly Review. - 1817. - Vol. XVII. - P. 532.

4. Canadian History in documents. 1763-1966 / еd. by J. Bliss. - Toronto, 1966. - P. 47.

5. Картман, Л. Е. Джосеф Чемберлен и сыновья / Л. Е. Картман. - М., 1990.

6. Hancock, W. K. Survey of British Commonwealth Affairs. Vol. I / W. K. Hancock. - Oxford, 1937. - P. 11.

7. Burke, E. Conciliation with the Colonies / Е. Burke. - Philadelphia, 1896. - P. 7-8, 30-31.

8. Смит, А. Исследования о природе и причинах богатствах народов / А. Смит. - М., 1962. - С. 448, 453-454.

9. Reese, T. The history of Royal Colonial Institute / Т. Reese. - London, 1969. - P. 8.

10. Knorr, K. British Colonial Theories (1750-1850) / К. Knorr. - Toronto, 1944. - P. 350-352.

11. Hall, D. British Cimmonwealth of Nations / D. Hall. - London, 1920. - P. 22.

12. Knorr, K. British Colonial Theories (1750-1850). - P. 373.

13. Idid. - P. 360-362.

14. Idid. - P. 363.

15. Semmel, B. The Rise of Free Trade Imperilism / В. Semmel. - Cambridge, 1970. - P. 125, 205.

16. Reese, T. The history of Royal Colonial Institute. - P. 8.

17. The Cambridge History of the British Empire. Vol. II. - London, 1940. - P. 347.

18. Semmel, B. The Rise of Free Trade Imperilism. - P. 119.

19. Canadian History in documents. - P. 50, 57-58.

20. Диккенс, Ч. Большие надежды / Ч. Диккенс. - СПб., 1992. - С. 151.

21. Байрон, Дж. Г. Избранное / Дж. Г. Байрон. - М., 1982. - С. 115.

22. Knaplund, P. Gladstoune and Britan's Imperial Policy / Р. Knaplund. - London, 1966. - P. 33.

23. Canadian History in documents. - P. 63-64.

24. Сороко-Цюпа, О. С. История Канады. - С. 26.

25. Knaplund, P. Gladstoune and Britan's Imperial Policy. - P. 47.

26. The Cambridge History of the British Empire. - P. 372-373.

27. Knaplund, P. Gladstoune and Britan's Imperial Policy. - P. 63.

28. Martin, R. M. Colonial Policy of the British Empire / R. M. Martin. - London., 1837. - P. 80.

29. Рудницкий, А. Ю. Проблема предоставления австралийским колониям самоуправления и исторические взгляды Мэннинга Кларка / А. Ю. Рудницкий // Актуальные проблемы развития Австралии и Океании / под ред. К. В. Малаховского. - М., 1984.

30. С. 74-75.

31. Macintyre, W. D. Colonies into Commonwealth / W. D. Macintyre. - London, 1966. - P. 120.

32. Милль, Дж. С. Представительное правление / Дж. С. Милль. - СПб., 1907. - С. 302.

33. Kendie, J. E. The British Empire - Commonwealth (1897-1931) / J. E. Kendie. - London, 1972. - P. 4.

34. Дайси, А. В. Основы государственного права Англии / А. В. Дайси. - М., 1907. - С. 120-121, 125-127.

35. Сороко-Цюпа, О. С. История Канады. - С. 31.

36. Конституции государств американкого континента. Т. 2. - М., 1957. - С. 25-26.

37. Great Britain. Parliament. Hansard's Parliamentary Debates. 3-rd series. Vol. 200. - Col., 1900-1902.

38. The Cambridge History of the British Empire. - P. 20.

39. Knaplund, P. Gladstoune and Britan's Imperial Policy. - P. 95.

Размещено на Allbest.ru