Влияние военно-рыцарских идей на повседневную жизнь средневекового общества

Размещено на http://www.allbest.ru/

18

ВЛИЯНИЕ ВОЕННО-РЫЦАРСКИХ ИДЕЙ НА ПОВСЕДНЕВНУЮ ЖИЗНЬ СРЕДНЕВЕКОВОГО ОБЩЕСТВА

Содержание

Раздел I. Идеология "рыцарства" и его место в социуме

Раздел II. Рыцарские традиции в повседневной жизни третьего сословия

Список источников и литературы

Раздел I. Идеология "рыцарства" и его место в социуме

При любой системе традиционного жизненного уклада на основе воинственной и благородной племенной жизни, вырастал идеал рыцарства и рыцарственности, будь то у греков, арабов, японцев или христиан эпохи Средневековья. И всегда этот мужской идеал добродетели сохраняет неразрывную связь с при знанием и утверждением чести. "Честь и стыд, - пишет Дж. Перестиани, - постоянно занимают внимание людей в небольших замкнутых группах, где личные отношения в противоположность анонимным, играют значительную роль и где личность совершающего поступок столь же важна, как и его положение".

Бельгийский социолог Э. Дюпреэль считал, что этос, в котором доминирует стремление к славе, к делам необычайным и трудным, присущ верхнему слою общества, состоящего из "верха" и "низа". Ибо отношение нижестоящих к привилегированным может быть двояким: либо нижестоящие восхищаются теми, кто наверху, и стремятся им подражать, либо прямо наоборот - относятся к ним враждебно и противопоставляют им свою собственную систему ценностей. В первом случае привилегированным угрожает проникновение снизу; чтобы этому помешать, они стараются установить для себя такие требования, которым нелегко соответствовать. Во втором случае ощущаемая ими враждебность заставляет искать оправданий собственных привилегий. Достигается это, как и в предыдущем случае, культивированием "трудных" добродетелей, "vertus Thonneur", как называет их автор. В пользу тезиса Дюпреэля свидетельствует, по-видимому, то отмечаемое всеми историками обстоятельство, что в явной форме западноевропейский рыцарский кодекс был сформулирован в позднем средневековье, когда рост значения бюргерства вынудил рыцарство разработать "оборонительную" кодификацию собственных норм.

Во Франции, и под ее влиянием в других западных странах к XIII в., в более или менее законченной форме, возник особый кодекс морально-этических ценностей. У истоков его лежали сугубо воинские, свойственные любым военным сословиям или группам понятия храбрости и доблести. В эпоху крестовых походов он обогатился многозначительными представлениями о долге рыцаря перед богом, церковью и обществом. Помимо, конечно, обязательного выполнения христианских заповедей, рыцари были призваны к защите церкви и поддержанию в обществе справедливости, каковые функции ранее возлагались на королей. Но особенно важными его составляющими, придававшими ему действительно оригинальный характер, были феодальные и куртуазные понятия, первые из которых упрочивали социальное превосходство и служили атрибутом знатности, вторые же, напротив, отличались социальной открытостью.

Истинный рыцарь должен не только быть отважным, уметь искусно владеть оружием, но также быть достаточно образованным, щедрым, великодушным, защищать слабых и сирых, находить удовольствие в музыке и поэзии. Для него превыше всего - понятие чести и верности. Он должен быть верен своей религии, своему сюзерену, избранной даме, которой обязан служить как своей госпоже и питать к ней "высокую любовь". Все это соединялось в понятии "куртуазность": на провансальском наречии - cortezia, по-французски -courtoisie, по-немецки - hovecheit, что можно дословно перевести как "придворное вежество", но при этом следует учесть, что "вежество" означало не только соблюдение обычаев и приличий высшего общества, но еще и постоянное совершенствование своей личности. В культуре западноевропейского рыцарства была чрезвычайно важна внешняя сторона. "Храбрость, щедрость, благородство, о которых мало кто знал, не имели цены. Рыцарь постоянно стремился к первенству, славе. Отсюда внешний блеск рыцарской культуры, ее особое внимание к ритуалу, атрибутике, символике цвета, предметов, этикету".

Картину того, что из себя представлял "кодекс рыцарского поведения", в Западной Европе, может дать анализ исторических источников того времени. Представители разных социальных кругов (клирики, горожане, крестьяне а также сами представители знати) критикуя с различных точек зрения поведение реальных рыцарей из своего окружения, тем самым создавали определенную модель "идеального рыцарского поведения".

Первым наиболее популярным в XIII веке было сочинение "Книга о рыцарстве" Раймунда Луллия. Ее автор рассматривал рыцарство, прежде всего как блюстителя справедливости, действующего с оружием в руках, и считал его самым существенным элементом социальной иерархии. Рыцари служат государю и богу, защищая государеву честь и католическую веру. Однако важнейшая их миссия - поддержание справедливости и содействие общественному благу, реализовалась не только на военной, но и на административной службе, Поэтому рыцарь должен быть образцом для всех в добродетели, набожности и благородстве, Раймунд Луллий особенно настаивал на благородстве духа, полагая, что оно доступно всем, "кто благородно поступает и ведет благородный образ жизни".

Далее следует рассмотреть творчество самого крупного французского поэта XIV в. - Эсташа Дешана, выходца из городского сословия. Долгое время он служил при дворе Карла V и Карла VI, получил дворянство и был посвящен в рыцари. Но в отличие от Фруассара он так и остался в душе горожанином. Его не вдохновляли война и рыцарские турниры, хотя к рыцарским обязанностям он относился серьезно и считал рыцарство жизненно важным фактором благосостояния государства.

В позднем средневековье, которое Хейзинга считал эпохой искусственной консервации отмирающей идеологии и все менее серьезного отношения к ней, Э. Дешан перечислял условия, которым должен удовлетворять желающий стать рыцарем. Тот, кто желает стать рыцарем, должен был начать новую жизнь, молиться, избегать греха, высокомерия и низких поступков. Он должен был защищать церковь, вдов и сирот, а также заботиться о подданных. Он должен был быть храбрым, верным и не лишать никого его собственности. Воевать он обязан был лишь за правое дело. Он должен был быть заядлым путешественником, сражающимся на турнирах в честь дамы сердца; повсюду искать отличия, сторонясь всего недостойного; любить своего сюзерена и оберегать его достояние; быть щедрым и справедливым; искать общества храбрых и учиться у них, как совершать деяния великие, по примеру Александра Македонского.

Э. Дешан так же дополнил и переработал "культ Девяти бесстрашных" ("les neuf preux") разработанный еще в начале XIV в. в "Обете павлина" Жака де Лонгийона. К трем язычникам (Гектору, Цезарю, Александру), трем евреям (Иисусу Навину, Давиду, Иуде Маккавею), трем христианам (Артуру, Карлу Великому, Готфриду Бульенскому) он добавил 9 героинь, и десятым героем своего современника и соотечественника Бертрана дю Геклена.

"Книга о рыцарстве" Жоффруа де Шарни (середина XIV в.) была обращена прежде всего к французскому королю Иоанну II, который только что учредил орден Звезды. Этот трактат, составленный из длинного перечня вопросов казуистического характера касательно рыцарских поединков, турниров и войн опирался на жизненный опыт автора и содержал мало теоретических рассуждений, но много практических советов преимущественно молодым людям, желающим стать храбрыми рыцарями. Шарни советовал им быть красивыми и веселыми, остерегаться меланхолии и одиночества, избегать тщеславия и пьянства, не быть скупыми и расточительными, держать данное слово, обходить подальше публичные дома и т.д. Поединкам и турнирам отводилось первое место, однако большое число вопросов относительно правил ведения войны свидетельствует об их значимости. Следует вспомнить, что орден Звезды был кульминацией рыцарского романтизма, выразительно опиравшегося "на обычаи рыцарей Круглого Стола".

Филипп де Мезьер - известный политический мыслитель второй половины XIV, один из самых активных сторонников крестовых походов на Восток. Он считал, что современное ему рыцарство поражено гордыней, алчностью и сластолюбием, поэтому оно терпит поражение от турок. Для исправления положения он предлагал создать новый орден Страстей Господних, который, по мысли Мезьера, должен был быть религиозно-рыцарским, подобие госпитальеров, и намеревался принимать туда лиц всех сословий. Аристократия, по Мезьеру, должна была дать гроссмейстера и рыцарей, духовенство - патриарха и его викарных епископов, торговый люд - братьев, крестьяне и ремесленники - слуг. Таким образом, орден должен был стать прочным сплавом всех сословий для достижения великой цели - борьбы с турками. Орден предусматривал принятие четырех обетов. Двух уже существующих, общих для монахов и рыцарей духовных орденов: бедности и послушания. Однако вместо безусловного безбрачия Филипп де Мезьер выдвигал требование супружеского целомудрия, он хотел допустить брак. Четвертый обет прежним орденам был незнаком; это - summa perfectio, высшее личное совершенство. Так в красочном образе рыцарского ордена соединялись воедино все идеалы: от выдвижения политических планов до стремления к спасению души. Главными принципами организации были порядок, дисциплина, послушание и справедливость.

Видным критиком рыцарства конца XIV столетия был Оноре Боне, приор аббатства Селонне в Провансе, долгое время проведший на службе при герцогах Анжуйских и Карле VI. В трактате "Древо сражений" (который некоторые исследователи считают первым трудом по международному праву) Боне изложил основы военного права и военного искусства. В "Древе сражений" с исключительной ясностью проявилось то, до какой степени рыцарская идея была направляющей мыслью, вдохновлявшей автора этого сочинения, лицо духовного звания. Проблемы войны, справедливой и несправедливой, права на добычу и верности данному слову рассматривались Боне в рамках рыцарского поведения, трактуемого им с соблюдением определенных формальных различий. В то же время он смешивал вопросы личной чести с достаточно серьезными вопросами международного права. Он являлся сторонником римской военной организации и обильно черпал материал из трактата Вегеция. Боне особенно настаивал на необходимости строгой дисциплины, неизвестной в рыцарской армии, и строгого наказания за ее нарушение. Успех трактата, написанного во многом с антирыцарских позиций и проповедующего практический кодекс поведения, - еще одно доказательство, пишет Р. Килгур, перерождения рыцарства и обесценения его идеалов.

В 70-х годах XIV в. провинциальным рыцарем в наставление своим юным дочерям была написана "Книга рыцаря де ла Тур-Ландри". Взгляды Тур-Ландри типичны, для провинциального дворянства. Автор - глубоко набожный человек, его точка зрения на положение женщины определялась церковной и городской традициями, враждебными к женщине. В своем наставлении он высказывал аргументы в пользу куртуазной любви, но подчеркивал, что она - всего лишь модная игра, к которой нельзя уноситься серьезно. Он предупреждал дочерей против обольщения красивыми рыцарскими идеалами, напоминая о требованиях реальной жизни и их несовместимости с нормами куртуазной любви. С другой стороны к куртуазности - как совокупности некоторых морально-этических ценностей рыцарства де ла Тур-Ландри относился с уважением. Он, например, убеждая своих дочерей быть куртуазными, писал, что "знает большого сеньора... которой своей великой куртуазностью привлек к себе на службу больше рыцарей, оруженосцев и других людей, чем иные деньгами". Так же де Ла Тур-Ландри убеждал дочерей вести себя куртуазно по отношению не только к знатным, но и "малым" людям. И в пояснении писал, что "от малых людей вы удостоитесь гораздо большего почета, хвалы и признательности, нежели от великих". "Куртуазность побеждает гордыню, смягчает гнев и " неистовство... а потому быть куртуазными прекрасно".

Другое доказательство несовместимости реальной жизни с куртуазной любовью дает творчество Кристины Пизанской (конец XIV - начало XV в.). Она взяла на себя дело, защиты женщин от "клеветы и лжи со стороны мужчин". Сам факт того, что такая защита в век рыцарства оказалась необходимой, уже говорит о призрачности куртуазного идеала. Характерно, что Кристина, сетуя на недостаток галантности мужчин, отнюдь не ратовала за возрождение куртуазного идеала как такового. Как и Тур-Ландри, она критиковала его за несоответствие требованиям реальной жизни, непрактичность, указывала на опасность для женщин, ибо следуя ему, они теряют доброе имя.

Кристина Пизанская относила к рыцарству лишь наиболее опытную, мудрую часть воинства. Ей вторил Поль Шуане, написавший при дворе Людовика XI военно-политический трактат "Розарий войн", говоря, что "рыцарство - это воплощенная мудрость военного дела". Под рыцарством, таким образом, понимался цвет воинства. Рыцари непременно знатны, но далеко не все знатные люди являлись рыцарями.

С критикой рыцарства в начале XV в. выступал французский церковный деятель - Жан Жерсон. Он считал необходимым содействовать прекращению беспорядков в самом христианском мире. В своих планах реформы рыцарства Жерсон, как и Боне, также обращался к римской военной организации. Он был сторонником серьезного военного и религиозного воспитания рыцарей с детства, соблюдения строгой дисциплины, умеренности и осторожности в бою. Жерсон рекомендовал выплату жалованья рыцарям, чтобы они не грабили мирного населения.

В 1-й половине XV в. самым строгим критиком рыцарства был писатель Алэн Шартье. В "Бревиарии знатных" был воспроизведен список рыцарских добродетелей, составленный на основе книги Раймунда Луллия. Это - благородство, верность, честь, справедливость, доблесть, любовь, куртуазность, усердие, опрятность, щедрость, умеренность, настойчивость. Ален Шартье, перебирая добродетели благородных, знатных людей, в первую очередь говорил о верности, потому, что, по его мнению, она наиболее древняя и послужила причиной выделения знати. Затем он сразу переходил к чести, которая "является сокровищем Благородства, ее казной и личным богатством, чего должно желать благородное сердце; ибо кто теряет Честь, тот сразу же оказывался низвержевным и лишенным доброго имени и хвалы и покрытым презрением. Когда нет Чести, исчезает Дворянство и благородное сердце страдает и плачет от Стыда, Грубости и Низменных чувств, ибо Честь пресекает бесчинства и оскорбления, прокладывает путь к Доблести, побуждает добрых людей к тому, чтобы возвыситься, и наделяет их чувством меры и радостью, куртуазной речью и верностью данному слову". Завершает он это рассуждение обращением к благородным людям: "Более всего помните о том, что Честь - это благо, превосходящее все остальные" "Бревиарии" был ближе всего к сути всей рыцарской концепции как системы добродетелей.

Критику рыцарства Шартье с наибольшей силой развернул в "Инвективе в форме разговора четырех", написанной после поражения Франции в начале 2-го периода Столетней войны. Возмущаясь трусостью и изнеженностью рыцарей, Шартье все же хранит веру в их способность, спасти Францию и пытается внушить им патриотическое чувство. Упрекает рыцарей Шартье и в стремлении к материальной выгоде: "Некоторые из рыцарей и благородных призывают к оружию, но на уме у них золото". Поэтому рыцарское единоборство, считал Шартье, вырождается, превращается в обычную драку - даже с женщинами, которых возлюбленный не стесняется таскать за волосы. Критика рыцарства содержится и в беседе господина с крестьянином: "Трудом моих рук, - жалуется крестьянин, - питаются бессовестные и праздные, и они же преследуют меня голодом и мечом... Они живут мною, а я умираю за них. Им полагалось бы защитить меня от врагов, а они - увы! - не дают мне спокойно съесть куска хлеба".

В поэме "Патриотический спор" Шартье утверждал, что военная доблесть - не только дворянское качество и что ее могут проявлять люди низкого происхождения. Это суждение Шартье, показательно для изменения концепции военной службы, считавшейся ранее привилегией рыцарства.

Любопытно, что в своих поэтических произведениях Шартье пытался оживить культ куртуазной любви. Куртуазность "изгоняет своих врагов ласковой приветливостью. Она не завистлива, не надменна и не горда, но всегда мила, скромна и радостна в словах и делах. И много, много раз куртуазные люди могут убедиться, сколь она благостна. Ибо им неведома злокозненность, которой негде в них укорениться, они не лицемерны и не выказывают к людям презрения, но, преисполненные благ, любвеобильны и щедры. Кто хочет благородство отыскать, недоступное низким людям, пусть ищет его и найдет там, где обитает куртуазность".

В странном свете видел общество XV века Шателлен, придворный историк Филиппа Доброго и Карла Смелого, чей обширный труд вместе с тем лучше всего отражает особенности мышления того времени. Выросший на земле Фландрии и ставший у себя в Нидерландах свидетелем блистательнейшего развития бюргерства, он был до того ослеплен внешним блеском и роскошью бургундского двора, что источник всякой силы и могущества видел лишь в рыцарской добродетели и рыцарской доблести.

Высшие задачи страны: поддержание церкви, распространение веры, защита народа от притеснения, соблюдение общего блага, борьба с насилием и тиранией, упрочение мира - все это у Шателлена приходится на долю рыцарства. Правдивость, доблесть, нравственность, милосердие - вот его качества. И французское рыцарство, полностью отвечает этому идеальному образу.

Но с другой стороны Шателлен вполне осознавал, что сердцевиной рыцарского идеала оставалось высокомерие, хотя и возвышенное до уровня чего-то прекрасного, он говорил - "Княжеская слава ищет проявиться в гордости и в высоких опасностях; все силы государей устремляются к одной точке, именно к гордости". Стилизованное, возвышенное высокомерно превращается в честь, она-то и есть основная точка опоры в жизни человека благородного звания. В другом месте он даже отмечал, что евреи и язычники ценили честь дороже и хранили ее более строго, ибо соблюдали ее ради себя самих и в чаянии воздаяния на земле, - в то время как христиане понимали честь как свет веры и чаяли награды на небесах.

Очевидно, что политическая и военная история последних столетий Средневековья, так, как ее запечатлело перо Монстреле и столь многих прочих, обнаруживала весьма мало рыцарственности и чрезвычайно много алчности, жестокости, холодной расчетливости, прекрасно осознаваемого себялюбия и дипломатической изворотливости. Историческая реальность с очевидностью то и дело разоблачала фантастический идеал рыцарства.

Рыцарская историография, наиболее ярким представителем которой были во второй половине XV в. - Оливер де Ла Марш, Жан Молине, Мэтью д'Эскуши, видела в рыцарстве главную социальную силу и не находила ничего более достойного, как только описывать доблестные подвиги рыцарей. Несмотря на сумбур и однообразные ужасы своих повествований, они видели эту историю погруженной в атмосферу доблести, верности, долга. Все они начинали с того, что провозглашали своим намерением прославление доблести и рыцарских добродетелей, рассказ "о благородных деяниях, победах, доблестных поступках и воинских подвигах". Историки этого направления обращались к абсолютным в их понимании нравственным эталонам, заданным христианской и рыцарской концепцией, и судили в зависимости от соответствия поступков этим эталонам. Даже описывая жестокость, алчность и другие проявления нерыцарских чувств своих героев, эти писатели не слишком хорошо сознавали противоречия между своими взглядами и реальностью, насколько высоко стоял в их сознании рыцарский идеал. Они верили в то, что только рыцарство могло спасти и поддержать мир и справедливость.

Рыцарская идея норовила внедриться даже в сферу метафизического. Бранный подвиг архангела Михаила прославлялся Жаном Молине как "первое деяние воинской и рыцарской доблести". Архангел Михаил - родоначальник рыцарства; оно же, как "воинство земное и рыцарство человеческое", являет собою земной образ ангельского воинства, окружающего престол Господень.

"Мемуары" Филиппа де Коммина, отразили дух политического направления Людовика XI, и символизировали триумф новой, политической системы над старой, рыцарской. Первое, что в них можно отметить, - это циничное отношение к принципу доверия. Доверие в дипломатии - наивность. Дипломатические переговоры, по мнению Коммина, - прежде всего упражнения в двуличии. В основе политической морали Коммина лежала аксиома "кому выгода -тому и честь". Рыцарская гордость и честь при это исключались. Другим его правилом являлось то, что честь всегда уступает деньгам. Он был уверен, что первым шагом к открытию переговоров с противником должен быть подкуп каких-либо влиятельных людей во враждебной партии. В этом деле похвально терпение, и отказы не должны обескураживать. Таким образом, рыцарская верность у Коммина стала предметом купли-продажи.

Коммин был крайне недоверчив к одной из важнейших рыцарских догм - использованию военной силы для разрешения политических споров. Как и Людовик XI, он боялся делать ставку но сражение, исход которого зависел от многих случайностей, и предпочитал дипломатические средства, а если дело доходило до сражения, то Коммин предлагал пользоваться хитростью и обманом. В "Мемуарах" Коммина уже нет и следа рыцарского духа. Более того, он часто насмехается над рыцарскими идеалами и с удовольствием разрушает все иллюзии относительно рыцарских добродетелей. Так он поступает, рассказывая о Карле Смелом, он признавал его храбрость и отвагу, но полностью отрицал его честность, куртуазность и другие рыцарские достоинства.

На Ближнем Востоке воинские культуры существовали издревле. Так в Сасанидской державе и связанных с нею странах Закавказья и Средней Азии существовал слой военно-служилой знати - азадов (по-перс. "свободные", "благородные"). Основной их обязанностью была конная служба. Попасть в это сословие, не имея состояния и рассчитывая только на военные способности, могли лишь незаурядные личности. А для остального населения доступ туда был закрыт. Это привело к тому, что у азадов выработались присущие им кастовая психология и символика. Арабы многое переняли у покоренных ими народов, и, внеся свою специфику, создали свое рыцарство с присущим ему кодексом поведения. Арабский фарис - "всадник, рыцарь", обладал всеми качествами настоящего рыцаря, и служил эталоном настоящего мужчины во всем арабо-мусульманском мире. По этому поводу прекрасно высказался академик И.А. Орбели: "Рыцарь, рыцарство, рыцарская доблесть, рыцарская верность -конечно, это все понятия, прочно связавшиеся с представлением о феодальных кругах определенных стран Западной Европы. Но что же делать, если доблесть украшала не только европейцев, но и сынов Востока, - если верность почиталась лучшим украшением витязя не только в Европе, но и на Востоке, - если рыцарство со всеми его романтически-прекрасными сторонами и со всей его тяжелой, теневой изнанкой сложилось в среде некоторых народов Востока задолго до того, как это назрело в Европе, - если рыцарей, в обычном понимании этого слова, Восток знал и в своей рыцарской поэзии воспевал задолго до того, как звучали песни менестрелей и трубадуров?"

Традиционное общество кавказских народов практически постоянно существовало в условиях войн и набегов, в результате чего на высшую ступень социальной иерархии здесь поднимается авторитет воина, статус которого был настолько велик, что во многом влиял на формирование большинства элементов традиционной культуры в целом (глубоко регламентированный рыцарский этикет, материальная культура и т.д.).

Формирование рыцарского кодекса поведения можно наблюдать уже в нартском эпосе. Нартский эпос и фольклор доставляют нам множество фрагментов рыцарского быта с его неуемным духом соперничества, поединками, рыцарскими турнирами, устраивавшимися чаще всего богатыми фамилиями с целью определить достойных женихов своим девицам на выданье. Нет сомнения, что существовал своего рода комплекс качеств и навыков, которые отличали профессионального воина-нарта от остального населения. Перед нами возникает собирательный образ профессионального Воина - Воина "без страха и упрека", "кто сам бесчестья не совершит, и другому не позволит в своем присутствии". Такие герои-нарты как Батраз, Ащамез и др. являют образцы рыцарского поведения и рыцарских качеств во всех разделах рыцарства - от искусства боя до искусства музыки и танца, обхождения с женщинами.

Этот общий для всех кавказских народов рыцарский кодекс чести (три важнейшие установки которого - доблесть в бою, умеренность в пище и уважение к женщине) у осетин стал называться "уасиат" (уас (ас) - "рыцарь"; уат - уложение), в целом - "рыцарское уложение". Черкесское дворянство, девизом которого было "Хэбзэрэ зауэрэ" - "Честь и война", выработало свой рыцарский моральный кодекс, так называемый уэркъ хабзэ (уэркъ - рыцарь, дворянин; хабзэ - кодекс обычно-правовых, этикетных норм).

В совершенствовании и пунктуальном соблюдении уэркъ хабзэ особенно преуспели кабардинцы, которых некоторые исследователи называли "французами Кавказа". "Благородный тип кабардинца, изящество его манер, искусство носить оружие, своеобразное умение держать себя в обществе действительно поразительны, и уже по одному наружному виду можно отличить кабардинца", - писал В.А. Потто.

Феодальная иерархия адыгского общества с традициями вассалитета, вотчинными судами, спецификой образа жизни феодалов, позволила Д. де Монпэре в XIX в. написать следующие слова; "Нынешнее состояние Черкесии вызывает у нас в памяти представление о цивилизации времен первых королей в Германии и Франции. Это образец "рыцарской, средневековой аристократии". Отсюда, по словам Б. Бгажнокова, и идентичные формы образа жизни, "поэтизация войн и поединков, щедрость и гостеприимство, галантное обхождение с женским полом и высокая семиотичность поведения - символизм действий, поступков, ситуаций, слов, вещей, детальная регламентация взаимного обхождения".

Лучшие воины Черкесии пользовались огромным авторитетом и почетом не только в среде феодалов, но и в среде крестьян. "Желание заслужить славу удачливого наездника, храброго воина, человека неутомимого во всех делах, к тому же гостеприимного и галантного, превратилось в господствующую тенденцию жизненных устремлений не только феодальной знати, но и в крестьянской среде. Это была страсть, близкая к идее фикс". Наездничество ассоциировалось с удалью, с поступками, заслуживающими всемерного одобрения и подражания. Это была модель идеального образа жизни мужчины-рыцаря.

Обычаи, манеры, костюм, оружие и конская сбруя черкесов стали образцом для подражания так же и для ближайших их соседей. Они настолько сильно были подвержены рыцарско-аристократическому влиянию черкесов, что господствующие слои соседних народов посылали своих детей к ним на воспитание для усвоения ими черкесских манер и образа жизни.

В тюрко-монгольском мире воины, отличавшиеся храбростью и особыми военными заслугами назывались - батыры (также баатр, батар, батор, батур; маадыр). Большое значение уделяется физическому облику батыра, но моральные свойства батыра тоже должны быть высоки. Весьма показателен завет сестры Алпамышу, отправляющемуся впервые в поход из дома: здесь и воинский этикет, и бережное отношение к коню, и требование скромности и сдержанности, и жестокость в "честном" бою, и пр. К традиционному воинскому этикету батыров можно отнести храбрость, верность, уважение к противнику, гордость, галантное отношение к женщине.

Огромное значение и авторитет имели воины в древней и средневековой Индии. В традиционном делении индийского общества на варны, кшатрии имели своей обязанностью, как это предписывалось законами и отражено в "Арт-хашастре", "добывание средств к жизни военным делом и охрану живых существ", под которыми разумелись, прежде всего, брахманы и священные в Индии коровы. Воинское и военное дело было возведено древними идеологами-брахманами в почетную и богоугодную обязанность кшатриев и одновременно их неоспариваемую привилегию (разве что сами брахманы при желании могли заняться военным ремеслом). Соответственно, столь же достойными и не всем доступными считаются профессиональные занятия воинских каст. Никто из других, невоинских, варн и каст, даже если он очень храбрый и, как говорили, "ищущий смерти" человек, не должен был становиться воином.

"Те, кто провозглашает себя кшатрием, должны быть готовы употребить силу, чтобы занять свое почетное место и потом его защитить. Почти не имеет значения, если кшатрий не слишком грамотен, не богат, не обладает аскетическим благочестием... Человек истинно кшатрийского происхождения должен всегда дорожить своей честью, легко гневаться, быть стойким в борьбе, великодушным в победе; ему не полагается любить свое имущество больше всего на свете... Кшатрии могут быть не так строги в отношении еды, питья и ритуала, как брахманы или быть не столь искусными в коммерции как вайшьи. Требуется, прежде всего, демонстрировать силу и мужество".

Военное дело стало главной профессиональной обязанностью сначала для варны кшатриев, а потом для группы кшатрийских, или раджпутских, каст. Произошло это, в период раннего средневековья, в ходе индуизации иноземных завоевателей, предков раджпутов. Раджпуты - функциональные наследники древней варны кшатриев. Со временем сформировался традиционный образ "истинного раджпута" - гордого и независимого человека, безоглядно храброго и мужественного воина, чьи подвиги воспеты в романтических балладах и героических сказаниях, нежного сына и восторженно-влюбленного мужа, неотразимого красавца в высокой чалме, оснащенного оружием чрезвычайно эффективным и весьма коварным, но неизменно благородного во всех своих мыслях и поступках, хотя поступки его решительны и жестки, без лишних эмоций. В специфических условиях индуизма вся жизнь воина становится ритуалом жертвенного служения. "Раджпути" - это особенности ритуализованного пути воина, те традиции, которые хранят его сакральные качества и в бою, и в быту. Общество должно видеть, что раджпут выполняет свою дхарму и свою "раджпути", и правильная жизнь раджпута должна быть заметной и яркой, а иногда даже эпатирующей.

Более высоких идеалов, чем идеал воина, не существовало и у японцев, особое положение самурайства в обществе предопределялось специфическими канонами, правилами и нормами поведения, устойчивыми представлениями о долге и чести. Все эти принципы и правила, вырабатывавшиеся на протяжении веков, составили систему взглядов и норм поведения, своеобразный неписаный моральный кодекс японского самурайства, известный под названием бусидо (военно-рыцарский путь).

Если попытаться выделить наиболее характерные черты, которые в совокупности определяли бы облик японского самурая, то следовало бы, очевидно, прежде всего, назвать такие основные качества как:

1) верность, включающую в себя верность господину и любовь к отечеству, любовь к родителям и привязанность к братьям, усердие и чувство ответственности;

2) вежливость, представляющую собой уважение к вышестоящим, дружбу с собратьями по оружию, скромность и утонченность;

3) мужество, выражающееся в храбрости, твердости и хладнокровии, терпеливости и выносливости, а также находчивости;

4) правдивость, которая исходит из прямоты и вежливости, чести и справедливости, адекватных принципам нравственности;

5) простота, требующая избегать роскоши, дутой славы и тщеславия.

Именно привитию этих качеств была посвящена вся система воспитания самураев. Этим требованиям должны были отвечать и морально-этические нормы, религиозные догматы, которыми весьма искусно пользовались представители господствующего класса для своего самоутверждения, сохранения и укрепления существовавших социальных порядков.

Как отмечалось нами во Введении, основные воинские сообщества, которые мы будем рассматривать, это: рыцари, фарисы, уорки, батыры, раджпуты, самураи. Возникает закономерный вопрос о причинах именного такого выбора и отсутствия в списках изучаемых нами воинских сообществах, например "воюющих" Византии, Руси-России, Китая? Главных причин три: политическая, социально-экономическая, военно-тактическая. Этот вопрос в целом весьма многогранен и требует отдельного изучения, поэтому в рамках нашего диссертационного исследования мы ограничимся лишь небольшим комментарием. В каждом, отдельно взятом государстве, из указанных нами, присутствуют все три фактора, взаимно дополняя друг друга. Но мы вынуждены ограничиться рассмотрением этих факторов лишь в наиболее ярком их выражении.

Византия, наследница античного мира, сумела пережить его распад и просуществовала еще в течение почти 1000 лет. Несомненно, за столь длительный промежуток времени Византия переживала свои взлеты и падения, но в целом всегда оставалось единым централизованным государством, с сильной властью императора, развитым бюрократическим аппаратом, единым законом, налоговой системой, армией, и т.д. Рыцарство же во многом являлось продуктом политической раздробленности и слабости централизованной власти.

Вопрос об особенностях развития русского феодализма имеет давние традиции. Так, основными чертами древнерусской знати, Хартмут Рюсс считает социальную мобильность, "ориентированность на город" (прежде всего, в экономическом смысле) и тесную связь с князем и княжеским двором. "Замковый образ жизни", вассально-ленные отношения, становление рыцарского сословия (в связи с соответствующей церковной идеологией), куртуазная культура - все эти явления высокого и позднего средневековья имеют слишком мало общего с Древней Русью.

В Китае в эпоху Разделенных Царств (VII-V вв. до н.э.) война была занятием знатного сословия. Основу военной силы составляли колесницы с экипажем из трех человек: возницей, лучником и воином, вооруженным тяжелой алебардой. Пехота существовала лишь как вспомогательная ударная сила при экипажах боевых колесниц, и служили в ней слуги и подневольные люди аристократов. Не было и понятия о тактике или стратегии войска как единого целого. Само сражение имело вид поединков между отдельными экипажами колесниц, причем противникам полагалось блюсти принятый среди знати кодекс чести. Но с середины I тыс. до н.э. общественный уклад древнего Китая претерпевает глубокие перемены. На порядок возросла численность войск: прежде она не превышала 20-30 тысяч человек, теперь же армии крупнейших царств насчитывают до полумиллиона и более воинов. Об аристократической церемонности остались одни воспоминания, и битвы стали очень кровопролитными. Так, в одном только сражении при Ицюэ, состоявшемся в 295 г. до н.э., было убито 240 тысяч воинов царства Чу. Теперь войны выигрываются армиями, которые лучше знают свой маневр и умеют держать строй. Культ личной доблести сменяется культом дисциплины и войскового регламента. Знаменитый полководец У Ци однажды даже казнил некоего воина, который перед сражением самовольно вышел вперед и убил двух врагов. "Я знаю, что это доблестный солдат, но он нарушил приказ", - заявил У Ци своим помощникам, просившим помиловать удальца.

Все это, конечно же, не исключало возможности отдельным героическим личностям этих народов в ходе различных военных конфликтов действовать в рыцарском духе, что мы подтверждаем некоторыми фактами в ходе нашего исследования. Но это были исключения из правила!

Таким образом, характерной общей чертой воюющих было представление об идеальном воине, который наделялся определенными чертами общими у большинства народов: храбрость, верность, честь, великодушие, скромность, набожность, куртуазность и пр. На формирование этого идеала огромную роль оказывала литература, которая создавала образцы для подражания, но было и обратное влияние, когда рыцари, следовавшие этим образцам, в конце концов, сами становились персонажами этих литературных произведений. Наиболее ярко и полно этот идеал проявлялся, прежде всего, на войне. Разумеется, возникновение кодекса поведения воюющих нельзя связывать только с войной и поединками, на его формирование оказали влияние так же и вассально-ленные отношения, куртуазная культура, взаимодействие с религией и церковью. Но все же, рыцарь был, прежде всего, воином, а уже затем вассалом, защитником женщин и беззащитных, борцом за веру. Тем более что все другие направления, так или иначе, находят свое преломление именно в военном деле, что будет нами продемонстрировано в процессе исследования.

Раздел II. Рыцарские традиции в повседневной жизни третьего сословия

рыцарство кодекс военный турнирный

Для обычных людей понятие "турнир" прочно связано с образом эпохи Средневековья, и вполне уместно отнести его к разряду культурных феноменов, считать своего рода визитной карточкой рыцарства. Однако турнирный этос не стал только идеологией замкнутой касты, он довольно быстро проник во все сферы бытия, трансформируясь и усложняясь по мере укрепления феодализма. По мнению А. Скальской эволюция турнирной этики стало зеркалом, отразившее состояние западноевропейского общества в его развитии, это воинственная доминанта всей средневековой цивилизации.

В средневековье, военные спортивные состязания, развились из обучающих упражнений для рыцарей и оруженосцев, которые позволяли им совершенствовать свои навыки. Эти ложные бои, или hastiludium (состязания с копьями), имели много различных форм в течении всего средневековья; более известными были захватывающие турниры, вовлекавшие команды воюющих сторон в схватки (меле), и рыцарские поединки (джостра), в котором чемпионы участвовали в единоборстве. Обе из этих форм были сложны и дороги для организаторов и участников; используемое оружие было боевое, и хотя его часто притупляли, это требовало использование дорогой брони.

Рядом с этими более видимыми и захватывающими событиями, другой старинный тип hastiludium называвшийся, беурд (бугурд, багардо) также существовал в течении всего средневековья. На одном из итальянских наречий так именовали палку-копье - единственное оружие этой игры. Впервые термин этот употребил английский хронист в 1223 году, через семь лет после того, как участники экспедиции принца Людовика, французы и англичане, устроили подобное состязание.

Эта форма боя была менее формальна и опасна для участников, и часто использовалась как основа обучения для молодых рыцарей и оруженосцев; действительно, его происхождение как форма обучения и тренировки можно найти еще в Римской империи. Беурд также использовался как неофициальный и дружественный тип турнира, который проводился в специальных случаях типа свадеб, посвящений в рыцари, коронаций и других подобных случаях.

Для беурдов использовались куртки из дубленой кожи или простеганной ткани, оружием служили легкие тупые копья, а также деревянные мечи и палицы. В редких, особо торжественных случаях их делали из китового уса, украшая рукояти и "клинки" позолотой или серебрением. Негодные для войны доспехи и оружие демонстрировали дружественные намерения участников, их взаимное расположение.

Долгое время горожане к турнирам имели лишь косвенное отношение. Ранние турниры как правило проводились вне городских стен, и лишь позже переместились в пределы города. До настоящего времени вопрос о степени влияния турниров на повседневную жизнь горожан и крестьян а так же на средневековую экономику в целом остается слабоизученным. Мы попытаемся лишь частично осветить эту проблему.

Бесспорно, горожане как и крестьяне терпели определенный материальный ущерб когда господа развлекались на их землях топча урожай и проносясь по узким городским улочкам сметая все на своем пути. Большую проблему представлял турнир и для городских муниципалитетов, являясь источник постоянных беспорядков и столкновений, как между различными группировками самих рыцарей выяснявшие свои отношения как до, так и после турнира на улицах города, так и стычек знатных бойцов с горожанами.

Договор, заключенный в 1114 году между графом де Эно и городом Валенсией, предусматривает наказание горожан, которые осмелятся нарушать общественный порядок в городе и за его стенами, оспаривая результаты турнира. Видимо, болельщики тоже мало поменялись за века. Чтобы предупредить подобные эксцессы, городские власти всякий раз готовились к турнирам как к чрезвычайному происшествию. Например, в 1433 году в Шпеере (Германия) с каждой стороны ристалища выставили по сотне вооруженных горожан. Как сигнал тревоги над ратушей развевался городской флаг, а в домах цеховых собраний, в полном боевом снаряжении и при оружии размещались "на всякий случай" еще шестьсот человек. В городе Регенсбурге (Бавария), памятуя о событиях в Базеле семнадцатилетней давности, магистраты приняли беспрецедентные меры предосторожности. Они собрали отряды профессиональных наемников, выставили оцепление из двухсот солдат вокруг здания ратуши, остальных разместили вдоль улиц. Епископ отсрочил проведение церковной процессии в честь праздника Вознесения. Все ворота, за исключением одних, были закрыты. Когда участники были в сборе, заперли и их, приставив для надежности многочисленную охрану. На крыше каждого дома на случай поджогов водрузили бочки с водой, а герцогу Баварскому, устроителю турнира, запретили проводить поединки под городскими стенами, отведя для состязаний пустырь. Когда герцог попросил городской Совет найти более подходящее место, власти пошли на уступки, разрешив сражаться перед его же дворцом. В результате таких мер безопасности единственным инцидентом стала драка, возникшая на танцах уже после закрытия турнира.

Но турнир мог принести достаточно потенциального дохода владельцам гостиниц и магазинов, и муниципалитеты иногда платили большие суммы, чтобы побудить спонсоров турнира провести его именно в их городе. "Сельские жители, возможно, также с нетерпением ждали турнира с той же самой смесью жадности и беспокойства, с которым сегодня маленькие города Англии ожидают огромные рок-концерты на открытом воздухе.

И, наконец, горожане сами стали участвовать в таких турнирах-беурдах. Секрет популярности их очевиден - они доступно всем, даже новичкам и даже простолюдинам; беурды безопасны, стремительны, зрелищны, легко организуемы. Даже поле для них не требуется - подойдут городские улицы, площади и дороги. Во Фландрии, Италии, Германии независимые города играли подчас немалую политическую роль и обладали колоссальными финансовыми возможностями. Для них проведение собственных турниров было знаком престижа и могущества, ставящего их вровень с сеньорами. В северо-восточных областях Франции, находившихся под властью бургиньонов, они происходили относительно часто, даже и в низших классах. Почти все крупные города Нидерландов имели свои турнирные союзы - например, Брюгге, Турнэ, Валансьен и более других Лилль с его знаменитыми пирами Espinette, на которых победителю вручалась награда в виде золотого ястреба-перепелятника (эмблемы, тесно связанной с артуровской тематикой). Эти пиры Espinette знать отнюдь не презирала и не считала событиями заурядными. Великие люди своего времени, такие, как Жан де Ваврен, Луи де Грютхейзе и даже сам герцог Филипп Добрый, не гнушались участием в этих турнирах и поединках, вполне готовые сразиться с теми представителями буржуазии, которые оказались в числе победителей. Один весьма известный, и не раз скопированный геральдический свиток содержал сведения относительно гербов тех "королей" Espinette, в том числе и еще не титулованных, что были им впоследствии пожалованы за проявленную во время этих поединков доблесть. Такие праздники были делом весьма дорогостоящим, и герцог Филипп по просьбе эшевенов издал указ о сборе специального налога для возмещения расходов тем, кто стал "королем" Espinette, и для поддержки самого этого мероприятия.

Были у горожан и свои формы "турниров" неизвестных рыцарям. Жители Сиены предпочитали обычный кулачный бой, при этом запрещалось пользоваться ремнями с металлическими бляшками и кастетами. В Перудже горожане сходились, чтобы сразиться камнями (bataglia de sassi). Это развлечение, имитирующее военное столкновение, было хорошо известно еще в Византийской империи под именем петрополемос. Две группы, разделенные рвом, метали друг в друга камни - либо руками, либо из пращей. Происходило это обычно за стенами, и победители с триумфом входили через городские ворота. Нередко, однако, финал оказывался плачевным. Власти Перуджи запретили игру в 1291 году, после того, как в ней разом погибли десять представителей знатных семейств города, не считая множества убитых и изувеченных пополанов. Другим популярным в городах "турниром" было лодочное сражение на реке или канале. Двое противников с тяжелыми длинными шестами в руках стояли на носу мчащихся навстречу друг другу лодок. Каждый пытался сбросить противника в воду наподобие того, как конные рыцари выбивают друг друга из седел копьями. Во многих итальянских городах любимым зрелищем были mazzascudo - сражения пеших бойцов-горожан, вооруженных дубинками (mazza) и щитами (scudo). В Пизе такие схватки, квартал на квартал, ежегодно проходили зимой между Рождеством и Масленицей. На городской площади место сражения огораживали цепями, кроме того, между зрителями и бойцами стояла вооруженная стража, предотвращавшая возможное вмешательство разгоряченных болельщиков. Сперва проходили парные поединки, копировавшие рыцарский (на щитах бойцов изображались портреты дам, в честь которых они сражаются). После их окончания по сигналу труб начиналась общая схватка.

В эпоху позднего средневековья беурды стали подобием разгульного карнавала с единственной целью - демонстрацией модных одежд и чудесных драгоценностей. Что и прельщало богатую Италию, где любое значительное событие, будь то джостра или церковный праздник, оттеняло багардо молодежи, купцов и ремесленников. В Лилле и Меце, подобные турниры были у истоков ежегодных городских фестивалей.

Приведем несколько отрывков из "Дневника неизвестного флорентийца" повествующие о таких мероприятиях. В пятницу 18 ноября 1384 года, после получения хороших вестей о ходе военных действий флорентийцы решили отметить это событие турниром-беурдом.

И тотчас же выступили на площадь отряды соревнующихся, все разодетые в одежды разных цветов, ломая "bigordando" (турнирные копья-шесты) в честь великого праздника.

Один отряд возглавлял сын Марио ди Лука дельи Альбицци, и они были одеты в драпы желтого цвета, переливающиеся в лучах солнца, на груди и пояснице с золотыми поясами, все великолепные всадники и с очень обученными лошадьми, покрытыми драпом с бубенчиками, и их слуги тоже ехали на лошадях, нагруженных "bigordando" для джостры.

Другой отряд возглавляли сыновья Микеля ди Ванни ди сер Лотто Кастеллани; все наряженные в одежды из пурпурного и желтого драпа, все молодые и красивые верхом на конях, и лошади покрыты двойными попонами с бубенчиками, с большими "bigordando", чтобы ломать их.

Третья бригада возглавлялась Альберти: прекрасные всадники хорошо состязались и ломали свои "bigordando", все разодетые в бледно-голубой драп с покрытыми лошадьми и подвешенными колокольчиками.

На следующий вечер весь Палац - дома сеньоров и башни были украшены множеством панно и освещены большими огнями для великого веселья, и по всему городу пылали праздничные огни по всем улицам, почти у каждого дома, и кто зажигал огни в окнах, а кто факелы.

В воскресенье 9 июня 1387 года распорядились сеньоры приоры устроить почетную и великую джостру для юношей знатных граждан и чужеземцев, и объявлено было, что каждый может выходить состязаться верхом на коне в рубке, и устроили так, чтобы наградить того, кто будет лучшим, красивейшим щитом с золотым львом и лучом на белом поле, и копьем, и шлемом с навершием, чтобы как следует снабдить его. Было объявлено судьями джостры, что мессер Гасье - англичанин был лучшим, и ему предоставили вышеуказанные дары.

В воскресенье 10 марта 1392 года устроили во Флоренции большую и прекрасную джостру со многими молодыми флорентийцами, хорошо вооруженными и прекрасными всадниками, и продолжалась она с утра до вечера на площади Санта Крои. Победителем в этой джостре стал мессер Распа, один немецкий капрал.

В воскресенье 17 марта также устроили во Флоренции большую и красивую джостру со многими людьми среди которых был граф Курадо, немец, граф Уго и много флорентийских юношей: Страцци, Кастелани, Спини, Джанфильяцци и многие другие. И длилась джостра весь день, и все были прекрасными всадниками и хорошо вооруженными, с лошадьми, покрытыми знатными драпами, и сами прекрасно одеты и с красивыми шлемами. Была оказана честь победителю Бернардо ди мессер Дзаноби ди Чоне Мецуола из Сан-Феличе на площади, и ему даровали копье, потому что он был лучше всех.

Рыцарский идеал была настолько популярен и живуч, что даже в ходе реальных военных конфликтах представители третьего сословия зачастую стремились ему подражать. В трех источниках, повествующей о крестьянском восстании "Жакерия", произошедшем в 1358 году во Франции, нас заинтересовал один эпизод.

В 1358 году дофин Карл вместе с женой герцогиней Нормандской, дочерью, сестрой Изабеллой Французской и знатью, опасаясь восставших парижан, удалилась из этого города в укрепление города Мо на реке Марне. Регент Франции Карл, спустя некоторое время, организовав строительство новых укреплений, отбыл сначала в "...Компьень чтобы собрать свое рыцарство" а затем "...в город Сане..., где он объявил большой сбор вооруженных людей". Перед уходом он взял клятву с Жана Суля, тогдашнего мэра Мо, и других что они не нанесут ущерба ни ему ни его чести. Охранять своих близких он поручил графу де Фуа, сеньору де Хангесту а так же некоторым другим дворянам "числом около 25 вооруженных людей или около того".

Но в отсутствии дофина горожане Мо изменили своей клятве, и "возникла ссора между засевшими в том укреплении дворянами и набольшими города Мо, которые действовали вместе с другими горожанами", которые попросили помощи у других городов. В субботу 9 июня 1358 года множество людей, вышедших из города Парижа, в числе 300 или около, под начальством Пьера Жиля, парижского бакалейщика, и 500 человек собравшихся в Сили и в Мульсьене, под начальством Жана Вайана, заведующего королевским монетным делом, отправились в Мо (по другому источнику пришедших горожан было 1400 человек). "Жители Мо отворили ворота названного города людям Парижа и Силли, расставили по улицам накрытые скатертями столы, а на них хлеб, вино, мясо; и пили и ели кто желал, и освежались" Как известно чрезмерное пьянство до добра не доводит, выпитое вино и прибывшее подкрепление уничтожило последние следы верности и страха у горожан Мо.