Хлебозаготовки в 1927-1929 годах

Хлебозаготовки в 1927-1929 годах

Конец 20-х годов - время, когда страна стояла на перепутье истории. Не случайно именно к этому времени апеллируют исследователи, ищущие упущенные альтернативные возможности развития. Не последнюю роль в определении дальнейших событий сыграл хлебозаготовительный кризис 1927-29 гг. Методы, избранные руководством страны для разрешения трудностей в хлебоснабжении страны, предопределили окончание нэпа и переход к созданию жесткой авторитарной системы. Именно в 1927_-29 гг. был сделан окончательный выбор в решении внутреннего противоречия новой экономической политики между экономическими и политическими задачами, произошел переход к решению возникавших проблем внеэкономическими методами, к жесткому государственному регулированию и репрессивной политике как основному средству достижения целей, определенных руководством ВКП(б).

Проблема хлебозаготовок традиционно является одной их наиболее изучаемых в историографии аграрной истории советского общества. В большей или меньшей степени она затрагивалась практически во всех работах, посвященных развитию деревни 20-х годов и коллективизации. Появлялись и специальные исследования, в том числе в последние годы. Историки и публицисты пытаются понять значение репрессий, причины отказа от демократических методов в пользу чрезвычайных мер. Традиционное изучение причин введения чрезвычайных мер в советской историографии, определявшееся оценкой хлебозаготовительного кризиса как кулацкой «хлебной стачки», в последнее время сменилось более взвешенным, основанным на рассмотрении этих событий в контексте общественно-политической и социально-экономической ситуации конца 20-х годов. Репрессии зимы 192728 г. превратили, по мнению многих современных историков, хлебозаготовительные трудности, с которыми страна сталкивалась и раньше, в хлебозаготовительный кризис, нарушивший всю систему крестьянского хозяйства и определивший в конечном итоге пути проведения сплошной коллективизации.

Однако недостаточная открытость документов, в первую очередь связанных с деятельностью ОГПУ, до сих пор ограничивает возможности исследователей, занимающихся проблемой репрессивной политики советской власти. Тем не менее рассекречивание архивов и появившиеся в последнее десятилетие публикации разнообразных документальных материалов позволяют воссоздать более достоверную картину проведения и последствий применения чрезвычайных мер в ходе хлебозаготовок. В работе Н.А.Ивницкого на основе широкого круга документов, в том числе впервые вводимых в научный оборот, исследованы методы проведения хлебозаготовок, роль И.В.Сталина и других партийных руководителей в принятии решений о применении чрезвычайных мер, сведения о размахе репрессий.

В данной статье рассматриваются причины перехода к чрезвычайным мерам в начале 1928 г., эволюция политики по обеспечению хлебозаготовок, масштабы репрессий в ходе хлебозаготовительных кампаний в 1927-1929 гг. Пользуюсь случаем выразить глубокую благодарность авторскому коллективу по подготовке публикации документов «Трагедия советской деревни» под руководством В.П. Данилова за возможность использовать при написании статьи некоторые материалы, выявленные при работе над первым томом в различных архивах.

Для того, чтобы понять причины перехода к репрессиям, их значение, необходимо хотя бы кратко рассмотреть обстановку, сложившуюся в стране летом-осенью 1927 г.

Политическая ситуация в стране была достаточно сложной. Одним из последствий возникших весной ожиданий скорого начала войны Советского Союза с западными странами стала усиленная закупка населением - и в городах, и в деревне - продовольствия и промышленных товаров и создание крестьянами резервных хлебных запасов. В результате продовольственный рынок был полностью разбалансирован, возник резкий товарный дефицит. С одной стороны, следствием этого стала нехватка денег у крестьян, поэтому сдача хлеба летом и осенью, пока не были собраны технические культуры, шла довольно активно. В то же время летом с мест пошли тревожные сообщения о нехватке продовольствия, в первую очередь муки, из-за ажиотажного спроса. К осени 1927 г., когда страна собиралась торжественно праздновать десятилетие революции, недовольство жителей крупных промышленных центров приняло «чрезвычайно острый характер». Были отмечены случаи требований проведения демонстраций под лозунгами раздачи хлеба, зафиксировано распространение антисоветских высказываний: «Будет как в шестнадцатом году, тогда не было хлеба и произошел переворот семнадцатого года. В скором времени это повторится». Постоянные очереди, перебои в снабжении приводили к тому, что ставилась под сомнение способность советской власти решить продовольственный вопрос, то есть возникала опасность «колебания настроений рабочих и деревенской бедноты в наиболее ответственный политический момент. Необходимы срочные меры для обеспечения бесперебойного снабжения в важнейших промышленных районах», -отмечалось в докладной записке информационного отдела ОГПУ, подготовленной для ЦК ВКП(б).

Нехватка продовольствия сопровождалась с сентября падением темпов хлебозаготовок. В октябре по стране было централизованно закуплено на 22% меньше, чем в тот же период 1926 г., а в ноябре объем хлебозаготовок составил лишь 48% от уровня ноября предыдущего года. В то время снижение уровня хлебозаготовок расценивалось руководством страны как временное, вызванное осенней распутицей, а также тем, что крестьянство делает запасы на случай войны. Нарком торговли А.И.Микоян говорил в начале октября 1927 г.: «По поводу крестьянских запасов. Верно то, что они увеличиваются. Во-первых, они увеличиваются в иных районах, чем раньше. Урожай падает на те районы, где мы никогда не занимались в таком размере заготовками. Здесь мужик будет делать запас... Это все создает трудности».

В декабре положение со снабжением продовольствием не улучшилось, заготовки хлеба продолжали падать. Для преодоления хлебозаготовительных трудностей необходимо было разобраться в причинах, вызвавших их. Наркомфин СССР предлагал сосредоточить усилия на устранении недостатков в организации хлебозаготовок (ликвидации конкуренции среди заготовителей) и сборе задолженностей крестьянства по всем видам платежей. Эти меры не должны были представлять собой «нажим» на крестьянство. Таким образом, вплоть до начала 1928 г. попытки преодолеть нехватку продовольствия не выходили, как правило, за рамки экономических мероприятий, в то же время основные надежды возлагались на усиление государственного контроля за ситуацией с продовольствием, а не на регулирующее воздействие законов рынка.

Попытки действовать в рамках закона привели к применению ограниченных репрессий. В первую очередь преследовались спекулянты и скупщики хлеба, причем большого размаха эти мероприятия не имели и существенного влияния на поведение крестьянства не оказывали. В Башкирии, например, «нажим на частника» начался еще в августе-сентябре 1927 г. В августе было арестовано 4 человека, а в конце сентября еще 21, закрыли 7 частных (арендованных) мельниц, в результате «с рынка были сняты главные крупные патентные хлебозаготовители. Остальные сами снялись с рынка, прекратили хлебозаготовку или просто скрылись из Башреспублики и после этого не появлялись».

По официальным данным, репрессии против противников хлебозаготовок не затрагивали в то время сколько-нибудь значительного числа крестьян. Тем не менее проведенные летом 1927 г. аресты крестьян, которые, по всей видимости, были в первую очередь связаны с нарастанием антисоветских настроений из-за ожидания близкой войны (в городах в это же время прокатилась волна репрессий вплоть до расстрелов «контрреволюционеров», широко освещавшихся в печати), в обыденном сознании ассоциировались с проведением хлебозаготовок. Например, в дневнике А. Г. Соловьева - в то время партийного работника губернского масштаба - в начале августа 1927 г. описана сцена, которую он, М.И.Ульянова и Н.К.Крупская наблюдали на станции: «Многотысячная толпа окружила вагон с арестованными местными жителями. Говорят, укрыватели хлеба (выделено мной. М.К.), спекулянты, антисоветчики. Всеобщий психоз и истерия....Корреспондент "Правды" Михаил Кольцов сообщил Марии Ильиничне, что эти непонятные аресты сделаны, чтобы припугнуть владельцев хлеба и заставить выполнять хлебозаготовки».

14 и 24 декабря ЦК ВКП(б) разослал на места директиву с требованием сосредоточить особое внимание на заготовке хлеба. В начале января 1928 г. для обеспечения форсированных хлебозаготовок из центра в важнейшие производящие районы были направлены ответственные партийные работники, среди которых был и И.В.Сталин, поехавший в Сибирь вместо заболевшего Г.К.Орджоникидзе.

В это же время намечается перелом в репрессивной политике власти по отношению к крестьянству. Очень жесткая директива ЦК ВКП(б) от 6 января 1928 г. трактовала низкие темпы хлебозаготовок как «забвение основных революционных обязанностей перед партией и пролетариатом». Меры, которые должны были обеспечить перелом в хлебозаготовках, как и прежде, в основном сводились к повышению ответственности местных работников и к усиленному изъятию денежных накоплений деревни путем сокращения сроков налоговых, страховых, кредитных и других платежей крестьянства, распространению крестьянского займа, сбора средств по самообложению. Однако чисто экономические мероприятия, как стало совершенно ясно к этому времени, не могли дать быстрого результата и тем более обеспечить перелом в хлебозаготовках в недельный срок, как требовала директива. Не случайны указания на применение при проведении этих мероприятий «жестких кар», в первую очередь по отношению к кулачеству. «Особые репрессивные меры, - отмечалось в документе, -необходимы в отношении кулаков и спекулянтов».

Еще более последовательно обосновывалась необходимость перехода к репрессиям не только против хлебных спекулянтов, но и зажиточного крестьянства в телеграмме ЦК ВКП(б) 14 января 1928 г. об усилении мер по хлебозаготовкам, подписанной И.В.Сталиным: «чтобы восстановить нашу политику цен и добиться серьезного перелома, надо сейчас же ударить по скупщику и кулаку, надо арестовывать спекулянтов, кулачков и прочих дезорганизаторов рынка и политики цен». В телеграмме отмечалось, что политику хлебозаготовок осложняло «выжидательное настроение» крестьянства в целом, и репрессии в отношении кулачества должны были фактически лишить середняка выбора, показав, что «связывать свою судьбу с судьбой спекулянтов и кулаков опасно, что он, середняк, должен выполнить перед рабочим классом свой долг союзника». Политике репрессий, которая должна была сыграть главную роль в уничтожении существовавших общекрестьянских интересов, отводилась уже ведущая роль в хлебозаготовительной кампании: «Без такой политики, - указывалось в телеграмме, - мы не добьемся изоляции спекулянтов и кулаков на рынке, не добьемся решительного перелома на фронте хлебозаготовок».

Репрессии должны были затронуть не только держателей хлеба, но и работников низового хлебозаготовительного, советского и партийного аппаратов, действия которых квалифицировались как преступления, обозначенные в уголовном кодексе. Для «удара по спекулянтам и кулакам-скупщикам» предлагалось применять ст. 107 УК (злостное повышение цен на товары путем скупки, сокрытия или невыпуска их на рынок), к работникам низового аппарата - ст. 105 УК (нарушение правил, регулирующих торговлю). Кроме этого с целью повышения эффективности хлебозаготовок совещание партийно-советско-кооперативного актива в Новосибирске указало на необходимость «карать разрушителей единого фронта заготовителей» (т. е. бороться с конкуренцией заготовительных органов), а также «немедля мобилизовать на длительный период всю советско-партийную верхушку для работы на местах и использовать вовсю печать».

Применение репрессивных мер к держателям хлеба не могло не затронуть среднее крестьянство, что отлично сознавали работники не только высшего, но и среднего и - в первую очередь - низшего руководящего звена. Так председатель правления Сибкрайсельбанка С.Загу-менный писал по поводу применения статей уголовного кодекса: «Может быть, я ошибаюсь, но я твердо убежден, что основная масса середняка и бедноты расценит привлечение кулака к суду только за непродажу хлеба не иначе как возврат, в той или иной форме, к временам военного коммунизма, периоду продразверстки... Я не говорю уже о том, что кулак на почве этих фактов разовьет усиленную агитацию против нас; это _- дело относительно второстепенное. Основное заключается в том, что осуждение кулака только за "невыпуск" хлеба приведет середняка к убеждению, что рано или поздно очередь дойдет и до него, как держателя известной части хлебных излишков. Первое, с чем мы столкнемся в результате проведения намеченных мероприятий будет заключаться в повышении ценности хлеба в глазах самой деревни, а отсюда в дальнейшем сокращении предложения его на рынке».

Несмотря на то, что подобные настроения были довольно широко распространены среди членов партии, их мнение лидерами ВКП(б) во внимание принято не было. Сталин, выступая на закрытом бюро Сибкрайкома, заявил: «Мы не можем так вести дело с кулаком, чтобы ни одного середняка не обидеть. Такой политики нет, одна часть середняков будет обижена, и не скоро они поймут, да даже не только середняки, но и наши коммунисты не скоро поймут нашу линию. Им разъясняешь, а они шарахаются в разные стороны: сначала в одну крайность, потом в другую крайность...». А если понимания достичь невозможно, то вполне естественно делается вывод о том, что «аргументация силовая имеет такое же значение, как аргументация экономическая, а иногда она имеет даже большее значение, когда портят рынок, всю нашу экономическую политику стараются повернуть на рельсы капитализма».

Таким образом, попытки объяснить трудности хлебозаготовок с точки зрения экономической реальности постепенно, на первый взгляд незаметно, сменялись поисками классового врага, следовательно любые сомнения в правильности и обоснованности проводимой политики расценивались уже не с точки зрения экономической целесообразности, а с позиций приверженности делу коммунистической партии. Характерно, что уже в этом выступлении намечены пути для отступления в том случае, если политика репрессий все же вызовет широкое недовольство крестьян: можно обвинить во всем местных работников, которые, «шарахаясь в крайности», допустили перегибы. Конечно, местные работники действительно часто действовали слишком жестко и прямолинейно, выполняя планы, спущенные сверху, но, во-первых, они были поставлены в такие условия, когда вынуждены были добиваться результата любой ценой, а, во-вторых, они нередко просто не понимали, что же от них требуется, не могли разобраться в противоречивых указаниях, поступающих сверху. «Наши ошибки, - писал в ЦК ВКП(б) один из местных партработников, - получаются благодаря частому дерганию нашего партийного и советского аппарата частыми кампаниями. В первой кампании нужно защищать середняка, вторая требует нажимать на середняка, отсюда неразбериха, ошибки, а середняк клянет власть».

Итак, уже в начале 1928 г. Сталин и его сторонники, продолжая декларировать союз с середняком и продолжение политики под лозунгом «Лицом к деревне», на практике перешли к методам силового давления на крестьянство. По всей видимости, это было вызвано тем, что к этому времени уже стало ясно, что попытка создать массовую социальную опору коммунистической партии в деревне путем укрепления союза бедноты и среднего крестьянства провалилась. Обследования настроений крестьянства летом 1927 г. в связи с военной опасностью показали, что большинство крестьян было озабочено в первую очередь не защитой советской власти, а сохранением собственного хозяйства. Более того, был выявлен широкий спектр настроений - от готовности превратить войну против буржуазии в войну внутреннюю против кулачества до стремления расправиться с коммунистами.

Упоминавшиеся ранее репрессии против крестьян летом 1927 г. привели к внешнему улучшению политической обстановки. По сообщениям с Кубани, волна арестов «антисоветских элементов по станицам подрезала корни былому оживлению и развязности», породила неуверенность в собственной безопасности: «Войны нет, а берут заложников сотнями; а когда будет объявлена война, большевики всех нас перестреляют». Таким образом, силовая политика дала быстрый результат, показав, что колеблющиеся слои крестьян не обязательно убеждать, их можно просто запугать. Этот опыт и был использован при определении политики начала 1928 г.

В то время, как партийные органы обсуждали необходимость применения репрессий, ОГПУ начало широкую операцию против частных торговцев. 4 января 1928 г. местным органам ОГПУ было предложено по согласованию с местными партийными и советскими органами произвести аресты наиболее крупных частных хлебозаготовителей и хлеботорговцев, которые, срывая конвенционные цены, оказывали дезорганизующее воздействие на рынок. Отобранный хлеб передавался по установленным ценам госзаготовителям и кооперации. Наибольшее количество арестованных падало на хлебозаготовительные районы. По данным на начало февраля 1928 г., в СССР было арестовано около 3000 частных торговцев: на Украине - 704 человека, в Сибири -234, Татарии - 150, Башкирии - 110, Уральской области - 85, Тамбовской губ. - 100, Саратовской - 104, Владимирской - 71, Оренбургской - 35, Ульяновской - 84, Тульской - 63, Пензенской - 50, Курской - 48, Самарской - 44. В результате частник был вытеснен с рынка, в распоряжении заготовителей оказались крупные запасы хлеба, например, на Урале у некоторых арестованных изымалось до 5 тыс. пудов хлеба. Отсутствие частной конкуренции привело к стабилизации или даже падению цен на хлеб. В Самаре цены на рынках после проведенных арестов снизились с 2 руб.10 коп. за пуд до 1 руб.50 коп.

В это же время начались и репрессии по отношению к низовым работникам, связанные с требованиями сверху ускорить хлебозаготовки. Массовыми стали случаи отдачи под суд председателей сельсоветов. Так например, в Пермском округе были арестованы 96 работников низовых органов власти, в Ишимском округе - 40 человек.

Кроме этого с конца января начались аресты среди кулачества, которое обвинялось в укрывательстве и скупке хлеба. Всего по 107 статье УК, по данным Наркомюста, к апрелю 1928 г. было арестовано 6697 человек, из них кулаков и торговцев 3691 (66%), зажиточных крестьян - 601 (10%), середняков - 1038 (18,5%), бедняков - 61 (1,1%), рабочих и служащих -18 (0,3%).

Кроме арестов по ст. 107 УК крестьян арестовывали и за антисоветскую агитацию и террор. По данным ОГПУ, к июню 1928 г. было арестовано соответственно 3032 и 173 человека.

Первые результаты применения чрезвычайных мер, казалось бы, обнадеживали. Темпы хлебозаготовок резко выросли: в январе поступление хлеба на 30-40% превысило сбор января 1927 г., в феврале увеличение составило почти 200%, в марте _- около 70%. Это дало основание И. Сталину утверждать, что ранее намеченный план хлебозаготовок для Сибири занижен и просить увеличить план февраля с 3 до 4,5 млн пудов.

Сначала реакция крестьян на введение чрезвычайных мер была примерно такой, как и ожидалось: до тех пор, пока репрессии затрагивали лишь торговцев и наиболее зажиточные слои деревни, большая часть бедноты и середняков отнеслась к мероприятиям власти одобрительно: «Давно бы пора некоторых кулаков встряхнуть», «Власть наша и нашу волю выполняет», беднота довольно активно участвовала в выявлении у кулаков хлебных излишков. В свою очередь часть держателей хлеба поторопилась вывезти излишки. В Рубцовском округе, например, только 30 января кулаками и зажиточными одного из сел были сделаны заявки местным кредитным товариществам на сдачу 5000 пудов хлеба. Произошло и ожидаемое обострение борьбы кулачества. Повсеместно отмечалось увеличение количества террористических актов, активизация антисоветской пропаганды. В то же время часть бедноты высказывала опасения, сможет ли государство выполнить патерналистскую роль и помочь бедноте весной при нехватке хлеба: «Все заберут, - выступал на общем собрании крестьян с. Алексеевского Ставропольского округа один из бедняков, - и мы ничего не получим, и не будет нам никакой поддержки со стороны государства, как это было в 1920 г. Все забрали, а в селе ничего не осталось и увезли куда-то». Ожидания возвращения продразверстки были распространены повсеместно среди большинства крестьян.

Эти ожидания подпитывались так называемыми «перегибами и извращениями партийной линии», которыми сопровождалось проведение чрезвычайных мер. Официально осуждаемые перегибы на местах стали неотъемлемой частью репрессивной политики, прямым следствием ужесточения официального курса по отношению к крестьянству. Ущемление прав середняков, как уже отмечалось, было признано неизбежным при силовом давлении на зажиточные слои крестьянства, чрезмерный нажим на всех держателей хлеба, а не только на крупных, стал фактически единственным средством, который позволил обеспечить выполнение хлебозаготовок.

Перегибы допускались как при применении официальных чрезвычайных мер, так и при сборе средств по самообложению, подписке на крестьянский займ, налоговой политике. Например, часть парткомов восприняла введение чрезвычайных мер как начало кампании по раскулачиванию. Тамбовский губком в феврале 1928 г. принял постановление, в котором говорилось, что «надо решительно нажать на кулака, нажать умело по советским революционным законам и не бояться раскулачивать». Сибирский краевой суд предложил местным судам не выносить оправдательных приговоров и обязательно утверждать все поступающие приговоры.

В результате стремления местных работников выполнить спущенные сверху планы любой ценой, репрессии - причем часто в самых жестких формах - больно ударили не только по зажиточным, но и по середнякам и бедноте. Сообщения с мест содержат массу примеров незаконных действий. Широко применялись обыски, заградотряды, зерно конфисковывалось не только у крупных, но и у средних и даже мелких хлебопроизводителей, полностью запрещалась внутриселенная продажа хлеба, дети недоимщиков исключались из школ и т. д. Были отмечены случаи, когда изымались не излишки, а все запасы хлеба, скот и имущество, количество хлеба, определенное для конфискации, значительно превышало реальные запасы, и крестьянина судебным решением обязывали компенсировать недостаток хлеба деньгами.

Особенно сильный нажим применялся при распространении крестьянского займа, размещение которого также активизировалось в связи с необходимостью изъятия из деревни денежных средств. Несмотря на постоянные заверения о добровольности займа, облигации повсеместно навязывались крестьянам. Без покупки облигаций не продавались товары в кооперации, не выдавались почтовые отправления, не оказывалась врачебная помощь, в сельсоветах отказывались регистрировать браки, выдавать любые документы и т. д. Обычными были угрозы и аресты. Для того, чтобы выкупить облигации займа, крестьяне иногда были вынуждены продавать скот, семена, имущество. Местные работники, на которых возлагалась ответственность за 100% выполнение плана, часто оправдывали свои действия рассуждениями о том, что «реализация займа идет как раз на восстановление сельского хозяйства, и если мы в настоящее время сделали перегиб, то это не будет преступлением, а это лишь только будет то, что впоследствии крестьянин будет благодарить за это советскую власть».

Характерно, что, несмотря на официальное осуждение перегибов сверху, на местах они продолжались постоянно, практически нет сведений о наказании местных работников за допущенные извращения. Секретарь Ульяновского обкома говорил: «За перегиб пока мы никого не судили, наоборот, судили за недогиб». Об этом же писал и один из руководителей обкома Татарии: «Хотя мы и давали все время указания о недопустимости принудительности в размещении займа, но все же смотрим сквозь пальцы на все это, ибо в противном случае дело реализации займа значительно тормознулось бы. Это очень трудная и невозможная вещь: одновременно бешено и зверски нажимать на кантонского и волостного работника, чтобы он выполнял 100% займа, тут же ругать и подтягивать его за перегибы и административные увлечения».

Неудивительно, что в этих условиях становится заметным «притупление», по выражению одного из секретарей райкомов, деревни к советской власти и «к партии холодок».

Опасность складывания в деревне неблагоприятной политической обстановки была очевидной. Чтобы смягчить ситуацию, органы ОПТУ, прокуратуры, суда издают ряд циркуляров и директив, уточняющих применение чрезвычайных мер и требующих впредь строго следовать закону. В феврале-марте 1928 г. Наркомюст разослал несколько секретных циркуляров, в которых уточняется применение ст. 107 и 58/10 УК, предлагается избегать их расширительного толкования и учитывать социальное положение арестованных крестьян. С целью привлечения на сторону советской власти бедноты и активизации ее участия в хлебозаготовках было принято решение о создании хлебных фондов и передаче бедноте 25% конфискованного по 107 ст. УК хлеба. В апреле 1928 г. объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б), подтвердив эффективность применения чрезвычайных мер, осудил допущенные извращения партийной линии и констатировал, что чрезвычайные меры будут отменены по мере преодоления хлебозаготовительных трудностей.

Однако оптимизм был преждевременен. Темпы хлебозаготовок в апреле начали вновь снижаться. Только со второй половины мая наметилось медленное увеличение количества поступившего хлеба. Несомненно, важную роль в этом сыграло прекращение применения чрезвычайных мер в ходе весенней посевной кампании. Зерновые запасы крупных держателей хлеба были уже в основном исчерпаны, внимание местных руководителей было отвлечено на проведение других хозяйственно-политических кампаний. Собранный хлеб нередко оставался на местах и бронировался на семена, тратился на местные нужды. Препятствовавшие хлебозаготовкам причины - конкуренция хлебозаготовителей, плохая готовность ссыпных пунктов, неудовлетворительные подъездные пути, недостаточное снабжение промтоварами - не были полностью устранены, так как основное внимание было сосредоточено на силовом воздействии, а в результате при уменьшении нажима они вновь стали тормозом хлебозаготовок.

Многими заготовителями ослабление репрессий весной 1928 г. было расценено как прекращение хлебозаготовительной кампании, ярко проявились «демобилизационные» настроения местных работников. Однако в телеграмме ЦК ВКП(б) о хлебозаготовках от 25 апреля 1928 г. указывалось, что «для обеспечения минимальных потребностей в хлебе нам необходимо за этот квартал заготовить не менее 100 млн пудов. При этом неблагоприятные данные об озимых по некоторым районам Юга также требуют сейчас максимального напряжения в заготовках. Настоящий период, включая май-июнь, должен быть периодом широкого развертывания заготработы». Были намечены основные направления деятельности по ускорению хлебозаготовок: улучшение работы хлебозаготовителей, обеспечения промтоварами, сокращение потребления хлеба. В то же время выполнение ряда директив не могло не сопровождаться новой вспышкой насилия в отношении крестьянства. Предлагалось, в частности, вновь усилить нажим на кулацкую часть деревни и частников, применяя 107 ст.; от районов, не выполнивших планы сбора средств по самообложению и распространению крестьянского займа, требовали «добиться решительного перелома для скорейшего достижения установленных контрольных цифр», губерниям и округам, которые не были основными заготовительными районами, необходимо было поднять заготовки для выполнения установленного Наркомторгом плана. Несмотря на заявление о недопустимости перегибов, было ясно, что решительного и быстрого перелома в хлебозаготовках нельзя было достичь без нового силового нажима на крестьян.

К этому времени четко выявились две основных тенденции в работе местных органов власти. С одной стороны, широко распространились «крестьянские» настроения, когда работники на местах заявляли, что хлеба в деревне больше нет и отказывались выполнять директивы сверху. После апрельского пленума ЦК ВКП(б) некоторые партработники пришли к выводу, что «нажим на кулака был сделан неправильно», что наступает период «примирения» с кулачеством. Этой точке зрения противостояло убеждение довольно значительной части местных руководящих работников о том, что успешно проводить хлебозаготовки можно только с помощью репрессий. Они с готовностью вернулись к методам силового воздействия, полностью отказавшись от попыток склонить крестьян к добровольному сотрудничеству с властью. Кубанский окружком, например, предложил местным организациям арестовывать и отдавать под суд всех кулаков (выделено мной. _- М.К.)^Ъ. В результате вновь возобновляются аресты, угрозы, обыски, издевательства над крестьянами. В мае 107 статья УК применялась уже за несдачу десятков, а не сотен пудов хлеба, резко возрастает количество середняков среди осужденных по 107 статье (28,6% против 18,5% в апреле).

Ярким примером методов получения хлеба может служить поведение одного из уполномоченных на Северном Кавказе. Как отмечалось в сводке о ходе хлебозаготовок, на заявление крестьян, что хлеба нет, уполномоченный, ругаясь площадной бранью, угрожал: «Если сдавать не будете, то так нажму на вас, что не только хлеб посыплется, а кровь потечет из ноздрей». Не считаясь с социальным положением крестьян, приказывает сдавать хлеб «под метлу». На возражение об отсутствии намеченного к вывозу количества хлеба и на жалобы, что оставленное количество муки не хватит и на две недели, уполномоченный отвечал: «Надо поменьше жрать». Заявления крестьян, что не хватает корма для скота и птицы, крестьяне получали ответ: «пусть сдыхают». «Население обоих сельсоветов сильно озлоблено действиями уполномоченного и выражают недовольство на Соввласть и партию в целом».

Результатом проводимой политики весной 1928 г. стали массовые протесты крестьян против хлебозаготовок. Только в апреле-мае на Северном Кавказе было отмечено 22 выступления, в которых приняло участие около 4 тысяч человек, а в Сибири в апреле-июне - 12.

Нестабильная обстановка в деревне усугублялась тем, что подтвердились опасения бедняков, что государство не сможет весной обеспечить их хлебом. Повсеместно распространялись настроения неуверенности, растерянности, а часто и озлобленности. Доведенная до отчаяния беднота была готова любыми способами получить хлеб, в том числе и от кулаков. «Вы нас угощаете общественным мнением, а нам жрать нечего, - говорили на собрании в одном из сел Ставропольского округа бывшие красные партизаны. - Нужно кулаков за горло брать, а если вы их не возьмете, так мы возьмем, потом сажайте нас в тюрьму». «Если я буду голодать, то это ничего, но если моя детвора начнет умирать с голоду, то я до этого не допущу, за горло возьму кулаков, а там сажайте меня». Такие настроения позволяли власти получить поддержку определенных слоев крестьян.

В то же время, по мнению многих крестьян, именно советская власть оставила бедноту голодной, поэтому нередкими были выступления бедняков за прекращение хлебозаготовок: «Вы много заготовили зимой, а куда дели - за границу отправили. Довольно, мы больше хлеба вам не дадим, мы и так по вашей милости сидим без хлеба. На базаре и фунта не купишь, беднота форменным образом голодает, а вы хотите вывозить из станицы последний хлеб, мы вам этого не разрешим, а вы будете заготовлять самостоятельно, мы головы вам побьем и будем гнать со двора палками».

Политическая ситуация в деревне становилась угрожающей. В результате летом 1928 г. сложившаяся репрессивная практика проведения хлебозаготовок вновь подверглась официальному осуждению. 5 июня Наркомюст разослал очередной циркуляр о необходимости борьбы с допускаемыми извращениями и перегибами, о всех подобных случаях предлагалось сообщать в прокуратуру, а виновных наказывать. Июльский пленум ЦК ВКП(б) указал на временный характер примененных чрезвычайных мер, признал, что в апреле-мае были затронуты интересы широких слоев крестьянства, что вызвало их недовольство, а также подчеркнул, что «внимание партии должно быть направлено в предстоящей хлебозаготовительной кампании на то, чтобы провести мероприятия, ликвидирующие эти минусы и ошибки и исключающие необходимость применения каких бы то ни было чрезвычайных мер».

В этих условиях вполне естественным выглядело решение ВЦИК о немедленном освобождении из-под стражи всех крестьян, осужденных по ст. 107 УК за несдачу хлебных излишков и о прекращении всех дел как находящихся в органах расследования, так и уже рассмотренных, но приговор по которым еще не вошел в законную силу.

Из-под стражи были отпущены 700 крестьян, освобождено от принудительных работ 15, прекращены дела в отношении 587 крестьян.

Таким образом хлебозаготовительная кампания 1928/29 г. начиналась в условиях официального отказа от «чрезвычайщины», в первые месяцы ситуация была относительно спокойной. Однако темпы хлебозаготовок не соответствовали потребностям государства. В ноябре 1928 г., как и осенью 1927 г., стало заметным сокращение поступлений хлеба.

29 ноября 1928 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло резолюцию «О мероприятиях по поднятию темпа хлебозаготовок», в которой предлагало «усилить проведение всех мероприятий, связанных с извлечением денег из крестьянского хозяйства на базе полного соблюдения революционной законности и в установленные законом сроки... Принять все меры, гарантирующие усиленное распространение займа индустриализации в деревне, ни в коем случае не прибегая к мерам принудительного порядка». Также подчеркивалась необходимость сохранения стабильных цен на хлеб, усиления поступления промтоваров в обмен на хлеб и применения мер, «вытекающих из закона», к скупщикам и спекулянтам. Указывалось, что «эти мероприятия ни в коем случае не должны носить характера, стесняющего в какой бы то ни было степени рыночный хлебный оборот и препятствующего свободной продаже хлеба крестьянством».

До февраля 1929 г. заготовки проходили без особого силового давления, были, по официальному определению, «пущены на самотек», местные органы управления заняли пассивно-выжидательную позицию. Большинство хлебозаготовительных организаций ждали нового витка чрезвычайных мер, которые должны были вынудить крестьян сдавать хлеб.

В феврале сибирские органы власти обратились в ЦК с просьбой произвести в Сибири «отчуждение хлебных излишков». К держателям хлеба предлагалось применять карательные меры: пятикратный денежный штраф, конфискацию имущества, высылку на три года. Эти меры предполагалось применить к 6-8% хозяйств, что значительно превышало даже официально определенное наличие кулаков. Таким образом репрессии вновь должны были обрушиться не только на зажиточных, но и на середняков.

В марте предложенные меры были одобрены И.В.Сталиным, телеграммы с требованием усилить темпы хлебозаготовок были разосланы в основные хлебопроизводящие районы страны.

В отличие от предыдущей хлебозаготовительной кампании основным методом воздействия на крестьянство должны были стать меры «общественного воздействия»: бойкоты, занесение неплательщиков на «черные доски», то есть инициатива нажима на держателей хлеба должна была принадлежать общественным организациям деревни, прежде всего бедноте. Однако очень скоро стало ясно, что эти методы не могли быть достаточно эффективными, т. к. массовое применение фактически делало их бессмысленными. Иногда общественному бойкоту подвергались целые группы населения и даже деревни.

Основным способом нажима на держателей хлеба стало двух-пятикратное повышение самообложения для тех, кто не сдавал хлеб. К концу апреля 1929 г. в Сибири насчитывалось 4827 хозяйств, подвергшихся кратному обложению, из них 2125 было продано с торгов. За май-июнь 1929 г. в Средне-Волжской области было описано около 15 тыс. хозяйств и распродано около 8 тыс. Меры общественного воздействия не исключали и продолжения практики осуждения крестьян по 61, 107 и 58 статьям УК. Репрессии вновь сопровождались массовыми случаями перегибов. По сообщениям из Сибири, Поволжья, Урала проведение общественного бойкота переходило «не только грани морального воздействия, но и законные грани права госорганов по административному воздействию, выливаясь порой... в издевательства, в самодурство некоторых работников».

Хлебозаготовки 1929/30 г. с самого начала предполагалось проводить в первую очередь силовыми методами. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 15 августа 1929 г. указывало:

«а) Дать директиву органам ОГПУ о проведении решительных мер репрессий в отношении городских и связанных с городами спекулянтов хлебных продуктов.

б) Обязать Центросоюз, Хлебоцентр и Союзхлеб дать жесткую директиву всем своим органам о немедленном отстранении от должностей всех уличенных в конкуренции хлебозаготовителей, не исключая и коммунистов, как злостно вредящих делу рабочего государства. Поручить ОГПУ и судебным органам дать директиву о борьбе с хлебной конкуренцией по своей линии...

в) Предложить Колхозцентру установить наблюдение за колхозами с тем, чтобы уличенных в задержке хлебных излишков или продаже их на сторону руководителей колхозов немедленно отстранять от должности и предавать суду за обман государства и вредительство. Поручить Наркомторгу, ОГПУ и партийным организациям наблюдать за проведением этого в жизнь».

Хлебозаготовительные планы должны были быть выполнены в большинстве областей уже к концу 1929 г.

В результате проводимой политики, по неполным данным с мест, к 4 октября 1929 г. по всему Союзу было подвергнуто репрессиям 7817 человек. Из них примерно 60% составляли кулаки.

Таким образом, репрессии в ходе хлебозаготовительных кампаний можно разделить на две составляющие: «официально разрешенные» и «перегибы и извращения». Несмотря на то, что постоянно декларировалось осуждение нарушений революционной законности, никаких решительных мер по борьбе с ними не предпринималось. «Крепость хлебозаготовок» необходимо было взять любой ценой. Уверенность И.Сталина в январе 1928 г., что «мы возьмем ее наверняка, если поведем работу по-большевистски, с большевистским нажимом», оказалась оправданной. Перегибы на местах в ходе хлебозаготовок были вызваны в первую очередь политикой центра, фактически толкавшей местные органы власти применять самые жесткие меры для выполнения планов. В то же время существовавшее и постоянно подчеркивавшееся различие между официальной чрезвычайной политикой, направленной против кулачества, и реальными методами давления на все крестьянство оставляло центральной власти возможность для политического маневра: в случае обострения ситуации вся ответственность перекладывалась на местных руководителей.

Методы проведения хлебозаготовок во второй половине 20-х годов сыграли решающую роль в определении дальнейшего развития страны. С одной стороны, они показали наиболее эффективные, на первый взгляд, пути быстрого решения назревших проблем с позиций силы, в 1927-29 г. была отработана практика применения репрессий. «Временное» использование чрезвычайных мер с этого времени стало одной из основных, постоянно действующих составляющих политики сталинизма. С другой стороны, силовая политика в ходе хлебозаготовок привела к кризису взаимоотношений основной массы крестьянства и власти, практически сделала невозможным поиски путей добровольного сотрудничества и в конечном итоге предопределила проведение сплошной насильственной коллективизации. Ставка власти на бедноту, которая не могла обеспечить потребности государства в сельскохозяйственной продукции, привела к необходимости ускоренного создания новых форм организации сельского хозяйства, вписывавшихся в систему экономики, жестко регулируемую государством.