Феномен сталинской национальной политики в СССР в 20–30 гг. XX века

“Феномен сталинской национальной политики в СССР в 20 - 30 гг. XX в.”

Ростов-на-Дону

2007 г.

Содержание

Введение

Глава I. Интернационализм и русский вопрос

§ 1. Становление доктрины

§ 2. Разрыв с патриотизмом

§ 3. Отрицание прошлого

Глава II. Социализм в одной стране и изменение подходов

§ 1. Эволюция взглядов

§ 2. Корректировка курса

§ 3. Декларации и реальность

Заключение

Примечания

Список использованных источников и литературы

Введение

Актуальность темы. Влияние модели сталинской национальной политики на межнациональные отношения продолжалось вплоть до трагического финала. Однако уже сейчас с полной уверенностью можно утверждать, что распад СССР и нынешние проблемы в отношениях населявших его народов обусловлены просчетами большевистских лидеров, в их числе и И.В. Сталина. В результате нынешняя Россия и образовавшиеся страны ближнего зарубежья представляют собой национальные государства, контуры которых были заложены после 1917 г. при реализации большевистской доктрины, основывавшейся на идее мировой революции.

После распада СССР обострился и “русский вопрос”. Возникло новое понимание нации как согражданства. Распад СССР поставил исследователей перед непреложным фактом: национальный вопрос, неоднократно провозглашавшийся окончательно решенным в нашей стране, заставляет народы бывшего СССР дорого расплачиваться за некомпетентность ученых и политиков. Обличение И.В. Сталина привело, как признается в современной науке, и к негативным последствиям. Под флагом борьбы со сталинизмом нередко призывают отказаться от всего позитивного, что имеется в теоретическом наследии и опыте решения национального вопроса в советскую эпоху.

Степень изученности. Проблемы разрешения национального вопроса в СССР нашли отражение огромном числе научных и популярных работ, специализированных периодических изданий, документальных и статистических сборниках, свидетельствах участников событий, связанных с выработкой и реализацией соответствующей политики. Издания, представляющие наибольшую научную ценность и отражающие особенности историографических этапов в изучении проблемы, представлены в монографии А.И. Вдовина “Российская нация: Национально-политические проблемы XX века и общенациональная российская идея”, изданной в 1995 г. [1].

Отечественное историографическое наследие по национальному вопросу содержит немало исследований, в которых изучению подвергалась национальная политика. В то же время в отношении работ, выпущенных в 30 - 80-х гг. XX в., справедлива критическая оценка. Они не отличались научной глубиной и основывались на схематизме. Этим трудам присущи, кроме того, догматические оценки и выводы, неадекватные исторической действительности. Политическая атмосфера вынуждала исследователей игнорировать реальные противоречия национальных процессов.

Отклонения от заданной линии подлежали разгромной критике, а подпадавшие под нее публикации изымались из научного оборота. Такая участь постигла, прежде всего, творения выдающихся русских мыслителей и ученых, изгнанных из Советской России после гражданской войны: Н.А. Бердяева, И.А. Ильина, П.А. Сорокина, Н.С. Трубецкого, Г.П. Федотова и других. Остракизму предавались все авторы российского зарубежья, придерживавшиеся иных политических убеждений.

Такое же отношение было к наработкам по национальному вопросу Л.Д. Троцкого, Н.И. Бухарина, С.М. Диманштейна, И.П. Трайнина, принадлежавших к большевистской когорте, но впоследствии отвергнутых по политическим мотивам. Теоретическое ядро советской науки о нациях и национальных отношениях, выступившее в качестве методологической основы исторических исследований, долгое время составляли труды В.И. Ленина и И.В. Сталина. В.И.Ленин, как известно, особо выделял в своем окружении И.В. Сталина как автора статьи “Национальный вопрос и социал-демократия”, написанном в 1913 г. Именно по его рекомендации И.В. Сталин был поставлен во главе Наркомата по делам национальностей в первом советском правительстве.

В 20-е гг. XX в. он представлялся в научной и пропагандистской литературе как верный ученик и проводник ленинской национальной политики [2]. Уже тогда особым качеством этого ортодокса считалась “сила аргументации” [3]. Опасность безупречного восприятия пролетарских вождей с их методами окончательного решения национального вопроса никем не замечалась. С.М. Диманштейн, известный исследователь национальной проблематики, репрессированный в 1938 г. [4], представлял такие подходы “невинным заблуждением, которое в дальнейшем можно исправить” [5].

В 30-е гг. XX в. национальная политика Советского государства именовалась уже не иначе как “ленинско-сталинской”. Появилось множество публикаций И.В. Сталина как теоретика большевизма в национальном вопросе [6]. В некоторых из них И.В. Сталин представал в качестве борца против тех, кто предлагал “образовать СССР... на базе вхождения отдельных республик в состав РСФСР”, то есть противником собственного же плана автономизации [7].

В исторической литературе 40-х гг. XX в. И.В. Сталин изображается уже не столько последователем Маркса и Ленина, сколько творцом марксисткой теории, создателем и руководителем советского многонационального государства, олицетворением “ленинско-сталинской” и просто “сталинской” дружбы народов [8]. М.Д. Каммари, один из главных авторитетов в теории национального вопроса, член-корреспондент АН СССР в 1953 - 1965 гг., в 1949 г. опубликовал статью с характерным названием “Создание и развитие И.В.Сталиным марксистской теории нации” [9].

В работах этого автора утверждалось, что “тов. Сталин создал марксистскую теорию нации, всесторонне разработал программу и политику партии в национальном вопросе, открыл наиболее целесообразные формы объединения национальных советских республик в единое союзное государство” [10]. На фоне таких заявлений официальные биографы писали куда как скромнее: “Сталин вместе с Лениным разгромил оппортунистические взгляды и догмы II Интернационала по национальному вопросу. Лениным и Сталиным была разработана марксистская программа по национальному вопросу”. Первенство Сталину безоговорочно отдавалось лишь в практических делах: “Нет ни одной советской республики, в организации которой Сталин не принимал бы активного н руководящего участия” [11].

Наметившийся сразу после смерти Сталина поворот в оценке его вклада в свершения страны, в частности в теорию и практику решения национального вопроса, не сразу отразился на ситуации в исторической науке. Определенность в данном отношении появилась лишь после XX съезда и опубликования в 1956 г. ленинской статьи “К вопросу о национальностях или об “автономизации” [12], которая существенно меняла представления о И.В. Сталине как непогрешимом вожде [13]. Своеобразные методы практического участия в решении национального вопроса в период образования СССР позволяли В.И. Ленину назвать Сталина “великорусским держимордой” [14].

Началось исправление ошибок, допущенных И.В. Сталиным, напоминавших, по сути, политические кампании его же эпохи [15]. В 1956 г. в печати появились статьи В.В. Пентковской и С.Я. Якубовской, в которых впервые в советских подцензурных изданиях привлекалось внимание к ленинской оценке сталинского плана автономизации [16]. А она, как известно, была негативной. На рубеже 50 - 60-х гг. XX в. предприняты и первые попытки переоценить вклад И.В. Сталина в теорию нации. М.Д. Каммари, в частности, постарался внести некоторые коррективы в представления об этапах сближения и слияния наций [17].

Однако импульсы XX съезда вскоре иссякли. После смещения Н.С. Хрущева дальнейшая десталинизация теории национального вопроса была прекращена. Ошибки Сталина в национальном вопросе в историографии 60-х - начала 80-х гг. XX в. сводились к двум аспектам. Они касались выдвижения плана автономизации и принятия решений о депортации народов в период Великой Отечественной войны. Но и в том и в другом случае находились смягчающие обстоятельства. Утверждалось вместе с тем, что И.В. Сталин не настаивал на реализации своего плана и сразу принял ленинскую установку, а депортации в какой-то мере оправданы жесточайшими условиями [18].

Имена В.И. Ленина и В.И. Сталина в литературе 60-х - первой половины 80-х гг. XX в. были разведены, а ошибки в теории и практике решения национального вопроса якобы исправлены. Определение “ленинско-сталинская” для обозначения национальной политики 20 - 50-х гг. исчезли из лексикона политических деятелей и авторов научных трудов. Но преодоления сталинизма, на мой взгляд, не произошло. Проведенные в 50-х и второй половине 60-х гг. дискуссии по теории нации оказались малопродуктивными.

В одной из статей, подводившей итоги, отмечалось, что “… известное определение нации, сформулированное И.В. Сталиным, является обобщением всего того, что было сказано К. Марксом, Ф. Энгельсом и В.И. Лениным” и “… научным марксистским определением”. Заявлялось, что оно представляет “часть марксистско-ленинской теории нации” [19]. Определение нации И.В. Сталина между тем отражало наработки австрийской школы нациологии начала XX в., не подходившие к реальностям России. Однако сомнению оно не подвергалось [20].

В изданной в 1985 г. книге “Марксистско-ленинская теории нации и социалистическая практика” констатировалось, что в своих теоретических построениях большинство исследователей исходят из известных четырех признаков нации, первые три из которых возражений практически не вызывают. Конкретизация же четвертого не имела четкости [21]. В историографии 60-х - начала 80-х гг. XX в. сложилась ситуация, своеобразие которой подметил известный советский ученый М.В. Крюков. По его мнению, при изложении истории национальных отношений пошли по пути простого замалчивания: “Сталин исчез со страниц … исследований, но концепции его остались” [22].

Объясняется это тем, что в условиях культа личности ленинские работы не могли в решающей мере повлиять на историографию [23]. Сам И.В. Сталин, провозглашая себя верным ленинцем, любое свое теоретическое новшество стремился обосновать ссылками на учителя [24]. Этот прием использовался не только И.В. Сталиным, но и многими представителями отечественной науки, сформировавшихся в его время, и, в какой-то мере, поколения их учеников. В результате получалось, что при отрицании роли И.В. Сталина как теоретика его идеи приписывались В.И. Ленину. М.В. Крюков отметил, что основной смысл работ, написанных в 60 - 80-е гг., “сводился к настойчивым поискам в ленинских работах подтверждения его приоритета в формулировании тех или иных положений, известных нам из выступлений Сталина” [25].

Попытка преодолеть сталинские подходы к теории и практике решения национального вопроса была предпринята на рубеже 80 - 90-х гг. Помимо работ А.П. Ненарокова и М.В. Крюкова она предпринималась А.Н. Мельниковым. Раздел его книги “Размышления о нациях” имел вызывающее название: “Чьими идеями живем? Сталин и Бауэр против Маркса, Энгельса и Ленина” [26]. Т.Ю. Бурмистрова, напротив, настаивала на критическом анализе работ Сталина, отказе от догм, рожденных в годы культа личности. Она доказывала ошибочность представления, будто бы Сталин дал определение нации [27].

Согласно теории И.В. Сталина, “нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности четырех основных признаков, а именно: на базе общности языка, общности территории, общности экономической жизни и общности психического склада, проявляющегося в общности специфических особенностей национальной культуры” [28]. Внимательный анализ формулировки обнаруживает, что нация в ней не определена. Здесь перечислены признаки этноса [29]. Утверждения И.В. Сталина о том, что “только наличие всех признаков, взятых вместе, дает нам нацию”, что “достаточно отсутствия хотя бы одного из этих признаков, чтобы нация перестала быть нацией” [30], дела не меняют.

Анализ показывает, что В.И. Ленин не высказал одобрения такому определению нации. Он никогда не воспроизводил и даже не упоминал его в своих статьях. Он отмечал существование двух марксистских теорий в национальном вопросе: идеалистической теории нации Бауэра, в которой главным является национальный характер, и историко-экономической теории Каутского, главным для которой является язык и территория [31]. Одобрение касалось разъяснений содержания большевистской программы партии по национальному вопросу [32]. Поддержана была и идея национального самоопределения [33]

Этой же цели служило и разделение И.В. Сталиным народов на нации и народности. Отнесение народа к разряду народностей (народа, не обладавшего всеми признаками нации) в послереволюционное время использовалось для ограничения числа народов - вероятных претендентов на статус союзной республики [34]. Хотя с 50-х гг. XX в. перестали говорить о ленинско-сталинской национальной политике, но ленинизм не был отделен от сталинизма. Кризис, переживаемый страной после распада СССР, показал несостоятельность науки и политики, оторванных от реальных процессов развития.

В исторической литературе в советский период отмечалось, что национальную политику в СССР во многом определили представления о советском федерализме [35]. Она представлялась как форма перехода народов, стоявших на разных ступенях экономического и культурного развития, к полному государственному единству наций, к единой социалистической республике без выделения в ее составе частей по национальному признаку. В то же время федерация мыслилась как форма, обеспечивающая сближение и слияние наций. Форсирование процесса, начиная с образования СССР и ускорение его с конца 30-х гг., позволяет сделать вывод о политике интернационализации [36].

Полагалось, что русская нация ответственна за исторически сложившееся фактическое положение народов Российской империи и была обязана путем уступок устранить это неравенство. В середине 30-х гг. XX в., в условиях надвигавшейся войны и провозглашении победы социализма, было объявлено о преодолении недоверия между народами и торжестве дружбы. Однако дальнейшее форсирование сближения должен был обеспечивать опять-таки русский народ, нареченный ради этого великим и первым среди равных.

В этих же целях и тогда же ему был “присвоен” еще один двусмысленный титул “старшего брата”, который теперь уже якобы добровольно, в отличие от 20-х годов, взял на себя заботу о других советских народах. Одновременно русским отводилась главная роль борцов за коммунистическое счастье всех народов Земли [37]. В годы войны и послевоенные годы режима И.В. Сталина противоречивость национальной политики в СССР усилилась. Этот период характеризуется даже грубым произволом. Целый ряд народов Поволжья, Кавказа и Крыма в полном составе был выселен из мест исконного проживания.

Национальная политика, равно как и теория, не были подвергнуты десталинизации ни после XX съезда, ни на последующих этапах. Динамизм в развитии системы, характерный для 20 - 30-х гг. (образование новых национально-государственных субъектов, повышение их статуса), в последующие годы был утрачен. Теория национальных отношений не получила какого-либо развития. В основе своей она оставалась сталинской. Не исключалась перспектива полного слияния наций, однако эта цель не форсировалась. В 60-80-е годы отечественная историография пополнилась большим количеством работ о советском народе как новой исторической общности [38].

Эта идея тесно связана с высказанной в статье И.В.Сталина “Национальный вопрос и ленинизм” формулировкой общности наций при социализме. Написанная еще в 1929 г. и впервые опубликованная в 1949 г. эта статья, как видно, оказалась востребованной. Содержалось в ней и положение об использовании национальных языков. В качестве средства межнационального общения провозглашался русский язык. Нацию полагалось относить непременно к разряду этнических общностей [39].

Между тем, мировая наука не знала ограничения схематизмом, что позволяло ей избежать тотальной этнизации национальной проблематики. Принципы отечественной науки о нациях не позволяли давать объяснения происходившим в стране процессам [40]. Некоторыми исследователями это направление предложено называть нациологией. С точки зрения международной терминологии “советский народ” - это не менее правомерное понятие, чем все прочие “народы”, выражающие государственную принадлежность. Не было бы ошибкой употреблять и термин “советская нация” как эквивалент сталинского термина “советский народ”.

В СССР он не применялся из-за опасений, что это могло означать отмену наций как этнических общностей. В итоге приверженность сталинскому определению нации сыграла свою негативную роль в распаде государства. Без собственной “нации” и равноценного этому понятию “советского народа” СССР в глазах многих недоброжелателей оставался не более чем “колониальной империей”, “обязанной” в силу исторической закономерности сойти с мировой арены [41]. Утверждается, что с образованием СССР русский шовинизм стал принципом национальной политики. Провозглашение многонациональной общности служила лишь способом приобщения русского народа к управлению “тюрьмой народов”, “империей Кремля”. Борьбой с последствиями сталинской национальной политики освящается сепаратизм [42].

Источники. В качестве источников использовались доступные сборники документов, периодические издания, в которых печатались статьи советских руководителей, собрания сочинений В.И. Ленина, И.В. Сталина, Л.Д. Троцкого и др. Привлечены имеющиеся в фондах библиотек газеты и журналы, издававшиеся в изучаемый период 20 - 30-х гг. XX в.

Цели и задачи. В дипломной работе предпринимается попытка проанализировать феномен сталинской национальной политики в СССР в 20 - 30 гг. XX в., который до сих пор остается не изученным во всей полноте, тем более в соответствии с критерием исторической объективности. Именно этот критерий выдерживался при подборе и систематизации материала. Использовался, кроме того, проблемно-хронологический подход, являющийся для раскрытия темы, на мой взгляд, наиболее подходящим.

Для реализации намеченной цели выделены следующие задачи:

Произвести сравнительное сопоставление интернационализма и русского вопроса.

Рассмотреть становление большевистской доктрины национальной политики до 1917 г., в условиях Гражданской войны и в первые годы после ее окончания.

Выяснить причины разрыва с патриотизмом и его последствия.

Показать для каких целей производилось отрицание прошлого и как оно отразилось на идеологической ситуации.

Проследить, как установка “социализм в одной стране” на изменение подходов в национальной политике в СССР в 30-е гг. XX в. по сравнению с предшествующим периодом.

Подвергнуть анализу эволюцию взглядов большевистских лидеров и определить вклад И.В. Сталина в обновление доктрины.

Установить параметры корректировки курса и его особенности накануне Великой Отечественной войны.

Соотнести официальные декларации и историческую реальность, существовавшие несоответствия и позицию руководства.

Эти аспекты научного поиска положены в основу дипломного проекта, который состоит из введения, двух глав, включающих по три параграфа, заключения, научно-справочного аппарата, отраженного в примечаниях, и списка использованных источников и литературы.

Глава I. Интернационализм и русский вопрос

§ 1. Становление доктрины

Миф о мудром устроителе счастливой жизни советских народов был сотворен на том, что И.В. Сталин в конце 1912 - начале 1913 гг. по благословению В.И. Ленина подготовил и опубликовал статью “Марксизм и национальный вопрос”, отдельные положения которой уже подвергались анализу в предшествующих разделах. Эту статью вождя назвали “теорией и программной декларацией большевизма по национальному вопросу” [1].

И хотя в то время И.В. Сталин всецело придерживался положений ленинской мысли, это был его первый подступ к созданию собственной национально-государственной доктрины. В законченном виде она сформировалась к середине 1930-х. Напомним, И.В. Сталин определял тогда нацию как “исторически сложившуюся, устойчивую общность людей”, возникшую на базе единого языка, территории, экономической жизни и психического склада (культуры). Специалисты считают, что это было не его заслугой, а скорее К. Каутского, который написал примерно то же самое десятью годами ранее [2].

Но И.В. Сталин, пытаясь пойти дальше своих предшественников, пришел к выводам, корректность которых более чем сомнительна. Например, выступая против суверенной государственности как еще одного признака формирования нации, он утверждал, что процесс создания новых государств, присущий переходному периоду от феодализма к капитализму, уже завершен, а “проснувшиеся к самостоятельной жизни” нации, так сказать, “опоздали” [3]. Но начавшаяся вскоре Первая мировая война, в результате которой на развалинах старых империй образовался ряд новых государств, опровергла этот тезис.

Несмотря на это несоответствие реальности, И.В. Сталин до конца жизни остался верен сформулированной им дефиниции, полагая, что нации, получив статус неких современных удельных княжеств и отказавшись от суверенных прав, смогут сосуществовать в составе единой страны (империи), пока в результате построения коммунизма не сольются в единую нацию. Между тем исторический опыт свидетельствует об обратном. Государство развивается стабильно лишь тогда, когда в нем существует, будучи политическим субъектом, только одна нация, пусть даже полиэтническая.

Единственной новацией в статье И.В. Сталина, по признанию современных ученых, были рассуждения о национально-культурной автономии. Его критика этой платформы в РСДРП не отличалась глубиной, ибо строилась на узкопартийных сиюминутных тактических соображениях. В качестве альтернативы И.В. Сталин выдвинул проект “областной автономии”, предусматривавший передачу центром определившимся единицам (Польше, Литве, Украине и Кавказу) некоторых властных полномочий по самоуправлению. А те на закрепленном за ними пространстве должны были обеспечить реализацию комплекса прав (“язык, школы и пр.”) экстерриториальных национальных меньшинств [4].

Изначально большевиками тем самым проповедовалось неравенство народов, поскольку их права ставились в зависимость от численности этносов, а также размеров и местоположения занимаемых ими территорий. В сравнении с советской теорией и практикой национального строительства, раскритикованная в 1913 г. И.В. Сталиным программа культурно-национальной автономии отнюдь не была такой курьезной, каковой он пытался ее представить. Она содержала, в общем-то, рациональную схему. При однородном административно-территориальном делении страны (на губернии) основная социально-политическая и экономическая жизнь населения направляется центральными, а также унифицированными региональными и муниципальными органами.

Только гуманитарная сфера регулируется этническими общинами. Это, прежде всего, национальные культура, образование, информация, религия. Чтобы гарантировать свободу культурного развития той или иной национальности не только в местах ее компактного проживания, но и на территории всей страны, предусматривалось наделение общин правом избрания центральных общественных национальных советов (“культурно-национальных парламентов”) со штаб-квартирами в столице государства.

Поскольку культурно-национальная автономия проектировалась на основе принципа экстерриториальности, она по определению благоприятствовала центростремительным тенденциям и служила фактором, сдерживания национального сепаратизма, присущего именно территориальным автономиям. Но как раз это меньше всего и устраивало большевиков, заявлявших, что национальные проблемы в царской России могут быть решены только посредством революционно взрыва, а не реформ.

22 марта 1917 года Временное правительство издало декрет, провозглашавший: “Все установленные … ограничения в правах российских граждан, обусловленные принадлежностью к тому или иному вероисповеданию, вероучению…, отменяются”. Это распространялось и на национальность. Возвратившийся к тому времени в Петроград из сибирской ссылки И.В Сталин, откликнулся в “Правде” специальной статьей. В ней он утверждал, что с победой революции в России и устранением от власти старой аристократии, насаждавшей национальный гнет, возникли “фактические условия, необходимые для национальной свободы”.

И.В. Сталин выступил за введение “областной автономии” для отдельных национальных окраин. Прежде всего, имелись в виду Украина, Закавказье, Прибалтика и предоставление права на самоопределение Финляндии и Польше [5]. Выдвигая эту программу, И.В. Сталин, видимо, полагал, что социализму в России будет предшествовать продолжительный период капиталистического развития. Такая убежденность появилась у него, скорее всего, под влиянием Л.Б. Каменева, с которым он сблизился во время последней ссылки.

Однако вскоре И.В. Сталин резко переменил свою точку зрения. Произошло это по приезде в Петроград из эмиграции В.И. Ленина. Под влиянием последнего он не колеблясь вышел из-под опеки Л.Б. Каменева и солидаризировался с вождем. На знаменитой Апрельской Всероссийской конференции РСДРП (б) он выступил с докладом по национальному вопросу, где поддержал В.И. Ленина, потребовавшего от своих соратников признания за народами России гарантированного права на самоопределение вплоть до полного политического отделения.

Вождь большевиков, считавший, что созданию благоприятных условий для социалистического переворота способствовало бы максимально возможное усиление национально-сепаратистских тенденций в России и как следствие этого разрушение основ ее государственности. Он недвусмысленно заявил: “Мы к сепаратистскому движению равнодушны, нейтральны. Если Финляндия, если Польша, Украина отделятся от России, в этом ничего худого нет…”. Не принимающих эту позицию оппонентов внутри партии он назвал шовинистами [6].

Подыгрывая центробежным националистическим силам и намереваясь использовать их в случае необходимости для захвата власти в стране, В.И. Ленин все же вынужден был позаботиться и о том, чтобы при достижении этой цели сохранить для большевиков территориально более крупную страну. Для этого на I Всероссийском съезде советов (июнь 1917 г.) он выдвинул лозунг перехода к федерации: “Пусть Россия будет союзом свободных республик”. И хотя В.И. Ленин и его соратники оставались по сути унитаристами, как и европейские социалисты, начиная с К. Маркса.

Однако им не оставалось ничего другого, как официально закрепить в качестве своеобразного противовеса вынужденному лозунгу о праве народов на свободное самоопределение принцип федерации в законодательстве советской республики. Ведь не мог же В.И. Ленин подобно белогвардейцам ратовать за единую и неделимую Россию. Впрочем, одно дело риторика о федерализме и праве наций на самоопределение, а другое - реальная политика самосохранения государства, которой в той или иной степени присущ макиавеллизм.

Не исключено, что именно эта теневая сторона предопределила выбор В.И. Ленина в пользу державника И.В. Сталина, когда в октябре 1917-го г. он стал решать, кого в советской республике сделать главным по национальным отношениям. Включив И.В. Сталина в состав первого советского правительства, В.И. Ленин доверил ему руководство вновь образованным наркоматом по делам национальностей. Этим назначением он явно преследовал цель приобрести толкового и исполнительного помощника для проведения национальной политики. Приказная исполнительская схема отношений, безусловно, устраивала И.В. Сталина.

Хотя он и вошел в высший эшелон новой власти, но еще не обладал таким политическим весом и влиянием, как, скажем, Троцкий, Зиновьев или Каменев. Время решительных аппаратных схваток за передел власти на кремлевском Олимпе было еще впереди. Будучи блестящим тактиком, И.В. Сталин предпочитал до поры выжидать, исподволь наращивая свой политический вес. Оставаясь в тени учителя и сдерживая собственное честолюбие, он не хотел публично обнаруживать свою особую позицию по национальному вопросу. Она отличалась от ленинской и имела, как считают специалисты, скрытый “шовинистический уклон”.

По форме позиция И.В. Сталина была проще, прямолинейней и не столь изощренной. Прикрывая свою приверженность великодержавию догматической риторикой, он продолжал настаивать, что первичным для партии является “самоопределение не буржуазии, а трудовых масс данной нации”. Правда, в марте 1919 г. на VIII съезде РКП (б), где солидарные с ним “левые большевики” Г.Л. Пятаков и Н.И. Бухарин предложили заменить в программе партии лозунг самоопределения наций на формулу “самоопределения трудящихся классов каждой национальности”, И.В. Сталина предпочел благоразумно отмолчаться.

Он понимал, что последнее слово будет за В.И. Лениным, который тогда в сердцах заметил: “Поскрести иного коммуниста - и найдешь великорусского шовиниста”. Спорить И.В. Сталину было тем более бессмысленно, что тот же VIII съезд окончательно отверг идею организации партии по федеративному принципу, приравняв центральные комитеты национальных компартий к обычным территориальным комитетам [7]. Тем самым партия с ее централизованной структурой и жесткой вертикалью брала на себя роль основной несущей конструкции нового государства, прочно скреплявшей в единое целое все народы, оказавшиеся под властью большевиков.

В результате лозунг самоопределения наций превращался в некий декоративный элемент. Став в апреле 1922 г. генеральным секретарем ЦК РКП (б), И.В. Сталин максимально использовал этот пост для реализации собственной национально-государственной концепции, воплотившейся первоначально в известный “план автономизации”, который стал причиной первой серьезной размолвки с В.И. Лениным. Подготовив в августе проект резолюции пленума ЦК РКП (б), признающей “целесообразным формальное вступление независимых советских республик: Украины Белоруссии, Азербайджана, Грузии и Армении в состав РСФСР”, И.В. Сталин намеревался, несмотря ни на что, отстаивать свои представления.

Его вариант национально-государственного устройства России после революции предусматривал распространение компетенции органов власти и управления на аналогичные структуры республик [8]. И.В. Сталин полагал, что успех его плану будет обеспечен благоприятной конъюнктурой на советской бирже власти. Известно, что в том или ином виде все независимые советские республики, за исключением Грузии, поддержали план И.В. Сталина. К тому же в 1920 - 1921 гг. они заключили договоры о военно-экономическом и дипломатическом союзе с РСФСР.

Это де-факто означало их отказ от суверенитета в пользу последней. Оставалось вроде бы только де-юре оформить их слияние с Россией, что собственно, и собирался сделать И.В. Сталин. Однако В.И. Ленин предложил принципиально иную, либерально-космополитическую модель объединения советских республик. Он намерен был, несмотря на собственное нездоровье, сражаться за нее до конца. 26 сентября 1922 г., встретившись в Горках с И.В. Сталиным, он решительно раскритиковал “план автономизации”, выдвинув взамен идею создания так называемого “Союза советских республик Европы и Азии”.

По ленинской схеме предусматривалось возведение сложной федеративной конструкции, на верхнем ярусе которой должны были располагаться ранее “независимые” Россия, Украина и Белоруссия, ступенькой ниже - Грузия, Азербайджан, Армения, входившие в союз в составе Закавказской Федерации. Еще ниже ставились автономные республики. Разумеется, без жесткой партийно-административной связи такая модель национально-государственного устройства вряд ли могла функционировать. Однако это обстоятельство меньше всего беспокоило революционного романтика.

Для Ленина создание СССР было началом реализации грандиозного проекта под названием “Всемирная федеративная республика Советов”. О нем он заявил еще в марте 1919 г. С конца 1922 г. воображение “кремлевского мечтателя” и его ближайших соратников находилось во власти утопических планов относительно “пробуждающегося Востока” “с сотнями миллионов... народов Азии, вот-вот готовых к выступлению”. Возлагалась надежда и на столь желанную для российских большевиков пролетарскую революцию в Германии, победа которой связывалась с началом триумфального шествия коммунизма по странам Европы [9].

И.В. Сталин вынужден был уступить, что, впрочем, не сняло напряжения в его отношениях с В.И Лениным, которого он за глаза обвинял в “национальном либерализме”. Последний объявил великорусскому шовинизму “бой не на жизнь, а на смерть”. Для В.И. Ленина, фанатичного пророка новой веры, мучительно страдавшего от мысли, что дни его сочтены и что вместе со здоровьем он теряет и власть в огромной стране, великорусский шовинизм стал чем-то вроде кошмарного призрака так нелюбимой им старой России.

Так произошла рукотворная мутация российской государственности, превратившейся в результате в нечто сугубо в коммунистическом духе и лишенное исторических корней. Зная сегодняшний печальный итог этого эксперимента В.И. Ленина, невольно приходишь к выводу, что нереализованный план И.В. Сталина, предусматривавший сохранение России как основы советского государства, мог быть более жизнеспособным во временной перспективе. Впрочем, подобное утверждение носит сугубо гипотетический характер.

Очевидно только одно: “проект СССР” стал последней блестящей победой В.И. Ленина. Находясь на смертном одре, он мог торжествовать, когда его ученик, выступая на I Всесоюзном съезде Советов, учредившем Союз ССР, назвал созданную по воле В.И. Ленина советскую федерацию прообразом “грядущей Мировой Советской Социалистической Республики” и заклеймил дореволюционную Россию как “жандарма Европы” и “палача Азии” [10]. Однако уже в 1923 г. И.В. Сталин, внешне солидаризируясь с В.И. Лениным в нападках на великорусский шовинизм, назвал его “основной опасностью”.

Развернулось наступление на местный национализм. Подвергнуты были жесткой критике и “национал-уклонисты”, искавшие прежде защиты у вождя. Но для укрепления своей власти в Кремле И.В. Сталин вынужден был заигрывать с национальной бюрократией. Он объявил о начале реализации курса на так называемую коренизацию кадров в национальных республиках. Она была предложена в 1921 г. и предусматривала постепенный переход к формированию аппаратов управления в национальных республиках “по преимуществу из людей местных, знающих язык, быт, нравы и обычаи соответствующих народов” [11].

Поддержка национальной партийной элиты была отнюдь не лишней для И.В. Сталина, направившего тем временем основные усилия на замену власти номенклатурной олигархии своей единоличной диктатурой. Система правления, созвучная традиционной для России автократии, была в интересах широких слоев советской бюрократии. Требовалась и новая национально-государственная идея. И такая доктрина, основанная на теории построения социализма в одной стране, с конца 1920-х г. была взята властью на вооружение. Понимая, что добиться единомыслия будет непросто, И.В. Сталин проводил идеологическую перестройку постепенно.

§ 2. Разрыв с патриотизмом

Приход большевиков к власти в России в 1917 г. означал помимо всего прочего, что они получили возможность направлять в соответствии со своими политическими программами процессы сближения и слияния наций в стране и мире, поскольку Октябрьская революция в их представлениях была началом новой мировой эпохи. Курс на мировую революцию предполагал разрыв с идеями патриотизма и начало строительства единой мировой социалистической республики. Эти идеи были присущи значительной части российских интеллигентов, оппозиционных дореволюционному политическому режиму. Среди первых приверженцев таких идей были представители российской социалистической интеллигенции [1].

В.И.Ленин и большевики считали себя не космополитами, а интернационалистами, которым полагалось не отрицать национальности как таковые и даже за малейшей национальностью признавать право на свободное самостоятельное существование. Тем не менее, и в интернационалистском учении утверждалось, что “пролетарская партия стремится к сближению и дальнейшему слиянию наций” [2], что никакого противоречия между пропагандой свободы отделения наций и пропагандой их слияния “нет и быть не может” [3].

В сознании многих большевиков быть интернационалистом означало отрешение от национальности как таковой. Например, Л.Д. Троцкий, поясняя свою позицию в национальном вопросе, писал: “Национальный момент … не играл в моей личной жизни почти никакой роли … Марксистское воспитание углубило эти настроения, превратив их в активный интернационализм” [4]. Отвечая на вопрос, кем он себя считает - евреем или русским, Л.Д. Троцкий говорил: “Ни тем, ни другим. Я социал-демократ, интернационалист” [5]. Л.М. Каганович подчеркивал, что евреем был только по рождению, но “никогда не руководствовался в своей работе национальными мотивами” [6].

Л.З. Мехлис тоже утверждал: “Я не еврей, я коммунист” [7]. По свидетельству коллег, известный историк А.Я. Аврех гордился тем, что был “ни евреем, ни русским, а только марксистом-интернационалистом” [8]. Считается, что отношение к России, к русской нации, продемонстрированное лидерами большевиков и ультра интернационалистами в послереволюционные годы, было следствием не их этнического происхождения, а “интернационально-космополитического мировоззрения” [9].

В этом отношении уместно сделать пояснение о характере связи, существующей между понятиями “интернационализм” и “космополитизм”. Различий между ними не существует: они преследуют одну и ту же цель слияние наций. Возможно, этим можно объяснить позицию свидетеля “последнего сталинского злодеяния” Я.Л. Рапопорта. Осмысливая в течение многих лет “дело врачей” 1953 г. и предшествующую ему “борьбу с космополитизмом”, ученый патологоанатом полагает: “Борьба с космополитизмом не имела ничего общего с теоретической принципиальной дифференциацией двух понятий: космополитизм и интернационализм. Когда-то в трудах теоретиков марксизма они мирно уживались…” [10].

Космополиты и интернационалисты на практике оказывались враждебны национальной идее. Например, когда сионисты, ратовавшие за создание условий “возрождения и расцвета” еврейской нации, обратились в апреле 1920 г. за поддержкой к В.И. Ленину, они встретили полное непонимание последнего. Вождь пролетарской революции заявил М. Горькому, выступавшему ходатаем, что к сионизму относится крайне отрицательно. В.И. Ленин сослался на то, что национальные движения реакционные. Сионисты же мечтают прибавить еще одно национальное государство к уже существующим [11].

Формулируя тезисы ко II конгрессу Коминтерна (июнь 1920 г.), В.И. Ленин призывал к борьбе с “национальными предрассудками”, которая “тем более выдвигается на первый план, чем злободневнее становится задача превращения диктатуры пролетариата из национальной (т.е. существующей в одной стране и неспособной определять всемирную политику) в интернациональную (т.е. диктатуру пролетариата, по крайней мере, нескольких передовых стран, способную иметь решающее влияние на всю мировую политику)” [12]. Соответственно определялся и пролетарский интернационализм.

Трактовка же интернационализма в духе равноправия и дружбы народов, как тогда же отмечал В.И. Ленин, соответствовала мелкобуржуазным представлениям об интернационализме [13]. Его суть в большевистской доктрине выражена в словах: “Не национальная культура…, а интернациональная (международная), сливающая все нации в высшем социалистическом единстве” [14]. Социализм виделся В.И. Ленину обществом, которое гигантски ускоряет сближение и слияние наций [15].

Н.И. Бухарин понимал эту установку так, что русский народ необходимо искусственно поставить в положение более низкое по сравнению с другими народами и этой ценой “купить себе настоящее доверие прежде угнетенных наций” [16]. М.И. Калинин призывал поставить малую национальность в заметно лучшие условия по сравнению с большой [17]. Эти установки как раз и проводились в жизнь до тех пор, пока существовал Союз ССР, они же, по мнению современных специалистов, в определенной степени обусловили его распад.

Примером революционера, понимавшею интернационализм в ультралевом выражении, являлся, как отмечалось, Л.Д. Троцкий [18]. Национальная культура в троцкистской трактовке - синоним культуры буржуазной, которая в переходный период к социализму должна была разделить судьбу этого класса. Возрождение наций при социализме, а тем более изобретенный И.В. Сталиным “расцвет” национальных культур троцкистами воспринимался как самая опасная форма национализма [19].

В.А. Ваганян, широко известный в 20-е годы автор работ по философским проблемам культуры, один из членов учредителей Общества воинствующих материалистов и член его президиума, представлял развертываемую в СССР культурную революцию явлением, “противоположным национальной культуре” [20]. Формирование социалистической общности мыслилось при этом как процесс вытеснения элементов национальной культуры [21] и наращивания элементов культуры интернациональной.

В мировом масштабе, по Л.Д. Троцкому, разрешить национальный вопрос можно, только обеспечив за всеми нациями “возможность ничем не стесненного приобщения к мировой культуре на том языке, который данная нация считает своим родным языком” [22]. Многообразие языков, естественно, выступало в качестве фактора, замедляющего этот процесс. “Уже теперь, - писал по этому поводу В.А. Ваганян, существование множества национальных языков является колоссальным препятствием хозяйственного общения народов” [23].

Видимо, не случайно в возглавляемой Л.Д. Троцким Красной Армии изучение эсперанто до 1923 г. было особым знаком интернационализма [24]. Этот искусственный международный язык мыслился, как могущий в будущем прийти на смену национальным языкам. Во второй половине 20-х гг. XX в. подобная роль в масштабах СССР отводилась русскому языку. Он представлялся языком “всесоюзной коммунистической культуры… Но ко всему этому русский язык есть межнациональный язык … Союза..., это язык … единой союзной экономики” [25].

При образовании СССР в 1922 г. споры шли о начальной форме будущего единства народов мира, которое могло бы стать переходной формой сближения н слияния народов в мировой социалистической общности. В.И. Ленин требовал создания Союза ССР вместо предлагаемой И.В. Сталиным Российской Социалистической Советской Республики не столько из-за опасений усиления централизма н русификаторства, сколько предвидя возможность присоединения н других стран по мере успехов революции на Востоке и Западе [26].

Во взглядах на форму государственного единства В.И. Ленин в сентябре-декабре 1922 г. перешел на позицию, близкую к той, которую И.В. Сталин занимал в июне 1920 г. В.И. Ленин перед II конгрессом Коминтерна прислал “Первоначальный набросок тезисов по национальному и колониальному вопросам” целому ряду своих соратников, в том числе и И.В. Сталину, находившемуся в то время на фронте на юге страны, и просил их сделать свои замечания [27]. И.В. Сталин предложил тогда включить в тезисы положение о конфедерации, как об одной из форм сближения трудящихся разных наций [28].

И.В.Сталин сомневался, что при таком подходе народы даже зарубежных стран согласятся сразу пойти на федеративную связь с Советской Россией “типа башкирской или украинской”. Исходя из этих соображений, в ленинские тезисы о переходных формах сближения трудящихся разных наций и было предложено “внести (наряду с федерацией) конфедерацию. Такая постановка … обогатила бы их еще одной переходной формой сближения трудящихся разных наций и облегчила бы национальностям, не входящим ранее в состав России, государственное сближение с Советской Россией” [29].

Вспоминая о этом своем выступлении в защиту конфедерации, Сталин напоминал 25 апреля 1923 г. участникам заседания секции XII съезда по национальному вопросу: тогдашнее предложение Ленина сводилось к тому, что “мы, Коминтерн, будем добиваться федерирования национальностей и государств. Я тогда сказал... не пройдет это. Если Вы думаете, что Германия когда-либо войдет к Вам в федерацию на правах Украины, - ошибаетесь. Если Вы думаете, что даже Польша, которая сложилась в буржуазное государство со всеми атрибутами, войдет в состав Союза на правах Украины - ошибаетесь. Это я говорил тогда. И товарищ Ленин прислал грозное письмо - это шовинизм, национализм, нам надо центральное мировое хозяйство, управляемое из одного органа” [30].

Что же касается конечной формы государственного и национального социалистического единства, то она в первые годы революции никаких разногласий среди большевиков не вызывала. Непреходящей истиной (по “Азбуке коммунизма” Н.И. Бухарина и Е.А. Преображенского) считалось, что со временем, когда Всемирный федеративный союз “окажется недостаточным для создания общего мирового хозяйства …, будет создана единая мировая социалистическая республика” [31].

Троцкистские представления о путях утверждения социализма на планете Земля в наибольшей степени соответствовали ультрареволюционной ментальности первых лет советской власти и всех 1920-х гг. отечественной истории. Л.Д. Троцкий в этом вопросе нисколько не противоречил В.И. Ленину, ключевая мысль теоретического наследия которого может быть выражена положением: “Дело всемирной пролетарской революции (есть) дело создания всемирной Советской республики” [32]. Л.Д. Троцкий нисколько не противоречил и Конституции СССР 1924 г., объявлявшей образованное в конце 1922 г. интернациональное государство открытым “всем социалистическим советским республикам, как существующим, так и имеющим возникнуть в будущем” [33].

Л.Д. Троцкий стоял на известной точке зрения Розы Люксембург: “при капитализме национальное самоопределение невозможно, а при социализме оно излишне” [34]. Будучи, по его же наблюдениям, русифицированными инородцами, они свой абстрактный интернационализм противопоставляли реальным потребностям развития угнетенных национальностей [35]. Л.Д. Троцкий полагает, что тем самым они объективно возрождали старую традицию русификаторства и великодержавности, с чем трудно согласиться. Абстрактный интернационализм никак не мог соответствовать реальным потребностям также и русского народа. В Наркомнаце не случайно не видели никакой необходимости в русском комиссариате, в то время, как другие народы таковые имели.

Стремление с помощью Наркомнаца решать национальные проблемы в стране без представительства и учета интересов русского народа находило свое выражение не только в отсутствии специального отдела, но и в том, что само участие русских в работе комиссариата считалось вовсе не обязательным, если не скатать вредным [36]. Почти все 20-е гг. XX в. прошли в ожидании мировой революции и готовности к ней. Первое поколение советских людей воспитывалось не для защиты родины, а для всемирных идеалов. В.И. Ленин говорил на IX партконференции (сентябрь 1920 г.) о необходимости красной интервенции на Запад, в этом же духе был составлен приказ М.Н. Тухачевского о походе на Варшаву, Л.Д. Троцкий намечал вторжение в Индию. М.В. Фрунзе писал: “Мы - партия класса, идущего па завоевание мира” [37].

Г.Е. Зиновьев в своем вступительном слове на V конгрессе Коминтерна 17 июня 1924 г. с сожалением отмечал, что произошла ошибка “в оценке темпа” мировой революции, “и там, где надо было считать годами, мы иногда считали месяцами”. Ошибка в сроках (более чем на порядок) объясняла, почему “нам предстоит еще завоевать пять шестых земной суши, чтобы во всем мире был Союз Советских Социалистических республик” [38]. Тем не менее, через три года пришлось признать неточным и темп, “рассчитанный” Г.Е.Зиновьевым.

В 1927 г. в призывах к годовщине революции под 13-м номером значилось: “Да здравствует мировой Октябрь, который превратит весь мир в Международный Союз Советских Социалистических Республик!”. А о сроках говорилось следующее: “Первые десять лет международной пролетарской революции подвели капиталистический мир к могиле. Второе десятилетие его похоронит”. М.Н. Покровский, возглавлявший в начале 20-х гг. XX в. историческую школу, перешедшую на позиции большевистской доктрины, отмечал, что “в переходный период к социализму пролетариат обретает свое отечество, бывшие эксплуататорские классы его утрачивают” [39].

Однако территориальные границы отечества при этом якобы ничего не значили: “Пролетариат не знает территориальных границ ... он знает социальные границы. Поэтому всякая страна, совершающая социалистическую революцию, входит в СССР”. Так продолжается до тех пор, пока “отечеством трудящихся не станет весь мир” [40]. Исторические традиции советского патриотизма при такой его трактовке велись в подавляющем большинстве случаев не ранее чем с 1917 г. Преемственность в истории, таким образом, разрывалась.

§ 3. Отрицание прошлого

Конференция историков-марксистов “установила” в январе 1929 г. полную неприемлемость термина “русская история”, из-за того, что этот старый, унаследованный от царской России термин был будто бы насыщен великодержавным шовинизмом, прикрывал и оправдывал политику колониального угнетения и насилия. По М.Н. Покровскому, “термин русская история”. Устанавливалось далее, что, начиная с XVI в., царская Россия “все более и более превращается в тюрьму народов”, освобождение из которого свершилось в 1917 г. [1].

Термин “великорусская народность” академик Покровский в своих работах заключал в кавычки, подчеркивая тем самым, что народности как таковой давно уже не было [2]. В данном случае это была попытка перевода термина на язык без национального будущего. Оказывалось, что никакого нашествия даже Наполеона на Россию не было, а “войну затеяли русские помещики”. Поражение французской армии объявлялось случайностью [3]. Крымская республика - “должное возмещение за все обиды, за долгую насильническую н колонизаторскую политику царского режима” [4].

Страстным обличителем старой России до конца своих дней оставался Н.И. Бухарин. Царствовали в России, в его изображении, не иначе как “дикие помещики, идеологи крепостного права, бездарные генералы, сиятельные бюрократы, вороватые банкиры и биржевики, пронырливые заводчики н фабриканты, хитрые н ленивые купцы, … патриархи и архиепископы черносотенного духовенства”. Правила “династия Романовых с ее убогим главой, великими князьями-казнокрадами, гадальщиками, Распутиными, … иконами, крестиками, сенатами, синодами, земскими начальниками, городовыми и палачами” [5].

Народы, присоединенные к России, делились Бухариным па два разряда - на народы, вроде грузинского, “со старинными культурными традициями, которые не сумел разрушить царизм”, и народа, вроде азиатских, что “были отброшены царизмом на сотни лет назад” [6]. Традицией, единственно достойной, могла быть лишь “традиция ненависти к царскому отечеству” [7]. Выступая на XVII съезде партии, Н.И. Бухарин говорил: “Не так давно наша страна … страной азиатских рабских темпов…” [8].