История становления южнобалтийских славянских княжеств

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

В начале марта 2008 года на пресс-конференции, состоявшейся в Берлине, председатель Объединения лужицких сорбов «Домовина» Ян Нук заявил об угрозе потери славянским меньшинством Германии национальной культуры, идентичности и языка. В этой связи «Домовина» в феврале того же года подготовила «Меморандум к вопросу о дальнейшем существовании лужицкого народа в Федеративной Республике Германия», в котором, в частности, отмечалась озабоченность тем, что ФРГ, поддерживающая все европейские стандарты по правам национальных меньшинств, видит себя неспособной финансировать культурные, образовательные и научные учреждения лужицкого народа.

Между тем, Министерство культуры земли Саксония запретило преподавание на лужицком языке в ряде школ на территории Лужицы, а затем и вовсе закрыло их, ссылаясь на недостаток средств и сокращение численности учащихся. Параллельно с этим происходит снос лужицких поселений, на месте которых германские промышленники производят добычу бурого угля открытым способом. Таким образом, многовековой процесс насильственной ассимиляции славянских народов, проживавших на территории Германии, неразрывно связанный с экономическими интересами немецкого правящего класса, вступил в стадию своего завершения.

Лужицким сорбам, практически онемеченным к середине XIX в., всё же удалось до наших дней сохранить самоназвание, остатки языка и культуры, чего нельзя сказать об их сородичах - полабских и рюгенских славянах. Эти племена, составлявшие в VIII-X вв. мощные в военно - экономическом отношении раннегосударственные объединения, стали жертвой немецкого «Drang nach Osten», были порабощены и стремительно онемечены. Особенности их материальной культуры в определенной мере выявляют данные археологии, но исследования в областях балтийско-славянской антропологии, этнографии и лингвистики были бы существенно затруднены при отсутствии лужицкого «этнографического заповедника». Исчезновение с исторической арены полабских и южнобалтийских вендов, во многом обусловленное вовлечением славянского Поморья в сферу экономических интересов немецких феодалов, и угасание реликтов славянства в современной Германии представляют собой явления одного порядка.

В ряду вопросов, связанных с генезисом средневековой вендской цивилизации Южной Балтики, одним из актуальнейших является выяснение условий, способствовавших стремительному расцвету славянского Поморья в VIII-X вв. Кроме того, требует освещения комплекс причин социально-экономического характера, обусловивших вооруженную экспансию в Южно-Балтийский регион западноевропейских государств.

Тема становления южнобалтийских славянских княжеств и их борьбы с иноземными завоевателями разрабатывалась в исторической науке достаточно плодотворно. В отечественной историографии обращение к теме носило до середины XVIII в. эпизодический характер: сведения о контактах и конфликтах балтийских славян с соседними народами входили в контекст работ по русской истории В.Н. Татищева, А.И. Манкиева, Г.З. Байера. Первый краткий очерк по истории вендов дал в своей «Древней Российской истории» (1754-1758 гг.) М.В. Ломоносов, отметив их частые кровопролитные столкновения с датчанами и развитое торговое дело, тесно связанное с морским разбоем. Следует отметить, что эти сведения учёный почерпнул в средневековых западноевропейских источниках, в частности, в «Славянской хронике» Гельмольда (XII в.).

С середины 30_х годов XIX в., на волне интереса к древностям, по терминологии того времени, «германских славян», вызванного историко-этнографическими и лингвистическими изысканиями ряда выдающихся западноевропейских славистов, тема южнобалтийских славян прочно закрепляется в историографии. В 1845 г. Т.Н. Грановский, в работе «Йомсбург и Винета», опираясь на археологический материал, показал существенную роль поморских славянских городов в торговле по Балтийско-Волжско-Каспийской магистрали.

Исследования в области вендской истории, в силу её тесной связи с варяго-русским вопросом, зачастую излишне политизировались. Господствовавшее в середине XIX в. в русском образованном обществе, по выражению К.Н. Бестужева-Рюмина, «крайнее западничество» создавало не самую благоприятную обстановку для изучения истории вендов. В этих условиях А.Ф. Гильфердинг создал капитальный труд «История балтийских славян» (1854-1861 гг.), добросовестно проделав, по оценке специалистов, обширную работу по сбору нарративного и этнографического материала по данному вопросу. С точки зрения современной исторической науки выводы А.Ф. Гильфердинга о том, что главной причиной немецких захватов на востоке была идея Римской империи («Pax Romana») представляются малоубедительными . Это, разумеется, не умаляет значения средневековой идеи немецкого имперского универсализма, берущей начало ещё во Франкской монархии Карла Великого, в деле «натиска на восток».

В 1871 г. вышла в свет работа А.И. Павинского «Полабские славяне», в которой автор, в целом поддерживая и углубляя выводы А.Ф. Гильфердинга, заостряет внимание на деятельности Саксонской королевской династии Людольфингов (с X в.), представители которой придали германской экспансии в славянские земли характер округления своих родовых владении на восточной окраине Саксонии.

Экономические мотивы захватнической деятельности Германии ставят во главу угла А.А. Котляревский и И.И. Первольф, причём первый бездоказательно связывает успехи экспансии с якобы военной неопытностью славян. И.И. Первольф же, в своём труде «Германизация балтийских славян» (1876 г.), в качестве решающего фактора, обеспечившего победу немецких завоевателей, справедливо называет сосредоточение их материальных ресурсов в одних руках - руках сильной королевской власти, которого у балтийских славян так и не произошло.

Наименее убедительные обоснования причин экспансии германцев в славянское Поморье выдвигает в своей работе А.С. Будилович, объясняя, в духе Монтескье и Бокля, стремление саксов к завоеванию вендских земель и успехи экспансии суровым климатом Саксонии, сформировавшим, якобы, особый дух немецкой решительности.

Первое десятилетие ХХ в., омрачённое поражением России в войне с Японией, объективно не располагало к изучению трагической судьбы балтийских славян, каковой в отечественной историографии того периода посвящен лишь краткий очерк Д.Н. Вергуна «Немецкий «Drang nach Osten» в цифрах и фактах» (1905 г.), отпечатанный, что любопытно, в Вене. Автор работы, не подвергая сомнению выводы своих учёных предшественников касательно причин экспансии, тайну «немецких успехов» объясняет «змеиной хитростью» завоевателей.

В советской историографии первым трудом, затронувшим тему балтийских славян вообще, является «История западных славян» М.К. Любавского. Эта работа, вызванная к жизни потрясениями Первой Мировой войны и обострённым вниманием автора к судьбам славянских народов Германской и Австро-Венгерской империй, не носит сугубо исследовательского характера и представляет собой пособие для высшей школы и книгой для широкого круга читателей. Помимо пересказа взглядов А.Ф. Гильфердинга и А.И. Павинского на балтийско-славянскую проблему, автор преследует цель объяснить факт славянских людских потерь, опосредованных соседством с германским миром. Однако размышления исследователя над этим вопросом приводят его к парадоксальным выводам: натиск немцев на восток со времён Генриха I Птицелова (Х в.), по мнению А.И. Павинского, был долговременным превентивным ударом по беспокойным славянам. Научная несостоятельность подобного вывода очевидна.

Великая Отечественная война вновь пробудила в исторической науке внимание к истории балтийских славян. Советское ученое сообщество отметилось в деле борьбы с фашизмом рядом работ, посвящённых борьбе вендов с германской агрессией. В 1943 г. медиевист Н.П. Грацианский, в работе «Борьба славян и народов Прибалтики с немецкой агрессией в средние века», сравнивая методы проведения славянской политики империей Карла Великого и позднейшим Немецким государством, подчеркнул, что последнему была свойственна «кровавая жестокость» относительно покоряемых славян.

Обзорные статьи, посвящённые немецкому «Drang nach Osten», принадлежат перу А.Н. Державина и А.И. Молока, причём последний констатировал отсутствие в отечественной историографии работ, которые давали бы систематический обзор методов войны немецких завоевателей.

Послевоенные годы отмечены возросшим интересом славистов и медиевистов к проблемам социально-экономического, политического и этнического развития балтийских славян в период перехода от доклассового к классовому обществу. Традиционно пристальное внимание историков-марксистов к вопросам хозяйственного устройства славянского общества отражено в работе С.Г. Григорьева «Полабские славяне и их борьба против немецкой агрессии в IX-XI вв.». Кроме этого, автор опровергает выводы немецкой буржуазной историографии о перманентной вражде славян и германцев, отмечая, что до конца VIII в. в Полабье сохранялась мирная обстановка. Далее С.Г. Григорьев справедливо называет основными причинами экспансии саксов на восток определённые экономические и политические сдвиги в их обществе.

З.М. Черниловский, в работе, рассматривающей аспекты становления у балтийских славян раннефеодальных государств, отмечает заинтересованность завоевателей в овладении месторождениями природных богатств славянского Поморья. Кроме того, работа этого учёного ценна скрупулёзным исследованием общественной структуры славянских племенных объединений

Г.Э. Санчук, в статье «Полабские славяне и Германия в 20-30_е годы Х в.», увидевшей свет в 1978 г., пристальное внимание уделяет военно-стратегическим мероприятиям немецкого короля Генриха Птицелова (строительство пограничных с полабами укреплений, размещение в завоёванных областях военных поселенцев и т.п.), укрепившим позиции саксов на захваченных землях.

Автор работы, посвящённой общественно-политическому строю ободритов А.Н. Саливон, на основе комплексного анализа источников, опровергает мнение немецкой буржуазной историографии, отрицавшей самостоятельность и самобытность экономического развития балтийских славян.

В конце ХХ в. медиевист В.К. Ронин, отстаивая и развивая утверждения Н.П. Грацианского о мирном характере славянской политики Карла Великого, в ряде статей подчеркивает, что военно-дипломатическая деятельность франков на славянском востоке имела целью не покорение вендов, а удерживание их от нападений на недавно завоёванную Карлом Саксонию.

Не менее интенсивно тема южнобалтийских славян разрабатывалась в послевоенные годы в науке стран социалистического лагеря, прежде всего в Польше, ГДР и Чехословакии. Выводы учёных этих стран в целом перекликаются с мнением советских историков, что объясняется единой методологией исследований. Однако зарубежные специалисты изначально находились в более выгодном положении: в их руках сосредоточивался колоссальный археологический комплекс и материалы западноевропейских архивов.

Чехословацкий историк З.Н. Неедлы, размышляя на страницах своей статьи «Дранг нах Остен» о причинах немецкой экспансии в славянские земли, приходит к выводу, что основной из них стало укрепление итальянских государств, вынудившее саксов обратить свою алчность на восток. Польские исследователи Г. Лябуда и Я. Домбровский определяют германскую экспансию как явление, носившее четыре основные формы: экономическую, демографическую, политическую и идеологическую, обращая особое внимание на стремление немцев использовать в деле подчинения славянских земель доктрину имперского универсализма.

В 1963 г. увидела свет работа польского историка К. Слаского, посвящённая славяно-скандинавским экономическим отношениям в VI-XI вв. На основании данных археологии учёный отметил отсутствие у скандинавов в рассматриваемый период стремления к земельным приобретениям на славянском берегу Балтики; их, по мнению исследователя, больше интересовал захват контроля над морскими торговыми коммуникациями.

Широкую известность в нашей стране получили переведённые на русский язык работы восточногерманского историка-слависта, археолога Й. Херрмана. На основании археологических изысканий исследователь заключает, что с конца VIII в. вендские земли включаются в сферу интересов Франкской империи и датских конунгов в связи с их исключительной важностью с точки зрения международной торговли. Причиной тому, по мнению Й. Херрмана, стал беспрецедентный рост экономики славянского Поморья, привлёкший внимание соседних государств.

Далеко не полный перечень работ, посвящённых становлению у балтийских славян государственности и германской экспансии в их земли, позволяет заключить, что отечественными и зарубежными учёными была проделана основательная работа по определению движущих сил этих явлений. Однако следует заметить, что в отечественной историографии до сих пор отсутствуют комплексные исследования, которые бы чётко продемонстрировали прямую зависимость генезиса экспансии и её динамики от существовавших в регионе экономических условий.

Целью настоящей работы является попытка выяснить условия, способствовавшие стремительному расцвету славянского Поморья в VIII-X вв. и осветить комплекс экономических причин, послуживших развязыванию вооружённой экспансии германских феодалов в земли вендов. В связи с этим предполагается выполнить следующие задачи:

1) Осветить основные этапы исторического развития славянских племён Южной Балтики, охарактеризовать их общественно-политическое устройство и религиозные воззрения;

2) Рассмотреть факторы, способствовавшие экономическому подъёму в славянском Поморье и возрастанию его международного значения;

3) Обозначить экономические интересы западноевропейских государств в Южно-Балтийском регионе в VIII-X вв., обусловившие их натиск в земли вендов.

Таким образом, в качестве объекта настоящей работы выступают славянские раннегосударственные объединения, занимавшие к концу VIII в. территории региона от Средней и Нижней Эльбы (Лабы) на западе до Нижнего Повисленья на востоке.

Предметом исследования служит комплекс исторически сложившихся условий, определивших экономический расцвет славянского Поморья и экспансию сюда германских государств.

Методологической основой работы послужила материалистическая концепция К. Маркса о закономерностях исторического процесса, а также теоретические разработки представителей историко-экономического направления исторической науки, в частности, Р. Джонса, о влиянии экономических изменений на ход исторического процесса.

Проблема генезиса вооружённой экспансии германских государств в славянское Поморье изначально входила в круг вопросов, касающихся международных отношений в Южно-Балтийском регионе в VIII-X вв. Суть её состоит в том, что роль ведущих предпосылок экспансии отводилась исследователями различным факторам (или их совокупностям), что само по себе в исторической науке не ново. Принадлежность историков к той или иной научной школе, их приверженность той или другой методологии исторического исследования, объективно определяли особенности взгляда учёных на проблему и пути её разрешения.

Отсутствие в зарубежной и отечественной научной литературе фундаментальных работ, посвящённых причинам иноземной экспансии в славянское Поморье, позволяет предположить, что вопрос этот для профессиональных историков носит, по-видимому, второстепенный характер. Почти 250_летняя историография темы противостояния в Южно-Балтийском регионе насыщена, в первую очередь, исследованиями в областях этногенеза, права, хозяйства, общественно-политических отношений и межэтнических связей его фигурантов. Именно на материал этих исследований приходится опираться в деле определения предпосылок и движущих сил начавшегося в конце VIII, и приобретшего методический характер в Х в., наступления германских государств в славянскую Балтику. Это связано в немалой степени с тем, что материал средневековых источников по данному вопросу весьма разнороден (от маловразумительных упоминаний анналов и хроник, до довольно подробных описаний контактов и конфликтов славян с их соседями), и, как справедливо заметил восточногерманский историк Э. Доннерт, «различен по своей исторической ценности».

Домарксистская историография проблемы генезиса вооружённой экспансии германских феодалов в земли балтийских славян свидетельствует о том, что, несмотря на возрастание с середины XIX столетия в среде русской интеллигенции популярности идей материалистически понимаемого позитивизма, существенное влияние на умы историков-славистов оказывала идеалистская концепция причин натиска западноевропейских королевств в Южную Балтику. Мысль об определяющем воздействии средневековой идеи «Pax Romana» на внешнюю политику сначала Франкской империи Карла Великого, а затем и Тевтонского государства, поочерёдно высказывалась А.Ф. Гильфердингом, А.И. Павинским, М.К. Любавским, причём первый явно соотносил своё мнение с концепцией средневекового хрониста Видукинда Корвейского, которой тот оправдывал агрессивную политику саксонских королей. Мотивы же агрессивной деятельности в Южной Балтике датских конунгов трактуются в дореволюционной отечественной историографии в духе романтизации «эпохи викингов». Грабительские рейды скандинавов по славянскому берегу Балтийского моря объявляются следствием их жажды к воинственным подвигам. Подобные взгляды имеют место в зарубежной научной литературе и по сей день.

Пришедшая в отечественной (и не только) исторической науке на смену позитивизму марксистская материалистическая концепция стала методологическим прорывом в деле изучения проблем германской экспансии в Южно-Балтийский регион. Исследования в области романо-германского синтеза, вызвавшего возникновение в Западной Европе феодального уклада, работы, рассматривающие становление классовых обществ в странах региона, заострили внимание учёных на вопросах складывания во Франкском государстве в VIII-IX вв. крупной феодальной собственности. Диалектический постулат о том, что среди разнообразных и многочисленных условий возникновения того или иного явления не все имеют равное значение и играют одинаковую роль в его возникновении, ориентировал историков на поиск первичных факторов, определяющих ход исторического процесса. Роль одного из них справедливо была отведена экономике.

В зарубежной науке основные положения историко-экономического понимания движущих сил истории были сформулированы ещё Р. Джонсом (1790-1853 гг.), отстаивавшим идею о важнейшей роли в ней экономического фактора. Следует отметить, что Р. Джонс под экономикой понимал, прежде всего, систему социально-экономических отношений и, в отличие от позднейших экономических детерминистов, не абсолютизировал её воздействия на ход исторического процесса.

Работы, посвящённые историками-марксистами проблемам немецкой экспансии в Южную Балтику, со всей очевидностью демонстрируют факт признания ими существенного влияния экономического фактора на её генезис. Ухудшение взаимоотношений славян и саксов связывается учёными с определёнными экономическими сдвигами во внутренней жизни этих народов, развёртывание агрессии - со стремлением немецких феодалов к обогащению.

Если принять в качестве важного условия научного постижения истории решение вопроса о влиянии экономики на её ход, о взаимодействии экономического фактора с проявлениями исторического процесса - явлениями, событиями и фактами, то можно считать изучение экономических условий, существовавших в Южно-Балтийском регионе в VIII-X вв., способным пролить свет на причины стремления сюда завоевателей.

Для выполнения задач исследования привлечено необходимое количество историографического материала, данные археологии, палеоклиматологии, комплекс опубликованных источников, состоящий из нарративных памятников различного времени (античных и средневековых), принадлежащих к различным жанрам и видам - исторических сочинений, географических описаний, юридических документов, а также записанных в разное время произведений устного народного творчества. Источниковая база представляется достаточной для выполнения поставленных задач.

Помимо введения, работа состоит из 2_х глав и заключения.

В первой главе - «Южно-Балтийский регион с древнейших времён до середины VIII столетия» - освещаются основные этапы этно - и культурогенеза балтийских славян в догосударственный период их истории (§ 1.1); производится обзор славянских племён, обитавших в регионе в раннее средневековье, отмечаются их характерные черты (§ 1.2); рассматриваются особенности религиозных воззрений балтийских славян (§ 1.3).

Во второй главе исследования - «Славянское Поморье в период экономического подъёма. Начало борьбы с иноземной экспансией» - оценивается международная обстановка, сложившаяся в Южно-Балтийском регионе к концу VIII в. (§ 2.1); рассматриваются условия, способствовавшие стремительному расцвету славянского Поморья в VIII-X вв. и возрастанию его международного значения (§ 2.2); очерчиваются экономические интересы западноевропейских государств в Южной Балтике, стимулировавшие их агрессию в славянские земли (§ 2.3).

В заключении содержатся общие выводы о результатах проделанной работы.

1. Южно-Балтийский регион с древнейших времён до середины VIII столетия

1.1 Основные этапы этно - и культурогенеза балтийских славян в догосударственный период их истории

экономический славянский политический княжество

Для обозначения славянских племён, проживавших в эпоху раннего средневековья в Южно-Балтийском регионе, в исторической науке приняты несколько наименований. В зависимости от областей расселения, этих славян именуют полабскими или прибалтийскими, поморскими, либо южнобалтийскими. Для обозначения обитавших в Южной Балтике славян в широком смысле, используется термин «балтийские славяне», либо германоязычное наименование этих племён - венды.

Со второй половины II тысячелетия до н.э. часть территорий Южно-Балтийского региона входила в область распространения лужицкой археологической культуры (XIII-VIII вв. до н.э.), памятники которой простираются от среднего течения Эльбы на западе до Нижнего Повисленья на востоке, а на севере достигают Одерского лимана. Эту культуру часть исследователей признаёт за прото -, или праславянскую, включавшую в себя какую-то часть иллирийских и кельтских племён и получившую у античных авторов наименование «венеды». Полиэтничная лужицкая культура, представленная многочисленными и многообразными вариантами, в конце своего существования стала основой для возникновения культур раннего железного века и формирования различных исторических народов Европы.

Земледельческо-скотоводческие племена лужицкой культуры обитали в крупных родовых посёлках, разделяемых исследователями по размеру, характеру локализации и наличию укреплений на три типа. Наименьшими размерами отличались неукреплённые поселения в низинах и долинах рек, средними - укреплённые посёлки на вершинах конечных морен. Наиболее крупными являются исследованные археологами городища на вершинах гор, для укрепления которых использовались разного рода конструкции из камня, дерева и земли. Посёлки лужицкой культуры состояли из так называемых «столбовых домов», стены которых представляли собой вертикальные столбы, забранные досками или плетнём, обмазанным глиной. Единообразная планировка просторных жилых помещений свидетельствует о том, что каждое из них было рассчитано на отдельную большую семью.

Главным видом деятельности племён лужицкой культуры было, по мнению специалистов, земледелие, так как в захоронениях «лужичан» присутствует большое количество бронзовых серпов, зернотёрок и остатков зёрен различных злаков. Могильники, расположенные поблизости от поселений, представляют собой обширные кладбища, лишённые курганных насыпей - по этой причине в науке существует другое название лужицкой культуры - культурно-историческая общность полей погребений (полей погребальных урн). Тысячи расположенных рядами могил, в которых отсутствуют признаки имущественной дифференциации, содержат трупосожжения с помещением праха покойного в урну, накрытую камнем или глиняным черепком, разнообразные украшения, предметы домашнего обихода и сосуды для еды и напитков. Нередко встречаются археологам и трупоположения, также обставленные сосудами. Обильно присутствующая в захоронениях керамика свидетельствует о значительном развитии у племён лужицкой культуры гончарного дела: лепная посуда разнообразных форм отличается тонкими стенками и блестящей, чёрной или коричневой, лощёной поверхностью, украшенной геометрическим раскрашенным орнаментом. Для погребальных церемоний древние гончары бассейна Нижней Вислы изготавливали своеобразные урны с изображением человеческой головы (лицевые урны). Много позднее, в VIII-XII вв. н.э., вендские ремесленники балтийского побережья также будут славиться своей керамикой.

К концу VII в. до н.э. в низовьях Вислы на базе лужицкой сложилась так называемая «восточнопоморская» археологическая культура, которую часть исследователей связывает с племенами западных балтов. На западе Южно-Балтийского региона с ней соприкасались германские племена (ясторфская культура 600 - 300 гг. до н.э. на Эльбе и в Ютландии).

Важным рубежом в этногенезе праславян в целом, был, по мнению историков, IV в. до н.э., когда на основе различных групп лужицкой культуры сложилась культура подклёшевых погребений (400 - 100 гг. до н.э.), характеризуемая бескурганными погребениями, трупосожжениями и неукреплёнными поселениями. На её базе, с конца II в. до н.э. по IV в. н.э., формируются пшеворская, в междуречье Одры и Вислы, и оксывская в Северо-Западном Поморье, археологические культуры, испытавшие на себе значительное кельтское влияние, прослеживающееся в керамическом производстве, металлургии и кузнечном деле, погребальной обрядности и духовной жизни. Разделить эти культуры на географические области не представляется возможным, так как в их пределах чересполосно жили племена германцев, славян, кельтов и балтов, составлявшие, по мнению учёных, общую «венедскую» культуру.

Первые упоминания античными авторами славян, обитавших в Южно-Балтийском регионе, относятся к началу I тысячелетия н.э. Плиний Старший в своей «Естественной истории» (I в. н.э.) пишет, что северная Европа «населена вплоть до реки Висулы сарматами, венедами, скирами…». Несколько конкретнее местожительство венедов отмечено в сочинении греческого географа Птолемея (II в. н.э.): «Заселяют Сарматию очень многочисленные племена: венеды - по всему Венедскому заливу (Балтийскому морю)». Тацит, в «Германии» (I-II вв. н.э.), отводит венедам довольно большую территорию по среднему и нижнему течению Вислы, подчёркивая схожесть их образа жизни с германским, «потому что они сооружают себе дома, носят щиты, и передвигаются пешими, и притом с большой быстротой». Сведения Плиния, по мнению специалистов, относятся к племенам пшеворской культуры, а Тацита - отчасти и к другим культурно-историческим общностям.

На римской географической карте III в. н.э., известной в исторической литературе как «Певтингеровы таблицы», венеды-сарматы обозначены южнее Балтийского моря. Это согласуется с данными археологии, указывающими, что северо-западные славянские племена занимали в I-III вв. часть побережья Балтийского моря от о. Рюген до устьев Вислы. Юго-западная граница их расселения совпадала с долиной Эльбы (Лабы), а северо-западная терялась в прусских и мазовецких лесах. В указанный период венеды уже составляли союз родственных племён, оберегавших свои территории и конфликтовавших с проникавшими на восток германцами. О боевых столкновениях, а также о начале разложения у славян родоплеменных отношений, свидетельствует обилие оружия в их захоронениях и размещение богатых погребений отдельно от могил рядовых общинников. В конце II в. венедам пришлось столкнуться с проходившими через их земли племенами готов, дееписатель которых, Иордан, в своей «Гётике» (VI в.) отмечает, что «…к северу, начиная от места рождения реки Вистулы, на безмерных пространствах расположилось многолюдное племя венетов».

Наступившее в конце IV в. резкое похолодание, вызвавшее трансгрессию Балтийского моря, разрастание на севере Европы болот и увеличение влажности почв, спровоцировало отток из Южно-Балтийского региона значительной части германских племён, вовлечённых в процесс Великого переселения народов. Поредевшее германское население было вытеснено на запад славянским колонизационным потоком, шедшим к побережью Балтики, где в VI-VIII вв. на базе пшеворской и оксывской культур формируется суковско-дзедзицкая, носители которой постепенно распространились в области, примыкающие к Балтийскому морю от Нижней Лабы до Вислы. Исследователи отмечают устойчивую самобытность этого раннесредневекового образования, выражавшуюся в характерной технике домостроительства, погребальной обрядности и формах лепной керамики. С этого времени, по мнению учёных, славянские племена Южно-Балтийского региона стали оказывать усиливающееся влияние на исторические процессы Центральной Европы.

1.2 Славянские племена региона в раннее средневековье: характерные черты

Этническая карта региона на рубеже VIII-IX вв. воссоздаётся главным образом на материале франкских источников, в которых с началом первых контактов государства Каролингов со славянами появляются описания граничивших с империей на северо-востоке земель. Позднейшие (IX-XIII вв.) источники немецкого, датского и польского происхождения подтверждают и дополняют информацию франкских анналов. Древнерусские свидетельства о балтийских славянах ограничиваются лишь кратким упоминанием в «Правде Ярослава» (XI в.) колбягов, в которых ещё В.Н. Татищев узнал поморян из области Колобжега, и сообщением «Повести временных лет» (XII в.) о том, что некоторые славянские племена, в процессе расселения, «седоша на Висле и прозвашася Ляхове, а от тех Ляхов прозвашася Поляне, Ляхове друзии Лутичи, ини Мазовшане, ини Поморяне».

К моменту первого упоминания балтийских славян в западноевропейских источниках (VIII в.), на территории Южной Балтики сложились три достоверно известных крупных союза племён, не имевших устойчивых границ: бодричи (ободриты), лютичи (вильцы, или велеты) и поморяне. Южнее лютичей проживало ещё одно крупное объединение полабских славян - сорбы-лужичане, включавшее в себя племена мильчан, гломачей и дечан.

Темпы исторического развития этих племён в основном совпадали: общины обитали в деревнях-улицовках либо окольницах (где дома располагались по кругу), в выселках-весях. Несколько общинных поселений составляли ополье, а ряд ополий - более крупное объединение, опиравшееся на «град» - укреплённое поселение, являвшееся убежищем и административным, а также религиозным центром. Крепости - «грады», располагавшиеся в удобных для обороны местах, по мере складывания феодальных отношений, развития ремесла и торговли, зачастую превращались в замки князей и знати или коммерческие центры. В середине IX в. только у лютичей насчитывалось 100 городищ.

Основная масса общинников, «мужи», «селяне» или «кмети» (встречался и термин «смерд»), имела юридический статус свободных, владевших средствами производства, в том числе землёй. Усилившиеся в процессе разложения первобытно-общинных отношений военные вожди и родовая аристократия балтийских славян ограничивали свои властные притязания в этот период контролем над выполнением общинниками определённых обязанностей в пользу племени: общественных работ по строительству укреплений, охране племенных рубежей. Поддержанию социального престижа верхов служили нерегулярные добровольные подношения членов общины представителям знати и верховному военачальнику-князю.

Характерные черты, присущие каждому из племенных союзов балтийских славян, складывались под влиянием конкретных исторических условий: уровня политического развития племён, форм взаимодействия их с соседними племенами и государствами, размеров военной опасности, наконец, природно-географических особенностей обитания.

Племенное объединение бодричей, в состав которого входили вагры, полабы (собирательное название ряда мелких племен), древане, глиняне, смоляне, рароги-рериги (собственно бодричи) и варны, занимало территории, примыкавшие к балтийскому побережью от Нордальбингии (Нижняя Эльба) до р. Рокитницы (нем. Рекнице) на востоке. В VII-VIII вв. у бодричей на базе племён и их союзов происходило постепенное формирование племенных княжеств, составлявших конфедерацию, верховенство в которой принадлежало князьям рарогов. Этноним «Abodriti», упоминающийся в памятниках каролингского времени, относится к союзу племён в целом, что указывает на несомненное политическое преобладание в нём собственно бодричей. В жизни княжества большая роль принадлежала родоплеменной знати, опиравшейся на племенные обычаи и традиции и существенно ограничивавшей власть князя. В то же время сравнительно невысокой была степень подчинения властям рядового населения.

В силу своего непосредственного соседства с германскими народами, бодричи рано включились в процессы, происходившие в Западной Европе. В конце VIII в. они участвуют в битве при Бравалле (786 г.), совершают разбойничьи набеги на побережье Дании и западный берег Эльбы: «Страна Вагрская, - пишет немецкий хронист Адам Бременский (XI в.), - в старину населена была самыми храбрыми людьми, потому что, стоя впереди всех Славянских народов и гранича с Датчанами и Саксами, вагры всегда первые и направляли военное движение на соседей, и принимали на себя их удары». В конце столетия ободриты начинают испытывать на себе постоянное давление со стороны могучего Франкского государства, тесные связи с которым способствовали усилению социальной элиты бодричей и её отделению, как носителя политических функций, от основной массы свободных общинников. Внешнеполитический фактор и постепенная монополизация правящим слоем ободритов организационно-политических функций внутри племени, благоприятствовали развитию государственности. В результате, несмотря на сепаратизм отдельных княжеств союза и сильные позиции знатных родов, противодействовавших княжескому единовластию, бодричам удалось в Х в. создать сильное государство раннефеодального типа, авторитет которого в Южно-Балтийском регионе стоял достаточно высоко. Так, в 960_х гг. арабский писатель Ибрагим Ибн-Якуб ставил ободритского князя Накона в один ряд с «царями» Болгарии, Чехии и Польши, а датский конунг Харальд Синезубый, в целях создания с бодричами антинемецкого союза, взял в жёны дочь князя Мстивоя (кон. Х в.).

Велетский союз составляли племена, жившие на востоке и к юго-востоку от бодричей до среднего и нижнего течения Одры: хижане, руяне, черезпеняне, доленчане, ратаре, укране, моричане, речане, брижане, стодоряне (гаволяне), глиняне, любушане, шпреяне, плоне и ряд мелких племён. Переживавшие в конце VIII - начале IX века те же общественно-политические процессы, что и ободриты, лютичи активно контактировали с соседними племенами и государствами, причём эти контакты, по мнению некоторых исследователей, восходят к эпохе Великого переселения народов. В саге о Тидреке Бернском (короле вестготов Теодорихе (ок. 471-526 гг.)), послужившей одним из источников «Песни о Нибелунгах», вильцы (вильтины, или вилькины) упоминаются в качестве могучих соперников германских племён. Владевшие опорными пунктами на балтийском побережье (Дымин, Велегощ, Узноим и др.), лютичи ходили в морские набеги вплоть до Англии.

У лютичей, в отличие от ободритов, не сложилось добрососедских отношений с Франкским государством: Карлу Великому и его преемникам приходилось снаряжать в земли велетов регулярные военные экспедиции. Позднее, с Х в., лютичи станут наряду с ободритами яростно сопротивляться экспансии в Южную Балтику немецких феодалов, заслужив своей стойкостью уважительные отзывы германских хронистов: «Хижане и черезпеняне…, доленчане и ратаре…, по причине их храбрости, - пишет Адам Бременский, - называются вильцами или лютичами».

Перманентное состояние войны ускоряло сближение велетских областей, подавление сепаратизма местных княжеских династий, стимулировало образование постоянной и мощной военной организации. Но центральная власть у лютичей, как отмечают исследователи, была самая дробная и слабая из всех вендских племён. Союз вильцев не пошёл дальше неустойчивого объединения, и княжеская власть не получила у них никакого развития, мало того, к Х в. она совершенно исчезает у лютичей, сменённая советом знати. Некоторые исследователи сближают политическое устройство велетов с тем, что бытовало в средневековой Северной Руси: «Новгородская республика в малом виде без князя и посадника, управляемая боярами - вот подобие лютицкого союза», - писал в XIX в. И.А. Лебедев .

Авторитет лютичей в славянской среде подкреплялся тем, что в принадлежавших им землях располагались главные культовые центры вендского Поморья - Радигощ (Ретра) в племенных пределах ратарей и Аркона на о. Рюген (Руян). Обладание славянскими святынями постоянно подогревало межплеменные распри внутри велетского союза: «Ратаре и доленчане, - отмечает немецкий хронист Гельмольд, - желали господствовать вследствие того, что у них имеется древнейший город и знаменитейший храм, в котором выставлен идол Радегаста, и они только себе приписывали право на первенство потому, что все славянские народы часто их посещают ради получения ответов и ежегодных жертвоприношений».

Владевшие арконским святилищем Святовита мореходы-руяне стояли особняком в объединении лютичей. Их общественно-политическая структура была замкнута на религиозном языческом культе, жрецы которого обладали верховной властью над рядовыми общинниками и знатью, несмотря на то, что князья руян были единственными среди вендов, за кем германские народы признавали титул «королей». Западноевропейские источники, называющие жителей Рюгена «ругами» или «рутенами», отмечают их значительное влияние на политическую жизнь славянского Поморья: «Руяне очень храброе славянское племя, без решения которого согласно с законом не предпринимаются никакие общественные постановления. Их боятся, поскольку они находятся в тесных сношениях с богами». Военно-морская мощь позволяла рюгенским славянам иметь значительный вес и на международной арене - для западной части Балтийского моря у немцев существовало наименование Mare Rugianorum, что означало «море руян», а датский конунг Свейн Вилобородый (Х в.) пытался задобрить славянского бога Святовита, пожертвовав ему «чашу искуснейшей работы». Морской разбой, тесно связанный с торговлей, был основным видом деятельности руян; сколько-нибудь развитого хозяйства, отдававшего часть продукции на рынок, на Рюгене не сложилось.

Третьим крупным объединением балтийских славян были поморяне, занимавшие побережье Балтийского моря от Одры на западе до нижнего течения Вислы на востоке и включавшие в себя племена кашубов и словинцев. Наряду с общими чертами, присущими славянским племенным союзам Южно-Балтийского региона, Восточное Поморье имело свои специфические особенности, важнейшей из которых было раннее и интенсивное развитие городов. Данные археологии позволяют утверждать, что с VIII в. в землях поморян начинают возникать «протогорода» - крупные укреплённые поселения с густой регулярной застройкой (Колобжег, Волин, Камен, Щетин). Город Волин, например, уже в IX в. занимал площадь в 50 гектаров (для сравнения, шведская Бирка, которую обычно представляют крупнейшим центром балтийского Поморья, в середине этого столетия располагалась на территории в 12 га, а датский Хедебю в пору своего расцвета (Х в.) - занимал 24 гектара площади). Возникновение в Восточном Поморье крупных протогородов позволило исследователям предположить появление здесь к IX в. каких-то политических объединений, обладавших большим числом укреплённых «градов»: только волыняне - волинцы (Velunzani), по свидетельству «Баварского географа» (2_я половина IX в.), владели семьюдесятью городами.

Группировавшиеся вокруг своих родовых или племенных центров объединения поморян отличались чрезвычайной слабостью военного вождя и могуществом родовой знати. В связи с тем, что, по мнению учёных, общество поморян развивалось изначально как союз городских общин, сложившихся на основе международной торговли, ремесла и ростовщичества, значительное влияние на политическую жизнь племени приобрела у них «аристократия богатства». Таким образом, к Х в. в Восточном Поморье сложился союз аристократических республик, относительная прочность которого определялась отношениями торговли, этнической близости и потребностями совместной обороны. Объединение это было, очевидно, весьма значительным, так как оказалось способным вести в Х в. упорную борьбу с Древнепольским государством.

В отличие от полабских славян, поморяне жили в тесной связи с размещавшимися южнее племенами Великой Польши, князья которой, в ходе формирования Древнепольского государства, стали предъявлять свои властные претензии на Поморье. Князю Мешку I (922 - 992 гг.) удалось на короткое время подчинить земли поморян своему контролю, однако уже в начале ХI в., в условиях противостояния с немцами и лютичами, Польша утратила власть над поморскими городами.

1.3 Религиозные воззрения балтийских славян

Формирование крупных славянских племенных союзов неизбежно приводило к возникновению в их границах и общих верований, тем более что в создании объединений, так или иначе, участвовало всё население территорий. Мощное влияние местных культов на жизнь вендов подтверждается свидетельствами средневековых источников о высоком социальном статусе славянских жрецов и колоссальном авторитете племенных религиозных центров. Храм в Ретре, например, по отзыву епископа Мерзебургского Титмара, «пользовался чрезвычайным уважением со стороны всех славян».

Как в любом язычестве, в балтийско-славянском присутствовали божества разного уровня и различных функций: боги и богини местного и общеславянского значения, мелкие божки полей, лесов и вод. «У славян, - сообщает Гельмольд, - имеется много разных видов идолопоклонства. Ибо не все они придерживаются одних и тех же языческих обрядов». Историки считают, что существенные различия в верованиях были следствием разного этнического происхождения различных групп балтийских славян. Так, почитание дубовых рощ у вагров связывается исследователями с влиянием на вендов религиозных традиций германцев и кельтов, хотя почитание дуба было характерно в древности для многих индоевропейских народов.

Культы наиболее значительных вендских богов носили воинственный характер, о чем свидетельствуют сообщения немецких и датских писателей, отмечающих обилие в языческих святилищах славян оружия, доспехов, боевых коней и знамён. Таковыми были культы Сварожича у вильцев, Святовита и Ругевита у руян, наконец, Перуна, почитавшегося настолько широко, что вплоть до ХVIII в. его имя сохранялось у полабов в названии четверга (Перундан). Это неудивительно, если учитывать древность этого божества грозы, молнии и грома, почитавшегося под сходными именами у значительной части индоевропейских племён (индийский Парджанья, кельтский (Р) еrkunio, балтский Перкунас-Перконс и т.д.).

Ряд мужских и женских божеств славянского Поморья имел подчеркнуто функциональный характер: бог ратарей и бодричей Радегаст покровительствовал торговле, гаволянский Яровит, которого символизировал блестящий золотой щит, даровал жизненную силу. Заботу о плодородии венды возлагали и на женские божества, среди которых наиболее известны исследователям полабская Жива, культ которой восходит к индоевропейской архаике и Подага, особо почитавшаяся в Вагрии.

Языческие святилища балтийских славян заметно разнились в зависимости от областей своего расположения. Некоторые культовые места размещались под открытым небом, где вендские боги, по выражению Гельмольда, «населяли леса и рощи», но многие имели храмовые постройки, распространённые преимущественно в землях лютичей и на о. Рюген. Ближайшими аналогами таких храмов являются, по мнению немецкого археолога Й. Херрмана, кельтские святилища Центральной Европы начала I тысячелетия н.э. Датчанин Саксон Грамматик (ХII в.), оставивший описание арконского храма, рассказывает: «Только один вход был во внутренность храма, окружённого двойной оградой. Внешняя ограда состояла из толстой стены с красною кровлею; внутренняя - из четырёх крепких колонн, которые, не соединяясь твердой стеной, увешаны были коврами, достигавшими до земли, и примыкали ко внешней ограде лишь немногими арками и кровлей».

Характерной чертой, присущей изваяниям вендских божеств, была их многоглавость, отражавшая, вероятно, представления об их различных ипостасях. «Многих богов, - пишет Гельмольд, - они (славяне) вырезают с двумя, тремя и больше головами». Подобным образом выглядели скульптурные изображения четырёхголового Святовита и семиликого Ругевита в рюгенских святилищах, а также кумир бога Триглава в поморянском Щетине. На каждом изваянии славянские мастера вырезали имя божества. Подобная традиция является, по мнению специалистов, результатом усвоения славянами кельтского духовного наследия, которое прослеживается также в погребальной обрядности вендов. Различные религиозные представления, находившие отражение в способах погребения умерших, обусловили использование балтийскими славянами как практики трупосожжения, так и обряда трупоположения, причём, в отличие от кремации, широко распространённой у индоевропейцев, ингумацию в Южно-Балтийском регионе применяли в I тысячелетии н.э. в основном языческие кельты и славяне.

Несмотря на обилие богов, наделяемых различным уровнем могущества и «властных полномочий», высшую, космическую власть венды отождествляли, по-видимому, со Сварогом (инд. «сварга» - небо). «Они, - отмечает немецкий хронист, - признают и единого бога, господствующего над другими в небесах, признают, что он, всемогущий, заботится лишь о делах небесных, что другие боги, повинуясь ему, выполняют возложенные на них обязанности». Эти сведения согласуются с данными византийского автора VI в. Прокопия Кесарийского о том, что славяне признают какого-то высшего бога: «Они считают, что только один бог, творец молний, является владыкой над всеми…». Тот же автор в качестве характерной особенности славяно-антского язычества называет отрицание фатума и веру в судьбу-фортуну. У балтийских же славян эти понятия в значительной степени переплетались, что привело к распространению у них практики гаданий: «При помощи священного коня они ищут подтверждения выброшенным жребиям, по которым сперва уже что-нибудь разузнали. И если в том и другом случае окажется одинаковое предзнаменование, замышляемое дело приводится в исполнение, а если нет, то народ с печалью отказывается от задуманного предприятия». Таким образом, как заметил А.Г. Кузьмин, признавая божественное предопределение, венды считали возможным «нейтрализовать» его путём отказа от задуманного.

С началом немецкого завоевания территорий Южной Балтики, сопровождавшегося принудительной христианизацией местного населения, славяне станут яростно сопротивляться деятельности католических миссионеров. Восстания вендов против своих поработителей будут проходить под знамёнами языческих богов и девизом восстановления веры предков. Однако исследователи отмечают, что стойкая неприязнь балтийских славян к христианским институтам распространялась только на латинский клир, несший им иноземный гнёт; достаточно терпимо они относились к представителям ирландской и византийской церквей, именовавшимися в Европе «греками»: «Город Юмна (Волин), - весьма многолюдная гавань варваров и греков (Greci), обитающих вокруг» - сообщает Адам Бременский. И далее: «Равным правом на жительство (в городе) обладают и приезжающие саксы, если только они не выказывают там всенародно христианства».

Стойкая приверженность балтийских славян своим племенным культам, существование которых прекратится лишь с окончательной утратой вендами независимости, надолго останется в памяти европейцев. В XVI в. географ Герард Меркатор, в статье, посвященной о. Рюген, напишет: «На острове том живали люди идолопоклонники, рены (раны) или рутены именуемые, люты, жестоки к бою, против христиан воевали жестоко, за идолов своих стояли. Те рутены от жестокосердия великого едва познали после всех христианскую веру».

2. Славянское Поморье в период экономического подъёма. Начало борьбы с иноземной экспансией

2.1 Международная обстановка в Южно-Балтийском регионе в конце VIII столетия

Вторая половина VIII в. явилась временем событий огромного исторического значения, повлекших за собой ещё более масштабные изменения, как на политической карте Европы, так и в общественном строе и характере деятельности народов, обитавших на северной периферии романского мира.

Для исторических судеб германских и славянских племён, населявших территории Южно-Балтийского региона, решающим стало вовлечение их, вольно или невольно, во-первых, в процесс становления Франкской империи Карла Великого, а во-вторых, в широкомасштабное разбойно-колонизационное движение скандинавов, именуемое в науке «экспансией викингов».

Занявший в 768 г. франкский престол Карл Великий сосредоточил свои усилия на покорении саксов, занимавших все нижнегерманские земли от Рейна до Эльбы. Итогом затянувшейся на 33 года войны стало включение этих территорий в состав Франкского государства, а их обитателей в ряды католического воинства, однако вплоть до начала IX в. Саксония представляла собой арену кровопролитной борьбы завоевателей с непокорным местным населением.

Завоевание Саксонии отодвинуло границы государства Каролингов на северо-востоке вплоть до среднего и нижнего течения Эльбы, где франки вступили в соприкосновение со славянскими племенами; на севере, в области Нордальбингия, империя Карла граничила с территорией, населённой датчанами.