Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Введение

Советское общество на протяжении всего своего существования не было однородным ни в мировоззренческом, ни в политическом смыслах. Наиболее ярко эта неоднородность проявилась после XX съезда, в эпоху хрущевской оттепели. Именно в этот период зародилось правозащитное движение, на многие годы ставшее флагманом инакомыслия в СССР. Просуществовав около двадцати лет, правозащитное движение сумело объединить вокруг себя самые разные протестные движения, существенно различавшиеся по своим целям и приоритетам, а также создать широкую информационную сеть. Деятельность участников правозащитного движения не имела конкретной политической цели, а потому и рассуждать об их деятельности стоит не с точки зрения практических результатов, а с точки зрения влияния на сознание советского общества, а также вклада в традиции российского инакомыслия.

Актуальность темы обусловлена процессами формирования гражданского общества и демократических институтов, а также значимостью вопроса соблюдения прав человека в современной России. Эти факторы подталкивают к необходимости изучения истории правозащитного движения, как опыта взаимодействия общественных структур и государственной власти.

Научная новизна исследования состоит в комплексном анализе проблемы эволюции правозащитного движения, учитывающем как внутренние (взаимоотношения между участниками правозащитного движения), так и внешние факторы (изменение расстановки сил во власти, смена внешнеполитической линии СССР), оказавшие на него влияние.

Целью работы является исследование изменений, которые претерпевало правозащитное движение в СССР в указанный период.

В соответствии с целью определяются следующие задачи:

· Исследовать причины и предпосылки зарождения движения.

· Определить идейные принципы и характер движения.

· Охарактеризовать основные виды деятельности движения.

· Рассмотреть процесс трансформации принципов движения.

· Проследить динамику взаимоотношений правозащитного движения с обществом и государством.

· Объяснить причины поражения правозащитного движения.

Объектом исследования является правозащитное движение в СССР в период 1964-1984 гг.

Предмет исследования - эволюция правозащитного движения, трансформация принципов его деятельности.

Степень изученности темы. Проблема зарождения и развития правозащитного времени до начала 1990-х гг. занимала незначительную роль в отечественной исторической науке. Советская власть считала участников правозащитного движения «антисоветчиками», а потому в рамках историографии советского периода не могло быть серьезных исследований, посвященных инакомыслию в СССР. В период 1960-1980-х. гг. выходили лишь отдельные статьи в официальной прессе, целью которых была дискредитация участников правозащитного движения. Постепенно появляются работы, отражающие официальную точку зрения на правозащитное движение. К таким можно отнести книгу Н.Н. Яковлева «ЦРУ против СССР». В этой книге правозащитник обвиняются в том, что их деятельность финансируется и курируется ЦРУ. Собственно и само существование какого-либо протестного движения в СССР автором отрицалось, речь шла лишь о незначительной группе людей, действовавших вопреки интересам своей страны.

Начиная с конца 1980-х появляются первые научные работы, в которых осуществляется попытка полноценного анализа истории правозащитного движения. Характерной особенностью историографической базы по данной проблеме является то, что первыми ее начали изучать сами участники правозащитного движения. Первым и крайне важным таким исследованием стала работа члена МХГ -- Л.М. Алексеевой «История инакомыслия в СССР», написанная еще в 80-е годы. Стоит отметить, что в данной работе правозащитному движению посвящена отдельная глава, таким образом, «правозащитники» впервые выделяются Алексеевой из общей массы инакомыслящих. Л.М. Алексеева также впервые разделяет историю правозащитного движения на определенные этапы. К этой же группе исследований, основанных на собственном опыте следует отнести работу П. Вайля и А. Гениса «60-е. Мир советского человека». В ней авторы всесторонне рассматривают жизнь советских людей в шестидесятые годы. Характеризуя деятельность правозащитного движения, авторы уделяют особое внимание влиянию его участников на общество. Они подчеркивают, что правозащитникам удалось вернуть буквальное понимание текстов законов, несвойственное советскому человеку, сменить жанровые и стилевые системы в обществе.

Следующую группу исследований представляют работы, которые стали публиковаться с середины 1990-х. гг. и продолжают выходить в настоящее время. Эти исследования, как российских, так и зарубежных историков имеют более взвешенный характер нежели работы предыдущих периодов. Отдельного внимания заслуживает книга А.В. Шубина «Диссиденты, неформалы и свобода в СССР». Правозащитное движение в данной работе рассматривается в контексте всех протестных движений в СССР, существовавших как до, так и после них. Это исследование одно из немногих, в котором приводится комплексный анализ взаимосвязи внешней политики СССР с внутренним положением правозащитного движения в стране. Критически анализируя характер правозащитного движения, Шубин отмечает его замкнутость, давление групповой среды, ограничивавших свободу участников движения. Для данной работы в целом характерно критическое отношение к деятельности правозащитного движения, что отличает ее от большинства других исследований, в основе своей написанных в хвалебном духе. Характерным примером такого исследования является книга Сесиль Вессье, написанная еще в 1999 году и лишь недавно переведенная на русский язык «За вашу и нашу свободу! Диссидентское движение в России». На данный момент это одно из самых полных и всесторонних исследований по проблематике правозащитного движения в СССР. Преимуществом работы является то, что она основывается как на широком круге источником, так и на личных беседах исследователя с большим числом участников правозащитного движения. Также представляет интерес исследование британского историка Ф. Буббайера «Совесть, диссидентство и реформы в Советской России», который смог отразить нравственный характер правозащитного движения, что не всегда удавалось западным авторам, нередко стремящимся увидеть в диссидентах жесткую оппозицию советской власти.

1. Истоки правозащитного движения

1.1 Предпосылки формирования движения в период 1917-1953 гг.

Прежде чем перейти к непосредственному рассмотрению зарождения и развития правозащитного движения стоит обратиться к предшествующей истории Советского государства. Традиционный историографический подход к изучению правозащитного движения или диссидентского движения в целом берет за точку отсчета ранний хрущевский период. Однако в данной работе целесообразным представляется начать рассмотрение проблемы с момента формирования Советской государственности, а также обратить внимание на период, когда страной руководил И.В. Сталин. Необходимость краткого освещения этих периодов продиктована стремлением наиболее полно раскрыть мировоззренческие основы движения. К этому подталкивают нас и воспоминания многих участников правозащитного движения, отмечавших то влияние, которое оказал на них, и как следствие на принципы правозащитного движения, сталинский период и дух подпольной, революционной борьбы господствовавший в СССР. Без рассмотрения некоторых особенностей политического режима в тот период, общественных умонастроений трудно было бы осознать причины появления принципов и методов правозащитного движения.

Проблему предпосылок формирования определенного типа мировоззрения участников правозащитного движения (в период с 1917 по 1953 гг.) можно условно разделить на два компонента. Сущность первого компонента состоит в характере идеологической обстановки, сложившейся в СССР, характерной особенностью которой был культ революционности. Второй компонент проявляется в политической сфере, включающей в себя как политический режим, так и методы применяемые государством. На практике оба этих компонента тесно переплетаются и оказывают взаимное влияние друг на друга: идеологические установки обуславливают политические методы руководства, а те в свою очередь оказывают влияние на общественную атмосферу.

Переходя к характеристике первого компонента, то есть идеологической обстановки, следует обратиться к историческим событиям, повлиявшим на ее формирование. Как известно, Советская Россия обязана своим рождением вооруженному захвату власти большевиками, попросту говоря, Октябрьской революции. Государство, появившееся в ходе революционной борьбы и утверждавшее свое право на существование в ходе продолжительной Гражданской войны получило в идеологическом смысле некую родовую травму. Отныне культ революционной борьбы, стремление добиваться поставленных задач силовым путем, насильственными, а не мирными политическими методами будут сопровождать российское общество на протяжении долгого времени. На поддержание культа революционного насилия и, что немаловажно подпольной борьбы, активно работала идеологическая машина государства. Касаясь темы революционного насилия, нельзя не процитировать лучшего специалиста в этом вопросе российского историка В.П. Булдакова. «Триумфаторская мифология революции была впечатляющей. Лежащий в ее основе героизированный образ (зло -- отмщение) оставался притягательным до тех пор, пока «наследники дела Октября» не созрели для усвоения новой легенды… Бледнеющий призрак революции вновь сгустился, нависнув над историческим телом России чем-то вроде дамоклова меча. Начало революции было отодвинуто едва ли не к восстанию декабристов, ее завершение -- к дате смерти Сталина.

Бациллы бунтарства и революционаризма действительно наполняют всю российскую историю. Но в данном случае был сконструирован поистине инфернальный образ: получалось, что «русская революция продолжалась целое столетие», а ее кульминация пришлась на двадцатипятилетие, предшествующее смерти Ленина».

Революционный характер власти не изменится и к концу 1920-х годов, когда власть большевиков уже не подвергалась каким-либо существенным угрозам, а курс на мировую революцию был заменен стремление построить «социализм в отдельно взятой стране». Шейла Фицпатрик, исследовавшая повседневную жизнь сталинского общества пишет: ««Армия бойцов- революционеров» -- так назвал партию член Политбюро Лазарь Каганович на XVII съезде в 1934 г. Этот образ был по душе коммунистам, многие из которых до сих пор носили оружие, ностальгически вспоминали гражданскую войну и, подобно Сталину, одевались в полувоенный костюм -- френч и сапоги». Лидеры партии по-прежнему оставались революционерами и проводили в жизнь политические преобразование соответственно своему самоощущению. Веря, что эти революционные преобразования в конечном счете совершаются в интересах народа, они стремились насильственно форсировать их даже в тех случаях, когда это явно противоречило интересам не только отдельно взятых личностей, но и целых социальных групп. Их в некоторой степени мессианское сознание не могло вместить даже возможность того, что они делают что-то не для блага народа. Руководствуясь этими же принципами, отнюдь не отрицавшими насильственных методов, а также пользуясь той атмосферой склонности масс к насилию, государство в 1930-е гг. начинает проводить репрессивную политику в отношении собственного населения. Вот что об этом пишет В.П. Булдаков: «Между тем уловить механику перехода от стихийного и полустихийного террора к партийно-государственной репрессивности нетрудно. Ранее большевистское руководство не случайно настаивало, что каждый коммунист должен поработать в ЧК, -- власть помогала людям научиться «стучать» в их собственных и, одновременно, своих интересах. Так государственность начинала дозировать «доверительное» насилие, хотя его планомерности мешал крайне низкий уровень общей правовой культуры. Тем не менее для власти открывалась возможность ситуационно идеологизировать социальное недовольство, направляя его в «классовое» русло и скрывая свои собственные просчеты». Этот переход к партийно-государственным репрессиям одновременно подавлял человеческую личность, создавал атмосферу страха и пресекал даже возможность какого-либо открытого протеста. В целом можно утверждать, что большая часть населения не могла ощущать себя в безопасности. Ярким примером этого является широко известный Приказ №00447, разверстывающий количество репрессий по регионам страны. «Согласно представленным учетным данным Наркомами республиканских НКВД и начальниками краевых и областных управлений НКВД утверждается следующее количество подлежащих репрессии…» далее в документе представлен список с наименование республик и количеством необходимых репрессий в данном регионе. Сталинские репрессии будут в будущем нередко упоминаться правозащитниками как фактор, повлиявший на их мировоззрение и принципы (и это неслучайно, среди них, как и среди значительной части населения, были либо члены семей, либо лично пострадавшие от сталинских репрессий - видные деятели правозащитного движения В.А. Красин и П.И. Якир были одними из них).

Помимо прочего в рамках этой системы неизбежно складывалась монополия власти на высказывание. Этот факт, находящийся на стыке политического и идеологического компонентов станет в том числе одной из предпосылок породивших правозащитное общество именно в той форме в какой оно сложилось. Как было отмечено выше, никаких открытых форм протеста в сталинский период не могло существовать, последняя политическая демонстрация состоялась в 1927 году в десятилетнюю годовщину Октябрьской революции, а ее организаторы во главе с Л.Д. Троцким понесли наказания, вплоть до высылки из СССР. Но это вовсе не означает, что на территории Советского государства не возникало протестных настроений, одной из составляющих этих настроений было подспудное вызревание культуры

неприятия насилия. Однако эти настроения не могли выйти на поверхность до той поры пока тоталитаризм в СССР не начал трансформироваться в авторитаризм, пока не началась хрущевская «оттепель».

1.2 Причины зарождения правозащитного движения в период «оттепели»

После смерти Сталина 5 марта 1953 года в стране постепенно установилось «коллективное руководство». В ходе политической борьбы Н.С. Хрущев смогу устранить от власти своих конкурентов, возобновить единоначалие в партии и руководстве страной. Одним из этапов политической борьбы стало выступление Хрущева на XX съезде. 24 февраля 1956 года Хрущев в секретном докладе разоблачил культ личности Сталина и подверг критике репрессии, которые затронули многих членов партии. Несмотря на «секретный» характер доклада, его содержание довольно быстро стало известно большой части населения страны. И конечно же, доклад этот произвел огромное впечатление на современников. В большинстве воспоминаний встречается мнение, что это был момент перелома. Даже среди тех, для кого положения доклада не стали откровением признавалось, что акцентирование внимания самой партии на данном вопросе явление из ряд вон выходящее. В качестве примера приведем отрывок из воспоминаний Л.М. Алексеевой. «То, что мы только что слушали, было четырехчасовым докладом на Двадцатом съезде партии, в котором Хрущев обвинял Сталина в поощрении культа личности, нарушении партийной демократии и неправомерном преследовании множества коммунистов. Доклад зачитывали по всей стране на заседаниях партийного актива, потом на партийных собраниях, и в конце концов он просочился в комсомол и профсоюзы. Человек, управлявший страной почти тридцать лет, оказался преступником. Нельзя сказать, что это откровение меня потрясло. Оно просто подтвердило мои взгляды, формировавшиеся уже с 1953 года. Но мне было удивительно слышать подобные признания от руководителя Коммунистической партии». Тем не менее множество людей почувствовало, что их долгое время обманывали. О преследованиях и репрессиях безусловно было известно всем, однако мало кто считал возможным экстраполировать свои личные случаи столкновения с репрессиями на все общество. Бытовало мнение о том, что если репрессиям и подвергались невиновные, то это были незначительные ошибки или же «перегибы на местах», которые подлежали устранению, но в сознании людей до ХХ съезда никоим образом не могло быть мыслей о том, что это были массовые, систематические репрессии. При этом не стоит преувеличивать достижения доклада о культе личности Сталина. Речь в нем шла лишь о том, что во всех преступлениях виноват лично Сталин, партия же в целом по-прежнему считалась практически непогрешимой, авангардом, который должен проводить в жизнь ленинские заветы. И все же ХХ съезд в совокупности с началом реабилитации политических заключенных, а также курсом партии стимулировавшем в обществе «критику и самокритику» привел многих людей к мучительным размышлениям и пересмотру своих прежних убеждений. «Саморазоблачения партийной верхушки стали первотолчком для духовного раскрепощения общества» - пишет Л.М. Алексеева в своей «Истории инакомыслия». Начинает складываться поколение «оттепели», поколение ХХ съезда, во всяком случае в столичных городах. В это время формируется та среда, в которой будет зарождаться, вызревать, а затем и появится на свет правозащитное движение. Именно в этой среде зародились литературные споры, литературное осмысление истории страны. «Дела литературные» имели большое влияние на зарождение демократического движения.

Однако прежде чем приступить к более детальному рассмотрению роли этого аспекта, стоит упомянуть еще одно событие, произошедшее в том же 1956 году. Речь идет о венгерском восстании и его последующем подавлении советскими войсками. Эти события как ничто другое показали противоречивость хрущевской оттепели и обозначили ее границы. Венгерское общество, пробудившееся после разоблачений ХХ съезда стало требовать большей свободы, поначалу не намереваясь отказываться от марксистско- ленинской идеологии. Новым председателем Совета министров Венгрии стал Имре Надь. 23 октября 1956 года многотысячная толпа оказалась на улицах Будапешта, в результате этого Имре Надь провозгласил выход своей страны из Варшавского договора, ее политическую независимость, а также объявил о политическом плюрализме в Венгрии. Советский Союз не мог допустить развала ОВД и 4 ноября ввел войска в Будапешт. Это повлекло за собой противостояния на улицах города, восставшие бросали бутылки с зажигательной смесью в советские танки, в ответ следовала стрельба. Естественно результатом этих боев стало большое количество раненых и убитых. Подавление венгерского восстания вызвало резко негативную реакцию у части населения. Так студентка Горного института Л.Гладкая написала стихи, которые распространялись в ленинградских вузах: «Там честная кровь заливает асфальт, там русское «стой!», как немецкое «хальт!»». Стоит отметить, что ввод советских войск в Венгрию повлиял на советских граждан, возможно, в не меньшей степени чем ХХ съезд с его разоблачением культа личности Сталина. Об этом свидетельствуют мемуары многих участников правозащитного движения. «''Поколение 56 года” сформировалось под влиянием десталинизации, волнений в Польше, но главным образом - под влиянием венгерского восстания в октябре 1956 года. Я помню, с каким страстным нетерпением ждал я сообщений из Венгрии, и как был не согласен, когда, сидя у нас, приятель отца говорил, что "как-то надо помочь венгерским коммунистам”: в советских газетах как прелюдия к вторжению появились фотографии повешенных за ноги сотрудников венгерской госбезопасности. Если бы в то время была какая-то организация, которая предложила бы мне с оружием в руках бороться с режимом - я бы не раздумывая согласился» - так охарактеризует влияние венгерских событий на свои взгляды и мировоззрение первого поколения правозащитников Андрей Амальрик, автор известного публицистического эссе «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?».

Подавление восстания в Венгрии, возврат советского руководства к силовым методам принесли разочарование будущим участникам правозащитного движения. В результате этих противоречий хрущевской оттепели в сознании людей сталкивалась надежда на возможные перемены и разочарование в политике Советского государства. Это столкновение во многом способствовало проявлению общественной активности в конце 50-х - начале 60-х гг.

1.3 Роль литературы

Как отмечалось выше, установка властей предусматривала лишь критику «культа личности» Сталина, при этом не допускала критику партии. Критика была строго ограничена рамками сталинского периода, распространение этой критики на современную политику было недопустимо. Поэтому осмысление общего опыта сосредоточилось на художественной литературе и публицистике, как правило, обращенной в прошлое. Еще одним фактором обращения к литературе можно считать «литературоцентричность», некое сакральное отношение к тексту советского человека, о которых писали Петр Вайль и Александр Генис, рассмотревшие в своей книге «60-е. Мир советского человека» различные аспекты, влиявшие на мировосприятие советских людей. Философ и историк А.В. Шубин рассуждает сходным образом, но в более широком контексте: «Первая половина ХХ века была литературоцентричной. Образованная публика европейских стран жила текстами и искала в них истину. Но поскольку научный текст труден и скучен, публика обращалась прежде всего к художественным произведениям. А в условиях диктатур, державших в руках подавляющее большинство населения планеты, художественная литература была лучшим средством намекнуть на ту правду, которую нельзя сказать прямо». Важным в этом высказывании также представляется акцентировать внимание на роли именно художественной литературы.

Большую часть существования СССР существовало определенное представление о роли и назначении писателей. Они должны были писать исключительно в русле требований предъявляемых государством, показывать идеальный мир. В искусстве, в том числе его литературной части господствовал социалистический реализм, подразумевавший отображение построения и жизни в светлом социалистическом мире. «Сила советских писателей в беззаветной преданности идеям коммунизма, в безграничной верности делу партии»,- отмечал автор статьи «Литературной газеты». Такое положение сохранялось вплоть до начала перестройки. В 1932 году ЦК ВКП(б) было принято постановление о создании Союза писателей СССР, первое заседание которого состоялось в 1934 году. Это обеспечивало государству полный контроль над тем, что будет издаваться в Советском Союзе, позволяло навязывать необходимые стандарты искусству. Литератор, который не состоял в Союзе писателей был отрезан от литературной жизни страны, практически не мог опубликовать свои произведения, не имел доступа ко многой литературе. В обмен государство гарантировало ряд привилегий: спецпайки, дачи в Переделкино и прочее. Оказавшись на крючке, писатели и создавали произведения практически не имевшие никакой связи с реальностью. Именно на этом культурно-историческом фоне в 1953 году появилась статья Владимира Померанцева «Об искренности в литературе». Л.М. Алексеева в своих воспоминаниях пишет: «В декабре 1953-го «Новый мир» напечатал статью с невинным названием «Об искренности в литературе». Ее автор, малоизвестный писатель Владимир Померанцев, обвинял литературный истеблишмент в «лакировке действительности», в поощрении надуманных, шаблонных произведений, рисующих всеобщее благоденствие. Я была согласна с каждым пунктом статьи, как и все присутствовавшие. - Ленин тоже предупреждал о бюрократизации литературы, - заметила я». Статья В. Померанцева становится первой пробой сил сторонников изменений. Он обвиняет в неискренности советскую литературу.

«Неискренность -- это не обязательно ложь. Неискренна и деланность вещи… Когда мы читаем, например, стилизаторов, то остается неприятный осадок. Слишком много видим мы выисканных, подобранных, вычурных мыслей и слов, слишком напряженно следим за манерой письма, и поэтому его содержание остается за порогом сознания». Сюжет литературных произведений выстраивается лишь по шаблону борьбы за производительность, люди обезличиваются. В. Померанцев призывает «Поднять подлинную тематику жизни, ввести в романы конфликты, занимающие людей в личном быту, -- значит многократно увеличить воздействие литературы па жизнь». Идеологическая машина стремилась сделать главным, едва ли не единственным смыслом жизни человека выполнение и перевыполнение им планов, Померанцев же видел свою задачу в разграничении работы и личного досуга.

В 1956 году журнал «Новый мир» издает роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым», который во многом соответствовал принципам, отраженным в статье Померанцева. Внимание к человеческой личности стало ключевой особенностью данного произведения, признаваемого достаточно слабым с чисто художественной точки зрения. Несколькими годами позже, в 1962 году «Новый мир» опубликует еще одно сенсационное произведение, ставшее одним из символов оттепели. Речь идет о повести А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Для Твардовского эта повесть была шансом нанести удар по сталинизму, что интересовало и Хрущева. «Но значение публикации оказалось гораздо разрушительнее для советской системы, чем рассчитывал Хрущев и даже Твардовский. Все желающие теперь могли узнать, что в СССР существовали концентрационные лагеря, порядки в которых напоминали нацистские лагеря смерти. А ведь концлагеря были символом и главным доказательством бесчеловечности нацизма, разгром нацизма -- одним из важнейших достижений СССР. «Один день» наносил удар по основополагающим ценностям Системы». Публикация «Одного дня Ивана Денисовича» стала пиком наступления сторонников «оттепели». Так отреагировали литераторы на призыв Хрущева, прозвучавший на XXII съезде партии, искать истину. Задавая съезду вопрос «Возможно ли появление различных мнений в отдельные периоды, особенно на переломных этапах?», он сам уверенно отвечал «Возможно». Призыв Хрущева был услышан обществом. Разъяснение правды стало общенародным делом. Дискуссия -- формой общественной жизни. Поиски ответов разделили общество на антагонистические группы.

«Одну из них возглавил редактор «Нового мира», автор бессмертного (в 60-е -- буквально) «Теркина» А.Т. Твардовский. Его съездовская речь представляла собой ясную программу реализации хрущевских тезисов. Строилась она, естественно, на главном из них -- правде, которую Твардовский упомянул девять раз, включая однокоренные слова и исключая название газеты».

На вызов, как это уже бывало и раньше в истории России, активно ответила поэзия. В это время крайне важным явлением общественной жизни становятся выступления поэтов у памятника Маяковскому. Именно с этого события историография традиционно начинает отсчет зарождения правозащитного движения. Массовый интерес к поэзии был приметой времени, характерной культурной средой вызревания правозащитного. Это отмечает и первый историк диссидентства Л.М. Алексеева: «Увлечение поэзией стало знамением времени. Стихами болели тогда люди, ни прежде, ни позже поэзией и вообще литературой особенно не интересовавшиеся. Более того, повышенная жажда самовыражения, пробудившаяся в сбросившем оцепенение обществе, многих заставила взяться за перо». Сходится с ней во мнении и один из организаторов публичных чтений стихов у памятника Маяковскому Владимир Буковский: «Около ста лет назад наши сверстники читали взахлеб социалистические брошюры, обсуждали на сходках социалистические утопии, и кто в то время не знал Фурье или Прудона, считался невеждой. У нас паролем было знание стихов Гумилева, Пастернака, Мандельштама».

Итак, 29 июля 1958 года в Москве был открыт памятник Маяковскому. На торжественной церемонии читали стихи официальные советские поэты: Евтушенко, Ахмадуллина, Рождественский и другие. На торжественном митинге собрались партийные чиновники, представители рабочего класса, образования. После завершения официальной части к микрофону подошел простой человек из публики и начал читать стихи Маяковского. Публика хорошо оценила это выступление и уже вскоре к сцене выстроилась очередь из желающих прочитать стихи. В результате этого появилась традиция собираться у памятника Маяковскому и читать стихи разных поэтов, не только Маяковского, в том числе и свои. Как отмечалось выше, поэзия была популярна в это время, и поэтические вечера не были редкостью, однако впервые они стали организовываться без контроля официальных органов власти. И до определенного времени власти и официальная печать не видела в этом ничего предосудительного, напротив, «Московский комсомолец» положительно отозвался о чтениях у памятника Маяковскому. Но чтение собственных стихов нередко переходило в дискуссии о современном обществе. Тем более, что и стихи были зачастую наполнены гражданским пафосом. При этом антисоветских высказываний никто из участников поэтических чтений не отмечал. Владимир Осипов в своей книге отмечает, что не помнит «чтобы кто- нибудь высказывал консервативные или контрреволюционные взгляды… подвергал сомнению Октябрьскую революцию или необходимость коммунизма в России»25. При активном участии властей общественная инициатива утихла в 1959 году. Но вскоре, уже в сентябре 1960-го группа студентов (одним из них был Владимир Буковский) восстановила традицию маяковских чтений. На площадь снова потянулись старые участники этих поэтических собраний. Теперь встречи проходили вечером в выходные дни. Публика собиралась совершенно разносторонняя, одних интересовало исключительно искусство и поэзия, они отстаивали чистоту искусства, его независимость от политики, что в конечном счете приводило их к противоречию с властями, которые стояли на позициях соцреализма. Другие же приходили на площадь именно в силу.

Вполне ожидаемым следствием таких поэтических собраний стали задержания сначала более радикальных чтецов, а затем и всех остальных. Дабы не утруждаться оценкой уровня дозволенности, сотрудники органов госбезопасности решили вовсе прекратить собрания на площади Маяковского. Чтобы борьба с молодыми поэтами и их публикой не была оценена как возврат к репрессивным методам к ней были привлечены рабочие заводов и комсомольцы. В этот момент самоорганизация граждан получает новый толчок к развитию. «Политики» охраняют читающих стихи, не позволяют дружинникам прерывать чтения, порой обеспечивают «конвой» своим товарищам. После очередной потасовки в апреле 1961 года, нажим на поэтов усилился. Площадь стала оцепляться, организаторы «маяков» подвергались обыскам. Собрания продолжаются до осени 1961 года, вплоть до XXII съезда, обеспечивая порядок перед которым, площадь была «зачищена». В октябре Владимир Осипов, Эдуард Кузнецов и больной туберкулезом Илья Бокштейн были обвинены по статье 70 УК РСФСР («антисоветская агитация и пропаганда») за попытку создания подпольной организации. Разумеется обвинения были надуманными, истинная причина заключалась в их активной роли в организации чтений у памятника Маяковскому . Осипов и Кузнецов получили по 7 лет лагеря, Бокштейн -- 5.

Хотелось бы еще раз подчеркнуть, что собрания на площади Маяковского не имели антисоветского характера. Позже Е.А. Евтушенко, выступая на заседании идеологической комиссии при ЦК КПСС будет отмечать это. «Вы знаете, что на площади Маяковского было традицией, что устраивались поэтические вечера. Там собирались разные люди в прошлом и позапрошлом годах, они спорили о поэзии, читали стихи, читали Есенина, Маяковского, Блока, Брюсова, Щипачева, стихи самых различных советских поэтов, читали свои собственные стихи какие-то мальчики... Иногда к этому, естественно, присоединялись всякие хлюпики, которые читали пасквильные стишата и дурно пахнущую лирику, хотя в общем это явление было очень хорошим, нашим, советским…Так что сделали товарищи из райкома, товарищи с красными повязками на рукавах? Они несколько вечеров подряд приезжали и очищали аудиторию, вытаскивали читающих стихи. Одну девочку вытащили, которая читала «Люблю» Маяковского. Они решили, что это она сама написала и что такие стихи нам не нужны. И вообще на площади Маяковского вечера прекратились».

Вообще, роль литературы в становлении правозащитного движения отмечается в мемуарах и интервью деятелей этого движения достаточно часто. Повлияла она и на принципы данного движения о чем будет сказано в следующей главе.

Помимо этого, завершая первую часть исследования, стоит еще раз отметить, что на формирование принципов будущих участников правозащитного движения существенное влияние оказало тяжелое и зачастую жестокое прошлое страны. Чувствуя атмосферу насилия, испытывая на себе и своих родственниках репрессивную мощь государства, правозащитники постепенно вырабатывали чувство неприятия насилия. В тот момент, когда занавес чуть приподнялся, и монополия власти на высказывание была нарушена, люди с энтузиазмом приступили к осмыслению и активному обсуждению прошлого и настоящего своей страны, стали задумываться о путях ее развития в будущем. Разумеется, рассуждения эти не выходили за рамки марксистско-ленинского пути, популярной идеей был возврат к ленинским нормам, коллективному руководству, в общем курс на искоренение ошибок прошлого и недопущение их в будущем. Эти устремления, наткнувшись на жесткое проявление силы советских властей в Будапеште, не угасли, а наоборот получили новый импульс, позволили ощутить острую необходимость говорить об ошибках, стремиться предотвратить их. Тем более, что к этому призывала и сама советская власть. Важным представляется также отметить, что «оттепель» и новые модели поведения были достоянием в первую очередь жителей столицы. Более широкий доступ к информации, хоть и ограниченная, но возможность общения с иностранцами были возможны лишь в пределах Москвы. Почти все известные представители науки, культуры и искусства стремились в Москву, ведь здесь они были менее ограничены со стороны властей, могли иметь лучшие жизненные условия. В силу этого именно в Москве складываются наиболее благоприятные условия для формирования атмосферы «инакомыслия», способствовавшей в свою очередь возрождению протеста в стране. Таким образом, поколение «оттепели», «шестидесятники» были явлением характерным для Москвы и Ленинграда и в дальнейшем нескольких крупных городов. Этот факт обуславливает рассмотрение в работе в первую очередь Московского ядра правозащитного движения - здесь оно зародилось и было наиболее многочисленным.

2. Идеология правозащитного движения

2.1 Основные идейные принципы и характер движения

Прежде чем перейти к рассмотрению основных принципов правозащитного движения стоит отметить некоторые его особенности и обстоятельства возникновения. В первую очередь это то, что у правозащитников не было прямой преемственности с либерально- демократической традицией в русской истории. Можно было бы предположить в таком случае, что в Советский Союз проникли западные идеи защиты прав. Тем более, что годы зарождения правозащитного движения в СССР совпадают со временем наибольшей общественной активности на Западе, в частности в США и Франции, где дело доходило даже до восстаний. Однако и здесь заимствований быть не могло всей по той же причине - плохая осведомленность о международном движении за права человека. Правозащитное движение родилось главным образом из опыта людей, проживших жизнь в условиях беззаконий, жестокости и попрания личности в «интересах коллектива», или ради «светлого будущего всего человечества». Большую роль сыграла идея преемственности русской классической литературы.

«Думая, как в изолированном обществе мог возникнуть феномен диссидентства, куда уходят его корни, помимо корней, заложенных в самой природе человека, я прежде всего думаю о роли русской литературы. Запрещая на время Достоевского и не публикуя многие работы Толстого, власть все же не пошла на полное запрещение литературы ХІХ века -- и в этом, возможно, была ее ошибка, ибо пафос этой литературы -- в защите человека от системы. Именно это было глубокой и национальной почвой нашего движения, а вовсе не «западное влияние», о котором любят говорить чины КГБ и западные теоретики. Урок Запада -- это прежде всего урок Мартина Лютера Кинга и его кампании ненасильственных действий. Но Кинг шел от Ганди, а Ганди от Толстого, идеи которого своего рода бумерангом вернулись в Россию». Духовная сила классической литературы оставила свой отпечаток в сознании участников правозащитного движения. Павел Литвинов подчеркивает ту роль, которая литература сыграла в становлении его мировоззрения. «Русская литература, которую я с детства читал и любил, -- я имею в виду литературу XIX века в основном -- меня воспитала в сострадании к маленькому человеку, к страдающему человеку, которого подавляет государство. Я, конечно, относил это к капиталистическим странам, не понимал, что и наше государство подавляет, но это чувство -- чувство справедливости -- у меня было очень сильное». Отсылки к трудам русских классиков являются лейтмотивом множества публикаций различных авторов-участников правозащитного движения. Характерным примером апелляции к классической литературе является ответ Л. Чуковской на речь М.А. Шолохова, произнесенную на XXIII съезде партии по поводу приговора Синявскому и Даниэлю: «Величайший из наших поэтов, Александр Пушкин, гордился тем, что «милость к падшим призывал». Чехов в письме в Суворину, который осмелился в своей газете чернить Золя, защищавшего Дрейфуса, объяснял ему: «Пусть Дрейфус виноват -- и Золя все-таки прав, так как дело писателей не обвинять, не преследовать, а вступаться даже за виноватых, раз они уже осуждены и несут наказание... Обвинителей, прокуроров... и без них много».

Дело писателей не преследовать, а вступаться... Вот чему нас учит великая русская литература в лице лучших своих представителей. Вот какую традицию нарушили Вы, громко сожалея о том, будто приговор суда был недостаточно суров».

Большинство исследователей вслед за Л.М. Алексеевой называют точную дату зарождения правозащитного движения - 5 декабря 1965 года. «Днем рождения правозащитного движения можно считать 5 декабря 1965 г., когда в Москве на Пушкинской площади состоялась первая демонстрация под правозащитными лозунгами». Стоит привести предысторию, которая предшествовала демонстрации на Пушкинской площади и собственно и являлась ее причиной. Итак, осенью 1965 года начался процесс над двумя советскими писателями - А.Д. Синявским и Ю.М. Даниэлем. Произведения этих авторов не печатались в Советском Союзе, а потому они были вынуждены переправлять их на Запад, где они публиковались под псевдонимами Абрам Терц (Синявский) и Николай Аржак (Даниэль). В результате Синявский и Даниэль были привлечены к суду и обвинены в передаче за границу произведений «порочащих советский государственный и общественный строй», отдельно вменялось в вину использование псевдонимов. Многие советские писатели и общественные деятели выступили с защитой писателей. Особые надежды возлагали на поддержку автора «Тихого Дона» Михаила Шолохова. Однако он не только не встал на защиту Синявского и Даниэля, но и произнес разгромную речь на XXIII съезде партии: «Попадись эти молодчики с чёрной совестью в памятные 20-годы, когда судили не опираясь на строго разграниченные статьи уголовного кодекса, а руководствуясь революционным правосознанием... (бурные аплодисменты)... Ох, не ту бы меру наказания получили бы эти оборотни! (бурные аплодисменты). А тут, видите ли, ещё рассуждают о суровости приговора! Мне ещё хотелось бы обратиться к зарубёжным защитникам пасквилянтов: не беспокойтесь, дорогие, за сохранность у нас критики. Критику мы поддерживаем и развиваем, она остро звучит и на нынешнем нашем съезде. Но клевета -- не критика, а грязь из лужи -- не краски из палитры художника!». Именно эта речь и вызвала негодование Л. Чуковской.

Так как все попытки не увенчались успехов, было принято решение провести демонстрацию в защиту А.Д. Синявского, Д.М. Даниэля, а также соблюдения прав в СССР. Демонстрация была быстро разогнана властями, но именно в этот момент появилось правозащитное движение, о принципах которого и пойдет речь. Принципы эти хорошо прослеживаются по воспоминаниям участников правозащитного движения, о них писала и Л.М. Алексеева, впервые создавшая историю диссидентского движения, их же упоминают и современные исследователи, занимающиеся диссидентами, в их числе Сесиль Вессье, которая пишет: «Три принципа определяют рамки диссидентской деятельности: уважение к законности, отказ от любого насилия и стремление к гласности». К этому стоит добавить принцип индивидуального действия и связанный с ним принцип личной ответственности, которые на первых порах были неотъемлемой частью движения.

Помимо всего прочего, хотелось бы отметить, что диссиденты расходились с властью, по мнению самих участников движения, в стилистике. В связи с этим Петр Вайль и Александр Генис рассуждают о хемингуэвской системе ценностей, родившейся в шестидесятые годы: «Смена эпох выражается сменой знаков. Советское общество дохрущевского периода было серьезным. Оно было драматическим, героическим, трагическим. 60-е искали альтернативы этой идеологической модели. Они заменили знаки, и общество 60-х стало Несерьезным. Отрицание «серьезности» подразумевало борьбу с фальшью, обманом, красивыми словами. Ложь -- от государственной до частной -- стала главным врагом 60-х.». Эта мода на Хемингуэя отразилась как на мировоззрении, так и на внешнем облике многих людей из поколения «оттепели»: невероятной популярностью стал хемингуэевский свитер, характеризовавший сам по себе стиль жизни и в том числе мировоззрение. Вот что вспоминает о «стиле» участников правозащитного движения Наталья Червинская: ««Стиль» - то, о чем Синявский говорил: «У меня с советской властью расхождения чисто стилистические», - был для нас чрезвычайно важен. Как мне теперь кажется, стиль этот был - отсутствие солидности. Постоянная самоирония. Нам было в середине семидесятых уже около тридцати или за тридцать; многие благополучно становятся солидными в этом возрасте.

Но мертвенная солидность была стилистикой советской власти. Они внедряли солидность с помощью Уголовного кодекса и народных дружин. Солидность, тупая агрессивность - то, что теперь возродилось и называется зубодробительно-уродливым словом «скрепы».

Именно поэтому в нашей компании совершенно не принято было говорить прямолинейно и с пафосом. У нас были игра и ирония. Мне кажется, что друзья мои были не просто легкомысленны, а героически легкомысленны».

Этот отказ от солидности и серьезности и отличает диссидентский круг от партийных функционеров, которым совершенно несвойственно было ироничное отношение к чему-либо в жизни и уж тем более к себе. «Полностью исключенная из официального дискурса ирония - важная составляющая диссидентских высказываний и действий. Юмор - это прием, выявляющий дистанцию между словами и реальностью, которую слова якобы описывают. Не имея подчас других возможностей действовать, диссиденты часто и охотно прибегают к этому приему». Ироничность таким образом является и отличительной стороной правозащитников и в то же время приемом, с помощью которого обличается власть, проявляется истина.

Обратившись к воспоминаниям, а также высказываниям на судебных процессах участников правозащитного движения мы можем сделать достаточно очевидный вывод: правозащитное движение было скорее движением нравственным, нежели политическим. Правозащитники не ставили перед собой задачи захватить власть или переменить общественное устройство. Эту мысль высказывает И. Смирнов: «Диссидентство в нашей стране никогда не было политической оппозицией. Ведь всякая реальная оппозиция, пусть и без должных оснований, но надеется когда-нибудь стать правительством. В диссидентстве же действовал принцип чистой жертвенности. Человек громко заявлял: „Я против“, чтобы сгинуть, быть вычеркнутым из общества, из его реально существующих механизмов. Эти люди достойны глубочайшего уважения. Но опыт войны на Тихом океане свидетельствует: камикадзе оказались очень плохими пилотами. Диссидентство имело смысл и силу только как индивидуальный нравственный выбор».

Кроме того, что правозащитники не стремились захватить власть, они еще и в некотором роде действовали в русле официальной политики: «Диссиденты 60-х не предлагали ничего такого, что уже не было продекламировано властью. Партия призывала к искренности - они говорили правду. Газеты писали о восстановлении «норм законности» - диссиденты соблюдали законы тщательнее прокуратуры. С трибун твердили о необходимости критики - диссиденты этим и занимались». Это же будет подчеркивать и один из участников движения Г.О. Павловский, который назовет движение советски-идиллическим и отметит, что в ранней фазе движение четко дистанцировалось от антисоветских групп. Так это и было, участники правозащитного движения действительно не были антисоветчиками. Видный участник правозащитного движения Павел Литвинов в интервью отмечает: «уже к 1956--1957 году я абсолютно стал критичен ко всему. Правда, я думал, что скоро будет новое правительство в России, что Сталин все исказил, но мы вернемся к ленинской модели, к ленинским методам руководства. Вот такое было мое ощущение -- вернемся к «ленинским методам руководства партией»». Упоминание ленинских методов руководства здесь не случайно. Именно с обращения к трудам В.И. Ленина начался путь в правозащитное движение многих его будущих участников. «В ту пору я и предположить не могла, что люди, которые так много будут значить в моей жизни - Анатолий Марченко, Юрий Орлов, Петр Григоренко, - также относят начало своего инакомыслия к тому моменту, когда они перевернули первую страницу первого тома собрания сочинений Ленина ...».

Не антисоветский и не политический характер правозащитного движения, а его нравственная ориентация и самосознание являлись одним из основополагающих принципов на начальном этапе. Отмечает это и британский историк Ф. Буббайер: «Многие диссиденты, подобно Литвинову, полагали, что их деятельность никак не связана с политикой. Большинство из них понимали инакомыслие как явление нравственное. Люди одержали победу над собственной слабостью, примкнув к диссидентскому движению. Это и считалось «нравственностью». Они сумели побороть свой страх. Диссидент, по словам Синявского, - это человек, обретший возможность «морального сопротивления» режиму или, как говорит Синявский, «силу совести». Александр Гинзбург пишет, что лично знаком с очень многими диссидентами (точнее, их 2000 человек) и 80% из них руководствовались соображениями нравственности и морали». То, что инакомыслие существовало в измерении нравственности также хорошо видно по настроениям демонстрантов, участвовавших в акции протеста 25 августа 1968 года против ввода советских войск в Чехословакию. Лариса Богораз отмечала: «Если бы я этого не сделала, я считала бы себя ответственной за эти действия правительства, точно так же как на всех взрослых гражданах нашей страны лежит ответственность за все действия нашего правительства, точно так же как на весь наш народ ложится ответственность за сталинско-брежневские лагеря, за смертные приговоры…я решила, в конце концов, что для меня это не вопрос пользы, а вопрос моей лично ответственности». Похожих взглядов придерживалась и другая участница августовской демонстрации Наталья Горбаневская: «Сама демонстрация как акт протеста и участие в ней каждого из нас были основаны на индивидуальном нравственном порыве, на чувстве личной ответственности не побоюсь этого слова, - за историю».

Почему же характер деятельности правозащитников назван именно нравственным? Очевидно, это связано с еще двумя принципами движения: ненасилие и уважение к законности. Даже свои убеждения и ценности правозащитники не намеревались утверждать с помощью силы. Можно сделать предположение, что это связано с условиями жизни деятелей правозащитного движения, их родителей. Эти условия породили отвращение к насилию.

Интересные и показательные случаи из тюремной жизни приводят два диссидента Александр Лавут и Сергей Ковалев. Первый в беседе с Сесиль Вессье рассказывает как он объяснял уголовникам, что диссиденты занимаются мирной, ненасильственной деятельностью, на что они реагировали крайне скептически и отвечали ему: «Когда поедете уже убивать коммунистов, свистните, мы вам поможем. Их всех надо убивать!...». Похожий случай приводит и Ковалев, уголовные просят его: «Слушай, ты запиши мой адрес. Когда я выйду, а вы пойдете власть мочить - я с вами», на что Ковалеву приходилось им объяснять «Я мочить никого не собираюсь. Я вообще против этого»46 Невольно возникают ассоциации с толстовством, особенно если вспомнить высказывания участников демонстрации 1968 года равносильные толстовскому: «Не могу молчать».

Крайне важной стороной деятельности диссидентов было уважение к законности. А.В. Шубин пишет: «Как и декабристы, диссиденты выступали с идеей конституционализма, защиты прав личности. Но они не претендовали на захват власти, не брали в руки оружие. Они надеялись хотя бы разбудить кого- нибудь… Оружием диссидентов была законность - ситуация, немыслимая во времена декабристов, когда Конституция была целью. Теперь Конституцией и законом можно было прикрываться в борьбе за еще большую законность. Так соединилось диссидентство и правозащита. Понятие «правозащитник» характеризует метод борьбы, а «диссидент» - характер мышления. А это не всегда совпадало». Таким образом, уже само название правозащитник характеризует метод борьбы, которым они будут пользоваться. Деятельность в рамках закона стала воплощение и продолжением идеи А. Есенина-Вольпина, обратившегося к гражданам в 1965 году с требованием гласности суда над Синявским и Даниэлем. Не отрицая советского строя, участники демократического движения стремились изменить его, демократизировать, добиться соблюдения базовых прав человека, закрепленных в советской Конституции.

Правозащитники вышли за рамки привычной советской действительности, они показали «иной принцип прочтения текста - не трактовать, а воспринимать буквально»48 Казалось бы что может быть проще? Однако, это было прорывом для того времени. Сказать, что законы должны пониматься буквально и применяться на практике означало уже противопоставить себя власти. Такая позиция подразумевает полную перемену концепции закона в СССР. Если ранее закон был малоизвестен и как минимум внушал опасения, то отныне правозащитники стали доказывать, что он может и должен защищать граждан от произвола властей. Юридическая литература становится своего рода бестселлером и стремительно исчезает с полок книжных магазинов и библиотек, особой популярностью пользовался Уголовно-процессуальный кодекс. Из принципов ненасилия и законности логично проистекает следующий принцип, ставший краеугольным в правозащитной деятельности: принцип открытости. В самом деле, почему бы правозащитникам не действовать открыто, если они не пытаются свергнуть власть, не нарушают законов, а напротив призывают их соблюдать? Это на начальном этапе и поставило в тупик советских чиновников и сотрудников Комитета государственной безопасности. Вот что написал в своей докладной записке от 11 декабря 1965 года председатель КГБ В.Семичастный: «Дело иногда доходит до того, как это было, например, в Москве, когда некоторые лица из числа молодежи прибегают к распространению так называемых "гражданских обращений" и группами выходят с демагогическими лозунгами на площади. Формально в этих действиях нет состава преступления, но если решительно не пресечь эти выходки, может возникнуть ситуация, когда придется прибегнуть к уголовным преследованиям, что вряд ли оправдано». Правозащитники намеренно отказываются от методов подпольной борьбы, что очевидно проистекает из всего вышесказанного. Приведем воспоминания Александра Подрабинека, оказавшегося в движении уже в конце 1960-х. Но на тот момент оно еще сохраняло свои базовые принципы. «Короче говоря, я мог бы стать замечательным шпионом демократического движения в логове врага. Эта мысль меня очень увлекала. Мне было тогда двадцать лет… Когда я наконец закончил свою сбивчивую речь, он спросил, что же мне мешает это сделать. Я честно признался, что работа в таком месте и в таком качестве не есть моя заветная мечта и я готов пойти на это только в интересах демократического движения. Иначе говоря, мне нужна была командировка, направление, свидетельство того, что я не из шкурных соображений пошел работать пособником палачей.