Деятельность Н.Г. Чернышевского в журнале "Современник"

Что касается Александра II, то Чернышевский еще не изверился в возможности влиять на него в желательном для интересов крестьянства смысле. Об этом как нельзя ярче свидетельствует первая часть его статьи «О новых условиях сельского бытия». И эпиграф к ней, взятый из «Псалмов» Давида: «Возлюбил еси правду и возненавидел еси беззаконие: сего ради помазатя твой», и непосредственно обращенные к Александра II словословия, как например,: «уже одно только дело уничтожения крепостного права благословляет времена Александра II славою, высочайшею в мире» (sic), и сопоставления начатого им дела с реформами Петра Великого - производит на читателя нашего времени тягостное впечатление. В самом деле, разве не тяжело, разве не неприятно наблюдать Чернышевского в несвойственной ему роли верноподданного, ходящего филином своему повелителю? Однако, если глубже и беспристрастнее взглянуть в существо вопроса, то станет ясно, что комплименты царю были не более, как тактическим приемом со стороны Чернышевского. Своими намеренно преувеличенными похвалами по адресу царя Чернышевский, без сомнения, желал укрепить его в решимости не останавливаться на полпути в деле освобождения крестьян, давая ему в тоже время понять, что всякие попятные шаги скомпрометируют его, лишив права «на славу высочайшую в мире» и на имя достойного преемника Петра. Все же основным элементом содержания статьи надо считать не похвалу Александру II, - они занимают всего несколько строк и буквально тонут в огромном ее месиве, - а фронтальную атаку против крепостного права, необычайно доказанное и авторитетно разоблачение его вредности в жизни страны. Статья Чернышевского - это, поистине сокрушительный удар по крепостничеству.

Всегда и повсюду оставаясь реальным политиком, Чернышевский, конечно, не мог ограничиться разгромом вражеских позиций и вторую часть той же статьи, напечатанную в апрельской книжке «Современника», посвятил изучению тех конкретных оснований, на которых должно происходить освобождение крестьян, причем в этом случае прибег к очень хитрому тактическому приему. Хорошо понимая, что декларацию его собственных воззрений на этот вопрос не пропустит цензура, он решил пока ограничиться опубликованием широко распространенной и встречающей сочувствие в широких кругах либеральной общественности «записки» Кавелина. Кавелин - недаром играл в то время роль главаря либеральной партии, - в своих эмансипаторских планах не шел сколько-нибудь далеко, но все же «записки» его нельзя не признать одною из наиболее либеральных из числа имевших тогда хождение по рукам. Во всяком случае, в ней провозглашалась необходимость освобождения крестьян с землей, одно это по тем временам значило чрезвычайно много.

Подписав именем журнала первую часть статьи «О новых условиях сельского быта», втору ее часть Чернышевский оставил вовсе не подписанной, что и естественно, ибо она состояла в перепечатке «Записки Кавелина», а поскольку эта перепечатка совершалась без согласия автора, ставить его подпись было не только не удобно, но даже и не этично.

Поскольку в 1858- 1859 гг. основы реформ еще вырабатывались, Чернышевский считал своим гражданским долгом возвышать голос в защиту интересов крестьянства, которое, - так вели себя его «освободители»! - было лишено каких бы то ни было юридических возможностей высказаться по вопросу, ближе всего его касавшемуся, затрагивавшему самые жизненные его интересы. В нашем распоряжении имеется замечательное признание Чернышевского, относящееся как раз к 1859 г., из которого явствует, что он сознавал, что именно ему суждено»быть рупором безгласного крестьянства» (выражение Ю.М. Стеклова). В известной статье «Материалы для решения крестьянского вопроса», отмечал чисто - дворянский состав губернских комитетов, Чернышевский писал: они (т.е. губернские комитеты) были представителями исключительно только одной стороны, интересов которой касается крестьянский вопрос.

Вклад Чернышевского как критика в «Современник» 1859 г. был количественно невелик, но качественно значителен. Его статья о Б.Н. Чичерине по поводу только что изданных последних «Очерков Англии и Франции» (№5) замечательно не только убийственной критикой реакционных высказываний знаменитого профессора, выступавшего на защиту бюрократии и централизации и обрушившего на крайности отрицательного направления, якобы овладевшего русским обществом, - но и смелым исповеданием сущности своих политических взглядов. ¹¹ Крендель Р.Н. Чернышевский - писатель и литературный критик - М: ГБЛ, 1978 с. -38.

Скажем несколько слов о внешних неполитических обзорах Чернышевского, печатавшихся под общим названием «Политика». В третьем номере «Современника» за 1859 г. он поместил политическое воззрение посвященное итальянским делам. Как обычно, оно имело самое непосредственное отношение к положению в России и высмеивало тех, кто призывал верить в добрые намерения царя. ²² Наумова Н.Н. Николай Гаврилович Чернышевский. Издание 2-е доп., Л., «Просвещение». 1974 г., с.77.

Наиболее принципиальным характером отличается обозрение восьмой книжки, где Чернышевский дает анализ современных ему политических группировок. «По выгодам, - говорит он, - все европейское общество разделено на две половины: одна живет чужим трудом, другая своим собственным, первая благоденствует, вторая - терпит нужду. Это разделение общества, основанное на материальных интересах отражается и в политической деятельности». Те, чье «благосостояние связано с нынешним порядком вещей», стоят за его сохранение. Это - «консерваторы». Люди, дозревшие до сознания «несправедливости и беззакония», единственно существующего строя. Это - модернисты, т.е. либералы. Это - «революционеры». Читатель, - продолжает Чернышевский, - вероятно будет так деликатен, что не станет спрашивать, какая из этих трех партий более нравится нам, - а если бы он стал требовать ответа на такой вопрос, мы были бы поставлены в самое щекотливое положение, потому, что ответ наш очень компрометировал бы нашу репутацию. Далее с непередаваемой иронией Чернышевский начинает выхвалять «реакционеров и обскурантов», они - де «люди самые надежные и основательные» с иронией. «Да и какое мне дело до пользы других граждан. Было бы мне тепло, а чужой голод не ощущается моим желудком».

Уклонившись, таким образом, от прямого ответа на вопрос об его партийных симпатиях, Чернышевский всем содержанием своих «Обзоров» дает понять, что и реакционеры и либералы не пользуются его сочувствием.

В 1860 г. Чернышевский вовсе перестал откликаться на крестьянский вопрос, не только сам перестал, но и из «Современника» изгнал подобного рода отклики. Это «игра в молчанку» по важнейшему вопросу социально современности имела глубокий смысл: его, Чернышевского и руководимый им журнал подчеркивает, что «освобождение», основы которого в 1860 г. были уже окончательно выработаны, не заслуживают того, чтобы о нем говорить, ведь сказать о нем горькую правду по цензурным условиям, было совершенно невозможно: говорить в нейтральном тоне не стоило; хвалить было решительно не за что. Молчание в данном случае являлось для журнала формой своего рода демонстрации и протеста.

«Вы не хотите решать крестьянский вопрос так, как этого требует справедливость и интересы многомиллионных масс; мало того, вы поставили нас в такое положение, что мы лишены возможности с достойной определенностью высказать свои взгляды, - при таких условиях нам ничего не остается как молчать, но не забывайте, что наше молчание знаменует безусловное и решительное осуждение вашего образа действий». Вот социальный смысл современниковского молчания, который, конечно, не составил секрета для «хозяев» тогдашней «исторической сцены». ¹¹ Чернышевский Николай Гаврилович Избранные статьи /составитель и автор вступ. статьи, с. 5-24, А.П. Лащников/ - М: Сов. Россия, 1978. с.-79.

Если одной из отличительных особенностей содержания «Современника» в 1860 г. является его молчание по крестьянскому вопросу, то другой его особенностью нельзя не признать повышенного интереса к проблемам теоретического порядка. В основе его лежало стремление революционизировать общественное сознание как в области философии, эстетики, морали, так и в области политической экономии. Благодаря этому неизбежно создавались новые casus pelli с либеральной фракцией сотрудников журнала, которая не в меньшей степени готова была возмущаться философскими и политико-экономическими установками журнала, чем его позицией в практических вопросах текущего момента.

Из научных и научно-публицистических статей «Современника» чуждых по своим темам и их разработке всякому академизму, первое место, конечно, принадлежит неподписанной статье Чернышевского «Июльская монархия» (№№ 1,2,5) в ней говоря о Луи Филиппе и его правительстве, Чернышевский метит в Александра II и его министров. Недаром с таким упорством он подчеркивает, что Луи Филипп, несмотря на якобы либеральные тенденции первых лет его царствования, «ровно ничего» не сделал «для доставления большого благосостояния масс народа», что и при нем, как и при его предшественниках, процветали старые методы управления, и Франция продолжала страдать от «централизации и бюрократии».

Перейдем к тому году, который по своему значению заслуживал одно из первых мест в русской экономической литературе вообще, то есть печатавшиеся из номер в номер в качестве особого приложения к первому отделу «Современника» «Основание к политической экономии» Д.С. Милля в переводе Чернышевского и особенно его знаменитые «Примечания» к этому сочинению английского экономиста. Чернышевский хотел указать возможность и осуществимость не только буржуазного, но и социалистического строя. В этом отношении он сделал для русского общества очень много.

Конечно, труд Чернышевского чрезвычайно выиграл бы, если бы временами его мысль не была столь отвлеченной, если бы элементы утопизма не проступали так явственно в его мировоззрении, но и за всем этим дело, сделанное автором «Примечаний», являлось в высшей степени полезным и нужным.

К «Примечаниям» Чернышевского к Миллю примыкает его большая статья «Капитал и труд» (О сочинении И. Горлова «Начала политической экономии»), помещенная уже в критико-библиографической части «Современного обозрения», то есть второго отдела «Современника» и (№1). В этой огромной статье содержится и суровая критика школы экономистов, и разоблачение отрицательных сторон капиталистического строя, и попытки обосновать экономическую «теорию трудящихся», как выражается Чернышевский, и «свой план» экономической реформы на основе организации «промышленно-земледельческих товариществ». ¹¹ Н.Г. Чернышевский. Избранные экономические произведения Т.2 М, ОГИЗ, 1948 - Т 2 - С-182.

В том же 1860 г. им был нанесен сильнейший удар по обветшавшим философским догмам и впервые в русской научной литературе обоснованно материалистическое учение в знаменитом исследовании «Антропологический принцип философии», поданном в виде критической статьи о только что вышедших «Очерках вопросов практической философии» П.Л. Лаврова (№№ 4 и 5). «Антропологический принцип философии», едва ли не самый яркий и резкий образец феербахианского материализма на русской почве, не толь перепугал цензуру, но и вызвал против себя исключительно ожесточенную полемику со стороны почти всей русской периодики тех лет, начиная от откровенных реакционеров и кончая розовыми либералами. Полемика эта развернулась однако не в 1860 г., а в 1861 г. и поэтому не касается ее сейчас, ограничившись лишь указанием на то, что статья Чернышевского имела огромный общественный резонанс и неплохо послужила делу рассмотрения материалистических взглядов. По сравнению с ней далеко не столь важными представляются другие статьи Чернышевского в критико-библиографическом отделе журнала, не исключая и такой крупной по своим размерам статьи, как статья «Прадедовские нравы» по поводу «Записок Гавриила Романовича Державина» (№№ 7 и 8), в которой Чернышевский не упустил случая заклеймить как отсталость старой русской жизни, так и реакционность государственной деятельности автора «Фелицы».

Как видим, Чернышевский совершенно ясно и четко заявил, что задачей своей деятельности как журналиста он считает защиту интересов русского крестьянства. Именно этим определилась и программа, выдвинутая по крестьянскому вопросу Чернышевским на страницах «Современника».

В статьях, посвященных подготавливающейся реформе. Чернышевский указывал, что крестьяне должны при освобождении получить все земли, находившиеся в их пользовании, а там, где этих земель недостаточно для пропитания крестьянина и его семейства, ему должны быть добавлены прирезки из помещичьей земли. За эту землю, которая отойдет крестьянам при отмене крепостного права они не должны платить помещикам никакого выкупа. Если, указывал Чернышевский и может идти речь о каком-нибудь выкупе, то вносить его должны не крестьяне, а все государство в целом, ибо все классы общества заинтересованы в уничтожении крепостного права.

Доказывая, что существование крепостного права приносит громадный вред народному хозяйству России, задерживая экономическое развитие страны, Чернышевский в то же время понимал, что вместе с крепостным правом должно быть ликвидировано и самодержавие. Не имея возможности по цензурным условиям говорить об этом открыто в статьях, проходящих через предварительную структуру, Чернышевский прибегал к различным описательным выражениям и иносказаниям, которые сделали бы его мысль вполне понятной для читателей. Для этой цели он иронически писал: «Наш язык не выработался настолько, чтобы можно было удовлетворительно выражать им серьезные понятия».

Придерживаясь такой точки зрения, Чернышевский последовательно должен был прийти к выводу, что царизм не способен решить крестьянский вопрос. Отсюда Чернышевский начал делать ставку на срыв подготавливаемой правительством реформы. Только народная революция может обеспечить благосостояние крестьянства. «До сих пор, - писал Чернышевский, - история не представила ни одного примера, когда успех получился бы без борьбы. До сих пор мы знаем, что крайность может быть побеждаема только другой крайностью, что без напряжения сил нельзя одолеть сильного врага».

Итак, Чернышевский прилагал все силы для того, чтобы на страницах легального журнала убедить русское общество, что единственный возможный путь к благосостоянию и спасению народа от нищеты и пауперизации - это путь революции.

Глава 3. Позиции Н.Г. Чернышевского в годы проведения крестьянской реформы 1861 - 1862 гг.

Год «освобождения крестьян» и последующие два года - наиболее революционный отрезок «шестидесятых годов». Величайший философ и общественный деятель В.И. Ленин в статье «Гонители земства и Аннибалы либерализма» дает следующую характеристику данного исторического момента: «Оживление демократического движения в Европе. Польское брожение, недовольство в Финляндии, требование политических реформ всей печатью и всей дворянством, распространение по всей России «Колокола», могучая проповедь Чернышевского, умевшего подцензурными статьями воспитывать настоящих революционеров, появление прокламаций, возбуждение крестьян, которых «очень часто» приходилось с помощью военной силы и пролитием крови заставлять принять «Положение», обдирающее их, как липку, коллективные отказы дворян - липовых посредников, принять такое «Положение», студенческие беспорядки - при таких условиях самый осторожный и трезвый политик должен был бы революционный взрыв вполне возможным и крестьянское восстание - опасностью весьма возможной».¹¹ В.И. Ленин, Соч., Т 4, стр.126.

«Современник» в 1861 -1869 гг. издавался в обстановке, насыщенной революционным электричеством. Однако возможность революционного взрыва, настраивая на оптимистический лад, ту социальную группу, вождем и вдохновителем которой являлся Н.Г. Чернышевский, способствовала, с другой стороны, объединению реакционных сил и усвоению ими в большей, чем когда бы то ни было, мере агрессивного образа действий. «Современнику» в рассматриваемое время пришлось подвергнуться небывалой ожесточенной цензурной травле и противостоять небывало яростной полемике, в которой приняли участие чуть ли не все органы периодической печати тех лет.

Идеологическая позиция «Современника» в эти годы, конечно, явилась логическим завершением и развитием мнений, высказывавшихся «Современником» в предыдущие годы, преимущественно в 1859-1860 гг., однако текущий момент не мог наложить на нее определенного отпечатка. Прежде всего, необходимо подчеркнуть самым решительным образом, что цензурный террор решил «Современник» возможности выступить со сколько-нибудь определенным заявлением декларативного характера. Так, в объявлении о подписке на 1861 г., кстати сказать, очень короткой, - о направлении журнала не было сказано ни слова, даже слово «направление» вовсе отсутствовало. Тем не менее начальные строки объявления - «Современник» будет издаваться теми же лицами, при содействии постоянных членов редакции Н.А. Добролюбова и Н.Г. Чернышевского, - не оставили никакого сомнения в том, что направление журнала останется прежним. Объявление о подписке на 1862 г. также ничего не говорило о сущности направления «Современника», однако в нем содержался обширный абзац, продиктованный стремлением решительно отмеживаться от буржуазно-дворянского либерализма и информировать передовую общественность, о том, что его литературные представители не состоят более сотрудниками журнала.

Гораздо больше подходит под понятие декларации два документа, принадлежащие перу Чернышевского, оба не попавшие в печать, хотя последний из них и предназначался для печати. Это - прокламация «К барским крестьянам» и статья «Письма без адреса». Содержание их общеизвестно. Если в прокламации Чернышевский, адресуя крестьянским массам, дает беспощадную критик реформы и убеждает их начать организованную подготовку к восстанию в котором видит единственный выход из создавшегося положения, - то в «Письмах без адреса» путем личного обращения к царю он делает последнюю попытку, опять таким путем жесточайшей критики крестьянской реформы, доказать, что примириться с существующим положением вещей невозможно и царь, хотя бы из страха перед революцией, должен пойти на широкие демократические реформы. Было бы, конечно, большой ошибкой предполагать, что за тот промежуток времени, который отделяет написанные прокламации (она по всей вероятности была написана в феврале-марте 1861г.) от написания «Писем без адреса» (январь 1862 г.), Чернышевский эволюционировал вправо. Не забудем, что своему обращению к царю он имел ввиду придать характер гласного выступления: ведь «Письма без адреса» предназначались для февральского номера «Современник» откуда и были вырезаны цензурой. Несмотря на сдержанность и умеренность тона этой своей статьи, Чернышевский рисовал в ней неспособность самодержавно-бюрократического строя быть сколько-нибудь полезным народу столь яркими красками, а грабительский характер крестьянской реформы разоблачен столь неопровержимо, что ее революционизирующее влияние на читателей было бы, без всякого сомнения, обеспечено. Итак, основываясь на прокламации и «Письмах», можно считать бесспорным, что в 1861-1862 гг. идеологическая позиция Чернышевского определялась безусловно отрицательным отношением к реформе 19 февраля, как не удовлетворившей даже в любой степени законченных требований крестьянства, безусловно отрицательным отношением к абсолютизму решительно неспособному сделать что-либо для народа и безусловным сочувствием идеи крестьянской революции. Позиция Чернышевского 1861-1862 гг. была и позицией «Современника».

Приближалась реформа. Долгое ожидание, правительственная поддержка власти помещиков, усиление эксплуатации - все это возмущало народ. Даже самые мелкие крестьяне почувствовали, что готовится обман. Правительство само боялось своей реформы. На докладе одного из министров царь написал: «… кто может поручиться, что когда …. народ увидит, что ожидание его, т.е. свобода по его разумению, не сбылось, не настанет ли для него минута разочарования? Тогда уже поздно будет посылать отсюда каких-либо лиц для усмирения». ¹¹ Наумова Н.Н. Николай Гаврилович Чернышевский. Издание 2-е, доп. Л., «Просвещение». 1974 г. с.-85.

Нарастало возмущение, нарастала реакция. В течение1861 г. цензура исключила из «Современника» в общей сложности 56 печатных листов (то есть около семи сот страниц). Такова была политика правительства, напуганного перспективой всенародного возмущения реформой.

Царский манифест об отмене крепостного права был подписан 19 февраля 1861 года. Чернышевский вспомнит последствии: «В тот день, когда было обнародовано решение дела, я вхожу утром в спальню Некрасова. Он лежит на подушке головой, забыв о чае, который стоит на столике подле него. Руки лежат вдоль тела. В правой руке тот печатный лист, на котором обнародовано решение крестьянского дела. На лице выражение печали. Глаза потуплены в грудь. При моем входе он встрепенулся, поднялся на постели, стискивая лист, бывший у него в руке, и с волнением проговорил: «Так вот, что такое эта «воля». Вот что такое она!» Он продолжал говорить в таком тоне минуты две. Когда он остановился перевести дух, я сказал: «А вы чего же ждали. Давно было ясно, что будет именно это».

Чернышевский, много писавший на страницах «Современника» о подготавливающейся реформе, еще в 1858 году предвидел, что реформа будет приноровлена к интересам помещиков, что положение крестьян после отмены крепостного права нисколько не улучшится и реформа принесет им дальнейшее разорение. Поэтому он уже тогда желал провала крестьянской реформе.

Современники свидетельствуют о том, какое невиданное разорение принесла реформа в деревню. «Это было начало Орловской губернии, - писал И.Е. Репин. - К рассвету земельками в темноте какие-то серые тени, и я с ужасом увидел, как за нашим дилижансом бежала толпа оборванных людей: и подростки, и женщины. Все протягивали руки и умоляли бросить им что-нибудь, причитая, что они умирают с голоду… - Неужели это правда? - расспрашиваю я кондуктора. - Да, - отвечал он. - Ведь это все бывшие крепостные. На утро деревни, которыми мы любовались издали вблизи оказались отчаянные: крыши пораскрыты, скотина воет. - От голода, говорит ямщик. - Знамо, где им корму взять?…»

После реформы революционная демократия усилила свою активность. В то же время крестьяне встречали обманную «волю» возмущениями. 1176 имений были потрясены крестьянскими бунтами. В Казанской губернии вспыхнуло знаменитое восстание в селе «Бездна». Крестьяне восстали против положения «временно обязанных», отказались идти на барщину, требовали действительной «воли». «Вся земля крестьянам, помещиков и властей не слушать!» Таков был лозунг восставших.

Таким же образом приняли царский манифест в селе Кандиевке Пензенской губернии. В десятках губерний, в сотнях поместий действовали войска, происходили кровавые «усмирения».

В статье о рассказах Николая Успенского, являвшейся уже после реформы и названной «Не начало ли перемены?», Чернышевский утверждал: если масса русских простолюдинов невежественна и апатична, это еще не дает нам право отрицать в них способность проникнуться наклонностью к какому-нибудь другому порядку жизни, хотя бы он и не был хорошенько известен ей, и даже энергически устремиться к приобретению «этого лучшего неведомого ей состояния». ¹¹ Синкорский Н.М. Журнал «Современник» и крестьянская реформа 1861 года М. 1957. с.-100.

Так Чернышевский под пятой цензуры писал о зреющих в русском крестьянстве революционных силах. Он понимал, что эти силы стихийны, что идеи социализма и коммунизма «неведомы темной крестьянской массе, но рассчитываем на то, что революционно-демократическая интеллигенция сумеет организовать и направить восставшее крестьянство, едва только вышедшее из крепостного состояния и еще не превратившееся в буржуазный класс.

Первым из руководящих сотрудников «Современника» под цензурный обстрел попал Н.Г. Чернышевский и как автор статьи «Кредитные дела» (1861, №1). Из сохранившихся в архиве документов (Дело главного управления цензуры, 1861, №80, и «Дело Санкт-Петербургского цензурного комитета», 1861, №50) явствует, что уже предварительного просмотра этой статьи цензором Бекетовым редакция сочла себя вынужденным исключить ряд мест, которые цензор отказался пропустить без одобрения ведомственной цензуры, в данном случае цензоров Военного министерства и Министерства финансов. Однако этих исключений оказалось мало ибо главное управление цензурой осталось очень недовольным содержавшимися в статье Чернышевского «неприличными выходками» против столь непроизводительных расходов как расходы на содержание армии, чиновничества и так далее. Не помогло и то, что автор адресовался в своей статье к Австрии, а не к России. Что первая являясь в данном случае толок псевдонимом второй - об этом нетрудно было догадаться… В результате Бекетову было сделано внушение, а оправдания его, изложенные в особой записке успеха не имели. ¹¹ Лазерсон Б.И. Способы подцензурной иносказательности в публицистике Н.Г. Чернышевского Саратов, 1956 г. с. - 53.

В марте 1861 года. Как раз в то время, когда был обнародован манифест 19 февраля и в реакционных кругах со страхом ожидали революционного взрыва, крестьянской революции, - Главное управление цензуры предприняло новую несравненно более серьезную атаку против «Современника» в связи с выходом февральской книжки журнала. Особая записка, представленная в Главное управление одним из наиболее реакционных его членов Берте 11 марта 1861 года, за №401, начиналось следующим зловещим заявлением: в 1860 году было обращено внимание Главного управления цензуры на вредное направление некоторых статей журнала «Современник», старавшееся разрушить укоренившиеся убеждения русских читателей в общих истинах и стремившихся создать новые основы для законодательства, философского мышления, политического положения общества в социальной и семейной жизни, значение женщины и так далее. Тот же дух порицания, часто в виде насмешки над государственными, сословными, церковными отношениями, замечается в февральской книжке «Современника» за 1861 год».

В подтверждение прежде всего, указывалось на роман Г.Н. Потина «Старое старится, молодое растет», статью Филипова «Взгляды на русские гражданские законы» и на статью Чернышевского «Предисловие к нынешним австрийским делам».

Статья Чернышевский «Предисловие к нынешним австрийским делам» Берте, очевидно, под непосредственным влиянием того, что студентов Петербургского университета началось брожение, инкриминировал описание участия венских студентов в революционном движении 1848 года («студенты представили адрес императору о даровании свободы печати и преподавания и об учреждении представительной формы»). «И тенденция этой статьи, - читаем в записке, - и подробное описание восстания таковы, что в настоящее время лучше было бы не пропускать ее в печать. Говоря о цензурный злоключениях «Современника» в апреле 1861 года, нельзя не отметить, что одним из главных мотивов особого циркуляра по цензуре от 21 апреля 1861 года послужила именно эта статья Чернышевского. А циркуляр этот тем более был неприятен, что сулил «Современнику» как раз там, где до сих пор ему удавалось важную политическую контрабанду. «При настоящем взволнованном положении умов в европейских государствах, - гласит заключительная часть циркуляра (целиком он напечатан в «Сборнике постановлений и распоряжений по цензуре с 1700 по 1862 год»), - нельзя не признать вредным распространение сочинений, в которых вставляются яркие описания революций, необходимых, будто бы для оживления организма государства; неопытный читатель легко может применять к положению своей страны те действительные или мнимые недостатки управления, которые вызвали в других странах события, описанные с желанием сделать из них факт всеобщего значения. Вследствие сего Главное управление цензуры нужным считает предложить допускать к печати с особою осмотрительностью вышеозначенного рода сочинения и дозволить единственно в том случае когда они представляя описание событий в каком-либо государстве, не выводят из общих начал для применения в других государствах». ¹¹ Из истории цензурных преследований Н.Г. Чернышевского (по новым материалам) ,, Рус. Лит. - 1988 -

№1

Однако, в декабре 1861 года произошли события, несколько облегчившие положение печати вообще, а в том числе и «Современнике». Дело в том, что крутой и бестактный образ действий ярого обскуранта гр. Путятина в университетском вопросе дал столь отрицательные результаты, что Александр II был вынужден уволить его в отставку (20 декабря). Взамен него на пост министра народного просвещения был назначен (25 декабря) пользующийся репутацией либерала один из приближенных «сторонника реформ» великого князя Константина Николаевича - А.В. Головнин. В планы этого умного, но в окончательном итоге беспринципного деятеля не входило, по крайне мере, в первое время особенно теснить печать. С наиболее же влиятельными деятелями последней, хотя бы они принадлежат к передовому лагерю он даже искал сближения, А.Я. Покаев в своих воспоминаниях рассказывает о добрых отношениях издавна существовавших между ним и Пакаевым. Сделавшись министром, Головнин продолжал поддерживать эти отношения нередко приглашал Пакаева к себе и сам посещал его. Пакаев приводит в своих воспоминаниях записку Головнина к Пакаеву, в которой он выражает желание «познакомиться с его главным сотрудником Чернышевским» и просит «к себе потолковать с ним завтра» из «Замечаний» Чернышевского «По поводу автобиографии» Кастомарова. ¹¹ «Литературное наследие», Т.III, стр. 515-517.

Известно, что ему «несколько раз случалось быть у Головнина», и что последний «каждый раз принимал его». Особенно продолжительным был, надо думать тот визит к Головнину, который был вызван желанием убедить министра воспретить чтение лекций Кастомарову в «восьмом» университете в целях предотвращения эксцессов со стороны публики и студентов, от которых они же могли пострадать. Когда выяснилось, что Головнин уже отдал соответствующее распоряжение, Чернышевский заявил ему: «Это было тяжело вам, я уверен, но тем больше приобрели вы право на признательность рассудительных людей …»

Среди архивных дел цензурного ведомства за первую половину 1862 года не найдено ни одного в котором шла речь о каких бы то ни было цензурных нажимов на «Современник», обусловленных инициативой Головина. Конечно, это не значит, что их и на самом деле не было. Об одном из цензурных инцидентов, не оставивших никаких следов в официальной переписке уж сбыло сказано, - это о запрещении писем «без адреса», предназначенных для февральского номера. Но. Говоря объективно «в условиях того времени Головин едва ил мог рискнуть данной статьи, даже если хотел бы. Уж очень резка была она по своему социальному смыслу, уж очень призрачно давала понять кто был ее адресатом.

Среди работ Чернышевского помещают в небеллетристической части первого отдела первого отдела «Современника» этих лет, первое место принадлежало, конечно перевод Милля и примечанием к нему. Не повторяя того, что было сказано об этом замечательным произведением Чернышевского во второй главе, отмечу, что когда Чернышевский был арестован, понадобилось потверже обосновать его «преступность», то по заказу властей В.С. Кастопаровым и еще кем-то были составлены две записки о его литературной деятельности, причем оба автора в значительной степени базировались на той же части примечаний к Миллю, которая печаталась в «Современнике» 1861 года. Кастопаров решительно относит «Примечания» к числу тех статей этого автора, которые путем научного исследования проповедуют теорию социализма, доведенного до крайних результатов».

Из других статей Чернышевского можно назвать «Кредитные дела» (1861 и №1) и «В предисловие нынешним австрийским делам) (1861 №2). Обе они, как было уже сказано, попали на зубок цензуры.

В 1862 году Чернышевский напечатал в «Современнике» (№ 1) обширные «Материалы» для биографии Добролюбова». В них он стремился разрешить две задачи: с одной стороны, положить начало серьезному изучению жизни и деятельности Добролюбова, которого считал едва ли не самым выдающимся человеком своей эпохи, с другой стороны дать понять читателям, что Добролюбов был убежденным сторонником материализма, социализма и революции и что этими сторонами его миросозерцания определяется сущность его заветов молодому поколению. Разрешение второй из эти задач было сопряжено с исключительными цензурными трудностями. Однако Чернышевский, в известной, конечно, мере, с ним справился.

В рецензии об «Ясной поляне» в педагогическом журнале Л.Н. Толстого Чернышевский, при всей глубине своих несогласий с Толстым, с умел увидеть в его педагогической деятельности не одни только отрицательные стороны. Чернышевский не может не выразить «уважение к порядку, установленному им (то есть Толстым) в яснополянской школе, и к его горячей преданности этому порядку». Это уважение не мешает, однако, ему с суровой прямотой заявить Толстому: «Досадно слушать, когда люди основавшие школу, и преподающие в ней, … говорят, что не знают чему учить и как учить народ, и не знают даже, нужно ли его учить. Полно те, господа говорить про себя такие пустяки!» Для рационалиста и материалиста Чернышевского сама возможность постановки таких вопросов, равно как и утверждение Толстого, что основой образования должна явиться религия, свидетельствует о полной научной беспомощности автора, и единственное, что он может ему посоветовать при данных условиях - это решитесь или перестать писать теоретические статьи или учиться, чтобы стать способным писать их».

Нельзя отрицать чрезвычайной резкости подобного рода обращения, адресованного прославленному писателю. ¹¹ Козлов Н.С. Н.Г. Чернышевский и Л.Н. Толстой в «Современнике». Научн. докл. Высш. Школы.

Философских наук, 1978 №6 с. 88-94.

Переходя к нелитературным статьям Чернышевского на первый план надлежит выдвинуть такие работы как рецензия на «Политико-экономические письма к президенту США Г.К. Кэрэ (1861, №1), как статьи «О причинах падения Рима» по поводу «Истории цивилизации во Франции» Гизо (1861, №5), «Непочтительность к авторитетам», по поводу сочинения Токвиля «Демократия в Америке» (1861, №6) и «Русский реформатор» по поводу сочинения бар. Корфа «Жизнь гр. Спиранского» (1861, №10).²² Евгеньев-Максимов В.Е. «Современник» при Чернышевском и Добролюбове. Л., 1936 г. с. 551.

Одной из самых смелых статей, помещенных в «Современнике» за все время его существования является статья Чернышевского «Научились ли?», напечатанная вслед за его обозрением и на ту же тему. Появление ее на страницах журнала явилась результатом каких-то сношений с министром народного просвещения, стремившееся ослабить остроту университетского конфликта. Трудно допустить, чтобы цензор Еленев, подписавший к печати апрельский номер «Современника» рискнул на собственный страх и риск пропустить эту статью. Внушительно и резко доказывал в ней Чернышевский, что не в закрытии университета, не в прекращении лекций в так называемом «вольном университете» студенты не виноваты, а если их в это обвиняют люди, подобные автору статьи в «Санкт-Петербургских ведомостях», - «Учиться или не учиться?» - то исключительно или по незнанию обстоятельств дела, или по недосмыслению, или по недобросовестности. Университет был закрыт благодаря тому, что пресловутые «правила» ставили студентов в «положение малых ребят», и протест против них со стороны студентов был совершенно естественен и неизбежен: недаром «теперь эти правила совершенно отвергнуты правительством». Прекращение лекций в вольном университете так же произошло не по вине студентов. Из всего изложенного явствует, что Чернышевскому в его статье блестяще удалось защитить студентов от несправедливых нареканий со стороны реакционеров.

Этого, однако, ему показалось мало. Он использовал свою статью для жестокой критики создавшегося в России политического положения. Сославшись на слова Эвальда о том, что русское общество хочет учиться, о чем свидетельствует-де «Сотни новых журналов, десятки воскресных школ, он прямо говорит, что сотен журналов, столь необходимых для нас нет и быть не может, «потому, что по нашим цензурными условиям невозможно существовать сколько-нибудь живому периодическому изданию «нигде, кроме больших городов», что, с другой стороны, хотя у нас и имеются десятки воскресных школ, вместо десятков тысяч, в которых чувствуется настоятельная потребность, но и эти десятки «подозреваются, стесняются, пеленаются так, что у самых преданных делу, преподавание в них людей отбивается охота преподавать.»

Полемическое замечание Эвальда о том, что «послушаешь крики на улицах, скажут, вот там то случилось то-то, и по неволе повесишь голову, Чернышевский парирует следующим вопросом: «Позвольте какие крики слышите вы на улицах? Крики городовых и квартальных, - эти крики и мы слышим. Про них ли выговорите?» - «Скажут, что вот там случилось то-то, а здесь вот то-то, - что же такое, например? Так случилось воровство, здесь превышена власть, там сделано притеснение слабому, здесь оказано потворство сильному, об этом беспрестанно говорится». Наконец отправляясь от указания Эвальда на то, что студенты прибегают «к уличным орудиям» борьбы, т.е. «свисткам и моченым яблокам», Чернышевский пишет: «свистки и моченые яблоки употребляются ни как «уличные орудия»: уличными орудиями служат :штыки, приклады, калоши, пусть вспомнит автор статьи, студентами ли употреблялись эти уличные орудия против кого - нибудь или употреблялись они против студентов, и пусть скажет, если может, была ли нужда употребить их против студентов?».

Нет надобности распространяться, что картина русской жизни, создаваемая цитированными высказываниями Чернышевского, поражала своей безотрадностью, свидетельствуя в то же время о том, что Николай Гаврилович в тех случаях когда цензурные условия делали это возможным, умел говорить и говорил с исключительной смелостью.

Статья «Научились ли?» - последняя публицистическая статья Чернышевского в «Современнике». Заслуживает известного внимания и предпоследняя статья, каковой является - «Французские законы по делам книгопечатания» в третьем номере. Большая часть ее посвящена тексту самих французских законов, но в кратких введении и послесловии Чернышевский обосновывает явно революционную точку зрения на вопросы, связанные с начавшимся в то время пересмотром действующих в России законов о печати. Эти последние, вообще говоря, нужны там где народ враждебен правительству ибо враждебность не может не проявиться в печати, и правительство, учитывая это, принимает «специальные меры предосторожности против литературы». В этой статье нетрудно понять, что путем подобного рода рассуждений автор подталкивал своих читателей на вывод, отнюдь не решаясь прямо его формулировать, что само понятие «преступление против печати» не выдерживает критики и должно быть ликвидировано. А раз преступлений против печати нет, то печати должна быть предоставлена полнейшая свобода.

К середине 1861 года непосредственная опасность взрыва крестьянской революции, которая в дни Бездны и канриевки представилась вполне реальной, была в известной мере устранена. «Современник», который перед лицом надвигающегося социального катаклизма мог отвечать своим литературно-журнальным антагонистам презрительным молчанием, почувствовал себя вынужденным прервать его. Трудно сомневаться, что он шел на это с величайшей неохотой. Цензурная ситуация ведь была такова, что открытое изложение своей программы, которое сразу бы выявило всю недобросовестность нападок на него, было решительно невозможно; привычная же эзоповская манера высказывания своих мыслей перед лицом столь резкой и столь оскорбительной полемики едва ли могла бы достигнуть совей цели. Однако и молчать было нельзя, так как при создавшихся условиях молчание могло быть истолковано как признак слабости, как признание проигрыша сражения. Чернышевский нашел выход из создавшегося положения, опубликовав в июньской и июльской книжках «Современника» знаменитые «Полемические красоты» причем первая часть этой статьи - «коллекция первая», была посвящена «Русскому вестнику», а вторая - «Коллекция вторая» - «Отечественным запискам».

С этого же времени в ряде случаев он является уже не обороняющейся, а нападающей стороной. Так, в №7, одновременно со второй частью «Полемических красот», Чернышевский печатает замечательную статью «Национальная бестактность», направленную против «Слова», органа голицийских малороссов - националистов, которые готовы были подать руку реакционному австрийскому правительству и в то же время занимались разжиганием вражды к полякам. Чернышевский считал эту тактику совершенно ошибочной, ибо и в австрийских и в русских поляках видел угнетенную национальность, делу ее освобождение от австрийского ли, от русского ли гнета, как и делу освобождения других национальностей, горячо сочувствовал, но путь к этому освобождению видел отнюдь не в разжигании вражды между этими национальностями, а в их солидарном выступлении против угнетателей.

Эта статья Чернышевского несмотря на то, что ее сильно изуродовала цензура, вызвала чрезвычайное возмущение в реакционных, в частности в славянофильских кругах. Как только И.С. Аксаков приступил к изданию еженедельной газеты «День» (первые номера вышли 15 и 21 октября 1861 года), он и сам обрушился на Чернышевского и представил сделать тоже самое В.И. Ламанскому. Последний в свою строку внес элементы доноса, заговорив о «не патриотической деятельности «Современника» о том, что Чернышевский дал оружие в руки «политических врагов русских»и т.д. Опровергать эти утверждения Ламанского Чернышевский считал ниже своего достоинства, и по цензурным условиям лишен был возможности это сделать. ¹¹ Евгеньев-Максимов В.Е. «Современник» при Чернышевском и Добролюбове. Л., 1936 г. с. 583.

Не отвечая на доносительскую часть статьи Ламанского, Чернышевский в блестящей статье «Народная бестактность» (1861, №10) дал сокрушительный отпор его попыткам доказать, что малороссы Австрии должны прийти к сознанию «необходимости принятия нашего русского языка языком школ, науки и образованности», что мысль о возможности малоросской литературы является «величайшей нелепостью» и так далее.

Из приведенных примеров вытекает, что компания против «Современника» и Чернышевского в прессе, 1861 года, а в особенности, 1862 г. довольно быстро переросло из литературно - политической в полицейско - доносительскую. Под ее влиянием, по авторитетному в данном случае свидетельству Лескова, Чернышевский «многим стал представляться всепоглащаюшим чудовищем, чем - то вроде Марата или чуть ли не петербургским поджигателем («Северная пчела», 1863 №142). Недаром вскоре после Петербургских пожаров на квартиру Чернышевского явился Достоевский и стал убеждать его удержать «людей», которые сожгли толкучий рынок «от повторения того, что сделано им»

Независимо от разоблачений зловредности «Современника» и Чернышевского в печати, этому же вопросу были посвящено некоторые документы, так сказать, специального назначения. Непосредственно перед приостановкой «Современника», за месяц и менее того ареста Чернышевского, управляющего третьим отделением А.Л. Потаповым получил несколько анонимных писем ставивших вопрос о «Современнике и Чернышевским. В первой из них, датированной 5 июня речь шла только о Чернышевском. «Что вы делаете? Пожалейте Россию. Пожалейте царя. Вот разговор слышанный мною вчера в обществе профессоров. Правительство запрещает всякий вздор печатать, а не видит какие идеи проводит Чернышевский это коневод юношей, это хитрый социалист. За пустяки сослали Павлова и много других промахов делаете, а этого вредного агитатора терпите… Ежели вы не удалите его, то быть беде - будет кровь; ему нет мест в России - везде он опасен… Избавьте нас от Чернышевского ради общего спокойствия.

Во втором письме того же автора Потапову (почтовый штемпель его датирован 14 июня), начинающемся ссылкой на статью в январском номере: “La Revue de deux mondes о русских делах, речь идет не только уже о Чернышевском, но и о «Современнике»». «Читали ли вы, Александр Львович, - спрашивает анонимный доносчик, - эту статью? Заметьте: что говорят о «Современнике», - чистая правда. «Летопись русского вестника», статья Беллюстика и вообще вся разумная литература с ужасом отзывается о наших С. - Жюстах. Благонамеренной литературе давайте ход, не тесните: это хуже, но Чернышевского с бранью и «Современником» уничтожьте. Избавьте нас от Чернышевского и его учения». Едва ли можно считать случайным тот факт, что непосредственно за этим доносом, извлеченным Ю.М. Стекловым из Дела III отделения о Чернышевском в дело вшита жандармская справка подтверждающая о распоряжении о невыдаче Чернышевскому заграничного паспорта, если бы он вздумал его просить. Этот факт как бы свидетельствовал о том, что одно из пожеланий доноса, - «избавить нас от Чернышевского», - не только было учтено, но и намечено к исполнению, с каковой целью жертве отрезались все возможности спасения. Что касается второго пожелания доноса, - уничтожьте «Современник», - то оно было реализовано буквально на следующей день после получения доноса.

По всему содержанию автор его обращений к Потапову явствует, что автором был типичный либерал не только потому , что вращался в либерально-профессорских кругах, но и потому, что в полной мере разделял конституционные чаяния этих кругов. Таким образом последующий удар, нанесенный Чернышевскому, - удар сыгравший быть может, решающую роль при остановке «Современника», был нанесен рукою либерала.

Узнав о приостановке «Современника» Чернышевский поспешил побывать у министра народного просвещения и сообщить о результатах моего объяснения с ним отсутствовавшему Некрасову (в письме от 19 июня). Головнин категорически заявил ему, что о сокращении срока приостановки нечего и думать, и весьма недвусмысленно посоветовал»считать издание конечным и ликвидировать это дело». Под впечатлением этого разговора Чернышевскому пришлось в предварительной правда форме, заговорить с Некрасовым о возможном прекращении и своего сотрудничества в «Современнике», если только это «поможет возобновлению журнала». Нет нужды доказывать, что Чернышевский, без всяких колебаний, принес бы эту, как и всякую иную жертву «для пользы» «Современника». Однако возбужденный им вопрос был, как известно, разрешен в совершенно ином, чем он предполагал, плане, - арестом и ссылкой Николая Гавриловича. Ответа Некрасова на это письмо Чернышевского не сохранилось, а потому мы не знаем как реагировал на него Некрасов. Однако Только представляется нам совершенно несомненным: как ни ужасен был двойной удар, обрушившийся на «Современник» летом 1862 г. (приостановка журнала, арест главного сотрудника), - Некрасов сумел от него оправиться. Его энергии, настойчивости, такту русская общественность обязана тем, что «Современник» в феврале 1863 г. возобновился с прежним его составом сотрудников и тем, что на его страницах появилась «лебединная песнь» Чернышевского - роман «Что делать» (1863, №№ 3,4 и 5)

Помещенный в заключительной главе настоящей дипломной работы обзор того исключительного и злобного полемического обстрела как со стороны реакционной, так и либеральной печати, которому подвергся «Современник» в 1861 - 1861 годах, приводит к убеждению, что его враги очень и очень были не прочь ставить вопрос об его направлении таким образом, что на него неминуемо должен был обратить внимание «деятелей» третьего отделения и подобных ему учреждений. Сказанное относится, конечно, не только к «современнику» как к главному штабу революционной демократии 80-х годов, но и к лицам, составившим этот штаб. Менее чем через месяц после запрещения «Современника» 7 июля 1862 г. был арестован Николай Гаврилович Чернышевский (на которого враждебная печать прямо-таки готова была указывать пальцами как на главного заводчика революционных смут. Вместе с Чернышевским был арестован и Н.А. Серко-Соловьевич. Добролюбова арестовать нельзя, так как уже полгода как он находился в гробу. Но если бы он остался жив, - едва ли его судьба не повторила бы судьбу Чернышевского.

Заключение

Говоря о роли Чернышевского в редакции «Современника» на наш взгляд, следует отметить, что его авторитет в значительной степени поддерживается его исключительными достоинствами как журналиста. К числу этих достоинств надо отнести редкую работоспособность. Впечатление какого-то неправдоподобного анекдота производит достоверным образом установленный факт, что огромную (около трех печатных листов) и очень ответственную по своему содержанию статью - «Критики философских предубеждений против общинного землевладения» он написал всего в три дня. Нужно было быть истинным «героем труда», чтобы в восемь лет - с 1854 по 1861 год - написать почти девять десятых того огромного количества разнообразнейших работ, которые вошли в десяти томное собрание его сочинений. Однако в этом собрании отсутствуют некоторые его компеляции и переводы, занимающие в общей сложности десятки печатных листов. О его исключительной трудоспособности пишут так: «руки тряслись, мозги успешно работали… бывало и ночью проснется, вскачет и начнет писать». Однако это отнюдь не главное достоинство Чернышевского как журналиста.

Главные его достоинства - громадный публицистический талант, соединенный с обширнейшей эрудицией и непоколебимой верой в справедливость защищаемых им идей. Вот так характеризует его позднейший критик, принадлежавший к заклятым врагам того мировоззрения, которое воплощал Чернышевский: «В том лагере, к которому принадлежал Чернышевский, не было человека, равного ему по смелости мысли, по энергии секстанской страсти, предавший могучую силу его лучшим и наиболее важным статьям. Он был ярче и виднее многих современных ему журналистов. Своим необычайным упорством в известных литературных симпатиях и антипатиях, своею дерзостью, решимостью затевать самые опасные сражения, прессировать соперника всеми возможными средствами, то раззадоривая его злою мукою, то побивая его ловкими доказательствами и неожиданными, сенсационными сопоставлениями, он производил впечатление самого выдающегося человека эпохи. Фанатик по натуре, он с необузданной жестокостью нападал на сильнейших и талантливейших свих противников. Статьи его шумели на всех путях и перекрестках русской жизни, зажигая вокруг него все, что было молодо, все, что умело пылко откликаться на всякое энергичное слово. В печати никто не умел победить Чернышевского. Его либеральные оппоненты казались по сравнению с ним лишь слабыми и нерешительными выразителями давно назревших умственных потребностей. В обществе его репутация с каждой новой его статьей быстро росла и выросла до степени авторитетной значительности и даже славы… «Современник» становится единственным авторитетным органом русского прогресса. ¹¹ А.Л. Волынский, Русские критики, Спб. 1896, с.261.