Концепт счастья

Считается, что по своему гносеологическому статусу языковое значение - это промежуточное образование, занимающее серединное положение между представлением как формой образного знания и понятием как формой абстрактного мышления (Соломоник 1992: 86; Мечковская 1998: 25). Однако основным признаком, отделяющим лингвистическое понимание концепта от логического и общесемиотического, является его закрепленность за определённым способом языковой реализации. В самом деле, если понятие в логике означает не более чем обусловленный конкретными потребностями предел членения суждения на составные части (Попович 1975: 10), и "утверждающая сила мысли" не распространяется на то, что отделяет значения слов "лошадь" и "конь", "лошадь" и "кляча" друг от друга (Фреге 1987: 26), то слово есть индивидуальная физиономия понятия, от которого последнее не может отделиться, "как человек не может скинуть с себя своей физиономии" (Гумбольдт 1859: 103), а концепт как ментальное образование высшей степени абстрактности связан преимущественно именно со словом. О лингвоспецифичности концептов "свободы", "справедливости" и "истины" говорит А. Вежбицкая (1999: 434), она же определяет концепт как "смысл языковой единицы" (см.: Фрумкина 1996: 59).

Из признания концепта планом содержания языкового знака следует, что он включает в себя помимо предметной отнесенности всю коммуникативно-значимую информацию. Прежде всего, это указания на место, занимаемое этим знаком в лексической системе языка: его парадигматические, синтагматические и словообразовательные связи - то, что Ф. Соссюр называет "значимостью" и что, в конечном итоге, отражает "лингвистическую ценность внеязыкового объекта" (Карасик 1996: 4), проявляющуюся в соответствии с законом синонимической аттракции (см.: Швейцер 1978: 156) в семантической плотности той или иной тематической группы, соотносимой с концептом. В семантический состав концепта входит также и вся прагматическая информация языкового знака, связанная с его экспрессивной и иллокутивной функциями, что вполне согласуется с "переживаемостъю" и "интенсивностью" духовных ценностей. Еще одним, факультативным, но, тем не менее, высоковероятным компонентом семантики языкового концепта является "этимологическая", она же "культурная", она же "когнитивная память слова" - смысловые характеристики языкового знака, связанные с его исконным предназначением, национальным менталитетом и системой духовных ценностей носителей языка (см.: Апресян 1995, т.2: 170; Телия 1996: 230 Яковлева 1998: 45). Однако концептологически наиболее существенным здесь оказывается так называемый культурно-этнический компонент, определяющий специфику семантики единиц естественного языка и отражающий "языковую картину мира" его носителей.

Язык, культура и этнос неразрывно между собой связаны и образуют средостение личности - место сопряжения ее физического, духовного и социального Я. Из всех определений культуры наиболее убедительным и адекватным является, очевидно, семиотическое: культура - это передаваемая из поколения в поколение "совокупность значений, ценностей и норм, которой владеют взаимодействующие лица" (Сорокин 1992: 218). Человек как "символическое животное" (Кассирер) невозможен без языка, составляющего оболочку общественного и индивидуального сознания. Язык, представляющий собой и инструмент культуры и одну из её ипостасей (Толстой 1997: 312), образует сущностное ядро этнической личности, и любая этнокультура существует и развивается в среде определенного этнического языка.

Принято считать, что в естественном языке отражается "наивная картина мира", составляющая содержание "обыденного сознания" его носителей (Апресян 1995, т.1: 56-59; Урынсон 1998: 3). Наивная геометрия, наивная физика, наивная биология, психология, философия и пр., отражающие материальный и духовный опыт этноса, отмечены национально-культурной спецификой и противостоят соответствующим научным геометрии, физике, биологии, психологии, философии и пр. в той мере, в которой лексическое значение ("ближайшее значение" А.А. Потебни, "общесловарное значение" Л.В. Щербы) противостоит понятию ("дальнейшему значению" А.А. Потебни, "энциклопедическому значению Л.В. Щербы). Лексическое значение, зафиксированное в словаре, - это то, что люди имеют в виду, когда они употребляют слово (Вежбицкая 1997: 236); картина мира, воссоздаваемая лексической системой национального языка, может быть приблизительна и неточна в деталях, но она интуитивно достоверна, наглядна и отвечает здравому смыслу: вода здесь - это жидкость, заполняющая реки и моря, прямая - линия, не отклоняющаяся ни вверх, ни вниз, ни вправо, ни влево.

"Наивная картина мира" как факт обыденного сознания воспроизводится пофрагментно в лексических единицах языка, однако сам язык непосредственно этот мир не отражает, он отражает лишь способ представления (концептуализации) этого мира национальной языковой личностью (см.: Wierzbicka 1980: 50; Вежбицкая 1999: 434; Почепцов 1990), и поэтому выражение "языковая картина мира" в достаточной мере условно; образ мира, воссоздаваемый по данным одной лишь языковой семантики, скорее карикатурен и схематичен, поскольку его фактура сплетается преимущественно из отличительных признаков, положенных в основу категоризации и номинации предметов, явлений и их свойств, и для адекватности языковой образ мира корректируется эмпирическими знаниями о действительности, общими для пользователей определенного естественного языка. В этом смысле можно согласиться с тем, что язык не создает какой-либо отдельной картины мира (см.: Колшанский 1990: 25-26). Смотреть на реальность исключительно через призму языка - это в какой-то мере то же самое, что буквализировать идиомы, поскольку собственно "языковой" в семантике лексических единиц является лишь их внутренняя форма.

Отличительной чертой концепта как единицы лексической семантики является лингвокультурная отмеченность (Орешкина 2000: 123), однако сама эта отмеченность может пониматься по-разному, как по-разному культура материальная, духовная, социальная и поведенческая представлены в языковой семантике. Так, если материальная и социальная культуры (специфические реалии быта и общественные институты) представлены, как правило, в форме номинаций, то культура духовная и поведенческая присутствуют в лексической семантике преимущественно в виде коннотаций (см.: Апресян 1995, т.1: 67).

Языковая концептуализация как совокупность приемов семантического представления плана содержания лексических единиц, очевидно, различна в разных культурах (Вежбицкая 1997: 238), однако одной лишь специфики способа семантического представления для выделения концепта как лингвокультурологической категории, видимо, недостаточно: языковые и культурные особенности здесь в значительной мере случайны и не отражают национально-культурного (собственно этнического) своеобразия семантики, и далеко не все различия во внутренней форме отдельных лексических единиц должны осмысливаться как концептологически значимые (Добровольский 1997: 37, 42).

Если совокупность концептов как семантических единиц, отражающих культурную специфику мировосприятия носителей языка, образует концептуальную область, соотносимую с понятием ментальности как способа видения мира, то концепты, отмеченные этнической спецификой, входят в область, соотносимую с менталитетом как множеством когнитивных, эмотивных и поведенческих стереотипов нации (о ментальности и менталитете см.: Маслова 2001: 49). Граница, разделяющая ментальность и менталитет - концепты в широком понимании и концепты в узком понимании - в достаточной мере нечетка, и формальных средств для описания современного менталитета той или иной лингвокультурной общности в настоящий момент не существует. Единственным критерием здесь может служить степень массовидности и инвариантности когнитивных и психологических стереотипов, отраженных в лексической семантике языка (см.: Добровольский 1997: 42; Телия 1996: 235).

Выделение концепта как ментального образования, отмеченного лингвокультурной спецификой, - это закономерный шаг в становлении антропоцентрической парадигмы гуманитарного, в частности, лингвистического знания. По существу в концепте безличное и объективистское понятие авторизуется относительно этносемантической личности как закрепленного в семантической системе естественного языка базового национально-культурного прототипа носителя этого языка. Воссоздание "образа человека по данным языка" (Апресян 1995, т.2: 348), осуществляемое через этнокультурную авторизацию понятия, в определенной мере сопоставимо с авторизацией высказывания и пропозиции относительно субъекта речи и мысли в теории модальной рамки высказывания и в неклассических (оценочных) модальных логиках.

"Мы можем добраться до мысли только через слова (никто еще пока не изобрел другого способа)" (Вежбицкая 1999: 293) - это лингвистическая и, тем самым, несколько зауженная констатация того общесемиотического факта, что смысл создаётся и является человеку лишь через символ (знак, образ). И если концепт представляет собой вербально явленный смысл, то собственно языковедческая проблематика в его изучении оказывается связанной с определением области бытования этого смысла и уровнем его коммуникативной реализации: является ли он фактом идиолектного или национального языкового сознания, фактом речи или же языка, фактом случайной разовой реализации или единицей словаря, если словаря, то соотносим он со словом или же с его лексико-семантическими вариантами.

Концепт как семантическая сущность отправляет к плану содержания определенной знаковой единицы и, тем самым, соотносим с категориями значения и смысла, которые в логической семантике и лингвистике терминологизированы, теоретически разведены и упорядочены дефиниционно.

Значение имени (Bedeutung) (по Фреге-Чёрчу) - это предмет (денотат), носящий данное имя, смысл (Sinn) - концепт этого денотата, информация, благодаря которой становится возможным отнесение имени к данному предмету. Под денотатом понимается здесь как единичный предмет, так и класс предметов. В лингвокультурологической трактовке, как уже отмечалось, концепт психологизируется и отождествляется с типовым представлением (прототипом, "гештальт-структурой") и здесь, как можно видеть, логико-семантически значение и смысл практически меняются местами: концепт денотата - сведения, необходимые и достаточные для выделения класса объектов - замещается собственно денотатом - типовым образом, представляющим класс в нерасчлененной полноте признаков.

Смысл - это "общая соотнесенность и связь всех относящихся к ситуации явлений" (Щедровицкий 1995: 562). Он всегда ситуационен, обусловлен контекстом, принадлежит речи и первичен по отношению к значению, которое, в свою очередь, внеконтекстно, неситуационно, принадлежит языку, производно от смысла, социально институционализировано и формулируется, в отличие от смыслов, создаваемых всеми и каждым, исключительно составителями словарей (Богин 1994: 8-9). Значение абстрагируется от смыслов и связывает идиолект с национальным кодифицированным языком. Можно отметить, что лингвистически терминологизированное противопоставление значения и смысла вполне четко согласуется с представлением об этих категориях в "наивной семиотике" русскоязычных носителей обыденного сознания (Кобозева 1991: 186).

В текстах лингвокультурологических исследований концепт получает самые различные названия: это и "экзистенциальные смыслы", и "предельные понятия", и собственно "культурные концепты", однако, принимая во внимание тот факт, что концепт принадлежит национальному языковому сознанию, можно считать, что в дихотомии значение-смысл он соотносим со значением, и остается только найти его имя - определить языковую единицу / единицы, чей план содержания он представляет.

В лингвокультурологических текстах концепты "опредмечиваются", "объективируются", "распредмечиваются", "вбирают в себя обобщенное содержание множества форм выражения", "заполняются смыслами" и пр. (См.: Карасик 1996: 6; Суродина 1999: 8; Панченко 1999: 20; Лукин 1993: 6З). Предикатная сочетаемость лексемы "концепт" в конечном итоге наводит на мысль о существовании двух основных когнитивных метафор, двух взаимодополняющих моделей, описывающих отношение "концепт-форма его языкового представления": "архетипной" и "инвариантной". В архетипной модели концепт рассматривается как нечто предельно обобщенное, но, тем не менее, чувственно-образное, скрытое в глубинах сознания, воплощающееся в редуцированной форме (см.: Ляпин 1997: 21) в понятии, в представлении, в значении слова. В инвариантной модели концепт представляется как предел обобщения (инвариант) плана содержания языковых единиц, покрывающих определенную семантическую область (см.: Лукин 1993: 63). Архетипная модель формирования концептов предполагает их врожденность, доязыковую готовность к семантизации (Вежбицкая 1999: 294), инвариантная - их формирование в процессе усвоения языка и освоения внеязыковой действительности субъектом мысли и речи.

Связь концепта с вербальными средствами выражения вообще отмечается практически во всех лингвокультурологических определениях (Ср.: "знаменательный (сигнификативный) образ, отражающий фрагмент национальной картины мира, обобщенный в слове" - Нерознак 1998: 81; "любая дискретная единица коллективного сознания, которая отражает предмет реального или идеального мира и хранится в национальной памяти языка в вербально обозначенном виде" - Бабушкин 1999: 11), однако единства во мнениях относительно конкретных значимых единиц языка, с которыми соотносится концепт, у "лингвоконцептуалистов" пока не имеется.

Лингвокультурный концепт, как и его средневековый предшественник, - семантическое образование высокой степени абстрактности. Однако если первый получен путем отвлечения и последующего гипостазирования свойств и отношений непосредственно объектов действительности, то второй - продукт абстрагирования семантических признаков, принадлежащих определенному множеству значимых языковых единиц. Соотнесение концепта с единицами универсального предметного кода (Стернин 1999: 69) едва ли согласуется с принадлежностью лингвокультурных концептов к сфере национального сознания, поскольку УПК идиолектен и формируется в сознании индивидуальной речевой личности. В принципе, концепт можно было бы соотнести с корневой морфемой, составляющей основу словообразовательного гнезда, но тогда он останется без имени.