Синтаксические особенности научных текстов Л.В. Щербы

51

План

Введение

Глава 1. Теоретические и лингвистические основы описания научных трудов Л.В. Щербы

§ 1. Теоретические основы описания научных текстов в современной лингвистике

§ 2. Своеобразие научных текстов Л.В. Щербы

Глава 2. Синтаксический анализ научных текстов Л.В. Щербы

§ 1. Словосочетание и простое предложение в научных трудах Л.В. Щербы

§ 2. Экспрессивный синтаксис Л.В. Щербы

Заключение

Список использованной литературы

Приложение

Введение

Актуальность настоящего исследования определяется, с одной стороны, общей тенденцией научных исследований, характеризующейся комплексным рассмотрением природы того или иного языкового явления в триединстве его структурных, семантических и прагматических особенностей, и, с другой стороны, признанием существования синтаксических особенностей в трудах Щербы, в связи с ее возрастающей ролью как средства коммуникации в современном обществе. Кроме того, изучение данного вопроса представляет огромный интерес и практическую значимость в рассмотрении теории построения современного русского языка.

Объектом данного исследования является совокупность синтаксических особенностей научных текстов Л.В. Щербы. Предметом исследования выступает выявление и описание синтаксических особенностей научных текстов Л.В. Щербы, а также детальное их изучение в контексте текстов научного стиля. Целью данной работы является изучение теоретических основ описания научных трудов Л.В. Щербы, выявление и описание основных синтаксических особенностей в научных трудах Л.В. Щербы.

В соответствии с поставленной целью в работе решаются следующие задачи:

- кратко рассматривается и характеризуется его научная деятельность на различных этапах его жизни;

- изучаются теоретические и лингвистические основы описания научных трудов Л.В. Щербы;

- изучается вопрос об особенностях функционирования словосочетания и простого предложения в научных трудах Л.В. Щербы;

- изучаются особенности функционирования сложных предложений в научных трудах Л.В. Щербы;

-. детально характеризуется экспрессивный синтаксис Л.В. Щербы.

В ходе решения поставленных в настоящей работе задач и целей используется целый комплекс методов научного анализа и приёмов обработки фактологического материала, таких как: комплексный метод, описательный метод, сопоставительный метод, метод компонентного анализа, метод контекстуального анализа, статистический метод.

Теоретическая значимость исследования заключается в том, что анализ синтаксических особенностей русского языка, а также изучение проблемы диагностирования речевого поведения авторов научных текстов вносит определённый вклад в теорию прагмалингвистики, психолингвистики и, тем самым, способствует изучению особенностей речевой деятельности и речевого поведения русских авторов научных текстов, расширяя понимание психолингвистического и прагмалингвистического аспектов.

Практическая ценность данного исследования состоит в том, что основные положения дипломной работы могут составить основу содержания спецкурсов по общему языкознанию, русистике, романистике, славистике, лексикографии, педагогики.

Структура работы: Дипломная работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы и приложений.

Во введении раскрывается актуальность темы исследования, определяется цель и задачи исследования, указывается степень научной новизны предлагаемой концепции анализа, раскрывается ее теоретическая значимость и практическая ценность, даётся представление о материале и методике его исследования.

В первой главе работы собраны и детально изложены основные теоретические и лингвистические основы описания научных трудов Л.В. Щербы; во второй главе представлен синтаксический анализ научных текстов Л.В. Щербы, в ней описываются особенности функционирования словосочетания, простого и сложного предложений в ткани научного текста, особое внимание уделяется экспрессивному синтаксису Л.В. Щербы.

В заключении лаконично представлены основные результаты исследования и намечены перспективы дальнейшего описания данной проблемы.

В списке использованной литературы дан перечень имеющейся лингвистической литературы, указаны текстовые и лексикографические источники работы.

Приложение 1 представляет собой перечень опорных схем и таблиц, использованных в работе, приложение 2 включает в себя план-конспект урока русского языка в 7 классе общеобразовательной школы на тему «Научный стиль, стилевые черты и лингвистическое своеобразие».

Глава 1. Теоретические и лингвистические основы описания научных трудов Л.В. Щербы

§ 1. Теоретические основы описания научных текстов в современной лингвистике

Щерба Лев Владимирович (1880-1944), российский языковед, академик АН СССР (1943). Глава Ленинградской фонологической школы. Труды по проблемам общего языкознания, русистики, романистики, славистики, лексикографии, педагогики.

Как и его учитель И.А. Бодуэн де Куртенэ, Л.В. Щерба стоит на рубеже двух эпох в развитии науки о языке -- старой, которую можно условно назвать «младограмматической», и новой, связанной на Западе с «Курсом общей лингвистики» Ф. де Соссюра и с направлениями европейского структурализма. От языкознания второй половины XIX в. идет и у Бодуэна, и у Щербы психологизм -- общая черта многих лингвистов того времени, как и провозглашенное младограмматиками (но не всегда на практике осуществлявшееся ими) обращение к живому языку, к устной речи, к «говорящему человеку». Но и Бодуэн, и Щерба прокладывают новые пути -- пути функционального подхода к языку, к его единицам и их системным связям, т. е. того подхода, который получил дальнейшее развитие в концепциях Пражского лингвистического кружка, а затем у А. Мартине, Э. Косериу и других представителей «функциональной лингвистики» и в работах многих советских лингвистов -- В.В. Виноградова, Московской фонологической школы, в значительной степени А.И. Смирницкого и др.

Бодуэн формулирует идею «двоякого деления человеческой речи» и создает учение об основных единицах языка и лингвистического анализа; Щерба, развивая мысль Бодуэна «о связи фонетических представлений с представлениями морфологическими, синтаксическими и семасиологическими», кладет эту связь в основу определения фонемы. Тем самым понятие фонемы впервые получает то, еще отсутствующее у Бодуэна существенное уточнение, с которым оно и входит затем в мировую науку.

Если в работах Бодуэна «встречается только намек на разграничение языка и речи», то Щерба создает свое учение о трояком аспекте языковых явлений, своеобразно перекликающееся со знаменитой соссюровской антиномией la langue--la parole, но в некоторых отношениях более плодотворное, чем учение Соссюра, в частности в качестве основы современных психолингвистических исследований речевой деятельности, проблем усвоения языка, проблем понимания и т. д. и для сформулированного уже Щербой принципа лингвистического эксперимента, ставшего особенно актуальным для почти всех областей языковедения второй половины нашего века. Отметим также, что, четко различая синхронический и диахронический аспект в исследовании языка, Л.В. Щерба, как и Бодуэн, никогда не считал, что «историческое» и «актуальное» разделены в самом языке непроходимой пропастью, и всегда видел тесную связь между ними. В этом вопросе точка зрения Л.В. Щербы сходна не столько с жесткой позицией Ф. де Соссюра, сколько с более гибкой позицией Пражского лингвистического кружка и, конечно, большинства современных советских языковедов.

Щерба кладет начало такой лингвистической дисциплине XX в., как теория лексикографии, в значительной мере -- исследованиям интерференции при языковом смешении, как и современной научной методике преподавания иностранных языков. Сейчас, когда прошло более трех десятилетий после кончины Л.В. Щербы, мы видим, что во многих отношениях его вклад предстает еще более весомым и значительным, чем это могло казаться 20--30 лет тому назад. К трудам Щербы еще долго будут обращаться языковеды и находить в них все новые и новые грани, попеременно выступающие на передний план в меняющемся свете все новых и новых научных задач.

Характерной чертой ранних работ Л.В. Щербы был психологизм. В «Русских гласных» он говорит, прежде всего о «психологическом анализе» понятия фонемы; в предисловии к «Восточнолужицкому наречию» он пишет, что его книга «является попыткой всестороннего, по возможности исчерпывающего, психологического описания говора».

Для оценки этой черты щербовских работ можно было бы воспользоваться следующими его словами, сказанными о Бодуэне: «Мне кажется, что психологизм Б. легко вынуть из его лингвистических теорий -- и все в них останется на месте». Было бы, однако, совершенно неверно трактовать эти слова слишком упрощенно. Психологизм Л.В. Щербы, как и Бодуэна, не ограничивался частым обращением к психологической терминологии. Не следует забывать того, что в университетские годы Л.В. Щерба много занимался психологией и что капитальный труд В. Вундта о языке многие годы был у него настольной книгой. [7,68]

Психология была для Л.В. Щербы средством, которое, по его представлению, позволяло ему через языковое сознание носителей языка лучше познать сущность языка и раскрыть его структуру. Именно в сознании человека он находил инвариантные единицы, которые реализуются в речи в виде множества вариантов. Психологическую природу этих инвариантных единиц (представлений) он противопоставлял физической природе их реализаций в речи. Если учесть, что инвариантность соответствующих единиц Л. В. определял, основываясь на тождестве их языковых функций, то за таким пониманием языковых явлений нетрудно увидеть противопоставление языка и речи, а в таком случае за психологической оболочкой щербовских высказываний обнаруживается собственно лингвистическое содержание, которое легко освобождается от этой оболочки. Однако сам Л.В. Щерба в то время скорее отождествлял психическое и языковое. [12,51]

Психологическая установка хорошо сочеталась у Л. В. с задачей синхронического изучения живой устной речи, которая стояла перед ним в период его занятий восточно-лужицким наречием. Только изучая языковые процессы, протекающие в сознании человека, можно, как думал Л.В. Щерба, дать адекватное описание синхронного состояния языка и избежать привнесения в такое описание «каких-либо чуждых ему категорий, не имеющих основания в психике говорящего». В описательной части мне нет дела до истории; меня интересует лишь то, как чувствуют и думают говорящие», -- писал он там же. Однако синхронное состояние языка представлялось Л.В. Щербе не статическим, а динамическим, поэтому он утверждал, что «хорошее психологическое описание данного языка в данный момент времени само по себе дает понятие о ближайшем его прошлом и возможном будущем».

Если попытаться резюмировать все сказанное выше и сформулировать в одной фразе теоретическую позицию раннего Л.В. Щербы, то такой фразой будет: вне человека и без человека понять язык невозможно.

Научное творчество Л.В. Щербы было очень разнообразным. Он писал и на общелингвистические темы, в частности общефонетические, и о различных аспектах отдельных языков (главным образом русского), и о звуковом строе языков (русского, французского), и о лексикографии, и о методике преподавания иностранных языков, и о графике и орфографии. [16,73]

Широта лингвистических интересов, глубина и оригинальность развивавшихся Л.В. Щербой идей выдвинули его в первые ряды советских языковедов. Его общелингвистические взгляды были полное всего изложены им в статье «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании», опубликованной к 1931 г., и в работе «Очередные проблемы языкознания», которую он не успел закончить и которая была напечатана уже после его смерти. Первая была результатом глубокого пересмотра Щербой унаследованной им от Бодуэна психологической трактовки языка и соответствующих методов его изучения. Пересмотр этот заключался не в прямой критике старых взглядов, а в поисках внутренних особенностей, присущих объекту языковедения, которые могли послужить основанием для этих взглядов.

Важнейшим положением, выдвигаемым здесь Щербой, было различение речевой деятельности, языковой системы и языкового материала. При этом на первом месте стоит речевая деятельность, т. е. процессы говорения и понимания; она возможна благодаря наличию второго аспекта -- языковой системы, т. е. словаря и грамматики, которые не даны в непосредственном опыте, «ни в психологическом, ни в физиологическом», а могут выводиться только из языкового материала, т. е. «совокупности всего говоримого и понимаемого в определенной конкретной обстановке в ту или другую эпоху жизни данной общественной группы». [18,71] Таким образом, в языковой системе мы имеем «некую социальную ценность, нечто единое и общеобязательное для всех членов данной общественной группы, объективно данное в условиях жизни этой группы». [43,56] Психофизиологическая речевая организация индивида является лишь проявлением языковой системы. «Но само собой разумеется, -- пишет Щерба, -- что сама эта психофизиологическая речевая организация индивида вместе с обусловленной ею речевой деятельностью является социальным продуктом». [43,61]

Весьма существенным для концепции Щербы является то, что в отличие от Соссюра, рассматривавшего язык и речь как хотя и связанные между собой, но независимые сферы, Щерба говорил об аспектах лишь искусственно разграничиваемого единого целого, [21,90] «так как очевидно, -- писал он, -- что языковая система и языковой материал -- это лишь разные аспекты единственно данной в опыте речевой деятельности, и так как не менее очевидно, что языковой материал вне процесса понимания будет мертвым, само же понимание вне как-то организованного языкового материала (т. е. языковой системы) невозможно». [21,106]

Владение языковой системой позволяет говорящему создавать и понимать тексты хотя и по определенным правилам, «но зачастую самым неожиданным образом». Щерба подчеркивает при этом важность содержательной стороны. При создании текстов действуют, читаем мы, «не только правила синтаксиса, но, что гораздо важнее, -- правила сложения смыслов, дающие не сумму смыслов, а новые смыслы...». [27,83]

«Если бы наш лингвистический опыт, -- писал Щерба в другой работе, -- не был упорядочен у нас в виде какой-то системы, которую мы и называем грамматикой, то мы были бы просто понимающими попугаями, которые могут повторять, и понимать только слышанное». [27,85]

В статье «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» Щерба подвергает критике свои старые работы, касающиеся субъективного метода (в частности, метода самонаблюдения). Он настаивает на необходимости эксперимента в лингвистических исследованиях, ванжность которого подчеркивается уже самим названием статьи. Только эксперимент может дать в руки лингвиста «отрицательный языковой материал», который характеризуется Щербой следующим образом: «... в "текстах" лингвистов обыкновенно отсутствуют неудачные высказывания, между тем как весьма важную составную часть "языкового материала" образуют именно неудачные высказывания с отметкой "так не говорят", которые я буду называть "отрицательным языковым материалом". Роль этого отрицательного материала громадна и совершенно еще не оценена в языкознании, насколько мне известно». [13,56]

Эксперимент, по Щербе, -- это самый надежный путь для проникновения в сущность языка, в идиоматичность отдельных языков. Именно признанием преимущества экспериментальных методов, неприменимых при анализе старых текстов, объясняется тот интерес Щербы к исследованию живых языков, который столь для него характерен.

Статья «Очередные проблемы языковедения», частично перекликающаяся с рассмотренной выше статьей «О трояком аспекте языковых явлений», посвящена главным образом выяснению принципов адекватного описания языков, построения грамматик и словарей, которые бы, по словам Щербы, «отвечали языковой действительности и которые были бы свободны от всяких традиционных и формалистических предрассудков». [8,69] Созданию «действительно хороших описаний» мешает то, что лингвисты находятся под влиянием латинской грамматики, «от которой они лишь с великим трудом и только очень постепенно освобождаются», «и изучаемый язык в той или иной мере воспринимается ими в рамках и категориях родного».[8,75]

Познание структуры человеческого языка, вообще являющейся, как об этом часто говорил Л.В. Щерба, единственным предметом языковедения как науки, требует изучения не только языков культурных народов. «Три типа языков, -- читаем мы в той же статье, -- нуждаются в первую голову в "беспредрассудочном" изучении. Это, во-первых, языки племен, стоящих на низком уровне развития... Во-вторых, требуют пристального изучения языки жестов... Третий тип языков, который, по-моему, нуждался бы в пристальном изучении, -- это язык всевозможных афатиков». [36,117]. Как и всегда, Щерба отмечал и практическое значение исследования подобных языков.

Большое место занимает в рассматриваемой статье проблема содержания описательной грамматики, в связи с чем стоит разграничение грамматики и лексики, которое, по Щербе, характеризуется следующим образом: «... все индивидуальное, существующее в памяти как таковое и по форме никогда не творимое в момент речи, -- лексика..., все правила образования слов, форм слов, групп слов и других языковых единств высшего порядка -- грамматика». Вместе с тем лексика не представляет собой нечто беспорядочное: напротив, Щерба пишет о «системе лексики» и о «правилах словаря».

Важным моментом в концепции Щербы является, далее, различение активной и пассивной грамматики, которое развивается им особенно подробно в работах по методике преподавания иностранных языков. [35,116]

Широкий отклик получило в нашем языковедении учение Щербы о частях речи. Он считал, что оно должно составлять особый отдел грамматики, который он предлагал назвать «лексические категории». По мысли Щербы, в нем должны найти себе место «не только такие общие категории, как существительные, прилагательные, глаголы», но и «такие категории, как безличность... и категория грамматического рода».¹⁶ Такой своеобразный подход к учению о частях речи связан с тем, что Щерба видел в нем не классификацию слов, а объединение их в очень общие категории, определяемое различными, но в первую очередь семантическими факторами.

Л.В. Щерба почти не оставил исследований диахронического характера, но его высказывания по соответствующим проблемам представляют несомненный интерес. Он говорил о том, что язык находится «все время в состоянии лишь более или менее устойчивого, а сплошь и рядом и вовсе неустойчивого равновесия», что «всегда и везде есть факты, которые грызут норму». [41, 83]

Вслед за своим учителем Бодуэном де Куртенэ Л.В. Щерба придавал большое значение фактору смешения языков. В своих работах он много раз обращался к проблеме двуязычия. Смешение, по его мнению имеющее социальную природу, лежит и в основе эволюции языков. Он писал: «... капитальнейшим фактором языковых изменений являются столкновения двух общественных групп, а следовательно, и двух языковых систем, иначе -- смешение языков»; и далее: «Так как процессы смешения происходят не только между разными языками, по и между разными групповыми языками внутри одного языка, то можно сказать, что процессы эти являются кардинальными и постоянными в жизни языков». [9,80]

Нетрудно увидеть, что ряд изложенных выше идей Л.В. Щербы, как это недавно отмечали О.С. Ахманова и С.Д. Кацнельсон, во многом предвосхитили и основные положения и методы (в их принципиальном аспекте) новейших лингвистических направлений, в частности порождающей грамматики и трансформационного метода Н. Хомского. [9,101]

В области фонологии Щерба известен как один из создателей теории фонемы. Ему принадлежит первый в истории науки специальный анализ понятия фонемы как словоразличительной и морфеморазличительной единицы, противопоставленной оттенку (варианту) как единице, не обладающей такой дистинк-тивной функцией. Такому анализу было посвящено введение к магистерской диссертации Щербы, опубликованной в 1912 г. под названием «Русские гласные в качественном и количественном отношении». В это время на Западе никто еще не писал о фонеме, а Щерба, хотя иногда и в очень сжатом виде, рассмотрел все важнейшие проблемы фонологии, которые и до сих пор волнуют исследователей.

Щерба начинает анализ понятия фонемы с показа того, что к понятию отдельного звука говорящие приходят только через фонему благодаря ее связи со смысловыми единицами языка. Проблему членения потока речи он считал важнейшей и труднейшей проблемой фонологии до конца своей жизни. В своих лекциях по общей фонетике, читанных им в Ленинградском университете во второй половине 30-х годов, Щерба постоянно возвращался к этой мысли. В записях лекций, сделанных одной из ближайших учениц Льва Владимировича -- И.П. Сунцовой, -- имеются такие строки: «Когда говорят о фонемах, обычно говорят о сравнении фонем друг с другом. Наиболее трудное в вопросе о фонеме то, как мы делим на фонемы»; и далее: «Первый вопрос, связанный с фонемой, это вопрос о делимости звуковых рядов на части». В другой лекции мы читаем: «Надо себе представлять, что реально дано нам в языке: речевой поток; звуков речи нет. Вот делится на в, о, т, т. е. на элементы в результате анализа. Звуки получаются в результате анализа потока». В опубликованном уже после смерти Щербы введении к академической «Грамматике русского языка» он писал: «... ничто не отделяет один звук от другого, с ним в речи соседящего... Однако поскольку отдельные звуки речи служат для различения смысла слов... и поскольку отдельные звуки могут иметь самостоятельное значение... постольку справедливо будет все же сказать, что всякая речь распадается на отдельные звуки или состоит из отдельных звуков. Лингвистическая природа отдельных звуков речи и определяется тем, что каждый из них может что-то значить в данном языке, и термин фонема введен именно с целью подчеркнуть это обстоятельство». [33,87]

В «Русских гласных» Щерба остановился и на вопросе о неделимости фонемы. Поводом для этого ему послужили наблюдения над акустическим характером отдельных гласных, в частности гласного а из слова ад. Хотя Лев Владимирович пользовался с нашей современной точки зрения примитивнейшими приборами, ему удалось показать, что этот гласный состоит из шести следующих друг за другом и различающихся в акустическом отношении элементов. И если, тем не менее для русского языка и для его носителей этот гласный продставляет собой одну единицу, одну фонему, то только потому, что со смысловой точки зрения подобные звуковые единицы никогда не членятся в русском языке.

Н.С. Трубецкой в «Основах фонологии» (М., 1960) тоже начинает фонологический анализ с вопроса о разложении сложных фонологических единиц на далее неделимые единицы -- фонемы (при этом он цитирует соответствующее определение фонемы Щербы).

Однако вследствие того, что в качестве фактора, обусловливающего членение, Трубецкой принимал противопоставление, т. е. тот же фактор, который, по его мнению, действует при парадигматической идентификации фонемы, его последователи и не заметили чисто лингвистического характера проблемы сегментации речи и не уделили ей достаточного внимания. Более того, можно сказать, что в фонологии фактически считалось, что сегментация речи задана ее артикуляторно-акустическими характеристиками.

Ставшие широко известными в последние годы результаты электроакустических исследований полностью подтвердили наблюдения Щербы и сделали очевидным, что сегментация на отдельные звуки по физическим или физиологическим признакам невозможна, что членение на фонемы -- это результат лингвистического членения. Благодаря этому более чем через полвека после Щербы проблема сегментации стала привлекать к себе пристальное внимание фонологов. Достаточно сказать, что на 8-м Международном фонетическом конгрессе, состоявшемся в 1971 г. в Монреале, этой проблеме были посвящены не только два доклада, представленные советскими фонологами, но и доклад главного редактора международного журнала «Phonetica» г. Пильха.

Большое значение имела для дальнейшего развития теории фонемы отчетливая формулировка различия между понятиями фонемы и оттенка, основывающегося на чисто функциональном критерии, чем подчеркивалось, что единство оттенков одной фонемы обусловлено не их фонетическим сходством, а невозможностью различать слова и формы слов в данном языке. В этой связи хотелось бы отметить, что Щерба, очевидно, понимал, что это не легко будет принять его читателю. Ведь А. И. Томсон, выдающийся русский фонетик начала XX в., утверждал, что разные по характеру к потому осознаются как один и тот же согласный, что они более сходны между собой, чем с т или любым другим согласным. Поэтому Щерба не ограничивается ставшим впоследствии хрестоматийным примером с двумя е в русском и французском языках, а приводит еще семь примеров, которые показывают, что одно и то же звуковое различие может иметь в разных языках разное фонологическое значение. [5,95]

Впоследствии, когда Щерба прочел в «Руководстве к фонологическим описаниям» Трубецкого следующее правило: «Если два акустически или артикуляторно родственные между собой звука какого-нибудь языка никогда не встречаются в одном и том же звуковом окружении, то они являются комбинаторными вариантами одной фонемы», -- он подчеркнул слово «родственные» и написал на полях: «плохо!». Сам Щерба считал, что не акустическое сходство, а чередование в пределах одной морфемы объединяет два звука, находящихся в отношении дополнительной дистрибуции, в одну фонему. [5,98]

Нужно, кроме того, подчеркнуть, что Щерба считал основной функцией фонемы не различительную способность, а хотя бы потенциальную возможность быть связанной со смыслом. Об этом свидетельствуют следующие обстоятельства:

1) определение фонемы в «Русских гласных.», которое гласит: «Фонемой называется кратчайшее общее фонетическое представление, способное ассоциироваться со смысловыми представлениями и дифференцировать слова»;

2) следующие слова из «Очередных проблем»: «В языке утилизируются звуки не просто как физические или физиологические явления, а как элементы языка, имеющие или по крайней мере могущие иметь значение»;

3) формулировка, которую мы находим во введении к «Грамматике русского языка»: «Лингвистическая природа отдельных звуков речи и определяется тем, что каждый из них может что-то значить в данном языке, и термин фонема введен именно с целью подчеркнуть это обстоятельство».

Нельзя не отметить того, что и в нашей лингвистике, не говоря уже о зарубежной, до сих пор не оценена по достоинству последовательно лингвистическая трактовка фонемы, как она предстает перед нами в теории фонемы Щербы. А вместе с тем она остается и сейчас единственной теорией, которая ни при синтагматической, ни при парадигматической идентификации фонемы никогда не отступает от лингвистических критериев.

Заканчивая рассмотрение основных фонологических идей Л.В. Щербы, хочется вспомнить и то немногое, что можно найти у него относительно диахронической фонологии. В «Русских гласных» им было высказано такое положение: «Вообще говоря, фонетическая история языка, в известной части, сводится, с одной стороны, к исчезновению из сознания некоторых фонетических различий, к исчезновению одних фонем, а с другой стороны, к осознаванию некоторых оттенков, к появлению других новых фонем»

Интересно отметить и то, что в статье «К личным окончаниям в латинском и других италийских диалектах» Щерба отвергает фонетический путь развития и отдает предпочтение морфологическому, о чем подробно писал В. В. Виноградов.

В 1924 г. Лев Владимирович избирается членом-корреспондентом АН СССР и входит в состав словарной комиссии сначала как научный сотрудник первого разряда, а затем как товарищ председателя комиссии. К этому времени относится начало его лексикографических штудий, чему Л. В. отдается с увлечением и что станет отныне одной из его любимых тем. Как и всегда, Л. В. подводит теоретическую базу под свою практическую работу над словарями, сначала русским нормативным (академическим), так как он разрабатывает в качестве сотрудника словаря АН его часть (от и до идеализироваться), а затем и русско-французским переводным словарем. Свои постоянные размышления на эту тему он изложил в статье «Опыт общей теории лексикографии», являющейся плодом его интенсивной -- как практической, так и теоретической -- работы по лексикографии. Это объединение практики и теории является характерным для научной деятельности Л.В. Щербы. Как говорит К.С. Истрина в статье «Л.В. Щерба как лексикограф и лексиколог», «практическая по общему своему характеру работа перерастает в научную работу, выдвигающую широкие научные проблемы и устанавливающую опорные теоретические положения, на которых она строится». [4, 86]

Главная мысль, лежащая в основе этой деятельности, -- детальное изучение, «глубокая продуманность соотноше-н и и, которые определялись для него той внутренней сущностью, той идеей основного значения, из которой развивались подчас многообразные и тонкие оттенки, которая служила основой образа. Поиски и установление линии развития каждого отдельного значения, приводящего к переносному и образному употреблению слова, составляли сущность работы». [28,137]

Руководствуясь этой мыслью, Л.В. Щерба и писал свои статьи в русском академическом словаре, которые здесь невозможно дать; интересующиеся могут их посмотреть в соответственном выпуске словаря.[28,141]

Теми же принципами руководствовался Щерба и при написании русско-французского словаря. Многогранная семантическая структура слова особенно ярко видна при сравнении двух разных языков, так как в результате их различного исторического развития она почти никогда в них не совпадает. В этом словаре Щерба чрезвычайно тщательно разрабатывал систему значений и их оттенков в русских словах и пытался подобрать к ним соответственные французские переводы. В предисловии к словарю (см. стр. 304-312 этой книги) есть много убедительных, ярких примеров, показывающих несоответствие русских и французских понятий, выражаемых словами.

Попутно хотелось бы отметить роль примеров, которые Л. В. считал наиболее прямым средством для понимания его мысли. Почти каждое русское мало-мальски семантически сложное слово подвергалось Щербой пересмотру, устанавливалось его основное значение и различного рода ответвления, а затем проводился так называемый эксперимент, как говорил Щерба, т. е. перебирались всевозможные русские контексты и их переводы на французский язык. В результате этой интересной, но очень кропотливой работы появлялись словарные статьи с различными семантическими подразделениями слов в русском языке и их французскими переводами со стилистическими и другими пометами. Особенно тщательно Щерба пересматривал русские предлоги и союзы, их значения и подбирал соответственные переводы.

Известный французский славист и русист Люсьен Теньер, ознакомившийся со словарем еще в процессе работы над ним, сказал в своей статье (опубликованной значительно позже), что «словарь совершенно освободился от влияния традиций и вполне заслуживает названия "современного"». [3,58]

Из этого, несомненно не вытекает, что словарь не имеет пробелов, не вполне удачных переводов и т.д. Его дальнейшее совершенствование и явилось задачей следующих изданий.

Как уже было сказано, Щерба на основе практической работы над словарями (а точнее -- параллельно с ней) построил и теорию лексикографии, которую он излагал сначала в докладе прочитанном на заседании Отделения литературы и языка АН СССР в 1939 г., а затем развил в уже упомянутой статье «Опыт общей теории лексикографии».

Щерба разбирает основные типы словарей, различные противоположеиия их. Особенно любопытны его рассуждения о противоположении словаря-справочника и нормативного (или академического). Нормативный словарь, по его мысли, должен с чисто лингвистической точки зрения «иметь своим предметом реальную лингвистическую действительность -- единую лексическую систему данного языка». И дальше:

«... хороший нормативный словарь не придумывает нормы, а описывает ту, которая существует в языке, и уже ни в коем случае не должен ломать эту последнюю». Это чрезвычайно существенно в том случае, если норма допускает два способа выражения. «Нормативный словарь поступил бы в высшей стопени неосторожно, если бы забраковал один из них, руководствуясь чистейшим произволом или личным вкусом редактора».³⁰ И еще: «... нормализаторская роль нормативного словаря (состоит) в поддержании всех живых норм языка, особенно стилистических..., в поддержании новых созревших норм...».³¹ «Словарь-справочник в конечном счете всегда будет собранием слов, так или иначе отобранных, которое само по себе никогда не является каким-то единым фактом реальной лингвистической действительности, а лишь более или менее произвольным вырезом из нее». [49,118]

Интересна также идея Щербы о создании толковых иностранных словарей на родном языке лиц, пользующихся ими. Эту мысль он развил в противоположении пятом: толковый словарь -- переводный словарь. [1,53] Как говорил Щерба: «Толковые словари предназначены в первую очередь для носителей данного языка. Переводный же словарь возникает из потребности понимать тексты на чужом языке».³⁴ Однако принципиальным недостатком этих последних является предположение об адекватности систем понятий любой пары языков, тогда как это совершенно не соответствует действительности. Многие примеры из хорошего переводного французско-русского словаря и словарей других языков, приводимые Щербой как в этой статье, так и в его предисловии к русско-французскому словарю, хорошо это показывают. Для того чтобы избежать этой опасности, необходимо, по его мысли, создать новый тип толкового, например французского, словаря на русском языке. В его основу можно было бы положить, как думал Щерба, хотя бы французский словарь Ларусса, толкования которого следовало бы перевести на русский язык. По мысли Л. В., для каждой пары языков должно быть четыре словаря: так, например, для французского и русского -- два толковых (один для русского читателя и один для французского) и два переводных, также один для русского и один для француза. Однако этот замысел Л. В., очень трудный в осуществлении, так и остался невыполненным.

Остались ненаписанными и задуманные Щербой лексикологические этюды этой статьи, очень интересные, теснейшим образом связанные также с лексикографией; о них он бегло упоминает в сноске: «Дальнейшие этюды предполагается посвятить природе слова, его значению и употреблению; его связям с другими словами того же языка, благодаря которым лексика каждого языка в каждый данный момент времени представляет собою определенную систему, и, наконец, построению словарной статьи в связи с семантическим, грамматическим и стилистическим анализом слова». [12,76]

Интерес Щербы к методике преподавания зародился еще в начале его научной деятельности. В связи со своей педагогической работой он начал заниматься вопросами преподавания русского языка, но вскоре его внимание привлекает также методика преподавания иностранных языков: говорящие машины (его статья 1914 г.), разные стили произношения, что играет в преподавании важную роль (статья 1915 г.), и т. д. Занимается он и отличиями французской звуковой системы от русской и пишет об этом в 1916 г. статью, послужившую как бы зародышем его «Фонетики французского языка». В 1926 г..появляется его статья «Об общеобразовательном значении иностранных языков», вышедшая в журнале «Вопросы педагогики» (1926, вып. I), где находим -- опять-таки в зародыше -- те теоретические идеи Щербы, которые он развивал в дальнейшем в течение всей своей научной жизни. Наконец, в 1929 г. выходит его брошюра «Как надо изучать иностранные языки», где он ставит ряд вопросов, касающихся изучения иностранных языков взрослыми. Здесь, в частности, он развивает (в плане методики) теорию о словарных и строевых элементах языка и о преимущественной важности знания строевых элементов.

В развитии этого интереса Щербы сыграл большую роль и его учитель И.А. Бодуэн де Куртенэ, хотя и не оставивший ничего специально касающегося методики преподавания иностранных языков, но питавший глубокий интерес к живому языку, который побуждал его, как говорит Л. В., «поощрять у своих учеников занятия тем или другим видом приложения своей науки к практике». [37,114]

Важность изучения иностранных языков в средней школе, их общеобразовательное значение, методика преподавания, а также и изучение их взрослыми все больше привлекают внимание Щербы. В 30-е годы он много думает над этими вопросами и пишет ряд статей, в которых высказывает новые, оригинальные мысли. В начале 40-х годов, во время войны, находясь в эвакуации, по плану Института школ Щерба начал писать книгу, являющуюся результатом всех его размышлений над методикой преподавания иностранных языков; это как бы сгусток его методических идей, которые возникали в течение всей его научной и педагогической деятельности -- на протяжении тридцати с лишним лет. Он не успел ее закончить, она вышла из печати через три года после его смерти, в 1947 г.

Как лингвист-теоретик, Щерба не разменивался на методические мелочи, на различные приемы, он старался осмыслить методику путем приобщения ее к общему языкознанию, старался заложить в ее базу важнейшие идеи общей лингвистики. Книга эта представляет собой не столько методику преподавания языка в средней школе (хотя и школьный учитель может извлечь из нее для себя много полезного), сколько общие вопросы методики, как и сказано в подзаголовке. Щерба говорит: «В качестве лингвиста-теоретика я трактую методику преподавания иностранных языков как прикладную отрасль общего языковедения и предполагаю вывести все построение обучения иностранному языку из анализа понятия "язык" в его разных аспектах». [1,90]

Основная идея Щербы состоит в том, что при изучении иностранного языка усваивается новая система понятий, «которая является функцией культуры, а эта последняя -- категория историческая и находится в связи с состоянием общества и его деятельностью». [1,105]. Эта система понятий, отнюдь не являющаяся неподвижной, усваивается от окружающих через посредство языкового материала (т. е. неупорядоченного лингвистического опыта), «превращающегося, согласно общему положению, в обработанный (т. е. упорядоченный) лингвистический опыт, т. е. в язык».⁴¹ Естественно, что системы понятий в разных языках, поскольку они являются социальной, экономической и культурной функцией общества, не совпадают, это Щерба и показывает на ряде убедительных примеров. Так обстоит дело и в области лексики, и в области грамматики.

Овладение языком заключается в усвоении определенных «лексических и грамматических правил» данного языка, хотя и без соответственной технической терминологии. Щерба подчеркивает и доказывает важность различения в грамматике, помимо строевых и знаменательных элементов языка, о чем уже говорилось (см. стр. 19-20), так называемой пассивной грамматики и активной. «Пассивная грамматика изучает функции, значения строевых элементов данного языка, исходя из их формы, т. е. внешней их стороны. Активная грамматика учит употреблению этих форм». [15,76]

Эта чрезвычайно интересная мысль Щербы, хотя и получила отклик в работах по машинному переводу, остается не реализованной до сих пор. Для этого требуется создать целеустремленные пассивные и активные грамматики для каждого языка (что далеко не просто), а также ввести соответствующее разграничение в методику преподавания, обычно смешивающую эти два разных подхода.

Чрезвычайно интересны также мысли Щербы о чистом и смешанном двуязычии, чему он посвятил статью, написанную еще в 1930 г. для узбекского журнала, напечатанную на узбекском языке. Ниже приводится подлинник ее, сохранившийся в рукописи.

В методическом наследии Щербы имеется также и ряд статей по методике преподавания русского языка, например по синтаксису, по орфографии и др. В последний год жизни он читает доклад, рукопись которого, к сожалению, не сохранилась, имеются только тезисы к докладу «Система учебников и учебных пособий по русскому языку в средней школе».

Лев Владимирович обладал исключительной способностью проникновения в чужие идеи, причем не только ученых, близких ему по духу, как Бодуэн, но и более далеких по лингвистическому мировоззрению, как Шахматов, или даже совсем чуждых ему, как Фортунатов. Поэтому ему так удались помещенные в настоящем томе четыре очерка: о Бодуэне, Шахматове, Фортунатове и Мейе. Читая эти блестяще написанные очерки, мы открываем для себя важнейшие черты научного облика и своеобразие научных идей столь непохожих друг на друга замечательных языковедов.

В характеристике Бодуэна, пожалуй, самым неожиданным для своего времени, -- а для многих, может быть, и сейчас, -- было утверждение Щербы, что «"психологизм", который проходит красной нитью через все научно-литературное творчество Б. и который он сам был склонен считать его существенной чертой, с одной стороны, был способом уйти от наивного овеществления языка (выразившегося между прочим в смешении звуков с буквами), а с другой, -- реакцией против механического натурализма в языкознании».⁴⁶ И действительно, бодуэновская трактовка морфемы, его учение о чередованиях, открытие им явлений «морфологизации» и «семасиологизации» звуковых явлений, «диалектический синхронизм Б.», как его характеризовал Щерба, являются гораздо более глубокими чертами лингвистической теории Бодуэна, чем тезис о психологической сущности языка, носящий скорее декларативный характер.

Гениальность интуиции Шахматова, его огромный «объем сознания» Щерба показывает на примере его анализа форм множественного числа имен существительных мужского рода. «На этом примере, -- пишет Щерба, -- мне кажется, хорошо видно, как серая однообразная масса фактов под напряженным, одухотворенным взором Алексея Александровича приходит в движение, начинает группироваться, становится в определенные ряды и, наконец, выдает свои тайны».

Отдавая должное выдающимся достижениям Фортунатова в области сравнительной грамматики, которые в наше время широко известны, анализируя труды Фортунатова в области сравнительной грамматики индоевропейских языков и отмечая их выдающееся значение, Щерба говорит: «Но если в этой области некоторые крохи фортунатовской мысли все же стали всеобщим достоянием, то гораздо хуже дело обстоит с общими идеями Филиппа Федоровича о языке: они просто никому не известны». [43,72]

Для иллюстрации Щерба указывает на идеи Фортунатова об отношении между языком и диалектом, об отдельном слове и о сложных словах, о форме слов, о классах слов и о словосочетаниях, а также на идеи в области синтаксиса. Все время подчеркивая недооценку Фортунатова современниками, Щерба заканчивает свой очерк следующими словами: «Филипп Федорович был гениальным лингвистом своего времени, и только какие-то внешние обстоятельства помешали ему сделаться одним из вождей мировой науки о языке».

Несомненный интерес представляет также характеристика научного наследия Мейе, в котором Щерба больше всего ценил труды по сравнительному языковедению. Заслугой Мейе в этой области, «главным делом его жизни», Щерба считает «возврат сравнительной грамматики к филологии, из которой она и произошла, заполнение той пропасти, которая была вырыта между ними в XIX столетии».

Слова Щербы о необходимости «возврата» к филологии становятся вполне понятными в свете его теории троякого аспекта языковых явлений. Предметом филологии является ведь глубокий анализ «языкового материала» как «неупорядоченного лингвистического опыта», из которого выводится «языковая система».

Достоинством трудов Мейе Щерба считает и то, что он свои сравнительно-грамматические штудии связывает с конкретной историей того или иного языка, «что было соединено у Гримма, но что было разъединено в течение всего XIX в.». Ценил Щерба труды Мейе и за их направленность на общелингвистические проблемы, решение которых он считал основной целью всякого языковедческого исследования.

§ 2. Л.В. Щерба - жизненный путь лингвиста-теоретика и педагога

Л.В. Щерба родился 20 февраля (5 марта) 1880 г. в семье инженера-технолога. В 1898 г., по окончании гимназии в Киеве, где тогда жили его родители, Лев Владимирович поступает на естественный факультет Киевского университета, но уже в следующем году переходит на историко-филологический факультет С.-Петербургского университета, чтобы посвятить себя в дальнейшем преподаванию русского языка и литературы, о чем мечтал с юношеских лет (так он писал в одной из автобиографий). В 1903 г. Л.В. Щерба кончает университет и И. А. Бодуэн де Куртенэ, под руководством которого он занимался, оставляет его при кафедре сравнительной грамматики и санскрита. После сдачи магистерских экзаменов в 1906 г. Л. В. получает командировку за границу и едет в Лейпциг, а затем в Северную Италию, где самостоятельно изучает в деревне живые тосканские диалекты. Затем во время осенних каникул 1907 и 1908 гг. едет в лужицкую языковую область и по совету И. А. Бодуэна де Куртенэ занимается изучением мужаковского диалекта лужицкого языка, являющегося таким образцом, в котором выявляется взаимное влияние немецкого и лужицкого. В конце 1907 г. и в 1908 г. Л. В. живет в Париже и работает в лаборатории экспериментальной фонетики Ж. П. Руссло, изучая фонетику ряда языков и экспериментальные методы исследования. Одновременно с этим он накапливает экспериментальный материал и по фонетике русского языка для своей магистерской диссертации.

В 1909 г. Л. В. возвращается в Петербург, избирается приват-доцентом Петербургского университета и одновременно становится хранителем кабинета экспериментальной фонетики (ныне лаборатория имени Л. П. Щербы), основанного еще в 1899 г. профессором С. К. Буличем, но находившегося в запущенном состоянии. Л. В. вкладывает всю свою энергию и знания в развитие кабинета и добивается значительной дотации на приобретение необходимой аппаратуры и книг. С тех пор и до конца своей жизни, в течение тридцати с лишним лет, Л. В. неустанно развивает работу лаборатории, являвшейся его любимым детищем.

Годы с 1909 по 1916 были очень плодотворными в научной деятельности Л.В. Щербы. В 1912 г. он публикует и защищает магистерскую диссертацию «Русские гласные в качественном и количественном отношении», а в 1915 г. -- докторскую «Восточнолужицкое наречие». В 1916 г. он избирается профессором Петроградского университета и находится в этой должности до эвакуации из Ленинграда в 1941 г. В этот период Л. В. участвует и в работе других учебных и научных учреждений, где он занимается организационной, педагогической и научной деятельностью, как-то: на курсах иностранных языков Бобрищевой-Пушкиной, в Петербургском учительском институте, на Бестужевских женских курсах, в Институте живого слова, в Институте истории искусств и др.

Начиная с молодых лет Л.В. стремится соединить свои теоретические изыскания с практикой в разных ее аспектах, применить их для развития культурного строительства в нашей стране. Так, уже в 1914 г. он заботится о развитии языковой культуры студентов университета и организует кружок по изучению русского языка (среди участников его были С.Г. Бархударов, Ю.Н. Тынянов и др.), руководителем которого он был в течение нескольких лет. Л.В. был связан также и со школой, сначала в качестве председателя педагогического совета, а после революции -- директора 1-й единой трудовой школы Петроградского района. Как пишет в биографии Л. В. его сын, «Лев Владимирович сознательно берет на себя административные обязанности...: он ищет верных и широких возможностей влиять на организацию преподавания, на его характер». [6,74] Это стремление его быть полезным в развитии образования прежде всего в средней, а затем и в высшей школе лежит в деятельности Л.В. в течение всей его жизни.

Особо следует упомянуть деятельность Л.В. в 20-х годах в качестве организатора и руководителя различных курсов иностранных языков (фонетический институт практического изучения языков и др.). Л. В. предполагал организовать в этом институте наряду с преподаванием разных других языков (западноевропейских и восточных) также и преподавание русского языка для нерусских. Л.В. вводит там преподавание иностранных языков по фонетическому методу и разрабатывает свою оригинальную систему.

Начиная с 20-х годов Л.В. является бессменным председателем Лингвистического общества (естественного продолжения лингвистического отделения Неофилологического общества) и группирует вокруг себя лингвистов разнообразных специальностей. С 1923 по 1928 г. под редакцией Л.В. выходит четыре выпуска сборника «Русская речь», задачей которого была популяризация лингвистики. В них принимали участие как ученые старшего поколения, например Д.Н. Ушаков, В.И. Чернышев и др., так и молодые, например С.Г. Бархударов, С.И. Бернштейн, В.В. Виноградов, Б.А. Ларин и др.

В 1924 г. Л. В. избирается членом-корреспондентом Академии наук СССР, и с этого времени начинается его плодотворная деятельность в области теории составления словарей, завершающаяся в 1940 г. написанием труда «Опыт общей теории лексикографии».

Около 1930 г. Л.В. занялся пересмотром своих общелингвистических положений, и результатом этого явилась статья «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании», которой он придавал большое значение.