В системе сложных РА директивов выделяем диахронические постоянные -- их прагматические типы (составные, комплексные, композитные) и диахронические переменные -- прагматические свойства отдельных типов сложных РА и их частотность. Первые обеспечивают стабильность системы сложных директивов, вторые -- ее развитие.

Композитные сложные директивы, по нашим данным, становятся менее употребительны в ХХ в. по сравнению с XVI в. (предельные колебания долей отмечаются между их частотностью в XVII и ХХ вв. -- 34% и 13%). Тем самым в РА данной разновидности наблюдается устойчивая тенденция к снижению частотности. Можно предположить, что это обусловлено общей переориентацией принципа вежливости с XVI к ХХ в. с приоритетности сохранения позитивного лица на приоритетность негативного [247, 248]. В соответствии с этим принципом употребление нескольких одно- или разнотипных директивов в рамках композитного директива недостаточно для компенсации угрозы вмешательства, как того требует принцип негативной вежливости: композитные РА оказываются менее вежливы, и следовательно, менее эффективны, чем составные или комплексные (обосновываемые) директивы, ср.:

“You never spoke better in your whole life. Keep it up, and I'll insure you the victory” (O. Goldsmith)

“Miss Eliza Bennet , let me persuade you to follow my example” (J. Austen)

“Let me alone; I am not well (W. Wycherley)

Как следует из табл. 3.2.1., единственным типом сложных РА директивов, сохраняющим стабильную частотность на протяжении изучаемого исторического периода, являются комплексные директивы. По местоположению вспомогательного РА в сложном РА директиве выделяют предварительно обосновываемые и последующе обосновываемые директивы [95], например:

“I haven't yet had tea; bring the tray, and place cups for these two going ladies” (Ch. Brontё)

Don't start when I chance to speak rather sharply; it's so provoking” (Ch. Brontё)

В плане диахронии доля первых и вторых в составе комплексных директивов варьируется: по нашим данным, до 90% всех комплексных директивов XVI - XVIII вв. имеют обоснование в постпозиции к побуждению, а в ХХ в. таких РА лишь 60%.

Среди сложных директивов с последующим обоснованием выделяем:

асиндетические конструкции с придаточным причины:

“Take a good look at that countenance -- she's near the point which would suit me” (E. Brontё)

“Leave off now, they are gone” (B. Jonson)

`Do not be alarmed, nothing of this kind will be done” (J. Austen)

синдетические придаточные причины:

“Direct me to her, as she won't come to me!” (E. Brontё)

“Let the wretch take my fortune: since you are happy without it” (O. Goldsmith)

В комплексных РА придаточное предложение причины связано с условиями искренности, что, по мнению А. Дэвисон, делает РА успешным [254]. Объяснение причин необходимости/возможности совершения каузируемого действия модифицирует иллокутивную силу побуждения, несколько увеличивает ее степень и в этом сближается с воздействием, оказываемым маркерами истинности в составе РА.

3.3 Историческое варьирование прагмасемантических разновидностей РА директивов

К диахронически постоянному набору прагмасемантических разновидностей РА директивов, как показывает проведенный анализ, следует отнести приказы, требования, просьбы, советы и пожелания, разрешения, запреты, обладающие различными иллокутивными, денотативными, локутивными особенностями, по-разному реализующие стратегии вежливости. Так, изменения в социальной сфере (возникновение новых институционализированных ситуаций) в значительной мере повлияли на зарождение в XIX в. и широкое развитие в XX в. так называемых «массовых» или «публичных» директивов -- прямо и косвенно выраженных предписаний и инструкций, предполагающих обязательность исполнения для всех членов общества. Типичные ситуации функционирования массовых директивов -- сфера транспорта, поведения в общественных местах (на производстве, в учебном заведении, в больнице, в музее и театре, в магазине, армия, флот и т.п.). Условием искренности таких РА является дистанция власти между адресантом (как правило, анонимным), наделенным полномочиями издавать такие предписания и инструкции, и адресатом/адресатами -- усредненными участниками массовой коммуникации, чей статус предполагает законопослушного гражданина, обязанного следовать этим инструкциям.

В метакоммуникативном аспекте массовых директивов важную роль играет канал связи: как правило, объявления, инструкции имеют письменную форму. Она обусловливает требование краткости, приложимое к этим РА в соответствии с максимой количества П. Грайса. Поэтому такие директивы нередко имеют эллиптичную структуру.

Массовые директивы реализуются прямо и косвенно различными семантико-синтаксическими конструкциями. Среди прямых иллокутивных актов -- массовых побуждений зарегистрированы позитивные и негативные императивные конструкции (Keep off the grass; Do not enter; Stop here on red signal, etc). Как правило, прямо реализованные массовые директивы выражают настойчивое побуждение: приказ, инструкцию, предписание.

Необходимость соблюдения принципа вежливости обусловливает непрямой способ реализации иллокуции побуждения [4]. Среди косвенных способов представления массовых директивов частотны именные эллиптизированные конструкции (Wet paint! No entry! Cash only!), герундиальные (No parking! No smoking! No trespassing!), адъективные ( Slippery when wet!), адвербиальные (Out of order). Распространенной формой массового директива во второй половине ХХ в. становится повествовательное предложение типа We are not smoking here, а также псевдоблагодарность Thank you for not smoking, реализующие в определенной ситуации иллокуцию вежливого побуждения.

В зависимости от совокупности факторов, определяющих иллокутивную силу РА, массовые директивы могут реализовать различные прагмасемантические типы побуждения: инъюнктивы (приказания, требования, инструкции, запреты и разрешения) и реквестивы (просьбы, приглашения, советы, предупреждения). Примерами первых служат:

«She stopped at the sign «No Access for Bicycles» (A. Christie)

«At first he didn't notice the words «out of order» on the public phone...» (S. Hill)

Примерами массовых директивов - реквестивов являются:

«Snack bar welcomes you» (J. Priestley)

«He slowed down when he saw «School zone 20 m.p.h.» (A. Christie)

Прагмасемантическая разновидность советов/пожеланий претерпевает существенные изменения за исследуемый период. Так, в XVI - XVIII вв. употребительным подтипом советов/пожеланий выступают пожелания-благословения и пожелания-проклятия, которые относятся к специфичной области сознания -- религиозной. Когнитивная база индивидуального и общественного сознания того периода делает эти высказывания неотъемлемой частью общественной деятельности, они являются элементом речевого поведения в целом и речевого этикета, в частности (выступая в функции приветствия или прощания, они являются фатическими метакоммуникативными РА).

Пожелания-благословения и пожелания-проклятия восходят к ритуальным мистическим действиям, осуществляемым в речевой форме. В основе таких действий -- вера. В природе концепта «вера» заложены определенные отношения субъекта и объекта веры: верующий берет на себя обязательство повиноваться высшему существу, от которого, в свою очередь, ожидается исполнение его пожеланий [189, 190, 193]. Такова сущность «договора» человека с Богом, человека с дьяволом. Мистический опыт подобных действий есть личностное проявление общей веры. Развитое в средние века и преследуемое инквизицией в XVI - XVII вв. колдовство перестает играть такую заметную роль в жизни английского общества, как раньше, его случаи менее частотны [251]. Изданный в XVII в. королевский указ о запрете упоминания имени Бога всуе и божбы, сопровождавшийся введением цензуры, делает соответствующие РА малочастотными в художественной литературе.

РА пожеланий-благословений и пожеланий-проклятий представлены перформативными глаголами to bid, to wish, to curse, объединенными общим значением пожелания, причем в первом случае каузируется бенефактивное действие, а во втором -- негативные последствия. Прототипические значения пожелания-благословения и пожелания-проклятия могут быть выражены семами этих перформативных глаголов, представленными в виде формул:

wish, bid: I wish that ... p might happen (p Beneficiary)

curse: I wish that ... p might happen (p Not beneficiary)

Примерами пожеланий-благословений и пожеланий-проклятий в различных ситуациях служат:

Король благословляет день бракосочетания племянницы:

«King John. The yearly course that brings this day about Shall never see it but a holiday» (W. Shakespeare)

«Friar Laurence. God pardon sin! Wast thou with Rosaline?»

(W. Shakespeare)

Проклятия-заклинания трех ведьм:

«Double, double, toil and trouble: Fire, burn; cauldron, bubble»

Shakespeare)

В приведенных ситуациях адресант наделен властью (королевской, религиозной, мистической), которая обеспечивает его пожеланию достаточную эффективность, по крайней мере для того, чтобы слушающий поверил в это. Тем самым существенным условием исследуемой разновидности РА, их отличием от иных пожеланий является тот факт, что адресант в глазах верующего адресата (адресатов) не просто каузирует действие р, но своими словами вызывает его. В отсутствие веры такие РА не могли бы осуществиться, ибо исчезло бы условие искренности: адресант верит, что благословение/проклятие осуществится.

РА пожелания-благословения и пожелания-проклятия по-разному классифицируются исследователями: так, Дж. Остин относит их к числу бехабитивов на основании перформативного глагола [149], тем самым акцентируя, что благословение/проклятие фактически осуществляется самим фактом его произнесения. Дж. Серль берет за основу ведущую иллокуцию побуждения - пожелания и справедливо относит эти РА в разряд деклараций [175, 176]. Поскольку в настоящем исследовании ведущим критерием анализа признается иллокутивная сила, пожелания-благословения и пожелания-проклятия считаем диахронически переменным ныне архаизованным подтипом прагмасемантической разновидности директивов - пожеланий.

В ходе исторического развития английского общества когнитивная база исследуемых РА -- преобладающее религиозное сознание большинства членов общества -- и сам концепт «вера» претерпевает изменения. Без безусловной веры в совершение каузируемого действия -- благословения или проклятия -- их выражение становится не более, чем выражением эмоционального состояния адресанта, не связанного с каузированием действия, называемого в пропозиции РА (см. табл. 3.3.1). Сохранение пропозиционального содержания высказывания объясняется их большой клишированностью и конвенциональностью, хотя в XIX - XX вв. они утрачивают директивное и приобретают иное, не побудительное, а экспрессивно-оценочное значение, ср.:

«Will you go to the devil! and let me be!» (Th. Hardy)

Таблица 3.3.1.

Прагматический потенциал высказываний благословений/проклятий

Таким образом, к наиболее существенным изменениям прагмасемантических разновидностей РА директивов относим следующие: пожелания-благословения и пожелания-проклятия более ранних периодов к ХХ в. трансформируются в экспрессивы; в ХХ в. широкое употребление получает новый подтип письменных официальных инструкций и приказов -- массовые директивы.

3.4 Историческое варьирование принципа вежливости в РА директивах

В современной лингвистике принципы и стратегии речевого взаимодействия наиболее полно исследованы в плане синхронии, сделаны первые шаги в направлении их изучения в плане диахронии [94, 95, 146, 223, 246, 247, 255, 262]. В данном разделе стратегии вежливости -- диахронические переменные побудительного дискурса -- рассматриваются как результат социально-культурных изменений в обществе и развития языковой системы. Их взаимодействие приводит к тому, что в лингво-культурных общностях различных исторических периодов утверждаются коммуникативные нормы и ценности и формируются способы и стили их реализации (этосы), различные как в качественном, так и в количественном отношении, что выражается в изменении ориентации принципа вежливости в целом.

Как свидетельствует наш анализ, принципы и стратегии вежливости не являются константами, они варьируются в зависимости от социального и этно-культурного аспектов коммуникации конкретной эпохи: при относительной стабильности данных принципов и набора стратегий в побудительном дискурсе, их приоритетность и конкретное наполнение каждого вариабельны (табл. 2.5.1.).

В качестве общей тенденции эволюции принципа вежливости в побудительном дискурсе отмечаем статистически существенное увеличение численности стратегий негативной вежливости (с 53% в XVI в. до 72% в XX в). Важность этих стратегий обусловлена с одной стороны, самой природой побуждения, а с другой, тем, что в культурах Запада негативная вежливость представлена наиболее конвенционализированным набором лингвистических средств компенсации угрозы “лицу” [262]. Рассмотрим динамику отдельных стратегий подробнее.

Наиболее существенное количественное варьирование за исследуемый период времени отличает стратегию негативной вежливости (N1): это, соответственно, 11% - 21% - 29% - 41% - 42% выборки. Целью стратегии (N1) является уменьшение степени “вмешательства” за счет использования косвенных способов передачи сообщения. Выражаясь непрямо, адресант предоставляет адресату свободу выбора выполнения каузируемого действия. Прежде всего, сюда относим использование вопросительных предложений для косвенной реализации побуждений [55, 105, 176, 249]. Как отмечалось выше, такой способ выражения просьб носит конвенциональный характер, причем грамматическое оформление предложения (Can/ Could/ Couldn't you (possibly) pass the salt? You couldn't pass the salt, could you?) отражает степень вежливости и дистанцию между адресантом и адресатом.

Стратегия (N1) предполагает, что реализующие ее РА директивы, выраженные вопросительными или повествовательными предложениями, удовлетворяют следующим условиям успешности: условию пропозиционального содержания (адресат выполнит р), предварительным условиям ( адресат в состоянии выполнить р), условиям искренности (адресант хочет, чтобы адресат выполнил р), например,

“Sir John Falstaff. What, shall we be merry? shall we have a play extempore?» (W. Shakespeare)

“Brutus. Canst thou hold up thy heavy eye awhile,

And touch thy instrument a strain or two?

Lucius. Ay, my lord, an't please you” (W. Shakespeare)

Использование стратегии (N1) ситуативно коррелирует со значительной социальной дистанцией коммуникантов. В целом среди наших примеров реализаций стратегии (N1) преобладает социальная дистанцированность и подчинение адресанта адресату.

Стратегия негативной вежливости (N1) продолжает доминировать в реквестивах в XVII - XVIII вв. например: мистер Беллер неожиданно появляется в доме своей сестры:

“Old Harry Bellair (without). Where are you all there? Out, a dod! will nobody hear?

Lady Town. My brоther! Quickly, Mr. Smirk, into this closet! you must not be seen yet” (G. Etheredge)

“Waterman. Pray, Master, will you please to dispatch me?

Young Fashion. Ay, here a -- canst thou give me a guinea?

Lory (aside). Good!” (J. Vanbrugh)

“Macheath. Ere you seat yourselves, ladies, what think you of a dance?”

(J. Gay)

В XIX - XX вв. область функционирования негативных стратегий побуждения, реализованных вопросительными предложениями, количественно расширяется за счет существенного роста частотности стратегии (N1). Например,

“She never liked you. Why should you care about her” (Ch. Brontл)

“Would you come and meet her?” (J. Chase)

“Will you try to pretend that you're the winner? (J. Chase)

Повествовательные РА директивы также играют существенную роль в этот период благодаря общему росту их частотности как косвенных директивов. Это соответствует общей тенденции качественного и количественного расширения сферы косвенных реализаций РА директивов к XX в.:

“You've got nothing to worry about” (E. Waugh)

“You mustn't come here every day. There's no need” (A. Christie)

Сущностью стратегии негативной вежливости (N2) является стремление говорящего избежать навязчивости в общении за счет включения в языковое оформление побуждения маркеров-модификаторов (hedges) типа rather, sort of, true, quite.

Семантически понятие “hedge” определяется как частица, слово или фраза, которая модифицирует роль предиката или группы существительного в высказывании указывает, что определенный элемент соответствует своему значению лишь частично, либо, напротив, в превосходной степени: sort of, regular, true, rather, pretty, quite [247].

C прагматической точки зрения это явление перформативной модификации иллокутивной силы РА: маркеры-модификаторы служат удовлетворению потребности лица “не вмешиваться”, в основе чего лежит максима: “не предполагай, что А2 в состоянии/желает выполнить р”. Как указывает Р. Лакофф, они изменяют условия искренности и подготовительные условия высказываний и реализуются с помощью синтаксических конструкций с присоединением типа Do me a favour, will you? [265].

В целом, среди маркеров-модификаторов выделяют перформативные элементы, изменяющие пропозицию высказывания (certainly, sincerely, really, probably); эмфатические частицы (do); частицы, ослабляющие значение определяемого элемента (a bit, sort of, a little, just, exactly, so, merely); указатели на заимствованный характер сообщаемой информации (it is said), с помощью которых адресант снимает с себя ответственность за истинность ее содержания; риторические вопросы; эксплицитные перформативы (I say, shall we say, I suppose); сослагательное наклонение; маркеры уклончивости (it seems, it appears, they say, so to speak, basically, well) и т.п. [264], например:

“Do come now -- pray, come, you must come” (J. Austen)

“I say see me often” (B. Jonson)

“Do exactly what I tell you to do, Nick” (J. Chase)

“Can you be a little bit quieter, please?” (A. Christie)

По нашим данным, стратегия (N2) в XVI в. свойственна РА директивам в ситуациях равенства или более высокого положения адресата. Важной предпосылкой ее использования служит осознание адресантом категоричности своего сообщения, что обусловливает стремление смягчить высказывание для предотвращения угрозы негативному “лицу” адресата, например:

“Yet I beseech you, If you think it fit, or that it may be done,

Give me advantage of some brief discourse With Desdemona alone”

(W. Shakespeare)

Некоторое снижение частотности (N2) в XVII в. сменяется ее ростом до прежних величин (9%) в XX в. Одна из причин количественного роста реализации стратегии (N2), как и (N1), видится в значительном увеличении употребления сегментированных вопросов [221] к XX в. по сравнению с
XVI в.: как отмечалось выше, с одной стороны, они служат средством смягчения категоричности высказывания, вызова подтверждения без передачи существенно важной информации (и в этом смысле функционируют как hedges), с другой, существенно расширяется их прагматический потенциал за счет реализации косвенных РА директивов и их подтипов, например,

“You won't be angry with me, will you?” (J. Chase)

Стратегия негативной вежливости (N5) -- “выражай почтение к нуждам адресата”-- характерна для ситуаций ликоповышения. Сущность (N5) -- в удовлетворении потребности адресата в уважении, почтении, в подчеркнуто требовательном отношении к соблюдению речевого этикета. Это достигается, с одной стороны, самоумалением адресанта (употребление нарочито заниженных форм типа humbly, cry your mercy), а с другой стороны, употреблением высоких этикетных форм обращения к адресату. Как правило, в нашей выборке эта стратегия реализуется директивами, содержащими этикетные формы -- кодифицированные и гонорифичные обращения, например,

«Give us some music; and, good cousin, sing” (W. Shakespeare)

“Cry your mercy, sir, will you buy a fiddle to fill up your noise?” (B. Jonson)

В речи XVI - XVII вв. обнаруживаем более высокую частотность стратегии (N5) по сравнению с XIX - XX вв. (5%), что обусловлено гипертрофированностью социально-регулятивной функции общения в ранненовоанглийский период и наличием разветвленной системы кодифицированных языковых форм ее реализации [226].

В ранненовоанглийский период гонорифичныe обращения, которые вышли из употребления к XX в., представляют собой четко градуированную систему [224]. Это такие обращения, как my dear sir, my sweet sister, dearest madam, fair madam, good sir, great sirs, my dear sweet little gentlman, dearest of my life, good doctor и т.д. Такие ликоповышающие обращения являются обязательным элементом вежливой речи в XVI - XVII вв.:

“Speak on, brave Amaryllis” (G. Villiers)

“Fair Madam, give me leave to ask her name” (G. Etherege)

“Haste, great sirs” (J. Dryden)

“Come, my dearest, pray let us go to church” (W. Wycherly).

Высокая частотность данной стратегии в XVI - XVII вв. (18 и 17% выборки) обусловлена, с нашей точки зрения, требованиями речевого этикета ранненовоанглийского периода, который отражает общее состояние этоса и зависит от комплекса социальных, этнокультурных и языковых факторов.

В современном английском языке гонорифичные обращения выходят из употребления как речеэтикетные формы и функционируют лишь в эмоционально-оценочном контексте.

Среди позитивных стратегий вежливости, зарегистрированных в побудительном дискурсе, в плане диахронии наиболее существенно варьируются стратегии (Р4), (Р5), (Р13), (Р15) (ср. табл. 2.5.1).

Используя идентификационные маркеры принадлежности к определенной группе адресант подчеркивает свою общность с адресатом, отсутствие дистанции между ними, тем самым уменьшая степень «вмешательства» РА директива. Стратегия (Р4) особо распространена в XVI в., например,

Prince Henry. “Speak now, my lady the hostess, what say'st thou to me?” (W. Shakespeare)

Othello. “Pray you, chuck, come hither” (W. Shakespeare)

Othello (to Desdemona). “All's well now, sweeting; Come away to bed”

(W. Shakespeare)

В XVII в., по данным нашей выборки, сохраняется частотность стратегии (Р4) (8%), реализуемой в ситуации социального равенства коммуникантов:

“O dear bud, look you here what I have got, see!” (W.Wycherley)

Лексический состав идентифицирующих маркеров варьируется в различные исторические периоды в соответствии с развитием системы языка и требованиями речевого этикета. В XVIII в. роль позитивной стратегии вежливости (Р4) несколько снижается. Она реализуется, во-первых, различными формами обращений (именами личными собственными, названиями степени родства, уменьшительными именами, прозвищами, указанием на принадлежность к определенной группе), во-вторых, переключением языкового кода, в-третьих, синтаксическими конструкциями, содержащими эллипсис и стяжение. В этот период частотность различных форм английских обращений снижается вдвое по сравнению с XVI - XVII вв. Типичными примерами не формальных обращений в этот период являются обращения по имени:

“Faulkland. Defend this, Absolute, why don't you defend this? “

(R. Sheridan)

“Faulkland. Pray, Mr. -- what's his d-d name, can you tell me? Do you remember what songs Miss Melville sung? “ (R. Sheridan)

Система уменьшительных, ласкательных обращений, по нашим данным, еще не достигает такой степени развития и (что не менее важно) отражения в художественной литературе, как в современный период. Вместе с тем, в отдельных случах ликопонижения встречается эмотивно окрашенная форма sirrah, находящаяся в процессе архаизации:

“Mr. Sealand. Why, Sirrah! You must never lie your master.

Boy. Ah, master! things that are lies in the country are not lies in London...” (R. Steele)

Помимо разговорных форм обращений стратегия (Р4) реализуется использованием жаргона, слэнга, диалекта и т.п. в ситуациях, когда в языковом репертуаре коммуникантов присутствуют два или более кода. Переключение кода (например, в ситуациях диглоссии) с одного, считающегося более престижным кода, на другой -- более “низкий”, неофициальный, служит способом указания на принадлежность адресанта и адресата к одной группе, что облегчает их общение. Одним из факторов, объясняющих высокую частотность (Р4) в XVIII в., справедливо считать изменения в литературной традиции: появление “балладных опер” в драматургии, расширение использования разговорных (в том числе заниженных) языковых форм [18]: hussy, what a dickens, what a plague и т.п.

Направленная на утверждение некоей общности коммуникантов для стимулирования их взаимодействия, стратегия (Р4) реализуется и синтаксическими средствами, основанными на этом принципе -- предполагаемая общность информации делает возможным опустить ее часть. Имеются в виду эллиптические вопросительные предложения и грамматические стяжения. В количественном отношении названные синтаксические средства в нашей выборке XVIII в. и предыдущих периодов в основном совпадают, однако в системе английских стяжений происходят заметные изменения: архаизуются и исчезают такие формы, как on't, at's (at his), she's, twill, `tis etc. Стяжения и редуцированные формы постепенно приобретают современный вид.

В XVIII - XX вв. частотность (Р4) существенно снижается до 4 - 3% выборки, наибольшее употребление приобретают обращения honey, child, guy(s), fellow(s), etc. Данное явление связано с общим снижением численности РА обращений, сопутствующих РА директивам. С одной стороны, мы усматриваем связь этого явления с развитием литературной традиции, а именно интродуктивных и адресатных ремарок как средств организации авторской речи в современном драматургическом произведении (подробнее об этом см. в работе [184]), которые практически отсутствовали или находились в процессе становления в XVI - XVIII вв. С другой стороны, в уменьшении частотности (Р4) просматривается соответствие этого процесса более общему процессу демократизации речевого общения в XX в. по сравнению с предыдущими периодами [79].

Разновидность стратегии позитивной вежливости, действие которой ориентировано на поиск согласия со слушающим для достижения оптимального взаимодействия (Р5), представлена в нашей выборке в основном маркерами вежливости в составе директивных РА. Система таких маркеров в XVI - XVII вв. наиболее разветвлена, позже ее объем сужается: это формы глагола pray, beseech, entreat, глагола please (a' it please smb.), существительные pleasure, leisure (at your leisure), например:

«I pray thee, stay with us; go not to Wittenberg” (W. Shakespeare)

“I beseech you, give him leave to go” (W. Shakespeare)

“If it shall please you to make me a wholesome answer, I will do your mother's commandment…” (W. Shakespeare)

“Come, prithee, kiss me, dear rogue” (G. Dryden).

В нашей выборке XVII в. стратегия поиска согласия для укрепления доброжелательных отношений (Р5) реализуется, как правило, в ситуациях, когда статусы адресанта и адресата адекватны. Ee использование отвечает требованиям речевого этикета эпохи и гипертрофированной социально-этикетной функцией речи. Например, сэр Джаспер обращается к сэру Пинчу, используя такие характерные способы поиска согласия, как повторы и маркеры вежливости:

“Sir Jasper. What's the matter? what's the matter? pray, what's the matter, Sir? I beseech you communicate, Sir» (W. Wycherley)

В анализируемом материале XIX - XX вв. существенно уменьшается употребление стратегии поиска согласия и одобрения адресата (Р5). В языковой системе отмечается архаизация маркеров вежливости, распространенных в ранненовоанглийский период (pray, an it please, beseеch etc.), они сменяются маркером вежливости please, который занимает позицию вводного члена предложения или элемента вопросительной конструкции типа Will you please do p?, например:

“Please, forgive me; please, don't think of me any more” (S. Hill)

“Will you please join us on Sunday. We'll be glad” (S. Maugham)

Отличие современного маркера вежливости и побудительности please от его ранненовоанглийских коррелятов состоит в том, что современное please маркирует временную подчиненную ситуативную роль адресанта (как просителя), а ранее перформативы I pray you/thee, I beseech you, I entreat you маркировали постоянный (социальный) подчиненный статус (это заложено в их семантической природе, в то время как в семантике please не содержится указаний на подчиненный статус адресанта). Частотность маркера вежливости и побудительности please существенно возросла за рассматриваемый период: (в XVII в. -- 0,5%, в XVIII в. -- 0,6%, в XIX в. -- 3% и 18,2% в XX в.).

Стратегия спрашивания либо информирования о причинах (Р13) стимулирует взаимопонимание коммуникантов и не имеет ограничений в плане социальной дистанции между ними и их иерархического статуса. В нашей выборке она зафиксирована в сложных РА, где РА директив сопровождается способствующим РА - функцией, чаще всего констативом или квеситивом с семантическим значением причины, например,

“Prince Henry. Do me a favour, Sir John, how can you refuse?”

(W. Shakespeare)

“Tonight we hold a solemn supper, sir,

And I'll request your presence” (W. Shakespeare)

В отдельных случаях сообщение причины в побудительном дискурсе обуществляется последовательностью простых РА, где один -- директив, я другой -- констатив (менасив, экспрессив) ср.:

“I like him not, nor stands it save with us

To let his madness range. Therefore prepare you.

I your commission will forthwith dispatch,

And he to England shall along with you” (W. Shakespeare)

В XVI - XX вв. отмечаем рост стратегии (Р13) вдвое (3 - 6% выборки) при сохранении ее прагматических характеристик (в первом примере само побуждение оформлено как всевдо-запрос причин, и сопровождается пояснением причин):

“Why don't you make yourself easy, my love? Wherever you and Jane are known, you must be respected and valued” (J. Austen)

“You should leave immediately, Stanton, nobody wants to see you here”

(J. Priestley)

На наш взгляд, рост каузативных поясняющих директивов (термин Дж.Серля) связан с процессом демократизации речевого общения. Если в ранненовоанглийский период адресанту, статус которого выше адресата, было достаточно лишь отдать распоряжение для выполнения желаемого действия, то в ХХ в. в некоторых случаях нужно «подкрепление» своего требования/просьбы в виде пояснения, почему действие должно быть совершено.

Стратегия упрочения дружественных отношений путем выражения заботы о нуждах адресата, проявления симпатии к его интересам (Р15) на всем исследуемом протяжении времени реализуется в фоме советов и предупреждений. Она служит средством установления благоприятных отношений между адресантом и адресатом, стимулируют общение коммуникантов, в большинстве случаев равных по статусу:

”Edmund (to Edgar). Bethink yourself wherein you may have offended him and at my entreaty forbear his presence until some little time hath qualified the heat of his displeasure…” (W. Shakespeare)

Специфичной формой проявления симпатии к адресанту и пожелания ему добра в XVI - XVIII вв. были благословения, призывы благ свыше для адресата. В соответствии с глубоким проникновением религиозных верований во все слои общества той эпохи такие РА продуцировались и воспринимались как директивы в их буквальном смысле, обладая частотностью 13% - 9% выборки, например:

“God's benison go with you, and with those

That would make good of bad, and friends of foes!” (W. Shakespeare)

Снижение частотности стратегии (Р15) в XIX и особенно ХХ в. соответствует углублению секуляризации общества, в результате чего такие благословения-пожелания приобретают метафорическое значение и употребляются не как побуждения, а в переносном смысле -- как экспрессивы:

“For Heaven's sake, Mr. Crawley, spare me the details” (W. Thackeray)