Положение о недопустимости «какого-либо» вмешательства со стороны публичных властей в свободное выражение мнений не следует понимать буквально. Скорее напротив, публичная власть может и должна вмешиваться в данную свободу. Но при этом должен соблюдаться ряд важных юридических условий и не нарушаться сама суть свободы выражения мнения. В российском конституционном праве данные обстоятельства определяются в общем виде ч. 3 ст. 55 Конституции РФ, которая распространяет свое действие на все конституционные права и свободы человека и гражданина. Конвенция придерживается более дифференцированного подхода. В ч. 2 ст. 10 Конвенции перечислены обстоятельства, которые относятся именно к свободе выражения мнения, а не к другим правам и свободам.

8 ч. 2 ст. 10 Конвенции упоминаются такие формы вмешательства со стороны публичных властей, как «формальности» («formalities»), «условия» («conditions»), «ограничения» («restrictions») и «санкции» («penalties»). Для русскоязычного юриста более привычным является термин «ограничение», который противопоставляется «нарушению» субъективного права исходя из признака правомерности или противоправности соответствующего деяния (ч. 3 ст. 55 Конституции РФ). Однако и Европейский Суд по правам человека сравнительно редко дифференцирует «формальности, условия, ограничения и санкции», предпочитая говорить в обобщенном виде о правомерном или противоправном вмешательстве публичных властей в права человека и его основные свободы.

При этом нельзя не обратить внимание на главное расхождение между ч. 2 сг. 10 Конвенции и ч. 3 ст. 55 Конституции РФ. Конвенция связывает допустимое публичное вмешательство, по крайней мере, с четырьмя условиями, причем последние два условия имеют свою внутреннюю градацию. Во-первых, вмешательство должно быть предусмотрено законом («as are prescribed by law»); во-вторых, необходимо, чтобы оно отвечало критерию «необходимости в демократическом обществе» (чего, к сожалению, мы не встречаем в ч. 3 ст. 55 Конституции РФ); в-третьих, вмешательство считается допустимым при его направленности на определенные интересы; в-четвертых, требуется оценка правомерности целей публичного вмешательства. Как известно, в ч. 3 ст. 55 Конституции РФ указывается на допустимость ограничения прав и свобод человека и гражданина федеральным законом (что не совсем тождественно англоязычному термину «law»), а также перечислены цели правомерных ограничений прав и свобод личности. Цели и интересы в ч. 3 ст. 55 Конституции РФ не дифференцируются.

В ч. 2 ст. 10 Конвенции перечислены следующие интересы: национальная безопасность («national security»); территориальная целостность («territorial integrity»); общественный порядок («public safety»). Нетрудно заметить, что официальный перевод на русский язык термина «public safety» в качестве «общественного порядка» не вполне адекватен по причине близости слов «security» и «safety». По сути, в обоих случаях речь идет о безопасности в обществе, только национальная безопасность охватывает публичные интересы государства, нации, общества в целом, в то время как «public safety», переведенная на русский язык в качестве «общественного порядка», предполагает ту же безопасность, но в интересах более локальных сообществ и самих граждан.

Аналогичным образом можно встретить отдельные неточности в трактовке русскоязычными юристами допустимых целей публичного вмешательства в реализацию свободы выражения мнения по смыслу ч. 2 ст. 10 Конвенции. К целям Конвенция относит предотвращение беспорядков и преступлений («the prevention of disorder or crime»); охрану здоровья и нравственности («the protection of health or morals»); защиту репутации или прав других лиц («the protection of the reputation or rights of others»); предотвращение разглашения информации, полученной конфиденциально («for preventing the disclosure of information received in confidence»); обеспечение авторитета и беспристрастности правосудия («for maintaining the authority and impartiality of the judiciary»). Российская юридическая наука потратила немало сил и средств на обоснование различий между «защитой», «охраной», «обеспечением», «гарантированием», «реализацией» прав человека. В ч. 2 ст. 10 Конвенции используется лишь два ключевых слова («prevention» и «protection»), из чего следует, по крайней мере, тождество понятий «охрана» и «защита» в анализируемом контексте.

Следует обратить внимание и на более существенные обстоятельства. Абстрактные цели «защиты основ конституционного строя», зафиксированные в ч. 3 ст. 55 Конституции РФ, не могут служить основанием для ограничения свободы выражения мнения по смыслу ст. 10 Конвенции вследствие возможности их расширительного истолкования. То же соображение относится к цели обеспечения обороны страны (ч. 3 ст. 55 Конституции РФ). С другой стороны, термин «disorder» можно трактовать значительно шире, не ограничиваясь исключительно «беспорядками» в русскоязычном варианте Конвенции. Наконец, нельзя не подчеркнуть использование в Конвенции категории «репутация», которая не может толковаться в качестве равнозначной российским терминам «честь, достоинство и деловая репутация».

Таковым в наиболее общих чертах является нормативное содержание свободы выражения мнения по смыслу в ст. 10 Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Однако практика Европейского Суда по правам человека не могла ограничиться столь узкими нормативными критериями и, помимо решений по конкретным делам заявителей, выработала ряд дополнительных условий законного публичного вмешательства в свободу выражения мнения, которые в конечном итоге приобрели нормативный характер.

Суд подчеркнул, что свобода выражения мнения «является настолько важной, что не может ограничиваться любым способом, пока лицо не совершает предосудительных действий» (дело «Ассоциация «Уимин он уэйвс» и другие против Португалии»), Если тема «затрагивает вопрос законного общественного интереса», по соответствующим проблемам допустима «широкая дискуссия» (дело «Ирикяйнен и другие против Финляндии»), Даже если вопрос «всеобщего интереса» является «болезненным и противоречивым», каждый вправе изложить публично свои «непосредственные впечатления», пусть автор и «не принял критического тона» и «вместо выражения сожаления настаивал» на проти-воположном мнении (дело «Орбан, де Бартийя и компания «Эдисьон Плон» против Франции»), Высказывания могут быть «критическими, обвинительными, язвительными и саркастическими», но при этом не являться «оскорбительными» (дело «Каясу против Турции»).

Ограничения свободы выражения мнения не могут интерпретироваться в качестве «запрета любой критики» и препятствовать предоставлению «объективного мнения» по проблеме общественной важности (дело «Франкович против Польши»). Особенно это касается полемики по вопросам всеобщего интереса. Свобода выражения мнения предполагает право ставить под сомнение стиль управления того или иного публичного лица (дело «Шалаби против Франции»), привлекать внимание общественности к предполагаемому злоупотреблению публичными полномочиями, если обвинение подкреплено фактическими доказательствами и подтверждена правдивость соответствующих высказываний. Но и в отсутствие фактической основы, при надлежащей тщательности и осторожности выражения мнения, информация о деятельности публичных лиц может признаваться допустимой (дело «Кук Паску против Румынии»), Люди должны «свободно высказывать добросовестные подозрения» относительно правонарушений «в контексте приемлемой процедуры сообщения, без опасения осуждения за преступление или взыскания компенсации морального вреда или поне-сенных расходов» (дело «Юппала против Финляндии»), Политики и кандидаты на публичные должности «заведомо и неизбежно подчиняются общественному контролю» (дело «Румяна Иванова против Болгарии»), вследствие чего степень свободы выражения мнения об их деятельности является более высокой. Границы приемлемой критики «шире в отношении государственных служащих при исполнении ими обязанностей» (дело «Жюли и компания «Сарл Либерасьон» против Франции»),

Вместе с тем свобода выражения мнения не является абсолютной. В демократическом обществе не являются приемлемыми агрессивный национализм и этноцентризм, возбуждение ненависти против тех или иных народов, ксенофобские и оскорбительные заявления по отношению к населению, способствующие возникновению территориальных претензий и утверждению национального превосходства к другим этническим группам (дело «Балсите-Лидейкиене против Литвы»), В равной мере противоправны оправдание и пособничество терроризму. Суд признал незаконными действия французского художника-карикатуриста, который «не ограничился критикой американского империализма», но «поддерживал и прославлял его разрушение с помощью насилия», поскольку «выразил моральную поддержку и солидарность с теми, кого он считал исполнителями теракта, дал положительную оценку насилию и оскорбил достоинство потерпевших» (дело «Леруа против Франции»),

Заявления о серьезных правонарушениях предварительно должны быть доказаны в рамках уголовного судопроизводства. Право на свободу выражения мнения не может пониматься как дающее «абсолютное право безответственно обвинять лиц в преступном поведении в отсутствие фактической основы в соответствующий момент» (дело «Флукс против Молдавии»), Гражданская и уголовная диффамация подлежат блокированию адекватными правовыми средствами, на чем последовательно настаивает Европейский Суд, Учитывая конкуренцию правовых ценностей ст. 10 Конвенции, в законодательстве и правоприменительной практике требуется «разумная пропорциональность правомерной цели запрета и средств, использованных для ее достижения» (дело «Компания «ТВ вест АС» и «Ругаланн Пенсьонистпарти» против Норвегии»), правомерность цели и соразмерность вмешательства в свободу выражения мнения (дело «Албайрак против Турции»), Так, сдерживание «чисто теоретической опасности» как превентивная мера не может быть признано «настоятельной общественной потребностью». Всякие запреты должны иметь разумную степень дифференциации (дело «Вайнаи против Венгрии»), Весьма важным направлением деятельности Европейского Суда по правам человека в аспекте применения ст. 10 Конвенции является защита авторитета и беспристрастности правосудия. Как известно, в российской правовой системе, за редкими изъятиями, отсутствует эквивалент правила «sub judice», согласно которому считается неприемлемым публично комментировать дела, по которым еще не вынесено судебное решение. Подобное во многих странах может расцениваться как противоправное давление на правосудие. Исходя из этого Европейский Суд весьма деликатно обозначает свою позицию относительно свободы освещения в прессе и других источниках массовой информации деятельности судебных органов власти и прокуратуры.

Обзор практики Европейского Суда по правам человека в аспекте применения ст. 10 Конвенции демонстрирует также высокую активность споров о надлежащем механизме обеспечения свободы выражения мнения в средствах массовой информации. Европейский Суд подчеркивает, что пресса должна иметь возможность распространять информацию и идеи по всем вопросам всеобщего интереса, в то время как общественность имеет право на гарантии их получения (дело «Орбан, де Бартийя и компания «Эдисьон Плон» против Франции»). Институциональная роль прессы как «контролера в демократическом обществе» требует особых гарантий ее независимости. В осуществлении свободы прессы является допустимым не просто объективное изложение фактов, мыслей, свободных оценочных суждений, но и «определенная степень преувеличения и провокации» (дело «Михаю против Румынии»). Когда пресса участвует в публичной дискуссии по вопросам, представляющим правомерный интерес, она должна, по крайней мере, иметь возможность основываться на официальных документах «без обязанности проводить свое собственное расследование» (дело «Сайгили и другие против Турции»).

Но и журналисты обязаны следовать общепризнанным требованиям морали и права. Чем серьезнее заявления журналистов и чем большим тиражом выходит периодическое печатное издание - тем «более убедительными должны быть доказательства» (дело «Румяна Иванова против Болгарии»), На практике журналисты многих стран не проверяют надлежащим образом свою информацию до публикации и вследствие желания быстро опубликовать новости не всегда обращаются к достоверным источникам. Подобный опыт имеет неблагоприятную перспективу в Европейском Суде по правам человека.

При надлежащей оценке национальными судами подобных конфликтов играют существенную роль ряд обстоятельств, которые на первый взгляд могут показаться и весьма незначительными. К ним, в частности, относится характер использованных выражений: явность оскорбления либо только чрезмерность высказывания, сдержанность или резкость, точность, осторожность, добросовестность, контекст высказывания, степень серьезности последствий. Важно даже, «задеваются ли» какие-либо «чувствительные вопросы» или нет (дело «Компания «ТВ вест АС и «Ругаланн пенсьонистпарти» против Норвегии»), При этом Европейский Суд по правам человека весьма четко разграничивает факты (которые подлежат обоснованию) и оценочные суждения (которые в нем не нуждаются и представляют собой форму выражения свободы прессы).

Российская практика реализации конституционной свободы мысли и слова в целом соответствует требованиям Конвенции о защите прав человека и основных свобод. После реформ 1985 г. в российском обществе сравнительно прочно утвердилась свобода прессы, политической дискуссии и общественной критики. В некоторой мере граждане и средства массовой информации даже превышают юридические пределы данной свободы. Однако и в судах общей юрисдикции указанные споры разбираются сравнительно редко; судебные органы не всегда придерживаются искомого баланса между свободой выражения мнения и необходимостью защиты достоинства личности, отдавая зачастую необоснованное предпочтение гражданско-правовому институту чести, достоинства и деловой репутации в ущерб конституционной свободе мысли и слова. Более активное использование практики Европейского Суда по правам человека в современной России могло бы в определенной мере скоординировать данную тенденцию в положительном русле.

2.3 Место и роль Конституционного Суда РФ в системе конституционных гарантий правового статуса личности

Одним из основных условий эффективного функционирования любой системы, включая судебную, является согласованное действие всех составляющих ее структурных элементов. Четкое определение места и роли конституционных судов и судов общей юрисдикции з судебной системе государства является зало- 'ом успешного достижения целей правосудия, в первую очередь, судебной защиты прав и свобод человека. Правосудие в странах СНГ осуществляется самостоятельными и независимыми ветвями судебной власти с четким разграничением их полномочий и определением взаимоотношений между ними.

Идентификация представляется как процесс эмоционального и иного самоотождествления человека с другим человеком, группой, образом. Идентификация осуществляется в социальном пространстве личности, понимаемом как условия развития и бытия человека, которые психологически вводят его в сферу прав и обязанностей, значения и смыслы которых определяются культурой общества, несущей в себе «исторически обусловленную систему символов: предметы, одежда, жесты, традиционные способы выражения эмоций по исторически обусловленному поводу, чувство собственного достоинства и ценностное отношение к чувству достоинства другого человека -- все имеет значения и смыслы, понятные (естественные) для людей общей культуры». В процессе идентификации формируется самосознание личности через присвоение существующих в культуре ценностных ориентаций, обусловленных этнической, конфессиональной, возрастной, гендерной и половой принадлежностью человека, а также его индивидуальными позициями в мире.

Принятие Россией новой Конституции в 1993 г., ратификация важнейших международных документов о правах человека, в том числе запрещающих дискриминацию по признаку пола, безусловно, повлияли н условия бытия и развития личности. Потенциально в России должен был измениться характер социального пространства личности в сторону гуманизации отношений между человеком и государством в духе провозглашенного в ст. 2 Конституции РФ принципа верховенства человека, его прав и свобод. И некоторые подвижки в этом направлении есть. Однако в сфере реализации гендерного равенства, провозглашенного в ч. 3 ст. 19 Конституции как принцип равных прав и равных возможностей для их реализации для мужчин и женщин, сделано не так много, несмотря на усилия женского движения и гендерно чувствительного научного сообщества.

В дискурсе правовой идентичности и реализации прав человека представляется необходимым выделить несколько важных аспектов. Прежде всего, поднимая вопрос об идентичности, следует говорить не о полном сходстве родительских ролей мужчины и женщины, а о частичном, связанном с социальным контекстом, предполагающем подвижность идентичности. Кроме того, нужно учитывать факторы, оказывающие влияние на формирование идентичности. Для мужчины в данном случае важны осознание своего нового положения, психологическая готовность к иной роли в семейных отношениях. В немалой степени конструктивность этого процесса зависит от общественного мнения, преодоления стереотипов, в том число на уровне государственных органов и должностных лиц. Именно на последнее, очевидно, и рассчитывал К. Маркин, обращаясь в российские суды, в том числе КС РФ.

Существенным представляется тот факт, что КС i РФ в своем определении от 15 января 2009 г.14 апеллировал лишь к тем статьям Конституции, которые были названы в жалобе К. Маркина (ч. 2 и 3 ст. 19, ч. 2 ст. 38 и ч. 3 ст. 55), оставив без внимания важнейшую для разрешения данного дела по существу обеспечения принципа равных прав и равных возможностей их реализации для мужчины и женщины и составляющую одну из основ конституционного строя России - ст. 7 Конституции РФ. Ее относят к учреждающим социальный характер нашего государства и всегда вспоминают при оценивании степени его социальности. Вместе с тем ч. 2 ст. 7 закрепляет в качестве одной из основ конституционного строя обеспечение государственной поддержки «семьи, материнства, отцовства и детства». И материнство, и отцовство здесь выступают как равнопорядковые состояния в отношении принятого на себя государством обязательства обеспечения их поддержки. Более того, по смыслу ст. 2 Конституции РФ каждому, т.е. в данном случае и в отношении каждого мужчины-отца, государство обязано признавать, соблюдать и защищать его право на родительство в равной мере с матерью.

К. Маркин, оказавшись в новых условиях социального бытия, возникших с юридическими фактами рождения третьего ребенка и развода, в качестве объекта идентификационного самоопределения избрал отцовство, гарантированное Конституцией, и родительство как социальную функцию, которая в отношении родителя-матери обеспечена государственными (правовыми) гарантиями, направленными прежде всего на воспитание новорожденного ребенка в комфортных условиях семейной заботы и попечения.

Следует обратить внимание, что «интериоризация как раз и предполагает включение правовых норм и ценностей во внутренний мир человека, глубинную перестройку отношения людей к праву, Конституции, закону. Не формальное знание установленных правил, а, как писал И. А. Ильин, «вчувствование», принятие этих правил как элемента самоопределения личности и ее ценностной самореализации» Исаева Н.В. Правовая идентичность. С. 110. В социологии интериоризация (интернализация) рассматривается как превращение внешних по отношению к индивиду форм социального общения в устойчивые качества личности путем усвоения выработанных обществом ценностей (Джери Девид, Джери Дж, Большой толковый социологический словарь (Collins): в 2 т. М.: ВЕЧЕ, 2001. 1072 с.)..

К сожалению, вышеназванное определение Конституционного Суда РФ показало, что государство, люди, принимающие решение от его имени, по-прежнему исходят из приоритета интересов государства, сопоставляя несопоставимые в смысле ст. 2 Конституции РФ ценности: безопасность государства, обеспечиваемая всем механизмом государственного принуждения, всей совокупностью инструментов охраны и защиты государства, включая армию в целом; и безопасность ребенка и право на воспитание отцом гражданина этого государства О недопустимости конкуренции прав разностатусных субъектов пишет Р. Дворкин, подчеркивая/что признавать в качестве конкурирующих прав можно «только права других членов общества как индивидов» (Дворкин Р. О правах всерьез: пер. с англ.; ред. Л.Б. Макеева. М.: Российская политическая энциклопедия (РОС- СПЭН), 2004. С. 265-266).. Суд ссылается на то, что отцу было дано время решить вопрос о том, кто будет заботиться о его новорожденном ребенке, кому его отдать на воспитание. Но не признает за родителем права на выбор, которое касается как реализации его социальной функции - родительства, так и самореализации - отцовства. Настаивая на предоставлении трехлетнего отпуска по уходу за ребенком, Маркин ценностную самореализацию в данный конкретный момент (развод, новорожденный ребенок) видел в выполнении отцовского долга. Если он считает, что никто, кроме него, в создавшейся ситуации не даст его ребенку надлежащего ухода и воспитания в самые важные для маленького человека годы, когда формируются человеческие привязанности, ценности семейных отношений, государство обязано признать это, обеспечивая тем самым провозглашенные в ч. 2 ст. 7 поддержку семьи, отцовства и детства как основы конституционного строя России.

Немало рассуждая о важности семьи, демографии, провозгласив отказ от тоталитарных принципов в отношении к людям, государство по-прежнему исходит из того, что именно оно, в лице его органов, как утверждает В.Д. Зорькин Предел уступчивости // Российская газета. 2010. 29 октября., знает, что человеку нужно. Как видим, провозглашение гуманизма, призывы к «конституционализации сознания» Зорькин В.Д. Россия и Конституция в XXI веке. 2-е изд., доп. М.: Норма, 2008. С. 92. Об опасности расхождения публично провозглашаемых прав человека и деятельности по их воплощению предупреждал еще сто лет назад Б.А. Кистяксвский в главе XIV («Задачи наших юристов») своей знаменитой работы «Социальные науки и право. Очерки по методологии социальных наук т общей теории права». М.: Изд-во М. и С. Собашниковых, 1916. не работают, когда речь идет о действительном претворении в жизнь этих провозглашений и возможности проявить конституционное правосознание.

Очевидно, не надо пересматривать решение Конституционного Суда РФ, соблюдая положения федерального конституционного закона, устанавливающего окончательный характер принимаемых КС РФ решений, но с учетом позиции самого КС, высказанной в Постановлении 26 февраля 2010 г. По делу о проверке конституционности части второй статьи 392 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан А.А. Дорошка, А.Е. Кота и Е.Ю. Федотовой: Постановление Конституционного Суда РФ от 26 февраля 2010 г. № 4-П // Российская газета. 2010. 12 марта., рекомендовать судам общей юрисдикции пересмотреть решение в отношении К. Маркина по вновь открывшимся обстоятельствам (решение ЕСПЧ) со всеми вытекающими последствиями.

Весьма полезными в понимании происходящего представляются взгляды Г.В. Мальцева на рациональные начала социального регулирования в контексте теории правопорядка. Рассуждая о разных аспектах взаимоотношения государства и права и исходя из того, что «управлять сферой общественных отношений невозможно, не регулируя их», он предлагает различать государственное управление и государственное регулирование, понимая под управлением «комплекс воздействий на систему (объект), который упорядочивает курс ее движения к цели или целям, это - процесс, имеющий телеологическую (целевую) природу. Управление есть сознательное продвижение развития объекта к определенной цели, предотвращение при этом отклонений от курса, застоя, попятных движений. Регулирование, - читаем далее, - есть комплекс воздействий на систему (объект), упорядочивающий ее внутренние и внешние связи в соответствии с предустановленными нормами; это процесс, имеющий нормативную природу» Мальцев.Г.В. Социальные основания права. М.: Норма, 2007. С. 29.. Мальцев отмечает, что «на макросоциальном уровне государственное управление и правовое регулирование выступают как самостоятельные явления, тесная связь между которыми очевидна» Том же. С. 30..

Когда речь идет о соотношении решений КС РФ и других национальных судов, очевидно следует иметь в виду, что их место различно в государственном механизме: решения КС РФ выполняют функцию нормативного регулирования, его решения являются обязательными для всех, и многие исследователи, среди которых и судьи КС РФ, именно так их и толкуют (в этом случае и сам суд должен подчиняться своим решениям по смыслу ч. 1 ст. 19 Конституции); а суды общей юрисдикции как органы государственной власти осуществляют социальное управление, целью которого является защита и восстановление нарушенного права, свободы, в том числе и собственным решением, путем его пересмотра. В данном случае по вновь открывшимся обстоятельствам, каковым согласно постановлению КС РФ признается решение ЕСПЧ. Последнее также выполняет функцию социального управления, направленную на преодоление некой инерции, застоя в подходе к правам человека и их реализации, обусловленных отголосками правовых стереотипов советского периода в гендерных отношениях, на дальнейшее развитие правозащитной функции российского государства в рамках избранной самим государством парадигмы взаимоотношений с человеком (ст. 2 Конституции).

Таким образом, под механизмом защиты прав и свобод человека и гражданина следует понимать систему определенных средств и способов защиты, с помощью которых субъекты правозащитной деятельности осуществляют защиту нарушенных прав и свобод, находясь в определенной жизненной ситуации.

Взаимоотношения конституционного суда с судами общей юрисдикции определяются, прежде всего, общими задачами судебной власти - уравновешивать другие власти и обеспечивать непосредственное действие конституционных норм об основных правах и свободах граждан. Как верно отмечает Т.Г. Морщакова, разграничение компетенции между судебными органами должно решать задачу беспробельности судебной защиты. Так, по мнению Г.А. Жилина, отличие в законодательном закреплении целевых установок конституционного судопроизводства и судов общей юрисдикции не означает, что между ними существует непереходимая грань, а компетенция двух самостоятельных звеньев судебной системы не может пересекаться. Это не так, ибо их целевые установки совпадают в главном: защита основных прав и свобод человека является конечной целью судопроизводства.

В основе взаимодействия конституционных судов и судов общей юрисдикции стран СНГ можно выделить ряд следующих положений. Во-первых, все суды, независимо от объема их компетенции и способа организации действуют в рамках единого правового пространства и призваны содействовать защите прав и свобод человека. Во-вторых, конституционные суды и суды общей юрисдикции осуществляют судебную власть самостоятельно, независимо от чьей бы то ни было воли, подчиняются только Конституции и не составляют единой иерархической системы, руководствуясь в своей деятельности разными правовыми критериями. В-третьих, они придерживаются запрета на вторжение в компетенцию друг друга. В-четвертых, решения конституционных судов, в рамках их полномочий, являются обязательными для всех, включая иные суды.

В контексте взаимодействия конституционных судов и судов общей юрисдикции стран СНГ можно определить группу стран, конституционные суды которых по запросам судов общей юрисдикции осуществляют контроль за конституционностью законов (Российская Федерация), а также иных правовых актов (Республики Армения, Беларусь, Казахстан, Молдова, Кыргызстан, Таджикистан) в связи с рассмотрением конкретного дела. В отличие от процедуры рассмотрения конституционной жалобы названное полномочие в странах СНГ не связано с конкретным нарушением конституционных прав и свобод граждан, а направлено на предотвращение возможных нарушений. Исключением является Республика Казахстан, за-крепившая в ст. 78 Конституции следующее положение: «Если суд усмотрит, что закон или иной нормативный правовой акт, подлежащий применению, ущемляет закрепленные Конституцией права и свободы человека и гражданина, он обязан приостановить производство по делу и обратиться в Конституционный Совет с представлением о признании этого акта неконституционным».

Взаимодействие конституционных судов стран СНГ и Европейского Суда в рамках системы судебной защиты прав и свобод человека существенно влияет на правовые отношения конституционного суда государства с судами общей юрисдикции.

Суды общей юрисдикции реализуют постановления Европейского Суда, используя их для формирования единообразной судебной практики по гражданским и уголовным делам. Кроме того, суды общей юрисдикции могут принимать итоговые решения по делу, основывая их на позициях Европейского Суда.

Рассматривая взаимодействие конституционных судов и судов общей юрисдикции по защите личных прав и свобод человека, в качестве основной проблемы следует назвать актуальность, с одной стороны, «невмешательства» различных ветвей судебной власти в работу друг друга, а с другой - уважения чужих судебных решений. Так, к примеру, Т.Г. Морщакова отмечает, что признавая право самостоятельного вершения правосудия всеми судебными органами, Конституционный Суд не вправе исправлять судебные ошибки других судов. При этом разные ветви судебной власти должны уважать и исполнять судебные решения: «Если же решения судов одной ветви власти не будут обязательными для судов другой ветви, не будет не только единства судебной власти, но и судебной власти как таковой». В странах СНГ конституционные суды не наделены полномочиями по отмене решений судов общей юрисдикции и по проверке конституционности судебной практики. Однако, по мнению К.А. Сасова, конституционные суды оценивают норму закона в том смысле, который придается ей устоявшейся судебной практикой. Это, по существу, позволяет признать неконституционной норму, если она допускает неконституционную интерпретацию ее содержания судами общей юрисдикции. При этом правом отмены ошибочных судебных решений по-прежнему обладают только те суды, к компетенции которых отнесено рассмотрение конкретных дел, разрешенных ранее на основании норм, утрачивающих силу в соответствии с решением Конституционного Суда. Следует согласиться с Т.Г. Морщаковой и К.А. Сасовым в том, что решения Конституционного Суда серьезно влияют на судебную практику других судов. Для всех государств СНГ суд общей юрисдикции обязан пересмотреть дело и решение, вынесенное им ранее на основании неконституционной нормы закона, и вынести правовое решение в соответствии с нормами конституции. Кроме того, суды, сориентированные «конституционным» толкованием конкретного закона, пытаются толковать в таком же русле другие законы, подлежащие применению в других аналогичных ситуациях, с целью не допустить «неконституционное толкование» в будущем.

В ряде стран СНГ постановление конституционного суда является основанием для пересмотра судами общей юрисдикции решений по вновь открывшимся обстоятельствам. Соответствующие нормы закреплены п. 5 ст. 92 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации, п. 4 ст. 361 Гражданского процессуального кодекса Украины2, п. 5 ст. 404 Гражданского процессуального кодекса Республики Казахстан.

В странах СНГ исполнение судебных решений продолжает оставаться серьезной проблемой не только для судов общей юрисдикции, но и для конституционных судов этих стран.

Т.О. Цимбалистый отмечает, что ввиду нормативно-правовой природы актов конституционного суда нужно говорить не об их исполнении, а о реализации актов (правовых позиций) конституционного суда в форме использования, выполнения, соблюдения и применения. Такая реализация должна осуществляться в том же порядке, что и реализация законов и подзаконных нормативных правовых актов.

Таким образом, исполнение, соблюдение и применение судами общей юрисдикции решений конституционных судов является одной из сторон взаимодействия этих органов.

Кроме судов общей юрисдикции, реализацию решений конституционных судов осуществляют и законодательные органы. В случае признания нормы не соответствующей конституции законодатель должен внести соответствующие изменения в действующий нормативный акт или исключить неконституционную норму из его содержания, тем самым обеспечив надлежащее применение закона в правоприменительной судебной практике, осуществляемой судами общей юрисдикции всех стран СНГ.

Следует отметить, что для стран СНГ деятельность государственных органов и должностных лиц, направленная на исполнение решений конституционных судов и внесение соответствующих изменений и дополнений в принятые (изданные) ими нормативные правовые акты, характеризуется несвоевременной реализацией некоторых правовых позиций конституционных судов, выраженных в его решениях, что негативно влияет на обеспечение, в первую очередь, личных прав и свобод человека. Постановления конституционных судов для реализации в полном объеме должны быть облечены в форму нормативных правовых актов, которые впоследствии будут исполняться судами общей юрисдикции.

Основной проблемой взаимодействия конституционных судов и судов общей юрисдикции в странах СНГ, в том числе и по защите личных прав и свобод человека, является проблема неисполнения или ненадлежащего исполнения решений конституционных судов в странах СНГ по причине отсутствия конкретного механизма их реализации.

Федеральный конституционный закон от 21 июля 1994 г. № 1-ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации» ст. 80 определяет обязанность государственных органов и должностных лиц по исполнению решений Конституционного Суда, а ст. 81 - последствия их неисполнения.

А.А. Малютин отмечает, что в ряде постановлений Конституционного Суда РФ также указывается на порядок их реализации: отмечается, что Федеральному Собранию, как законодательному органу Российской Федерации, подлежит решать вопрос о внесении в законодательство соответствующих изменений и дополнений, вытекающих из постановления Конституционного Суда РФ; в некоторых случаях обязательное предписание законодательному органу сопровождается указанием конкретного срока его реализации; отдельные обязательные поручения, даваемые Федеральному Собранию

Конституционным Судом РФ, носят весьма конкретный характер.

Среди стран СНГ следует выделить Республику Молдова, в законодательстве которой процедура исполнения решений Конституционного Суда урегулирована наиболее подробно. Так, законом от 13 декабря 1994 г. № 317-XIII «О Конституционном Суде» устанавливается, что не позднее чем в трехмесячный срок со дня опубликования постановления Конституционного Суда Правительство представляет Парламенту проект закона о внесении изменений и дополнений в нормативный акт или его часть, признанные неконституционными, или о признании их утратившими силу. Проект закона должен рассматриваться Парламентом в первоочередном порядке, при этом Президент или Правительство в двухмесячный срок со дня опубликования постановления Конституционного Суда вносят изменения и дополнения в акт или его часть, признанные неконституционными, или признает их утратившими силу, а в случае необходимости издает или принимает новый акт.

Иначе представлен механизм реализации решений Конституционного Суда законом «О Конституционном Суде Украины» в ст. 70 под названием «Порядок исполнения решений и выводов Конституционного Суда Украины». Несмотря на четко сформулированное название, указанная статья содержит только общие фразы, из содержания которых невозможно понять конкретный механизм исполнения решений органа конституционного правосудия.

В Республике Беларусь и Республике Армения решения Конституционного Суда подлежат обязательному официальному опубликованию и не позднее чем в трехдневный срок со дня их провозглашения направляются в соответствующие государственные органы и должностным лицам. Неисполнение, ненадлежащее исполнение либо воспрепятствование исполнению решения Конституционного Суда влекут ответственность, установленную законом. Однако сам механизм исполнения этих решений в законодательстве не прописан.

Процедура исполнения решений Конституционного Суда Республики Узбекистан также остается неурегулированной. Закон от 30 августа 1995 г. № 103-1 «О Конституционном Суде Республики Узбекистан» вообще не содержит такого словосочетания, как «исполнение решения». Решения Конституционного Суда вступают в силу с момента их опубликования, окончательны и обжалованию не подлежат.

Таким образом, суды общей юрисдикции в странах СНГ в случаях сомнений по поводу конституционности акта, подлежащего применению в конкретном деле, должны, согласно установленной процедуре, обратиться в конституционный суд с запросом о его конституционности. В свою очередь, конституционные суды стран СНГ не имеют права вмешиваться в процессы рассмотрения судами общей юрисдикции конкретных дел. По обращениям к ним судов или граждан располагают возможностью давать образцы надлежащего правопонимания и применения положений конституции при решении конкретных дел, тем самым содействуя единообразному судебному правотолкованию и правоприменению.

Однако, проведенный анализ нормативных актов показывает, что процедуры исполнения решений конституционных судов стран СНГ на сегодняшний день сводится к направлению копий актов конституционных судов должностным лицам и уполномоченным органам, при этом в законодательстве отсутствует четко прописанный механизм и гарантии их исполнения.

Можно также выделить для большинства стран СНГ общие объективные и субъективные причины неисполнения актов конституционных судов судами общей юрисдикции. К субъективным причинам неисполнения актов конституционных судов можно отнести: ненадлежащее исполнение и применение на практике судьями судов общей юрисдикции актов конституционных судов; неосведомленность судей в необходимости реализации актов конституционного суда.

Объективными причинами являются: отсутствие четкого закрепленного в законодательствах стран СНГ механизма реализации актов конституционного суда, как следствие, не все акты конституционных судов доходят до сведения судов общей юрисдикции, либо получение информации судьями судов общей юрисдикции о принятом решении конституционного суда носит несвоевременный характер; отсутствие в законодательстве стран СНГ норм, устанавливающих обязательный характер решений конституционных судов для судов общей юрисдикции; отсутствие процедур привлечения к ответственности законодательного органа за несвоевременное рассмотрение изменений и дополнений в акты или его части, признанные неконституционными, а также судей за ненадлежащее исполнение актов конституционных судов.

Перечисленные выше причины нарушений, допускаемые судами общей юрисдикции стран СНГ, влекут ограничение возможности реализации универсального права на судебную защиту прав и свобод человека. Особое влияние позиций конституционных судов стран СНГ на решения судов общей юрисдикции имеет место в сфере защиты личных прав и свобод. К примеру, Конституционный Суд РФ указал, что «в рамках осуществления судебной защиты прав и свобод человека возможно обжалование в суд решений и действий (или бездействия) любых государственных органов, включая судебные».

В связи с этим для стран СНГ актуальным остается необходимость обеспечения в рамках государства единства практики судов общей юрисдикции путем принятия соответствующих постановлений, содержащих разъяснения по вопросам применения законодательства, подготовки и опубликования обзоров судебной практики, закрепления в законодательстве механизмов исполнения решений конституционных судов, введение конституционно-правовой ответственности за невыполнение или препятствие выполнению актов конституционного суда, предоставление конституционным судам соответствующих полномочий контроля и реагирования на нарушение или невыполнение их актов.

Заключение

Подводя итоги, можно сформулировать следующие выводы:

1. Правовой статус личности имеет огромное значение для обеспечения реализации прав, свобод, обязанностей и законных интересов личности; позволяет использовать принадлежащие ей права, свободы, отстаивать законные интересы, добросовестно исполнять юридические обязанности. Это позволяет личности участвовать в управлении государственными и общественными делами, удовлетворять свои разносторонние потребности без ущерба личным интересам, а также интересам других лиц и всего общества.

2. Классификация правовых статусов личности позволяет определить те сферы жизни, в которых личность может участвовать, реализуя принадлежащие ей права, свободы, исполняя юридические обязанности.

3. Состав правового статуса личности отличается у названных авторов лишь различным сочетанием вышеперечисленных элементов и соответственно выходом из системы юридических прав и обязанностей. Некоторые из них или неоправданно сужают число входящих в структуру элементов, или, напротив, без видимой нужды увеличивают их. Все это говорит о том, что в юридической науке не выработан критерий, с помощью которого с определенной степенью научной точности можно установить действительную структуру правового статуса личности.

4. Разграничение категорий «правовой статус» и «правовое положение» возможно при рассмотрении их как видов правового статуса личности - соответственно, общеправового и специального (отраслевого). Однако считаем, что для юридической практики оптимально использование одной правовой категории - правовой статус личности.

5. Правовой статус - это сложная, собирательная категория, которая раскрывает весь комплекс связей человека с обществом и государством. В структуру правового статуса личности входят следующие элементы: права, свободы, законные интересы и обязанности, гражданство, правосубъектность, гарантии и правовые принципы.

6. судебная практика вырабатывает ряд нормативных оснований ограничения прав и свобод человека и гражданина, которые нуждаются в последующем законодательном закреплении. Это полезно для стран с романо-германскими правовыми традициями, а особенно - для современной России, в которой, во-первых, ч. 3 ст. 55 Конституции РФ имеет слишком общий характер; во-вторых, отсутствует развернутый комплекс федеральных законов, направленных на защиту конституционных прав и свобод человека и гражданина; в-третьих, внесение поправок в главу 2 Конституции РФ представляет собой весьма затруднительную процедуру.

Список использованной литературы

1. Конституция Российской Федерации (принята 12 декабря 1993 г.) М.: Проспект, 2009 - 192 с.

2. Авакьян С.А. Конституционное право России: Учебный курс. 2-е изд., перераб. и доп. В 2-х т. Т. 1. М.: Юристь, 2006.

3. Авдеенкова М., Дмитриев Ю. Понятие основ правового статуса человека и гражданина. URL: http://www.law-n-life.ru/arch/n66.aspx

4. Алексеев С. С. Общая теория права: в 2 т. Т. I. М.: Юрид. лит., 1981.

5. Анисимов П.В. Права человека и правозащитное регулирование: Проблемы теории и практики. Волгоград, 2004; Права человека / Отв. ред. Е.А. Лукашева. М., 2004.

6. Анисимов С.Ф. Духовные ценности: производство и потребление. М.: Мысль, 1988.

7. Безруков А.В. Конституционное право России: курс лекций. - Екатеринбург: Уральский юридический институт МВД России, 2012.

8. Богуславский М.М. Международное частное право. - 5-е изд., перераб. и доп.- М.: Юристъ, 2005. -- 604 с.

9. Борисова М.М. Конституционно-правовой статус субъекта РФ: монография. - М.: Юрлитинформ, 2010.

10. Венгеров А. Б. Прямое действие Конституции: правовые, социальные и психологические аспекты // Общественные науки и современность, 1995, № 5, с.48 - 55

11. Венгеров А.Б. Теория государства и права: учеб. [для юрид. вузов] /А.Б. Венгеров. - 8-е изд., стер. - М.: Издательство «Омега-Л», 2011. - 607 с.

12. Витрук Н.В. Общая теория правового положения личности / Н.В. Витрук. - М.: Норма, 2008. - 448 с.

13. Витрук Н.В. Общая теория правового положения личности. - М.: Норма, 2008.

14. Воеводин Л.Д. Содержание правового положения личности в науке советского государственного права // Советское государство и право. - 1965. - № 2. - С. 42-50.

15. Воеводин Л.Д. Юридический статус личности в России. Учебное пособие. - М.: Издательство МГУ, Издательская группа ИНФРА * М - НОРМА, 1997. - 304 с.

16. Вопросы совершенствования правоохранительной деятельности органов внутренних дел: Межвузовский сборник научных трудов адъюнктов и соискателей. Часть 1 / МВД РФ. Московский университет.- М., 2004.

17. Горшенев В.М. Структура правового статуса гражданина в свете Конституции СССР 1977 года // Правопорядок и правовой статус личности в развитом социалистическом обществе в свете Конституции СССР 1977 года (Вопросы теории государства и права, государственного и административного права): Сборник научных трудов. - Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1980. - С. 51-58.

18. Горшенев В.М. Структура правового статуса гражданина в свете Конституции СССР 1977 года // Правопорядок и правовой статус личности в развитом социалистическом обществе в свете Конституции СССР 1977 года (Вопросы теории государства и права, государственного и административного права): Сборник научных трудов. - Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1980. - С. 51-58.

19. Горшенев В.М. Структура правового статуса гражданина в свете Конституции СССР 1977 года // Правопорядок и правовой статус личности в развитом социалистическом обществе в свете Конституции СССР 1977 года (Вопросы теории государства и права, государственного и административного права): Сборник научных трудов. - Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1980.- С. 51-58;

20. Гравина А.А. Конституционные принципы судебной власти РФ: монография. - М.: Юриспруденция, 2011.

21. Каган М.С. Философская теория ценности. СПб.: ТОО ТК «Петрополис». 2009

22. Калинина Т.М. Российская и европейская правозащитная системы: соотношение и проблемы согласования: дис.... канд. юрид. наук. Нижний Новгород, 2002

23. Карташов В.Н. Правозащитные системы: понятия, основные типы и принципы // Российская и европейская правозащитные системы: соотношение и проблемы гармонизации. Нижний Новгород, 2003,

24. Кечекьян С.Ф. Правоотношения в социалистическом обществе. - М.: Изд-во АН СССР, 1958. - 187 с.

25. Кутафин О.Е. Российский конституционализм. М.: Норма, 2008.

26. Лепешкин А.И. Правовое положение советских граждан. - М.: Мысль, 1966. - 56 c.

27. Малько А.В. Теория государства и права: учебник.- М.: Кнорус, 2006. - 400 с.

28. Мальцев Г.В. Месть и возмездие в древнем праве: монография. М.: Норма: ИНФРА-М, 2012.

29. Мархгейм М.В., Смоленский М.Б., Яценко И.С. Конституционное право Российской Федерации. - СПб.: Изд-во «Юридический центр Пресс», 2003. С. 180.

30. Масленников В.А. Ответственность в структуре правового статуса личности // Правопорядок и правовой статус личности в развитом социалистическом обществе в свете Конституции СССР 1977 года (Вопросы теории государства и права, государственного и административного права): Сборник научных трудов. - Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1980. - С. 165-167.

31. Матузов Н.И., Малько А.В. Теория государства и права: Курс лекций /Под ред. Н.И. Матузова и А.В. Малько. - 2-е изд., перераб. и доп. М.: Юрист, 2007. - 768 с.

32. Матузов Н.И. Личность. Права. Демократия. Теоретические проблемы субъективного права. - Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1972. - 292 с.

33. Мовчан А.П. Принцип всеобщего уважения прав человека и основных свобод // Курс международного права: Основные принципы международного права. М., 1989. Т.2.

34. Неновски Н. Право и ценности: пер. с болг./вступ. ст. и пер. В.М. Сафронова; под ред. В.Д. Зорькина. М.: Прогресс, 1987.

35. Нерсесянц B.C. Право и закон. М.: Издательство «Наука». 1998.

36. Общая теория государства и права. Академический курс в трех томах. Том 1: Государство / отв. ред. М.Н. Марченко. - 3-е изд., перераб. и доп. - М.: Норма, 2010. - 568 с.

37. Орлова О.В. Гражданское общество и личность: политико-правовые аспекты. М.: Академический правовой университет, М.: Пресс, 2005

38. Патюлин В.А. Государство и личность в СССР (правовые аспекты взаимоотношений). - М.: Наука, 1974. - 246 c.

39. Перевалов В.Д. Теория государства и права: учебник. - 2-е изд., перераб. и доп. - М.: Издательство Юрайт, 2012. - 415 с.

40. Перевалов В.Д. Теория государства и права: учебник. - М.: Издательство Юрайт, Юрайт-Издат, 2010. - 379 с.

41. Права личности в социалистическом обществе / Отв. ред. В.Н. Кудрявцев, М.С. Строгович. - М.: Издательство «Наука», 1981. - 272 с.

42. Права человека: Учебник для вузов / Отв. ред. чл.-корр. РАН, д. ю. н. Е.А. Лукашева. - М.: Издательство НОРМА, 2002. - 573 с.

43. Проблемы теории государства и права: Учебное пособие / Под ред. М.Н. Марченко. - М.: Юристь, 2004. - 656 с.

44. Радбрух Г. Философия права / пер. с нем. М.: Междунар. отношения, 2004.

45. Радько Т.Н. Теория государства и права: учебник. - 2-е изд. М.: Проспект, 2011. - 752 с.

46. Саидов А.Х. Общепризнанные права человека. М., 2004.

47. Сальников В.П., Цмай В.В. Современная система защиты прав человека // Правоведение. 1999. №1

48. Строгович М.С. Вопросы теории прав личности // Философия и современность. - М., 1976. - С. 33-35.

49. Теория государства и права: Учебник / Н.И. Матузов, А.В. Малько. - М.: Юристъ, 2004. - 512 с.

50. Тугаринов В.П. О ценностях жизни и культуры. Л., 1960.

51. Тугаринов В.П. Теория ценностей в марксизме. Л.: Издательство ЛОЛГУ им А.А. Жданова. 1960

52. Харт Г.Л.А. Понятие права / пер. с англ.; под общ. ред. Е.В. Афонасина и С.В. Моисеева. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2007.

53. Шишкин А.Ф., Шварцман К.А. XX век и моральные ценности человечества. М.: «Мысль», 1968. С. 10.

54. Щетинин Б.В. Гражданин и социалистическое государство // Советское государство и право. - 1975. - № 2. - С. 3-10.

55. Эбзеев Б.С. Личность и государство в России: взаимная ответственность и конституционные обязанности. М.: Норма, 2011.