Влияние восточнославянской цивилизации на глобальные процессы

Размещено на http://www.allbest.ru/

Контрольная работа

Влияние восточнославянской цивилизации на глобальные процессы

Содержание

1. Восточнославянский статус государства и его глобализационное влияние

2. Историко-философский утопизм и исторический реализм русской европейской идеи

3. Государства и нации в эпоху глобального мультикультрализма

Литература

1. Восточнославянский статус государства и его глобализационное влияние

Под влиянием глобализации национально-государственные формы общественной жизни постепенно утрачивают свою самодостаточность. Посредством вовлечения государства в мировое сообщество глобализационные процессы размывают существующую национальную идею и доминанты национальной идентичности видоизменяются, а сознательное самоопределение личности и социума на основе осмысления и переживания своей принадлежности к определенной нации подвергается кризисному влиянию.

Изменение статуса государства в условиях глобализации особенно значимо для восточнославянской цивилизации, в рамках которой роль государственного начала всегда была достаточно высокой. Трансформируется ли статус и функции государства в рамках цивилизационной динамики восточных славян? Тенденция к трансформации общественного устройства с очевидностью иллюстрируется в рамках формирования международных правительственных и неправительственных организаций (ОДКБ, ЕврАзЭс, ГУУАМ, ШОС, СНГ и другие). Вместе с тем, под влиянием глобализации национальная идея преобразуется и выражает реакцию общества на внешний вызов и дестабилизацию национального пространства [1, с. 105]. В результате появляется тенденция формирования региональной идентичности (СНГ, Союз России и Беларуси) и актуализации цивилизационной общности, которая расширяет возможности сохранения автохтонных ценностей в глобализирующемся пространстве и позволяет идентифицировать цивилизацию в рамках глобального мироустройства. То есть структурные изменения функционирования государства в рамках глобализации вызывают обратную реакцию у восточных славян: с одной стороны, актуализацию региональной связи, и, с другой, канонизацию государственного начала. Сегодня отношения между странами восточного славянства регулируются и определяются форматом их регионального взаимодействия в интеграционных объединениях: экономической, финансовой, военно-политической, образовательной, технико-технологической, научной и других областях.

Почему в рамках восточного славянства сохраняется значимость и ценностное отношение к государственной власти, когда процесс глобализации инициирует ее размывание в странах постиндустриального мира? Связано ли это с тем, что страны восточного славянства находятся только на стадии приобщения к глобализирующемуся миру или это обусловлено другими обстоятельствами? Следует отметить, что государство в общественном сознании восточных славян тесно связано с религией, а власть освещается как "праведное дело", направленное на соблюдение порядка. Государство в восточнославянской цивилизации выступает оплотом стабильности, носителем мироустроительной идеи и представляет собой способ сохранения народа [2, с. 270]. В результате мессианская форма государственности, сконструированная в XV- XVI веках, повлияла на формирование сакрального, ценностного отношения к государственной власти. А геополитическое положение, в свою очередь, инициирующее возникновение сильного государства, оказало влияние на формирование в общественном сознании убеждения о необходимости мощной централизованной государственности. Поэтому государственная власть восточных славян носила патерналистский характер и понималась сквозь призму этатистских взглядов на ее роль в общественной жизни и связи с гражданским миром.

Такое понимание государства как "организма" является для восточных славян одной из смыслообразующих ценностей цивилизации и в случае трансформации, подвергло бы дисфункции матричный код восточного славянства в целом. Это обусловлено самой сущностью государственной власти, аккумулирующей общественное и личностное, духовное и геополитическое начало. Так, синтез религиозной и светской власти восточных славян повлиял на сохранение статуса и значимости государства и его роли во внешнем и внутреннем развитии в условиях глобализационного процесса. Поэтому понятие государства отождествляется со стабильностью, что в условиях транзитивного геополитического статуса обретает особое значение. Несмотря на либерализацию и демократизацию государственных институтов в странах восточного славянства, сегодня сохраняется патерналистский акцент в восприятии государственного начала. Государственность восточного славянства пронизывает все сферы социальной жизни, поэтому его редуцирование в рамках формирования нового миропорядка способствовала бы появлению социальной аномии.

Однако следует отметить, что, несмотря на тенденцию сохранения значимости государства в восточном славянстве в условиях глобализации, политическое сознание подвергается кризисному влиянию, в результате которого обнажается аполитичность общества и его низкая правовая культура. Осознание отсутствия исторической и культурной традиции правового сознания в период глобальных трансформаций с одной стороны, вызывает ощущение социальной травмы, а с другой, актуализирует значимость государственного начала, что выражается посредством повышения ценностного отношения к государству. Реакция государства на внешний вызов со стороны глобализации проявляется в формировании или укреплении новой идеологии, которая конституирует национальную идею, способную сплотить общество и не допустить дестабилизацию национального пространства. Социальный кризис актуализировал возрождение базовых ценностей и норм восточного славянства, которые исполняют роль несущий конструкции цивилизационной идентичности. Наблюдается усиление роли традиционных религиозноэтнических механизмов социальной регуляции.

В контексте защитно-протекционистской установки культур от воздействия глобализационных тенденций стандартизации наблюдается рост этнической самоидентичности. Используются различные механизмы возрождения или формирования национальной идеи: героизация исторических личностей, интерес к прошлому наследию, удревление национальной истории или ее искажение в соответствии с современной конъюнктурой, использование прошлого для легитимизации настоящего, выработка и усвоение национальных мифов и другие механизмы [1, с 109]. То есть, глобализационные процессы, ориентированные на трансформацию роли государственного начала, активизируют этническое самосознание, в результате чего этнос обретает политические границы и формируется так называемый этнический национализм.

Этнические доминанты являются своеобразным противовесом кардинальным социальным трансформациям, поэтому они связываются с установкой сохранения национальной идеи. В рамках построения новой идеологии этнический национализм может стать объектом манипуляции и мобилизации элит для конструирования необходимого образа культуры и использования в прагматических целях.

Процессы возрождения этнонационального начала в культурах восточного славянства привели к двойственным результатам: позитивным для локального и неоднозначным для регионального уровня [3, с. 147]. Интерес к этнической культуре, безусловно, влияет на обогащение национальных культур и построения идентичности. Популяризируется язык, традиции, мировоззренческие установки титульной нации, что оказывает влияние на внутреннюю гармонию и стабильность культуры. Вместе с тем, артикулированное внимание к собственной локальной традиции может привести к дезинтеграции социокультурного единства восточного славянства, обнажая при этом конструктивный характер самой цивилизации. Это может быть использовано для отграничения автохтонной культуры как от других цивилизационных общностей, так и от локальных культур регионального уровня. Поэтому в контексте глобализационного влияния в восточнославянской цивилизации на первый план выходят вопросы, связанные с внутренней интеграцией или дезинтеграцией стран восточного славянства, а также вопросы, связанные с поиском новых форм отношений и перспектив развития.

Так, идея уменьшения роли государств, декламируемая в контексте возникновения международных организаций, экономических объединений в условиях глобализации, в рамках восточного славянства не нашла своего подтверждения, а общая интенция на отмирание государства вызвала обратный интерес к национальной идентичности, коррелирующей с этническим самосознанием. Безусловно, государства восточнославянской цивилизации, как и другие субъекты глобализационных изменений, не могут быть самодостаточными в области политики, экономики, экологии, технико-технологической сферы и ориентируются на взаимострудничество с другими акторами международного пространства, но вместе с тем, государство как институт сохраняет свою значимость как культурно-историческая ценность, фундирующая цивилизационное начало. глобализационный восточнославянский государство мультикультрализм

2. Историко-философский утопизм и исторический реализм русской европейской идеи

Изначальная и очевидная оппозиционность русской и западноевропейской философских традиций постоянно вызывала и продолжает вызывать напряженные дискуссии о правомерности претензий первой на приоритетное значение в обосновании универсалистских стратегий цивилизационной динамики. Как известно, становление и генезис русской философии происходили в режиме продуцирования с последующим вариативным воспроизводством уникального, историософско-утопического, взгляда на собственное и всечеловеческое культурноисторическое развитие. Как расценивать этот специфический социально-философский проект? Выражается в нем ущербность или преимущество русской философской традиции перед западноевропейской мыслью?

Фундаментальной особенностью западной культуры можно считать то обстоятельство, что она с античных времен взращена на интуиции изначального мирового Хаоса как первопотенции всего сущего. Борьба всеобща, говорит Гераклит, справедливость - в распре, и все рождается через распрю. Принципу онтологического Хаоса в западной космологической и социальной модели противопоставлен принцип "архе", или принцип власти, рационально-волевым усилием упорядочивающей объективную бессмысленность мира в разумную гармонию. В результате западноевропейская культура исходит из убежденности в способности Личности (божественной или человеческой) устранить изначальную иррациональность бытия, причем добиться гармонии в пределах исторического существования через постепенное усовершенствование общественного организма и природного окружения. Западный человек уверенно берется преодолеть чувство собственного дискомфорта, порождаемого в процессе его общения с неразумной действительностью, перестроить мир на началах разума и справедливости. Проблематичность обозначенной позиции сегодня, однако, предельно обнажена, ибо данный сценарий взаимоотношений с "неразумным" окружающим миром выдержан в парадигме неравноправных ролей человека и природы, пронизан духом экспансии и диктаторства по отношению к последней. "Идея "архе", воли к власти, и есть тот архетип, который в значительной мере обусловил Западную парадигму, закодировал тот тип цивилизации, против которой взбунтовались умы XIX века... "Силовой" вариант истории, жесткая система связей (ян) в наше предельное время имеет тенденцию перейти в "несиловой", в гибкую систему связей (инь) - по причине хрупкости самой жизни" [1, с. 48].

Претендующая на роль альтернативы восточная культурная и философская парадигма строит всю картину мироздания, исходя из фундаментальной ценности Одного, Целого, Гармонии. В этой системе представлений борьба с внешним окружением бессмысленна, она не может что-либо изменить, - по крайней мере, изменить позитивно. Презумпция изначального мирового Порядка (Дао) оставляет человеку единственное место приложения его усилий по какой- либо гармонизации сущего - собственный внутренний физический и духовный мир. И хотя мир очевидно несовершенен, Восток упорно пытался узреть в нем абсолютную гармонию бытия. Как говорил Лао-цзы: "Смотрю на него и не вижу, а поэтому называю его невидимым. Слушаю его и не слышу, поэтому называю его неслышимым... Не надо стремиться узнать об источнике этого, потому что это едино... Оно бесконечно и не может быть названо. Поэтому называют его неясным и туманным" (цит. по: [1, с. 55]).

Восточнославянская, в том числе русская, культурно-духовная матрица отлична от рассмотренных выше позиций своей оригинальностью. Если исходить из утверждения о том, что самобытность всякой культурной и философской традиции задается глубинными смыслами национального менталитета, то возникает задача экспликации и реконструкции таких смыслов. На наш взгляд, приоритеты русской ментальности оформились, во-первых, из интуиций восточнославянского язычества (ценностей общинного начала и пост-земного существования) и, во-вторых, из установок православного вероучения (идей телесно-духовной гармонии и Апокалипсиса) [2, с. 84]. В результате их взаимодействия сложились две ключевые установки русского самосознания и философского дискурса - принцип соборности и принцип софийности. Стержневой доминантной русской культурно-философской традиции явилась синтезирующая вышеобозначенные ментальные приоритеты Русская идея как неизбывная устремленность к пост-историческому существованию человечества в режиме вечности. Семантика Русской идеи как специфической философемы и идеологемы определялась презумпцией непрестанных поисков внеисторической мировой гармонии, что порождало в национальной культурноисторической традиции множество утопичных проектов. Социально-апокалиптическая утопия в своих многочисленных вариациях превратилась в устойчивый архетип национального самосознания, в культурный стереотип и своеобразный "идеологический соблазн", перманентно инициирующий обоснование и построение универсалистских проектов общечеловеческого и даже вселенского (!) устройства особого образца.

Русской идее, исходящей из представлений о тотальном объединении человечества на началах православной религиозности и о его превращении в космическую силу, продолжающую акт божественного творения, всегда противостояла Европейская идея, выдвинутая еще Карлом IX и центрирующая западноевропейскую философию истории. Главное отличие Европейской идеи состояло в ее выраженно "заземленном" характере и очевидно прикладном значении: в различные исторические эпохи она наполнялась хоть и иным, но непременно реальнопрактическим (в конечном итоге - интеграционно-политическим) смыслом [3, с. 74]. Стержнем Европейской идеи, как правило, оставался тезис о необходимости "собирания" европейских земель в целостное сильное политико-экономическое образование. Например, в XX веке конструировались и обосновывались проекты "европейского федерального союза" (межвоенный период), "Соединенных Штатов Европы" (идея возникала как в годы Первой мировой войны, так и Второй), "европейского экономического сообщества" (после Второй мировой войны) [4, с. 9]. Многовековая установка на реальное политическое, экономическое, культурное объединение давала достаточно впечатляющие и эффективные результаты, апофеозом которых на сегодняшний день является обретший осязаемые контуры феномен Европейского Сообщества.

Альтернативная семантика Европейской идеи была предопределена тем обстоятельством, что западная социальная философия на всем протяжении своей истории занималась преимущественно тактическими, нежели стратегическими задачами, разрабатывая рецептуры действенного государственного управления (Т. Гоббс), выгодной внешнеэкономической политики (Н. Макиавелли), справедливого международного права (И. Кант) и т.д. Рационально осмысляя и инструментально решая насущные проблемы повседневного социального бытия, западноевропейская философская традиция преуспела в практике реального трансформирования социума на началах демократии, свободы, гуманизма. Нарастающий оптимизм по поводу весьма удачных преобразований породил идею самоценности человеческого Разума и невольно элиминировал ценность всего внерационального и далекого от непосредственной действительности.

Однако, несмотря на впечатляющую картину социального благополучия и динамичной стабильности, самокритика западноевропейской культуры второй половины ХХ века вскрыла далеко не привлекательную и угрожающую существованию отдельного человека социокультурную "подоплеку" в лице сложного комплекса субъективно-экзистенциальных и объективноглобальных проблем. Тезис об исчерпанности продуктивного потенциала европейского общества, сформулированный в русской философии еще в XIX веке, стал исходным и для западной мысли. Поэтому сегодня, на рубеже тысячелетий, в российской интеллектуальной среде нередко звучат уверенные констатации парадоксальной ситуации перевоплощения "исторического реализма" (в лице Европейской идеи) в фантом для настоящего и в реальную угрозу для будущего. В то же время "историософский утопизм" (в лице Русской идеи) рассматривается как эвристически перспективная стратегия мирового развития. Как всякая категоричная констатация, подобного рода заявления нуждаются в серьезном, объективном и неангажированном обосновании. Что окажется более реальным и конструктивным для оптимальной динамики объединенного человечества - ставка ли на рациональность и бесконечный материально-технический прогресс, упования ли на гармонизирующую человеческое бытие религиозность или вовсе формирование некоего принципиально нового - синтетического - мировоззрения, адекватного современной ситуации социальной транзитивности и глобализации, - даст ответ время.

3. Государства и нации в эпоху глобального мультикультрализма

На Западе, вступившем в эпоху постмодернистской ценностной парадигмы, востребованным в контексте политического и социально-философского дискурсов стало утверждение о деградации и неминуемой гибели государства-нации. По мнению известного британского философа и социолога З. Баумана, правительства государств-наций все менее контролируют ситуацию на интернациональном поле, где разворачивается битва за выгодное вложение международного капитала. Уже как о свершившемся факте, в прошедшем времени он сожалеет: "Государство-нация, поддерживающее принцип этнического единства, доминирующий над всеми другими чувствами, было единственным успешным сообществом в наше время" [1, с. 186].

Национальные правительства в эпоху "текучей" неопределенности, по убеждению Баумана, уже не способны действовать самостоятельно, ссылаясь на рейтинги привлекательности вложения капитала, долгосрочные региональные и союзнические интересы и т.д. Разобщенные индивидуумы обнаруживают, что их судьбы определяются не их национальными государствами, а безликими силами, находящимися за пределами влияния национальных институтов. Доверие к государству-нации, не способному противостоять экстерриториальным рыночным структурам, начинает подвергаться неизбежной разноскоростной эрозии.

Тем не менее, противоречивые процессы элиминации прежних представлений вызывают не только капитулянтские настроения перед феноменом глобализации, но и крайне устойчивые, антиглобалистские настроения, овладевающие значительной частью патриотов и интеллектуалов различных стран. Нужен ли нам гражданский национализм, противостоящий феномену глобализации?

На наш взгляд, нация как порождение эпохи второй волны индустриализации и торжества капиталистических отношений становится анахронизмом для транснациональных элит, но никак не для всего остального мира. Космополитическому капиталу действительно не нужны национальные суверенитеты и встречные условия местных правительств - правообладателей объектов вложения инвестиций, - которые сковывают свободу капитала разного рода обязательствами, сокращающими его прибыли. В связи с этим и разворачивается вся шумиха вокруг гибели государства-нации, поднятая апологетами групп влияния и их критиками, льющими воду на ту же мельницу элиты "золотого миллиарда".

Вместе с тем, на постсоветском пространстве, западные дискуссии о подрыве основ государства-нации, совпали с противоположными процессами - осмысления и становления национальных государств и оформления национальных интересов.

Различные этапы развития соседствующих государств и сообществ диктуют свои особые задачи по проведению внутренней национальной политики. У казахов, как у кочевого этноса, только столетие назад началось формирование отдельных личностей, способных вписаться в процесс обновления, модернизации традиционного мышления. В досоветский период нарождающаяся элита, по-настоящему болевшая за интересы народа, была безжалостно уничтожена сталинскими репрессиями, и вновь возникшая традиция бескорыстного служения казахской национальной идее была прервана. Восторжествовала конформистская психология "советских элит", определившая ее сущность на долгие годы, вплоть до настоящего времени. Казахская культура раздробилась на фрагменты, носителями которых стал разделенный этнос - урбанизированных и традиционных казахов. После обретения независимости перед Казахстаном встал открытый вопрос о доминирующей культуре и нефрагментированных, целостных системах ценностей, которые могли бы оформиться институционально, пронизав социокультурную структуру общества по горизонтали. Возникла проблематика строительства национального государства и формирования будущего культурного пространства.

Не подлежит сомнению, что в полиэтническом государстве, каким является Казахстан, формирование общества на моноэтнической основе невозможно. Остается вторая альтернатива

- мультикультурное общество.

Понятие "мультикультурализм" возникло на общественно-политичес-ком и научном горизонте развитых стран ближе к концу 1960-х гг. (времени антибуржуазных молодежных волнений в странах Западной Европы и окончательной победы движения чернокожих жителей США за равенство в гражданских правах). Под термином "мультикультурализм" понимают равноправное сосуществование в едином государстве различных этнических групп с их специфическими культурными и религиозными ценностями. Но не просто сосуществование, а их постепенное слияние в некую новую общность, причем в рамках одной государственной нации и на основе демократических ценностей.

В западном, либерально-демократическом понимании культурное многообразие, не связанное с этничностью предполагает принятие обществом конструктивистской парадигмы в интерпретации этнической идентичности, что соответствует возможности и праву человека на свободный выбор своей этнической принадлежности, социокультурных ориентаций и жизненных стилей. Но бесспорно, что в казахстанских реалиях свободный выбор национальной идентичности представляется теоретически бессодержательной абстракцией, а более предпочтительной для людей оказывается примордиалистская парадигма.

Конструирование казахстанской нации затрудняется культурными и религиозными различиями двух ведущих этнических групп республики - казахов и русских. Казахстан с момента провозглашения независимости живет в условиях реального мультикультурализма, когда ни казахская этнокультура, ни русскоязычная городская культура не являются доминирующими. Существуя параллельно, они никак не пересекаются, функционируют в замкнутых, автономных пространствах, предпочитая взаимодействие исключительно в рамках собственной этнокультурной идентичности. Стоит отметить, что наличие "параллельных, слабо взаимодействующих этнических сообществ" как раз и явилось вызовом для современных западноевропейских демократий, считавших политику мультикультурализма наиболее сочетающейся с принципами западного либерализма и гуманизма.

Мультикультурализм бросает вызов основным течениям западного политического мейнстрима. Он не сочетается с либерализмом, так как возводит на пьедестал коллективные права нацменьшинств, ставя под сомнение индивидуалистические идеалы и завоевания западных демократий. Не сочетается мультикультурализм с консерватизмом, так как сам является новейшим явлением, с неустоявшейся, изменчивой сущностью, хотя и имеющим определенные аналогии в мировой истории. Бросает вызов мультикультурализм и постсоветским государствам - особенно полиэтничным России и Казахстану. Не размывает ли мультикультурализм основы национальной идентичности, а вместе с ней и национальные интересы? Все эти новейшие явления ждут своего осмысления и исследования.

Неясность в вопросе выбора модели национального строительства в Казахстане - мультикультуралистской либо национальной оставляет открытым вопрос курса на построение государства-нации (см.: [2]). Так в Казахстане эта неопределенность проявляется в том, что происходит параллельный, почти стихийный процесс формирования казахской и казахстанской нации. Казахи, будучи этнонацией, озабочены возрождением этнической культуры и языка, утерянного в советский период половиной казахского населения. Русские более озабочены соблюдением гражданских прав и сохранением функций русского языка. Таким образом, говорить об аксиологическом единстве задач двух крупнейших этнических групп Казахстана, было бы преждевременным [3, с. 245].

На наш взгляд, в условиях аксиологической неопределенности именно казахи должны взять на себя основную нагрузку по формированию новой казахстанской нации. Ее ядром должен стать казахский этнос, который пока де-факто является государствообразующим. На собственном примере он должен объединить усилия по интеграции проживавших в сельской местности и активно мигрирующих в города традиционных (казахскоязычных) и урбанизированных (русскоязычных) казахов в единую казахстанкую нацию.

Эта способность к объединению ради процветания станет экзаменом на зрелость и проверку мультикультурализмом. Безусловно, что такие этнические черты казахов, как толерантность, открытость, гостеприимство и восприимчивость к новому, - привлекают другие этносы Казахстана. Эти интегративные черты и могут стать залогом для успешного формирования казахстанской нации, которое при благоприятных обстоятельствах займет период продолжительностью приблизительно в 50-70 лет. Только внутриэтническая консолидация казахов дает надежду на созидательное конструирование всеми этническими группами сферы надэтнической коммуникации, реализующей общенациональную идею Казахстана. Противоположный вариант

- политика мультикультурализма, провал которой по очереди признали лидеры ведущих европейских держав - А. Меркель, Д. Кэмерон и Н. Саркози. Xотя думается, что потенциал мультикультурализма еще далеко не исчерпан и нуждается в дальнейших теоретических и прикладных исследованиях.

Цивилизационный выбор предполагает, что великие культуры, претендующие на статус цивилизаций, интегрируют в сферу своего притяжения локальные культуры на основании определенной надэтнической, культурно-исторической общности. Казахстан и Беларусь сделали свой выбор в пользу России. Казалось бы, что для Казахстана более логичным выглядит центральноазиатский цивилизационный вектор, детерминируемый объективной общностью интересов государств региона и их близкородственной культурой. Регион Центральной Азии мог бы выступать как единое целое, самостоятельный субъект, имеющий решающий голос в определении судьбы региона. Но, к сожалению, слабовыраженная региональная идентичность, без преувеличения - культурно-историческая ревность и разнонаправленность интересов национальных элит стран бывшего Туркестана не дают им возможности с помощью политической воли преодолеть наметившееся отчуждение, что позволяет сверхдержавам чувствовать себя полновластными вершителями судеб региона. Наметившийся раскол заставил Казахстан перенести вектор своей внешнеэкономической, политической и дипломатической активности в сторону приоритетности реализации Евразийского проекта - Таможенного союза России, Беларуси и Казахстана.

На чем же должна основываться региональная идентификация стран Таможенного союза, исключая экономические выгоды и прагматический фактор совместного противостояния глобальным тенденциям размывания национальной и государственной идентичности? Казахстан и Беларусь объединяет общее советское наследие, выражающееся в наибольшей культурно-исторической близости к России. Перед нашими странами стоят одинаковые задачи по осмыслению новой идентичности, осознанию и закреплению ее границ. "Будем ли мы суверенной нацией в зоне геополитического влияния либо мы станем собственной частью геополитического лидера? Естественно о возможностях национального развития можно говорить лишь в первом случае" [4].

В точности этот же вопрос волнует и общественную мысль Казахстана. Невозможно не отметить разительного сходства обществоведческого проблемного поля и гражданской обеспокоенности царящей в наших республиках. Но если Беларусь граничит с Евросоюзом, то у Казахстана весьма специфический сосед - мировой тяжеловес в лице Китая, который пытается стремительно трансформировать экономическое могущество в политические дивиденды и военную мощь. Это факт еще раз подчеркивает, что геополитические и геоэкономические факторы глобализации ставят под вопрос еще не сформировавшиеся понятия национальной идентичности и государства-нации в наших республиках. "Оказывается, что вызов глобализации для Беларуси это вызов ее идентичности - с кем ты, где твои интересы, границы, где границы твоего суверенитета и кто ты. Вызов глобализации - это вызов для нахождения решения внутренних проблем для определенной нации. Эти проблемы нельзя снять формальным объединением с Россией или Евросоюзом. Все намного более глубоко и серьезно".

Не окажется ли так, что сделав свой цивилизационный выбор, мы столкнемся с потерей независимости, которую получили благодаря развалу СССР? Что вызывает эти законные опасения? По-видимому, то, каким образом позиционирует себя Россия - главное действующее лицо на евразийском пространстве и в Таможенном союзе.

"Россия может существовать только как Империя". Этот девиз проходит красной нитью через труды многих российских философов, политологов и публицистов (см.: [6]). Речь идет об имперском мышлении, которое по-прежнему оказывает влияние на конструирование российской политической элитой собственного будущего. По мнению московского историка И.Г. Яковенко, российская политическая элита продолжает грезить об особом предназначении России, "потому что до сих пор не отказалась от имперского видения России, ее перспектив и целей. Позволить же это себе она может потому, что общество, пока готово поддерживать власть в такой политике" [7, с. 196]. Внутри идеологии ТС возникает теоретическое противоречие: российские политические элиты видят будущее России как империи, а национальные элиты Казахстана и Беларуси, дав согласие на еще более тесную кооперацию в рамках союза, продолжают видеть будущее своих стран как независимых.

Вокруг Таможенного союза России, Беларуси и Казахстана в настоящее время идет множество дискуссий; выходит большое количество полемических статей как публицистического, так и научного характера. С одной стороны, вхождение в межгосударственные союзы - это веление времени, а с другой, возникает вопрос: насколько далеко простираются границы экономических интересов, которые должны устанавливаться Межгосударственным Советом на уровне глав государств и глав правительств? Не последует ли за трансформацией экономических интересов вторжение в сферу интересов национального государства и принятия политических решений? Сегодня постсоветские общества заинтересованы в теоретическом обосновании своих национальных интересов. Пока эти вопросы не прояснены, непонятно, каким образом интеграционные процессы будут соотноситься с задачами по упрочению и совершенствованию строительства независимых государств-наций.

Альтернативы построению государства-нации у постсоветских республик нет. Альтернатива - это империя, и совсем не обязательно Россия, Евросоюз или США. Империя - это порядок нового мира (в данном контексте имеется в виду понятие "империя", введенное в научный оборот итальянским философом A. Негри и американским литературоведом М. Xардтом и означающее формирующийся новый миропорядок - см. [8]), где правят транснациональные корпорации, военные блоки и элитарные сообщества банкиров, миллиардеров, политиков и звезд шоу-бизнеса. Вопрос в выборе: сопротивляться или приспосабливаться к глобалистской политике сверхдержав и "коллективного капитала".

Думается, что в этом вопросе задачи и стремления постсоветских сообществ одинаковы. Все хотят успешности в отстаивании национальных интересов своих государств, и никто не хочет раствориться в потоке глобализации. Для этого необходима кооперация наших стран, так как невозможно в одиночку противостоять центробежным тенденциям глобального мира. В этом контексте у Беларуси и Казахстана должны быть особенно близкие отношения, закрепляемые особым сходством целей и задач государственного строительства.

Литература

1. Бауман, З. Текучая современность. - СПб., 2008.

2. Мультикультурное общество в Казахстане: модели, проблемы, перспективы. - Алматы, 2002.

3. Формирование толерантного сознания в современном казахстанском обществе. - Алматы, 2009.

4. Кутузова Н.А. Государство, нация, религия: опыт взаимодействия в Беларуси в контексте истории [Электронный ресурс]. - Режим доступа: www.homoliber.org/ ru/ xx/ xx020123.html. - Дата доступа: 01.03.2011.

5. Бреский, О.В. Белорусский национальный миф и процессы глобализации // Глобализация и столкновение идентичностей: материалы международной интернет-конференции. - М., 2003. - С. 375-383.

6. Будущее российской государственности: Суверенная демократия? Диктатура? Империя? - М., 2007.

7. Яковенко, И.Г. Когда наступит время тощих коров // Дружба народов - 2007. - № 3. - С. 183-197.

8. Хардт, М., Негри A. Империя / Пер. с англ., под ред. Г.В. Каменской. - М., 2004.

Размещено на Allbest.ru