Анализ книги "Судьба России" Н.А. Бердяева

Федеральное агентство по образованию

Реферат на тему:

«Анализ книги "Судьба России" Н.А. Бердяева»

Выполнил: Филимонов Н.Г.

Группа: РПД-32

Проверила: Пушкарёва Т.И.

Калуга 2009

Содержание

Николай Александрович Бердяев - пожалуй, самый известный западному культурному миру русский философ. Он существенно повлиял на становление таких философских направлений как экзистенциализм и персонализм. Его знания кажутся беспредельными, а легкость, с какою он ими оперирует, создавая великолепные афористические пассажи, поражает воображение. Обладая невероятной интуицией иных культур, он оказывался способным в нескольких точных и вместе с тем изящных фразах изложить их сущность и характер, верно передать аромат их обаяния. Мыслителю явно было присуще одно замечательное качество - оценивая особенности какого бы то ни было народа, он, прежде всего, обращал внимание на позитивные черты его видовой души, на тот своеобразный вклад, который вносит этот народ в процесс духовной эволюции человечества. Лишь доказав то уникальное значение, которое имеет народ во всеобщей истории, Бердяев мог отметить и не вполне привлекательные черты. Подобный принцип исторического анализа обладает сильнейшим иммунитетом от шовинизма и ксенофобии, проникавших в мысли многих маститых мыслителей, не имевших столь четкой мировоззренческой диспозиции в отношении иных культур. В каком-то смысле можно утверждать, что Бердяев наиболее объективный в своих социологических оценках мыслитель. Но вместе с тем он - богато одаренный мыслитель, способный видеть панорамно, стратегически и парадоксально чувствовать исследуемый объект как органическое тело, как живой организм, постигать его интимно.

Годы жизни Бердяева (1874-1948) выпали на очень сложный период Российской истории. Может быть, это обстоятельство позволило ему увидеть нечто большее, чем возможно в иные, более спокойные времена. Через исторические изломы проявляются такие содержания народной души, которые в относительно спокойные эпохи действуют менее проявлено. Кроме того сама биография философа свидетельствует о богатом личном опыте человека, ищущего свое место в истории страны.

Бердяев принадлежал к знатному военно-дворянскому роду. Учился в Киевском кадетском корпусе (1884-94) и Киевском университете (1894-98) на естественном, затем на юридическом факультетах. С 1894 примкнул к марксистским кружкам, в 1898 за участие в них исключен из университета, арестован и выслан на 3 года в Вологду. В 1901-02 Бердяев проделал эволюцию, характерную для идейной жизни России тех лет и получившую название «движение от марксизма к идеализму». Наряду с С. Н. Булгаковым, П.Б. Струве, С.Л. Франком Бердяев становится одной из ведущих фигур этого движения, которое заявило о себе сборником «Проблемы идеализма» (1902) и положило начало религиозно-философскому возрождению в России.

С 1904 Бердяев живет в Петербурге, руководит журналом «Новый путь» и «Вопросы жизни». Он сближается с кругом Д.С. Мережковского, З.Н. Гиппиус, В.В. Розанова и др., где возникло течение, названное «новым религиозным состоянием». С 1908 жил в Москве, входил в круг деятелей книгоиздательства «Путь» и Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева; участвовал в сборнике «Вехи» (1909).

Особенности и структура книги

«Судьба России» не является монографией с четко построенным планом изложения темы. Это набор статей близких по тематике и написанных в одно время - в период первой мировой войны. Следует заметить, что здесь сопряжены две темы: анализ духовного образа русского народа с одной стороны, а также исторический смысл феномена войны - с другой. Однако они не равноценны; мыслитель удельный вес философских усилий направил на попытку понимания характера русского народа, смыла его национального бытия. Поэтому, может быть, целесообразно ограничить исследование данного труда именно произведенным в нем опытом национального самопознания. Такое сужение исследования оправдано и тем обстоятельством, что сам философ несколько позже признавал, что ввиду поздних изменений политической реальности, многие из идей касающихся оценок самой войны утратили свою актуальность. И напротив, гениальные интуиции писателя, посвященные нептуническим глубинам русской души, оказываются точными характеристиками и современной духовной проблемы нашего народа.

Обращает на себя внимание одна структурная особенность книги - все её статьи по содержанию изолируются весьма условно. Многие идеи одной статьи повторяются в другой, однако это не примитивный внутренний плагиат. Просто повторяющаяся идея каждый раз оказывается в новом контексте и обнаруживает новые оттенки своего смысла. Таким образом писатель избегает однолинейности рассуждений. Его идеи приобретают глубокий смысловой объём, они теряют плоскостной книжный вид, становятся организмами, как бы выходящими из национальной природы. Возможно поэтому анализ книги Бердяева должен иметь соответствующую стратегическую структуру: последовательный разбор статей здесь должен быть заменен исследованием самораскрытия идей пронизывающих эти статьи. Вместе с тем, данное обстоятельство поможет избежать ненужного умножения тем обусловленного изрядным количеством статей.

Среди таких черт имеющих генеральное значение в понимании русской души и русской культуры Бердяев прежде всего выделяет антиномичность русского характера, способность русских соединять в себе противоречивые качества: «Подойти к разгадке тайны, скрытой в душе России, можно, сразу же признав антиномичность России, жуткую ее противоречивость. Тогда русское самосознание освобождается от лживых и фальшивых идеализаций, от характерного космополитического отрицания и иноземного рабства. Противоречие русского бытия всегда находили себе отражение в русской литературе и русской философской мысли. Творчество русского духа так же двоится, как и русское историческое бытие». (1)

Такому наблюдению автор приводит немало примеров. Вот лишь некоторые из них. «Россия - самая безгосударственная, самая анархическая страна в мире. И русский народ - самый аполитический народ, никогда не умевший устраивать свою землю. Все подлинно русские, национальные наши писатели, мыслители, публицисты - все были безгосударственниками, своеобразными анархистами. Анархизм - явление русского духа, он по-разному был присущ и нашим крайним левым, и нашим крайним правым». (2) «Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о земном устройстве». (3)

И с другой стороны: «Россия - самая государственная и самая бюрократическая страна в мире; все в России превращается в орудие политики. Русский народ создал могущественнейшее в мире государство, величайшую империю. С Ивана Калиты последовательно и упорно собиралась Россия и достигла размеров, потрясающих воображение всех народов мира. Силы народа, о котором не без основания думают, что он устремлен к внутренней духовной жизни, отдаются колоссу государственности, превращающему все в свое орудие. Интересы созидания, поддержания и охранения огромного государства занимают совершенно исключительное и подавляющее место в русской истории». (4) Данное противоречие не искусственно, оно соединяет в себе две правды. Так многие маститые писатели совершенно искренне признавались, что они отчаянно ленивы и много работали, только стремясь иметь возможность в любой момент времени отдаться своей привычке к праздной жизни.

Теперь другой пример: «Таинственное противоречие есть в отношении России и русского сознания к национальности. Это - вторая антиномия, не меньшая по значению, чем отношение к государству. Россия - самая не шовинистическая страна в мире. Национализм у нас всегда производит впечатление чего-то нерусского, наносного, какой-то неметчины. Немцы, англичане, французы - шовинисты и националисты в массе, они полны национальной самоуверенности и самодовольства. Русские почти стыдятся того, что они русские; им чужда национальная гордость и часто даже - увы! - чуждо национальное достоинство. Русскому народу совсем не свойственен агрессивный национализм, наклонности насильственной русификации».(5) И это правда! Но тут же Бердяев ошеломляет своего читателя противоположной правдой: «Но есть и антитезис, который не менее обоснован. Россия - самая националистическая страна в мире, страна невиданных эксцессов национализма, угнетения подвластных национальностей русификацией, страна национального бахвальства, страна, в которой все национализировано вплоть до вселенской церкви Христовой, страна, почитающая себя единственной призванной и отвергающая всю Европу, как гниль и исчадие дьявола, обреченное на гибель. Обратной стороной русского смирения является необычайное русское самомнение». (6) Поневоле вспоминаешь известную фразу одного из героев «Братьев Карамазовых»: «Слишком широк человек, я бы сузил».

Но подобные парадоксы продолжают обнаруживаться писателем. Один из них привлекает к себе особое внимание. «Россия - страна безграничной свободы духа, страна странничества и искания Божьей правды. Россия - самая не буржуазная страна в мире; в ней нет того крепкого мещанства, которое так отталкивает и отвращает русских на Западе…. В русском народе поистине есть свобода духа, которая дается лишь тому, кто не слишком поглощен жаждой земной прибыли и земного благоустройства. Россия - страна бытовой свободы, неведомой передовым народам Запада, закрепощенным мещанскими нормами».(7) Это с одной стороны, а с другой….: «А вот и антитезис. Россия - страна неслыханного сервилизма и жуткой покорности, страна, лишенная сознания прав личности и не защищающая достоинства личности, страна инертного консерватизма, порабощения религиозной жизни государством, страна крепкого быта и тяжелой плоти». (8)

Ряд этих и подобных примеров доказывает, что совмещение противоречий - характернейший признак русской души. Может быть, поэтому внешнему наблюдателю кажется, что русские непредсказуемы, что русский ум изначально иррационален. Во всяком случае, совмещение противоречий не способствует твердому оформлению народного характера, выработке национального стиля культуры.

Для того, чтобы создать свой неповторимый стиль, следует проявить остроту волевого присутствия, которая проявлялась бы не точечно, в трагедиях и катастрофах, а постоянно, в элементарных событиях народной жизни. Возможно, русские не обрели такого качества, потому, что их природа качественно отлична от природы западных народов. Бердяев писал, что славянским народам присуще женственное начало, тогда как народам Европы -мужское. Женское начало дает славянам и русским в частности определенные преимущества, но в плане организации жизни на государственном или цивилизационном уровне более необходимо волевое, мужское начало. «Женственность славян делает их мистически чуткими, способными прислушиваться к внутренним голосам. Но исключительное господство женственной стихии мешает им выполнить свое призвание в мире…» (9) «Апокалиптическая настроенность глубоко отличает русскую мистику от мистики германской, которая есть лишь погружение в глубину духа и которая никогда не была устремлением к Божьему граду, к концу, к преображению мира. Но русская апокалиптическая настроенность имеет сильный уклон к пассивности, к выжидательности, к женственности. В этом сказывается характерная особенность русского духа»-.(10) Последняя фраза очень выразите льна. Она показывает как яркая, своеобразная национальная черта благодаря пассивной женственной стихии оказывается смазанной, не продлевающей уровень потенциальности. Именно слабое развитие организованной национальной воли мешает России вполне проявиться, вполне оформиться.

Собственно слабая оформленность русской культуры стала весьма заметной чертой нашего национального бытия. И Бердяев дает этой черте вполне убедительное объяснение: «Но не раз уже указывали на то, что в судьбе России огромное значение имели факторы географические, ее положение на земле, ее необъятные пространства. Географическое положение России было таково, что русский народ принужден был к образованию огромного государства. На русских равнинах должен был образоваться великий Востоко-Запад, объединенное и организованное государственное целое. Огромные пространства легко давались русскому народу, но не легко давалась ему организация этих пространств в величайшее в мире государство, поддержание и охранение порядка в нем. На это ушла большая часть сил русского народа. Размеры русского государства ставили русскому народу почти непосильные задачи, держали русский народ в непомерном напряжении. …. Русская душа подавлена необъятными русскими полями и необъятными русскими снегами, она утопает и растворяется в этой необъятности. Оформление своей души и оформление своего творчества затруднено было для русского человека. Гений формы - не русский гений, он с трудом совмещается с властью пространств над душой. И русские совсем почти не знают радости формы».(11) И как следствие: «Русская лень, беспечность, недостаток инициативы, слабо развитое чувство ответственности с этим связаны. Ширь русской земли и ширь русской души давили русскую энергию, открывая возможность движения в сторону экстенсивности. Эта ширь не требовала интенсивной энергии и интенсивной культуры». (12) Здесь же приводится обратный пример психологического взаимодействия иного народа со «своим» пространством: «Возьмем немца. Он чувствует себя со всех сторон сдавленным, как в мышеловке. Шири нет ни вокруг него, ни в нем самом. Он ищет спасения в своей собственной организованной энергии, в напряженной активности. Все должно быть у немца на месте, все распределено. Без самодисциплины и ответственности немец не может существовать. Всюду он видит границы и всюду ставит границы. Немец не может существовать в безграничности, ему чужда и противна славянская безбрежность».(13)

Да следует признать, что русским весьма не хватает той самой «напряженной активности», которая так достоверно представлена Гончаровым в образе Штольца («Обломов»). И Бердяев находит еще одну причину инертности русской натуры «Очень характерно, что в русской истории не было рыцарства, этого мужественного начала. С этим связано недостаточное развитие личного начала в русской жизни. Русский народ всегда любил жить в тепле коллектива, в какой-то растворенности в стихии земли, в лоне матери. Рыцарство кует чувство личного достоинства и чести, создает закал личности. Этого личного закала не создавала русская история».(14)

Проявленность личности уже самим этим обстоятельством выделяет её, делает видимо отличной, заметной в общественной массе. И ставшая личность стремиться подтвердить свою самодостаточность активным действием и внутренним прогрессом. У неё появляется устойчивое стремление к самосовершенствованию, которое может даже превратиться в самоцель. Подобное стремление, присущее западным культурам своим противоположным полюсом имеет индивидуализм. По мнению, как Бердяева, так и многих других исследователей русской культуре присущ коллективизм, абсолютным идеалом которого является соборность. Но идеал этот далек от воплощения, между тем реальный коллективизм может иметь проблемные качества: «Все наши сословия, наши почвенные слои: дворянство, купечество, крестьянство, духовенство, чиновничество, - все не хотят и не любят восхождения; все предпочитают оставаться в низинах, на равнине, быть "как все"….»(15) «Всякий, слишком героический путь личности русское православное сознание признает гордыней, и идеологи русского православия готовы видеть в этом пути уклон к человекобожеству и демонизму» (16)

Синонимичное суждение о психологии русского коллективизма можно найти у Шпенглера в знаменитой книге «Закат Европы» : «… вся фаустовская этика есть некое «вверх», совершенствование «я» верой и добрыми деяниями….. Именно это кажется настоящему русскому чем то суетным и достойным презрения. Русская безвольная душа, прасимволом которой предстает бесконечная равнина самоотверженным служением и анонимно тщится затеряться в горизонтальном братском мире». И ещё: «Фаустовское, совершенно вертикальное стремление к личному совершенствованию представляется подлинному русскому тщеславным и непонятным. Вертикальная тенденция отсутствует и в русских представлениях о государстве и собственности». (17)

Но вот когда речь заходит о собственности и богатстве здесь мы вместе с Бердяевым обнаруживаем одну симпатичнейшую черту нашего народа. Сам мыслитель о ней говорит так: «Душа русского народа никогда не поклонялась золотому тельцу и, верю, никогда ему не поклонится в последней глубине своей. Но русская душа склонна опускаться в низшие состояния, там распускать себя, допускать бесчестность и грязь. Русский человек будет грабить и наживаться нечистыми путями, но при этом он никогда не будет почитать материальные богатства высшей ценностью,…. Европейский буржуа наживается и обогащается с сознанием своего большого совершенства и превосходства, с верой в свои буржуазные добродетели. Русский буржуа, наживаясь и обогащаясь, всегда чувствует себя немного грешником и немного презирает буржуазные добродетели».(18)

Этот «нестяжетельский элемент» нашей души таит в себе указание на особую, присущую только русским людям духовную силу. Она ещё не проявилась ясно в культуре, но сама является залогом такого проявления. И даже сегодня, сейчас можно твердо сказать, что эта сила неизмерима и необорима. Бердяев тонко замечает: «В германском духе нет безграничности, - это в своем роде великий и глубокий дух, но ограниченный, отмеренный дух, в нем нет славянской безмерности и безграничности. Дух Достоевского - неистощим».(19)

Конечно, феноменальная интуиция Бердяева, знание современной ему жизни народа во всех её слоях и средах, блестящая литературная одаренность помогли ему выразить те свойства национальной души, которые действуют в нашем бытии не будучи осознаваемыми для большинства. Но можно заметить, что философ не столь уверенно оперирует историческими фактами, достаточно редко обращается к ним и поэтому его интуиция в некоторых случаях дает осечку. Например, мыслитель весьма уверенно заявляет: «В основе русской истории лежит знаменательная легенда о призвании варяг-иностранцев для управления русской землей, так как "земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет". Как характерно это для роковой неспособности и нежелания русского народа самому устраивать порядок в своей земле! Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о земном устройстве». (20) Это заявление как бы логически вытекает из бесспорной русской черты, в которой устанавливается неразвитое чувство формы и нелюбовь к нормированию. Однако, исторически оно не оправдывается, на что указал Кизиветтер А.А. - российский историк и ученик Ключевского В.О. : «Дело в том, что, характеризуя духовный образ народа, нельзя оперировать одними диалектическими выкладками из непроверенных предпосылок, не считаясь с историческими фактами. И особенно непозволительно отворачиваться от исторических фактов именно теперь, когда картина нашей, основываясь на этих замечаниях, жизни подвигает маловдумчивого слушателя к быстрым обобщающим суждениям о никчемности русского народа в деле устроения своей жизни. О чем же гласят исторические факты?

Они гласят о том, что русский народ в течение своей истории развернул поистине блестящие способности к культурному творчеству. История показывает нам, что русский человек всегда был прежде всего гениальным колонизатором. А что такое колонизатор, как не созидатель культурных ценностей на девственной некультурной «нови»? История колонизации нашего Севера представляет изумительнейшую картину превращения полудикого финского поморья в культурный великорусский Север, о яркой и тонкой культурности могли бы свидетельствовать и рукописи Соловецкого монастыря, и художественные древности, рассеянные по городам этого края, и мощная общественно-союзная организация северных посадов и волостей, так внушительно заявившая о себе в эпоху Смутного времени. История колонизации Сибири и черноземного «дикого поля» могла бы добавить к этой картине ряд новых ярких доказательств творческой способности русского народа в области «относительных ценностей земного благоустроения». История учит далее, что русский народ всегда обнаруживал чрезвычайную способность к самоуправлению. Довольно распространенное мнение о том, что наш народ не развил в себе самодеятельности, порождено нашей привычкой судить по внешнему фасаду или, вернее, по верхнему этажу русского государственного здания, занятому приказными бюрократическими учреждениями, и не обращать внимания на те многочисленные земские «миры», которые помещались в нижних этажах и развивали там очень сложные формы общественной самодеятельности. И в этом сказалась способность колонизаторов, заводивших на «нови» самозарождающиеся формы вновь созидаемой общественности. Эту способность свою русский народ пронес через всю свою историю, несмотря на крайне неблагоприятное…. сплетение суровых исторических условий». (21)

Данное возражение историка следует воспринимать не как отрицание идей Бердяева о русской душе, а как напоминание о сложной многомерности духовных основ великого народа, которая должна сдерживать любого мыслителя от чрезмерно уверенных и односторонних заявлений на этот счет. Впрочем, и сам философ постоянно напоминает о противоречивости качеств русского характера.

Бердяев был философом вполне европейским по складу личности. Ему как раз была присуща черта активного общественного служения. Менее его всего его можно было бы причислить к типу «кабинетных ученых». Желание влиять на сознание и мышление современников, принимать непосредственное участие в судьбе родины лишало его творчество излишней академичности и описательности, так присущих другим философам. Он был мужественно обращен к будущему. Это не было мужество невозмутимого стоика, готового принять, все, «что случится на моем веку». Скорее он был пророком, который имеет силу знать, что есть и непреклонную волю оказать судьбе сопротивленье ради преображения мирового бытия. Такой мыслитель всегда мучительно ищет ответ на вопрос о том, «что делать?».

В «Судьбе России» можно различать две группы суждений о том, что должно делать процветания отечества. Первая группа суждений привязана к задачам связанным с вступлением России в мировую войну. Задачи этого круга давно утратили свою злободневность и, следовательно, их исследование целесообразно оставить историкам. Но вот когда Бердяев обращается к духовной проблемам русской жизни, то кажется, что он обращается к современникам.

Начнем с одного простого наблюдения философа: «Одной из коренных ошибок народничества было отождествление народа с простонародьем, с крестьянством, с трудящимися классами. Наш культурный и интеллигентный слой не имел силы сознать себя народом и с завистью и вожделением смотрел на народность простого народа. Но это - болезненно самочувствие.

Высококультурный человек, проживающий в центрах, должен и может чувствовать себя не менее народным человеком, чем мужик где-то в глубине России. И всего более народен - гений. Высококультурный слой может быть так же народен, как и глубинный подземный слой народной жизни. Народ - прежде всего я сам, моя глубина, связывающая меня с глубиной великой и необъятной России. И лишь поскольку я выброшен на поверхность, я могу чувствовать себя оторванным от недр народной жизни. Истинной народной жизни нужно искать не в пространствах и внешних расстояниях, а в изменениях глубины. И в глубине я - культурный человек - такой же народ, как и русский мужик, и мне легко общаться с этим мужиком духовно. Народ не есть социальная категория, и социальные противоположения лишь мешают осознанию народности».(22) Разве части нашей интеллигентной среды или политического бомонда не присущ такой «фольклорный сентиментализм» принимающий иногда формы «сознательной приблатненности» (по выражению одного из литературоведов). И совет Бердяева предельно прост - необходимо познавать народность не только из внешних наблюдений над внешними формами национального бытия, которые могут быть весьма поверхностными, но и через себя, иметь ответственность за свою внутреннюю народность. Народность менее всего проявляется в искусстве лубка или собрании озорных частушек. Скорее всего, она может быть раскрыта в напряженном духовном поиске, в стремлении приобщиться к вершинным культурным ценностям. И понять подобное стремление можно, только испытывая его.

Далее русский мыслитель обращается к заповедной для русской общественной мысли теме - давнему спору западников и славянофилов. Он справедливо говорит, что современная ему действительность во многом переросла обе позиции и вместе с тем находит элементы правоты в обоих идейных лагерях. Когда же заходит речь об отношении Росси к Европейской цивилизации в будущем, очень убедительно приводит следующее рассуждение: «То, что воспринимается, как "европеизация" России, совсем не означает денационализации России. Германия была экономически и политически отсталой страной по сравнению с Францией и Англией, была Востоком по сравнению с Западом. Но пробил час, когда она приняла эту более передовую западную цивилизацию. Стала ли она от этого менее национальной, утеряла ли свой самобытный дух? Конечно, нет. Машина, сама по себе механически безобрaзная и безoбразная, интернациональная, особенно привилась в Германии и стала орудием национальной воли». (23)

Русский философ обладал острым чувством современной культуры. Он был один из первых мыслителей, кто стал говорить о кризисе культуры западноевропейского гуманизма, о её исчерпанности. Поэтому он предостерегает: «И на Западе гуманизм исчерпал, изжил себя, пришел к кризису, из которого мучительно ищет западное человечество выхода. Повторять с запозданием западный гуманизм Россия не может. В России откровение человека может быть лишь религиозным откровением, лишь раскрытием внутреннего, а не внешнего человека, Христа внутри. Таков абсолютный дух России, в котором все должно идти от внутреннего, а не внешнего….» (24). И в другой своей статье он ставит насущнейшую задачу нарождающемуся новому религиозному сознанию в России: «Религиозное же сознание должно бороться с этими разлагающими и обессиливающими теориями социальной среды во имя творческой активности человека, во имя его высшей свободы, во имя высшего смысла жизни. В России эти материалистические теории заедающей социальной среды, эти принижающие учения о необходимости всего совершающегося лишь потворствуют восточной лени, слабоволию, безответственности». (25)

Вот ещё одна задача, которую обнаруживает и устанавливает философ: «В России произошла централизация культуры, опасная для будущего такой огромной страны. Вся наша культурная жизнь стягивается к Петрограду, к Москве, отчасти лишь к Киеву. Русская культурная энергия не хочет распространяться по необъятным пространствам России, боится потонуть во тьме глухих провинций, старается охранить себя в центрах. Есть какой-то испуг перед темными и поглощающими недрами России. Явление это - болезненное и угрожающее.

Крайний централистический бюрократизм и крайний провинциализм - соотносительны и взаимно обусловливают друг друга. Децентрализация русской культуры означает не торжество провинциализма, а преодоление и провинциализма, и бюрократического централизма, духовный подъем всей нации и каждой личности. В России повсеместно должна начаться разработка ее недр, как духовных, так и материальных».(26)

Подобным же образом несколько позже рассуждал Шпенглер, показывая как «стягивание» культуры к орбитам жизни «мировых городов» обедняет её, приводит к упрощению её содержания, к упадничеству, «окостенению». Не стала ли современная Москва таким стяжателем народной культуры?

Наконец, необходимо привести слова философа - пророка, в которых сказана великая правда о том условии, которое прежде всяких других качеств должно сложиться в человеке желающего активно преображать жизнь своего народа: «Без изначальной и стихийной любви к России невозможен никакой творческий исторический путь. Любовь наша к России, как и всякая любовь, - произвольна, она не есть любовь за качества и достоинства, но любовь эта должна быть источником творческого созидания качеств и достоинств России. Любовь к своему народу должна быть творческой любовью, творческим инстинктом».(27)

Заключение

«Судьба России» - парадоксальная книга. Она слишком привязана к определенному времени, но по многим своим идеям оказывается кодексом истин, применимых как к прошлому, так и к будущему. Бердяев, по мнению многих исследователей, заслуживает звания философа-пророка, поскольку видел в изначальных глубинах души своего народа такие психологические доминанты, которые не исчезают с изменениями форм общественной жизни. Это поистине пророческий дар. Дар, который позволяет видеть сквозь напластования обыденных, порою отвратительных событий нечто значительное и грандиозное, содержащее в себе неизмеримые потенции необходимые для решительного обновления жизни. Подобное видение не может быть свойственно просто философу. Для такого фокуса зрения необходимы острая любовь к своему народу и рыцарская доблесть, не позволяющая прикрываться льстивым славословием в его честь. Можно сказать, что пророк не свободен от тех истин, которые провозглашает, он должен быть этими истинами. Тут мало просто таланта, чернил и бумаги. И Бердяев имел личное мужество разделять судьбу своих идей. Видимо потому они так заражают, что вибрируют токами реальной жизни исходящими от человека, имевшего дерзость вместить в себя трагическую судьбу русского народа.

1. Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990 с. 3

2. Там же с.4

3. Там же с.5

4. Там же с. 6-7

5. Там же с. 8-9

6. Там же с. 9

7. Там же с. 12

8. Там же с. 14

9. Там же с. 22

10. Там же с. 24-25

11. Там же с. 62-63

12. Там же с. 64

13. Там же с. 65

14. Там же с. 6

15. Там же с. 14-15

16. Там же с. 75

17. Шпенглер Освальд Закат Европы. Новосибирск. 1993. с. 368

18. Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990 с. 75-76

19. Там же с. 172

20. Там же с. 5

21. Кизиветтер А.А. О «русской душе»//Н.А. Бердяев: pro et contra. Кн. 1. СПб., 1993 с. 332-333

22. Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990 с. 69-70

23. Там же с. 98-99

24. Там же с. 28-29

25. Там же с. 61

26. Там же с. 71-72

27. Там же с. 101

28. Антуан де Сент-Экзюпери. Планета людей. М., 1990. с. 31

1. Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990

2. Кизиветтер А.А. О «русской душе»//Н.А. Бердяев: pro et contra. Кн. 1. СПб., 1993

3. Лосский Н.О. История русской философии. М., 1991

4. Шпенглер Освальд Закат Европы. Новосибирск. 1993

5. Антуан де Сент-Экзюпери. Планета людей. М., 1990.