Художественное пространство в романе Андрея Белого "Серебряный голубь"

Размещено на http://www.allbest.ru/

6

25

Смоленский государственный педагогический университет

Факультет русского языка и литературы

Кафедра истории и теории литературы

Художественное пространство в романе Андрея Белого «Серебряный голубь»

А.А. Новик

Научный руководитель

доктор филологических наук

профессор Л. Л. Горелик

Смоленск 2002

Оглавление

Введение

Глава первая. Топос Гуголево

Глава вторая. Топос Целебеево

Глава третья. Топос провинциального города

Глава четвертая. Топос леса

Глава пятая. Топос дороги

Глава шестая. Топос дома Кудеярова

Глава седьмая. Топос деревни Кобылья Лужа

Глава восьмая. Мистическое пространство

Выводы

Источники. Литература

Введение

Место романа “Серебряный голубь” в творчестве Андрея Белого.

1. Начало ХХ века ознаменовалось многими грозными событиями (в том числе русско-японская война, «кровавое воскресение», революционный подъем 1905 г.), которые дали понять русской интеллигенции, что прежний путь России ведет в никуда. Патриархальный быт переходит в уродливые формы, дворянские гнезда пустеют и вырождаются, из православной церкви люди ринулись в разнообразные секты-хлысты, имябожцы, молокане, скопцы и другие. Необходимо было найти выход из сложившегося положения, и вряд ли нашелся бы в это время культурный, образованный человек, который не предлагал бы своего варианта пути России.

Не были исключением и младшие символисты - литературная группа, появившаяся в 1890-х и просуществовавшая до 1920-х, в которую входили: А. Блок, Вяч. Иванов, М. Волошин, С. Соловьев (племянник философа В. Соловьева) и Андрей Белый. Они также пришли к выводу о кризисе - не только в современной им культуре, но и других областях жизни. Пессимизм Шопенгауэра и нирвана буддизма овладели их душами.

2. Стихи А. Белого в это время (сборник «Пепел») изображают темную, нищую, роковую страну, убогие избы, бескрайние просторы - и удушье кабака, тюрьму. Его Русь лежит в гробу.

Сборник «Урна» не намного оптимистичнее, хотя в стихотворениях появляется предчувствие будущего рассвета.

Но в романе «Серебряный голубь» (1908) наглядно показывается, куда заведет Россию путь с Запада на Восток, от индивидуализма к коллективной жизни.

3. Как отмечалось, в этом романе (самим автором названном повестью), как и вообще в творчестве А. Белого, очень сильно влияние Гоголя, прежде всего, «Вечеров на хуторе близ Диканьки» («Страшная месть») и «Миргорода». Это влияние особенно проявилось в стиле: строение фраз, риторические восклицания, обилие аллитераций, необычность эпитетов, изобразительность глаголов. Кроме того, сходство имеют и некоторые персонажи. Так, Кудеяров из «Серебряного голубя», по мнению Л.А. Смирновой¹, обладает типологическим сходством с колдуном из «Страшной мести», а Чижиков, по нашим наблюдениям, во многом напоминает Чичикова.

Методика исследования.

1. Одна из наиболее подробных разработок теории художественного пространства принадлежит тартуско-московской литературоведческой школе, в частности, Ю. М. Лотману.

В своей статье «Проблема художественного пространства в прозе Гоголя» он говорит о том, что «художественное пространство представляет собой модель мира данного автора, выраженную на языке его пространственных представлений»²¹ Смирнова Л.А. Реальность и фантазия в прозе Андрея Белого // Белый А. Избранная проза. М.: Сов. Россия, 1989.

² Лотман, Избранные статьи, Таллин: Александра, 1992 Т. 1, с 214..

Лотман подразделял художественное пространство на: точечное, линеарное, плоскостное и объемное. В своих исследованиях он использовал выделение оппозиций. Так для прозы Гоголя он выделяет следующие оппозиции: ограниченное безграничное, свое чужое, застывшее текущее, бытовое фантастическое.

2. В. С. Баевский в своем анализе пространства романа в стихах «Евгений Онегин» формулирует четыре постулата как основу для изучения образа времени и пространства (в частности, невозможность отождествления этого образа с реальным временем и географическим пространством), и проводит свое разграничение терминов «топос» и «локус», которое мы постоянно использовали в нашей работе. Мы будем называть топосом самые крупные области художественное пространство… Для второстепенных персонажей они границы между топосами обычно вообще непроницаемы, для главных - проницаемы со значительным трудом, с нравственными и душевными потерями, Дальнейшие подразделения топосов будем называть локусами»¹.

3. Методика нашего анализа основана на том положении, что персонажи какого-либо топоса заключают в себе определенные его черты. Следовательно, анализируя персонажей в связи с особенностями их появления и существования в топосе, мы определяем характерные признаки этого топоса. А, проанализировав с этой точки зрения всех персонажей, появляющихся в данном топосе (с учетом отношений между различными топосами), мы получим суммарную характеристику этого топоса.

4. В своем анализе мы использовали также некоторые оппозиции, выделенные для прозы Гоголя Ю. М. Лотманом, и разграничение областей художественного пространства, принимаемое нами вслед за В. С. Баевским (в тех случаях, когда это представлялось нам необходимым).

Постановка проблемы.

1. Мы решили рассматривать именно художественное пространство этого произведения, поскольку, по нашему мнению, эта категория наиболее ярко отражает эволюцию главного героя и выражает идеи автора.

2. Исходя из текста, мы выделили следующие топосы (расположенные по количеству действующих в них персонажей, по убывающей):

1)село Целебеево;

2)усадьба Гуголево;

3)топос, объединяющий город Лихов, город Овчинников, его железнодорожную станцию и поезд;

4)лес;

5)дорога;

6)изба Кудеярова;

7)деревня Кобылья Лужа.

3. Но, кроме бытового пространства, в романе присутствует мистическое, связанное с Кудеяровым или созданное его силой - топос «голубей».

В данном случае термин «топос» мы понимаем шире, чем просто крупная область художественного пространства, и придерживаемся точки зрения Лотмана, выделившего в своей статье «Проблема художественного пространства в прозе Гоголя» фантастическое пространство, так как мистические явления в романе «Серебряный голубь» не сосредоточены в какой-либо одной условно-географической области пространства, - это и лес, и Целебеево, и Лихов, и изба Кудеярова. Но так как во всех перечисленных топосах мистические явления обладают одними и теми же свойствами, мы считаем возможным выделить их в один особый топос.

Он отличается прежде всего нарушением естественного порядка вещей и неузнаваемостью для обитателей бытового пространства и связан больше не с определенным местом, а с влиянием силы Кудеярова - напрямую или через Дарьяльского, Матрену, Феклу Еропегину. Кроме того, часто упоминаются как признак топоса «голубей» «искристые» или «светлые» «нити», светлая паутина, которую ткет из себя Кудеяров.

Глава первая. Топос Гуголево

В Гуголеве у Дарьяльского было все, в том числе безопасность и независимость от чужих духовных влияний (хотя это и не его топос - у него вообще нет своего топоса, так как он находится в поисках новой России и своего пространства). Мы начнем анализ художественного пространства именно с этого топоса.

1. Для Петра Дарьяльского усадьба Гуголево является пространством, защищенным от наваждений (одолевающих его в лесу). «Неровен час.., и вы меня не слушаете, темные мои, мои века проклятые мысли!» (с. 79). «Душа, не заглядывай в бездны: здесь, за железной решеткой, ты - среди гуголевских дубов» (с. 82). В Гуголеве Дарьяльский чувствует себя достаточно сильным, чтобы защитить невесту («…я охраню тебя от бедствий, от наваждений!» с. 82), хотя только что в лесу он молил о помощи ее как представительницу Гуголево: «Катя, родная - в теплой своей, Катя, постельке ты обо мне вспомни» с. 80.

Гуголево окружено железной оградой (символ духовного ограждения Дарьяльского от народа любовью к Кате). Славянская мифология наделяет круг и железо способностью отгонять бесовские силы (сравним круг, очерченный Хомой Брутом в церкви, повесть Гоголя «Вий»). Чары Матрены в этом круге не действуют.

Усадьба предлагает Дарьяльскому защиту - при условии, что он откажется от своих сомнений, примет обряды старины, станет подлаживаться под понятия о приличии баронессы Тодрабе - Граабен: «…вся она, бабка, в отливающем от жизни прошлом, и что князя Чиркизалари выше ставит она всех Вилламовицев и всех Брауманнов?» (с. 86). «Но сидящие здесь [в усадьбе - А. Н.] новой России не знают…» (с. 95).

Гуголево представляет собой элитное прошлое России, связанное с западной культурой. Но на этом Дарьяльский не успокаивается: он чувствует, что « … там, в гуще, вдали и все-таки на глазах, строилась, собиралась Русь, чтоб разразиться громкими громами» (с. 103), он изживает в себе старую Россию, ищет себе новый образ поведения. Его душа в поисках. « И он понял, что давно где-то затеряна его душа и что нет ее в Гуголеве…» (с. 116).

Но темные силы все-таки настигают Дарьяльского - через Чухолку (химика - оккультиста, нелепого по внешности и взглядам - символ пути, от которого отказался Дарьяльский): «Казанский студент являлся бессильным проводником всяких астральных нечистот» (с. 116). Бесы Чухолки толкнули под руку Петра, и довольно неприятная ситуация, которую могла бы уладить Катя, превратилась в серьезный скандал, из-за которого Дарьяльский покидает усадьбу.

Для него потеря Гуголева неразрывна с потерей Кати: «…дом уплывал от Петра к горизонту по зеленому морю дубовых крон; на корабле отплывала от жизни его принцесса Катя» (с. 126). Состояние природы подчеркивает душевные переживания Дарьяльского: «Только одни богохульники бражничают в ночи такие, воровские свои решают дела…» (с. 30).

2. Для Кати Гуголево - свой топос. Именно она уговорила бабушку - баронессу позволить Петру жить в Гуголево и согласиться на обручение: «…хлопот сколько и сколько невидимых уловок изобретала ее головка, чтоб состоялось ее обрученье…» (с. 86). Гуголево - дом Кати, там она может позволить любую выходку: «… барышня взрослая, барышня знатная - семнадцатилетняя барышня, а как это она перед Барбосом изводилась, изгорбилась да шипела, и притом всерьез, совсем всерьез!» (с. 90). Следовательно, Катя связана со старой, застывшей, умирающей Россией. Но образ Кати неоднозначен: А. Белый постоянно называет ее глупой («А она, глупая девочка?..» с. 85, «…мысли ведь у глупых девочек не складываются в слова…» с. 94), однако она проницательна и чувствует в Дарьяльском «что-то большое и незнаемое» (с. 103). Она одновременно ребенок и женщина, прошлое и будущее России, ей присуще интуитивное, а не рациональное, познание. Катя готова покинуть уютное, защищенное, но ограниченное пространство усадьбы, но в отличие от Дарьяльского, она не поддается « голубям» (в лице нищего Абрама). За ограду Катя решается выйти только ради Петра, испытывая при этом сильнейшее душевное напряжение: «… и Кате страшно, крадется Катя одна, бледна; и Катя еще похудела» (с. 156). Шмидт (теософ, друг и прежде духовный наставник Дарьяльского) удерживает ее, - следовательно, обряды не только старой России,

но и старого Запада мешают новой России обрести свой путь, даже через пробы и ошибки.

Вторая и последняя встречи Кати и Дарьяльского происходит тоже вне Гуголева, но к этому времени Петр перешел к секстантам и вызывает у Кати только презрение и ужас. Путь сект, путь Востока тоже не подходит для новой России, а Дарьяльский понял это слишком поздно.

3. Баронесса Тодрабе - Граабен не выходит за пределы Гуголева. Она из того поколения аристократов, для которых титул значит все, поэтому она была против обручения внучки с Дарьяльским: «… гордая бабка его всячески унижает - и его, и Вилламовица - Меллендорфа, на свое указывает богатство и знатность происхождения…» (с. 85-86).

Баронесса символизирует даже не Запад (как ее сын, Катин дядя, Павел Павлович), а Россию патриархальную, крепостническую, что подтверждается сценой крестьянского бунта (впрочем, легко усмиренного обещанием водки): «Ну, это все потом: ставлю вам, мужики, четверть, и по домам!» (с. 107).

Баронесса в своей усадьбе законсервировала прошлое с его вековыми традициями, не замечая, что жизнь, за которую она так цепляется, уже ушла. «Не так ли и ты, старая и умирающая Россия, гордая и в своем величье застывшая, каждодневно, каждочасно в тысячах канцелярий, присутствий, дворцах и усадьбах совершаешь эти обряды - обряды старины?» (с. 92).

4. Ее сын, генерал, сенатор - явная карикатура на заимствование западной культуры, достойный потомок многих предков - чудаков с настоящей манией чистоты. В этом образе можно заметить некоторые черты образа Павла Петровича из романа Тургенева « Отцы и дети».

Причина приезда Павла Павловича в усадьбу - не столько угроза разорения, сколько ссора племянницы с ее женихом. Генерал дважды встречается с Дарьяльским и уговаривает его вернуться - в Гуголево и на Запад. «Вы человек Запада; ну, чего это пялите на себя рубашку?» (с. 225). У Павла Петровича есть своя точка зрения по вопросу пути России: Россия - монгольская страна, русские люди вырождаются, « подлинная культура вам [Петру - А. Н.] не под силу; оттого-то вы и чудачите» (с. 206).

Но для Дарьяльского « бритый старик » (имени которого он не знает) - искуситель, что подчеркивается упоминанием холодных рук (признак демонического начала). «"Не видит света, - думает Петр, - а руки-то!" Смотрит на руки, руки не светят: холодные руки, белые» (с. 225). « Отыди от меня, Сатана: я иду на восток» (с. 226).

5. Евсеич тоже пытается уговорить Дарьяльского вернуться в Гуголево, но он не углубляется в философские материи - его мотивы проще: « И как-то вам не грех-с, себя да ее, ребенка малого, мучить: ведь ребеночек-с, барышня Катинька» (с. 245-246).

Евсеич - типичный лакей, не гражданин, а баронессин подданный, Гуголево он покидает, подчиняясь приказам Кати, - это снимает с него ответственность и позволяет выйти за границы своего топоса. «Ведь меня, почитай, кажный день барышня, Катинька, на село гоняла - с письмами» (с. 246). В этом случае Евсеич как бы принимает на себя функции Кати.

6. Для «генерала Чижикова» (или графа Гуди-Гудай-Затрубинского, или Матвея Чижова) все границы проницаемы. У него нет никаких убеждений и предрассудков, он тащит все, что плохо лежит, при этом рассуждая об «агьяйном вопгосе». Он не только не испытывает никакого уважения к традициям старой России, но и вообще не способен на искренние чувства. (А. Белый сообщает о болтовне железнодорожных служащих: «… что будто не Скобелев он, ни разбойник Чуркин, ни даже граф Гуди - Гудай - Затрубинский, а просто - Матвей Чижов, агент третьего отделения» с. 109). После его отъезда у баронессы пропадают бриллианты, в краже которых обвиняют уже покинувшего усадьбу Дарьяльского (а позже в Овчинникове собеседник генерала Чижикова скажет: «Служащий из ломбарда божится, что вы изволили заложить чудеснейший бриллиантик - с - хи, хи!..» с. 167).

8. Из всего вышесказанного можно сделать вывод: Гуголево символизирует старую, почти феодальную Россию помещиков и крестьян.

Глава вторая. Топос Целебеево

После скандала в Гуголеве Дарьяльский в сильнейшем расстройстве оказывается в Целебееве. Этот топос менее цельный, чем Гуголево, где все проникнуто единой традицией, поэтому для его исследования имеет большое значение выделения локусов.

1. В Целебееве люди не живут, - они гостят, бывают проездом или просто проходят мимо, в чем важную роль играет дорога, пересекающая луг в центре села. «Смышленые люди сказывают, тихо уставясь в бороды, что жили тут испокон веков, а вот провели дорогу, так сами ноги по ней и уходят» (с. 21-22). «Как начнет, бывало, болтливая баба по пальцам пересчитывать именитых гостей, - кого-кого не насчитает…» (с. 31). «Всякий люд гонит мимо невидимая сила» (с. 22).

2. Дарьяльский живет в доме Кудеярова, который находится в овраге, как бы в селе, но и в стороне от других изб. В самом Целебееве он бывает или у Шмидта, снимающего там дачу, или в чайной, или на пруду.

3. Персонажей, постоянно живущих в Целебееве, немного, они относятся скорее к сатирическому плану изображения в романе (носящему явные черты гоголевской традиции, в частности, «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Миргород»), чем к символическому. К персонажам, своим для этого топоса, относятся: отец Вукол, его жена, дьячок, лавочник Иван Степанов и его сын Степан Иванович, отчасти Матрена и Кудеяров. Их, как и других постоянных жителей Целебеево, отличает отсутствие сплоченности, доброжелательного интереса друг к другу и теплых соседских отношений, лицемерие. Иван Степанов, степенный и богобоязненный (по ироническому выражению Белого), не терпит возражений: «…этому не перечь: живо сдерет с тебя шкуру, без штанов по миру пустит, жену обесчестит; а уж красного петуха ожидай…» (с. 31). Знатный, трудолюбивый поп - молитвенник, выпив лишнего, начинает изображать взятие Карса: «… а поп воображает: согнется в три погибели: голова в плечи уйдет и - шарк в кусты…» (с. 32). И вообще, «… не видано нигде, чтобы друг с другом в ладу жили славные соседи… Соседи разойдутся, будут друг друга подсиживать и подпаливать да перемалывать, доносами изводить: глядишь - один другого пеплом развеет по ветру» (с. 33).

В качестве важнейших локусов в топосе Целебеево мы выделили: чайную, дом отца Вукола, пруд, лавку Ивана Степанова, церковь, дачу Шмидта.

4. Чайная находится у дороги, там останавливаются все проезжие, обсуждаются все местные сплетни и новости: от обвинения Дарьяльского в краже бриллиантов до модной песни. Там совершаются судьбоносные прозрения и поется на мотив псалма всякая чушь. Чайная - это Целебеево в миниатюре: и там, и там - разные люди с разными интересами, которых связывают водка и сплетни.

5. Дом отца Вукола является традиционным местом вечерних сборов местных жителей: дьячка, отца Николая, урядника, Ивана Степанова, уткинских барышень. В гости туда иногда заходят Дарьяльский, Катя, Шмидт и Фекла Еропегина. «У попа сидит урядник, Иван Степанов, лавочник, и уткинская барышня» (с. 222). Жизнь в этом доме проходит под знаком вальса «Невозвратное время», который иногда звучит здесь: дебелая бранчливая попадья была когда-то нежной девушкой, а теперь дает шлепки «не во время подвернувшемуся попенку, слюняво жующего краюху и с неумытым носом» (с. 28); поп был галантным кавалером, а теперь слишком часто тянется за обедом к рябиновке; шесть дочерей украинского помещика были девицами на выданье, а стали старыми девами. Даже Дарьяльский оказывается у попа уже бывшим женихом Кати. У попа, попадьи, их обычных гостей нет будущего, и им ничего не остается, кроме как сплетничать: «… и стоял птичий щебет, исходивший из шести розовых ротиков, да попискиванье о всех новостях, происходящих в круге…» (с. 28).

6. Пруд в романе появляется только в связи с Дарьяльским или Матреной. Если у пруда появляется еще кто-то, то обязательно рядом Матрена или Дарьяльский. Пруд становится одним из тех мест, где возникает мистическое пространство. «Смотрит - тянутся нити, подергиваются нити, в ясном нити свиваются воздухе; и Петр думает: это не нити, а души…» (с. 220). До встречи с «голубями» пруд вызывал у Дарьяльского печальные раздумья, ощущение опасной тайны: «… и висит над прудом, висит, простирая лохматые руки, дуплистая березонька много десятков лет, а что видывала - не скажет… Вздрогнул Дарьяльский, будто тайная погрозила ему опасность, как грозила она ему не раз…» (с. 24). После встречи с «голубями» тайна открывается Петру именно на пруду, когда его ничто не отвлекает.

Матрена поет на пруду жалобные песни, не то духовные, не то срамные. У пруда она пытается вырваться из власти Кудеярова. «Часто видели ее на мостках; сидит на мостках и белья не полощет - в воду смотрит, как там теплятся звезды» (с. 36).

7. Лавка Ивана Степановича - источник его дохода. Свои дела он ведет, не гнушаясь никакими средствами - ни мошенничеством, ни угрозами, ни поджогами домов несогласных. «… Родитель его, Иван Степанов, был нрава крутого; на восток и на запад от Целебеева он палил, и гноил, и поганил раззором наши места: так себе - деньгу сколачивал» (с. 136). Это типичный купец - самодур даже по внешнему виду: «… из себя благолепный, борода лопатой, волосы в скобку, сапоги бутылками, с набором, со скрипом, всегда смазаны дегтем, при медных часах» (с. 31). Однако он не прочь приударить за Матреной. «…ей показалось, что узнала она подглядывателя - не милого барина вовсе: борода у этого подглядывателя лопатой» (с. 146). Иван Степанович блюдет свои интересы даже когда благодарит отца Вукола: «Не оставался у попа в накладе и Иван Степаныч: засылал к попадьихе с гниловатым ситчиком (на баску), подчивал лежалыми леденцами…» (с. 33). В Целебееве лавка Ивана Степановича - островок купечества, изображенного гротескно - сатирически.

8. Целебеевская церковь появляется только в самом начале романа, - потом ее вытесняют собрания секты «голубей». В идеологическом плане церковь не может бороться с «голубями» за прихожан: достаточно полно характеризует ее пьяные выходки отца Вукола, его обычный сбор дани с прихожан, а также то, что в виде одного из святых на стене церкви написан Иван Степанович (на чьи деньги церковь ремонтировалась). Святое место превратилось в столь же беззастенчивый источник наживы, сколь и лавка. «Колченогий же столяр ходил, ходил в церковь, да и не стерпел - прямо к попу: "Так, мол, и так, батюшка, - срамота-то какая". Но поп и глазом не сморгнул: "А ты, - говорит, - еще докажи, что тут есть намеренное сходство, а не случайное совпадение ликов…"» (с. 34). Даже сектант оказался праведнее священника.

9. Дача Шмидта возникает только в связи с Дарьяльским, внутренняя обстановка - всего один раз, когда Петр окончательно порывает с путем Запада. Дача наполнена всевозможными атрибутами теософии: различными книгами по магии, астрономии, истории, философии, каббалистическими рисунками, знаками, диаграммами… Однако Дарьяльский уже не верит гороскопам: он решил, что Кудеяров укажет ему путь спасения России. «Но Дарьяльский встает: в окно на него бьет поток солнца.

- Тебе больше нечего сказать?

- Ничего.

- Прощай: я от вас ухожу - не к твоим, а к моим; ухожу навсегда - не поминай лихом» (с. 163).

Дача выступает как последний оплот пути мистического знания.

10. В результате рассмотрения локусов в составе топоса Целебеева мы пришли к выводу, что оно отражает состояние России накануне революции 1905 года:

- опошление веры (церковь),

- дикий капитализм (лавка),

- мистические поиски, зашедшие в тупик (дача Шмидта),

- понимание безысходности существования (дом отца Вукола),

- подозрения о чем-то тайном и ужасном, чего лучше не знать,

- ложное прозрение (пруд).

Полнее всего разброд умов и мнений России этого времени отразился в локусе чайной.

Глава третья. Топос провинциального города

Следующий по количеству персонажей - топос, представляющий собой провинциальный город, затронутый капиталистическим влиянием и включающий город Лихов, город Овчинников, лиховский поезд, идущий из Овчинникова. С этим топосом связаны Еропегины, Павел Павлович, Абрам, медник Сухоруков, Чижиков, в Лихове появляется Дарьяльский.

1. Дарьяльскому Лихов кажется единственным спасением не только жизни, но и души, началом новой жизни с чистой страницы: «…Будут дни - и странные этих недель приключения издалека покажутся ему разве что эпизодом, разве что тяжелым, давно забытым сном…» (с. 261). «…быстро, свободно теперь он [Дарьяльский] шагал по направлению к станции; еще полчаса - и все будет кончено; его постыдная связь с этой местностью оборвется навеки» (с. 267). Он чувствует себя готовым освободиться от всех голубиных наваждений, даже от Матрены - свое будущее он видит в Кате. «…и он думал о Кате, как оттуда, из нового мира, к Кате вернется свой, улыбаясь - и свободный от прежних бредней» (с. 261). Но Дарьяльский опаздывает на поезд по вине Сухорукова, и Лихов становится ловушкой. Петр в глубине души понимает, что его ждет гибель, он всюду видит знамения смерти. «…ему показалось, что прибыл он из лазурного мира в вокзальное помещение; и оттуда прямо выбыл - в город теней…» (с. 268). Даже в названии города Дарьяльскому видится нехорошее. «Петр чуть было ему [меднику] не сказал: «Все тут у вас люди - лихие», но вовремя удержался» (с. 269). Лиховец, идущий следом, был «ни высокий, ни низкий, но беззвучный и тощий и при этом с двумя явственными рогами» (с. 270). Думая переночевать у знакомых, Дарьяльский попадает в гнездо «голубей», где его убивают - при активном участии медника. «Еттой я ево сопственной ево палкой, которую он у меня в дороге вырывал» (с. 280). Деревянная палка-трость выступает здесь как часть мирового древа, для многих народов символизирующего организацию вселенной, мировой порядок, который сектанты грозят разрушить (подробнее об этом мы скажем далее, исследуя топос леса).

2. Все это пространство пронизано властью «голубей». В городе Овчинникове, где Еропегин с Чижиковым в компании губернских дворян и богатеев веселились с певичками, наваждение «голубей» очень сильно. Луку Силыча тянет домой, и Аннушке Голубятне, ключнице и одной из «голубей»: «…сладкая слабость и головокружение уносили его домой к Аннушке к Голубятне; что певички! Вот Аннушка - так уж Аннушка! …От всего теперь здесь Луку Силыча мутит» (с. 168). Из-за воздействия «голубей» Еропегин не может осуществить свой план по присвоению за долги имения Гуголево, так как теряется перед Павлом Павловичем Тодрабе-Граабеном, (с которым он едет одним поездом). «… вот ведь барон-то он и забыл, а придется, придется с бароном ему говорить о делах; а дела-то нечистые; а барон-то - сенатор "по юридической части"» (с. 171-172).

3. Павел Павлович, которому ничто не мешает, легко доказывает Еропегину беспочвенность долговых требований. «Я вам советую лучше самим отказаться от требований; в случае суда я упеку вас в тюрьму…» (с. 174).

4. В Овчинникове последний раз упоминается Чижиков, у которого вдруг появились деньги - после того, как он заложил один бриллиант. Именно Чижиков передал Еропегину вексели баронессы Тодграбе-Граабен, и Лука Силыч характеризует своего невольного помощника весьма нелестно: «…опивало он, обжирало, да к тому же - и вор, сыщик и скандалист» (с. 169).

Таким образом, город Овчинников выступает как локус разоблачения, показывая истинные лица Еропегина и Чижикова. Локусы станции и поезда выполняют ту же функцию.

5. Наиболее важным локусом в топосе провинциального городка является дом Еропегиных в городе Лихове. О значении Лихова для Дарьяльского мы уже говорили выше. Остановимся на других персонажах, связанных с этим локусом.

Прежде всего это место собраний и тайных ритуалов секты «голубей». Фекла Еропегина, «лепеха с земляничкой на губе» (с. 61), к началу действия уже три года покровительствовала «голубям», помогала деньгами, вышивала ризы и даже приобрела станок, на котором печатались воззвания к народу - «и воззвания же подстрекали народ на восстанья против попов да за одно уж против властей» (с. 61). Кудеяров воспользовался несчастьем женщины, обделенной красотой и нелюбимой мужем, чтобы получить финансовую поддержку, и беззастенчиво распоряжался ее деньгами. «…а уж как на кого глаз направит столяр, конечно, - не выйдет тот из-под власти его, словом, Фекла Матвеевна после того не мужнина жена - столяровская богомолица стала…» (с. 62).

Под воздействием силы «голубей» стал изменяться сам дом. «…вспомнил про стрекотанье да шиканье по углам Лука Силыч, вспомнил, как стены дома на него вот более году хмурятся» (с. 177). Влияние «голубей» на Феклу Матвеевну настолько сильно, что она подливает мужу в еду отраву, не подозревая об этом: «…зелий тайком подливала ему [Луке Силычу] в чай, зелий, присланный столяром…» (с. 63). В кабинете Еропегина (в его отсутствие) пили чай и обсуждали политику медник Сухоруков, башмачник и Какуринский.

6. В бане секта устраивала бдения, на которые приходили целыми семьями: « …стал еропегинский дом - голубятник (к тому времени более двухсот голубей поразвел столяр…)» (с. 62). Очень ярко эти бдения характеризует их сторож, обходящий баню с колотушкой (внутрь его не пускали): « …с красной бородой детинище, с красными веснушками и почти что с красными глазами» (с. 62). (Заметим, что красный у славян - цвет огня, причем огня подземного.) «…иные шушукались, что Ивана поглотит геенское пламя…» (с. 72).

7. Сам Лука Силыч подозревал что-то, но предпочитал не видеть, потому что жена не мешала ему ездить к певичкам и такое положение дел его устраивало, - пока он не обнаружил, что кто-то чужой побывал у него в кабинете. Но как только он начинает выяснять, что творится в его доме, медник вынуждает Аннушку подсыпать Еропегину смертельную дозу якобы лечебной травы, которая приводит к параличу. «Там, там, в спальне, лежит что-то бледное, жалкое, без языка; но это не Лука Силыч, что же это такое?» (с. 185). Дом стал для него склепом.

8. Медник в Лихове (как и везде, где появляется в романе) - авторитетный «голубь», его побаивается даже Кудеяров. «Петр догадывался, что легла между ними [Кудеяровым и медником] позорная тайна…» (с. 240). Он крайне самоуверенный и самодовольный человек, он постоянно подчеркивает свой ум. «Я еще не встречал человека умнее себя» (с. 178). «Нет уж, вы всыпьте: опять говорю - политичнее себя не встречал» (с. 181). Если Кудеяров еще питает к церкви какое-то уважение, то Сухоруков - полный атеист, не признающий ни церкви, ни Бога. «…только - греха нет; ничаво нет - ни церквы, ни судящего на небеси» (с. 250). «…што куренок, што человек - одна плоть; и греха никакого тут нет; одинаково завелись и люди, и звери, и птица - на один фасон; и как я тебе по дружбе сказал, то ты меня должен за это благодарить…» (с. 254-255). Такова его философия.

9. В доме Еропегиных появляется и нищий Абрам с голубем на посохе. В дополнение к своей обычной миссии бродячего проповедника «голубиного духа» и шпиона, он еще и связной между «голубями» при доме Еропегиных и Кудеяровым, один из столпов «голубей». «…все склонились перед распахнувшейся дверью, когда нищий попрал порог, величаво пристукнув тяжелым посохом…» (с. 70).

10. Из всего сказанного можно сделать вывод, что локус Лихова представляет собой изображение провинциального города, испытавшего влияние новых, капиталистических общественных отношений, но еще более сильное влияние на город оказывают «голуби» и в предфинальных сценах Лихов предстает Дарьяльскому мистическим пространством, населенным инфернальными существами. В отличие от других локусов, он имеет прямую авторскую оценку. Входящий в состав крупный локус Овчинникова вместе с локусом станции и поезда выполняет функцию разоблачительного пространства.

Глава четвертая. Топос леса

С рассмотренным нами только что топосом Дарьяльский связан менее тесно, чем многие второстепенные персонажи: он появляется только один раз, в самом конце романа. С топосом леса Дарьяльский связан теснее, более того, когда Петр попадает под влияние «голубей», лес становится для него своим топосом.

1. Впервые Дарьяльский появляется в лесу ночью, возвращаясь из Целебеева в Гуголево, до встречи с Кудеяровым и до фактического знакомства с Матреной. Тогда лес представляется Дарьяльскому образом его собственной жизни, в которой он запутался: с одной стороны, Катя, не только как женщина, но и как все светлое, чистое, благородное, в его душе. С другой стороны, рябая баба (имени которой он пока не знает), разбудившая в нем темные, неведомые силы, от которых Петр пытался спастись в Гуголеве. «…день, взгляд, миг рябой бабы, - и свет, и путь, и его души благородства обратились в лес, в ночь, в топь и в гнилое болото» (с. 80). В этом эпизоде лес становится отображением душевного состояния Дарьяльского. «Стой! Заблудился я!» - прошептал Дарьяльский» (с. 80). Кроме того, лес предстает как враждебное человеку пространство (что является обычным в мифологической традиции многих народов, в том числе и древних славян): «…Грозные его обступали с одного бока сосны: шуршался орешник с другого с боку - с левого… папоротники, серые, злые, омочили колено…» (с. 79). «…однажды, говорят, на пне целебеевцы видели, в лунном здесь луче, бритого каторжника мертвый лик…» (с. 79).

Враждебность леса связана с образом волка. Дважды упоминается волчица: «…сколько раз подвывала в лесу волчиха» (с. 80). Дарьяльский вспоминает случившееся с ним такой же ночью происшествие и заученную тогда фразу «Волк по-славянски ВЛЪК» (с. 81). Дважды сам Петр говорит о наваждении, одолевавшем его в лесу, но еще верит, что может спастись от наваждений в Гуголеве. «Вспомнил я - и прочь, сгинь, пропади наважденье! (Ноги хрустят по дорожке, задушенной зеленью; и уже светает)» (с. 82). После скандала в доме баронессы Дарьяльский снова оказывается в лесу в грозовую ночь (по пути в Целебеево). Лес указывает ему путь ветром, как бы подталкивая на Восток. «…листья, ветви, сухие прутья теперь отрывались в тусклую мглу востока.

- Туда - на восток, в мрак, в беспутство: Катя, Катя, куда мне идти?» (с. 127).

Темные силы одерживают верх, и вот уже Дарьяльский бражничает в чайной, валяется в канаве и свистит, вызывая из избы столяра Матрену.

Первая встреча Дарьяльского с «голубями» происходит именно в лесу, куда его вызывают ночью. Встреча назначена под старым дубом - одним из наиболее почитаемых в славянской мифологии деревом (дубам поклонялись, даже приносили жертвы). А. Белый намеренно подчеркивает древность дуба, посвящая целый абзац историческому прошлому, которому могло быть свидетелем это дерево. По нашему мнению, в данном случае дуб является персонификацией мирового древа, то есть оси, центра мира, отображающего устройство мироздания, его порядок.

Но в этом дубе - огромное дупло. «Пятисотлетний трехглавый дуб, весь состоящий из одного только дупла, свои три простирал венца в отгорающий вечер…» (с. 143). И в этом дупле Дарьяльский ждет «голубей»; в дупло забирается Абрам, уговаривая вступить в их секту; в дупле Петр встречается потом с Матреной; там за ним подглядывает Кудеяров в обличии петуха, - таким образом, дупло связано с «голубями». «Голуби» разрушают устройство мироздания, под влиянием сектантов мировой порядок искажается: голубь с ястребиным клювом разрывает грудь молящимся, спасающий по преданиям от нечисти петух поет в неурочное время («…лишь горластый петух не в урочный час распоется на насесте, и никто не вторит ему…» с. 130) и оказывается созданием Кудеярова («…теперь, душой витая в пространстве, нагнал на Петра по дороге в Лащавино; застигнет его на дороге у дуба; там, отыскав, на него изрыгает свои столяр слова-пламена: выпорхнет слово, плюхнется о пол, световым петушком обернется…» с. 211). Даже свет и огонь, спасительные, очищающие силы, оказываются под властью сектантов. «Хлынул изо рта [Кудеярова - А. Н.] света поток, и - порх: красным петухом побежало оно по дороге вдогонку Дарьяльскому» (с. 211).

Непременным признаком «голубиных» бдений оказывается именно нарушение законов природы, миропорядка, что и символизирует дупло трехглавого дуба.

Появление в лесу Кати, Евсеича и Шмидта связано с Дарьяльским.

2. Катя оказывается в лесу, чтобы найти Шмидта и узнать от него о Петре. Лес для нее враждебен, как вначале для Дарьяльского, она в постоянном нервном напряжении после полученного письма, которое сообщает о романе Петра с «пришлой бабой». Одна за пределами Гуголева (то есть своего топоса) Катя ничего не может сделать: она всего лишь испуганная девочка. «Ее глаза - точно кусочки ночной синевы, дозирающей на Катю из черного, вокруг обступившего, кружева листов: останавливается Катя… и плачет» (с. 157).

Шмидта Катя нашла в доме отца Вукола. Заметим в скобках, что «Вукол» по-украински «волк», волк же несколько раз упоминается в его доме в сплетнях про оборотней. «В окрестности тут недавно бегал волчонок; кто-то ему и заглянул в буркулы: кроткие волчонка буркулы ровно человеческие глаза; а по-моему, то вовсе не волк…» (с. 226). Мотив оборотничества, частый в мифологиях различных народов, появляется и в связи с Петром, которого видит в лесу Катя. «…в круге белого света, как дикого волка протянутая голова, протянутая голова Петра…» (с. 159).

3. Шмидт провожает Катю домой, утешая ее своим объяснением поступков Петра; его мистическая трактовка приравнивает торжество неких темных сил над Петром к торжеству врага «над светлым будущим родины нашей» (с. 159). Для Шмидта лес - символ того искушения, которому (по его мнению) подвергается Дарьяльский. Петр может выдержать и дойти до всего сам, а Кате это недоступно: она неминуемо запутается в хитросплетениях темных сил. Поэтому Шмидт удерживает ее - в прямом смысле от поисков Петра в ночном лесу и в переносном - от вмешательства в искушение Петра. По мнению Шмидта, остается только молится за Дарьяльского. «Примиритесь, Катерина Васильевна, не приходите в отчаянье: все, что ни есть темного, нападает теперь на Петра; но Петр может еще победить… Пока же молитесь, молитесь за Петра!..» (с. 159). «Стойте, ни с места: если сейчас уйдете за ним, не вернетесь обратно!» (с. 159).

4. По приказу барышни Евсеич почти каждый день ходил к Шмидту с письмами для Дарьяльского, искал Петра в лесу. Лес не оказывает на него особого воздействия - вероятно, потому, что он подчиняется приказам Кати и это не его самостоятельное решение. «…и в этот же памятный день Евсеич, нахлобучив картузик, поплелся из усадьбы в наше село - с письмом; здесь у нас все кого-то искал, да так и ушел ни с чем» (с. 139). «Батюшка, Петр Петрович, - кхе, кхе, кхе, - что же это будет такое с нами? Сжальтесь - на барышню посмотрите; барышня убивается, плачет!» (с. 156).

5. Матрена в лесу чувствует себя достаточно уверенно и ведет себя с Петром вполне свободно: смеется над ним, дерзко отвечает, но и кокетничает, поскольку «голуби» приказали ей завлечь «барина». «А сама улыбается, - глазами посверкивает, а глаза-то - косые… из-под пяток своих в нос ему Матрена закидывает пыль…» (с. 143).

Матрена не боится, даже когда Петр начинает выслеживать ее в лесу. Она считает себя достаточно сильной, чтобы отбиться от любого из троих следящих за ним мужчин (тем же, чем и Петр, занимаются Иван Степанов и Степан Иванов), и боится только того, что лавочник узнает про политическую деятельность «голубей» и донесет властям. «… нет, нет и затрещит хворост, веточка закачается, хотя и нет ветру; Матрена же вовсе не страшно; коли захочет сама, барин даст от нее здорового стрекача» (с. 146). «…и не о том она задумалась, что ей стало боязно за себя; опечалилась тем, что следят: как бы самого, что ни на есть главного, не подсмотрел бы Иван Степанович: ее молитв да духовной вольности поведения… Чуть что - донесет: и власти на голову тебе нагрянут…» (с. 146). Дарьяльским, она не обращает внимания ни на что вокруг, когда торопится к дубу: «…бежит; прыг через кочку, через другую: шууу - с дерева от бега ее поснимались грачи; трескает хворост в ногах, очи месяц слепит» (с. 212).

«Милуясь» с Матреной, Дарьяльский разрушает устройство мироздания, поскольку этим (хотя и неумышленно) способствует выполнению планов сектантов - не зря местом их встречи становится дупло дуба.

6. Кудеяров появляется в лесу только из-за Матрены и Петра, чтобы знать, как протекает «делание». Сам по себе лес не имеет для Кудеярова особого значения (как и для Матрены). «Ревность ли, любопытство ли все кидает его к тем местам, где любовные они правят ночи; ходит, плюет, в бороду дует, руки - костяшки к тем лесным подымает местам: тучами силу на них нагоняет» (с. 212). Не успевая за Матреной, Кудеяров посылает вместо себя свои слова в виде красных петухов. «Что за странность: большой красный петух под луной перебежал ему [Дарьяльскому] дорогу» (с. 211). «Мертвенно клохочут у самого горла сухие обрывки проклятий, молитв, наговоров и криков: выхаркиваются кашлем; все это пестрое стадо, выплеванное столяром, погнались теперь за Матреной, сам же столяр, откашливаясь, сидит на пригорке…» (с. 213).

7. Еще один персонаж, появляющийся в лесу, лавочник Иван Степанович. Его интересует Матрена и то, что творится в избе Кудеярова: держа всех в кулаке и не стесняясь в средствах укрепления своей власти, он чувствует себя хозяином здешних мест. «Долго еще дозирал под окном целебеевский лавочник, и лихие нашептывал под окном он угрозы: "Погоди, запоешь у меня, старый сводник!"» (с. 158). Иван Степанович даже попытался расправиться с Кудеяровым своим обычным способом - подпустить красного петуха. «…в прошлую ночь видел он [Степка] довольно-таки явственно, как родитель его… копошился у избы, таскал хворост, облил его из бутылочки чем-то… еще немного - и встал бы красный петух над избой столяра» (с. 165).

8. Таким образом, для Дарьяльского лес является изображением его собственного душевного состояния, для Кати - враждебной силой, для Шмидта - символ искушения Дарьяльского, для Евсеича, Матрены, Кудеярова, Абрама и Ивана Степановича он особого значения не имеет (для четырех последних персонажей лес является своим топосом).

Необходимо также отметить, что топос леса в романе двойственен: с одной стороны - враждебное Дарьяльскому и Кате пространство, связанное с «голубями», с другой стороны - имеющее персонализацию мирового древа, которое «голуби» разрушают, искажая законы природы.

Глава пятая. Топос дороги

роман серебряный голубь

Связывающая все рассмотренные выше области художественного пространства дорога является, по нашему мнению, самостоятельным топосом. Андрей Белый неоднократно подчеркивает мистическую силу дороги, ее влияние на людей и то, что она обладает собственной злой волей. «…всякий люд по дороге гнала невидимая сила: цыгане, сицилисты, городские рабочие, божьи люди так бы и проходили…» (с. 36). «…валандаются парни, валандаются, подсолнухи лущат - оно как будто и ничего сперва; ну, а потом как махнут по дороге, так и не возвратятся вовсе: вот то-то и оно» (с. 22). «Врезалась она [дорога] сухой усмешкой в большой зеленый целебеевский луг…» (с. 22). По дороге проезжает и «красный чорт» - автомобиль, его водитель - «господин с жидовски - татарским лицом» (с. 164), - намек на азиатскую угрозу.

1. Дарьяльский показан на дороге уже в самом начале романа, идя по ней, Петр ощущает странную печаль, его одолевают «дивные думы», его душа тянется к чему-то неясному, заставляя забыть и искусство, и любимую девушку. «Шел Дарьяльский, раздумывал: "Чего мне, чорт меня побери, надо? Не хороша ли моя невеста? Разве она не любит меня? Я ли ее не искал вот уже два года: нашел, и …прочь вы, дивные думы, прочь…"(с. 25). «И, закручивая ус, Дарьяльский пошел к попу, насильно вызывая в душе образ Кати, а под конец затвердил на память любимые строчки из Марциала; но Катя оказалась не Катей вовсе, а вместо строчек из Марциала, неожиданно для себя, он стал насвистывать: "Гоо-ды-ды заа гаа-даа-мии праа-хоо-дяят гаа-даа…"» (с. 27).

Дорога для Дарьяльского - не его топос. Всякий раз, когда Петр появляется на дороге, Андрей Белый описывает его сильное душевное потрясение, глубокие переживания: сразу после первой встречи с рябой бабой (Матреной); чуть позже, возвращаясь в Гуголево; после скандала в Гуголеве; перед «деланием» голубиного дити; после отъезда из Целебеева. Во всех этих случаях потрясение Дарьяльского связано с «голубями»; с их влиянием (первые два случая), с действием их силы (четвертый), освобождением от их влияния (пятый случай). В третьем случае непосредственного влияния «голубей» нет, но автор открытым текстом говорит о вмешательстве нечистой силы - бесов, спровоцировавший скандал Чухолка назван «бессильным проводником всяких астральных нечистот» (с. 116), к которым, без сомнения, относится и секта «голубей». «…казалось, рой бесенят в оскорбленной этой сидевших, как в Пандорином ящике, оболочке [т.е. Чухолке] вылетал наружу, закружился невидимо и вошел в его грудь…» (с. 124). «…бесы теперь, разорвавшие самосознание Чухолки, проницая тела этих обезоруженных гневом людей, такой подняли вихрь…» (с. 125).

На дороге Дарьяльский, уже прочно увязший в сетях «голубей», встречает Катю. Но это ничего не меняет: Петр полностью погружен в видения, он находится в «голубином» пространстве, перенося реальный мир те чувства, которые испытывает там, и поэтому поступает совершенно несообразно ситуации. «Ненаглядная деточка, давненько мы с тобой не виделись…» (с. 222). «Пьяный от воздуха, Петр не понимает безобразия того, что только что произошло» (с. 222). После всего, что случилось за это время, такое поведение Петра вызывает в Кате лишь презрение и ужас «…но вот Катя презрительно поджимает губки; синий ужас светится уже из-под ресниц; щелкает хлыст, и рысак чуть не сбивает Дарьяльского с ног» (с. 222).

Вновь Дарьяльский думает о Кате по дороге в Лихов в попытке сбежать от сектантов, связывая с ней свою дальнейшую судьбу. «…и он думал о Кате, как оттуда, из нового мира, и Катя вернется своей, улыбаясь, - и свободный от прежних бредней» (с. 261). Дарьяльский вспоминает прошлое как тяжелый и нелепый сон, сожалея только об одном - о Матрене. По дороге Петр ведет психологический поединок с везущим его медником Сухоруковым. Ряд странных происшествий (осведомленность медника о цели поездки, преследующие их дрожки, якобы развязавшийся хомут, попытка медника отобрать трость) открыл Дарьяльскому намерения Сухорукова, но догадка не выходит из подсознания, и вскоре он уже ругает себя за подозрительность. «…в бессознательной же души глубине все это для него с некоторого времени перестало быть даже вопросом» (с. 265). «Он вздохнул облегченно, что с медником у него так все это обошлось просто; он корил себя за позорные подозренья…» (с. 267).

Таким образом, для Дарьяльского дорога - связанный с «голубями» топос, причем на дороге Петр появляется тогда, когда мистическое пространство еще (или уже) не является его топосом.

2. Для Кати топос дороги тоже не свой. Она показана на дороге только один раз, и с точки зрения Дарьяльского, поскольку дорога связана с «голубями» чуждым Кате.

3. На дороге Кудеяров встречается с Абрамом. Для Кудеярова дорога не свой топос. Он появляется на дороге только раз, для важного разговора с Абрамом - даже поджидая разных гостей, Кудеяров никогда не выходит на саму дорогу. «…столяр вылезал на холмик, и, приложивши руку к хворому своему лицу, все посматривал вдаль по дороге… Нет никого. Опять в свое логово заберется столяр: посидит, посидит в красном углу под образами; и опять ему не терпится, и опять выйдет на холмик…» (с. 39). Этот разговор касается самых важных для «голубей» тем и планов: духовной собственности, воплощения духа, исполнения тайны - «делания», причины выбора столяром Дарьяльского («Духом, он духом на все - на травинку, на Катьку свою, на все духом он исходит…» с. 58), отравление Еропегина ради денег.

4. Для Абрама дорога - свой, привычный топос, поскольку его работа в секте - ходить по городам и селам, распространять прокламации, узнавать про всех. «…про него говорили, будто он знает подноготную всех, - и крестьян, и попов, и господ, кто куда поехал, кто что задумал - все знает Абрам…» (с. 40). Абрам ходит с посохом, на котором сидит оловянный голубь - прямое указание на разрушение «голубями» Миропорядка. «Странная у него была палка; не то палка, не то дубина, не то посох… но что всего страннее, так это то, что на дубине его светилось оловянное изображение птицы голубя…» (с. 40).

5. Большое влияние дорога оказывает на Степку, сына Ивана Степанова и тоже «голубя». «Сам на пыльную Степка дорогу не раз заглядывался: так на дорогу ноги его и несли, так бы и ушел - дали, дали…»(с. 147). Для легко увлекающегося Степки дорога становится символом дальнейшего развития, совершенствования. «Однажды забежал Степа и сообщил, что он даже не сицилист, а важная птица…» (с. 142). Ему единственному удается уйти из секты. «Больше не возвращался Степка в Целебеево никогда: знать, дни свои он упрятал в леса…» (с. 166). Вернувшись к мирозданию, его истинному, ненарушенному порядку Степка спасается от «голубей».

6. По одному разу на дороге появляется Фекла Еропегина и медник Сухоруков, оба по причинам, связанным с «голубями»: Фекла - побывать в Целебееве (…здесь места ароматные, места благодатные, места святые, духовные…» с. 182), медник - чтобы убить Дарьяльского.

«Голуби» настолько завладели Феклой Матвеевной, что, узнав о параличе мужа, она продолжала радоваться. «Странное дело: Фекла Матвеевна читала записку, а в душе ее звучало властное приказание: «Все, что ни будет отныне, хорошо: так надо…» (с. 184). «Сердце приказывало ей плакать и ужасаться, но Фекла Матвеевна, принимая известие, как сон, давно от нее отошедший, продолжала радоваться…» (с. 185).

Медник Сухоруков ни разу не показан в мистическом, «голубином» пространстве, поскольку Кудеяров не имеет над ним власти. Все поступки медника по дороге в Лихов имеют целью улучить момент и убить начавшего подозревать неладное Дарьяльского. Сухоруков боится не греха, а того, что «барин» окажется тайным агентом полиции. «Соглядатай! - растревожился пуще прежнего про себя медник; руки его тряслись: и сплоховал же столяр, поди, теперь, как с таким поступить?» (с. 262).

7. Из всего сказанного можно сделать вывод, что топос дороги является пространством, связанным с «голубями» и их воздействием, но не ограниченным только этим, а также (в соответствии с мифологической традицией многих народов) символизирует развитие, совершенствование, искаженное сектой «голубей» в своих целях.

Глава шестая. Топос дома Кудеярова

Следующим по количеству персонажей топосом является дом Кудеярова. По нашему мнению, это именно топос, поскольку

1) изба столяра находится не в самом Целебееве, а в овраге, в стороне от других изб;

2) ни в каком другом доме села не возникает мистического пространства;

3) для Дарьяльского переселение в дом Кудеярова сопряжено с сильным душевным напряжением и изменением мировоззрения.

Мистическое «голубиное» пространство в избе Кудеярова мы будем рассматривать позже, в главе, посвященной топосу «голубей». Но кроме мистического, есть и бытовое пространство дома, которое мы и рассмотрим сейчас.

1. Для Матрены и Кудеярова их дом - свой топос. Все как у людей, «все как есть на своем месте» (с. 133). Есть рабочая горница с разными инструментами, во дворе свое хозяйство, в чистой горнице икона, лампадки, самовар, вышитая скатерть. Для них пространство бытовое легко преобразуется в пространство мистическое. «…посиживает столяр у окошка да книжку читает; у самого-то очки на носу. Почитает книжку столяр, на сторону отложит да руку положит Матрене Семеновне на грудь, а от руки невидимо, будто и видимо, колкие, жуткие в грудь переливаются струи, и нити от пальцев райским теплом и лаской переливаются в ее груди…» (с. 132).