Размещено на http://www.allbest.ru/

Оглавление

• Введение
• Глава 1. Сюжет и мотивная структура повести алексея эйснера "Роман с Европой"
• 1.1 Пространственно-временная организация повести
• 1.2 Сюжет и композиция повести
• 1.3 Литература и "литературность" в повести
• Глава 2. Мотивная структура повести "Роман с Европой" и лирика Алексея Эйснера
• 2.1 Мотив возвращения в лирике Алексея Эйснера
• 2.2 Образ Европы в лирике Алексея Эйснера
• Заключение
• Список использованных источников и литературы

Введение

С конца 1980-х годов всплеск интереса к литературе русского зарубежья породил множество публикаций ранее не издававшихся на родине авторов и посвященных им исследовательских работ. Однако "возвращение" широкому читателю "второй литературы" касалось в первую очередь тех имен, чье значение для истории русской словесности несомненно или чье участие в историко-литературном процессе тесно связано с работой значительных писателей.

Прага же как один из культурных центров русского зарубежья долгое время оставалась на периферии внимания литературоведческого сообщества. Это объяснимо: столице Чехословацкой республики эмиграция обязана в первую очередь как "транзитному пункту" на пути в Берлин и Париж, позволившему выдержать первые годы изгнания (благодаря "Русской акции" Т. Масарика финансовую и юридическую поддержку получили многие представители русской интеллигенции; но уже с 1925 года акция начинает резко "сворачиваться", а численность русско-украинской эмиграции - существенно сокращаться). До начала 1930-х годов Прага по-прежнему считается "русским Оксфордом", важным центром научной и студенческой жизни эмиграции, однако среди очагов жизни литературной занимает весьма скромное место. Этапом творческой биографии пребывание в Чехии стало для Марины Цветаевой, Аркадия Аверченко, Евгения Чирикова и Василия Немировича-Данченко, но даже забыв об оговорках, сопутствующих перечислению этих имен В Чехии М. Цветаева прожила только 4 года; А. Аверченко - 3 последних года своей жизни; имена Е. Чирикова и Вас. Немировича-Данченко были дороги эмигрантскому сообществу, но куда меньше вызывают интерес современных исследователей. , нельзя не признать, что Прага являлась литературной провинцией русского зарубежья.

Несмотря на отсутствие "мэтров", русская словесность в Праге существовала не номинально - она имела свое лицо и свою историю, которые достойны стать предметом не одного исследования. В последнее десятилетие это стало очевидно благодаря почти одновременному выходу двух объемных антологий поэзии, прозы и воспоминаний участников литературного объединения "Скит", существовавшего в чешской столице в 1922-1940 годы «Скит»: Прага: 1922-1940: Антология. Биографии. Документы. - М.: Русский путь, 2006; Поэты пражского «Скита». - СПб.: «Издательство "Росток"», 2005; 2007. . Каждая из них явилась результатом многолетних трудов редакторов-составителей, проделавших серьезнейшую текстологическую и редакторскую работу, собравших для подготовки самих публикаций и справочного аппарата архивные и эпистолярные источники, мемуары, редкие издания стихов пражских поэтов. Петербургский двухтомник под редакцией известного переводчика-богемиста, специалиста по К. Чапеку О.М. Малевича более репрезентативен: в него включены наиболее интересные критические статьи "скитовцев", а также значительно большее количество стихотворений самых известных представителей объединения (Вячеслава Лебедева, Аллы Головиной, Татьяны Ратгауз). Издание же "Русского пути" отличается объемным, тщательно подготовленным и вызывающим доверие справочным аппаратом - составителем и редактором книги стала Л.Н. Белошевская, признанный авторитет в проблематике культурной жизни "пражской" эмиграции первой волны Л.Н. Белошевская была сотрудницей Славянского института АН ЧР, подготовила ряд важнейших изданий, среди которых «Хроника культурной, научной и общественной жизни русской эмиграции в Чехословацкой Республике» (Прага, 2000-2001), «Документы к истории русской и украинской эмиграции в Чехословацкой Республике (1918-1939) » (Прага, 1998), «Духовные течения русской и украинской эмиграции в Чехословацкой Республике (1919-1939) » (Прага, 1999), а также предшествовавшие выходу антологии статьи по истории «Скита». . Дополняя друг друга, эти антологии знакомят читателя почти с тремя десятками новых (или малоизвестных) поэтических имен - не равнозначных по дарованию, не одинаковых по эстетическим установкам и очень различных по литературной судьбе. Однако нет сомнений, что публикация поэзии "скитовцев" восполняет важную лакуну в сложившихся представлениях о словесности русского зарубежья и открывает интересное поле деятельности для будущих исследователей.

Несмотря на то что объектом нашего исследования являются лишь несколько текстов одного из "скитовцев", сделать первые шаги на этом пути представляется важной задачей, решение которой обуславливает новизну и актуальность магистерской диссертации.

Алексей Эйснер занимает особое место в кругу поэтов-младоэмигрантов по нескольким причинам. С одной стороны, это имя было известно русской эмиграции лучше, чем имена большинства других представителей пражского объединения: русскоязычному сообществу были памятны и поэма "Конница" По воспоминаниям Д. Самойлова и Е. Витковского, этот текст многие знали наизусть и на родине Эйснера, где он ходил в списках (Самойлов Д. В поисках веры // Памятные записки. - М., 2014. - С. 410-412; Витковский Е. Расстоянье уже измеряется веком… / Эйснер Алексей. Человек начинается с горя: Стихотворения разных лет. - М., 2005. - С. 57). (1928), и стихотворение об отъезде 1930 года с рефреном "Человек начинается с горя". С другой стороны, литературная репутация поэта оказалась в тени его человеческой судьбы: темпераментный и склонный к идеализму (не случайно посвященный ему мемуарный этюд Давида Самойлова называется "В поисках веры"), он с конца 1920-х годов увлекается левыми идеями и становится чужим для большинства собратьев по "Скиту", а после возвращения в СССР в 1940 году - и для всего эмигрантского сообщества.

Вероятно, забвение имени Эйснера, дарование которого явно выделяло его среди молодых поэтов Праги, объясняется также непродолжительностью его поэтической биографии относительно общего жизненного пути, который полон событий, достойных внимания историка (или автора авантюрного романа), но не историка литературы. Активным участником литературного процесса Эйснер был с 1923 по 1930 годы - еще оставаясь в эмиграции, он, однако, уже перестает публиковаться и в Париже постепенно отходит от участия в литературных объединениях. Позднейшие лирические опыты (несколько стихотворений, датированных годами пребывания в лагере, - на наш взгляд, куда более удачных и зрелых, чем эмигрантские лирические опыты) увидели свет только в 1988 году Эйснер Алексей Разлука // Знамя. - 1988. - № 8. - С. 122-126. - оказавшись, таким образом, за пределами "эмигрантского" периода (и вне поля зрения специалистов по русскому зарубежью). В силу этого в глазах исследователей, пишущих о литературе русской эмиграции, Алексей Эйснер навсегда остался молодым многообещающим поэтом, дарование которого, однако, так и не реализовалось в полной мере Характерным примером (вероятно, во многом предопределившим интонацию более поздних авторов) являются слова из канонической книги Струве: «Большие надежды подавал - и как прозаик, но еще больше как поэт - молодой пражанин Алексеи? Эи?снер, член пражского «Скита поэтов», а потом парижского «Кочевья». Ему не удалось выпустить ни одной книги, но три поэмы его, несколько отдельных стихотворении? и рассказ «Роман с Европой" были напечатаны в «Воле России». В конце 30-х годов про Эи?снера прошел слух, будто бы он погиб в испанской гражданской войне, в которой он воевал на стороне красных, но он после того вернулся в Париж и затем, по-видимому, уехал в Россию, как и герои? его рассказа, русский художник-эмигрант, которого лишь на время задерживает роман со случайно встреченной молодой немкой. (Струве Глеб Русская литература в изгнании: Опыт исторического обзора зарубежной литературы. - Париж, Москва, 1996. - С. 206). , ибо уже в 25 лет он сменил литературные интересы на политические, а затем и вовсе вернулся в СССР. Одновременно специалисты не вправе назвать Эйснера советским поэтом и справедливо не считают возможным говорить о нем как о писателе (три прозаические книги, написанные на родине, находятся на грани нон-фикшн и беллетристики и, кроме того, две из них были опубликованы уже после смерти автора).

Таким образом, имя Алексея Эйснера воспринимается как значимое, но с трудом вписывается в привычные литературные контексты. В учебных пособиях по истории литературы русского зарубежья и в обзорных работах о его пражском круге среди трех-пяти поэтических имен А. Эйснер, как и Вяч. Лебедев, всегда упоминается (список их "соседей", напротив, может варьироваться в зависимости от личных пристрастий авторов: Сергей Рафальский, Эмилия Чегринцева, Алла Головина, Татьяна Ратгауз, Христина Кроткова, Алексей Фотинский). До сих пор нет ни одной работы, где творчество Эйснера удостаивалось бы хотя бы самой общей характеристики Едва ли исключением можно считать сентенцию из книги под ред. Полторацкого: «…враждебный Праге Париж он покорил стихом «Человек начинается с горя». Все же всякому минору он предпочитал мажор. В 20-х годах многих эмигрантских читателей тешили, радовали его ладные, упругие стихи" (Иваск Юрий Поэзия «старой" эмиграции // Русская литература в эмиграции. - Питтсбург, 1972. - С. 66). . Часто упоминается (но не разбирается) лишь "Конница" (1928); изредка можно встретить слова о том, что "Роман с Европой" победил на конкурсе лучшего рассказа "Воли России" в 1929 году Это не совсем точно: первая премия не была присуждена, вторую получило произведение Эйснера. .

Хочется верить, что комплексное исследование всего корпуса сохранившейся лирики в ее развитии (и 1920-х, и 1940-х годов), определение места поэта в истории русской литературы еще состоятся. Наша работа призвана восполнить другую лакуну - рассмотреть единственный сохранившийся образец малой прозы автора. Возможно, эта работа позволит чуть более объемно взглянуть на литературный путь как самого Алексея Эйснера, так и пражского объединения, к которому он принадлежал. "Скит" был в первую очередь поэтическим сообществом, единичные примеры опубликованных прозаических произведений его участников представляются не слишком удачными художественными опытами. На их фоне "Роман с Европой" выделяется - как, вероятно, он выгодно отличался и от более широкого круга текстов младоэмигрантов Едва ли кто-либо из состоявшихся авторов послал рассказ или повесть на организованный журналом конкурс; те несколько имен, что были выделены жюри и рекомендованы к публикации (Н. Борин, М. Мыслинская, В. Варшавский, В. Федоров) это подтверждают. , что позволило редакции "Воли России" среди 90 авторов выделить Алексея Эйснера. Предпринимая в магистерской диссертации попытку имманентного анализа "Романа с Европой", мы надеемся, что этот материал будет полезен для будущих компаративных исследований, в которых повесть будет рассмотрена в широком контексте прозы младшего поколения писателей русского зарубежья.

Таким образом, целью данного исследования является определение художественного своеобразия повести Алексея Эйснера "Роман с Европой". Для достижения этой цели были поставлены следующие задачи:

эйснер повесть лирика пражский

1. Анализ различных уровней художественной структуры повести "Роман с Европой";

2. Интерпретация результатов проведенного анализа и определение авторской позиции;

3. Определение соотношения мотивной структуры повести и лирики А. Эйснера "пражского" периода.

Логика решения поставленных задач определила структуру магистерской диссертации, текст которой делится на введение, две главы и заключение. В первой главе исследуются особенности поэтики повести "Роман с Европой", проводится анализ и интерпретация структуры художественного пространства и времени, сюжета, композиции, интертекстуальных связей текста. Во второй главе мотивная структура повести рассматривается в контексте лирики поэта, посвященной тем же темам. Это позволяет расширить представления о языковой, образной и ценностной картине мира Алексея Эйснера в "пражский" период его литературной деятельности. В заключении подводятся итоги работы.

Позволим себе, прежде чем перейти к анализу произведений А. Эйснера, коротко описать основные этапы его жизненного пути.

Источников, позволяющих реконструировать биографию поэта, немного. Это объясняет, почему биографические справки, помещенные в литературных энциклопедиях или сопровождающие публикации его стихотворений, в основном повторяют друг друга не только на уровне отбора фактов, но даже стилистически. Авторы вынужденно опираются на весьма ограниченный по объему материал. Это, во-первых, автобиографии "Путь в эмиграцию" Эйснер А.В. Путь в эмиграцию. Сербия. Прага // Русская эмиграция в Европе… - М., 1996. - С. 222-266. и "Двенадцатая, интернациональная" Эйснер А.В. Двенадцатая интернациональная: Повесть. - М., 1990. . Во-вторых, воспоминания тех, кто был лично знаком с поэтом и приводит по памяти его слова о себе: таковы предисловие Д. Самойлова к лирической подборке в "Знамени" См.: Самойлов Д. В поисках веры // Д. Самойлов Памятные записки. - М., 2014. - С. 410-413. , послесловие Е. Витковского к книге "Человек начинается с горя" Витковский Е. Расстоянье уже измеряется веком… / Эйснер Алексей. Человек начинается с горя. - М., 2005. - С. 55-69. , статья Л. Слезкина Слезкин Л. Памяти А.В. Эйснера (1905-1984) // Проблемы испанской истории. - М., 1987. - С. 136-148. и посвященная воркутинскому другу глава из автобиографии С. Тхоржевского Тхоржевский С. Лжет жизнь // С. Тхоржевский Открыть окно: Воспоминания и попутные записи. - СПб., 2002. - С. 35-51. . Наконец, сведения об участии поэта в пражской культурной жизни черпаются из замечательного издания "Хроника культурной, научной и общественной жизни русской эмиграции в Чехословацкой республике" Прага: Славянский институт АН ЧР, 2000; 2001. , а о его публикациях - из библиографических указателей См., например: Русская эмиграция. Журналы и сборники на русском языке 1920-1980: Сводный указатель статей… Paris, 1988. . Не располагая иными источниками, мы вынуждены лишь коротко очертить жизненный путь Алексея Эйснера, опираясь на названный материал и останавливаясь более подробно на периоде его пребывания в Праге, когда была написана интересующая нас повесть.

Алексей Эйснер родился 5 (18) октября 1905 года в Петербурге и был назван в честь наследника престола. Отец - Владимир Владимирович Эйснер, губернский архитектор и инженер, по роду занятий часто переезжал из города в город, и еще до развода родителей Алексей видел его нечасто. Мать - Надежда Николаевна Родионова, дочь черниговского губернатора, происходившего из зажиточных казаков и выслужившего дворянство. Она бежала с будущим мужем в Орел, где они тайно обвенчались, затем семья переехала в Петербург. После рождения сына Надежда Николаевна то возвращалась к отцу в Чернигов, то останавливалась у матери на хуторе на Дону, то переезжала к мужу (в 1913-м они жили в Киеве). В этом браке родились еще две дочери, Надежда и Елена. В 1914 году родители Алексея разошлись, мать вышла замуж за друга своего первого мужа - Владимира Александровича Подгаецкого, чиновника Министерства финансов. В 1916 году у Алексея появляется единоутробная сестра, но мать умирает родами Из немногих сохранившихся воспоминаний о матери хочется выделить эпизод, пересказанный Л. Слезкиным со слов Эйснера, - о том, как она плакала в день смерти Л.Н. Толстого и тут же прочитала четырехлетнему сыну «Чем люди живы»; тронувший его рассказ остался одним из любимых (Слезкин Л. Памяти А.В. Эйснера… С. 138). В своей автобиографии поэт замечает, что в 13-летнем возрасте читал девицам наизусть первую главу «Евгения Онегина», что неудивительно, потому что мать знала весь роман наизусть - «Она учила, когда меня ждала, считала, что это как-то должно передаться» (Эйснер А.В. Путь в эмиграцию. Сербия. Прага… С. 242). . Младенца забрала на воспитание бабушка (мать отчима), Подгаецкий определил падчериц в Смольный институт, а пасынка - в Первый кадетский корпус в Петрограде.

Проучился там Эйснер всего полтора года - уже весной 1917, после февральской революции, корпус закрыли Среди детских воспоминаний Эйснера есть интересный эпизод: «Дня через два пришел приказ снять погоны. Пришел воспитатель, построил и сказал: «Господа кадеты, приказано всем снять погоны, станьте в очередь в цехгауз и сдайте погоны». Мы пошли и сдали. Но когда мы без погон после этого вошли в столовую, три другие роты вскочили и стали свистеть, кричать: «Вон! Вон!". И нас увели. Мы пошли к цехгаузу, взломали двери, нашли погоны, надели и к завтраку пришли в погонах». (Эйснер А.В. Путь в эмиграцию. Сербия. Прага… С. 226) Ср. в стихотворении «Стихает день, к закату уходящий…" (1926), описывающем ностальгию белого офицера по временам Гражданской войны, в которой автор никогда не участвовал: «Ведь и любить теперь, пожалуй, стыдно. // Да как и целоваться без погон!". . После этого отец и отчим предлагают Алексею выбрать, с кем он будет жить, и до Пасхи 1918 года он живет в Петрограде с Владимиром Эйснером (хотя в той же автобиографии замечает, что любил отчима как отца и мать вместе взятых и что он был самым важным человеком в его жизни). Весной 1918-го Владимир отправляет сына к родне в Москву, где Алексей не прижился, но там он летом встречает отчима, который как раз приехал оформлять документы для выезда на Украину. Там, на хуторе Подгаецкого в Полтавской губернии, затем в Киеве, Ростове-на-Дону, Эйснер провел 1918-1919 годы. В начале 1920 года Алексей с отчимом эвакуируются из Новороссийска в трюме госпитального транспорта добровольного флота "Херсон", куда Подгаецкому удалось устроиться санитаром и где 15-летний Эйснер отмывал от крови полы в хирургической. Дальше их путь лежал в Константинополь, на Принцевы острова (они поселяются на Антигоне и проводят там лето 1920-го).

Осенью отчим навсегда расстается с пасынком: посылает его учиться в только что открывшийся в Сараево русский Константиновский кадетский корпус. В дальнейшем он не отвечает на письма Эйснера, о чем тот не раз с горечью будет упоминать (как сложилась судьба Владимира Подгаецкого - неизвестно). Годы пребывания в корпусе, согласно автобиографии, были наполнены ощущением одиночества (фактическое сиротство и страдания от дедовщины) и неприятием казарменной жизни (что предопределило последующий переезд в Прагу, нежелание идти на военную службу в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев). Однако Эйснер обязан корпусу хорошим, почти гимназическим, образованием, которое сделало возможным поступление в 1925 году в Карлов университет (впрочем, именно это "почти" не позволило проучиться там больше одного курса - латынь кадетам не преподавали, и именно она оказалась непреодолимым препятствием на пути получения высшего филологического образования). Были в корпусе и люди, воспоминания о которых даже спустя полвека полны уважением и признательностью. Среди них - "державшийся особняком" по отношению к другим преподавателям директор корпуса генерал-лейтенант Борис Адамович (единокровный брат поэта и критика Георгия Адамовича), который вел литературный кружок и приобщил к словесности Эйснера: с шестого класса тот стал писать стихи и пьесы, участвовал в их постановках как актер, и эти опыты Адамовичем всячески поощрялись. На выпускном экзамене по русской литературе комиссия выразила Алексею специальную благодарность за блестящий ответ. К этому времени он уже простился с мечтой стать художником (хотя следы увлечения живописью можно найти в "Романе с Европой") и посвящает время словесности. В воспоминаниях об этом периоде Эйснер называет среди важных в отрочестве имен Тургенева, Блока, Ахматову, Гумилева, Шекспира. В 1924 году состоялась дебютная публикация - в "Первом сборнике Константиновского литературного кружка "Стихотворения" Цит. по: «Скит»: Прага: 1922-1940: Антология. Биографии. Документы… (С. 354) - в издании ссылка на этот сборник дается с пометой «на правах рукописи»; в библиографических указателях по русскому зарубежью издание отсутствует. Согласно статье Е. Витковского, Эйснер в середине 1970-х годов, когда по крупицам собиралось его литературное наследие, просил собеседника ранние, сараевские, стихи, если найдутся, уничтожить - «не хочу сгорать со стыда" (Витковский Е. Расстоянье уже измеряется веком… С. 60). .

В начале ноября 1925 года Эйснер приезжает в Прагу и поступает на философский факультет Карлова университета (литературное отделение), где проучился с перерывами 3 семестра (1926-1928) экстерном - из-за несданного экзамена по латинскому языку. Экстерны стипендии не получали, приходилось работать на стройках (набивать сваи при строительстве набережной). В середине 1927 года Василий Иванович Немирович-Данченко выхлопотал ему ежемесячное пособие от Комитета Писателей - 400 крон (для сравнения: сам маститый прозаик получал 1000 крон, Марина Цветаева - 600) Согласно статистическому опросу, проведенному в 1923 году профессором Русского юридического факультета П.П. Георгиевским, 62% студентов русской диаспоры оценили прожиточный минимум в 500-700 крон, до 800 крон - 17% (Цит. по: Ковалев М.В. Повседневная жизнь российской эмиграции в Праге в 1920-1930-е годы. - Саратов, 2014. - С. 43). . "Это утверждало в положении литератора, но не служило хоть сколько-нибудь прочной материальной опорой" Слезкин Л. Памяти А.В. Эйснера (1905-1984) … С. 140. . Об этом времени Эйснер вспоминал: "В Праге жизнь была настолько для меня трудной, что я не сумел этот город полюбить. Не говоря о том, что это город довольно мрачный, темный, с плохим климатом, там масса заводов, поэтому с улицы человек возвращается с пятнами сажи на лице. Все его удовольствия были для меня недоступны, а все трудности и горести лежали на мне" Эйснер А.В. Путь в эмиграцию. Сербия. Прага… С. 260. . Как представляется, отражением этих впечатлений станет описание недоступных городских удовольствий в лирике и "Романе с Европой", чего мы коснемся позднее. В этом полуголодном существовании важной опорой для поэта стала Церковь (он прислуживает в храме Успения Пресвятой Богородицы на Ольшанах), а также деятельное участие в литературной жизни русскоязычной Праги.

В 1926-1929 годах Эйснер публикуется в студенческом журнале "Годы", газете "Неделя" (Прага), "На рубеже" (Львов), но активнее всего печатается в журнале "Воля России", на страницах которого также появляются его критические статьи и книжные обзоры (под криптонимом "А.Э. "). Очевидно, однако, что сохранившийся благодаря этим публикациям корпус текстов (11 стихотворений, 3 объемные статьи, 4 небольших рецензии, 1 повесть - за четыре года) является лишь малой частью написанного Эйснером в пражский период: об этом свидетельствует его письмо проф. Е.А. Ляцкому от 10 октября 1927 года: "За то время, что я получаю из Комитета Писателей месячную ссуду в размере 400 крон, - меньше чем за полгода - мною написано около 15 стихотворений, три главы поэмы "Радуга", рассказ и несколько статей на литературные темы. <…> В настоящее время я заканчиваю поэму. Работаю над пьесой в стихах для возникающего театрального кружка "Саламанкская пещера", а также перевожу на заказ "Силезские песни" П. Безруча" Цит. по: Поэты пражского «Скита»: [сборник, сост. и вступ. ст., коммент.О.М. Малевича]. - СПб., 2005. - С. 517. .

Журналу "Воля России" был обязан возможностью публикации не только А. Эйснер, но и многие младоэмигранты (например, там дебютирует сначала как критик, а потом и как прозаик Г. Газданов; печатается Б. Поплавский). Уже в середине 1930-х годов полемика о том, почему младшее поколение писателей было равнодушно встречено старшими (что во многом определило и невозможность публиковаться, и отсутствие профессиональных отзывов на то, что все же было напечатано) станет общим местом: об этом будут спорить Г. Адамович с В. Ходасевичем; о молчании, которое хуже презрения, напишет В. Федоров; заочно в диалог с ними вступят своими статьями А. Бем, Д. Философов, Н. Оцуп, Г. Газданов. Молодые пражские литераторы пострадали в этой ситуации более других - "своего" печатного органа у них просто не было, парижане же относились к поэтической чешской диаспоре достаточно враждебно и снисходительно. Поэтому редакторская политика "Воли России", проводившаяся с 1925 по 1932 год Под именем «Воля России» сначала выходила еженедельная газета (1920-1922, Прага), потом появился еженедельный журнал (1922-1924, Прага), с 1925 по 1932 - это ежемесячник, выходивший сначала в Праге, потом в Париже. В этом последнем издании («журнал политики и культуры», редакторы: В.И. Лебедев, М.Л. Слоним, В.В. Сухомлин, Е.А. Сталинский) и начинают публиковаться представители молодого поколения русской эмиграции. , когда журнал предоставлял молодым авторам возможность печататься, спасла от забвения много имен.

Одним из соредакторов и главным критиком журнала был Марк Слоним, во многом определивший политику издания, которое в русской диаспоре воспринималось как умеренно-левое, эсеровское, и не только из-за статей общественно-политического характера, но и благодаря отбору литературного материала. "Воля России" наряду с эмигрантской словесностью (в частности, Мариной Цветаевой) публикует современных советских авторов (И. Бабеля, Б. Пильняка, Б. Пастернака, Н. Асеева, Л. Леонова и др.; именно здесь осуществляется и первая русскоязычная публикация романа "Мы" - правда, произведение Замятина печатается в обратном переводе с английского), а также помещает обзоры советской литературы и просвещает своего читателя, рассказывая, например, о раздоре между ЛЕФом и ВАППовцами. Марк Слоним считал своей заслугой и то, что журнал публиковал начинающих эмигрантских поэтов и писателей, позволяя им также выступать в роли рецензентов (помимо Эйснера с журналом в этом качестве сотрудничали другие "скитовцы": Н. Андреев, В. Морковин, С. Рафальский). Важную роль в культурной жизни русской Праги играли организуемые журналом нерегулярные "вторники" ("литературные чаи") - фактически публичные чтения своих произведений молодыми авторами, а также более частые внутренние редакционные собрания, на которых делались и обсуждались доклады об актуальных произведениях эмигрантской и советской литературы. Во всех этих мероприятиях Алексей Эйснер принимал активное участие.

Еще большее значение сыграло в жизни поэта вступление в пражское литературное объединение "Скит" (1922-1940, первоначально, до появления прозаического отделения - ок. 1928 года, "Скит поэтов") Подробнее о жизни объединения см. статью Л. Белошевской «Пражское литературное содружество «Скит" // «Скит»: Прага: 1922-1940: Антология. Биографии. Документы… - С. 5-76. . "Идеологом" и вдохновителем кружка стал литературовед, критик, педагог А.Л. Бем, сумевший собрать в единую неформальную "литературную ассоциацию" очень разных молодых авторов. Принято говорить, что пражане в основном находились под влиянием Б. Пастернака, Н. Гумилева и С. Есенина Убедительнее всего вопрос о связи «скитовцев» с литературной традицией и современностью ставится в статье Л. Белошевской «Молодая эмигрантская литература Праги. Объединение «Скит»: творческое лицо» (Духовные течения русской и украинской эмиграции в Чехословацкой Республике (1919-1939). - Прага, 1999. - С. 164-203), однако эта проблема очевидно нуждается в дальнейших исследованиях. (хотя достаточно ознакомиться с существующими антологиями, чтобы усомниться в возможности причислить столь разных авторов к какому-либо направлению). Общей эстетической "программы" объединение принципиально не имело - задача объединения была в сохранении русской культуры и языка в условиях изгнания. Скорее, А. Бем создал пространство, где лишенные не только читателей и слушателей, но и "школы" мастерства младоэмигранты могли реализовать потребность в том, чтобы быть услышанными, взаимно обогащаться благодаря совмещению ролей авторов и критиков друг друга, а также чувствовать себя частью литературного процесса - не случайно большинство собраний начиналось с докладов литературоведческого характера, в том числе обсуждались актуальные тексты советской, эмигрантской и зарубежной литературы (треть из них делалась самим А. Бемом). Различия в даровании и поэтических ориентирах участников оказывались здесь не столь важны - среди "скитовцев" оставались те, кто нуждался в этом пространстве, где можно было прочитать свои стихи, выслушать критику коллег (в определении ее характера участники единодушны: разборы были подробными и суровыми, лишенными духа дружеской комплиментарности), в финале дискуссии получить отзыв самого А. Бема. На собрания нередко приглашались с докладами гости - ученые, журналисты, приезжавшие в Прагу писатели из других центров русского зарубежья. По подсчетам Л. Белошевской, всего за 19 лет существования через "Скит" прошло около 50 человек (не считая гостей и т. н. "друзей"), однако официально принятыми членами стали только 36 из них - процедура "посвящения" представляла собой закрытое голосование постоянных участников ("скитовцы" скрупулезно вели протоколы собраний и список членов объединения, "Четки"; 2 ноября 1926 года под номером 19 в нем появляется Алексей Эйснер).

Важной составляющей "скитской" жизни были регулярно устраиваемые открытые собрания - дважды в год на эти публичные чтения приглашались все желающие. В период пребывания Эйснера в Праге он становится значимой фигурой этих вечеров: 8 марта 1927 года участвует в юбилейном собрании, затем 13 октября того же года участвует в "Вечере трех" (В. Федоров, Вяч. Лебедев, А. Эйснер), 9 февраля 1929 - в "Вечере пяти" (Т. Ратгауз, В. Федоров, Вяч. Лебедев, А. Эйснер, С. Шовгенов).

Согласно "Хронике культурной, научной и общественной жизни русской эмиграции в Чехословацкой республике…", Эйснер также выступал Хроника культурной, научной и общественной жизни русской эмиграции в Чехословацкой республике: 1930-1939. - Прага, 2001. - С. 30. 13 мая 1930 года, незадолго до отъезда, на литературном вечере, организованном совместно "Скитом" и Союзом русских писателей и журналистов в Чехословацкой Республике (членом которого он стал в 1928 году, рекомендатели - В. Амфитеатров-Кадашев и Г. Гарин-Михайловский).25 ноября 1927 года он значится "секретарем" на первом вечере Общества молодых русских писателей Хроника культурной, научной и общественной жизни русской эмиграции в Чехословацкой республике: 1919-1929. - Прага, 2000. - С. 280. , видимо, организованным М. Слонимом. Объединение, вероятно, не просуществовало и года - во всяком случае, в самом полном источнике 1928 года по жизни русского зарубежья в ЧСР Русские в Праге 1918-1928 гг. [под ред. Постникова С. П.]. - Прага, 1928. оно уже не упоминается.

Эйснер также принимал участие в собраниях прозаического кружка "Далиборка" - 8 февраля 1929 года он даже значится среди писателей-чтецов на его открытом вечере Хроника… 1919-1929. - Прага, 2000. - С. 332. . Это единственное из дошедших до нас свидетельств того, что интересующий нас автор выступает в Праге как прозаик, и дата этого события косвенно указывает на то, что читать он мог "Роман с Европой".

К сожалению, источниками, позволяющими реконструировать историю создания повести, мы не располагаем (под публикацией текста стоит дата "1929", доверять которой трудно - по условиям конкурса, на который он был отправлен, произведения должны были прийти в редакцию до 15 декабря 1928 года Правда, в №12 за 1928 год редакция продлевает сроки, позволяя присылать рукописи до 31 января 1929 года. Следовательно, январь 1929 года - «верхняя граница" времени создания повести. «Нижнюю" назвать невозможно. Можно лишь заметить, что концерты Шаляпина проходили в Праге 17-18 декабря 1928 года, но невозможно считать это даже косвенным указанием. ). В собраниях "скитовцев" Эйснер, видимо, участвует как оригинальный поэт (хотя в цитировавшемся выше письме от 1927 года он упоминает и рассказ, и пьесу в стихах, и стихотворные переводы, которыми занимается). Остается предположить, что "Роман с Европой" был написан специально для литературного конкурса журнала "Воля России". Анонс его был опубликован в июльском номере за 1928 год, в №8-9 публикуются условия:

1) "Желательно, чтобы произведения, присылаемые на конкурс, касались в той или иной мере жизни русских заграницей.

2) На конкурс принимаются прозаические произведения, размером не превышающие 1 Ѕ печ. листа (50 тысяч знаков).

3) Авторам произведений, признанных лучшими особым жюри, будут выданы премии: 1-ая - в 1000 к. ч., 2-ая - в 600 к. ч., 3-ья - в 400 к. ч., а произведения их будут напечатаны в "Воле России".

4) Все произведения должны <…> быть подписаны каким-нибудь девизом или псевдонимом. <…>

5) Премированные рассказы будут помещены в январском и февральском ном. "Воли России" Воля России. - 1928. - № 8-9. .

Среди обещанных анонсом членов жюри числится, в частности, А. Ремизов (что, возможно, объясняет появление этого имени в повести Эйснера), однако в итоге судейство осуществлялось М. Слонимом и М. Осоргиным Воля России. - 1929. - № 3. - С. 144. . Итоги конкурса, в котором приняли участие 94 автора, были подведены в №3 за 1929 год. Первую премию не присудили, второй удостоился "Роман с Европой", публикацией которого открывался следующий номер журнала.

Откликов на нее не было. Как пишет Л. Белошевская, "В тот момент зарубежная критика еще мало уделяла внимание молодым авторам, тем более их журнальным выступлениям. Не составило исключения и произведение Эйснера, которое в иное время не осталось бы незамеченным" Пражское литературное содружество «Скит" // «Скит»: Прага: 1922-1940: Антология. Биографии. Документы… - С. 49. . Однако имя Алексея Эйснера эмигрантскому сообществу все же было знакомо - благодаря поэме "Конница" ("Воля России, №5, 1928) и получившей скандальную известность критической статье "Прозаические стихи" ("Воля России", №9, 1929), в которой автор довольно дерзко и безапелляционно доказывает, что И. Бунин - не поэт Эйснеровский выпад сопровождался в журнале комментарием «Редакция «Воли России» не разделяет всех оценок автора настоящей статьи», однако это не спасло издание от нападок со стороны парижан. У Бунина были давние счеты к журналу: в 1925 году «Воля России» публикует статистическую справку о том, кого из русских писателей больше всего читает русская эмиграция. Бунин оказался в этом списке на 22-м месте, обиделся и в чешскую столицу больше не приезжал. А эйснеровская статья, сама по себе достаточно провокационная, получила дополнительную известность благодаря спорившему с ней отклику В. Набокова в берлинском «Руле». .

"Конница" была опубликована в "Воле России" (№ 5, 1928) вместе с "Поэмой временных лет" Вяч. Лебедева и сопровождающей их статьей Марка Слонима "Россия и Европа (По поводу двух поэм") Слоним Марк Россия и Европа (По поводу двух поэм) // Воля России. - 1928. - № 5. - С. 44-57. . В комментарии Слоним уклоняется от разбора поэтики текстов двух "скитовцев" - они, как и обещает заглавие, оказываются лишь поводом, чтобы поговорить о "скифской" традиции в русской литературе и о сложности отношения русской культурной эмиграции к метрополии и приютившей земле (позиции Лебедева и Эйснера противоположны: первый пишет о том, что России следует учиться у Европы, второй - о грядущем сокрушительном нашествии русских штыков). "Удивительно одно: читаем ли мы Брюсова, Маяковского, или даже Блока - у всех неизменно противопоставление варварства и культуры и навязчивый, неукоснительный образ физического столкновения России и Европы и физической гибели старого мира. <…> И белогвардейцы, и буденновцы мечтают об одном и том же! Это гордость за свою варварскую силу, а также идея избранничества - особый путь, но не просто, а такой, что он повлияет на другие миры" Там же. - С. 45. . "Эйснер ощутил известное настроение - полубольшевицкое, полуевразийское - но не сумел дать ему того последнего выражения, которое могло бы объяснить смысл столкновения и, если хотите, искупить его. Ведь, очевидно, речь идет не просто о том, чтобы новую кровь степных наездников или кряжистых мужиков влить в холодеющие жилы западных народов. Ведь не о физиологическом нашествии мечтают современные скифы, и падение Рима третьего нужно им для того, чтобы построить свой, четвертый" Там же. - С. 46. . По мнению Слонима, позиция Лебедева представляет собой другую крайность - "Скифствующие хотят Европу сбросить в прах и грязь, а он нам предлагает перед Европой принять позу смиренного ученичества" Там же. - С. 56-57. . Редактор журнала призывает к более компромиссному взгляду, к идее встречи, а не столкновения России с Европой и говорит о том, что, возможно, посредниками в этом диалоге могли бы выступить русские эмигранты.

Идеи евразийства, действительно, увлекли Алексея Эйснера уже в Праге: по словам сына поэта, он дружил с представителями Кондаковского семинара, а также с П. Бицилли и Н.Я. Седовым (архиеп. Серафимом) Рековская-Эйснер И., Эйснер Д. Уникальный опыт (Вспоминая Алексея Эйснера) // Вопросы литературы. - 2000. - № 6. - С. 204. . Одновременно к концу 1920-х годов ему становятся все ближе левые взгляды, он задумывается о возвращении в Советский Союз, чем отталкивает от себя часть прежнего дружеского круга. По словам Л. Слезкина, ссылающегося на устные воспоминания поэта, он восхищается Горьким, "Чапаевым" Д. Фурманова, а однажды в литературном салоне графини Паниной Скорее всего, это был не «литературный салон», а один из вечеров организованного ею «Русского очага" - культурно-просветительской организации, поддерживавшей русских ученых, педагогов и финансировавшей их публикации. В любом случае, если история правдива, - это была серьезная репутационная жертва в глазах русско-пражской интеллигенции. начинает, с характерной для него эмоциональностью, защищать Дзержинского - и она отказывает ему от дома Слезкин Л. Памяти А.В. Эйснера… - С. 140. .

В августе 1930 года Эйснер уезжает в Париж, где не безосновательно надеется найти единомышленников, а также возможности для возвращения на родину. Поначалу, однако, политические интересы не мешают литературным занятиям - именно во Франции он публикует стихотворение о разлуке, благодаря которому запомнится русской эмиграции ("Надвигается осень. Желтеют кусты…", опубл. в "Современных записках", 1932 № 49; строки "Человек начинается с горя" станут крылатыми). Он активно принимает участие в жизни организованного М. Слонимом объединения "Кочевье" (делает доклады о Блоке и Гумилеве, читает свои стихи, выступает на прениях по поводу "Конца эмигрантской литературы" и судьбы "Молодой зарубежной литературы") Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918-1940). Периодика и литературные центры. - М., 2000. - С. 208-210; Алексей Владимирович Эйснер // «Скит»: Прага: 1922-1940: Антология. Биографии. Документы… - С. 356. , знакомится с М. Цветаевой и приглашается на обсуждение всех ее выступлений в Париже. Первая половина 1930-х годов также проходит на фоне активного участия в церковной жизни - причем Эйснер снова идет не в ногу с русскоязычным большинством, оставаясь в приходе, верном Московской Патриархии. Воспоминания об этом выборе, об одиноком и трудном времени раскола православной церкви за рубежом занимают важное место в описании поэтом своего пребывания в Париже Эйснер А.В. Путь в эмиграцию. Сербия. Прага… С. 263-266. . Однако к 1935 году он отходит и от Церкви, и от литературы.

Постепенно участие в общественно-политической жизни становится для Эйснера все важнее, а его занятия подчинены идее вернуться в СССР. Он состоял в парижской группе Евразийской организации, в Евразийском семинаре, посещал Объединенный клуб пореволюционных течений, с 1934 года активно участвовал в работе Союза возвращения на родину и вступил во французскую компартию. Все парижские годы (с 1930 по 1936) работает мойщиком витрин и окон, становится одним из организаторов Профсоюза мойщиков окон, уборщиц и полотеров, участвует в подготовке стачек и забастовок. Дружба с Сергеем Эфроном переросла в сотрудничество - вдова поэта упоминает, как уже в Москве он отказался переходить в НКВД из военной разведки; С. Тхоржевский пересказывает диалог с Эйснером, согласно которому, тот отказался участвовать вместе с Эфроном в уничтожении разведчика-невозвращенца Рейсса (Порецкого) в 1937 году.

Служба в разведке, однако, не приблизила к заветной мечте - весной 1936 года он подает прошение о советском гражданстве, однако в консульстве пасынку белоэмигранта отказывают. Тогда Эйснер уезжает добровольцем на испанскую гражданскую войну - видимо, считая, что путь на родину лежит через защиту интересов Республики. В начале сентября его вдохновляет выступление на парижском митинге Долорес Ибаррури, а уже в октябре он оказывается в городе Альбасете, где формировались интербригады. Его назначают командиром отделения - пригодились и опыт обучения в кадетском корпусе, и знание языков (русского, французского, сербского, хорватского, украинского, чешского, немецкого Источники о знании Эйснером немецкого умалчивают; мы опираемся на слова его статьи «Стихи Александра Блока на хорватском языке», где он замечает, говоря о «Двенадцати», что «Два изумительных перевода не немецкий язык доказывают лишь, что поэма непереводима» (А.Э. Стихи Александра Блока на хорватском языке // Воля России. - 1928. - № 4. - С. 102). ) Лингвистические трудности, препятствовавшие формированию боеспособных единиц из сотен людей, говоривших минимум на 5 (основных) языках, подробно описаны Эйснером в «Человеке с тремя именами" и «Двенадцатой, интернациональной». . Чуть позже он становится адъютантом и другом командира XII интербригады генерала Лукача (венгерского писателя Матэ Залки), беллетризованную биографию которого Эйснер напишет в конце жизни Эйснер А.В. Человек с тремя именами: Повесть о Матэ Залке. - М., 1986. . Испанская война и участие во втором Международном конгрессе писателей в защиту культуры (Валенсия, 1937) позволили возобновить знакомство с И. Эренбургом, свели с А. Толстым, Э. Хемингуэем, М. Кольцовым. Участие в гражданской войне в Испании было едва ли не самым дорогим воспоминанием для Эйснера - об этом свидетельствуют и знавшие его люди, и тот факт, что этим годам он посвятил ряд мемуарных статей (в т. ч. "Писатели в интербригадах") и две прозаические книги ("Человек с тремя именами" и "Двенадцатая, интернациональная").

В январе 1940 года, после стольких лет ожидания, капитану Алексею Эйснеру позволяют приехать в СССР. Его поселяют в гостинице "Москва", в целях конспирации не позволяют ни с кем общаться (в столице меж тем живут его отец и одна из сестер), он готовится к зарубежной командировке.22 апреля 1940 года он арестован по обвинению в шпионаже,19 ноября приговорен к восьми годам исправительно-трудового лагеря. Отбывал заключение в Вятлаге на Воркуте. Об этом периоде жизни Эйснера мы можем судить лишь по воспоминаниям жившего с ним в одном бараке С. Тхоржевского: "он был единственным коммунистом, какого я встречал в лагере <…> кто открыто высказывал там свои взгляды. <…> В лагере патетические восхваления сталинского курса не могли не вызвать сомнения в искренности восхваляющего. От Эйснера многие попросту отшатывались, круг его друзей в лагере был узок, но Эйснер меньше всего стремился слиться с окружающей средой.

Когда мы познакомились, он был инструктором учебного комбината шахты №8 (читал новоприбывшим заключенным техминимум по работе в шахте). Как инструктор он имел привилегию занимать в бараке учебного комбината отдельную кабинку, в ней помещались койка, табуретка и маленький стол. В этой кабинке он писал - таясь, разумеется, ибо никакой писанины заключенному иметь при себе не разрешалось - роман в духе Пруста. Роман о своем детстве. В очень замедленном ритме, с предельно укрупненными подробностями. Роман этот, видимо, помогал ему отвлекаться от горьких мыслей о собственной сломанной жизни и об окружающей лагерной действительности. " Тхоржевский С. Лжет жизнь // С. Тхоржевский Открыть окно: Воспоминания и попутные записи. - СПб., 2002. - С. 37-38. .

Текст романа был утерян (уничтожен?) при отправлении в ссылку в Казахстан. Частью этого повествования, по воспоминаниям вдовы писателя, была "Притча о блудном сыне", рукопись которой фрагментами сохранилась в семейном архиве и до сих пор не опубликована Рековская-Эйснер И., Эйснер Д. Уникальный опыт… - С. 209. .

В июне 1952 года Эйснер прибыл на поселение в пос. Ачкетау Карагандинской области. Он обращается к Эренбургу в надежде на помощь, однако неизвестно, оказал ли тот содействие своему другу по Испании «Адъютанта Залки Алешу Эйснера я тоже знал по Парижу. Его увезли из России, когда он был мальчиком; в Париже он писал стихи и произносил страстные коммунистические речи на любом перекрестке. В Испании он ездил на коне, обожал генерала Лукача, заводил литературные разговоры и с восхищением поглядывал на Хемингуэя. В Москву он приехал в скверное время и узнал на себе, что такое «культ личности». Отрезанный от мира, он душевно сохранился лучше многих, и в 1955 году я увидел того же энтузиаста» (Эренбург И. Люди, годы, жизнь. Кн. 4 / И. Эренбург Собрание сочинений в 9 т.Т. 9. - М., 1967. - С. 168-169). . Благодаря его хлопотам или нет, но в мае 1956 года Алексей Эйснер реабилитирован и возвращается в Москву. Здесь он женился на Инессе Рековской, в 1962 году у них родился сын Дмитрий.

Следующие два десятилетия будут посвящены редким стихотворным переводам и мемуарным работам об испанской войне и ее участниках (больше всего - о генерале Лукаче, которого Эйснер очень любил), а также устным выступлениям на литературных вечерах (в том числе посвященных Цветаевой). Как свидетельствуют разные мемуаристы, Эйснер был блестящим рассказчиком, артистичным и обаятельным; однако заметим, что все эти литературные встречи - вечера памяти, а не поэтические выступления. Свои последние лирические строки Алексей Эйснер написал в воркутинском лагере - стихотворение датировано 1948 годом и называется "Прощание". С верой в коммунистические идеалы он простился гораздо позже - первые сомнения появились после ХХ съезда, но, по воспоминаниям Инессы Рековской-Эйснер, из ссылки ее будущий муж вернулся уже не сталинистом, но еще коммунистом. По ее словам, перелом во взглядах Алексея Эйснера случился из-за Пражских событий и под влиянием чтения самиздата. К концу жизни он возвращается к православию и очень ждет перемен: "Для того, чтобы что-то понять в этой стране, в ней надо жить долго" Рековская-Эйснер И., Эйснер Д. Уникальный опыт... - С. 211. . До перестройки Алексей Эйснер не дожил - он умер 30 ноября 1984 года. Спустя 20 лет, к столетию со дня рождения автора, вышла первая книга его стихов - "Человек начинается с горя" Эйснер Алексей. Человек начинается с горя: Стихотворения разных лет. - М., 2005. .

Глава 1. Сюжет и мотивная структура повести алексея эйснера "Роман с Европой"

1.1 Пространственно-временная организация повести

Сюжетная ситуация и конфликт анализируемой нами повести построены на оппозиции между двумя мирами - Европой и СССР, в силу чего представляется уместным в первую очередь рассмотреть поэтику художественного пространства. Один из топонимов даже вынесен в заглавие - хотя, заметим, носит условно-обобщенный характер: во-первых, потому что за символическим "романом" (а затем разрывом) со всей Европой метонимически скрывается всего лишь история отношений с девушкой-иностранкой; во-вторых, потому что обозначение континента подменяет реально-географическую топонимику Мы не знаем, в каком городе или хотя бы в какой стране разворачивается основное действие повести. Известно лишь, что там говорят по-немецки и это место славится «аккуратностью» - но это может быть любая часть бывших Германской или Австро-Венгерской империй. . Наименованию родной страны тоже недостает однозначности: четырежды в тексте она названа "Россией" (что вполне характерно для эмигрантской литературы, но не слишком естественно для возвращенца, не желающего жить дореволюционным прошлым), по одному разу - "С.С. С.Р. " Именно так, с точками внутри аббревиатуры. и "Союзом Советских Социалистических Республик", причем в последних случаях перед нами чужая речь - герой описывает марку на конверте и официальное разрешение на въезд.

Зато первые же строки текста обозначают вполне конкретный топоним - Москву В повести также вскользь упоминается «Ленинград» - на штемпеле письма от брата, - однако эта деталь никак не «играет». . Впрочем, как признается сам герой, "второй том" его "жизни <…> еще в библиотеке" Эйснер Алексей. Роман с Европой (записки художника) // «Скит»: Прага: 1922-1940: Антология. Биографии. Документы. - М., 2006. - С. 376. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с указанием страницы. , а потому вместо подробных описаний столицы (например, того, что он уже успел увидеть) рассказчик рисует образы, связанные с Россией вообще, список которых мог бы быть с тем же успехом составлен всё в той же Европе ("краснощекий большевистский мороз"; опьяняющие московские театры и отрезвляющие кабаки; вхутемасовские профессора; грубоватые вузовцы и стриженые тургеневские девушки; степенно беседующие соловецкие монахи; "узорное кружево" русского мата [С.377]).