Особенности и признаки чеховского времени как в прозе А.П. Чехова, так и писателей "чеховской поры"

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Введение

А.П. Чехов, подобно А.С. Пушкину, жил и формировался как писатель в эпоху, когда литература совершала крутой поворот. Поиски новых героев, сюжетов, жанров, новой манеры разговора с читателем отразились в творчестве целого литературного поколения. Писатели из чеховского окружения 80-90-х XIX века представляют интерес и в связи с А.П. Чеховым, и как явление общественной жизни, и, наконец, как определенное звено в истории русской литературы [3. C.17]. « Дело не в отдельных произведениях, не в статистике талантов… Дело в общем характере литературы, - справедливо отмечал И. Эренбург. - В те времена, когда жил Чехов, люди читали не только Чехова, но и Потапенко, Боборыкина, Баранцевича, Скитальца и многих других средних авторов… Писатели, даже весьма посредственные, освещали те вопросы, которые интересовали читателей «Русского богатства» или «Русской мысли» [45. С.11].

Русская художественная проза в 80-х годах XIX века представляла пеструю картину. Заканчивали свою творческую жизнь И.С. Тургенев и И.А. Гончаров. Вступил в новый период своей многогранной деятельности Лев Толстой. Создавали свои значительные произведения Н. Щедрин, Гл. Успенский, Д. Мамин-Сибиряк, В. Гаршин. Выступили на литературное поприще В. Короленко и А. Чехов.

Кроме этих выдающихся представителей художественной прозы, составивших передовой, реалистический отряд русской литературы 80-х годов, в эти годы появилась целая плеяда второстепенных, но творчески активных беллетристов - И. Леонтьев-Щеглов, А. Маслов-Бежецкий, И. Потапенко, В. Билибин, Н. Ежов, А. Лазарев-Грузинский, К. Баранцевич, И. Ясинский, В. Бибиков, В. Тихонов и др.

Эта плеяда представляла собою литературу, вызванную к жизни развитием капитализма в России и отражавшую идеалы и вкусы буржуазного и мещанского читателя. Плеяда состояла из писателей различного жизненного опыта и различной одаренности. Но при всем внешнем различии в «почерках» этих писателей их объединяли общие, характерные для буржуазно-мещанской литературы черты: отказ от освободительной борьбы, «реабилитация» действительности, культ «малых дел», прославление «среднего» человека, «не героя».

Ни уровень их дарований, ни темы их творчества не выдерживают сравнения с предшественниками. Настали новые времена. Россия пережила ряд крупнейших событий. Страну захватили новые социальные идеи, захлестнула волна революционности, что привело к резкому ужесточению всех систем подавления [9. С.38-42].

И.С. Тургенев, Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, авторы крупнейших и значительнейших русских философских романов, ставили перед литературой великие мессианские задачи. Но путь этот, приведший к невиданным высотам русскую романистику, к 80-м годам пройден. Таким образом, большим формам в настоящее время не соответствует уровень проблем и дарований. Литература ищет пути возврата к беллетристике, и путь этот начинается, конечно, с форм малых: рассказ, повесть, новелла, сказка [18. С.113-114].

В России появляется и новый читатель. Будучи читателем начинающим, новая публика не готова к серьезному чтению, к разрешению проблем глобальных. Во многом именно этим объясняется головокружительный успех С. Надсона и П. Боборыкина, авторов талантливых, но не выдающихся.

Публицист-демократ Н. Шелгунов, резко осуждавший «восьмидесятников - людей практических», выступал против «молодых беллетристов», прославлявших политического обывателя, мещанина [36. С. 3-4].

Уже в ранний период своей творческой деятельности Чехов активно вторгается в пеструю среду собратьев по перу. На протяжении 80-х годов живой, общительный Чехов знакомится со многими писателями, выдающимися и второстепенными, переписывается с ними. Знакомство переходит с некоторыми из них в дружеские отношения.

Скромный, не осознавший силы своего таланта, Чехов был искренне убежден в том, что он не выделяется среди второстепенных писателей «плеяды». Когда Чехову сообщили, что на одном собрании литераторов его назвали величайшим русским писателем, «слоном» между молодыми писателями, то он так ответил на это сообщение: «... каждый из нас в отдельности не будет ни «слоном среди нас» и ни каким-либо другим зверем... мы можем взять усилиями целого поколения, не иначе. Всех нас будут звать «восьмидесятые годы» или «конец XIX столетия» [26. С.29-31].

В нашем литературоведении есть своеобразный пример - изучение творчества «спутников» Пушкина, поэтов пушкинской поры. Возникнув на заре нашего века, это направление поначалу преследовало строго определенную задачу: представить Пушкина как самую яркую звезду в созвездии поэтических имен. Но постепенно творчество отдельных поэтов пушкинской плеяды приобретало самостоятельный интерес для читателей, становилось предметом углубленного исследования. Сейчас без творчества Дельвига, Вяземского, Языкова и других «спутников» Пушкина уже немыслимы ни история русской поэзии, ни понимание творчества великого поэта.

Проблема литературных спутников актуальна для изучения далеко не каждого крупного писателя. Вряд ли правомерно говорить о спутниках Тургенева, Толстого, Достоевского в том же смысле, в каком мы говорим о спутниках Пушкина. Но в связи с именем Чехова эта проблема неизбежно встает, на что указывал он сам [11. С.253-255].

Среди русских прозаиков 80-х - первой половины 90-х XIX века есть группа писателей, представляющих сегодня интерес прежде всего с А.П. Чеховым.

На других - Виктора Билибина, Владимира Тихонова, Ивана Леонтьева (Щеглова), Казимира Баранцевича, Александра Маслова (Бежецкого) - Чехов одно время смотрел как на соратников, сверстников по литературному поколению, объединял себя с ними в «артель восьмидесятников».

Наконец, третьи - Николай Лейкин, Иероним Ясинский, Игнатий Потапенко - характеризуют тот литературный фон, на котором рос и развивался Чехов [3. С.24-27].

Творчество писателей, имевших большее или меньшее отношение к чеховскому окружению, естественно, не было изолировано ни от предшествовавшего, ни от новейшего опыта литературы. Некоторые из них (Лейкин, Ясинский, Альбов, Баранцевич, Бежецкий) начали свой путь намного раньше Чехова. Они и младшие коллеги вошли в литературу, не только испытав творческое воздействие писателей старшего поколения, но и нередко при их чисто человеческой поддержке. Писатели из чеховского окружения, вступившие в литературу позже, в первой половине 90-х годов (Авилова, Федоров, Лазаревский) также находились под влиянием и классического наследия, и современной им литературы [29. С.154-156].

7 марта 1889 года Чехов писал прозаику и драматургу В.А. Тихонову, желал удачи в работе над новой пьесой: «Чем больше успеха, тем лучше для всего нашего поколения писателей…мы можем взять усилиями целого поколения, не иначе. Всех нас будут звать не Чехов, не Тихонов, не Короленко, не Щеглов, не Баранцевич, не Бежецкий, а «восьмидесятые годы» или «конец XIX столетия», некоторым образом, «артель». Ровно через год, 8 марта 1890 года, Тихонов в письме к Чехову вспомнил об этих словах: «Вы когда-то…сопричисляли себя к артели писателей под названием «80-е годы» или «конец XIX столетия»… Я и тогда с Вами согласен не был, а теперь в особенности протестую против этого. Нет, Антон Павлович, Вы в эту артель не годитесь… Не только в качестве равноспособного члена, но даже и вожаком или старостой этой артели - староста избирается непременно из среды этой же самой артели… А между нами Вы единственно вольный и свободный человек, и душой, и умом, и телом вольный казак» [17. С.48-54].

Разнообразные связи Чехова с писателями его времени имели в конечном счете единственную цель: способствовать прогрессивному развитию отечественной литературы. Отсюда его постоянная забота о писательской этике, об «уважении друг к другу, взаимном доверии и абсолютной честности в отношениях» (К.С. Баранцевичу, 25 апреля 1888 года), об интеллектуальном росте и широте кругозора молодых литераторов, о расширении и обновлении их творческого диапазона. Борясь с благодушным изображением «сытых, довольных людей», с писательской «небрежностью», «малописанием», тяготением к штампу, к стилевой и языковой архаике, Чехов годами не уставал звать своих товарищей по перу вперед [38. С.87-90].

Писатели чеховской поры в 80-е годы XIX века отразили в своем творчестве характерные приметы эпохи: интерес к «малым делам» и повседневным проблемам обычного «среднего человека». «Средний человек», его быт и психология оказались в центре внимания самых разных писателей, стали признаком целой литературной эпохи [25. С.204-205].

«Я - средний человек, я хлопочу о средних людях, о людях со средними страстями, со средними характерами, со средними способностями…» - это говорит о себе герой И. Потапенко («Не герой»). «Я пишу не для исключительных людей… Я имею в виду среднего человека», - заявляет

И. Ясинский в произведении, озаглавленном характерно: «Этика обыденной жизни». «Средний» человек понимается в этих произведениях как представитель новой массы, как всякий человек. И такое понимание Чехов разделяет с писателями из своего литературного окружения. «Средний» человек, погруженный в обыденную жизнь, не только вошел как основное действующее лицо в произведения писателей чеховского окружения. Это был и основной адресат, потребитель новейшей беллетристики, шедший к нему в основном со страниц газеты. «Средний человек» литературы 80-х годов - особенный феномен, отличный, скажем, от «маленького человека» предшествующей литературы. Как ни разнилась трактовка этого типа у Гоголя, писателей «натуральной школы», Достоевского, «маленький человек» - это всегда тот, к кому писатель хотел привлечь внимание своих читателей, обычно о нем не думающих; это объект, который должен быть замечен, извлечен из низов и с задворок «большой» жизни. Маленький человек в традиционном столкновении со «значительным лицом» стал и героем ряда рассказов о «толстых и тонких» Чехова-юмориста, который пародийно переосмыслил эту тему. «Средний человек» в литературе второй половины 80-х годов, в том числе и в «серьезных этюдах» Чехова, - объект уже отнюдь не экзотический. Обыденная жизнь, которой он живет, признается авторами единственной действительностью и единственным заслуживающим внимания объектом изображения. Критика 80-х годов, увидев в повороте нового поколения к изображению обыденной жизни, среднего человека и его внутреннего мира знамение времени, не смогла дать этому явлению правильной оценки. «Направленческая», наиболее авторитетная критика отказывалась видеть в этом повороте к повседневной действительности что-либо иное, кроме измены заветам «отцов», принижения задач литературы, свидетельства идейной неустойчивости или беспечности молодых писателей [3. С.34-38].

Между тем и большая русская литература в лице крупнейших, признанных писателей Л.Н. Толстого и М.Е. Салтыкова-Щедрина обратилась тогда к тем же самым объектам - повседневности и «среднему» человеку.

Л. Толстой, оставаясь писателем-проповедником, от религиозно-философских трактатов и народных рассказов обратился в «Смерти Ивана Ильича» к сюжету из жизни среднего человека. Его повесть, показав, что «история жизни Ивана Ильича была самая простая и обыкновенная и самая ужасная», стала проповедью, обращенной к миллионам Иванов Ильичей, призывом наполнить, пока не поздно, свою жизнь светом, Богом-любовью. «Средний человек» для Щедрина - это «стадный» человек, представитель толпы, массы, своей общественной пассивностью немало способствовавший окончательному воцарению реакции. И распадение современной жизни на мелочи - результат общественной безыдеальности и должно рассматриваться как явление ненормальное, как досадное, хотя и неизбежное искажение поступательного хода истории [20. С.164-169].

«Средний человек» Чехова и Щедрина - представители одной исторической эпохи. Но разная роль отведена им в каждом из двух художественных миров. Основная черта «среднего человека» Щедрина - «инстинкт самосохранения», делающий его косной силой истории. Героев Чехова объединяет иной признак: все они не понимают жизни, у каждого из них свое «ложное представление», своя разновидность незнания правды. «Простец» из щедринских «Мелочей жизни» замедляет осуществление исторических идеалов, тормозит ход истории (понимаемой просветительски). Герои чеховских «Степи», «Огней», «Неприятности», «Припадка», «Скучной истории» пытаются найти ориентиры для понимания жизни, и у каждого «нет сил ориентироваться» [28. С.4-6].

Писатели 80-90-х годов обращались и к теме народного быта. Этой теме посвящены рассказы Ал. Чехова («Бабье горе»), И. Потапенко («Шестеро»), Л. Авиловой («Костры», «В дороге»). Беспросветна жизнь их героев: болезни, тяжкий труд… Повседневная, обыденная жизнь в литературе 80-х годов - это не быт, в традиционном для прежней литературы смысле. В литературе предшествующих десятилетий быт, среда - это то, что противостоит идеалам героя, или объект иронии, любования, обличия. Рисуя правдивые картины народного быта, литераторы чеховского круга одновременно стремились уловить происходящие в нем изменения, спорили о нравах и судьбах народа, включаясь в широкую полемику о путях общественного развития России, которая шла в различных, подчас скрытых, неявных формах [3. С.47-49].

Излюбленный жанр этих писателей - рассказ или повесть, основной герой которых, в полном соответствии с литературной тенденцией эпохи, - мелкий чиновник или служащий, погруженный в бытовые заботы, чаще всего внутрисемейного характера. В 80-е годы зарождалось и оформлялось многое из того, что позже составило наиболее характерные черты русской литературы XX века. В литературе 80-х гг. видоизменилось соотношение жанров. Роман, игравший еще во второй половине 70-х гг. ведущую роль, уступает место очерку, рассказу и повести. Господство малых жанров было обусловлено рядом особенностей самой эпохи. В это время наблюдается обостренный интерес к экономическим вопросам. Судьба крестьянской общины и развитие капитализма в России, роль машинного производства в экономике страны и его влияние на человека, труд и капитал - эти и многие другие проблемы широко обсуждались на страницах общественно-литературных журналов и специальных научных трудов, тесно переплетаясь с вопросами социальными, этическими и политическими [8. С. 9-17].

Несмотря на относительное разнообразие жизненного материала, к которому обращались литераторы чеховского круга, основной темой их произведений следует все-таки признать интеллигентские искания, попытки нравственного самоопределения тех же героев, которые живут на страницах многих рассказов и повестей Чехова - студентов, чиновников, врачей, актеров, учителей, помещиков… Литература 80-х годов вывела на сцену характерную фигуру эпохи - молодого интеллигента, испытавшего некоторое воздействие революционно-демократических идей предшествовавшего десятилетия, но запутавшегося и обессилевшего в тенетах восьмидесятничества [26. С.41-43].

Эпистолярий Чехова свидетельствует о его многолетних, обширных и весьма близких дружеских контактах с тем же Потапенко, Билибиным и другими литераторами, имена которых известны сегодняшнему читателю в основном по биографии Чехова и томам его писем. Он, как, пожалуй, никто другой, был теснейшим образом связан с целой группой беллетристов, которую историки литературы называют восьмидесятниками, «скромными реалистами», бытописателями [28. С. 5-9].

У Чехова сложились разнообразные связи с писателями его круга. В личных и творческих отношениях с писателями-восьмидесятниками Чехов выступал в роли дружественного «мецената», квалифицированного консультанта и редактора, доброжелательного литературного критика, часто преувеличивавшего достоинства их произведений [38. С.201-203].

По существу Чехов был прав, когда он в шутливой форме говорил в письме к А. Суворину (от 10 октября 1888 г.) о своих заслугах в качестве «мецената» молодых писателей: «Газетные беллетристы второго и третьего сорта должны воздвигнуть мне памятник или по крайней мере поднести серебряный портсигар: я проложил для них дорогу в толстые журналы, к лаврам и сердцам порядочных людей» [17. С.71-72].

Чехов не только «протежировал» молодым беллетристам, - он и редактировал многие их произведения. Редакторские правки сопровождались такими комментариями Чехова, которые помогали начинающим авторам понимать специфику сложного литературного искусства.

Не выделяя себя из «артели», Чехов говорил Леонтьеву-Щеглову: «В наших талантах много фосфора, но нет железа. Мы, пожалуй, красивые птицы и поем хорошо, но мы не орлы». В этой образной характеристике творческой деятельности писателей чеховского круга представляет интерес сопоставление «красивых птиц» и «орлов». Орлы - это мощные птицы, высоко летающие над просторами, - так творческая мысль больших писателей должна парить над просторами жизни, писатель должен ставить важные вопросы жизни. Только «орлам» в литературе посильны «серьезные вопросы», а в искусстве «только то прекрасно, что серьезно», - такими чеховскими словами можно выразить смысл образной оценки творчества «артели» в письме к Щеглову [9. С.37-41].

Беллетристы 80-х годов отличались друг от друга индивидуальными писательскими почерками и степенью литературной одаренности, но всех их объединяли в одну общую «артель» основные особенности мировоззрения и творческого метода. Беллетристы-восьмидесятники стояли на позициях буржуазного позитивизма, стремились только к регистрации фактов и явлений жизни без их философского осмысления. С этой позитивистской позицией связан их натуралистический метод изображения действительности [18. С.124-126].

Писатели чеховского времени утратили основное качество реалистической литературы - искусство обобщения существенных сторон развивающейся жизни, они стали копировать жизнь так, как она есть, без попытки проникнуть в ее сущность. Писатели «артели» не создали ни одного художественно-типического образа, ни одного яркого положительного героя - их героем стал «не герой», «средний» человек, мещанин, обыватель.

Утратили беллетристы-восьмидесятники и другие свойства великой литературы критического реализма - показа острых социальных противоречий, постановки больших философских вопросов. Правду искусства писатели чеховского круга видели в изображении повседневного, обыденного течения жизни. Натуралистическое бытописательство привело к измельчанию литературного искусства, а поверхностное, одностороннее изображение действительности обедняло представление о мире и о людях [17. С. 48-50].

«Артели» восьмидесятников противостоял со своим демократическим миросозерцанием и реалистическим методом их великий современник Чехов.

К началу XX в. писатели-восьмидесятники утрачивают свою былую популярность. Время выдвинуло новые темы и новых героев.

На рубеже веков новое поколение писателей обратилось к изображению «взорванного» быта, к бичеванию мещанского покоя. Ни Щеглов, ни Баранцевич не могли принять в этом изображении заметного участия. В 1900-е гг. Щеглов - уже «забытый» писатель, хотя, подобно другим восьмидесятникам, еще продолжает свой литературный путь. Теперь он известен главным образом как театральный деятель, выступающий в защиту народного театра [26. С.69-72].

Целью нашего исследования является выявление особенностей, признаков чеховского времени как в прозе А.П. Чехова, так и писателей «чеховской поры».

Для достижения поставленной цели необходимо решение следующих задач:

1. Определить признаки и характерные черты чеховского времени.

2. Рассмотреть творчество писателей, которые ближе всего находились к А.П. Чехову и повлияли на него и на его творчество, - Ал.П. Чехов, И.Н. Потапенко, Л.А. Авилова.

Данная работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.

В первой главе дипломного сочинения под названием «Чеховское время в прозе А.П. Чехова» мы рассматриваем формирование Чехова как писателя и анализируем следующие его произведения : «Письмо к ученому соседу», «Тоска», «Палата №6», «Убийство», «Невеста». Выбор этих произведений не случаен, он охватывает, все периоды творчества А.П. Чехова. От первого произведения «Письмо к ученому соседу» до последнего - «Невеста».

Вторая глава посвящена писателям «чеховской поры» и состоит из трех параграфов: «Ал.П. Чехов и анализ рассказа «На маяке»; «И.Н. Потапенко и анализ романа «Не герой»; «Л.А. Авилова и анализ рассказа «Пышная жизнь».

Чтобы раскрыть тему, мы выбрали именно этих писателей, поскольку они составляли его ближайшее окружение. Александр Чехов - старший брат, во многом благодаря ему Антон Чехов вошел в литературу; с Игнатием Потапенко у Чехова сложились дружеские отношения; с Лидией Авиловой - тёплые, доверительные отношения, Чехов давал ей советы и рекомендации в литературном труде, впоследствии Лидия Авилова оставила воспоминания о Чехове.

Актуальность темы определяется малой изученностью творчества писателей чеховского времени и необходимостью включения их в историко-литературный контекст последних десятилетий XIX - начала XX века как значимого явления отечественной литературы. Действительно, творчество писателей чеховского времени долгое время не изучалось, поскольку в советском литературоведении устойчивым было представление о беллетристах этого круга как подражателях, потакавших вкусам невзыскательного читателя и не сделавших ничего нового для развития отечественной литературы. Тем не менее некоторые исследования, посвященные восьмидесятникам, все-таки появлялись. С конца 70-х годов XX века творчество писателей «чеховской поры» привлекает внимание исследователей. В 1977 году появляется работа Л.Д. Опульской «Чехов и его время» [40]. В 1982 году появляется книга о писателях «чеховского времени», автором которой стал В.Б. Катаев [26]. Здесь представлены практически все писатели чеховского «круга», дана краткая характеристика творчества, выявляются связи с Чеховым. В этом же 1982 году появляется книга С.В. Букчина «Писатели чеховской поры» [9]. В 1987 году - А.М. Туркова «А.П. Чехов и его время» [38]. Данная литература позволяет углубить наши представления о А.П. Чехове и литературе его времени.

чехов писатель потапенко авилова

Глава 1. «Чеховское время» в прозе А.П. Чехова

1.1 Представление о времени в раннем творчестве А.П. Чехова («Письмо к ученому соседу», «Тоска»)

Антон Павлович Чехов известен в большей степени как серьёзный прозаик и драматург, но именно раннее, юмористическое творчество сыграло решающую роль в его становлении. Эволюция мировоззрения автора привела к изменению проблематики рассказов, в результате чего менялись герои, функции комизма, совершенствовался стиль [16. С.13].

Для правильного понимания раннего творчества Чехова важен вопрос о литературной среде, в которой оно складывалось. Принято считать, что именно в юмористической прессе, прежде всего у Н. Лейкина, Чехов проходил свою трудную литературную школу. Собран значительный материал, характеризующий сложные взаимоотношения Чехова с юмористической прессой восьмидесятых годов, установлена существенная общность раннего творчества писателя с традиционной тематикой и жанрами юмористических журналов [23. С.17-19].

Вырабатывается Антоша Чехонте на коротких набросках, более соответствующих характеру его дарования, чем большие романы и повести. И в этих набросках далеко не все значительно; многое пишется наспех, отчасти из-за гонорара, так как вся семья Чеховых, по-видимому, была в очень стесненных обстоятельствах, когда сыновья еще только учились. Доступ в мелкие журналы был открыт; остроумие автора оценено; в двух-трех набросках он проявил и наблюдательность, и умение заинтересовать и насмешить - этого оказалось достаточным, чтобы Антошу Чехонте, подписывавшегося также другими псевдонимами - Балдастов, Брат моего брата, Человек без селезенки и т, п., - зачислили постоянным сотрудником юмористических изданий, и он печатался в течение пяти-шести лет в двенадцати журнальчиках, добравшись, наконец, до «Петербургской Газеты», а потом, с 1886 года, вступив в сотрудники и «Нового Времени», уже под своей настоящей фамилией. Но сотрудничать в «Осколках», «Будильнике» и «Петербургской Газете» он продолжал еще в 1887 году под прежним псевдонимом [44. С.154-156].

Действительно, Чехов во многом следовал традициям, установившимся в юмористических изданиях, перенимал опыт своих старших товарищей по перу, многому учился у них. Чеховские «мелочишки», частенько весьма легковесные, умение приурочивать свои произведения к сезонно - бытовому календарю и т.п. - все это шло от «Будильника», «Стрекозы», «Осколков» и других юмористических журналов. Более того - исследователи показали, что Чехов не был оригинален и в избранных им жанрах. И рассказ-анекдот и рассказ-сценка задолго до Чехова прочно укоренились в малой прессе. Так, рассказ-сценка, излюбленный жанр Чехова, был до него разработан П.М. Садовским, потом И.Ф. Горбуновым, которые популяризовали его главным образом с эстрады, и, наконец, Н.А. Лейкиным, сделавшим его популярным в юмористической прессе [24. С.13-14].

Действительно, как бы ни была на первый взгляд значительна зависимость молодого писателя от традиционных жанров юмористической журналистики, какие бы разительные совпадения ни были в его отдельных произведениях с рассказами и шутками его тогдашних соратников по перу, несомненно, что его творческие взгляды формировались вне этой среды. Не Лейкин и не Билибин были подлинными учителями и наставниками Антоши Чехонте. Духовное развитие молодого писателя шло вдалеке от той полубогемной, полуторгашеской, идейно беспринципной и мелкотравчатой среды, с которой он сталкивался в московских и петербургских редакциях. Чехов был полноправным наследником всей русской литературы и ее великих традиций. Именно так и следует искать подлинных учителей, духовных и творческих наставников молодого писателя [30. С.54-56].

Неосуществленный первый сборник «Шалость», который Чехов готовил в 1882 году, должен был быть, насколько можно судить по его набранной части, довольно пестрым по своему составу. Среди одиннадцати рассказов включенных в эту книгу, были пародии («Письмо ученому соседу» - 1880, «Тысяча одна страсть…» - 1880), произведения, именуемые подчас пародиями, но которые правильнее называть шуточной стилизацией («Жены артистов» - 1881, «Грешник из Толедо» - 1881). Думал Чехов включить сюда и типичную для юмористической прессы «побрехушку» - «Темпераменты» (1881). Стилистически разнородны и другие произведения сборника. Тут мы встретим типичный рассказ - анекдот о том, как жестоко был наказан писарь Иван Павлович за свою недальновидность и жадность («За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь» -1880). Рядом - бытовые юмористические сценки («Перед свадьбой» - 1880, «В вагоне» - 1881, «Петров день» - 1881).

В этот период смех Чехова - зачастую лишь проявление жизнерадостного темперамента, смешливого, так как смех сам по себе показатель здорового, бодрого настроения. С ранних пор он пользуется им и для выявления контрастов жизни или последствий социального настроения [8. С.4-7].

Между тем его сотрудничество в юмористических журналах скоро стало главным источником средств к существованию семьи. Забота о семье требовала много сил и труда. Эта забота вела к многописанию: гонорар был нищенский, надо было писать как можно больше, писать непрерывно, не разгибая спины, не зная отдыха.

В круг пишущих для так называемой «малой прессы» - то есть для коммерческих изданий, а также для легкого семейного чтения - ввел Чехова брат Александр. С этими же изданиями сотрудничал как художник и Николай Чехов. К «малой прессе» относились журналы «Стрекоза», «Зритель», «Будильник», «Сверчок», «Осколки», «Свет и тени» и многие другие [31. С.28].

В ранний, «осколочный» период в центре произведений Чехова - неподвижный быт, застывший бездуховный человек. В рассказах варьировались столкновения униженного человека, раба со «значительным лицом» и исход этого столкновения (победа сильного) был предрешен, он обозначался в заглавии (например, «Торжество победителя»). В ряде случаев конфликт как бы снимался самой жизнью; он назревал, при иных обстоятельствах обострился бы, но в современных условиях, у мелких людей с рабским сознанием нелепо угасал. Там, где нужно было протестовать, герои проявляли терпение и покорность («Размазня») или приходили к анекдотическому примирению («Либерал») [10. С.21-22].

Исследование мелочных конфликтов, подробностей косного быта и отношений бездуховных людей составляло главную цель ранних произведений Чехова. Раннюю Чеховскую прозу нужно читать на страницах старых газет и журналов, в контрастном соседстве с Лейкиным, Пазухиным, Плещеевым-младшим, Александром Чеховым и прочими маленькими литераторами, заполнявшими эти, по выражению старого критика, «несчастные листки». Тут виден не просто талант, цену которого по-своему - построчно - понимал и Лейкин; яркая особенность раннего Чехова заключается в чувстве традиции: вес и достоинство литературного слова, характерность диалога и монолога, ритмический строй портретных и пейзажных описаний, точность метафоры. Пусть на первых порах до классического совершенства было далеко. Но не с Лейкиным, не с «осколочной» юмористической связана творческая эволюция раннего Чехова. Ранняя чеховская проза стилистически обособлена и полемична по отношению к «осколочной» беллетристике; в ней сохраняется явственная связь с классической, прежде всего гоголевской, традиций. Не случайно при чтении «Смерти чиновника» вспоминается гоголевская «Шинель» [16. С.29-32].

«О, как хорошо, что никому неизвестно, когда я начал писать», заметил как-то Чехов в письме к своей сестре. Этот факт творческой биографии писателя действительно до сих пор не дает покоя литературоведам. Первым же напечатанным произведением принято считать его рассказ «Письмо к ученому соседу». Сам Чехов также считал этот рассказ своей первой публикацией [31. С.48].

Рассказ «Письмо к ученому соседу» написан в 1879 году [5. Т.I. С.11-16]. Рассказ был напечатан 9 марта 1880 года в журнале «Стрекоза» (№10) под заглавием «Письмо донского помещика Степана Владимировича N к ученому соседу д-ру Фридриху». Редакция «Стрекозы» ответила молодому автору 20 января 1880 года так: «Милостивый государь! Редакция имеет честь известить Вас, что присланный Вами рассказ написан недурно и будет помещен в журнале. Гонорар прилагается редакцией в размере 5 к. со строки. Редактор Ипп. Василевский» [32. С.59].

Это первое опубликованное произведение А.П. Чехова, на что указывал и сам писатель: «...первая безделушка... была напечатана в марте или в апреле 1880 года в «Стрекозе» (письмо Ф.Д. Батюшкову от 19 января 1904 г.).

М.П. Чехов вспоминает, как постепенно складывался этот рассказ: «Когда мы еще жили в Таганроге всей семьей, у нас часто происходили домашние спектакли, в которых Антоша-гимназист был главным воротилой», часто он «устраивал лекции и сцены, кому-нибудь подражал или кого-нибудь представлял. Так, он изображал старика профессора, читавшего свои лекции, почти слово в слово составившие потом содержание его самого первого рассказа «Письмо к ученому соседу». В шуточном представлении «захудалого» профессора, как потом и в рассказе, Чехов пародировал письмо своего деда Егора Михайловича к отцу, Павлу Егоровичу [30. С. 61-62].

Когда родные писателя прочли рассказ в «Стрекозе», рассуждения донского помещика «касательно естества природы» показались им знакомыми. Мария Павловна Чехова, которой тогда было 12 лет, позже писала: «Мы смеялись... вспоминая, как Антоша еще в Таганроге выступал перед нами со своими экспромтами в таком же роде». Общим источником для экспромтов и тона «Письма...» был стиль, знакомый младшему поколению чеховской семьи по речи их отца, купца 3-й гильдии П.Е. Чехова, и дяди, церковного старосты М.Е. Чехова (любовь к научным «открытиям», нравоучительный тон в сочетании с просторечием). Для наглядности - два примера из писем П.Е. Чехова: «Не знаю, отчего в Москве ученье медленно двигается, - или оттого, что климат холодный, в теплом ученье скорее созревает и дает плоды приятные»; «Я вижу много молодых учеников, набравших в свою голову разных высокоумных идей... начали об себе много мечтать, что они умнее других...».

Ни в один из прижизненных сборников чеховских рассказов, ни в издание А.Ф. Маркса (собрание сочинений, подготовленное самим Чеховым в 1899-1902 гг.) этот образец его пародии не вошел. Известен он стал с выходом 22-го тома полного собрания сочинений писателя (1911) [16. С. 51-54].

Главный герой рассказа - отставной урядник из дворян Василий Семи-Булатов. Рассказ представляет собой письмо Василия Семи-Булатова к своему соседу: «Дорогой соседушка! Максим…(забыл как по батюшке, извените великодушно!) Извените и простите меня старого старикашку и нелепую душу человеческую за то, что осмеливаюсь Вас беспокоить своим жалким письменным лепетом» [5. Т.I. С.11].

Первое произведение Чехова - рассказ в рассказе. Это рассказ и письмо Василия Семи-Булатова к соседу, повествование введется от самого героя. В произведении один герой, с остальными мы знакомимся только через него.

Рассказ юмористический, об этом свидетельствует и название села Блины-Съедены, глупо и иронично Чехов показывает доводы и несогласия Василия Семи-Булатова с научными открытиями: «…Если бы человек, властитель мира, умнейшее из дыхательных существ, происходил от глупой и невежественной обезьяны то у него был бы хвост и дикий голос. Если бы мы происходили от обезьян, то нас теперь водили бы по городам Цыганы…». Чехов показывает научные открытия самого Семи-Булатова: «День зимою оттого короткий, что подобно всем прочим предметам видимым и невидимым от холода сжимается и оттого, что солнце рано заходит, а ночь от возжения светильников и фонарей расширяется, ибо согревается» [5. Т.I. С.12]. Чехов иронически относится к своему герою, показывает его неграмотность и незнание науки, но первые рассказы еще шуточные, здесь пока нет глубокого содержания и писались они для заработка.

В первом рассказе героем Чехов выбирает урядника из дворянства, «средний человек» - что было характерно для писателей чеховской «поры». Но этот рассказ не раскрывает еще чеховских признаков, которые будут ему присущи в последующих произведениях - это обыденная жизнь, со своими житейскими проблемами и заботами, в первом произведении нет еще того глубокого смысла и переживаний, которые испытывал Чехов к своим героям.

В отличие от предшественников героем произведений писатель делает не какую-то выдающуюся личность, а самого обыкновенного человека. Его интересует духовный мир человека, погруженного в поток обыденной жизни.

Уже в ранних рассказах он обнаружил недюжинный талант и много тонкого юмора, охотно пользуясь шаржем как литературным приемом, к которому он прибегал и впоследствии, особенно в своих комедиях и одноактных водевилях, вроде «Медведя» и «Юбилея». Но даже в этот первый период, наряду с легкой карикатурой и добродушным смехом, в творчестве Чехова наметились иные, более серьезные мотивы, которые более полно раскроются в последующих произведениях Чехова.

С середины 80-х годов все чаще слышится у Чехова грустный мотив утраты в жизни поэзии, гармонии. Поэзия разлита в природе, в творениях искусства, она в искании человеком истины, в жажде общения. В многочисленных рассказах этого времени Чехов обращается к исследованию души современного человека, испытывающего влияние разнообразных социальных, научных и философских идей: пессимизма, радикального народничества; решает волновавшие общество вопросы семейных отношений, аномальных явлений психики и др. Основой сюжетов становится не столкновение человека с грубой социальной средой, но внутренний конфликт его духовного мира: герои Чехова - «хмурые», скучные, живущие «в сумерках» люди, оказываются жизненно несостоятельными в силу собственной неспособности к творческой реализации, неумения преодолевать душевное отчуждение от других людей; их несчастья не имеют фатальной предопределенности и не обусловлены исторически - они страдают по причине собственных житейских ошибок, дурных поступков, нравственной и умственной апатии [8. С.22-24].

Мировоззрение Чехова во второй половине 80-х годов отражало идеологическое состояние той части демократической интеллигенции, которая, преодолевая мелкобуржуазную ограниченность и аполитичность, напряженно искала цельного общественно-политического миросозерцания и порой непоследовательно боролась с реакционными идеями, тормозившими прогрессивное развитие русского общества.

Мировоззрение Чехова - противоречивое и изменяющееся явление. Но в развивавшемся мировоззрении Чехова была постоянная величина - демократическое начало. Вместе с мировоззрением в целом развивалась и его демократическая основа [23. С.51-53].

Напряженные идейные искания Чехова в годы перелома, вдумчивое отношение к жизни и литературе привели писателя к большим творческим удачам. Произведения второй половины 80-х годов свидетельствуют о том, что Чехову удалось раскрыть отдельные существенные стороны современной ему действительности - он указал на ложь как на характернейшую черту буржуазного общества, он квалифицировал проституцию как большое социальное зло, он трактовал философию пессимизма как вредную теорию, он показал социальные контрасты собственнического мира - торжество хищников-стяжателей и обездоленность трудящихся масс [10. С.39-40].

В 1886-1889 гг. обостряется социальное зрение Чехова. Он видит неустроенность жизни простого человека-труженика и приходит к твердому убеждению, что человек не может быть счастлив, пока существуют несчастные.

В эти же годы получила широкий и всесторонний размах основная социальная тема чеховского творчества - человек и буржуазные общественные отношения. Чехов более сознательно, более глубоко, чем в ранний период своего творчества, начал понимать, что характер и судьба человека определяются жизненными обстоятельствами [14. С.26-28].

Чехов увидел и показал человека, изуродованного, обезличенного буржуазно-мещанским укладом жизни, потерявшего чувство собственного достоинства; он остро переживал унижение личности, превращение человека в раба. Чехов стал понимать, что такое явление обусловлено «бесчеловеческой» действительностью, но не знал, как сделать жизненные обстоятельства «человеческими», какой общественный строй может способствовать раскрытию всех заложенных в человеке сил и способностей [31. С.12-13].

Особенности мировоззрения Чехова 80-х годов полнее всего отразились в рассказе «Тоска», написанном в 1886 году [5. Т.IV. С.326-330].

На первый взгляд это рассказ с очень очевидным сюжетом, с первых же слов захватывающий сочувствием к Ионе Потапову и его беде. Но это только на первый взгляд. И действительно, герой рассказа - извозчик, не новый для литературы XIX века: этот образ мы можем встретить в авантюрно - приключенческих и анекдотических произведениях М. Погодина, Н. Полевого; в русле «натуральной школы» напишут об извозчике Ф. Булгарин и И. Кокорев; по-новому посмотрит на этого героя Н. Некрасов в стихотворении «Извозчик». И всё-таки, коснувшись уже не раз разработанной темы, А.П. Чехов даёт своё совершенно новое её понимание [23. С.71].

Рассказ «Тоска» о равнодушных людях, считающих себя классом выше, неспособных понять, пожалеть другого человека, поддержать его доброй улыбкой, чуждых к отзывчивости и состраданию. Главным героем рассказа является Иона Потапов бедный извозчик, совсем недавно похоронивший своего сына, ищущий поддержки и понимания людей. Конечно, его горе трудно понять людям, у которых никогда не болело сердце. С какой доверчивой беззащитностью открывает Иона свою душу всем тем, кому в тот день нужен был извозчик. С какой детской открытостью пытается он увидеть в глазах ездоков огонек поддержки и сострадания. Но все его существо наталкивается на стену черствости, равнодушия и непонимания.

Трагедия Ионы никого не интересует: ни военного, ни праздношатающуюся молодежь, ни человека его же сословия - извозчика.

Размышляя над судьбой Ионы, над горем обыкновенного маленького человека, Чехов четыре раза повторяет ситуацию «несостоявшегося общения»: «Дождавшись короткой паузы, он оглядывается еще раз и бормочет:

-- А у меня на этой неделе... тово... сын помер!

-- Все помрем...-- вздыхает горбач, вытирая после кашля губы» [5. Т.IV. С.327].

Чехов рисует тем самым одиночество простого человека среди толпы, отсутствие отклика на чужую боль, невнимание к жаждущей излить себя душе. Он возводит тоску и горе маленького человека до тоски поистине вселенской.

Иона Потапов никому не интересен, его распирающая душу боль никому не нужна. Все куда-то спешат, все недовольны, раздражены, только Ионе некуда спешить. Он одинок, печален, погружен в раздумья. Смерть ошиблась, «дверью обозналась», забрала наследника, который «настоящий извозчик был».

Иона не может выговориться, чтобы хоть как-то облегчить свое горе. И растет тоска, «тоска громадная, не знающая границ». Мир людей отверг его, и старик идет к своей лошади - бессловесной твари, - которая одна понимает его.

Кому может выплакаться Иона? Только живой душе, только она способна понять горе другого. Иона нашел такого молчаливого друга - своего напарника - лошадь, старую, заезженную, уставшую от работы, которая может только дохнуть теплом своим на руки хозяина: «- Так-то, брат кобылочка... Нету Кузьмы Ионыча... Приказал долго жить... Взял и помер зря... Таперя, скажем, у тебя жеребеночек, и ты этому жеребеночку родная мать... И вдруг, скажем, этот самый жеребеночек приказал долго жить... Ведь жалко? Лошаденка жует, слушает и дышит на руки своего хозяина… Иона увлекается и рассказывает ей все...» [5. Т.IV. С.330].