2. Изображение детства в романе «Лето Господне» И.С. Шмелева и повести «Детство Никиты» А.Н. Толстого

Русская литература XIX века по-особому изображает детство. Связано это, в первую очередь, с появлением романтизма и реализма, под влиянием которых писатели-романтики впервые вводят психологически очерченный мир ребенка, детство они увидели как самостоятельный, непохожий на взрослый мир, полный ярких красок. Начинает эту традицию Л.Н. Толстой в своей повести «Детство» (1852), затем ее продолжает С.Т. Аксаков, изображая мальчика Сережу в повести «Детские годы Багрова-внука» (1957). Полвека спустя эти традиции были заимствованы писателями первой волны русского зарубежья, в частности, И.С. Шмелевым и А.Н. Толстым.

2.1 Мир сквозь призму восприятия ребенка: образ Вани как ведущий в романе «Лето Господне»

Иван Сергеевич Шмелев (1873-1950) покинул Родину в 1922 году после страшной трагедии: расстрелян единственный сын Сергей, бывший офицер Добровольческой армии, ставший одной из многочисленных жертв так называемого «красного террора». Невозможно описать словами весь тот ужас, охвативший Шмелева. Он без раздумий принимает приглашение И.А. Бунина выехать за границу, и в 1922 году оказывается в Берлине. Из Берлина писатель переезжает в Париж, где позже создает наиболее значимые произведения о потерянной и исчезающей Родине. В 1923 году выходит в свет «Солнце мертвых» ? скорбный эпос русской национальной трагедии.

Все эти годы Шмелев живет воспоминаниями об ушедшей России, о сказочно прекрасной стране Детства; он не хочет вспоминать о недавних ужасных событиях своей жизни. Старая Москва и дух Замоскворечья вдохновляют его на написание романов «История Любовная» (1927), «Няня из Москвы» (1933). В этот период ведется работа и над романом «Лето Господне» (1927-1948), который подводит черту под всеми испытаниями, выпавшими на долю не только России, но и всего мира. Изначально роман, наряду с его продолжением, романом «Богомолье», создавался как цикл очерков о церковных праздниках и обрядах для детей, которые должны были рассказать ребенку о русской жизни и православной вере - главной составляющей Руси, по мнению писателя: в России «все - сильное и глубокое - пронизано лаской, светом, стоит на Христе, ? на Боге и от Бога. Вот они, цветы наши, набирающие жизнь-силу от корней Родины, так слагалась душа России».53 У писателя и его жены был племянник - полуфранцуз Ив Жантийом, который, как и многие дети эмигрантов того времени, знали о России только по рассказам своих родителей. Для него Шмелев и писал первоначально свои рассказы. В некоторых главах произведения можно найти обращения к нему. Например, глава «Рождество» в «Праздниках» начинается следующим образом: «Ты хочешь, милый мальчик, чтобы я рассказал тебе про наше Рождество. Ну что же… Не поймешь чего - подскажет сердце». 54 Уже позже автор создаст образ Вани и сделает роман автобиографическим. Нам кажется, что изначально, работая над циклом рассказов для своего племянника, Шмелев преследовал цель выразить Родину через текст, дабы воссоздать веру в жизнь. Вера дает ему силы и надежду на светлое будущее, он берется за воплощение в жизнь своей идеи создать объемное произведение о былой родине и о вере. Таким образом писатель встраивается в общую канву произведений памяти - прозаических полотен о былой России, оставленной позади.

Н.М. Солнцева отмечает в своей монографии, что «Лето Господне» написано в неореалистической традиции, лиризм и быт слились в поток образов и впечатлений…».55 Похожим мироощущением была проникнута и современная Шмелеву европейская философия. Так, один из наиболее влиятельных мыслителей своего времени, основатель феноменологического направления, Э. Гуссерль, писал, что «субъект нигде и никогда не выходит за рамки повествования». И.С. Шмелев, «сам, по-видимому, того не сознавая, отвечал новым европейским литературным критериям, хотя написал и по духу, и по стилю откровенно русское произведение».

Помимо этого, И.С. Шмелев одним из первых в русской литературе описывает купеческий быт как Небесный Иерусалим, а не как «темное царство». Вот на что обращал внимание друг писателя И.А. Ильин: «Это не холодная воображаемость Тургенева; не горячая воображенность Толстого; не «лирическая» анатомия наблюденностей у Чехова; не глубокозримые камеи дивного Пушкина и столь же дивного Лермонтова. Это зримость блаженствующего сердца, поющего благодарную песнь и нежно улыбающегося сквозь слезы». 57 Это ? заветный дар соотечественникам, собрание духовных наставлений для будущей России, которая непременно возродится, как верил Шмелев.

В современном литературоведении стоит вопрос по поводу обозначения жанра «Лета Господня»: некоторые исследователи, видя в нем попытку Шмелева воссоздать космогонический миф и вернуть ушедший мир, называет его романом-легендой, романом-мифом, и т.д. Вот что писал по этому поводу В.Г. Адамович: «Впечатление такое, будто с былых беспредельных просторов, куда вывел нас русский XIX век… после того, как вдохнули мы воздуха подлинной свободы, мудрости и человечности, опять захлопнуты окна…».58 Связано это, в первую очередь, с построением произведения: показанная действительность дана в восприятии ребенка ? мальчика Вани семи лет; восприятие это наивно и конкретно одновременно.

Роман состоит из трех частей, две из которых построены по принципу календарного круга. Третья часть ? «Скорби» ? совпадает с первой, однако названия глав изменены, и связано это, в первую очередь, с трагедией, пережитой юным героем, и его последующим взрослением. Например, главы в третьей части «Горькие дни» и «Соборование» соответствуют главам «Яблочный спас» и «Покров» в первой. По названиям видно, что церковные праздники уступают место мирским событиям, теряется их значимость для героя. Время в романе отходит на второй план: рассказчику не важны точные дата и время, в которые происходили события. Временной хронотоп выражается посредством церковных праздников. Исследователи творчества И.С. Шмелева отмечают кольцевую структуру романа: нить повествования проходит по кругу церковных праздников, которые в своей совокупности образуют своеобразный церковный календарь. Такая композиция позволяет читателю описать все важные церковные праздники, не упустить из виду ни один из них. Праздники - это «концентрация бытовых устоев народа» 59, соответственно, с их помощью проще всего воссоздать Россию и сохранить национальное самосознание. У каждого праздника имеется свой сакральный знак, который связывает главного героя с миром неземным: масленица, верба, яблоко.

В первой части читатель знакомится с юным героем, семилетним мальчиком Ваней, который воспринимает мир через наставления своего учителя Горкина. Горкин, таким образом, оказывается не только наставником Вани, он также выступает в качестве проводника в другой мир ? мир веры. Многочисленные рассказы о святых, предания и притчи врезаются в сознание ребенка, а «Михаил Панкратович наделен одновременно чертами «волшебного помощника» и христианского святого. Таких людей, как Горкин, пастырей, добровольно радеющих о соблюдении в обществе правил христианской жизни, на Руси принято было называть стоятелями за веру православную». Однако преданность вере не сделала из него религиозного фанатика. Он мягок, склонен к шутке, но шутки его тоже мягкие:

«Выходят отдохнувшие после обеда плотники. Вышел Горкин, вышли и Антон с Глухим, потерлись снежком. И пошла ловкая работа. А Василь-Василич смотрел и медленно, очень довольный чем-то, дожевывал огурец и хлеб.

- Постишься, Вася ? посмеиваясь, говорит Горкин. ? Ну-ка покажи себя, лопаточкой-то… блинки-то повытрясем». 61

С некоторой долей юмора Горкин относится и к смерти. Когда умирает отец Вани, Михаил Панкратович находится рядом с ним. И всячески пытается разрядить обстановку шутками. «Делов пуды, и она туды» ? в этой фразе Горкина скрывается истинно русское отношение к смерти. Что бы ни происходило ? жизненная дорога человека обязательно имеет начало и конец. Каждому уготована смерть, а потому скорбеть о потере человека не стоит, ведь завершается один жизненный цикл, в то время как на смену ему приходит другой.

Речь Горкина полна прибауток, пословиц, народной мудрости; именно они утешают героя в самые трудные минуты, придают ему сил. В глазах Вани он представляется настоящим святым: «Какие у него грехи? Он ведь совсем святой ? старенький и сухой, как и все святые». 62 Мальчик сравнивает Горкина с Сергием Радонежским, находит у них общие черты во внешности:

«Маленькое лицо, сухое, как у угодничков, с реденькой и серой бородкой, светится, как иконка».

Благодаря Горкину мальчик хорошо знаком с Народной Библией, потому и окружающих его людей он воспринимает как библейских персонажей. Это и продавец птиц Солодовкин, который занимается этим делом не ради получения прибыли, а исключительно из любви к птицам; это и банщик Акимыч, про которого поговаривают, будто он по ночам свою выручку бедным раздает; это и приказчик Василий Васильевич Косой, который, несмотря на свое положение, ни разу не присвоил себе ни копейки, не воспользовался доверием своего хозяина, и который уважает подчиненных ему рабочих. Они становятся для мальчика мужиками из народа, Ваня живет с ними бок о бок:

«- Погоди, Панкратыч, ? говорит Антипушка, тыча в царя Соломона пальцем. ? Это и будет царь Соломон, чисто месяц?

- Самый он, священный. Мудрец из мудрецов.

- Православный, значит… русский будет?

- А то как же… Самый православный, святой». 64

Указано на то, что многие эти люди подвержены национальному недугу ? пьянству. Однако не это главное для мальчика. Он замечает только то лучшее, что есть в человеке. Талантлив для него рыбак Денис, барки, сорванные половодьем; талантлив протодьякон Примагнетов, поющий «не хуже Шаляпина».65 Безусловно, талантливы и молодой пастух Ваня, и подвыпивший Ганька-маляр, лучше которого щит на луковке церкви не укрепит никто. Участие в церковных праздниках преображает этих людей, они счастливы по-настоящему: «Грязные у них руки, а лица добрые, радостно смотрят на хоругви, будто даже с мольбой взирают». 66 Все они для маленького Вани ? настоящие народные праведники, а первый среди них ? Горкин.

Отец ? еще один важнейший человек в жизни Вани. Как отмечал сам автор, его отец, Сергей Иванович, сыграл огромную роль в формировании его характера, и на страницах своих автобиографических произведений и мемуаров Шмелев пишет о нем самые душевные и проникновенные строки (гораздо реже и неохотно, кстати, он упоминает свою мать, Евлампию Гавриловну, только лишь в историях, где он затрагивает свою детскую травму: «Шмелев рассказывал, как его пороли, ? веник превращался в мелкие кусочки. О матери он писать не может, а об отце ? бесконечно» 67). Отец Вани заботится о своих рабочих, об условиях их труда, об их комфорте, однако и «без путя не балует, под горячую руку и крепким словом ожгет, да тут же и отойдет, никогда не забудет, если кого сгоряча обидел». 68 Именно такое справедливое отношение к людям делает этого человека всеобщим любимцем, а в глазах мальчика он становится истинным христианином. В его характере деловитость сочетается с христианским смирением и бескорыстием. Он постоянно думает о выгоде, заработках ради своей семьи, мальчик чаще всего видит его со счетами, во время деловых разговоров с подрядчиками; а между тем, он платит пенсии долго работающим у него старикам, жертвует еду в богадельню, трудится плечом к плечу со своими работниками до седьмого пота. И поступает он так, как и должен поступать христианин, говорит мальчик.

Описанием внутренней красоты отца повествование не ограничивается, мальчик постоянно подчеркивает, как красив он внешне: это и русская щеголеватость, и походка, и запах флердоранжа, исходящий от него, словно у западного денди, и умение держаться в седле. Например: «В одном пиджаке, без шапки, вскакивает на лед отец, ходит по острым глыбам, стараясь удержаться… Расставил ноги, выпятил грудь и смотрит зачем-то в небо».

Отец в произведении воспринимается как Бог-отец; ключевой в романе является идея Троицы: Отец-Сын-Святой Дух Старой Москвы, и именно Бог - отец является главной фигурой. Вместе с его кончиной уходит и Дух Старого Мира. Остается только Сын (Ваня), который все же верит в воскресение исчезнувшего, казалось бы, Замоскворечья. Здесь есть перекличка с евангельским сюжетом; однако там погибает Сын (Христос), дабы искупить грехи человечества, а Отец остается вечно живым. В романе же все наоборот: погибает Отец, а вместе с ним Дух. В идеальный мир проникает грех, а Сын остается на земле и верит в возрождение старого уклада жизни.

Образ отца мальчика также неразрывно связан с образами птиц. Птица в христианской русской культуре - символ души, и отец появляется на страницах романа в окружении разнообразных пернатых. Вот одно из первых упоминаний:

«Долго они толкуют, а отец все не замечает, что пришел я прощаться - ложиться спать. И вдруг зажурчало под потолком, словно гривеннички посыпались.

- Тсс! ? погрозил отец, и все поглядели кверху. Жавороночек запел!

В круглой высокой клетке, затянутой до половины зеленым коленкором, с голубоватым «небом», чтобы не разбил головку о прутики, неслышно проживал жавороночек. Он висел больше года и все не начинал петь. Продал его отцу знаменитый птичник Солодовкин, который ставит нам соловьев и канареек. И вот, жавороночек запел, запел-зажурчал, чуть слышно.

Отец привстает и поднимает палец; лицо его сияет.

- Запел! А, шельма ? Солодовкин не обманул! Больше года не пел». Жаворонок словно бы явился предзнаменованием беды, предвестником, заставляющим задуматься о том, что же будет впереди (несколько раз подчеркивается тот факт, что он не пел больше года). Дальше показан эпизод, где Ваня вместе с отцом и Горкиным отпускают в небо птиц. Птицы улетают, и словно бы по частям уносят с собой тот жизненный уклад, которого скоро уже не станет совсем: «Я до того рад, что даже не вижу птичку, ? серенькое и тепленькое у меня в руках. Я разжимаю пальцы и слышу ? пырхх… но ничего не вижу». Предшествует этому купание птиц ? традиционный обряд на Благовещение. Считалось, что без купания птицы не будут петь и, таким образом, не смогут приносить в дом благие вести. Но помимо этого, здесь еще и ритуал омовения: тело покойника необходимо очистить, чтобы душа смогла спокойно его покинуть и уйти в мир иной. Таким образом, герои романа словно омывают отца, готовя его к отходу в последний путь. А отпускание Ваней птички ? своеобразное прощание с Духом Замоскворечья и прошлым Миром.

Всю первую и вторую часть пронизывают описания птиц. Их много, и они разнообразные: дом Вани полон птицами, птицы на крышах сараев, купаются в лужах во дворе… И практически их нет в третьей части. Только лишь упомянут балдахин, под которым стоит гроб: он весь усеян перьями. Да упоминается о птице в помяннике, куда записывают усопших и здравствующих: «В помяннике все написано про душу, что святые старцы слышали в египетской пустыне от Ангела. А после трех ден душа возносится Ангелом для поклонения Богу. И еще будет возноситься: на девятый и сороковой день по кончине. Первые три дня душа очень скорбит от разлуки с телом и скитается, как бесприютная птица». 72 Подобно птице, душа парит в течение трех дней над оставшимися на земле живыми (снова отсылка к Троице), а потом улетают безвозвратно.

Описание жизни Вани - отсылка к житию Сергия Радонежского. Подобно знаменитому святому, мальчику чужды детские шалости и игры. Он молится, рассуждает о Боге, интересуется библейскими сюжетами. Мальчик узнает церковные праздники, душа его радуется песнопениям: «Мы идем по всенощной, и Горкин все напевает любимую молитвочку: «Благодатная Мария, Господь с Тобо-ю…» Светло у меня на душе, покойно. Завтра праздник такой великий, что никто ничего не должен делать, а только радоваться, потому что если бы не было Благовещенья, никаких бы праздников не было Христовых, а как у турок». 73 Писатель словно готовит своего юного героя к большим свершениям, которые ему предстоит сделать, когда жизнь на Земле изменится.

Но не только подготовку к православным праздникам и библейские сюжеты описывает мальчик; как и всякому ребенку, ему свойственно восприятие окружающего мира через запахи и звуки, через краски, очень восторженно. В первой части, в «Радостях» произведение наполнено розовым и золотым оттенками, буквально пропитано светом. Вот как мальчик описывает Горкина: «Сияние от него идет, от серенькой бородки, совсем серебряной, от расчесанной головы. А лицо розовое, как у херувима, от чистоты». 74 Все вокруг Вани наполнено светом и счастьем, все описывается через восторг ? и торговые лавочки, и случайные прохожие, и даже еда: «Вот белый налив, ? если глядеть на солнышко, как фонарик! ? вот ананасное царское, красное, как кумач, вот анисовое монастырское, вот титовка, аркад, боровинка, скрыжапель, коричневое восковое, бель, ростовка, сладкая, горькая». 75 Первая и вторая части романа полны описаний предметов: «шмелевский герой, открывая мир предметов, в обычной свекле увидит «кроваво-красный арбуз», в соленых огурцах ? золото». Наглядно воспринимаются и капель, и лед. В каждом движении, в каждом событии угадывается чудо: и в том, что Кобыла останавливается на месте, где когда-то умерла бабушка; и в том, что прилетели воробьи; и в том, как выглядят самые обыкновенные тараканы.

Таким образом, показано, что маленький Ваня чувствует свое родство с природой, он видит единство людей, животных, растений. В этом, по мысли писателя, и состоит главная особенность русского национального характера. В церковных праздниках для героя запечатлена реальная жизнь, сегодня, здесь и сейчас. «Кажется мне, ? говорит Ваня, ? что и в нашем дворе Христос. И в коровнике, и в конюшнях, и на погребнице, и везде».

Эта тема ? тема всеединства ? продолжается и во второй части «Праздники». Ребенок видит сакральный смысл даже в простом бытовом действии, например, в солении капусты. Лейтмотив второй части ? жизнь, слово «живое». «Дышит» там буквально все; даже крендель, подаренный отцу на именины, «живой».

И жизнь обрывается в третьей части, «Скорби». Связано это со смертью отца. Для мальчика это становится трагедией, все вокруг померкло, радости жизни ушли безвозвратно. Ребенку трудно смириться с кончиной близкого ему человека. И единственным, кто говорит с Ваней о смерти, становится Горкин. Именно на его долю выпало проводить Сергея Ивановича в последний путь. Но о смерти самого Горкина ничего не сказано: он не может умереть, ведь он принадлежит Замоскворечью, он ? главная его составляющая. Вместе с отцом умирает и Старая Москва, Святая Русь.

«Подобно своему небесному покровителю, охраняющему Райские Врата, Михаил Панкратович навеки остался хранителем «золотых ключей, что отомкнут двери в неведомое Царство», поиску которых посвящено все творчество И.С. Шмелева периода эмиграции».

Однако Ваня, а вместе с ним и автор верят в чудесное Воскресение отца, а вместе с ним и всего старого уклада жизни, которое, по их мнению, единственно верное. Поэтому не случайно финальными словами романа являются строчки из молитвы Трисвятое: «Святый Бессмертный, помилуй нас». Таким образом показано, как старый мир, мир идеальный и прекрасный, уходит, на его место приходит совсем другой уклад жизни. Но надежда на возрождение былого все еще есть, и она живет вместе с автором.

Так в чем же заключается задача главного героя? Шмелев, оказавшись вдали от дома, от привычного ему уклада жизни, пытается воссоздать утерянный мир в своих текстах. Для него таким миром становится мир детства ? там все гармонично, там люди обладают сказочными чертами. Однако, оторванный от родных мест столь долгое время, писатель не может вернуться обратно, поскольку «ритуально нечист» 80; поэтому и создается образ Вани ? маленького мальчика, который все еще живет в том мире, который становится проводником читателей, своеобразным «хранителем ключей от врат утерянного Эдема».81 Мир этот чист, он не знал пока разрушений и несчастий ? и только маленький Ваня способен провести туда.

2.2 Дом-храм у И.С. Шмелева как воплощение Рая на земле

Нами уже было сказано ранее, что в уподоблении жизнеописания Вани житию Сергия Радонежского читается некая важная миссия, которая неразрывно связано с еще одной сюжетообразующим понятием - понятием дома. В системе романа образ дома - ведущий и связан с утерянной Родиной. Можно сказать, что дом олицетворяет собой Россию дореволюционную (кстати, по этой причине роман не печатался в России до 80-х годов - советская цензура назвала его антисоветским). И.Р. Гальперин вот что говорил по этому поводу: «Литературно-поэтический образ, формально развертываясь во времени (как последовательность текста), своим содержанием воспроизводит пространственно-временную картину мира, притом в ее символико-идеологическом, ценностном аспекте». 82 Соответствуя признакам концепта «дом», происходящим из религиозных взглядов славян, в основе модели мира Шмелева лежит бинарная оппозиция: противопоставление «свое / чужое». Замоскворечье - замкнутое пространство, образует собой пространственно-временную картину как отражение внутреннего ощущения писателя. Это национальное пространство пронизано подробностями жизни народа, бытовыми деталями, что позволяет отнести его к особому, общенациональному Дому, так как он универсален и отражает психологию и мифологию народа.

Этот общенациональный Дом образует собой некий мифологический Космос - особая структура в системе мироздания. Космос противостоит Хаосу, поскольку у него есть своя структура, имеется некая упорядоченность и сплоченность. «Всякая территория, занятая с целью проживания на ней или использования ее в качестве «жизненного пространства», предварительно превращается из «хаоса» в «космос», посредством ритуала ей придается некая «форма», благодаря которой она становится «реальной».

Замоскворечье для Шмелева олицетворяет собой Святую Землю. В статье «К родной молодежи», написанной в 1928 году, он обращается к молодым девушкам-эмигранткам с такими словами: «Вы, русские бездорожницы, вышли искать Россию, Град-Китеж, потонувший! Ищите смело - и найдете. Я тоже ищу ее, и верю в нее, и верю, что найду ее. Я ищу ее в образах и думах. Быть может, такой и найду ее, бесплотной… но Вы найдете и осязаемую!» По преданию, когда монгольское иго попыталось захватить Китеж, он ушел под воду волшебным образом. Последнее, что видели изумленные воины - это крест на куполе соборе. С тех пор ходит легенда о том, что город появится из-под воды снова, но только тогда, когда в него уверуют многие. Подобно Китежу, Замоскворечье окутано туманом:

«Дорога течет, едем как по густой ботвинье… Тихая Якиманка снежком белеет. Весь Кремль золотисто-розовый, над снежной Москвой-рекой. Что во мне бьется так, наплывает в глаза туманом? Это - мое, я знаю. И стены, и башни, и соборы… И слышу всякие имена, всякие города России. Кружится подо мною народ, кружится голова от гула. А внизу тихая белая река, крохотные лошадки, ледок зеленый, черные мужики, как куколки. А за рекой, над темными садами, ? солнечный туманец тонкий, в нем колокольчики-тени, с крестами в искрах - милое мое Замоскворечье»

Дом отделен от внешнего мира. Мальчик узнает о других городах по разговорам окружающих его людей. Похожий мотив находим в «Грозе», где странница Феклуша рассказывает о враждебном внешнем мире: «Говорят, такие страны есть, милая девушка, где и царей-то нет православных, а салтаны землей правят… Что по нашему закону так выходит, а по-ихнему все напротив». Но в отличие от «Грозы», где спасения нет ни во внутреннем мире, ни во внешнем, в «Лете Господнем» Замоскворечье описано глазами ребенка, а потому здесь нет места «темному царству» с его грязью и деспотией. Все самое дорогое и близкое сердцу сосредоточилось дома, никуда не нужно уезжать. Наоборот, господа приезжают сюда специально для того, чтобы послушать свирели талантливого пастуха, слава о котором идет на всю округу. Что лишний раз подтверждает теорию о том, что Замоскворечье - центр мироздания, куда стекаются все дороги.

Главная роль в системе Дома отводится отцу. Он, как было сказано ранее, представляется Богом. Это не только впечатление Вани. Дом как гарант безопасности и защиты не может быть без покровителя. Та структурированность, которая присуща Дому как Космосу, заложена в образе отца, который противостоит силам Хаоса и сдерживает катаклизмы. После его смерти Дух Замоскворечья должен был бы охраняться подросшим Ваней. Однако преждевременная смерть отца впускает Хаос в Дом. Не случайно в последней главе романа идет дождь, все окрашено в серый цвет. Финал остается открытым, автор не дает прямого ответа на вопрос, остался ли Ваня дома, удалось ли ему сохранить дух Замоскворечья.

Тема преемственности, отца и сына переплетается, по нашему мнению, с личной трагедией автора. Как было сказано ранее, Иван Сергеевич потерял единственного сына в 1921 году. Мобилизованный насильно в Первую Мировую вчерашний студент, Сергей Шмелев получил двусторонний туберкулез легких и приехал к родителям в Алушту в 1920 году поправлять свое здоровье. Подчинившись приказу №4 об обязательной регистрации в трехдневный срок, молодой человек отправился в Феодосию в особый отдел, откуда отправил родителям письмо и открытку. После этого Шмелевы не слышали ни слова о своем сыне. Долгие поиски, ежедневные письма Шмелева к друзьям с просьбой о помощи не принесли результатов («Мы гаснем в муках, в сознании полного безумия и угнетенности страшной. Мы как зачумленные. Нам избегают писать, запуганы люди»). Когда же наконец была получена новость о расстреле сына, Шмелев впал в глубочайшую депрессию. Эта новость стала поворотной точкой в его судьбе: писатель решает покинуть страну и меняет свое мнение о новой России. Вот что пишет он в письме В.В. Вересаеву: «Все мои взгляды на жизнь людскую перестроились, словно мне - вставили иные глаза. Все, ранее считавшееся важным - уже не важное, великим - уже не то. Знаете ли, я сразу состарился лет на 1000! И многое, раньше звучавшее стройно, как церковный орган, - только скверная балаганная музычонка! И люди попали на глаза мои новые и в новом виде, и как же пожалеть можно все и всех. Увидал бы новое - и сказал бы новое и по-новому. И природу увидал по-новому… И как же мне хочется указать человеку истинное местечко в мире и изменить кой-какие ярлыки».

В первоначальном, «природном» понимании мира ребенок мыслится как продолжатель рода. В первобытной, крестьянской культуре семья и материнство были неразрывно связаны с землей. Земля давала обновление всему живому из года в год, благодаря чему продолжалось существование человека. Но в отличие от земли, цикл жизни которым был кольцевым (от рождения к умиранию, и так продолжалось из года в год), жизнь человека была линейной: от рождения к смерти. Жизнь человеческая была конечной, а потому сама по себе не могла нести плодородие и продолжение в мир. Чтобы хоть как-то нести свое существование в свет, человек должен был перед своим уходом из мира оставить поле себя потомство - другого человека, который продолжил бы эту цепочку. И если он самостоятельно либо в силу каких-либо обстоятельств отказывался от функции продолжения рода, он брал на себя большую ответственность за происходящее, ибо последствия этого были неизвестны. «Такое понимание жизни и смены поколений давало иное, отличное от нашего восприятие тела, которое можно назвать амбивалентным. Конечно, тело у каждого свое собственное, но зависимость от рода, от кровных связей, была столь велика, что человек не мыслил свою телесность как нечто абсолютно отдельное: тело принадлежало ему, но и в какой-то мере «другим», большой семье ныне живущих и умерших предков».

Так же и в «Лете Господнем»: в структуре Космоса, представленной Домом, все гармонично благодаря преемственности. Ваня выпала роль стать его преемником и продолжить род (отсюда и рассмотренное ранее предчувствие некоей святой миссии). Но жизнь отца обрывается преждевременно, а вместе с ним гибнет и Дух Замоскворечья. А Ваня еще слишком слаб для того, чтобы взять его в свои руки. Пока остается только надеяться на бессмертие души:

«- Ишь, все-то упомнил. А плачешь-то чего? Ра-доваться об таких усопших надоть, а ты… Бессмертный… Господи, Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный… Все души бессмертные, не отмирают…

- А телеса… воскреснут?… И… жизни будущего века, да?

- Обязательно воскреснут! Никак, меня?. Ужо поосвобожусь - приду».

Используя прием авторской маски, И.С. Шмелев создает условный и в то же время вполне реальный образ прошлого. Его герои приходят к нам из воспоминаний писателя, обрастают конкретными чертами и становятся образами. Эпизоды биографии писателя позволяют образовать особое текстовое пространство, в котором, конечно, речь не идет о буквальном совпадении автора и героя; передавая ему свое имя, автор создает обобщенный портрет человека своего времени, изгнанника, сохранившего память о прошлом.

Многие русские писатели, отправляясь в эмиграцию, забирают части той, старой и привычной Родины в виде текста: это и тексты классиков, и Священные книги. И.С. Шмелев воссоздает образ ушедшей Родины на страницах своего романа. «В ней, ? говорит писатель о своей книге, ? я показываю лицо Святой Руси, которую я ношу в своем сердце». По словам писателя, быт и обычаи Старой Москвы представлялись ему своеобразным учебником жизни: «Это была первая прочитанная мною книга ? книга живого, бойкого и красочного слова. Здесь, во дворе, я увидел народ. Я здесь привык к нему и не боялся ни ругани, ни диких криков, ни лохматых голов, ни дюжих рук. Эти лохматые головы смотрели на меня очень любовно… Здесь я слушал летними вечерами, после работы, рассказы о деревне, сказки и ждал балагурства. Дюжие руки ломовых таскали меня с конюшни к лошадям, сажали на изъеденные лошадиные спины, гладили ласково по спине. Здесь впервые почувствовал тоску русской души в песне, которую пел рыжий маляр… Эти лохматые на моих глазах совершали много чудесного. Висели под крышей, ходили по карнизам, спускались под землю в колодезь, вырезали из досок фигуры. Ковали лошадей, брыкающихся, писали красками чудеса, пели песни и рассказывали дух захватывающие сказки… Двор наш для меня явился первой школой жизни ? самой важной и мудрой. Здесь получались тысячи толчков для мысли. И все то, что теплого бьется в душе, что заставляет жалеть и негодовать, думать и чувствовать, я получил от сотен простых людей с мозолистыми руками и добрыми для меня, ребенка, глазами».

2.3 «Детство Никиты»: не мысля себя без народа

Когда в 1920 году Алексей Николаевич Толстой получает заказ журнала «Зеленая палочка» написать цикл рассказов для детей эмигрантов, он настолько увлекся своими детскими воспоминаниями и поддался душевному порыву воссоздать образ Родины в словесных картинах, что задумал одно из самых поэтичных повестей своего «эмигрантского» периода

– повесть «Детство Никиты». Поселив на страницах своего произведения себя в 9-летнем возрасте, дав имя своего сына, Толстой создает во многом автобиографическую повесть: «Никита - это я сам, мальчик из небольшой усадьбы вблизи Самары».

«Детство Никиты» обладает многими реалистическими подробностями: например, прототипы реальных людей, которых автор перенес из своего детства (Мишка Коряшонок, репетитор Аркадий Словоохотов, проч.). Это качество роднит повесть с такими автобиографическими произведениями, как «Детство» Л.Н. Толстого, «Детство Багрова-внука» С.Т. Аксакова.

И Никита у А.Н. Толстого, и Николенька у Л.Н. Толстого, и Сережа у С.Т. Аксакова выросли в дворянской среде, где постигали жизнь в гармонии и согласии с окружающим миром, чувствуя свое слияние с природой. Детская наивность, первая езда верхом на лошади, первая влюбленность, первое разочарование, связанное с противоречиями бытия, которые до этого были незаметны - вот то, что объединяет героев. Однако нельзя отрицать и существенного различия между ними. «Автобиографические повести о детстве дворянского ребенка - это произведения исповедальные, сосредоточенные на преимущественном раскрытии отчуждающейся от мира или уже отчужденной личности, вне зависимости от того, тянется маленький герой к этому миру или нет». 94 Такими предстают перед читателями Сережа и Николенька, в изображении которых авторы основной упор делали на процесс развития индивидуального «я». Здесь и берет свое начало психологический «герметизм».

В «Детстве Никиты», как и в «Детстве», повествование кольцевое; оно начинается с описания морозного утра и заканчивается осенним днем. Таким образом, герой оказывается встроенным в систему народного календаря. Цикличность сюжетного времени неоднократно отмечалась исследователями «Детства Никиты». Вот на что, например, указывала В. Щербина: «В повести последовательно проходят четыре времени года… Смена времени года изображается… как активное, затрагивающее все стороны существования и деятельности людей. Такое восприятие понятно: оно определяется всем трудовым распорядком окружающей крестьянской жизни». 96 Такое композиционное кольцо является признаком идиллического хронотопа, благодаря этому юных героев можно отнести к типу «идиллических людей», которые, по Е.И. Ляпушкиной, «характеризуются чертами сформировавшего его мира - они всегда замкнуты и всегда равны себе». 97 В противовес этому мнению можно привести высказывание А.В. Алпатова о том, что Николенька как бы привносит «усложненность, с такими наслоениями, которые шли скорее уже от сознания взрослого повествователя, вспоминавшее давнее»; Никите, однако, «чужд элемент морализирования», в повести «все дано так, как это воспринимает ребенок, пытливо смотрящий на мир широко раскрытыми глазами».

Для А.Н. Толстого представляет интерес прежде всего жизнь Никиты в соединении с жизнью других людей и всего бытия. Мальчик приобщается к конфликтам этого самого бытия, но лишь в той мере, в какой они взаимосвязаны с окружающим миром. В повести уделяется внимание тому, как мир и люди вокруг помогают раскрываться и развиваться личности Никиты: слова и поступки Аркадия Ивановича, родителей, Мишки Коряшонка, Лили и ее брата Виктора. Помогают выражению главного героя и изображения праздников и будней: они открывают картину бытия, и Никита - часть ее. «А.Н. Толстой, изображая детство своего героя Никиты, описывает его существование в рамках «единого пространства - родина, Россия, вечно юная, неделимая неделимая и светлая», то есть замкнутого, идиллического, и эпического времени, круглого, завершенного, соотносящегося с временами года».

Через характер Никиты выражает себя мир, который предстает в форме массовой жизни. Так, появляется второе действующее лицо - народ, народная жизнь. В этом угадывается стремление писателя рассказать о природной силе, мощной и жизнеутверждающей. Связь Никиты с массовой крестьянской жизнью подчеркивается на протяжении всего повествования. Отсутствует характеристика каких бы то ни было социальных и имущественных отношений. Угроза засухи и следующие за ней «голодная зима, тиф, падает скот, мрут дети» воспринимаются не как беда собственная, а как народная. Социальное неравенство отступает назад перед лицом народной беды.

По словам А.К. Воронского, А.Н. Толстой «превосходно чувствует прелесть простых человеческих отношений, природу, жизнь в любви, в мелочах, в радостном и несложном обиходе». Это проявляется в том, насколько органично Никита вписан в крестьянский быт: он храбро сражается с «нашими» против «не наших» ? кончанских ребят, он играет в карты наравне со всеми и точно так же, как и все, после проигрыша получает хлопок по носу. Мальчику не приходит в голову то, что он принадлежит к привилегированному сословию, родители никогда не пытались отвадить его от деревенских ребятишек. Однажды только Никита может почувствовать свое отношение к дворянству - когда неизвестный старичок называет его «юнкером» по дороге на ярмарку. Толстой освобождает свой текст от социально-классовых конфликтов, в чем ему помогает маска ребенка, проводящего свое время с детьми крестьян. Погруженность Никиты в массовую народную жизнь углубляется за счет Мишки Коряшонка - лучшего друга мальчика, который выполняет роль своеобразного поводыря в мир природы: он учит его азам верховой езды, вместе они исследуют местные окрестности. «Никита с большим уважением глядел на Коряшонка».103 Этому Никита, вне всякого сомнения, научился у своей семьи, которой не чужда радость непростого крестьянского труда. Отец вместе с батраками работает у молотилки; мать, не покладая рук, занимается домашним хозяйством вместе с дворовыми девушками. Родители Никиты показаны добрыми и естественными людьми, которым не свойственны жеманство и заносчивость. Они органично вписываются в окружающий их крестьянский быт, став неотъемлемой его частью. Мать - идеальная дворянка, хорошая мать и преданная супруга, которая совмещает в себе такие таланты, как игра на фортепьяно с одной стороны, рукоделие и шитье - с другой. Автор наделяет ее выразительными чертами во внешности, которые подчеркивают ее благородное происхождение: «Матушка склонила голову над книгой, волосы у нее пепельные, тонкие и вьются на виске, где родинка, как просяное зерно». И тем контрастнее смотрится ее гармоничная связь с крестьянской жизнью.

Отец Никиты изображен настоящим хозяином: с его приездом вовсю начинаются весенние работы. Он показан мужественным, деловитым человеком, но вместе с тем и ему не чужды недостатки: Толстым подчеркивается его страстная любовь к лошадям, ему непросто устоять перед покупкой удалого жеребца. Он иногда спорит с женой, в чем-то ей уступает, а где-то и не идет на согласие. Этим лишний раз подчеркивается их естественное и свободное поведение. Тем не менее, ссоры не оставляют отпечаток на мировоззрении Никиты, ибо они не устраивают грандиозные скандалы, а решают все полюбовно. Жизнь в усадьбе неотделима от крестьянского быта и от работы.

Интересны отношения Никиты и Аркадия Ивановича. Они противостоят друг другу, соперничают - но ни один из них не может одержать окончательную победу над другим. Никита хочет уклониться от занятий и убежать на улицу без завтрака - его перехватывает Аркадий Иванович. Аркадий Иванович замешкался, узнав о том, что прибыла почта - Никита пользуется моментом и убегать к друзьям. И тем не менее, во всем этом чувствуется равенство в положении каждого. Это понятно по тому, как Аркадий Иванович обращается с Никитой, в его фразах чувствуется внимание к ребенку, уважение его личных границ:

«Когда Никита, протирая глаза, сел на постели, Аркадий Иванович подмигнул несколько раз и шибко потер руки.

- Сегодня, братец ты мой, заниматься не будем.

- Почему?

- Потому, что потому оканчивается на у. Две недели можешь бегать, высуня язык. Вставай»

Нет вертикали «учитель над учеником», оба участника событий стоят друг друга.

Во всем этом присутствует некое гармоническое начало, «уравновешенность побед и поражений, печалей и радостей, воплощенная наглядно». После драки с «предводителем» «кончанских» Степкой Карнаушкиным они с Никитой становятся приятелями. Матушка бывает расстроена Никитиным поведением, но это длится недолго, они приходят к примирению. Никите стало тоскливо в долгий зимний вечер - приехали гости из Самары. Все неприятности длятся недолго, на их место приходят веселье и любовь. В этой мировой гармонии - особенность детского восприятия окружающей действительности. Все вокруг наполнено особым смыслом. Во сне Никита слышит голос, который призывает что-то достать из вазочки - наяву мальчик находит колечко, которое дарит Лиле - своей первой любви. Первая любовь тоже входит в состав жизненной гармонии, связывая теплыми воспоминаниями Никиту с домом.

Автор наделяет своего героя конкретно-образным мышлением, что является прямым указанием на его возраст. «Ребенок одушевляет окружающий его мир, вносит в него эмоциональную окраску. Он преобразует с своем воображении предметы действительности». 107Действительность вокруг него воспринимается единым образным миром, в котором все обретает иной смысл: портреты прадеда и загадочной дамы в бархатной амазонке оживают во сне и преследуют Никиту, купец с аршином сукна из обычной арифметической задачки становится живым, худощавым, в длинном пыльном сюртуке. Фантазия ребенка рисует совсем уже неожиданные картины, не имеющие ничего общего с арифметикой: «На пыльной плоской полке лежали два куска сукна; купец протягивал к ним тощие руки, снимал куски с полки и глядел тусклыми глазами».

В воображении ребенка животные также наделяются характерными признаками, собственной линией поведения. Описана реакция ежа Ахилки, кота Василия Васильевича, имя которого звучит очень солидно. Даже скворцу дали свое необычное имя - Желтухин.

Примечательно появление Желтухина в общей канве повествования. Автор использует так называемый прием «текст в тексте»: несмотря на повествование от третьего лица, все теперь дается от имени скворца, попавшего в дом к людям и не понимающего, так ли он опасен, как кажется. Выражен характер птицы, ее мысли и чувства по поводу того, что она оказалась в неволе. Это - частый прием, которым пользуется К.Г. Паустовский в своих рассказах о животных. Наделяя животных человеческими качествами, Паустовский показывает взаимосвязанные отношения в природе, и в то же время - ее хрупкость, легкий переход от баланса к дисбалансу. Этот прием использует и А.Н. Толстой, чтобы подчеркнуть гармонию и взаимосвязь в окружающем Никиту мире. Все вокруг него живет, дышит и понимает его. Вот и Желтухин, увидев в Никите защитника, спасшего его от покушений коварного кота, становится его верным другом и спасителем: одним засушливым вечером он предсказывает дождь по барометру.

В православной традиции птица - символ души. Эту идею перенесли в свои произведения многие русские писатели. У И.С. Шмелева многочисленные птицы становятся символом души отца - главного человека в жизни Вани. А.Н. Толстой ассоциирует Желтухина с Никитой. Будучи маленьким желторотым птенцом, он тоже знакомится с миром через призму своего неопытного восприятия - совсем как Никита. Возмужав и окрепнув, скворец покидает дом, а Никита чувствует с ним свою связь, когда уезжает из деревни в город: «В сумерки Никита сидел у окна. Закат за городом был все тот же деревенский. Но Никита, как Желтухин за марлей, чувствовал себя пойманным пленником, чужим - точь-в-точь Желтухин».

Примечательно то, что детство Никиты кончается, как только пора уезжать в город. В этот момент герой перестает быть единым целым с народом. Его взросление обусловлено фабулой повествования: мальчику надо уезжать, поступать в гимназию - соответственно, начинается отрочество. В этот момент, покидая народ, Никита получает некую «приватность», он оказывается отрезанным от массового. Но в отличие от Л.Н. Толстого или С.Т. Аксакова, которых такое проявление отрешенности и индивидуальности интересовало, А.Н. Толстой не мыслит своего героя в отрыве от народа. И теряет к нему интерес.

В этом, по мысли В.П. Скобелева, двойственное положение: с одной стороны, такой архаический элемент повествования, как народ, открывает «идилличность», торжественность, что скрывается в «упрощенности» всенародного бытия, которую можно назвать художественным воплощением если не реальным, то уж точно воспоминанием о нем; с другой стороны - есть то, что этой упрощенности и идеальности противостоит: это современная жизнь, выраженная в образе города, сословно-классовые отношения, социальное неравенство, отчуждение обособляемого «я» от коллективного «мы».

В финале видно, что в народной жизни ничего не изменилось - все так же бегает по двору Дуняша и строит глазки своему возлюбленному, работнику Василию. Трава, несмотря на тронувший ее иней, все так же зелена. Сельские жители готовятся к предстоящей зиме. Яркие краски добавляют праздничности повествованию.

И совсем другим предстает город. Он изображен в серых тонах. Жизнь беспокойная, люди на улицах «бегут, прикрывая рот воротниками от ветра, несущего бумажки и пыль». Каждый за себя, бежит по своим делам, в отличие от Сосновки, где всех объединяло общее дело. В деревне Никита чувствовал себя свободно, ему не нужно было думать ни о своем внешнем виде, ни о своем общественном положении. В городе он замечает разницу между деревней и городом, и ему становится стыдно за то, что его семья не похожа на других. Даже знакомые мальчику люди начинают вести себя по-другому. Лиля больше не смотрит на него ласково и будто бы осуждает его за проявление нежных чувств. Ее брат Витя тоже чем-то озабочен, встревожен, норовит куда-то убежать. Даже Аркадий Иванович меняется: ему больше нет дела до мальчика, он спешит на свидание с возлюбленной. В этом - очередной контраст между свободной жизнью за городом и замкнутой, вечно спешащей куда-то жизнью внутри него. Очередное противопоставление «деревня-город».

Здесь Толстой ставит точку в повествовании. Но тем не менее, финал полон оптимизма. Пусть Никита и оказался оторванным от сельской жизни, от народа, но ведь жизнь его только начинается! Неизвестно еще, действительно ли он будет одинок в новом городе, ведь велика вероятность того, что мальчик обретет и здесь верных друзей. Оптимизм А.Н. Толстого не раз отмечался критиками, в частности, В. Баранов указывал на «радостную устремленность вперед». Она обусловлена, в первую очередь, не физическим и душевным здоровьем Никиты (несмотря на то, что это играет важную роль), а тем, что за его спиной - надежный тыл, детская родина, основанная на сплоченности и единстве всех и каждого.

2.4 Дом-Усадьба А.Н. Толстого: «ядро вселенной существования ребенка»

Русскую дворянскую усадьбу можно по праву называть уникальным явлением отечественной культуры. Усадьба в произведениях русских писателей становится центром мироздания, источником народной культуры, а также национальных и материальных благ общества. 114 Почти всегда главную роль, характеризующую господский дом, в изображении усадьбы играют картины природы, погода, местный ландшафт. Помимо этого, в представлении писателей XIX века усадьба - место, где проходит возмужание человека, становление его личности. Эта тенденция проявляет себя в «Детских годах Багрова-внука» С.Т. Аксакова и «Детстве» Л.Н. Толстого.

Для писателей русской эмиграции изображение национального быта было тем дороже, чем тяжелее была их жизнь за рубежом. Насильственно оборванные связи с родной землей принуждали их к воспоминаниям и их выражению на бумаге. Б.К. Зайцев так писал о жизни в эмиграции: «Здесь нет ни стихии живого быта, ни океана живого языка, питающих работу художников».

А.Н. Толстой в «Детстве Никиты» продолжает традицию своих предшественников, вводя в текст своего повествования образ дома как родового гнезда, в рамках которого протекает жизнь всех его домочадцев. Дом - центр жизни русского дворянина. «Дом, совершенно очевидно, представляет собой некую привилегированную сущность, ? разумеется, при условии, что мы берем дом в его единстве и комплексности одновременно и стремимся интегрировать все его частные значения в единую фундаментальную ценность. Дом для нас - источник разрозненных образов и вместе с тем некое целостное целое».

Дом представляет собой центр вселенной, в рамках которой существует ребенок. В самом начале произведения дом светлый, залит солнечным светом, который укрепляет в ребенке ощущение счастья. «Никита вздохнул, просыпаясь, и открыл глаза. Сквозь морозные узоры на окнах, сквозь чудесно расписанные серебром звезды и лапчатые листья светила солнце. Свет в комнате был снежно-белый. С умывальной чашки скользнул зайчик и дрожал на стене».

Дом гармонично и неразрывно слит с природой, которая вместе с ним образует единое пространство, Космос, в котором развивается ребенок.

Автор мастерски и проникновенно описывает просторы родной природы. Времена года, вращающиеся в непрерывном круговороте, представлены в повести в виде сменяющихся природных пейзажей. Все - животные, растения, стихии - наделены человеческими чертами, подчеркивая тем самым гармоничное начало Дома:

«И вот в воскресенье, в солнечное утро, в еще не просохших от росы деревьях, у пруда закуковала кукушка: печальным, одиноким, нежным голосом благословила всех, кто жил в саду, начиная от червяков: - Живите, любите, будьте счастливы, ку-ку. А я уж одна проживу ни при чем, ку-ку…».

Язык повествования создает особую гармоничность, ясность изображаемого благодаря своей простоте. Язык свободен от громоздких языковых конструкций, метафор. Яркий пример - начальные изображения природы, помещенные в главы «Сугробы», «Елка».

Одушевляет Никита все вокруг: животных, явления природы. Даже предметы быта становятся у него живыми: громоздкий обеденный стол превращается в многоногого монстра. Вообще весь предметный мир, любые новые вещи, появляющиеся в поле зрения ребенка, наделяются особым смыслом. Перед читателем возникает не сухое изображение действительности, но поэтические образы как выражение особого, детского взгляда на мир. «Поэтический образ - не результат какого-нибудь толчка, импульса. Он - не эхо прошлого, скорее наоборот: во вспышке образа давнее резонирует множеством отголосков и неясно, на какой глубине отражаются и затухают эти отзвуки. Поэтический образ с присущими ему ноизной и активностью обладает собственным бытием, собственной динамикой». 119 С этой целью, например, показан процесс изготовления салазок: в системе детских ценностей салазки - неотъемлемая часть дома-усадьбы, символ детского веселья, благополучия жизни.

Помимо красот окружающего мира, Толстой активно воспроизводит и собственный, фантазийный мир Никиты. Сюда входят и ранее описанные нами образы, возникающие в ходе решения арифметических задачек, и сны, и воспоминания. По мысли автора, это - особый дар ребенка, врожденная способность не только воспринимать эстетически внешний мир, но и создавать собственный, внутренний мир. Таким образом, в систему дома оказываются включенными и фантазийные образы мальчика.

Для А.Н. Толстого возвращение к дому, в котором прошло его детство

- не просто воспроизведение воспоминаний с целью придачи произведению биографической точности. Писатель, как и многие его коллеги-эмигранты, противопоставляет трагическим событиям настоящего, связанного с вынужденным отъездом, то нетленное, светлое бытие, которое помогает противостоять окружающему Хаосу, обрести опору в мире, потерявшем духовные ценности и основы. Родина в ее первозданном понимании едва ли будет обретена в реальном, зримом виде. Все, что остается, ? изобразить ее в литературе.