Смысл как новое измерение реальности

Размещено на http://www.allbest.ru/

Контрольная работа

Смысл как новое измерение реальности

Содержание

1. Принцип единства «внешней» и «внутренней» деятельности

2. Значение как «пятое измерение»

Литература

1. Принцип единства «внешней» и «внутренней» деятельности

В начале XX века, в психологии еще существовал так называемый постулат непосредственности, который, прежде всего, использовался интроспекционистскими психологическими школами. В соответствии с этим постулатом наше сознание непосредственно взаимодействует с миром. Действительно, если считать предметом психологии сознание, психику, как это и делал интроспекционизм, то мы должны понять, как этот предмет взаимодействует с тем, что его окружает. И тогда появляются схемы, в соответствии с которыми мир воздействует на наше восприятие, как на функцию, часть, элемент сознания. Восприятие непосредственно принимает эту информацию и передает ее в память. В дальнейшем подключаются различные механизмы сознания, но первый импульс этой работе дает непосредственное взаимодействие сознания с окружающим миром.

Уже бихевиоризм выразил сомнения в правомерности такой постановки вопроса. Однако, отрицая непосредственность взаимодействия сознания с окружающей его реальностью, бихевиористы стали утверждать, что сознание вообще не должно входить в состав предмета психологической науки, а сам термин «сознание» является избыточным для психологии. В итоге в психологии сложилась следующая ситуация. Одни психологи - интроспекционисты - призывали изучать сознание, отводя второстепенную позицию поведенческим проявлениям жизнедеятельности человека. Другие - бихевиористы, - игнорируя сознание, считали, что психология должна заниматься только поведением человека. Именно в это время появилась новая школа - культурно-историческая психология - принявшая в качестве своей методологической основы марксизм и такие его представления о предмете психологической науки, которые сегодня мы обозначаем при помощи концепта «органическая система».

Представители культурно-исторической психологии заявили: если мы признаем непосредственность взаимодействия сознания и мира, то утратим реальную основу сознания, утратим понимание поведения человека и его роли в процессе взаимодействия с миром. В то же время, игнорируя сознание, мы вульгаризировали бы психологическую теорию, выводя за ее пределы не только очевидные факты наличия феноменов сознания, но и многочисленные экспериментальные результаты, подтверждающие влияние внутреннего мира человека на его телесную составляющую. Как тогда было принято говорить, мы превратились бы либо в идеалистов, либо в вульгарных материалистов.

Сознание не может непосредственно влиять на мир, говорят представители культурно-исторической психологии, но должно быть что-то, благодаря чему такое воздействие становится возможным. Это «что-то» должно обладать рядом характеристик. Во-первых, это «что-то» должно быть активным. Этот постулат базируется на априорной очевидности: человек обладает свободой воли, и этот упрямый факт должен найти свое место в любой психологической схеме. Кроме того, это «что-то» должно быть целостным. Иначе окажется, что сознание и поведение - две отдельные составляющие, и мы снова встанем перед выбором: вернуться ли к интроспекционистской точке зрения, в соответствии с которой сознание взаимодействует с миром непосредственно (а поведение - опосредовано этим взаимодействием), или согласиться с тем, что поведение представляет собой всего лишь особую форму протяженной субстанции, подчиненной законам механики. Если принять эту схему, мы должны будем согласиться с наличием двух границ, одна из которых пролегает между сознанием и поведением, а другая - между поведением и миром. Приняв это, мы придем к выводу о существовании двух видов взаимодействия: между сознанием и поведением и поведением и миром. Сознание оказывается не опосредованным деятельностью, а оторванным не только от своего носителя - деятельности, но и от мира.

Эти рассуждения приводят нас, вместе с А.Н.Леонтьевым, к выведению одной из наиболее важных формул его теории: о единстве внешней и внутренней деятельности. Если мы вспомним сопоставление теории деятельности с картезианским и феноменологическим подходом, то увидим, что Алексей Николаевич говорит о необходимости оба вида деятельности - и внешнюю и внутреннюю - включить в одно понятие деятельности, которая противостоит миру. Автор теории деятельности утверждает: нельзя как Декарт и картезианцы делить мир на сознание и материю. А отсюда следует, что должна существовать такая форма реальности, отличительным свойством которой является одухотворенность. И эта одухотворенность не привнесена извне, а органически присуща этой реальности. Выше мы показали, что в психологии Л.С.Выготского такой органической системой выступает одухотворенное поведение. В теории А.Н.Леонтьева речь также идет о явлении, обладающем признаками органической системы. Это - деятельность, которая обладает свойством осознанности, одухотворенности. Леонтьев говорит: не может быть границы между сознанием и телесностью, сознание не может существовать в отрыве от своей реальной основы. Деятельность человека, в соответствии с теорией А.Н.Леонтьева, это - активный, целостный процесс. Активность деятельности проявляется, прежде всего, в том, что ей присуще свойство саморазвития, а значение и смысл являются теми противоречивыми сторонами деятельности, в борьбе которых и происходит «взрыв» развития.

Категория «активности» относится к числу тех основных категорий, которые не становятся предметом психологического анализа. Что такое активность сама по себе - этим вопросом психологи задаются редко. Чаще эта категория выступает как объяснительный принцип. Но нам необходимо выяснить, что такое активность, т.к. это одно из основных свойств саморазвивающейся деятельности.

Если мы заинтересуемся отношением разных психологических школ к проблеме активности, то обнаружим следующие два подхода. Воспользовавшись исторически сложившейся терминологией, один из этих подходов назовем бихевиористским. В соответствии с этим подходом, на организм извне действуют стимулы. В результате организм производит определенные реакции. Второй подход можно назвать интроспекционистским: что-то происходит с организмом (вместо слова «организм» можно поставить термины «психика», «сознание»), рассматриваемым как монада Лейбница, как некая самодостаточная единица, подчиняющаяся своим внутренним законам и не нуждающаяся в сообщениях с внешним миром. Активность здесь - результат внутреннего протекания жизнедеятельности такого монадообразного организма.

Культурно-историческая парадигма по определению, по своему замыслу, по своей сути - это теория социального организма. Человек, как объект культурно-исторической теории, это - существо, которое находится в социальном контексте. Мы уже говорили о том, что в соответствии со схемой А.Н.Леонтьева главный механизм взаимодействия смысла и значения состоит в изменении контекстной ситуации. Организм вступает во взаимодействие именно с ситуацией, а не с отдельно взятым предметом. Например, захотев есть, мы не хватаем первый попавшийся кусок хлеба или мяса и не поедаем их, расчленяя руками, но покупаем продукты в магазине, готовим их, применяя термическую обработку, или идем в столовую, кафе, ресторан, используем столовые приборы и т.д. Иными словами, мы действуем так, как предписывают нам социальные условия. Еда, если воспользоваться приведенным примером, является элементом более широкого, социального контекста.

Конечно, применив скальпель анализа, можно обнаружить, что определенные стимулы воздействуют на нас. При желании и социальное воздействие можно вписать в стимульно-реактивную схему: общество воздействует на человека, а человек реагирует на воздействия общества. Эта схема удобна для определенных структур власти, поскольку придает их функционированию наукообразное обоснование. Так, с точки зрения советского государства, эта бихевиористская схема полностью укладывалась в идеологические нормативы. Многим советским психологам казалось, что осталось лишь вносить косметические поправки в эту общую схему. Но Л.С.Выготский прекрасно понимал, что в этом случае развитие подменяется социальной стимуляцией. Против этого он и выступал. Его точка зрения: мы должны изучать не просто воздействия извне, а именно внутренние механизмы саморазвития человека.

Если следовать культурно-исторической парадигме, мы должны совместить бихевиористскую схему активности (да, воздействие и ответ на это воздействие существуют) и схему, в соответствии с которой механизмы активности следует искать внутри самой психологической системы. В этой связи Л.С.Выготский приводит высказывание В.Б.Шкловского - одного из представителей так называемого ОПОЯЗа (Общества по изучению поэтического языка), занимавшихся структурной лингвистикой: мы изучаем только внутренние закономерности художественного произведения, мы не говорим о социальных воздействиях, которые влияют на процесс создания этого произведения. Эту логику принимает Выготский: мы изучаем, говорит он, только внутренние закономерности психологической системы.

Эта линия в дальнейшем получает свое развитие у А.Н.Леонтьева, и когда мы переходим к рассмотрению психологической теории деятельности, то обнаруживаем двойственную схему: мы должны учитывать и внутренний закон, определяющий саморазвитие деятельности, и внешнее, т.е. социальное влияние. Да, социум воздействует на человека. Но одновременно смысл и значение в процессе своего взаимодействия выплескиваются, посредством экстериоризации, вовне - в форме слов, жестов, формул, предметов и т.д. И эти продукты деятельности, приобретя новые качества, возвращаются в деятельность, видоизменяя внутренний мир человека. При этом мы находимся в бесконечном процессе социализации: ведь продукты нашей деятельности - значения - побывали в социосфере, стали ее элементами, приобретя новое социальное качество. Таким образом, интериоризируя эти предметы, мы осуществляем социализацию самих себя.

Главный же механизм развития - борьба смысловых и значащих сторон, аспектов, составляющих деятельности. С.Л.Рубинштейн, создавший свой вариант деятельностной психологической теории, говорил о том, что внешнее действует на человека через внутреннее. Действительно, анализ теории деятельности показывает, что происходит именно так. Но необходимо сделать одно важное добавление: внутреннее здесь - не набор промежуточных переменных, а взаимодействие различных сторон нашей деятельности, т.е. взаимодействие индивидуального (смысла) и социального (значения). Значение - это сторона нашего внутреннего мира, ответственная за взаимодействие с внешним миром. А внешний мир человека, по определению, социален. Где бы мы ни оказались: даже посреди океана в лодке под парусом или на необитаемом острове, - мы останемся социальными существами, по крайней мере, до тех пор, пока не произойдут патологические изменения в нашей деятельности. И взаимодействие это происходит не где-то вне деятельности: между деятельностью и миром, между индивидом и обществом, - а в самой деятельности.

Итак, два принципа: внешние детерминанты активности и внутренние источники саморазвития, - совмещаются. Наше саморазвитие не может функционировать без этих двух факторов. Если мы исключим социальное воздействие на человека, то существо, в которое превратится изучаемый нами организм, перестанет быть человеком. Но, исключив из рассмотрения внутренние источники активности, мы окажемся один на один с механизмом, который так же далек от нашего понимания сущности человека.

Деятельность как целостное образование саморазвивается в социальном контексте. Но как в эту схему вписываются известные представления о «внешней» и «внутренней» деятельности? Каков смысл известного принципа единства «внешней» и «внутренней деятельности?

Под «внешней» деятельностью понимается деятельность предметная и находящаяся за пределами («вне») сознания. «Внутренней» же деятельностью называется деятельность собственно психическая. А.Н.Леонтьеву необходимо было показать, что сознание неотделимо от предметной, практической деятельности. Действительно, когда поэт создает свое произведение, он одновременно совершает практические действия: он записывает текст, произносит его, у него работают голосовые связки, происходят процессы артикуляции. А когда рабочий производит физические действия, например, создавая деталь за токарным станком, одновременно он обязательно производит психологические действия, планируя предполагаемую предметную деятельность, запоминая (и припоминая) те или иные детали своего плана, подключая воображение, удерживает целостный образ создаваемой детали в умственном плане и т.д. Казалось бы, действительно, «внешняя» и «внутренняя» деятельности едины, нераздельны.

Но вопрос этот не столь однозначен, как может показаться с точки зрения здравого смысла. Неоднозначность его такова, что даже основатели психологической теории деятельности - сам А.Н.Леонтьев и его коллеги-единомышленники не имели на него ответа.

Мы уже говорили, что Леонтьев в качестве главного методологического направления своей теории видит противопоставление картезианскому разграничению мира и сознания человека свою точку зрения: миру противостоит не сознание, а деятельность человека. В своей книге «Деятельность. Сознание. Личность» А.Н.Леонтьев пишет: «Главное различение, лежавшее в основе классической картезианско-локковской психологии, -- различение, с одной стороны, внешнего мира, мира протяжения, к которому относится и внешняя, телесная деятельность, а с другой -- мира внутренних явлений и процессов сознания, -- должно уступить свое место другому различению: с одной стороны -- предметной реальности и ее идеализированных, превращенных форм (verwandelte Formen), с другой стороны -- деятельности субъекта, включающей в себя как внешние, так и внутренние процессы. А это означает, что рассечение деятельности на две части, или стороны, якобы принадлежащие к двум совершенно разным сферам, устраняется. Вместе с тем это ставит новую проблему -- проблему исследования конкретного соотношения и связи между различными формами деятельности человека». А.Н.Леонтьев. Деятельность. Сознание. Личность. М., 2004, с.78-79.

Но мы не должны забывать, что А.Н.Леонтьев жил и работал в условиях идеологической системы Советского Союза. И марксизм, который он использовал в своей теории, был препарирован этой идеологией. Именно поэтому он и начинает свою книгу «Деятельность. Сознание. Личность» с того, что определяет деятельность вообще как деятельность практическую, т.е. фактически повторяет картезианскую формулу, сводя деятельность человека к ее телесным проявлениям. И в этих условиях он задался целью доказать единство мира внутреннего, психологического и мира внешнего, практического, что было сопряжено с серьезными затруднениями. Леонтьев жаловался на то, что вся его теория свелась к так называемой «трехчленке»: деятельность (мотив) - действие (цель) - операция (условие). Эту формальную схему изучают, ее пытаются модифицировать. Как говорил П.Я.Гальперин, теорию деятельности технологизировали. Вместо живого учения создали технологию по изучению деятельности: пытались найти такие «части» деятельности, которые в сумме давали «саму» деятельность.

На совещании 1969 г., когда А.Н.Леонтьев пригласил своих ближайших сотрудников, чтобы обсудить возникшие методологические проблемы, он говорил: «Первая трудность, которую я не могу решить и которую я отчетливо вижу, состоит в том, что при такой позиции деятельность снова рассекается. Внутренняя деятельность целиком относится к психологии, как это было согласно картезианскому членению. Внутренняя деятельность - это «богу богово», что касается до внешней, особенно практической, деятельности, то она не психологическая, ее нужно отдать кесарю, это кесарево. Только не известно - какому кесарю и кто этот кесарь». Сложилась ситуация, говорит Леонтьев, при которой мы снова возвращаемся к схеме Декарта. Только вместо сознания, мы можем написать «внутренняя деятельность». А вместо «внешняя деятельность» - «протяженная» или «телесная деятельность».

Обсуждение, произошедшее на этом совещании, не внесло никакой ясности в решение поставленной проблемы. П.Я.Гальперин говорит, что «психическая деятельность есть по природе своей внешняя деятельность… То, что мы имеем внутри, - психическая деятельность, отражение - это есть внешняя, предметная деятельность… Если есть какая-то собственно психическая деятельность - она может быть деятельность с объектами, как бы они ни были даны, т.е. с внешним миром. Значит, в отношении их возможна только внешняя деятельность. Психическая деятельность есть вообще разновидность внешней деятельности субъекта, и другого решения не может быть». См.: А.Н.Леонтьев. Деятельность. Сознание. Личность. М., 2004, с.332-333. Гальперин, таким образом, вообще снимает вопрос о внутренней деятельности.

В свою очередь, Д.Б.Эльконин, говоря о смешении понятий, произошедшем в деятельностной психологии - «представление об этой так называемой внутренней, или, я лучше буду говорить умственной деятельности, смешалось с вопросом о делении всякой деятельности, в том числе и умственной, на ее ориентировочную и исполнительную часть», - предлагает свое решение: «психическая деятельность - ориентировочная часть любой - и умственной, и практической - деятельности», причем, в отличие от умственной деятельности, «вообще не имеет своего экстериоризованного продукта» А.Н.Леонтьев. Деятельность. Сознание. Личность. М., 2004, с.336-338.. Таким образом, в школе А.Н.Леонтьева «внутренняя деятельность» отождествлялась то ли с психической деятельностью, то ли с умственной деятельностью, то ли с ориентировочной основой деятельности, то ли вообще - с деятельностью внешней.

Не добавляла ясности и позиция С.Л.Рубинштейна, в книгах которого утверждалось, что внутренняя деятельность находится «внутри» деятельности внешней: «Всякая внешняя материальная деятельность человека уже содержит внутри себя психические компоненты (явления, процессы), посредством которых осуществляется ее регуляция. Нельзя, сводя действие человека к одной лишь внешней исполнительной ее части, вовсе изъять из внешней практической деятельности человека ее психические компоненты и вынести «внутренние» психические процессы за пределы «внешней» деятельности человека». С.Л.Рубинштейн. Принципы и пути развития психологии. М., 1959, с.253. Одним словом, ясности было мало, если она вообще была. У создателей психологической теории деятельности явно отсутствовало единство в понимании того, что такое «внешняя» и «внутренняя» деятельность.

Чтобы разобраться в каком-либо явлении, мы должны провести остранение, выйти на мета- (выше расположенный) уровень рассуждений и посмотреть на это явление извне. Попробуем осуществить такой «выход» и с философско-методологического уровня посмотрим на соотношение «внешнего» и «внутреннего».

Философы говорят о двух основных толкованиях этих понятий: либо что-то физически находится внутри чего-то (например, товар в коробке), либо внутреннее есть сущность внешнего явления. С одной стороны, вульгаризацией марксизма было бы утверждение, будто психика содержится в практической деятельности, как вода в самоваре. Но, с другой стороны, в середине XX века, в идеологически подавленном государстве, невозможно было сказать, что внутренняя деятельность представляет собой сущность внешней практической деятельности. Это назвали бы идеализмом. Впрочем, даже если мы отвлечемся от всевозможных -измов, то не сможем отрицать, что принятие подобной точки зрения стало бы возвратом к интроспекционизму. Если мы отступим от идеологических догматов, и заявим, что внутренняя деятельность является сущностью по отношению к деятельности внешней, то тем самым мы только перевернем соотношение материального и идеального. Вместо того, чтобы искать признаки первичности материи и выводить из нее психику, мы поставим на место «первичного» сознание и станем искать возможности вывести из него предметное действие. Но психология в течение столетий предпринимала бесплодные попытки сделать это. Именно отрицательный результат послужил толчком к материалистической философии. Мы приходим к выводу: применяя термины «внешнее» и «внутреннее» в таком понимании, мы оказываемся в тупике, из которого наука так и не может выбраться.

Применять категорию «внешнее» по отношению к нашей предметной деятельности некорректно. Точно так же некорректно применять категорию «внутреннее» по отношению к нашему психологическому миру. Конечно, эти термины существуют в нашем языке, и мы прекрасно понимаем, что имеет в виду собеседник, когда говорит о «внешней» и «внутренней» деятельности. Но «внешнее» и «внутреннее» - характеристики пространственного соотношения обозначаемых ими сущностей. Значит, с точки зрения методологии сознание и действие находятся в разных пространствах. В одном пространстве они не могут существовать, не имея общего соизмерения. Это на первый взгляд фантастическое утверждение станет более ясным, если мы вспомним высказанные ранее мысли по поводу «исчезновения времени» и учтем, что, объективируя наш внутренний мир, вынося его вовне и глядя на чувственно воспринимаемую реальность сквозь призму объективации, мы, вместе с тем, объективируем и такие трансцендентные, как говорил И.Кант, т.е. внутренне нам присущие, категории как пространство и время. Через призму этих категорий мы и начинаем воспринимать и оценивать мир.

2. Значение как «пятое измерение»

реальность сознание внешний активность

Анализ категории «деятельность» показывает, что она не описывается в терминах, которые нам предлагает наше чувственное восприятие. Мы не видим и не слышим деятельность человека. Мы можем воспринимать только продукты, произведения деятельности - предметы. И воспринимаем мы эти предметы как те «островки», которые выплескиваются вовне и получают свою чувственную оформленность.

Вспомним рассказ Л.Леви-Брюля про вождя племени, который говорит: я не убил оленя потому, что в соседнем селении через три дня умерла женщина. Промах на охоте и смерть женщины «сопричастны» в мышлении первобытного человека. Этот пример очень показателен в контексте наших рассуждений. Два «островка» - промах на охоте и смерть женщины в соседнем селении - в «нашем» времени разделены интервалом в три дня. Причем смерть женщины, произошедшая через три дня после промаха на охоте, с точки зрения человека нашей цивилизации никак не может быть его причиной. Но вождь первобытного племени уверен в том, что эта смерть и есть причина его промаха. По-видимому, логично предположить, что оба события имеют своей причиной неизвестное нам явление, скрытое от нашего сознания. Эта неведомая сила является причиной обоих событий. Но по каким-то своим, еще не ведомым нам законам мышление первобытного человека может выстраивать причинную цепочку и от промаха к смерти (как и в нашей современной логике) и от смерти к промаху (что для нас выглядит странным). На самом деле, сила, вызывающая оба события, скрыта от нашего чувственного восприятия. И когда проявится эта сила, с точки зрения нашего физического времени неважно. Более того, следствия этой силы могут проявиться совершенно в разных точках на нашей временной шкале. Первобытное мышление, непринужденно оперирующее причинными зависимостями, скажет, что одни из этих следствий являются причинами других. И, хотя Леви-Брюль говорил, что первобытное мышление - не этап, который в дальнейшем исчезает, а уровень сознания, имеющийся и у современного человека, в нашем мышлении такой легкости нет: мы считаем, что причинно-следственные зависимости строго ориентированы в соответствии с осью времени. Однако все наши попытки понять методологические основы культурно-исторической психологии приводят к другому выводу: эти явления опосредованы особым психологическим механизмом, скрытым за пределами нашего сознания.

Возможно, особенности этого механизма приоткроются нам, если мы рассмотрим следующий момент теории А.Н.Леонтьева. В посмертно опубликованной статье, посвященной категории «Образ мира», Леонтьев вводит понятие «значение как пятое измерение». Мы воспринимаем мир, говорит Леонтьев, в его пространственно-временных характеристиках. Но мир всегда воспринимается в преломлении через наши значения. Если мы воспринимаем окружающий нас мир, то этот мир не одинаков для каждого из нас. Каждым человеком мир преломляется, словно между нами и миром помещена своеобразная призма. (Вспомним в связи с этим приведенные выше рассуждения об уникальности индивидуальных миров.) Мы «смотрим» сквозь призму наших значений, говорит Леонтьев. Экстериоризованный (объективированный, как сказал бы Н.А.Бердяев) «внутренний» мир, социализируясь, возвращается к нам и еще больше индивидуализирует нашу психологическую систему.

Один из вопросов, который возникает в этой связи: почему А.Н.Леонтьев говорит о значении, а не о смысле? Дело в том, что проблематика соотношения значения и смысла в 70-е гг., когда Леонтьев высказал мысль о значении как пятом измерении, - проблема смысла в то время не разрабатывалась так интенсивно, как сегодня. Соответственно, понятия «смысл» и «значение» все еще зачастую использовались как синонимы, как очень близкие по своему содержанию термины. Поэтому наиболее правильным было бы сказать: говоря о значении, Леонтьев подразумевает внутренний мир человека, его «внутреннюю» деятельность. А, учитывая те исследования, которые были проведены школой Леонтьева за последнюю четверть века, мы можем сказать по-другому: «смысл, смысловая сфера как пятое измерение».

Итак, в попытке формализовать внешний мир, мы накладываем на этот мир свою категориальную, понятийную сеть. Мир начинает приобретать очертания, которые мы ему придаем. И тут мы можем припомнить представления, которые привнес в наше научное мировоззрение ученик Э.Гуссерля М.Хайдеггер. Хайдеггер в одном из основных своих произведений «Бытие и время» заявляет: когда я, человек появляюсь в этом мире, я привношу в него мое «присутствие» (похожий по своему смыслу термин «поступок» есть у М.М.Бахтина), которое начинает взаимодействовать с миром. Важно, при этом, что мое присутствие в мире «озабочено» - еще один термин Хайдеггера. «Озабоченность присутствия» - понятие, при помощи которого Хайдеггер поясняет, что он имеет в виду, когда говорит о взаимодействии «я» и мира. Изначальная озабоченность моего присутствия в мире начинает взаимодействовать с миром таким образом, что создает свое собственное пространство и время. Не мир «навязывает» мне свои пространственно-временные характеристики - я сам создаю пространство и время своим озабоченным присутствием. Я не принимаю этот мир с его пространством и временем - я сам в эту реальность (которая, безусловно, существует объективно) привношу особый слой пространственности и темпоральности.

Для пояснения своей точки зрения М.Хайдеггер приводит следующий пример. Представим себе человека, пришедшего в музей. Предположим, этот человек страдает близорукостью и носит очки. Вот он подходит к картине и начинает ее рассматривать. Что ближе к этому человеку: очки или картина? Конечно, картина, отвечает Хайдеггер, - ведь человек поглощен ее рассматриванием, а про очки в этот момент может и вовсе забыть. Возьмем другой пример. Для лектора слушающие его студенты, с точки зрения озабоченности присутствия, с точки зрения построения моего пространственного мира, располагаются значительно ближе, чем очки, физически находящиеся в непосредственной близости от его лица. Если воспользоваться терминологией А.Н.Леонтьева, нам ближе то, что попадает в сферу пристрастности нашей деятельности.

Мы находим интересные эмпирические подтверждения идеи «пятого измерения» в разных научных и паранаучных исследованиях. Множество примеров «деформации времени» приведено в книге В.А.Черноброва «Тайны времени». Приведем только один из них.

«Многие из прочитавших классический роман Л.Толстого "Война и мир" конечно же, вспомнят красочное описание взрыва пушечного ядра, произошедшего рядом с князем Болконским. Как много мыслей передумал в тот миг главный герой, как долго он наблюдал замедленный момент взрыва... Но для огромного большинства советских школьников весь этот сюжет - не более чем литературная гипербола автора. Так думал и я до тех пор, пока сам, будучи на границе, не столкнулся с подобным вплотную.

Плотнее некуда. В 5 метрах правее от себя. Фигуру человека с пулеметом наперевес я увидел слишком поздно, когда пули уже летели в меня. Звука выстрела не слышал. Зато четко видел черную дыру ствола, и словно бы заглядывал в этот черный колодец. И еще, хотя и менее четко (внимание было отвлечено черным дулом), но все-таки я видел пули, летящие рядом с моей головой. Уворачиваться от них не составляло никакого труда, не сложнее, чем от тяжелолетящего шмеля. Стрелявший был уверен, что с такого расстояния (5 м!) не промахнется, поэтому даже поленился прицелиться, и стрелял с бедра. Расстреляв в меня все свои 45 патронов - длинный рожок опорожняется за 3 секунды - он очень удивился и скрылся. По моему мнению, прошло, наверное, около минуты, а точнее говоря, время в тот момент вообще остановилось. На каком-то неосознанном, полностью отрешенном от всяческих мыслей, автоматизме я выстрелил в ту сторону из гранатомета (автомат в тот момент был у меня за спиной). Результата собственной стрельбы я не видел, возможно, в тот момент он был мне абсолютно безразличен... Уже позже капитан Каменев, свидетель произошедшего, сказал, что мой выстрел из РПГ-7 едва не задел голову стрелявшего, но "это детали, а главное, что сам в рубашке родился!"

Почему пулеметчик не сделал из меня решето с 45 дырочками, я тогда не понял». В.А.Чернобров. Тайны времени. http://e-puzzle.ru/

Тот же автор описывает всевозможные случаи субъективного замедления времени для людей, попавших в сложные ситуации (аварии, катастрофы и т.п.).

Этот парапсихологический пример, возможно, не является достаточно убедительным для представителей «серьезной» науки. Но похожие данные собраны и на кафедре психологии труда и инженерной психологии МГУ и описаны ее заведующим Ю.К.Стрелковым. В данном случае исследовалось восприятие времени летчиками, попавшими в аварийные ситуации. В таких случаях пилоты, например при необходимости катапультирования, «проживают» несколько субъективных минут, хотя объективные замеры времени свидетельствуют о том, что проходит несколько секунд. Пилот успевает вспомнить своих родных и близких, значимые эпизоды из своей жизни, оживляет в памяти пункты инструкции по катапультированию и только после этого нажимает кнопку катапульты.

Как тут не вспомнить «озабоченное присутствие» М.Хайдеггера и «пятое измерение» А.Н.Леонтьева. Мое присутствие, по терминологии Хайдеггера, создает темпорированность («временизированность», если попытаться дословно перевести этот термин на русский язык) мира, задает некое новое измерение, которое накладывается на бытие.

Таким образом, рассматривая тенденции развития культурно-исторической психологии, мы приходим к определенному вектору ее движения. В перспективе намечается сближение теоретических взглядов, о которых мы сегодня говорим, с экзистенциальной идеей, в соответствии с которой человек является существом, создающим вокруг себя (посредством смысловой системы деятельности, сказали бы мы) особый пространственно-временной мир, отличающийся от мира других людей. Деятельность как смыслозначащий организм предписывает нам свои интерпретации окружающего нас мира. Иными словами, все, что мы воспринимаем, осмысленно. Даже для, казалось бы, бессмысленных явлений мы подбираем соответствующие обоснования, включая их, таким образом, в свою смысловую систему. Конечно, эта система, задающая координаты окружающего нас мира, еще очень плохо изучена. Но, как сказал К.Юнг, «лишь по-детски мыслящие люди воображают, что мир таков, каким мы его себе представляем. Образ мира является проекцией мира самости, в то время как последняя является интроекцией внешнего мира. Лишь особый разум философа способен взглянуть по ту сторону этой привычной картины мира, населенной статичными и изолированными друг от друга вещами». Юнг усматривал и границы, которые ставит такому видению мира обыденное сознание: «Выйдя за пределы этой картины, вы рискуете вызвать потрясение в обыденном сознании: вздрогнет и зашатается все мироздание, самые сокровеннейшие убеждения и надежды окажутся попранными, и я не вижу необходимости расшатывать устоявшийся порядок вещей. Это не принесет пользы ни пациентам, ни врачам; хотя, возможно, это то, что полезно философам». К.Юнг Символическая жизнь. М., 2003, с.67.

Юнг высказывает опасения: сможем ли мы справиться с энергией, скрытой в нашей самости? Возможно, последствия окажутся страшнее последствий взрыва водородной бомбы. Эти мысли были высказаны в 1935 г. В то время еще казалось возможным удержать энергию самости в ее «внутренних» границах. Пережив первую мировую войну, человечество хотело верить, что подобное не повторится, что самость человека получила достаточную прививку, чтобы навсегда отказаться от наиболее мрачных своих проявлений. Сегодня мы знаем, что бывает Освенцим и Беслан. «Человек разумный» успешно преодолевает все новые и новые моральные барьеры. Что еще ожидает человечество после извержения этой зловещей субстанции? В конце концов, «психотерапия настолько сильна и влиятельна, что не может более позволить себе оставаться антропологически беспечной и не замечать, какой мощности энергии развязывает она, раскупоривая очередной «архетип» и выпуская из него засидевшихся джинов в душевное и социальное пространство». Ф.Е.Василюк. Историко-методологический анализ психотерапевтических упований. // Труды Ярославского методологического семинара. Методология психологии. Ярославль, 2003, с.43. Индифферентное отношение к нашей внутренней энергии вряд ли пойдет нам на пользу.

После всего сказанного мы понимаем, почему многие исследователи, работающие в контексте культурно-исторической парадигмы, занимаются изучением смысловой сферы человека: Б.С.Братусь - смысловыми образованиями личности, А.Г.Асмолов - смысловыми установками, Д.А.Леонтьев - смысловой жизнедеятельностью, В.К.Вилюнас - соотношением смысла и эмоции, В.Ф.Петренко - психосемантикой. Научные теории не стоят на месте. Даже после смерти своего создателя научная теория продолжает свое развитие. Такое развитие характерно и для психологической теории деятельности. Один из учеников А.Н.Леонтьева В.Ф.Петренко говорит, что за десятилетия, прошедшие после кончины Алексея Николаевича, представления о человеке в этой школе смещаются из «царства необходимости» в «царство свободы», от ориентированности на исследование познавательных процессов в сторону изучения целостной личности, что неизбежно сопровождается использованием менее операциональных и формализованных понятий. Это, действительно, так. Но самое главное, что характерно для исследователей школы Леонтьева - это пристальное внимание к сфере смысла.

Теория смысла - естественное направление развития психологической теории деятельности. Смысловая сфера жизнедеятельности человека - активное начало, преломляющее, опосредующее восприятие окружающей нас реальности. Вспомним эксперименты с псевдоскопическим восприятием, когда испытуемый надевает линзы, которые физически «переворачивают» мир, делая более далекие точки близкими, и, наоборот, близкие - далекими. При этом происходит нечто, нарушающее наши ожидания. Наблюдатель смотрит в псевдоскоп на человеческое лицо и вовсе не наблюдает никаких изменений в рассматриваемом предмете. Этот опыт замечательно иллюстрирует идею «пятого измерения». Благодаря измененным ощущениям наблюдатели должны были бы видеть обратный рельеф лица с провалившимся носом, вогнутыми глазами и т. д. Однако наблюдатели этого не видят и не могут увидеть даже в том случае, если очень стараются. На сетчатой оболочке глаза даны все условия для восприятия формы с обратным рельефом. Однако такая форма не воспринимается, поскольку опыт всей жизни человека противоречит такому восприятию. В других экспериментах наблюдателю предлагалось посмотреть в псевдоскоп на выпуклую скульптуру. И в этом случае предмет наблюдения так же, как и живое человеческое лицо, продолжал казаться выпуклым. Более того, когда испытуемому предлагалось посмотреть на вогнутую маску лица той же скульптуры, эта маска воспринималась выпуклой. И даже в том случае, когда испытуемый смотрел одновременно на выпуклую и вогнутую формы лица, он видел обе формы выпуклыми. Даже если мы посмотрим на фотографию внутренней стороны маски, и если, при этом, контекст, в котором находится эта маска, не дает нам никаких подсказок, то воспримем это изображение выпукло. Эти и другие опыты показывают: физические закономерности оказываются подчиненными тем ожиданиям, которые привносит наш опыт или, как мы это назвали, смысловая сфера нашей деятельности.

Литература

1. Асмолов А.Г. Психология личности. М., 2005.

2. Гамезо М.В., Домашенко И.А. Атлас по психологии. М., 2002.

3. Немов Р.С. Психология. М., 2005.

4. Мельников В.М., Ямпольский Л.Т. Введение в экспериментальную психологию личности. М., 1985.

5. Петровский А.В. Общая психология. М., 2006.

6. Петровский А.В. Введение в психологию. М., Академия 2005.

7. Познавательные процессы и способности в обучении. /Под ред. В.Д. Шадрикова. М., 2007.

8. Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии, СПб., Питер 2008.

9. Слободчиков В.И., Исаев Е.И. Психология человека. М., Школа-Пресс.2005.

Размещено на Allbest.ru