Соотношение конфликтов Российской Федерации и регионов на примере Республики Дагестан

Размещено на http://www.allbest.ru/

Содержание

Введение

Глава I. Соотношение конфликтных ситуаций в Российской Федерации и её субъектах

Глава II. Конфликты в Дагестане в конце 90-х годов как отражение конфликтов федеральных и региональных властей

Заключение

Список использованной литературы

Введение

Актуальность темы исследования определена рядом факторов. Современный этап трансформации российского общества характеризуется множественностью социальных конфликтов. С одной стороны, обострение и большая интенсивность социальных столкновений присущи любой трансформирующейся общественной системе, с другой - в российском обществе существует ряд объективных условий и субъективных факторов конфликтности, отличающих переходный процесс в данной стране от других. К таким факторам относятся межнациональные и межконфессиональные отношения, которые генерируют конфликтность современного общества и нуждаются в специальном изучении. Долгое совместное проживание в рамках единого государства сформировало у полиэтничного и многоконфессионального населения чувства сопричастности судьбам России, ряд общих российских этно-конфессиональных общностей, представлений, предпочтений, ориентаций. И во многом будущее России, ее государственная целостность и единство зависят от того, как будут складываться отношения между различными национальными и конфессиональными группами как в центре, так и внутри ее регионов. Конфликтность, агрессивность, насилие в отношениях между разными национальными общностями, активизирующиеся в последнее время, представляют особую опасность, тем более что среди факторов, влияющих сегодня прямо или косвенно на состояние межнациональных отношений, находится фактор религиозный.

Нынешнее масштабное воспроизводство в массовом сознании населения взаимосвязи национальных и религиозных ценностей имеет не только положительные (развитие национальной самобытности, укрепление нравственных начал в жизни народа, развитие интереса к его истории), но и отрицательные последствия, создающие предпосылки для деятельного клерикально-националистического блока общественно-политических сил, в частности, для пропаганды идей сепаратизма, национального превосходства и религиозной исключительности.

Кроме того, в условиях федеративного государства происходят только присущие ему процессы (т. е. не характерные для государств унитарных). Сегодня в России объективно сложилось, что «региональные интересы есть именно интересы региональной элиты, которая закладывает программу собственной активности через идеологические вызовы и ответы». Эта ситуация подтверждается и исследованиями зарубежных политологов, в частности, Ричард Саква отмечает: «В России режим подмял под себя государство, а конкуренция элит подмяла под себя гражданское общество».

Основная масса населения регионов России (Дагестан в этом смысле не исключение) на сегодняшний день социально и политически аморфна и пока не оформлена в сколько-нибудь очерченную социальную общность с едиными социальными представлениями, не умеет четко определять свои социальные интересы (требования), сужая их до уровня сугубо бытовых проблем или переводя в плоскость негативного отношения (формулировка претензий) к российской действительности в целом. В описываемых условиях региональная элита как бы конструирует собственную модель универсума с той или иной долей негативной направленности по отношению к другим регионам и федеральному Центру. Таким образом, достигается обеспечение лояльности со стороны электората в отношении властных структур территории и сохранение статус-кво.

Таким образом, проблемы регионов выступают отражением проблем центра. Продемонстрировать эту взаимосвязь и соотношение проблем на различных уровнях и составляет цель работы.

В соответствии с этой целью задачи работы поставлены следующие:

1. Анализ характерного для новейшего исторического периода процесса регионализации конфликтов.

2. характеристика соотношения конфликтов Федерации и регионов на примере Республики Дагестан

Работа состоит из двух глав, соответствующих двум названным задачам работы.

Глава I. Соотношение конфликтных ситуаций в Российской Федерации и её субъектах

Анализ целого ряда представлений, теоретических оснований и моделей развития, артикулируемых региональными элитами, позволяет квалифицировать их как вид социально-политических притязаний. Для идеологий характерна жесткая соотнесенность с выделенными в данном обществе социальными группами, в то время как мифологии отличаются в социальном плане расплывчатыми, аморфными пределами.

«Тайна власти заключается в триаде: духовная гегемония - организация - ресурсы». Приоритетное место духовной гегемонии в этой системе обеспечивает правящему слою высокую степень легитимности. Отсюда наличие идеологии как важного условия успешного функционирования властной элиты.

Активизация архаических структур сознания осуществляется в нескольких направлениях. В первую очередь, речь идет о потере личностью собственной идентичности, что стимулирует поиск новых форм и способов идентификации с социальной средой. Этот поиск заканчивается обычно экзистенциальным слиянием с группой, благодаря чему рождается чувство защищенности перед действительностью, представляющейся чуждой и враждебной Маничев С.А. Мифология в политических технологиях // Общество и политика: Современные исследования, поиск концепций / Под ред. В.Ю. Большакова. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2004 - С.188.

Причем, первоначально проявляются наиболее очевидные этнические и этно-конфессиональные характеристики, по которым происходит идентификация. Позднее они дополняются идентификацией региональной, когда регион выступает в качестве субъекта «мы», отстаивающего свои специфические права, в противовес мифологизированному образу «центра», стремящегося эти права отобрать.

Другим вектором актуализации архаических структур массового сознания является персонификация представлений о причинах происходящих в обществе трансформаций: создание образа идеального героя-вождя, предлагающего свой собственный вариант решения проблем социума, и одновременно образа врага - носителя абсолютного зла.

Третье направление архаизации массового сознания в кризисной ситуации связано с активизацией мифологических представлений о времени и пространстве. Для господства архаической культуры характерен локализм, ощущение сужения пространства и времени. Постулатами мифологизированного регионального времени являются тезис о неоднородности и нелинейности времени, на котором базируются представления о «золотом веке» региона; принцип цикличности, предполагающий возможность повторения «золотого века» в будущем; нерасчлененность пространства и времени, что проявляется в образе «переноса пространства» -- идеологема региональной исключительности в истории государства или даже всего мира. Так во временном диапазоне выделяются два периода -- «предыстория» и собственно «история». В рамках первого периода ищутся истоки нынешнего состояния локального социума, второй выступает точкой отсчета совершенно новой жизни региона, началом движения к «светлому будущему». Институционализируется явление, получившее название «реконкисты истории». Нация/региональный социум, убежденные в том, что с приходом тоталитаризма их история прервалась, пытаются отыграть свою «недооцененную собственность». Чаще всего это находит выражение в смене монументов, названий улиц и других символических жестах.

Что же касается восприятия пространства, то одним из главных его свойств является качественная неоднородность, выделение в нем сакрального центра и отдаленной периферии, причем к последней относится, скорее, не «чужое», а «недоосвоенное», промежуточное, примыкающее к рубежу, за которым как раз и располагается это «чужое». Отсюда понимание регионального пространства в обязательном порядке дополняется фундаментальным императивом в массовом сознании. Им становится мифологема границы, противопоставляющая рациональной идее однородного и универсального политического мира конфликтогенную систему ориентации: «родная земля - чужая земля», «наши - не наши» и т.д. В этом контексте осуществляется конструирование «чужого» и «своего» миров. Применительно к региональному пространству его моделирование в мифологизированной форме означает вычленение региональной общности как некой «особости», противопоставление территории центру и другим регионам по принципу «мы - они», наделение ее исключительно позитивными чертами и формирование положительного отношения личности к данной территории.

Феномен региональных политических идеологий появился на основе кристаллизации политических и экономических интересов местных элит. На фоне системного кризиса и идеологического вакуума обострились экзистенциальные вопросы, значимость ценностей, веры и убеждений резко возросла. В условиях отсутствия общенациональной идеи, способной консолидировать население, именно региональные идеологемы выступили в качестве компенсаторного механизма групповой идентичности, именно они стали инструментом формирования в менталитете регионального электората локального «образа мира».

При анализе сущностных черт региональных идеологий на авансцену выступают следующие проблемы: кто стоит у истоков создания идеологем; каковы компоненты региональных идеологий; существуют ли и в чем заключаются различия в содержании идеологических схем, доминирующих в сознании элит/электората тех или иных территорий.

Особое явление представляет собой идеология региональная -- феномен чрезвычайно многомерный, не сводящийся к системе идеалов, ценностей, ориентации. Идеологии -- это гибкие сети идей, открытые интерпретациям и инновациям индивидуальных и групповых действующих лиц. Двойственная природа идеологий выражается в том, что они могут одновременно творить и выражать настроения и предпочтения. Далеко непростым является ответ на вопрос о том, кто выступает творцом региональных идеологий. Представляется несколько упрощенным определение локальных идеологических схем как систем норм, ценностей, идеалов и т.д., конструируемых региональными элитами. В контексте такого подхода «снимается» вопрос об активности и влиянии самих региональных сообществ, а не только представляющих их элитных групп.

В действительности региональная идеология созидается в результате «переплавки» социокультурных установок, норм, психологических архетипов, присущих локальному социуму, но окончательным ее интерпретатором и выразителем выступает политическая элита. Она как бы реконструирует «фрагменты» прежних святынь, пытаясь создать из них целостное полотно.

Анализируя роль и статус идеологических систем в контексте региональных изменений, отечественные исследователи отмечают их социальную значимость и вполне завершенный характер. Думается, однако, что говорить об окончании процесса формирования региональных идеологий преждевременно. Дело в том, что этот процесс предполагает целый ряд этапов - от создания мифологемы до стройной идеологической концепции, обладающей в глазах общества авторитетом научной истины. В нынешних условиях региональной политической элите России свойственна именно мифотворческая деятельность, технику которой достаточно детально описал еще Э. Кассирер (придание идее имиджеобразующего звучания, пророчествование, политическая обрядность и т.д.). Магомедов А.К. Локальные элиты и идеология регионализма в новейшей России: Сравнительный анализ. Ульяновск: УлГТУ, 1998 - С.109

Целеполаганием современной российской политической мифологии является поиск и формулировка региональной идеи. Не национальной, поскольку в нынешних условиях ее концептуальное оформление и уж тем более реализация принципиально невозможны, а именно региональной. В определенной степени территориальной элите это сделать удалось, хотя по своей сути региональная идея конфликтогенна и связана с культивированием преимущественно негативных эмоций, однако не на уровне массового действия, а локально и культурно.

Анализ риторики регионализма позволяет выделить следующие основные компоненты региональных мифологий: историческая составляющая; миссионерство; геополитическая составляющая; утопическое прожектирование; «образ врага» и «образ героя».

В определенном отношении перечисленные компоненты представляют собой универсалии, поскольку имманентно присущи практически любым региональным идеологическим конструктам вне зависимости от этнической или территориальной принадлежности элиты.

Содержательными элементами исторической составляющей являются постоянные ссылки на значимые этапы в жизни региона, яркие события, ставшие своеобразными символами. Например, попытка реанимировать (и в риторике и на практике) традицию проведения Нижегородской ярмарки, бывшей до 1917 г. одним из самых знаменательных событий общественно-экономической жизни России, демонстрирует стремление регионального руководства провести историческую параллель с периодом стабильного и устойчивого развития, когда Нижегородский регион играл роль экономического авангарда. Таким же образом этап губернаторства Столыпина в Саратове предстает в идеологических схемах нынешних региональных руководителей как образчик и ориентир в осуществлении стратегии реформ.

Еще более существенной является апелляция к историческому контексту в рамках этнорегиональных идеологий. Так, в высказываниях политических лидеров Калмыкии часто можно услышать повествование о трагической истории калмыков в XX в., в которой было и раскулачивание, и эмиграция, и угроза потери родного языка, и ассимиляция. Татарстан рассматривается идеологами регионализма в качестве наследника таких известных в российской истории государственных образований, как Булгарское царство, Золотая Орда и Казанское ханство. И это наследие сегодня преобразуется в новую парадигму для республики, превращая ее в своеобразный «локомотив истории»: «Татарстан... своей философией, идеологией, концепцией и политикой.., выполняя роль «бульдозера», не только очищает социальное поле от извилин и наростов для собственного эксперимента, но и открывает путь для других региональных центров».

Как видно, региональное миссионерство - подчеркивание уникальности региона, его значимости для судеб отечества, России в целом -- тесно связано и прямо вытекает из исторического контекста. Складывается система представлений о регионе как «малой Родине». Обычно в идеологических построениях ссылки делаются на своеобразное геополитическое положение территории, при этом регионы наделяются особыми характеристиками. Например, Оренбуржье, расположенное на границе Европы и Азии, рассматривается региональными идеологами как «форпост России». С помощью исторической аргументации создатели данного лозунга пытаются доказать колоссальный вклад территории в безопасность Российского государства: «...именно через Оренбург российское правительство старалось закрепить имеющиеся торговые пути на Востоке, осуществляло всю дипломатическую деятельность, следило за происками англичан в Афганистане.

Ведь в случае его захвата оставался один шаг до захвата и всей Средней Азии». Порой мифологема миссионерства приобретает самые радикальные формы. Так, идеология «сибирского регионализма», озвученная руководителями Омской области, нашла свое выражение в изоляционистских лозунгах: «Мы привыкли рассчитывать только на себя; мы знаем, в чем нуждается область; мы вполне можем существовать независимо». Интересно, что такая установка имеет глубокие исторические корни. Сформировалась она еще в середине XIX в. в среде сибирских студентов и базировалась на тезисе «Сибирь -- колония России». Отсюда вытекали призывы к вооруженному восстанию и отделению Сибири от Российской империи. Сегодня идеология областничества выполняет в большей степени деструктивную функцию, стимулируя сепаратистские настроения.

Миссионерство имеет своим логическим следствием формирование геополитических ориентации региональной элиты. Это связано и с объективными причинами -- одновременностью протекания процессов транснационализации элитных групп и их региональной самоидентификации (становлением воли к государственному строительству в границах региона). Собственно, в этом заключается одно из принципиальных различий между высшими и региональными элитами: для первых роль транснациональных интересов гораздо значительнее, нежели роль интересов национальных. Географическое расположение региона, наличие или отсутствие природных ресурсов, близость или удаленность от коммуникаций, климатические условия также влияют на внешнеполитические и внешнеэкономические ориентиры.

Интересно, что в этнических регионах (в первую очередь республиках) эти объективные факторы дополняются поисками социокультурной общности с этносом избранной страны. Так, стремление к сотрудничеству с США в Татарстане объясняется близостью цивилизационных ценностей народов этих двух стран. В подтверждение приводится «вполне обоснованная» гипотеза академика А.Г. Каримулина о происхождении индейцев Америки от древних тюркских племен. Мало того, доказывается, что этнос американских бизнесменов был близок к сложившемуся этносу булгарских и татарских купцов.

В региональных идеологических построениях геополитическая составляющая получила четкие очертания -- каждый регион точно знает, на кого надо ориентироваться и с кем выгоднее всего иметь дело. Руководство Приморского края неоднократно заявляло, что региону целесообразнее всего развивать разносторонние контакты с Китаем и Японией. Ленинградская область и Санкт-Петербург, а также Карелия, не отвергая возможности сотрудничества с любым государственным образованием, предпочтительнее всего отзываются об отношениях с ближайшими соседями -- странами Балтии и Скандинавии. Именно в государствах Северной Европы эти регионы видят наиболее перспективных торговых партнеров, а также источник передовых технологий, инвестиций и финансовой помощи. Оренбуржье стремится создать прочные связи со среднеазиатскими республиками и государствами Центральной Азии.

Геополитические ориентации формируют внешнюю политику региона, которая получает вполне автономный характер. Так, ряд областей Дальневосточного региона (Амурская область, в частности) установил настолько тесные экономические отношения с приграничными китайскими провинциями, что некоторые эксперты даже говорят о возникновении целостного экономического организма ДВР-Догбей. Ковалев В.А. Политическая регионалистика как новое направление исследований в российском обществоведении. Сыктывкар, 1999 - С.36

Внешнеполитическая компонента региональной идеологии оформляется при активной стимуляции извне: ряд зарубежных стран предпочитает сотрудничать не с Москвой, а именно с регионами. Например, в мае 1996 г. финское правительство приняло документ под названием «Стратегия Финляндии по сотрудничеству с соседними областями северо-восточной России и балтийскими республиками», ставший основой российско-финской приграничной кооперации. Европейский Союз инициировал в 90-х годах специальную программу «Интеррег», нацеленную на поощрение приграничного сотрудничества. Из четырех программ Интеррега, реализуемых в Северной Европе, две -- «Интеррег Баренц» и «Интеррег Карелен» -- охватывают Мурманскую область и Карелию.

Своеобразие этнических регионов проявляется в том, как верно подметил В. Барсамов, что сила внешнеполитических ориентации пролегает там не по линии политико-партийного размежевания (правые-левые, радикалы - умеренные, консерваторы-либералы и т.д.), а по линии ориентации на соседнее, более сильное государство. Сегодня практически в каждой республике можно выделить кланы с промосковской, протурецкой, проарабской и т.д. ориентациями Барсамов В.А. Этнонациональная политика в борьбе за власть: Стратегия и тактика в период общенациональной смуты (десять лет в поисках антикризисной модели). М.: 2003 - С.103.

Утопическое прожектирование -- важный составляющий элемент мифологии: электорату необходим конкретный (и желательно яркий) образ того будущего, к которому следует стремиться. Французский историк Люсьен Февр так охарактеризовал утопию и тот период, когда она приобретает завершенную форму: в ней «смешаны друг с другом предвосхищения и констатации: контуры мира, каким его видят, и черты мира, который угадывают и возвещают, мира завтрашнего и послезавтрашнего дня. Именно в эпохи тревоги, в переходные эпохи прокладывают себе путь прорицатели и пророки. Они молчат, когда новый порядок установился и кажется способным противостоять бурям своего века. Они берут слово тогда, когда обеспокоенное человечество пытается определить главные направления социальных и нравственных потрясений, неизбежность и грозный характер которых ощущает каждый». Потому нет ничего удивительного в том, что утопический элемент резко активизировался в сегодняшней ситуации неопределенности Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М.: Изд. гр. Прогресс-Академия, 1998 - С.127.

Уровень утопизма предлагаемого проекта может сильно варьироваться в зависимости от ранга субъекта в федеративной системе (республика - область - край), от степени этнической гомогенности региона, от социально-экономической ситуации в данном социуме и прагматического настроя (видения реальных проблем) самой элиты. Пожалуй, именно утопизм является наиболее ярким индикатором различия становящихся региональных идеологий.

Так, еще в первой половине 90-х годов ряд областей провозгласили себя республиками в составе России. Далее всех по этому пути пошла Свердловская область, которая объявила себя Уральской республикой и приняла свою конституцию. Была разработана целая система атрибутики, символизирующая автономность государственного образования, вплоть до собственной денежной единицы, специально отпечатанной во Франции.

Национальные республики, обладая значительным объемом прав по сравнению с другими субъектами (областями, краями, автономными округами), разрабатывают «анклавную» модель, т.е. модель своего рода «государства в государстве», имеющую «внеидеологический» характер. «Татарстанскую модель государственности, -- пишут авторы соответствующего проекта, - нельзя загонять в классические идеологемы: «либерализм», «социал-демократизм», «социализм», «капитализм» и т.д. Государственной идеологией, сплачивающей, объединяющей все части народа, может быть «смешанная» идеология, базирующаяся на общечеловеческих ценностях центристского толка».

Президент К. Илюмжинов носился с идеей преобразования республики в Корпорацию «Калмыкия», которая призвана была охватить своей деятельностью весь регион, превратив всех его жителей в своих акционеров.

Несоответствие мифологической и обыденной картин мира создатели доктрин приписывают действию разного рода сил. В воображении мифомана и его повседневной практике постоянно находится образ прекрасного будущего, которое не реализуется только потому, что этому кто-то препятствует. В региональных теоретических схемах главным виновником всех неурядиц и тем более открытых конфликтов, как правило, выступает федеральная власть. «Именно федеральный Центр в России явился главным источником экономического кризиса и откровенно одиозные региональные режимы, игнорирующие даже видимость демократических процедур и нарушающие права человека (Калмыкия, Башкортостан), возникли не без попустительства Москвы»,-- утверждает один из исследователей развития политических процессов в Республике Коми. Это и подобные ему утверждения не требуют никакой аргументации, поскольку представляют собой своего рода фетиш, позволяющий, с одной стороны, снижать социальное напряжение в регионе, канализируя его в нужное региональным элитам русло, с другой, -- снимать с региональных руководителей всякую ответственность за происходящее на данной территории.

Следует, однако, зафиксировать сложное отношение к России и своим регионам, которое буквально в последние годы вырабатывается в современной региональной элите.

Несомненно, выборным региональным лидерам свойственны местничество и партикуляризм. В то же время они декларируют, часто вполне искренне, российский патриотизм. В результате получается причудливая смесь местничества и государственничества, что находит свое отражение в идеологической схеме: губернаторы -- это «соль земли русской», «оплот чаяний российского народа» и в то же время они - защитники региональных интересов Амелин В.В., Виноградова Э.М. Оренбуржье в системе региональных интересов России (Реальные и иллюзорные представления граждан в зеркале эт-носоциологии) / Под ред. М.Н. Губогло. М.: ЦИМО, 2004 - С.172.

На этой основе конструируется образ героя. Обязательным элементом любой региональной мифологии является имиджевая концепция, которая создается (с той или иной степенью результативности) в отношении регионального лидера -- губернатора или президента. Непременными составляющими этого нового образа выступают «богочеловечность» в снятом виде, народность происхождения «героя», радикализм (разумеется, фундаментальный и конструктивный) предлагаемых им программ.

Что же касается преобразовательных планов лидера, то тут задача региональных мифологических схем -- выработать в массовом сознании ассоциации предлагаемых реформ с его именем. Тем самым герой на протяжении всей своей политико-хозяйственной карьеры противостоит хаосу, идущему извне, со стороны федерального Центра.

Глава II. Конфликты в Дагестане в конце 90-х годов как отражение конфликтов федеральных и региональных властей

конфликт региональный федеральный власть

В качестве примера по поводу конфликтов на уровне субъекта Федерации как отражения ситуации в стране в целом можно привести события в Дагестане в конце 90-х годов. Так, события вокруг 136-й мотострелковой бригады, расквартированной у Буйнакска, были отражением проблем в российской армии в целом. В частности, дерзкое нападение боевиков Гелаева в конце 1997 г. выявило ряд важных вопросов (в том числе никудышную политработу в воинских частях в целом), а печально известное дело рядового Пинигина было проявлением наиболее отвратительной формы «дедовщины» в соединении с предательством и работорговлей.

Рассмотрим теперь политические события и их связь с общефедеральными политическими процессами.

Осенью 1998 г., когда после убийства муфтия Дагестана Абубакарова в республике резко обострилась политическая ситуация, на состоявшемся тогда Съезде мусульман Дагестана была принята резолюция с требованием отставки председателя Государственного Совета Магомедова и проведении всенародных выборов президента Дагестана. Тогда противостояние удалось урегулировать принятием согласованного решения о необходимости проведения очередного (третьего) всенародного референдума об учреждении должности всенародно избираемого президента Дагестана. Этот референдум был приурочен к выборам в дагестанский парламент и прошел одновременно с их первым туром 7 марта 1999 г. За введение должности всенародно избираемого президента отдали свои голоса 21,6%, против высказались 74,8% избирателей.

По итогам референдума в различных районах республики можно сделать некоторые выводы об этнических предпочтениях относительно этой высокой должности. В районах со сплошным лезгинским населением подавляющее большинство (свыше 90%) «против» такой должности. Почти столь же высокий показатель противников и в районах со сплошным даргинским населением. В аварских районах оказалось много сторонников введения поста президента РД. Среди лакцев также заметно больше, чем в среднем, сторонников этой должности Булатов Б. Б., Рамазанова Д. Ш. Деятельность органов государственной власти Республики Дагестан в области национальных отношений (80-90гг. ХХ в.). Махачкала: Юпитер, 2000 - С.72.

В начале 1999 г общественно-политическая ситуация в Дагестане была достаточно напряженной. Разрастающаяся дестабилизация в соседней Чечне, рост влияния криминалитета в обеих республиках делали ситуацию угрожающей. Одним из проявлений обеспокоенности руководства складывающимся положением была неумелая попытка накануне выборов не допустить в новое законодательное собрание республики лиц с уголовным прошлым. Незадолго до голосования в Закон о выборах была внесена поправка о недопущении регистрации кандидатами в депутаты лиц, осужденных в прошлом за уголовные преступления. Однако она была опротестована в Конституционном суде РД по запросу ряда авторитетных (!) депутатов и отменена как неконституционная. В новый избирательный закон вошло лишь положение о том, что кандидаты в депутаты НС РД должны обязательно сообщать в избирательные комиссии сведения о своей судимости, а избирательные комиссии обязаны включать эти сведения в избирательные бюллетени. Возможно, именно это повлияло на то, что в новом парламенте лиц с уголовным прошлым оказалось в 3 раза меньше, чем в парламенте первого (предыдущего) созыва.

Предвыборная техника была значительно проще, чем на прошлых выборах. Не обещания и не идеологические или политические позиции кандидатов воздействовали на электорат, а их конкретные дела накануне выборов. Это особенно относится к сельским регионам. Там, как правило, сельская община (джамаат) ставила кандидату условия: например, проведение водопровода или газопровода, бурение артезианской скважины, ремонт дороги и многое другое. В случае выполнения этих условий население отдавало ему свои голоса.

Следует отметить, что в этот раз не было убийств, взрывов и других серьезных насильственных действий в ходе предвыборной кампании и выборов. Отдельные случаи подтасовки бюллетеней на участках, как правило, разоблачались доверенными лицами сторон и обжаловались. Основной формой протеста стал массовый выход населения на магистральные автодороги и их перекрытие с требованиями пересмотра итогов голосования. В некоторых случаях блокирование дорог продолжалось несколько дней. Органам власти приходилось прокладывать объездные пути для прохождения транспорта по республике.

В первом туре (7 марта 1999 г.) в голосовании приняли участие 817034 человека, т. е. 66,6% от общего числа избирателей. Во втором туре активность оказалась даже выше, чем в первом - 68,8%. Во многих сельских округах, например, в ряде округов Цумадинского, Цунтинского, Дахадаевского, Ахтынского и других районов, она достигала 88 - 95%. В известных «ваххабитских» селениях Карамахи и Чабанмахи выборы не состоялись. Дело в том, что в этом регионе избирательные участки были сформированы так, чтобы не допустить здесь солидарного голосования и прохода «их» депутата в Народное Собрание. Население карамахинской зоны в знак протеста не приняло участие в выборах.

Еще с конца июня - начала июля из высокогорных районов республики, граничащих с горной Чечней, поступала тревожная информация о том, что в селениях этого региона началась активная пропаганда группировок местных ваххабитов с целью установления шариатского правления и неподчинения власти в Махачкале. Вместе с тем именно на перевале Хаарами (естественная дорога из Ведено в Ботлих) всего за 60 дней до вторжения были сняты армейские посты, и охрана границы с Чечнёй (по прямому указанию из Москвы) была оставлена только малочисленным милицейским подразделениям. Участились провокации в Кизлярском районе (Николаевское кольцо и Копайский гидроузел), отдельные выпады были на границах Бабаюртовского и Хасавюртовского районов. Однако до начала августа на фоне общего глубокого политического кризиса этим обстоятельствам не придавалось особого значения. Вспышка произошла в самом начале августа, когда милиция столкнулась с группой вооруженных ваххабитов и ранним утром 2 августа «для поддержки» цумадинских ваххабитов в район вошли отряды чеченских боевиков. Получив отпор со стороны местной милиции и населения, боевики были вынуждены отступить из райцентра Агвали в маленькие высокогорные селения Эчеда, Гигатль и Гакко и закрепиться там. За этим последовало вторжение в соседний Ботлихский район. Эти события всколыхнули общественность всей республики. Началась всенародная война против вторжения оккупантов и их пособников - местных ваххабитов. Российская армия при полной поддержке населения ввела в эти районы свои подразделения Алиев А.К. Россия и Дагестан: политико-правовые проблемы взаимоотношений //Современные этнополитические процессы на Северном Кавказе.- Махачкала, 1999.-С.17.

Бои в ботлихских и цумадинских горах продолжались больше трех недель. 26 августа было объявлено о полном разгроме и изгнании боевиков из горной Аварии, а через 2 дня, 29 августа, в Буйнакском районе началась операция против карамахинских и чабанмахинских ваххабитов, которые уже более полутора лет не подчинялись республиканским властям. Тяжелые кровопролитные бои шли там 3 недели (13 сентября было объявлено о завершении операции в кадарской зоне). В период ожесточенных боев 4 сентября прогремел взрыв в жилом доме в Буйнакске, а утром следующего дня формирования чеченских боевиков вошли в Новолакский район и захватили 5 приграничных селений. Военные действия развернулись в непосредственной близости от хасавюртовской зоны, где проживает основной массив дагестанских чеченцев. Однако война в Дагестане существенно отличалась от происходившего в Чечне в 1994-1996 гг. Здесь военные действия происходили при поддержке подавляющего большинства населения республики и при непосредственном участии в боевых действиях местного вооруженного ополчения. 16 сентября после освобождения Новолака завершилась 45-дневная война в Дагестане. А еще через два дня начались бомбардировки Чечни.

Эти события радикально отразились на внутриполитической ситуации в Дагестане. Как это ни покажется парадоксальным, война в Дагестане оказала стабилизирующее воздействие почти на все возникшие здесь на протяжении последнего десятилетия болевые точки. Наиболее опасные узлы, казалось, неразрешимых противоречий, были в значительной мере распутаны или заметно ослаблены. Рассмотрим эти узлы противоречий и влияние на них военных действий в Дагестане в августе-сентябре 1999 г.

а) Сплочение всех общественно-политических сил в Дагестане. В ходе глубоких трансформаций последнего исторического периода, когда разлагалась и, наконец, развалилась коммунистическая держава, быстро сформировались, с одной стороны, новый правящий класс, а с другой, - чрезвычайно обездоленная масса населения. В Дагестане в силу определенных условий процесс имущественной дифференциации происходил более рельефно и вызвал сильный моральный протест у обездоленного населения. Пожалуй, нигде в России нет столь значительного расхождения в доходах между основной массой населения и узким кругом богатейших фамилий. Население республики ко времени последних событий достигло чрезвычайной степени обездоленности. По большинству социальных показателей Дагестан занимал последние места среди регионов России, причем разница с самыми «богатыми» субъектами федерации составляет восьмикратную величину. Среднедушевой доход дагестанцев ниже прожиточного минимума, установленного в РФ. Средняя зарплата по Дагестану составляет одну треть среднероссийской.

Наиболее отчаявшимися и озлобленными оказались сельское население в целом и крестьянство в особенности, квалифицированные рабочие городов, лишенные из-за потери работы источников существования, многочисленная категория «социалистической интеллигенции» - высококвалифицированные инженеры и агрономы, врачи, школьные и вузовские преподаватели.

Ненависть населения к правящему классу, состоящему из наиболее коррумпированных (еще со времен коммунистического режима) «партийных и советских работников» и «новых богатых» - категории людей около-уголовного типа, которым удалось путем прямого силового давления и рискованной удачи стать сказочно богатыми, была чрезвычайно высока и не проявлялась открыто только потому, что любой протест был бы обречен на безжалостное подавление.

Война против ваххабитов и чеченских боевиков, неожиданно для многих, вызвала почти всеобщее внутри-дагестанское единение и сплоченность. Власть оказалась лидером общественных настроений, и ее действия встретили массовую поддержку подавляющего большинства населения.

Изменилось также отношение населения к русской армии. Еще недавно российские солдаты и офицеры вызывали, в лучшем случае, жалость, из-за их чуждости и бесполезности, из-за бесцеремонного вторжения в Чечню в 1994 г., трусости, жестокостей, производимых там, и, наконец, военного поражения. Теперь в них видели надежного союзника в борьбе с агрессором. Феномен такой повсеместной поддержки и единения оказался неожиданным для многих аналитиков, специалистов по Кавказу. Таким образом, руководство России и республики получило, может быть, впервые за годы «перестройки», почти всенародное одобрение и поддержку своих действий.

Незадолго до войны в Дагестане произошел серьезный конфликт внутри высшей политической элиты республики. Ряд молодых, очень богатых и амбициозных деятелей, занимавших высокое положение, были решительно вытолкнуты из состава власть имущих и подвергнуты уголовному преследованию. Преследования начались в сентябре 1998 г. при определяющей инициативе и решительной поддержке «внешней силы», а именно, первого заместителя министра ВД РФ, генерал-полковника В. Колесникова. Среди потерпевших в ходе «колесниковских чисток» наиболее влиятельными были председатель Пенсионного фонда, депутат дагестанского парламента Ш. Мусаев и депутат Государственной Думы РФ, лидер Союза мусульман России Н. Хачилаев. Оба этих лидера незадолго до начала преследования против них вступили в серьезный конфликт с высшим руководством республики и добивались его смены.

Война решительно повлияла и на этот узел противоречий. Если бы опальные авторитеты решились на поддержку ваххабитов и вторгшихся в Дагестан чеченских боевиков, то это привело бы их к окончательному политическому фиаско. Но и решительное осуждение ваххабитов и нападения чеченцев на территорию Дагестана, которое они, в конце концов, продемонстрировали, уже не смогло им помочь. Получилось так, что с началом военных действий и после успешного их завершения они перестали представлять какую-либо угрозу для руководства республики Булатов Б. Б., Рамазанова Д. Ш. Деятельность органов государственной власти Республики Дагестан в области национальных отношений (80-90гг. ХХ в.). Махачкала: Юпитер, 2000 - С.89-90.

Таким образом, война существенно повлияла на соотношение внутриполитических сил в республике. Официальное руководство стало более монолитной силой, а оппозиция потеряла всякий значимый вес и влияние.

б) Проблема взаимоотношения федерального центра с Дагестаном и Чеченской Республикой. Так, 17 апреля 1999 г. в Грозном был проведен Второй съезд народов Ичкерии и Дагестана. Из Дагестана на него прибыло 297 делегатов от 25 джамаатов (сельских общин) Буйнакского, Гунибского, Тарумовского, Хасавюртовского и других районов. Со стороны хозяев было всего 195 официальных представителей и более 200 приглашенных чеченцев. Главной причиной растущей напряженности на Кавказе названы российские войска, присутствующие здесь. Заявлено о необходимости «начать процесс деколонизации Дагестана», российскому руководству «предложено приступить к выводу войск из этой республики» Дагестанское руководство отчетливо осознавало угрозу, которая нарастала в республике. Это чувствовалось по напряжению, царящему во властных структурах, и открытым заявлениям официальных лиц. Руководство Дагестана было чрезвычайно озабочено происходящим сближением непримиримых оппозиционеров Чечни и Дагестана. Было известно, что со стороны непримиримых звучат прямые персональные угрозы в адрес высших государственных деятелей Дагестана. Между тем, никакие реальные действия, которые могли предотвратить развязку, не производилось и, похоже, никто не знал, что нужно делать.

Война разрешила и этот узел противостояния. Полностью прекратились отношения официальной Махачкалы с «официальным Грозным». Россия развязалась с Хасавюртовскими соглашениями, подписанными генералом Лебедем в 1996 г.

в) Разгром ваххабитского движения в Дагестане. Как известно, одним из самых серьезных социальных противостояний в Дагестане предвоенного периода был конфликт между сторонниками двух направлений исламского вероисповедания: т. н. «тарикатистов» и «ваххабитов». Сторонников ваххабизма по последним предвоенным социологическим исследованиям, не более 3% от общего числа верующих дагестанцев. Они локализовались главным образом в сельских районах центрального горного и предгорного Дагестана и примыкающих к ним равнинных районах республики, главным образом, среди аварского населения. Кроме того, в последние два года ваххабизм получил быстрое развитие на Юге Буйнакского района среди даргинцев Кадарского джамаата. Это очень известная теперь группа сел: Кадар, Карамахи, Чабанмахи и Чанкурбе. Ваххабитские группы стали возникать также среди лезгин высокогорных регионов Южного Дагестана. Хотя общее число новых мусульман было незначительно, их воздействие на политический процесс в республике серьезно нарастало. Они отличались демонстративной строгостью исламских нравственных принципов, простотой и не обременительностью ритуальной стороны жизни, непримиримостью к традиционным служителям исламского культа и враждебностью к правящей в республике политической элите. Следует отметить, что новое направление привлекало к себе самые разные социальные слои дагестанского общества и по различным причинам.

Можно выделить и обозначить условно некоторые типологические группы населения - носителей ваххабизма:

· «Бедный ваххабизм». Обнищавшее горское крестьянство находило в нем идеологическую простоту и ясность религиозных догматов, облегчение обременительных, разросшихся при социалистическом строе, «традиционных» «народных» обычаев, которые в новых экономических условиях оказались просто разорительными. Ваххабизм давал им возможность сохранить свое достоинство перед лицом невзгод, санкционируя и освящая агрессивность по отношению к несправедливо разбогатевшим нуворишам.

· «Богатый ваххабизм». Зажиточные джамааты, расположенные в предгорных регионах (их очень мало, это, прежде всего, упомянутый Кадарский джамаат, а также селение Губден и некоторые другие), находили в нем идеологическую и организационную силу для сохранения своих традиционных (весьма консервативных) социально-нравственных устоев против деморализующего влияния массовой культуры, современного индивидуализма и либерализма. Религиозная независимость от государственной власти открывала им возможность избавиться от бюрократической и коррумпированной опеки чиновничества».

· «Интеллектуальный ваххабизм». Современная дагестанская верующая молодежь, получившая в лучших исламских университетах стран Востока высококачественное религиозное образование, не могла уважительно относиться к традиционным служителям культа, видеть в старых доморощенных алимах религиозных авторитетов, достойных уважения и поклонения.

· Наконец, «интеллигентский ваххабизм». Часть современной дагестанской интеллигенции, полностью утратившей в советских школах и вузах связь с религиозной исламской традицией, лишенная в новых условиях идеологических устоев и уже не способная, в силу своего образования и воспитания, обратиться к традиционному «фольклорному» исламу, находила в «ваххабизме» для себя идеологическую отдушину, поскольку «ваххабизм» со своим рационализмом абсолютного единобожия не требует строгой ритуализации и духовной опеки со стороны авторитетов, отрицает в обращении ко Всевышнему посредническую роль шейхов и любых профессиональных служителей Аллаха. В этой связи, вполне правомерно сопоставление современного ваххабитского движения в Дагестане с движением протестантизма в Западной Европе в известный период истории.

Но ваххабизм обладал не только привлекательными, но и отталкивающими качествами. Главным препятствием на пути его распространения было требование решительного отказа от устоявшихся традиций и обычаев. Этнокультурная чуждость «ваххабизма» сдерживала численный рост приверженцев этого движения. Вместе с тем, принявшие новую идеологию и поведенческую парадигму обладали, как всякие новообращенные, целеустремленностью и энергией в достижении поставленных целей, причём любыми средствами (начиная с насилия, как показали события).

Первоначально главным врагом нового течения стали традиционные служители культа. Ожесточенная ненависть тарикатистов и ваххабитов друг к другу удивляла, но первоначально не очень волновала общественное сознание и светские власти. В последующем, с ростом влияния ваххабитов, усилением их роли в войне против российских войск на территории Чечни (1994-1996 гг.) и роста открытого противопоставления «правоверных» «неверному режиму» в Дагестане, началось неизбежное вовлечение государственных структур в преследование ваххабитов и их смыкание с ортодоксальным (тарикатистстким) исламом деятелей Духовного управления мусульман Дагестана (ДУМД). Власть уже не могла оставаться нейтральной по отношению к спорам между тарикатистами и ваххабитами.

Война решительно развязала и этот узел противоречий. Акции ваххабитов в Цумадинском и Ботлихском районах, совершенные совместно с лидерами чеченских боевиков, вызвали единодушное осуждение населения и мощный подъем массового сопротивления. Началась в прямом смысле «народная война», когда интересы правящей элиты совпали с чувствами большинства населения.

г) Ликвидация независимости «Кадарского исламского джамаата». В самостоятельный узел противоречий в Дагестане следует выделить т. н. карамахинскую проблему. Впервые серьезный общественный резонанс в Дагестане вызвала деятельность ваххабитов в Буйнакском районе, где расположены даргинские селения Кадарского джамаата. В ходе августовских 1999 г. боев в Цумадинском и Ботлихском районах карамахинские ваххабиты никак не проявляли своей солидарности с аварскими вахабитами. 26 августа полностью завершилась операция в ботлихских и цумадинских горах. Однако уже 29 августа началась операция против карамахинцев. Судя по всему, инициативу в этом вопросе проявили местные силовые органы, а российские войска лишь оказывали им поддержку. Москва проявляла осторожность, поскольку плохо представляла себе последствия военной атаки уже не на «чеченских оккупантов», а на коренных жителей Дагестана, и не в приграничных с Чечней районах, а в центральном регионе республики. Однако после того как в начале сентября атака спецподразделения дагестанского ОМОН в Карамахах закончилась катастрофой (12 дагестанских омоновцев были убиты в ходе уличного боя), российские войска обрушили на селения шквал артиллерийского и ракетного огня. Есть основания предполагать, что вторжение чеченских боевиков в Новолакский и Казбековский районы 5 сентября было продиктовано стремлением ваххабитов помочь карамахинцам. Однако это лишь открыло новый театр военных действий в Дагестане. Через неделю, 13 сентября, сопротивление в кадарской зоне прекратилось. Боевики ушли, а села к тому времени были основательно разрушены. Еще через два дня, 16 сентября, закончились бои в Новолакском районе. Таким образом, война разрешила одну из самых сложных политических проблем - существование хорошо вооруженных независимых ваххабитских селений во внутренних, наиболее важных в стратегическом отношении регионах республики, в непосредственной близости от главной военной базы российских войск, расположенной недалеко от Буйнакска.

д) Поворот в решении проблемы Новолакского района. Еще один узел, существенно изменённый августовско-сентябрьской войной в Дагестане в 1999 г., это т. н. «новолакская (ауховская) проблема», или проблема чеченцев-акинцев.

Война, начавшаяся на чеченской земле (1994-1996 гг.), несколько отодвинула в Дагестане «ауховскую проблему» с переднего плана. Окончание военных действий после подписания хасавюртовских соглашений вновь обострило этнополитическую ситуацию в Дагестане. С одной стороны, Чечня стала оказывать большое морально-политическое влияние на население приграничного Дагестана, в сознании которого к этому времени режим в Москве потерял всякий авторитет. С другой стороны, участившиеся (по сути, каждодневные) конфликты на границе Дагестана с Чечней приводили к росту античеченских настроений. Немаловажной проблемой стало также то, что часть чеченских лидеров после войны 1994-96 гг. считала, что восстановленный Ауховский район должен быть впоследствии включен в Чеченскую Республику, так как «несправедливо оказался» в составе Дагестана после образования в 1920 г. Горской и Дагестанской республик. До революции, еще в 1916 г., эти территории (в том числе и земли ауховских чеченцев) входили в состав Ножай-Юртовского округа Терской области, как и все остальные чеченские земли. Нужно отметить, что административные границы в этом районе никогда не совпадали с этническими; в тот же округ входили частично земли, населенные кумыками и аварцами. Поэтому административная граница 1916 г. не воспринимается в Дагестане как этнически и исторически оправданная Булатов Б. Б. Из истории социально-экономического развития Дагестана в конце XIX - середине XX вв. Махачкала, ДГУ, 2003 - С.66.

Заключение

Основные выводы по работе следующие:

1. В Российской Федерации в ряде регионов всё еще сохраняется межэтническая напряженность в силу того, что до сих пор не решены вопросы федеративного устройства, уравнивания прав субъектов федерации. Учитывая то, что Россия сформирована как по территориальному, так и по этно-национальному признаку, отказ от этно-территориального принципа российского федерализма в пользу экстерриториальных культурно-национальных противоречий и может привести к конфликтам. Понимание регионального пространства в обязательном порядке дополняется фундаментальным императивом в массовом сознании. Им становится мифологема границы, противопоставляющая рациональной идее однородного и универсального политического мира конфликтогенную систему ориентации: «родная земля - чужая земля», «наши -- не наши» и т.д. В этом контексте осуществляется конструирование «чужого» и «своего» миров. Применительно к региональному пространству его моделирование означает вычленение региональной общности как некой «особости», противопоставление территории центру и другим регионам по принципу «мы - они», наделение ее исключительно позитивными чертами и формирование положительного отношения личности к данной территории.

2.Дагестан превращается в особый мир, генерирующий особую форму существования и сосуществования различных народов, которую можно и нужно изучать и учитывать. При желании он может принимать в себя желающих, но как инкорпорантов. Политическое единство становится лишь частью культурного, религиозного и этнического единств. А в этом случае он становится еще и собирающим и упорядочивающим центром во всем регионе, причем как самостоятельное явление.