Социальная психология - электронная хрестоматия

Теория и практика социальной психологии. Большие и малые группы их характеристика и особенности. Исследования малой группы в отечественной и зарубежной психологии. Место межличностного восприятия в системе персептивных процессов и его особенности.

Рубрика Психология
Вид книга
Язык русский
Дата добавления 10.02.2009
Размер файла 385,7 K

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

2

НИЖЕГОРОДСКИЙ ИНСТИТУТ

МЕНЕДЖМЕНТА И БИЗНЕСА

Электронная хрестоматия по курсу

Социальная психология

Составитель Радина Н.К.

Нижний Новгород

2008

АННОТАЦИЯ

Курс «Социальная психология» является одним из базовых в процессе получения высшего профессионального психологического образования. Социально-психологические знания и умения, полученные студентами, в дальнейшем будут востребованы в учебных курсах, непосредственно связанных с отраслями социальной психологии («Психология семьи», «Организационная психология», «Психология управления», «Гендерная психология», «Этническая психология», «Политическая психология», «Психология влияния» и др.).

Цель данного курса - содействие развитию научной картины мира в области социальных отношений и активизация усилий студентов по овладению навыками социального анализа, предполагая также социальный анализ на основе использования специализированного психодиагностического инструментария.

Реализация цели данного курса невозможна без активной самостоятельной работы студента в процессе обучения, что предполагает анализ студентом уже «добытого» знания, представленного в классических работах.

Данная хрестоматия объединяет ряд работ наиболее известных отечественных (Г. М. Андреевой, Е. М. Дубовской, Р. Л. Кричевского), а также зарубежных (П. Бергера, К. Джержджена, Э. Дюркгейма, П. Рикера, П. Штомпки) социальных психологов и социологов.

СОДЕРЖАНИЕ

I ГЛАВА. ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ………………………………………………..……………..…...4

1.1. Gergen, K. J. Social Psychology as History .……………………………….…4

1.2. Дюркгейм Э. Что такое социальный факт? ………….…………....……...20

1.3. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности……......27

II ГЛАВА. БОЛЬШИЕ И МАЛЫЕ ГРУППЫ……………………..…….…….61

2.1. Штомпка П. Социология социальных изменений.……………………....61

2.2. Кричевский Р.Л., Дубовская Е.М. Исследования малой группы в отечественной и зарубежной психологии ……………………….………….…77

III ГЛАВА. ОБЩЕНИЕ………………………………….……………..…….…95

3.1. Андреева Г.М. Место межличностного восприятия в системе перцептивных процессов и особенности его содержания …………….….….95

3.2. Андреева Г.М. Атрибутивные процессы……………………………..….101

3.3. Андреева Г.М., Богомолова Н.Н., Петровская Л.А. Теории диадического взаимодействия…………………………………………………………..….…120

IV ГЛАВА. СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ ЛИЧНОСТИ…………….….129

4.1. Бергер. П. Человек в обществе ………………………………….………129

4.2. Рикер П. Повествовательная идентичность……………………..….…...148

I ГЛАВА. ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

1.1. Gergen, K. J. Social Psychology as History

(Journal of Personality and Social Psychology, Vol. 26, No. 2, 309-320)

Психология обычно понимается как наука о человеческом поведении, а социальная психология - как раздел этой науки, имеющий дело с человеческим взаимодействием. Первостепенной задачей науки полагается установление общих законов путем систематического наблюдения. Социальными психологами такие общие законы разрабатываются для описания и объяснения человеческого взаимодействия. Это традиционное видение научного закона повторяется в том или ином виде во всех фундаментальных трактовках целей и задач психологической науки. DiRenzo (1966) пишет, что “полное объяснение” в поведенческих науках - это такое объяснение, которое наделено статусом неизменного закона” (p.11). Krech, Crutchfild и Ballachey (1962) подчеркивают, что “вне зависимости от того, интересует нас социальная психология как фундаментальная или прикладная наука, она основывается на определенном наборе научных принципов” (p. 3). Jones и Gerard (1967) вторят этой точке зрения: “Наука стремится понять факторы, которые определяют стабильные связи между явлениями” (p. 42). По выражению Миллса (Mills, 1969), “социальные психологи хотят раскрыть причинные связи с тем, чтобы установить основные принципы, который объяснят социально-психологические феномены” (p. 412).

Такой взгляд на социальную психологию является прямым следствием воззрений, развившихся в XVIII веке. В те времена физические науки заметно расширили знания человека [об окружающем мире], и можно было с большим оптимизмом смотреть на возможность применения научного метода к изучению человеческого поведения (Carr, 1963). Если бы можно было установить общие принципы человеческого поведения, стало бы возможным погасить социальные конфликты и создать условия в обществе для максимального блага его членов. Позднее многие даже надеялись трансформировать таковые принципы в математические формулы, чтобы разработать “математику человеческого поведения, такую же точную, как математику машин” (Russell, 1969, p. 142).

Заметный успех естественных наук в установлении общих принципов можно в значительной степени отнести к общему постоянству явлений в мире природы. Скорость падения тел или состав химических элементов, например, неизменны с течением времени. Эти явления могут быть воспроизведены в любой лаборатории сегодня, через 50 или через 100 лет. Поскольку они неизменны, в отношении их можно с высокой степенью достоверности делать широкие обобщения, можно эмпирически проверять объяснения и плодотворно заниматься математическими выкладками. Если бы явления были неустойчивыми, если бы скорость падения тел или состав химических элементов находились в постоянном изменении, развитие естественных наук было бы чрезвычайно затруднено. Общие законы никак бы не вырисовывались, а наблюдение за естественными событиями превратилось бы, главным образом, в исторический анализ. Если бы природные явления были капризными, естественные науки уступили бы место натуральной истории.

В настоящей статье я намерен показать, что социальная психология в значительной степени является историческим исследованием. В отличие от естественных наук она имеет дело с фактами, которые чаще всего невоспроизводимы, и которые заметно изменяются с течением времени. Принципы человеческого взаимодействия нельзя разработать, просто полагаясь на требующее времени наблюдение потому, что факты, на которых они основываются, в общем случае не являются стабильными. Знание, в обычном научном смысле этого слова, не может быть накоплено потому, что такое знание в общем случае не выходит за пределы своего исторического контекста. В последующих абзацах я разовью две центральные линии аргументов в поддержку этого тезиса: первый касается влияния науки на социальное поведение, а второй - исторических изменений. Далее мы сконцентрируемся на том, как в свете проведенного анализа должны пониматься предмет и задачи социальной психологии.

Влияние науки на социальное взаимодействие

Как показал Бэк (Back, 1963), общественные науки вполне можно рассматривать как растянутую коммуникативную систему. При проведении исследований ученые получают сообщения, передаваемые им [испытуемыми] субъектами. В чистом виде такие сообщения для исследователя являются всего лишь “шумом”. Научные теории служат декодирующими устройствами, которые конвертируют шум в полезную информацию. Хотя Бэк в ряде провокационных случаев и использовал эту модель, его анализ прерывается на рассмотрении стадии декодирования. Эта модель должна быть расширена и должна включать в себя не только процессы сбора и декодирования сообщений. Задача ученого - это также задача коммуникатора. Если его теории оказываются полезными декодирующими устройствами, они сообщаются другим для того, чтобы те тоже могли воспользоваться их преимуществами. Наука и общество образуют петлю обратной связи.

Этот тип обратной связи между ученым и обществом получил в последнее десятилетие большое распространение. На уровне высшего образования ежегодно более восьми миллионам студентов предлагаются различные курсы по психологии, и в последние годы эти предложения пользуются чрезвычайной популярностью. Сегодняшнее либеральное образование вооружено основными идеями из области психологии. Средства масс-медиа также осознали широкий интерес публики к психологии. Новостные агентства внимательно следят за встречами психологов и за их профессиональной периодикой. Издатели журналов находят прибыльным давать точку зрения психолога относительно современных паттернов поведения, а специализированные журналы, почти целиком посвященные психологии, имеют суммарную аудиторию более чем в 600.000 человек. Если добавить к этому значительное расширение рынка недорогой литературы, растущую потребность правительства в знаниях, оправдывающих поддержку психологических исследований, техник взаимодействия, развитие бизнес-предприятий, торгующих психологией в виде игр и постеров, и растущий спрос различных институтов (включая бизнес, правительство, военных и др.) на знания своих ведомственных ученых, занимающихся науками о поведении, начинаешь чувствовать ту глубокую степень, в которой психолог связан взаимными узами с окружающей его культурой.

Большинство психологов хотело бы, чтобы психологические знания возымели влияние на общество. Большинство из нас удовлетворено, когда эти знания могут быть использованы во благо. Конечно, для многих социальных психологов вовлеченность в свою область в значительной степени зависит от их убежденности в том, что их знания будут утилизированы обществом. Однако в общем не принято считать, что эта утилизация может изменить характер причинных связей в социальном взаимодействии. Мы ожидаем, что знание функциональных форм будет утилизировано при изменении поведения, но мы не ожидаем, что эта утилизация повлияет на последующий характер самих этих функциональных форм. Наши ожидания в этом случае могут быть совершенно безосновательными. Применение наших теорий может не только изменить данные, на которых они основаны, но сама разработка теорий может сделать эти данные невалидными. Здесь уместно провести три линии аргументов: первая касается оценочных искажений, вносимых учеными в психологические исследования, вторая - либерализирующего эффекта знаний, и, наконец, третья касается превалирующих ценностей нашей культуры.

Прескриптивные искажения психологических теорий

Как исследователи человеческого взаимодействия, мы втянуты в специфическую двойственность. С одной стороны, мы ценим интеллектуальную бесстрастность в научных вопросах и прекрасно осознаем искажающий эффект сильной приверженности тем или иным ценностям. С другой стороны, как существа социализированные, мы обладаем многочисленными ценностями, касающимися природы социальных отношений. Социальный психолог, чьи ценности не влияют на предмет и методы его исследования или язык описания, которым он пользуется - большая редкость. Генерируя знания о социальном взаимодействии, мы также сообщаем другим о своих личных ценностях. Тот, кто пользуется нашими знаниями, таким образом, получает двойственное послание: послание, которое бесстрастно описывает то, что есть, и послание, которое незаметно предписывает то, как оно должно быть.

Это наиболее очевидно в исследованиях личностных диспозиций. Большинство из нас было бы расстроено, если бы было характеризовано низким самоуважением, высокой потребностью в одобрении, низким уровнем когнитивной сложности, авторитарностью, анальной компульсивностью или полезависимостью. Но частично такая эмоциональная реакция провоцируется самими понятиями, используемыми для описания и объяснения [психологических] феноменов. Например, в предисловии к “Авторитарной личности” (Adorno, Frenkel-Brunswik, Levinson & Sanford, 1950) читатели уведомляются о том, что “в отличие от фанатиков прошлого, авторитарная личность сочетает в себе идеи и навыки, характерные для высокоиндустриального общества, с иррациональными или анти-рациональными верованиями” (p. 3). Обсуждая макиавелианскую личность, Christie & Geis (1970) замечают: “Изначально наш образ [людей этого типа] был негативным, связанным с темными и отвратительными манипуляциями. Однако… мы обнаружили у себя стойкое восхищение их способностью оставлять других далеко позади в экспериментальных ситуациях” (p. 339).

Со своим прескриптивным потенциалом такие коммуникации становятся агентами социальных изменений. Если говорить на элементарном уровне, студент-психолог может захотеть исключить из своего публичного поведения проявления, маркированные уважаемыми учеными как авторитарные, макиавелианские и т.д. Сообщение знания, таким образом, может порождать однородность поведенческих индикаторов определенных диспозиций. На более сложном уровне знание коррелятов личности может индуцировать поведение, направленное на десубстанциацию этих коррелятов. Совсем не удивительно, что множество исследований индивидуальных различий трактует образ профессионального психолога в крайне положительном свете. Таким образом, чем более субъект схож с профессионалом в терминах образования, социоэкономического положения, религии, расы, пола и личных ценностей, тем боле преимуществ у него при прохождении психологических тестов. Чем выше образование, например, тем больше когнитивная дифференциация (Witkin, Dyk, Faterson, Goodenough & Karp, 1962), меньше авторитаризм (Christie & Jahoda, 1954), больше открытость (Rokeach, 1960) и т.д. Вооружившись этой информацией, разочарованные результатами пройденных тестов индивиды могут компенсироваться с тем, чтобы выйти из под власти примененного к ним стереотипа. Например, женщины, которые выучили, что они более сговорчивы, чем мужчины (cf. Janis & Field, 1959), могут захотеть измениться и с течением времени соответствующая корреляция станет невалидной или обратной.

Оценочные искажения легко идентифицируются в исследованиях личности, однако их распространение никоим образом не ограничивается только этой областью. Наиболее общие модели социального взаимодействия также содержат имплицитные ценностные суждения. Например, оценки конформности содержат отношение к конформисту как к человеку второго сорта, как к социальной овце, которая готова променять свою собственную точку зрения на ошибочное мнение других.

В результате, модели социальной конформности делают индивида чувствительным к факторам, которые могут привести его к социально предосудительным действиям. Таким образом, знание нивелирует значимость этих самых факторов в будущем. Исследования по изменениям установок часто несут с собой точно такие же обертона. Знание в области изменения установок льстит человеку, он начинает верить в то, что обладает властью воздействовать на других, что подразумевает низведение других до статуса несчастных объектов манипуляции. Таким образом, теории изменения установки делают индивида сверхчувствительным и дефенсивным по отношению к факторам, которые потенциально могут влиять на него. Точно так же теории агрессии обычно осуждают агрессора, а модели межличностных переговоров пренебрегают вопросом эксплуатации [другого]… Казалось бы теория когнитивного диссонанса (Brehm & Cohen, 1966; Festinger, 1957) свободна от ценностей, однако большинство исследований в этой области рисуют нам редуцирующего диссонанс индивида в самых нелестных тонах: “Как глупо”, - говорим мы. - “Что люди должны хитрить, занижать свои тестовые показатели, менять свое мнение о других или есть то, что им не хочется, только для того, чтобы поддержать соответствие”.

К сожалению, выходит так, что профессия, посвященная объективному развитию знаний, использует свою позицию для того, чтобы заниматься пропагандой среди ничего не подозревающих реципиентов этих знаний. Понятия в нашей области редко бывают свободными от ценностной нагрузки, и большинство из них может быть заменено другими понятиями, несущими совсем другой ценностный багаж. Brown (1965) обратил внимание на интересный факт, что классическая авторитарная личность, давно со всех сторон обстрелянная в нашей литературе, очень напоминает личность типа “J” (Jaensch, 1938), которую в Германии воспринимают в весьма позитивном свете. То, что в нашей литературе называется ригидностью, в их рассматривается как стабильность; наши гибкость и индивидуализм видятся ими как слабохарактерность и эксцентричность. Такие, связанные с терминологическими ярлыками искажения, переполняют литературу. Например, высокое самоуважение могло бы быть названо эготизмом; потребность в социальном одобрении можно перевести как потребность в социальной интеграции; когнитивную дифференциацию - как мелочный педантизм; творчество - как девиантность; внутренний контроль как эгоцентризм. Точно также, если бы наши ценности были иными, социальная конформность считалась бы солидарностью, изменение установок - когнитивной адаптацией и т.д.

Помимо просто сетований на пропагандистские эффекты психологической терминологии, важно проследить их источники. Оценочная нагрузка теоретических понятий частично кажется нам намеренной. Акт публикации предполагает желание быть услышанным. Однако ценностно-нейтральные термины малоинтересны для потенциального читателя, а ценностно-нейтральные исследования быстро забываются. Если бы подчинение называлось “альфа-поведением”, не считалось предосудительным и не ассоциировалось с Адольфом Айхманом, публичный интерес к этой теме был бы ничтожным. В дополнение к удержанию интереса публики и профессионалов, ценностно-нагруженные понятия являются для психологов экспрессивными отдушинами. Я разговаривал с бесконечным числом студентов, пришедших в психологию по глубоко гуманистическим соображениям. Среди них - неудавшиеся поэты, философы, гуманитарии, которые находят научный метод одновременно и средством самовыражения, и препятствием для него. Им очень не нравится очевидный факт, что для психолога допуском к открытому самовыражению в профессиональных средствах медиа является его жизнь, почти целиком проведенная в лаборатории. Многие хотели бы поделиться своими ценностями с другими напрямую, не будучи связанными постоянными требованиями систематических доказательств. Для них ценностно-нагруженные понятия - компенсация консерватизма, обычно связанного с этими требованиями. Более продвинутый в карьере психолог может позволить себе больше. Тем не менее, обычно мы склонны рассматривать наши идеи не как личные искажения, имеющие пропагандистские последствия, а как отражение “основных истин”.

Сообщение ценностей является намеренной лишь в определенной степени. Приверженность ценностям - почти неизбежный побочный продукт социального существования, и, являясь членами общества, мы не в состоянии от них отгородиться даже преследуя профессиональные цели. Кроме того, если в нашей научной коммуникации мы полагаемся на язык культуры, нам очень сложно подобрать такие термины, касающиеся социального взаимодействия, которые не имели бы прескриптивной ценности. Мы могли бы снизить имплицитные предписания, внедренные в наше общение, если бы стали пользоваться полностью техническим языком. Однако, всякий раз, когда наука становится рычагом социальных изменений, даже технический язык становится оценочным. Вероятно, лучшее решение данной проблемы - это быть как можно более чувствительным к собственным искажениям и сообщать о них как можно более открыто. Приверженность ценностям неизбежна, но мы можем, по крайней мере, перестать маскировать ее рассуждениями об объективном отражении истины.

Знания и свобода поведения

В психологии принято, что ученый не сообщает своих теоретических предпосылок субъекту до или в ходе исследования. Исследование Rosenthal (1966) показало, что самые легчайшие намеки относительно ожиданий экспериментатора могут изменить поведение субъекта. Поэтому в соответствии с научными стандартами для проведения исследований нам требуются наивные субъекты. Скрытое значение этой простой методологической меры безопасности весьма велико. Если субъекты изначально обладают знанием теоретических предпосылок исследователей, те оказываются не в состоянии адекватным образом проверять свои гипотезы. Так же, если общество является психологически информированным, исследователям становится трудно подвергнуть проверке теории, которые являются широко известными. В этом заключается фундаментальное различие между естественными и общественными науками. В первом случае ученый, в общем, не может сообщить свои знания субъектам исследования так, что их поведенческие диспозиции от этого изменятся. В общественных науках сообщение такой информации может иметь витальный эффект на поведение субъекта.

Приведу один пример. Считается, что в результате групповой дискуссии индивиды склонны принимать более рискованные решения (cf. Dion, Baron & Miller, 1970; Wallach, Kogan & Bem, 1964). Исследователи в этой области очень внимательны к тому, чтобы экспериментальные субъекты оставались в неведении относительно этого факта. Если бы субъекты знали это, они могли бы либо свести на нет данный эффект групповой дискуссии, либо могли бы вести себя так, чтобы соответствовать ожиданиям экспериментатора. Однако, будь сдвиг к риску общеизвестным феноменом, наивных субъектов просто не существовало бы. Члены культуры могли бы последовательно компенсировать тенденции групповой дискуссии, связанные с риском до тех пор пока такое поведение не стало бы естественным.

В целом, растущее знание принципов психологии освобождает индивидов от поведенческих выражений этих принципов. Общеизвестные принципы поведения становятся частью исходной информации в процессах принятия решений. Как заметил Winch (1958), “поскольку понимание чего-либо требует понимания противоположности этому, тот, кто с пониманием делает X, должен также видеть возможность делания не-X” (p. 89). Знание психологических принципов делают субъекта чувствительным и внимательным к соответствующим аспектам как внешней среды, так и его самого, что сказывается на его поведении. Как сказал May (1971): “Каждый из нас получает социальное наследство в виде груза тенденций, которые, хотим мы того или нет, формируют нас; но наша способность осознавать этот факт спасает нас от опасности быть жестко детерминированными” (p. 100). Так, знания невербальных проявлений стресса или расслабления (Eckman, 1965) позволяет нам избегать этих проявлений вне зависимости от того, полезно это нам или нет; знание, что находящиеся в беде люди менее склонны принимать помощь, когда рядом много посторонних (Latane & Darley, 1970), может усилить наше желание предложить свою помощь в такой ситуации; знание, что [мотивационное] возбуждение может влиять на то, как люди интерпретируют события (Jones & Gerard, 1967), может порождать осторожность в интерпретациях, когда это возбуждение слишком сильно. В каждом приведенном примере знание увеличивает число альтернативных действий, а предыдущие поведенческие паттерны изменяются или исчезают.

Бегство к свободе

Мы можем проследить историческую инвалидацию психологической теории дальше по направлению к распространенным в западной культуре представлениям. Самым важным здесь, по-видимому, является беспокойство, который люди испытывают при уменьшении числа их альтернативных способов реагирования. По Фромму (Fromm, 1941), нормальное развитие включает в себя приобретение сильных мотивов автономного существования. Weinstein & Platt (1969) обсуждали, в общем, тот же самое в терминах “человеческого желания быть свободным” и связывали эту диспозицию с развитием социальной структуры. Brehm (1966) использовал эту же диспозицию в качестве краеугольного камня своей теории психологической реактивности (psychological reactance). Стойкость этой выученной ценности имеет важное значение для долговременной валидности социально-психологической теории.

Валидные теории социального поведения вносят весомый вклад в систему социального контроля. Индивид становится уязвим в той степени, в которой его поведение предсказуемо. Другие становятся способными с минимальными для себя затратами изменять условия среды, в которой тот находится, или свое поведение по отношению к нему. Так же как военный стратег подставляет себя под удар, когда его действия становятся предсказуемыми для противника, руководитель организации, чье поведение поддается надежному прогнозированию, может потерять свое преимущество перед своими подчиненными. Так знание становится властью в руках других. Отсюда следует, что психологические принципы ставят под угрозу всех тех, для кого они являются верными. Стремление к свободе, таким образом, потенциально может стимулировать поведение, инвалидирующее психологическую теорию. Мы удовлетворены принципами изменения установки до тех пор, пока они не начинают использоваться в информационных кампаниях, направленных на изменение нашего поведения. Когда это происходит, мы начинаем возмущаться и сопротивляться воздействию. Чем большим прогностическим потенциалом обладает теория, тем быстрее и шире знание о ней распространяется среди населения, и тем чаще и сильнее реакцией на нее бывает такой, которая описана выше. То есть, сильные теории в большей мере и быстрее, чем слабые подвержены инвалидации.

Личная свобода - не единственная ценность, влияющая на смертность социально-психологической теории. В западной культуре не меньшей ценностью считается уникальность или индивидуальность. Популярность книг Эриксона (1968) и Олпорта (1965) частично связана с тем, что они поддерживали эту ценность. Недавнее лабораторное исследование продемонстрировало силу ее воздействия на социальное поведение (Fromkin, 1970). Психологическая теория со своей номотетической структурой нечувствительна к уникальным проявлениям; индивиды рассматриваются как экземпляры более широких классов. Общий результат такого подхода - дегуманизация психологической теории, и, как заметил Маслоу (Maslow, 1968), то, что пациенты сильно недовольны тем, что их постоянно классифицируют и вешают на них какие-то клинические ярлыки. Точно так же “черные”, “женщины”, “активисты”, “учителя” и “пожилые люди” далеко не в восторге от того, как объясняется их поведение. Таким образом, мы с вами можем стремиться инвалидировать теории, которые деперсонализируют нас.

Психология и последствия просвещения

Выше мы рассмотрели три способа, которыми социальная психология изменяет поведение, которая она намерена изучать. Перед тем как перейти ко второй части наших рассуждений - об исторических условиях психологической теории - мы сначала затронем проблему нейтрализации эффектов, о которых говорилось выше. С целью сохранить внеисторическую валидность психологических принципов наука могла бы быть изъята из общественной сферы, а научное понимание могло бы быть сделано прерогативой избранной элиты. Эта элита, конечно, находилась бы под опекой государства, поскольку никакое правительство не рискнуло бы иметь у себя под носом закрытую научную группу, втихую разрабатывающую инструменты общественного контроля. Для большинства из нас такая перспектива выглядит отталкивающей, и более приемлемой альтернативой для нас является научное решение проблемы исторической зависимости. Такое решение, в общем-то, вытекает из всего сказанного выше. Если психологически просвещенные люди реагируют на общие принципы психологии сопротивлением, конфронтацией, подчинением, игнорированием этих принципов и т.д., то представляется возможным определить условия, при которых имеет место та или иная из перечисленных реакций. Исходя из теорий психологической реактивности (Brehm, 1966), самоосуществляющегося пророчества (Merton, 1948) и эффектов ожидания (expectancy effects; Gergen & Taylor, 1969), мы могли бы сконструировать общую теорию реакций на психологические теории. Психология последствий просвещения требует, чтобы мы могли предсказывать и контролировать последствия распространения знаний.

На самом деле, хотя психология последствий просвещения и выглядит интересным добавлением к общим теориям, пользы от нее было бы мало. Такая психология сама по себе была бы наполнена ценностями, увеличивала бы число наших поведенческих альтернатив и, возможно, была бы отвергнута в силу того, что угрожала бы автономии индивида. То есть, теория, которая предсказывает реакции на теории, также уязвима и нуждается в защите. Это иллюстрируется на примере детско-родительских отношений. Родители привыкли воздействовать на поведение своих детей, используя прямые вознаграждения. Со временем дети начинают понимать, что при помощи вознаграждения родители добиваются от них желаемого результата, и через осознание этого, выходят из-под контроля. Тогда взрослые начинают действовать в соответствии с наивной психологией эффектов просвещения: теперь они пытаются достичь прежней цели путем демонстрации отсутствия интереса к занятиям детей. Ребенок может купиться на этот трюк, но довольно часто он заявляет что-то типа: “Ты просто говоришь, что тебе все равно, на самом деле ты хочешь, чтобы я это сделала!”. Популярная идиома называет это “обратной психологией”. Разумеется, нужно считаться с исследованиями реакций на психологию эффектов просвещения, но очень легко увидеть, что этот обмен действиями и реакциями на них может продолжаться бесконечно. Психология эффектов просвещения имеет те же ограничения, что и любая другая теория в социальной психологии.

Психологическая теория и культурные изменения

Аргументы, направленные против внеисторичного понимания характера законов социальной психологии, не основаны только лишь на рассмотрении влияния науки на общество. Отдельного внимания заслуживает и другой тезис. Если мы внимательно проанализируем самые важные направления исследований за последнее десятилетие, мы обнаружим, что наблюдаемые закономерности, а следовательно, и основные теоретические принципы прочно связаны с историческими обстоятельствами. Историческая относительность психологических принципов наиболее очевидна в областях, привлекающих повышенный общественный интерес. Например, в последнее десятилетие социальные психологи были очень заинтересованы изучением факторов, определяющих политический активизм (cf. Mankoff & Flacks, 1971; Soloman & Fishman, 1964). Анализ литературы, посвященной этой теме, вскрывает множество несоответствий. Переменные, которые успешно предсказывали активизм на ранних этапах Вьетнамской войны, отличаются от тех, которые успешно предсказывали его позднее. Вывод очевиден ясен: факторы, определяющие активизм, со временем менялись. Поэтому любая теория политического активизма, построенная на более раннем материале, перестает быть валидной в свете более поздних данных. Будущие исследования политической активности в обществе, без сомнения, обнаружат новые факторы, которые можно будет использовать в прогностических целях.

Такие изменения в функциональных отношениях, в принципе, не ограничены только сферами повышенного общественного интереса. Например, теория социального сравнения Фестингера (Festinger, 1957) и широкая область дедуктивных исследований (cf. Latane, 1966) основаны на двойном допущении, что (а) люди хотят оценивать себя адекватно, и (б) с этой целью они сравнивают себя с другими. Поскольку нет достаточных оснований полагать, что эти диспозиции генетически предопределены, мы с легкостью можем представить себе отдельных людей и целые общества, которые не придерживаются этих допущений. Тем временем целые направления исследований связаны с изучением выученных качеств, которые могут измениться под действием времени и обстоятельств.

Точно так же теория когнитивного диссонанса основана на допущении, что люди не выносят взаимоисключающих когниций. Опять же, мы не видим генетических оснований для существования этой нетерпимости. Есть люди, которые относятся к противоречиям совсем по-другому.

Ранние экзистенциалисты, например, восхищались непоследовательными действиями. Мы снова должны заключить, что эта теория обладает предсказательной способностью в силу имеющихся в настоящее время у людей выученных диспозиций. То, что мы сказали выше о теории социального сравнения можно сказать про работу Шактера (Schachter, 1959) по аффилиации. Милграмовский феномен подчинения (Milgram, 1965) определенно связан с современным отношением к авторитаризму. В исследованиях по изменению установок доверие к коммуникатору является важным фактором потому, что в нашей культуре мы научились полагаться на авторитеты, а то, что со временем передаваемое сообщение теряет для нас связь со своим источником (Kelman & Hovland, 1953) объясняется тем, что в настоящем времени нам не зачем сохранять эту связь.

В исследованиях конформности люди более конформны по отношению к друзьям, чем к посторонним (Back, 1951) частично потому, что по их опыту в современной культуре друзья наказывают друзей за отступничество. Исследования каузальной атрибуции (cf. Jones, Davis & Gergen, 1961; Kelley, 1971) связаны с культурно обусловленной тенденцией всегда воспринимать человека как главного инициатора своих действий. Эта тенденция может быть модифицирована (Hallowell, 1958), а некоторые (Skinner, 1971) даже высказывались за то, чтобы так оно и делалось.

Возможно, первейшей гарантией того, что социальная психология никогда не будет низведена до физиологии, является то, что физиология не может объяснить изменений человеческого поведения. Сегодня люди предпочитают одеваться в яркую одежду, завтра - в цвета поскромнее; сегодня они ценят автономность, а завтра они будут ценить зависимость. Конечно, вариации реагирования человека на окружающую среду связаны с вариациями физиологических функций. Однако физиология никогда не сможет объяснить ни природу внешних стимулов, ни контекст, в котором индивид на них реагирует. Она никогда не сможет объяснить непрерывно изменяющиеся паттерны того, что считается в обществе хорошим, желаемым и т.д., а значит, не сможет объяснить тот спектр мотивационных сил, которые движут индивидом. Однако следует подчеркнуть, что в то время как социальная психология освобождается от физиологического редукционизма, ее теории не освобождаются от воздействия исторических изменений.

Из наших последних аргументов можно сделать вывод о существовании, по крайней мере, одной теории, чья валидность не зависит от времени и хода истории. Выше было сказано, что стабильность паттернов взаимодействия, на которых основано большинство наших теорий, зависит от выученных диспозиций ограниченного времени действия. Это предполагает, что, по крайней мере, теория научения стоит вне исторических обстоятельств. Такой вывод, однако, необоснован. Рассмотрим, например, элементарную теорию подкрепления. Никто не сомневается, что люди реагируют на награды и наказания; трудно себе представить, что когда-либо это было не так. Такое положение, следовательно, кажется внеисторически валидным, и первейшей задачей психолога может быть выделение точных функциональных форм, связывающих паттерны награды и наказания с поведением.

Такой вывод является уязвимым по двум причинам. Многие критики теории подкрепления указывали на то, что определение награды (и наказания) является циркулярным. То есть награда обычно определяется как то, что увеличивает частоту реагирования; инкремент реакции определяется через то, что следует за наградой. Таким образом, данная теория ограничивается post hoc интерпретацией. Что является подкрепляющим воздействием, выясняется только после изменения поведения. Наиболее известное возражение этой критике связано с тем фактом, что когда награды и наказания индуктивно определены, они приобретают предиктивную ценность. Так, выделение социального одобрения в качестве положительного подкрепления было изначально зависимо от post hoc наблюдений. Однако, принятое за подкрепление, социальное одобрение оказалось успешным, обладающим предсказательной силой средством воздействия на человеческое поведение (cf. Barron, Heckenmueller & Schultz, 1971; Gewritz & Baer, 1958).

Является, однако, очевидным, что подкрепления не остаются неизменными с течением времени. Reisman (1952), например, убедительно показал, что социальное одобрение в современном обществе представляет из себя гораздо более значимую награду, чем сотню лет назад. И в то время как национальная гордость могла быть мощным подкреплением для взрослых индивидов в 1940-х годах, для современного подростка апелляция к этому чувству дала бы скорее обратную реакцию. Эти циркулярные определения в теории подкрепления могут быть обновлены в любое время. С изменением ценности подкрепления меняется предиктивная валидность основополагающего допущения.

Теория подкрепления сталкивается и с другими историческими ограничениями, если мы рассмотрим ее более детальное описание. Так же как большинство других теорий человеческого взаимодействия, она несет с собой определенную идеологию. Мысль, что поведение целиком определяется внешними стимулами, многим видится вульгарной. Знание этой теории позволяет индивидам избегать ловушки ее предсказаний. Как хорошо известно бихевиоральным терапевтам, пациенты, не согласные с их теоретическими взглядами, могут стараться подорвать успех лечения. И, наконец, поскольку эта теория доказала свою эффективность при изменении поведения низших организмов, она кажется особенно угрожающей людям, которые ценят автономность. В самом деле, большинство из нас оказало бы сопротивление чьим бы то ни было попыткам воздействовать на наше поведение посредством техник подкрепления и постаралось бы сделать все, чтобы разочаровать обидчика в его ожиданиях. В целом, теория подкрепления никоим образом не является менее уязвимой перед последствиям просвещения, чем любая другая теория человеческого взаимодействия.

К исторической науке о социальном поведении

В свете изложенных выше аргументов, продолжающееся в психологии движение в направлении, связанном с попытками построения общих законов социального поведения, выглядит ошибочными, а связанное с ним убеждение, что знание о социальном взаимодействии может быть накоплено так же, как знание в естественных науках, выглядит неоправданным. В сущности, социально-психологическое исследование - это, прежде всего, историческое исследование. Мы, по сути дела, занимаемся систематическим описанием современности. Мы используем научную методологию, но наши результаты не являются в традиционном смысле научными законами. Будущие историки могут обратиться к нашим результатам за тем, чтобы лучше понять, как мы жили, но будущие психологи, вероятно, найдут в них мало пользы для своих текущих изысканий. Наши заключения не ограничиваются только спекуляциями и не являются просто новым толкованием смысла нашей науки. Они подразумевают серьезные изменения деятельности в нашей области. Пять таких изменений заслуживают особого внимания.

К интеграции академической и прикладной науки

Среди академических психологов существует глубокое предубеждение против прикладных исследований, предубеждение, которое проявляется в cфокусированности престижных научных журналов на чисто академической тематике и в зависимости научной карьеры психолога от его вклада именно в чистую, а не в прикладную науку. Частично это предубеждение основано на допущении, что ценность прикладных исследований преходяща. Считается, что в то время как последние направлены на решение текущих проблем, фундаментальные исследования вносят вклад в развитие наших базовых, непреходящих знаний. Как нам видится, эта точка зрения безосновательна. Знания, развитию которых посвящает себя фундаментальная наука, также преходящи; обобщения которые делаются академическими психологами, в общем, не остаются валидными вечно. Возможно то, что фундаментальные исследования обладают большей трансисторической валидностью, объясняется тем, что они занимаются процессами, находящимися на периферии общественного интереса и общественной жизни.

Социальные психологи учатся использовать инструментарий понятийного анализа и научной методологии для объяснения человеческого взаимодействия. Однако, учитывая бесплодность совершенствования общих законов во временной перспективе, эти инструменты могли бы продуктивнее использоваться в решении более насущных для общества проблем. Это не значит, что такие исследования должны быть узкими по тематике. Один из главных недостатков большинства прикладных исследований состоит в том, что научное описание в них происходит в более-менее конкретных терминах, привязанных к данному конкретному случаю. В то время как конкретные поведенческие действия, изучаемые академическими психологами более тривиальны, язык, используемый ими, изобилует терминами самого общего характера, а значит, является более эвристическим. Таким образом, из нашего обсуждения вытекает необходимость интенсивной фокусировки на текущих социальных вопросах, которая, однако, должна быть основана на применении научных методов и понятийного аппарата, которые позволяют делать самые широкие обобщения.

От предсказания к сенситизации

Главной задачей психологии традиционно считается предсказание и контроль поведения. С нашей точки зрения, такое понимание задачи уводит нас в ложном направлении и не оправдывает проведение научных исследований. Сформулированные нами принципы человеческого поведения могут иметь ограниченную во времени предсказательную силу, и даже само их формулирование может сделать их бессильными в плане социального контроля. Но предсказание и контроль не обязательно должны быть краеугольными камнями психологии. Психологические теории могут играть чрезвычайно важную роль в качестве сенситизирующих устройств. Они могут информировать нас о совокупности факторов, потенциально влияющих на поведение индивида при определенных условиях. Исследования могут также оценить актуальную в настоящее время важность того или иного фактора. В сфере общественных ли, межличностных ли отношений, социальная психология может повысить нашу чувствительность к скрытым влияниям и допущениям, которые не играли большой роли в прошлом.

Когда у социального психолога просят консультации по поводу вероятности появления того или иного поведения в определенной ситуации, его типичной реакцией бывает принесение извинений - ему приходится объяснять, что наша область еще не так хорошо развита, чтобы делать надежные предсказания. С нашей точки зрения, эти отговорки неуместны. В психологии вообще мало принципов, на основе которых можно делать надежные предсказания. Поведенческие паттерны находятся в процессе постоянных изменений. Тем не менее, социальный психолог в ответ на такой вопрос может предложить информацию об исследованиях, говорящих о возможном появлении того или иного поведения, таким образом, расширяя спектр сознаваемым человеком факторов поведения и делая его более готовым к быстрому приспособлению к меняющейся среде.

Разработка индикаторов психосоциальных диспозиций

Социальные психологи демонстрируют постоянный интерес к базовым психологическим процессам - процессам, влияющим на широкий и разнообразный спектр социального поведения. Последовав за экспериментальными психологами с их интересом к восприятию, памяти, овладению языком и т.д., социальные психологи сконцетрировались на изучении процессов когнитивного диссонанса, уровня притязаний и каузальной атрибуции. Однако существует глубокое различие между процессами, изучаемыми в общеэкспериментальной и социальной областях. В первом случае процессы часто локализованы в биологическом организме, они не являются объектами воздействия эффектов просвещения и не зависят от культурных обстоятельств. Напротив, большинство процессов, происходящих в сфере социального, зависят от приобретенных диспозиций и являются крайне изменчивыми.

В этой связи рассмотрение этих процессов как основ социальной психологии в естественнонаучном смысле является ошибочным. Их, скорее, следует рассматривать в качестве психологической проекции культурных норм. Точно так же как социолог фиксирует изменения политических предпочтений или паттернов мобильности, социальный психолог мог бы обратить внимание на меняющиеся паттерны психологических диспозиций и их связей с социальным поведением. Если редукция диссонанса - важный процесс, то мы должны измерять изменяющиеся со временем стойкость и силу этой диспозиции в обществе и распространенные в то или иное время способы редукции диссонанса. Если такая диспозиция как уважение влияет на социальное взаимодействие, то изучение культуры должно показать распространенность этой диспозиции, ее силу в разных субкультурах и формы социального поведения, с которыми она связана в то или иное время. Хотя лабораторные эксперименты хорошо подходят для выяснения определенных диспозиций, они являются неважным методом для выявления индикаторов разнообразных процессов, происходящих в современном обществе, и их значимости. Что нам требуется, так это методология, позволяющая схватывать стойкость, силу и форму изменяющихся во времени психологических диспозиций. В свою очередь, требуется и технология психологически чувствительных социальных индикаторов (Bauer, 1969).

Изучение стабильности поведения

Социальные феномены могут заметно варьироваться в зависимости от степени, в которой они являются предметами исторических изменений. Некоторые феномены могут быть близко связанными с физиологией. Исследование эмоциональных состояний Шактера (Schachter, 1970), по видимому имеет сильную физиологическую основу, так же как работа Хесса по изучению связи между аффектом и размером зрачка (Hess, 1965). Хотя выученные диспозиции могут оказаться сильнее некоторых физиологических тенденций, последние могут со временем возобладать. Другие физиологические свойства могут быть и вовсе неконтролируемыми [культурой]. С одной стороны, существуют приобретенные диспозиции, которые настолько сильны, что ни просвещение, ни исторические изменения не могут серьезно повлиять на них. С другой стороны, например, люди всегда будут избегать физической боли вне зависимости от своего образования или текущих социальных норм. Поэтому нам следует рассуждать о психологических феноменах в терминах континуума исторической стабильности, на одном полюсе которого находятся феномены сильно подверженные историческим влияниям, а на другом - более стабильные процессы.

В свете этого, нам представляется нужным разработать исследовательские методы, позволяющие различать относительную устойчивость социальных феноменов. Здесь могут быть использованы кросс-культурные методы; хотя кросс-культурная репликация весьма сложна, схожесть определенной функции в разных культурах значимо подтверждала бы ее устойчивость во времени. Для изучения документов прошедших исторических периодов могли бы быть использованы техники контент-анализа. До сих пор такие документы мало чего давали, кроме цитат, показывающих, что такой-то великий мыслитель предвидел теперь всем известный научный факт. Нам еще предстоит взяться за огромный объем информации, касающейся паттернов взаимодействия в прошедшие времена. Хотя знание поведенческих паттернов в разных обществах, культурах, в разные исторические периоды будет стимулировать важные инсайты относительно их устойчивости, мы столкнемся с рядом сложных проблем. Например, некоторые типы поведения, пока не приступишь к их тщательному анализу, кажутся устойчивыми. Полагание людей на “провидение” имеет долгую историю и обнаружено во многих культурах, однако многие настроены скептически в отношении будущего этого понятия. Выяснение устойчивости должно было бы в этом случае объяснить будущий потенциал и актуальную стабильность этого феномена.

Изучение относительно устойчивых диспозиций, на которые приходится главная доля вариаций социального поведения, чрезвычайно важно, однако из этого не следует, что изучение преходящего поведения менее значимо. Его изучение дает великолепную возможность “на лету” схватить сам процесс формирования диспозиций.

К интегрированной социальной психологии

Мы утверждаем, что социально-психологическое исследование - это, главным образом, систематическое исследование современной истории. В этой связи представляется нецелесообразным поддерживать дисциплинарное отделение социальной психологии от (а) традиционного изучения истории и (б) других наук, связанных с историей (включая социологию, политологию и экономику). Конкретные исследовательские стратегии и интересы историков могли бы расширить наше понимание социально-психологических феноменов, как настоящих, так и оставшихся в прошлом. Особенно полезным был бы исторический интерес к растянутым во времени причинно-следственным связям. Большинство наших исследований занято сиюминутными сегментами весьма продолжительных процессов; мы очень мало занимаемся функциями этих сегментов в их историческом контексте. У нас практически нет теории, имеющей дело со взаимосвязями явлений, которые отстоят друг от друга на значительные временные дистанции. По той же причине историки бы только выиграли от применения в их сфере отработанных методов социальной психологии, в особенности принимая во внимание чувствительность последних к психологическим переменным. Изучение истории, однако, должно осуществляться в как можно более широкой рамке. Учет политических, экономических и институциональных факторов является важным вкладом в целостное понимание социально-психологических процессов. Концентрация же только на психологии приводит к их искаженному пониманию.

Литература

Adorno, T. W., Frenkel-Brunswic, E., Levinson, D. J., & Sanford, R. N. The Authoritarian Personality. New York: Harpers, 1950.

Allport G. W. Pattern and growth in personality. New York: Holt, Rinehart & Winston, 1965.и др.

1.2. Э. Дюркгейм. Что такое социальный факт?

(Э. Дюркгейм «Социология» М. «Канон» 1995; стр. 29-39)

Прежде чем искать метод, пригодный для изучения социальных фактов, важно узнать, что представляют собой факты, носящие данное название.

Вопрос этот тем более важен, что данный термин обыкновенно применяют не совсем точно. Им зачастую обозначают почти все происходящие в обществе явления, если только последние представляют какой-либо общий социальный интерес. Но при таком понимании не существует, так сказать, человеческих событий, которые не могли бы быть названы социальными. Каждый индивид пьет, спит, ест, рассуждает, и общество очень заинтересовано в том, чтобы все эти функции отправлялись регулярно.

Если бы все эти факты были социальными, то у социологии не было бы своего собственного предмета и ее область слилась бы с областью биологии и психологии. Но в действительности во всяком обществе существует определенная группа явлений, отличающихся резко очерченными свойствами от явлений, изучаемых другими естественными науками.

Когда я действую как брат, супруг или гражданин, когда я выполняю заключенные мною обязательства, я исполняю обязанности, установленные вне меня и моих действий правом и обычаями. Даже когда они согласны с моими собственными чувствами и когда я признаю в душе их реальность, последняя остается все-таки объективной, так как я не сам создал их, а усвоил их благодаря воспитанию.


Подобные документы

  • История зарождения отечественной и зарубежной социальной психологии. Предмет изучения социальной психологии - индивиды, люди, составляющие социальные группы. Основные периоды развития российской социальной психологии, их особенности и проблематика.

    реферат [39,2 K], добавлен 07.02.2010

  • Место социальной психологии в системе научного знания. Предмет и объект изучения социальной психологии, структура современной социальной психологии. Методология и методы социально-психологического исследования. Проблема группы в социальной психологии.

    книга [199,5 K], добавлен 10.02.2009

  • Место социальной психологии в системе научного знания. Предмет и объект изучения социальной психологии, структура современной социальной психологии. Проблемы группы в социальной психологии. Общественные отношения и межличностные отношения, их сущность.

    учебное пособие [245,0 K], добавлен 10.02.2009

  • Виды, функции, размер группы и ее структура. Понятие о формальных и неформальных группах. Психологическая совместимость в группе. Социально-психологический климат группы, его сущность и характеристика. Особенности психологической структуры малой группы.

    курсовая работа [213,6 K], добавлен 28.07.2012

  • Основные подходы к толкованию предмета исследования социальной психологии. Понятие и количественные признаки малой группы, ее нижний и верхний пределы. Основания для классификации малых групп. Формальная, коммуникативная и ролевая структура малой группы.

    реферат [23,7 K], добавлен 02.04.2009

  • Социальная психология как отдельная отрасль психологического знания, предмет и методы ее изучения, особенности развития отечественной и зарубежной науки, их отличительные признаки. Массовидные общности и большие социальные группы, механизм исследования.

    контрольная работа [15,1 K], добавлен 18.11.2010

  • Социально-психологические характеристики групп. Феноменология и размеры малых групп. Структура и типология малой группы. Факторы эффективности деятельности групп. Особенности формальных и неформальных групп. Исследование психологического портрета группы.

    курсовая работа [44,8 K], добавлен 10.02.2011

  • Группа как совокупность людей, рассматриваемая их с точки зрения социальной общности. Параметры ее анализа в социальной психологии. Подходы к определению социальной группы. Ее композиция, групповые структуры и процессы. Понятие малой социальной группы.

    курсовая работа [203,3 K], добавлен 09.03.2009

  • Место социальной психологии в системе гуманитарного знания. Современные представления о предмете и задачах социальной психологии. Эксперимент как один из основных методов социальной психологии. Особенности применения метода наблюдения, его специфика.

    курсовая работа [70,1 K], добавлен 28.07.2012

  • Основные этапы развития социальной психологии. Основные теории межличностного взаимодействия как обмена. Динамическая теория функционирования группы В. Байрона. Чикагская и Айовская школы символического интеракционизма. Природа авторитарной личности.

    курсовая работа [67,1 K], добавлен 17.11.2011

Работы в архивах красиво оформлены согласно требованиям ВУЗов и содержат рисунки, диаграммы, формулы и т.д.
PPT, PPTX и PDF-файлы представлены только в архивах.
Рекомендуем скачать работу.