Исповедь в традиционной и современной культуре

Достоевский создавал в России религиозную философию. И создание это шло через соподчиненную систему разнообразных исповедей в его романах. Где высшая - прямое обращение к Богу. Он ироничен, когда описывает покаяние Раскольникова перед народом. И весьма серьезен, когда в исповеди Мити послушнику Алеше он говорит о греховности человеческого сердца, а в исповеди Ивана тому же Алеше он твердит снова и снова о практически неразрешимой человеческим («евклидовым») умом проблемы теодицеи. Через Алешу братья говорят с Богом. Как замечает Л.М. Баткин: «Поскольку христианский персонализм состоит в идее непосредственной связи души с Провидением, самонаблюдения Августина не психологичны: они онтологичны». Онтологичен и Достоевский. Не случайно отказывался он от звания психолога, называя себя реалистом в высшем смысле слова, изображающим все глубины души человеческой. Душа связана с Провидением, с Богом, так что высшие сущности бытия для Достоевского реальны, они заключены уже в уме Бога. Отсюда знаменитый лозунг великого реалиста (Ансельма Кентерберийского: 1033-1108), повторенный им вслед за Августином: «Верю, чтобы понимать!». Именно вера - основа всего философствования Достоевского, но вера, ведущая к пониманию. Он, конечно, тут абсолютный европеец.

Когда говорят о диалогичности Достоевского, о бесчисленных исповедях его героев, нельзя забывать, что ориентир его, «Исповедь» Августина, обращена не к людям: «Августин судит о себе не по горизонтали, то есть не в сопоставлении себя (особенного) с другими (тоже особенными) людьми. Но по вертикали: в движении от себя как одного из малых сих - к Творцу». Поэтому далее исповедаться можно лишь священнику, а через него Богу. Достоевский рисует разные типы исповедального слова, которое, как он показывает, не всегда и исповедально. Скажем, в «Бесах», когда архиерей Тихон, которому исповедуется Ставрогин, бросает замечание о недостатке «слога», он намекает Ставрогину, что у того не исповедь, не обращение к Богу, а откровенно дразнящие эротическое воображение мемуары.

«- А нельзя ли в документе сем сделать иные исправления?

- Зачем? Я писал искренно, - ответил Ставрогин.

- Немного бы слоге».

И не случайно слова архиерея вызывают бурное раздражение Ставрогина: «Проклятый психолог! - оборвал он вдруг в бешенстве и, не оглядываясь, вышел из кельи». Психологизм подчеркивает фальшь Ставрогина.

Самые главные исповеди его романов - человека из подполья, Ивана и Мити через послушника Алешу обращены прямо к Богу, где Бог выступает исповедником. Проза Достоевского приобретает онтологический статус. Вешний эффект героев не интересует.

Но знал ли так хорошо Достоевский Августина? Тексты великого богослова были на французском, которым Достоевский вполне владел. Конечно, достаточно и проблематики его, его мыслительных структур, но можно говорить и о близком знакомстве писателя с идеями бл. Августина - не прямо, но через юного друга Владимира Соловьева.

Известно, что теснейшим другом его последних лет, начиная с середины 70-х, был В.С. Соловьев. Писатель ездил в Соляной городок слушать его «Чтения о Богочеловечестве» в 1877 г. Во Вл. Соловьеве находят черты и Ивана, и Алеши. Спросим, однако, как примирял в своей душе и мысли Достоевский католические пристрастия юного друга и свою православность. Но для него Запад не был антихристианским, на это он ответил довольно резко: «Вы скажете, что на Западе померк образ Спасителя? Нет, я этой глупости не скажу». Стоит отметить, что племянник великого философа, разделяя его жизнь и творчество на три периода, замечает: «Деление жизни на три периода находит аналогию у основателя западного богословия бл. Августина, столь родственному Соловьеву в основных идеях». Строго говоря, свой последний роман Достоевский начинает с проблемы чисто августиновской, а возможно ли построение Града Божьего, если учесть, что государство - явление абсолютно языческое. Достаточно сравнить некоторые тексты из начала романа, где монахи обсуждают статью Ивана Карамазова, с отрывком из «Чтений о Богочеловечестве», где Владимир Соловьев перефразирует Августина.

«Это вот как, - начал старец. - Все эти ссылки в работы, а прежде с битьем, никого не исправляют, а главное, почти никакого преступника и не устрашают, и число преступлений не только не уменьшается, а чем далее, тем более нарастает. <...>. Только сознав свою вину как сын Христова общества, то есть церкви, он сознает и вину свою пред самим обществом, то есть пред церковью. Таким образом, пред одною только церковью современный преступник и способен сознать вину свою, а не то что пред государством. Вот если бы суд принадлежал обществу как церкви, тогда бы оно знало, кого воротить из отлучения и опять приобщить к себе. Теперь же церковь, не имея никакого деятельного суда, а имея лишь возможность одного нравственного осуждения, от деятельной кары преступника и сама удаляется».

Сравним высказывание старца с позицией Соловьева, известной Достоевскому: «С религиозной точки зрения на этот вопрос возможен только один общий ответ: если церковь есть действительно царство Божие на земле, то все другие силы и власти должны быть ей подчинены, должны быть ее орудиями. Если церковь представляет собою божественное безусловное начало, то все остальное должно быть условным, зависимым, служебным. Двух одинаково самостоятельных, двух верховных начал в жизни человека быть не может». Именно это и проговаривает далее отец Паисий, как бы рефрен и подголосок старца Зосимы: «Совершенно обратно изволите понимать! - строго проговорил отец Паисий, - не церковь обращается в государство, поймите это. <...> А, напротив, государство обращается в церковь». Если вспомнить, что государство бл. Августин именовал «шайкой разбойников», что вся его идея Града Божия была направлена против Рима как государства, то близость полемики православных монахов этой идее просто удивительна.

Евгений Трубецкой писал об Августине: «Сознательно или бессознательно он участвует в строении нового христианского Рима, в котором дает себя чувствовать Рим старый, языческий. Его идеал вечного града Божия есть прямая антитеза языческого вечного города - идеальный анти-Рим». Также и Достоевский, не раз провозглашавший любовь к царю и государству, тайно по сути дела пытался найти убежище для России, когда государство падет. А что он падет, он предчувствовал: «Герои Достоевского как бы кричат из глубин своего молчания - это какая-то кричащая гримаса молчания. И молчание это связано с тем, что для таких духовно и нравственно чутких, чувствительных людей, как Достоевский или, скажем, Ницше, вся судьба цивилизации зависела от того, насколько наши обычаи, законы, мораль, привычки имеют корни (в том числе, что они вырастают из каждого лично), а не просто являются законами силы, поддерживаемой пленкой цивилизации. Оба они чувствовали, что если цивилизация только пленка, то это не путь, это взорвется - что и случилось. Достоевский и Ницше в глубине своей души чувствовали эти колебания почвы и сдвиги, которые вулканически должны были поднять все это на воздух». Отсюда, от этого ощущения - страстный поиск убежища (в отличие от Ницше, ждавшего гибели, мечтавшего о ней). И ему казалось, что он его нашел. «Христианство есть единственное убежище Русской земли от всех ее зол» ,- писал он. Но не просто христианство, как полагал Соловьев, понимавший, как и Августин, важность Церкви для строения общества. Поэтому в своих речах в память Достоевского он так определяет его позицию: «Если мы хотим одним словом обозначить тот общественный идеал, к которому пришел Достоевский, то слово это будет не народ, а Церковь», а точнее - Град Божий. Именно это он взял у Августина и пытался усвоить именно эту идею Достоевскому, ибо сам был захвачен августиновской концепцией: «В сочетании страстного религиозного чувства с железной мощью философско-исторических схем и построений, в понимании церкви как развивающегося в историческом процессе Града Божия - Соловьев является прямым наследником Августина»,- писал его племянник.

Повторю: Достоевский не занимался философией религии, он создавал религиозную философию, укоренял ее в России. И вот из этой материнской плаценты вырастает религиозная философия России. Он сотворил из своих романов для России ту основу, сквозь которую некогда прошла философия всех европейских стран. Не случайно многие русские мыслители называли писателя «своим детоводителемко Христу». Достоевский опирался на Пушкина в самостоятельном подходе к проблемам бытия, именно опыт Пушкина и Достоевского лег в основу русского философствования. И первым, кто самостоятельно поставил все философско-христианские проблемы европейской мысли (от Исповеди и Теодицеи), был Достоевский

Бердяев определил линию, идущую от Достоевского, как центральную для русской мысли: «Когда в начале XX века в России возникли новые идеалистические и религиозные течения, порвавшие с позитивизмом и материализмом традиционной мысли радикальной русской интеллигенции, то они стали под знак Достоевского. B. Розанов, Мережковский, «Новый путь», неохристиане, Булгаков, неоидеалисты, Л. Шестов, A. Белый, B. Иванов - все связаны с Достоевским, все зачаты в его духе, все решает поставленные им темы. Людьми нового духа открывается впервые Достоевский. Открывается огромный новый мир, закрытый для предшествующих поколений. Начинается эра "достоевщины" в русской мысли и русской литературе» .Наступала эпоха массовых катастроф, а Достоевский гораздо жестче решает проблему теодицеи, чем Августин, ибо прозревает и те времена, где зло искренно объявляет себя добром, подменяя собой Божественный замысел о человечестве. Августин сказал, что в грехе виноват человек, Достоевский показал, до какого уровня зла человек способен опуститься. Этот уровень оказался беспредельным, вызывая философскую мысль на новое испытание - объяснить причины и пределы зла в человеческой природе. Вместе с тем он показывает и правоту человека, которому Бог даровал свободу, а потому и право оправдывать или не оправдывать Бога, создавшего эту чреватую злом свободу. Поэтому оказался столь востребован духовный опыт Достоевского.

С коммуникативной точки зрения художественное и публицистическое творчество Ф.М. Достоевского представляет собой форму косвенной исповеди. Внутреннее противоречие, заложенное в природе художественного вымысла, привело писателя к важному для него мотиву несостоявшейся исповеди.

Начиная с первого произведения, основой творчества у Ф.М. Достоевского выступает переживание чужих (литературных) образов жизни как возможных вариантов реализации своего «я»; эти образы используются как формы для самовыражения. В отличие от Л.Н. Толстого, Достоевский начинает не с собственно автобиографии или самопознания в форме дневника, а со стремления пережить в воображении чужой опыт, оживляя литературный образ и вживаясь в него. За этим стоят как психологическая потребность в преодолении отчуждения, так и христианская установка на развеществление человека. Один из фундаментальных художественных принципов Достоевского - установка на раскрытие тайны, глубинной информации, касающейся личности человека («Меня зовут психологом: неправда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой» . Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений). Но стремление увидеть «в человеке человека» («При полном реализме найти в человеке человека» Там же. практически (в том числе в художественной практике) означало, в частности, желание увидеть в нем себя самого.

По мнению А.Б. Криницына, исповедальная установка в произведениях Достоевского непосредственно связана с психологией подпольного человека. Ситуация подполья формирует неотвязное желание «раскрыться»: «Излюбленной и иногда единственно возможной формой общения для подпольных героев является исповедь и приближающиеся к ней монологические дискурсивные формы». Криницын А.Б. Исповедь подпольного человека: Ранние письма Ф.М. Достоевского с.92. Но эта установка сочетается с противоположной - на сокрытие информации. Обе установки имеют психологические истоки в поведенческих моделях самого Достоевского. Мемуаристы отмечают не просто мнительность и скрытность писателя, а своего рода диалектику открытости/закрытости, их чередование. Пожалуй, особенно выразительно эта черта Достоевского отражена в воспоминаниях наблюдательного метранпажа М.А. Александрова: «…Федор Михайлович считал нужным быть строгосерьезным в обращении с субъектами, образ мыслей которых был ему совершенно неизвестен, и только уже потом, вполне убедившись в отсутствии грубого предубеждения к себе, начинал относиться к исследованному таким образом субъекту с доверием, степени которого бывали, однако ж, различны».

Чем дальше, тем яснее и определеннее было то, что хотел сказать писатель, тем увереннее становилась его речь, что проявилось, в частности, в нарастании публицистического начала и постепенном усилении степени исповедальности: «…с течением времени усиливалась у него исповедальность, достигая предельных высот в “Братьях Карамазовых” (с их страстной искренностью в изображении “горнила сомнений”), и в “Дневнике писателя” за 1881 год, и в письмах последних лет жизни». Таким образом, путь Достоевского можно рассматривать как постепенную реализацию стремления высказаться. По мнению Л.М. Розенблюм, потребность вы-ступать от первого лица появилась у Достоевского в 1863-1864 ггРозенблюм Л.М. Творческие дневники Достоевского. - анализ. С.54. Как раз в это время писатель создает повесть «Записки из подполья» - очень важное с точки зрения данных процессов произведние. Л.П. Ельницкая относит «Записки из подполья» к жанру исповеди, считая, что они предваряют более поздние исповеди в творчестве Достоевского. Однако только в «Дневнике писателя», по мысли Л.М. Розенблюм, автор приходит к подлинному и полнокровному высказыванию о себе. В этом плане рубежным стал для него 1873 г. - год работы над первыми выпусками «Дневника». К этому моменту Достоевский почувствовал в себе силу, позволявшую говорить от своего лица, свободно вводя в общение с читателем личный опыт. Однако, несмотря на высокую степень автобиографичности «Дневника писателя», Достоевский был вынужден при-знать, что публичный («показной») дневник не может быть дневником в собственном смысле этого слова: «…я слишком наивно думал, что это будет настоящий дневник. Настоящий дневник почти невозможен, а только показной, для публики».

Вероятно, любой публицист стремится к соединению своего индивидуального опыта с опытом какой-либо социальной или культурной группы. Но у Достоевского здесь было, безусловно, нечто особенное: самонаблюдение становилось материалом для обобщений, превосходивших обычный уровень, связанный, например, с приобщением к опыту своего поколения. Он стремился к обобщениям более глобального плана. В «Дневнике писателя», как отмечает Л.М. Розенблюм, выразилась потребность Достоевского связывать факты собственной жизни (в том числе внутренней) с жизнью общемировой. Самоанализ становился основным источником для выводов о цивилизованном человеке вообще. По сути, это была форма социализации - попытка выхода из уединенного сознания, теоретического преодоления состояния расколотости «я» и мира. Разумеется, уверенность в возможности и ценности такого высказывания росла постепенно, по мере обобщения своего опыта, осознания, с одной стороны, его типичности как опыта поколения и всего образованного сословия, а с другой стороны - его уникальности, исключительности, как раз и придающей ему ценность. То, что писатель не вел дневников в обычном смысле этого слова, объясняется, по мысли Л.М. Розенблюм, психологическими особенностями Достоевского - его болезненной застенчивостью и скрытностью. И поэтому исповедальная потребность выражалась у него, во-первых, с помощью вымысла, а во-вторых, в форме публицистики, соединяющей личный и общественный опыт. Любопытно также наблюдение К.А. Баршта о своеобразном перетекании друг в друга собственно исповеди и вымысла на уровне эпистолярного жанра. Отработав в переписке с братом эпистолярную форму, Достоевский применил ее затем в своем первом романе, вследствие чего необходимость эпистолярного общения на время угасла. Исповедь представляет собой особый дискурс, противоположный литературе как фиктивному дискурсу. По мнению исследователей, жанрообразующей основой исповеди является полная искренность говорящего: малейшая ложь разрушает ее, что связывают с ее изначальной обращенностью к Богу. Произнесение исповеди предполагает особые условия ее восприятия - «болезненно напряженное внимание». Говорящий рассчитывает на определенную активность слушателя исповеди. Он обращается к нему с тем или иным призывом: просит прощения или ответной откровенности, сочувствия, предлагает заглянуть в чужой рассказ с тем, чтобы узнать в нем себя; исповедь может превращаться в форму проповеди и т.д. Отмечая исповедальность как характерную черту русской литературы, А.Д. Степанов разграничивает церковную, литературную и бытовую исповеди. С точки зрения этой классификации творчество Достоевского соответствует признакам литературной исповеди, так как исповедальность здесь тесно связана с проповедью: «Литературная исповедь <…> адресована граду и миру и потому всегда перетекает в проповедь. Ее цель двоякая: во-первых, рассказать о своих грехах и заблуждениях в прошлом, а во-вторых, объявить о том, что автор познал истину, что он хочет поделиться с читателем своим новым пониманием добра и зла и наставить его на верный путь». При этом одна из ключевых и сквозных идей творчества Достоевского - мысль о невозможности исповеди. В свое время Л.П. Гроссман обратил внимание на то, что исповедь в «Бесах», вопреки заявленной установке на абсолютную искренность, имеет литературный характер: «Разрушая безукоризненнейшую гладкость установленного повествовательного вида, Достоевский сохраняет неприкосновенным канон литературной исповеди». Почему же исповедь оказывается недоступна Ставрогину? По мнению К.А. Баршта, причина - в отсутствии подлинного покаяния: «Ставрогин заранее презирает мнение тех людей, которые будут смеяться над “некрасивостью” его поступков…». В психоаналитическом плане несостоятельность исповеди Ставрогина связана с тем, что к мазохизму (т.е. стремлению покаяться) здесь примешивались нарциссизм (самолюбование рассказывающего о своих проступках) и эксгибиционизм ( стремление произвести сильное впечатление своим рассказом): «Тихон, проницательный (но навязчивый) психоаналитик, разглядел, что мазохизм Ставрогина - не простой христианский мазохизм, но такой, в котором тесно переплелись элементы нарциссизмаи эксгибиционизма…».По наблюдению А.Б. Криницына, у Достоевского происходит подмена адресата его двойником, не совпадающим с реальным слушателем. Таким образом, исповедь рассчитана на воображаемого Другого, «выношенного в подполье», т.е. не подлинного Другого, а заменяющего его двойника, не вносящего в разговор ничего нового. В определенном смысле исповедующийся выступает как волюнтарист: он не просто пытается навязать слушателю определенное восприятие, а содержит в себе самом судью, палача и поэтому не нуждается в Другом. Повторяемость ситуации несостоявшейся исповеди связана у писателя с потребностью подлинной веры, которая означает параллельный поиск контакта с читателем. Мотив несостоявшейся исповеди должен быть спроецирован на ситуацию коммуникации с читателем, которая может быть понята как первоисточник соответствующего мотива в его творчестве. Иначе говоря, поиск Достоевским адресата творчества и поиск его героями адресата для своей исповеди суть вещи взаимосвязанные. Конечно, в произведениях Достоевского можно встретить идеальных слушателей исповеди. Это Соня Мармеладова, князь Мышкин, Алексей Карамазов, старец Зосима. Их реакция позволяет понять, что требуется в представлении Достоевского от слушателя исповеди. Однако частой формой реакции на исповедь является смех - «разрыв коммуникации, отказ от общения». По мнению Ю.Ф. Карякина, в исповеди у Достоевского есть нечто апокалиптическое. Исследователь сравнивает ее с огнем, в котором человек «возрождается, но может и погибнуть». В этой окончательности исповеди, совершаемой на людях, как полагает Ю.Ф. Карякин, уже отсутствует страх перед осмеянием. Однако страх героев Достоевского перед публичностью очень устойчив. Так, в публичном покаянии Раскольникова присутствует элемент насилия над собой, ибо герой до конца романа остается, по сути, все тем же замкнутым эгоцентриком, что и в начале.

Символически ситуация исповеди в произведениях Достоевского часто представлена как выход из подполья. Это один из важнейших метасюжетов его творчества. Так, например, содержание романа «Преступление и наказание» можно свести к символическому выходу Раскольникова из подполья. А применительно к самому Достоевскому это история его выхода к людям и к Богу, и, поскольку этот выход не мог достигнуть окончательности и определенности, то это рассказ скорее о потребности и поиске, чем о реальной социализации и подлинном обретении адресата - большого Другого. Характерно, что окончательное преображение героя в «Преступлении и наказании» откладывается на будущее. Достоевский воспроизводит евангельскую схему рождения нового человека, но оставляет героя в преддверии этого рождения.

В результате художественное творчество становится формой косвенной исповеди, в которой апелляция к Другому является способом обращения к Богу. Но эта установка неизбежно наталкивается на противостоящие ей свойства художественного высказывания - опосредованность, необходимость манипулирования читателем и контроля за его реакцией. Поэтому данная форма исповедальности неизбежно воспринимается как неполная и даже фальшивая. Можно сказать, что Достоевский все время испытывает художественный дискурс на предмет его соответствия критерию искренности, но тот всякий раз не выдерживает испытания.

В художественной , опосредованной форме, говоря о себе в третьем лице, автор может позволить себе большую откровенность, нежели та, которая возможна в форме прямой исповеди: «…интимные проникновения и психологическое исследование могут в некоторых отношениях быть углублены в “романе” больше, чем даже в “исповеди”. В последней автора стесняет его “я”; есть некоторые сложные переживания, которые невозможно распутать и показать без известного рода снисходительности к себе» (цит. по:). Так, по наблюдению К.А. Баршта, Макар Девушкин раскрывает тайные мысли самого Достоевского: «И Макар Девушкин в романе “Бедные люди” сознается в том, что сам Ф.М. Достоевский скрывал от других (а, возможно, что и от себя самого)».

Все сказанное выше позволяет утверждать, что общие принципы поэтики Достоевского объяснимы лишь с позиций коммуникативного подхода, при вскрытии особенностей того уникального вида коммуникации, которым являлась для него литература. Достоевскому-писателю, ищущему образы для репрезентации собственного чувства изоляции (подполье и другие пространственные метафоры внутреннего и социального отчуждения), литература была необходима именно в ее коммуникативном аспекте - как возможность общаться, рассказывая о себе в косвенной форме, хотя писатель никогда не мог признать полноту этой исповедальности.

2.5 Псеводоисповедальные формы в советской культуре

У Достоевского в «Преступлении и наказании» есть идея того что Раскольников должен сам сознаться в убийстве старухи-процентщицы, а после покаяться в совершенном преступлении. Такая версия исповеди была распространена в СССР, с отличием лишь в том, что порой человек ничего не совершал, а признание, и в следствии покаяние выбивалось через угрозы и пытки.

Вообще, Советский Союз перенял многие вещи из религии, хотя сама идеология коммунизма всегда преследовала религию как «опиум для народа», но не стоить забывать, что советскую идеологию порой называют квазирелигией.

Пауль Тиллих считал, что социализм, по своей сущности, обладает большой квазирелигиозной силой: «В нем ожидание «нового порядка вещей» выступает направляющим религиозным элементом, и это ожидание может выражаться в христианском символе конца истории и в секулярно-утопических символах «бесклассового общества» как цели истории. Этот квазирелигиозный элемент всех типов социализма был радикализирован в революционный период коммунизма…»Tillich P. Christianity and the Encounter of the World Religions. -- New York, London, 1963. Цит. по Забияко «Теологические трактовки квазирелигий».. Также Пауль Тиллих, вероятно имея ввиду этнорелигиозную родословную Карла Маркса и многих других деятелей коммунистического движения, считал, что коммунизм, как квазирелигия помимо общей для всех типов социализма квазирелигиозной силы обладает в качестве основополагающего источника «ветхозаветный профетизм и иудейское законничество»Там же.. Пауль Тиллих считал, что сильную подпитку квазирелигия социализма и коммунизма получила от российской коммунистической интеллигенции, потому что энергия российской коммунистической квазирелигии, порожденная «потрясающе сильным типом предельного интереса», направлялась и на переустройство общества по эсхатологическому предписанию, а также не острую борьбу с «религиями в собственном смысле», прежде всего - на борьбу с православием. Тиллих считал, что православие сумевшее обуздать «суеверные предрассудки» и охвативший всё общество «социальный критицизм», оказалось слабым соперником перед лицом коммунистической квазирелигии. Также Пауль Тиллих полагал, что православие большей или меньшей степени несёт ответственность за развитие в России такой стойкой квазирелигиозной системы. Отмечая слабость восточного христианства в борьбе с вторжением витальных религиозных движений, Тиллих сравнивает «вторжение» в Россию коммунистической квазирелигией, как если бы было вторжение в среду обитания древнего восточного христианства ислама. Он не ограничивается поиском исторических подобий, но также и утверждает о существовании типологического сходства между квазирелигией коммунизма и религией Мухаммеда. Пауль Тиллих признаёт различия, но в то же время отмечает, что «различие между ними много меньше с психологической точки зрения, чем с теологической. Идентификация с коллективом, пренебрежение индивидуальным существованием, утопический дух - все это в равной степени свойственно исламу и коммунистической квазирелигии»Квазирелигия // Философский словарь.

Если же говорить о подобиях, то можно провести несколько параллелей:

Крестный ход совершаемый на Пасху - Майские демонстрации, и вообще, демонстрация как таковая напоминает крестный ход, только вместо икон портреты вождей, а вместо церковных песнопений - гимны.

Крещение - посвящение в октябрята, которые называли также октябринами. Также были звездины, комиссары советской власти, развернувшие идеологическую борьбу с христианством, не просто запрещали сложившиеся веками церковные обряды и праздники, но активно изобретали новые. Церемония звездин проводилась в заводских клубах или же в каком-либо другом заводском помещении, которое обязательно украшали большой красной звездой, советским флагом и портретами вождей. Для проведения обряда на трибуну приглашались родители с новорожденным и почетные родители, они же красные кумовья. Тут же сотрудница ЗАГСа предлагала выбрать революционно-коммунистическое имя новому гражданину (отсюда такое распространение имен типа: Даздраперма, Тракторина, Лист, Кукуцаполь и т.п.) Страны Советов, которое заносилось в свидетельство о рождении. В качестве «батюшки» чаще всего выступал третий секретарь по идеологической линии, который осенял коммунистической звездой новонареченного и, если можно так назвать, давал ребенку ее поцеловать, другими же словами, просто прикладывал звезду к губам младенца. Также идеолог вместо нательного крестика водружал на грудь «озвезденного» главный символ коммунистической партии - красную октябрятскую звезду. После этого родители клялись воспитать свое перепуганное и, чаще всего, орущее чадо согласно заветам партии Ленина, а красные кумовья обещали стать наставниками новоиспеченного гражданина и следить за тем, что дите вырастет истинным коммунистом и богоборцем. В завершение ритуала в порядке очереди и возрастания статуса к ребенку подходили октябренок, юный пионер, молодой комсомолец и, конечно же, заслуженный коммунист. Смысл их поздравления и наставления сводился все к тому же, что и клятва счастливых родителей и кумовьев. Следует отметить, что вся церемония проводилась под звуки революционных маршей и коммунистические лозунги красных комиссаров, которые нередко и становились почетными родителямиhttp://www.topauthor.ru/CHto_takoe_zvezdini__ili_za_chto_sovetskaya_vlast_Muhu-TSokotuhu_zapretila_5850.html. Этот так называемый обряд не прижился, и осталось только посвящение в октябрята.

И если мы говорим о том, что заменили важные моменты в жизни христианина, то естественно такая важная для христианина вещь как исповедь тоже была заменена, причем она имела разные ступени и это называлось естественно не исповедью или покаянием, а саморазоблачением, когда человек принародно, вспоминаем практику публичной исповеди у протестантов, сознавался в том или ином преступлении, которое он порой даже не совершал.

Теперь давайте поподробнее остановимся на каждой из ступеней, каждая имела свою тяжесть наказания и свою форму саморазоблачения.

Первая ступень это анкета(см. приложение 2), которая заполнялась при поступлении на работу, при повышении, при вступлении в комсомол и т.д. В этой анкете были несколько «опасных пунктов» таких как: Происхождение, т.е. нет ли в роду врагов народа, бывших политических заключенных и так называемых неблагонадежных граждан. Далее был пункт, нет ли выездов заграницу или родственников проживающих за границей. И последнее пункт о судимости, эти анкеты были распространены во времена сталинской эпохи, они помогали тоталитарному аппарату следить за гражданами.

Вторая форма или ступень - покаяние на собраниях, партийном или коллектива. Обычно за не очень серьёзные проступки. Так в фильме "Иван Перепелица" парня прорабатывают на колхозном собрании за мелкое хулиганство, угрожая лишить его права пойти в армию. Но проработка на собрании могла служить и предварительной ступенью для следующей степени ответственности.

Третья ступень саморазоблачения - покаяние преступников перед органами следствия и судом. Второе ярко проявилось на публичных процессах 1930-х, когда "преступники" чуть ли не хором признавались в самых страшных замыслах и свершениях. На выбивании признания, фабрикации уголовных дел, например, дело ленинградских врачей, была построена вся система сталинских репрессий.

Но дабы не быть голословным, приведу пример из произведения А. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», пример будет кратким, но он будет отображать суть происходящего в советском режиме сталинской эпохи:

«Следствие по 58-й статье почти никогда не было выявлением истины. Его целью было согнуть, сломить человека, превратить его в туземца Архипелага. Для этого применялись пытки. Человека пытали бессонницей и жаждой, сажали в раскалённую камеру, прижигали руки папиросами, сталкивали в бассейн с нечистотами, сжимали череп железным кольцом, опускали в ванну с кислотами, пытали муравьями и клопами, загоняли раскалённый шомпол в анальное отверстие, раздавливали сапогом половые части. Если до 1938 года для применения пыток требовалось какое-то разрешение, то в 1937-38 ввиду чрезвычайной ситуации пытки были разрешены неограниченно. В 1939 году всеобщее разрешение было снято, но с конца войны и в послевоенные годы были определённые категории арестантов, к которым пытки применялись. Перечня пыток не существовало, просто следователю нужно было выполнить план. И он выполнялся всеми возможными способами.

Но в большинстве случаев, чтобы получить нужные показания от заключенного, пытки были не нужны. Достаточно было нескольких хитрых вопросов и правильно составленного протокола. Подследственные не знали своих прав и законов, на этом и основывалось следствие. Выжить мог только сильный духом человек, который поставил точку на своей прошлой жизни. Когда меня арестовали, я ещё не знал этой премудрости. Только потому воспоминания о первых днях ареста не грызут меня раскаянием, что избежал я кого-нибудь посадить. Я подписал обвинительное заключение вместе с 11-м пунктом, который обрекал меня на вечную ссылку А. Солженицын «Архипелаг ГУЛАГ», глава 3 Арест..»

Как мы видим советская идеология полностью переосмыслила покаяние, изменив его под удобную для нее систему. Исповедь стала инструментом идеологии, которая позволяла ей следить за гражданами. Местами ужесточив, а местами заимствовав некоторые идеи, например, ссылки, причем в те же монастыри тот же Соловецкий монастырь или лагерь «СЛОН».

После смерти Сталина такие методы и способы со временем упростились. Ссылок и фабрикации дел становилось все меньше. К анкетам относились уже не так строго, общество уже полностью контролировалось за счет идеологии. В самом обществе царил мир покой и порядок, общество плавало в своем «болоте» и мало рассказывало друг-другу о своих грехах, это естественно еще были пережитки сталинской эпохи, но главным показателем может явиться поговорка: «В СССР секса не было», из этого можно сделать вывод, что люди редко делились своими переживаниями или проступками.

2.6 Исповедальные формы в современной культуре

В наше же время исповедь вернулась в религиозные круги, но формы исповеди остались. Правда теперь исповедником может быть кто угодно, а исповедующийся порой не имеет имени и кается в согрешениях анонимно. В пример можно взять сайт Живой Журнал, где человек под чужим именем или ник-неймом сознается в каком-то проступке и просит его простить, опять же возвращаемся к публичной исповеди, в социальной сети «ВКонтакте» существует сообщество которое называется «Индульгенция», где тот или иной пользователь соц.сети может «покаяться» в своем грехе выглядит это примерно так: «Сегодня в метро мой парень залез мне в карман. У него есть такая привычка. Я опешила и заорала, что меня грабят, а потом дала ему в нос. А на следующей станции его выпихнули из вагона.»

Анонимное голосование: Отпустите дуре?

Как видно, покаяние заключается в кратком рассказе о том или ином проступке абсолютно разного характера. Отпустителем греха является все сообщество. Но зачастую многие такие «грешки» являются вымыслом, дабы подогреть интерес к сообществу. Таким образом, можно проследить трансформацию исповеди, она становится не способом покаяния, а методом привлечения к себе внимания.

Кроме «ВКонтакте» существует социальная сеть «Одноклассники», различие в том, что «ВК» основным пользователем является молодежь, а «ОК» в основном посещают те кому «за 30». Естественно, что и реакция на какой либо такой грех различна, молодежь реагирует больше в шуточном характере и старается как то зацепить или поддеть исповедующегося, а посетители сайта «Одноклассники» реагируют остро на ту или иную проблему, порой не отличая правды от вымысла. Кроме текстовой вариации в интернете можно найти исповедальную форму через фотографию. Например, сайт «Instagram», куда пользователи выкладывают свои фотографии. Там можно найти фото разбитой машины или испорченного обеденного блюда, с подписью типа: разбил машину или неудачный эксперимент, но на этом сайте нет тех, кто выполнит функцию отпустителя.

Но на интернете современная культура не заканчивается, на телевидении есть масса ток-шоу где проводится публичная исповедь например «Пусть говорят». В программе «Военная тайна», однако, сохранилась форма анонимной исповеди, где тот или иной человек, у которого не видно лица, вымышленное имя и изменен голос, исповедуется в том или ином прегрешении.

Интернет-исповедь становится популярной в наше время это связано опять же анонимностью, так как кающемуся не надо смотреть в глаза священнослужителю, психиатру или прокурору. А отпустители греха, также являются анонимными пользователями, которые фактически никак не могут повлиять на жизнь кающегося и изменить его сознание.

Можно также сказать о том, что в литературе форма исповеди тоже осталась и приобрела форму мемуаров, что в наше время является очень популярным среди женского населения. Мемуары это записки современников, повествующие о событиях, в которых автор мемуаров принимал участие или которые известны ему от очевидцев, и о людях, с которыми автор мемуаров был знаком. Важная особенность мемуаров заключается в претензии на достоверность воссоздаваемого прошлого и, соответственно, на документальный характер текста, хотя в действительности не все мемуары являются правдивыми и точными.

Заключение

На примере этого исследования мы видим, как исповедь зарождалась, переходила из одной формы в другую, исповедь видоизменялась в зависимости от эпохи. В различных формах христианства исповедь была публичной, одиночной, исповедь получила характер торгово-обменных отношений.

В своей работе я показал влияние исповедальных форм на культуру XIX - XXI вв., которая заключается во влиянии исповеди на литературу, советскую идеологию, на психоанализ и на современное общество.

В литературе выявлена исповедь героя, исповедь самого автора через героя и зарождении исповеди как жанра литературы. О появлении психоанализа как противовес исповеди, который фактически вывернул наизнанку ее значение.

В советское время исповедь видоизменилась в форму саморазоблачения, приобрела форму обязательной для всех граждан и наказание имеет уголовный характер, который карался смертью или ссылкой.

За всю историю существования термина «исповедь» она видоизменялась, приобретала новые формы, носила иной характер. Это связано с тем, что меняется культура, меняется сознание людей и конечно меняется форма исповеди. В современном обществе исповедь вновь вернулась в лоно церкви, но в связи с распространением массовой культуры, она снова приобрела новую форму, теперь исповедаться может каждый в любое время, в любом грехе, но принимает покаяние не священник, а другие люди - такие же грешники, также исповедь приобрела форму анонимности.

Что ждет исповедь дальше никто не знает, какую форму она приобретет, во что перельется, может, останется в той форме в какой она есть сейчас, а может, приобретет черты книги Оруэлла «1984». И последними моими словами будет цитата из Евангелия: «Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное».

Библиография

1. Аврелий Августин Исповедь.// интернет-издание, URL: www.rchgi.spb.ru (дата обращения 03.06.2015)

2. А. Солженицын «Архипелаг ГУЛАГ» М.: Азбука-Аттикус 2010.

3. Аскетические опыты. Том II СЛОВО о МОЛИТЕ ИИСУСОВОЙ // интернет-издание, URL: http://www.pravbeseda.ru/library/?page=book&id=201 (дата обращения 03.06.2015)

4. Бегунов Ю.К. Кормчая Ивана Волка Курицына // ТОДРЛ. Т. 12. 1956.

5. В помощь кающимся св. Игнатий БрянчаниновМ.: Изд-во Сретенского м-ря, 2005

6. Говорун С. "ИНДУЛЬГЕНЦИИ В ИСТОРИИ ГРЕЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ"//Сретенский

альманах: История и культура. -

М.: Изд-во Сретенского м-ря, 2001. .

7. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений М.: Азбука-Аттикус- 2010

8.Дадун Р. Фрейд. М.: «Х.Г.С.», 1994.

9. Исповедь священнослужителей - в облачении или без? // интернет-издание, URL: http://deacon.ru/community/viewtopic.php?f=3&t=548&start=30 (дата обращения 04.06.2015.)

10. Исповедь и покаяние в древних монастырях Востока Смирнов С.И.

11. Как приготовиться к исповеди протоиерей Михаил Шполянский - М.: Изд-во Сретенского м-ря 2011.

12. Квазирелигия // Философский словарь

13. Криницын А.Б. Исповедь подпольного человека: Ранние письма Ф.М. Достоевского - М, 2008

14.Макариймитроп. в “Истории русской Церкви” т. I -М.: Изд-во Сретенского м-ря, 2007.

15.О покаянии митр. Сурожский Антоний - М.: Изд-во Сретенского м-ря, 2011

16.Опыт построения исповеди о. И.(Крестьянкин) - М.: Изд-во Сретенского м-ря, 2007

17.Перемена ума о. Игорь Фомин - М.: Изд-во Сретенского м-ря, 2009

18.П.И. Мангилиев, Приписка к АпостолуМ. : Рус.панорама, 1999.

19.Розенблюм Л.М. Творческие дневники Достоевского. - М. : Рус.панорама, 2010.

20.Срезневский И. И.. Обозрение древних русских списков Кормчей книги.М. : Рус.панорама, 1998

21.Скирбекк Г., Гилье Н. История философии./[Пер. с англ. В.И. Кузнецова]. - М.: Владос, 2000.

22.Таинство покаяния прот. Владимир ВоробьевМ.: Изд-во Свет Православия, 2003.

23.Трубецкой Е.Н. Миросозерцание Блаженного Августина в его генезисе.//интернет-издание, URL:www.rchgi.spb.ru

24. Фрейд З. Массовая психология и анализ человеческого «Я». Гл. 9.О психологии К. Юнга и прозе Г. Гессе. // «Церковь и образование». Вып. 7. Пермь: «Панагия», 2001.

25. Фрейд З. Введение в психоанализ - СпБ.: Питер, 2007

26. Федоров, Владимир Александрович (1926--2006). Русская православная церковь и государство. Синодальный период (1700--1917).-- М. : Рус.панорама, 2003.

27. Что такое звездины, или за что советская власть «Муху-Цокотуху» запретила?// интернет-издание, 2011, URL:http://www.topauthor.ru/CHto_takoe_zvezdini__ili_za_chto_sovetskaya_vlast_Muhu-TSokotuhu_zapretila_5850.html (дата посещения 02.06.2015)

Размещено на Allbest.ru