Образ евнуха в современной китайской культуре: гендерный статус и культурная функция

Размещено на http://www.allbest.ru/

Образ евнуха в современной китайской культуре: гендерный статус и культурная функция

Среди факторов, определяющих гендерный статус человека, важнейшее место принадлежит его биологическому полу и выполняемым им семейным и общественным функциям, которые в данной культуре воспринимаются как мужские или женские. В тех нечастых случаях, когда индивид по собственному выбору или под гнетом обстоятельств принимает на себя несвойственные ему функции и поведенческие стереотипы, происходит уникальное явление - расщепление половой и гендерной идентичностей человека. Такие случаи мы рассматриваем как гендерные девиации.

Сразу скажем, что мы предлагаем рассматривать нетрадиционную сексуальную ориентацию как гендерную девиацию лишь в том случае, если индивид не только во время полового акта, но и в своей семейной и общественной жизни принимает несвойственную его полу гендерную роль и поведенческие паттерны. В этом смысле "молодые господа" из мужских публичных домов, которые одевались, красились и вели себя, как женщины-куртизанки, являются гендерными девиантами, а буддийские послушники, которых их настоятели нередко принуждали к гомосексуальным связям ("Проделки Праздного Дракона", 634) - нет. Однако нам вопрос о гомосексуализме в китайской культуре не представляется значимым с научной точки зрения, главным образом, потому, что на эту тему уже написан солидный объем исследований (например - Hinsch; Vitiello(1992); Vitiello (2000); Volpp).

Нас будет больше интересовать другая девиация от гендерной нормы, чрезвычайно редко, как мы полагаем, встречавшаяся в подлинном историческом прошлом Китая, но довольно широко представленная как в традиционной, так и в современной культуре. Речь идет о женщинах, которые, сохраняя гетеросексуальную ориентацию в своих брачных предпочтениях, в социальной и профессиональной деятельности исполняли мужские роли: ученых, общественных деятелей и (наиболее распространенный вариант) - воинов.

Впрочем, китайская история и культура содержат и еще одну гендерную девиацию, укорененную в быту и традиции настолько глубоко, что это дает основания говорить о ней как об институционализованной девиации. Это евнухи - скопцы, обслуживавшие императорский двор и дворцы принцев и князей. В отличие от юношей-проституток, полностью усваивавших женские манеры, общественный статус и половую роль; в отличие от литературно-кинематографических дев-рыцарей, функционирующих как женщины в домашнем быту и как мужчины в социальных трансакциях, евнухи теряли свойственную им от рождения половую принадлежность, не приобретая никакой иной. Подобным же образом, при взаимодействии с окружающим миром им предписывался особый способ вести и презентовать себя - ни мужской, ни женский. Но даже это превращение в некий искусственный "третий пол" было неполным, так как, не будучи мужчинами в глазах окружающих, евнухи, тем не менее, выполняли иногда сугубо мужские общественные функции, в том числе занимали позиции, связанные с огромной экономической, политической и даже военной властью.

Это создавало глубокую и весьма трагичную двойственность. С одной стороны, как мы уже говорили, евнухи были девиацией институциональной, привычной, даже обязательной с точки зрения китайского менталитета имперского времени. С другой - их гендерный статус отличался крайней нестабильностью, колеблясь иногда в зависимости от прихотей правящего монарха, в разные исторические отрезки он то приближался к мужскому статусу, то отдалялся от него. Мы утверждаем, что эта нестабильность подрывала сам дуализм мужского и женского и превращала мужественность в угрожаемую ценность. А, как известно, именно угрожаемые ценности являются во всякой культуре объектом самой эмоциональной защиты.

В настоящей работе мы собираемся доказать, что защита мужественности как угрожаемой ценности и гендерное сознание китайского народа в целом, а не реальные исторические деяния придворных кастратов сформировали тот образ евнуха, который сложился еще до Конфуция и доминирует вплоть до наших дней. Помимо этого, в наши задачи входит определение того, что же нового появилось в данном образе после физического исчезновения евнухов как общественного института, и как эти изменения характеризуют само общество.

Первые сведения об использовании кастратов относятся в Китае к глубочайшей древности. Археологами была обнаружена гадательная кость, датируемая примерно 1300г. до н.э., на которой богов вопрошают, следует ли оскопить некую группу пленников (Spencer, 411). Позже, при установлении династии Чжоу, брат основателя династии У-вана, легендарный Чжоу-гун составил первый свод законов. По нему предусматривалось пять видов наказаний, среди которых была и кастрация (Stent, 146). Таким образом, мы знаем, что в эпохи Шан-Инь и Чжоу китайцы прибегали к кастрации как к средству наказания преступников или "приручения" пленников. Источники не дают оснований утверждать, что таких преступников или пленных затем использовали для личных услуг правителю, тем не менее, с этого момента институт евнухов начал формироваться. Далее, по мере увеличения и усложнения дворцового хозяйства, оно стало поглощать значительную часть невольничьей рабочей силы. Логично, что правителя, как лицо, чье выживание имеет для всего государства высокую политическую и сакральную значимость, должны обслуживать самые покорные, лояльные и безопасные рабы. Именно такими, по аналогии с кастрированными животными, считались евнухи.

Особую значимость этой группе княжеских и царских слуг придал постоянный рост гаремов. Один из первых европейских авторов, писавших о китайских евнухах, Картер Стент, утверждал: "… было бы софистикой говорить, что евнухов держат, чтобы подчеркнуть ранг владельца, чтобы придать достоинство учреждению и далее в том же роде. Не может быть иного мотива для их использования, чем подозрения, недоверчивость и ревность восточных властителей по поводу верности их жен и наложниц" (Stent, 143). Тогда как мы не склонны соглашаться с категоричностью Стента, тем не менее, очевидно, что одной из главных причин возникновения евнухов как института послужили огромные гаремы.

С конца чжоусского периода упоминания о евнухах как домашних слугах князей становятся постоянными. Вместе с тем, изменяются и источники пополнения этой группы. Во-первых, пленников и преступников становится уже недостаточно, во-вторых, их благонадежность оставляла желать лучшего. Поэтому начинается продажа или самопродажа подданных в евнухи. Основной причиной такого шага была нищета. Другой причиной К. Стент называет лень: "…учитывая хороший стол, кров и гарантированную пенсию в старости, жизни евнуха можно позавидовать". Впрочем, примеры, которые он приводит, говорят скорее не о лени, а о разного рода психологических отклонениях и патологиях, например, о транссексуальности или дисморфии (там же, 159).

Влияние буддизма было направлено против кастрации вообще и против использования евнухов в частности. Недаром в таких странах, как Бирма, Таиланд и Япония, где позиции буддизма были очень сильны, этот институт не получил распространения, несмотря даже на культурное влияние Китая. Но в самом Китае, если буддийское мировоззрение и препятствовало в какой-то мере росту численности евнухов, то остановить этот процесс в целом оно не могло, так как обычаи императорского двора возникли и были освящены традицией еще в добуддийский период (Spencer, 416).

Общее количество евнухов было очень неодинаковым в разные исторические эпохи. К концу имперского периода при императрице Цыси было от 2 до 3 тысяч евнухов. И даже после падения монархии, в 1922г., по воспоминаниям последнего императора Пу И, во дворце, оставленном республиканскими властями в распоряжение свергнутого монарха, жило 1137 евнухов. А в период наибольшего расцвета этого института, в конце XV - первой половине XVII в. число евнухов только при дворе колебалось от 10 до 90 тысяч человек (Воскресенский, 16-17).

Обязанности рядовых евнухов распространялись на все стороны быта императора, его семьи и всего дворцового хозяйства. Они должны были заботиться о кухне, одежде, времяпровождении государей и наложниц, они ремонтировали и убирали помещения внутри Запретного города, они играли в императорских театрах и прислуживали на пирах и аудиенциях. Пу И вспоминает: "Евнухам вменялось в обязанность следить за хранением книг, картин, одежды, оружия, древних бронзовых сосудов, домашней утвари, желтых лент для отличившихся чинов, следить за сохранением свежих и сухих фруктов; евнухи должны были провожать всех императорских докторов по различным палатам дворца и обеспечивать материалами строителей".

Но помимо этих функций поваров, пажей и лакеев, они выполняли и гораздо более ответственные поручения: "…в их обязанность входило распространение высочайших указов, проводы чиновников на аудиенцию и прием прошений, ознакомление с документами и бумагами различных отделов Департамента двора, получение денег и зерна от казначеев вне дворца…", "…проверка прихода и ухода чиновников всех отделов, ведение списков присутствия членов Академии наук, регистрация деяний монарха" (Пу И, 16-18).

Таким образом, роль евнухов была чрезвычайно широка, в том числе, и в сфере государственного администрирования: они служили инспекторами и проверяющими, в их руках сосредотачивалось практически все делопроизводство главы государства. А ведь речь идет о последних годах династии Цин, решительно и сознательно сократившей как количество евнухов, так и их влияние на государственные дела. А при династии Мин они нередко непосредственно осуществляли политическое управление страной. Так, в XV в. под их контроль попал Ритуальный приказ, в функции которого входило ведение документации и отбор бумаг не только для императора, но и для всех важнейших государственных учреждений. Бумаги, поступавшие в Ритуальный приказ, назывались "красными книгами", и только после их просмотра евнухом-главой приказа, их можно было считать "белыми книгами", подлежащими рассылке в соответствующие департаменты. Историк китайских спецслужб Е Диньи писал: "Главный аппарат тайной службы в эпоху Мин, Ритуальный приказ, обладал подлинной политической властью. Евнухи, управлявшие Ритуальным приказом, фактически играли роль канцлеров… В политическом плане их власть заключалась, прежде всего, в манипулировании делами продвижения по службе… чиновников. Большинство крупных вельмож двора в годы Мин было связано с евнухами" (Воскресенский, 24-25). В 1573-1620гг. при императоре Шэньцзуне (Ваньли) фактическим правителем страны был печально известный евнух Вэй Чжунсянь. Его власть и страх перед ним были настолько велики, что его имя даже было табуировано наряду с именем государя. Его называли "Вельможей Восточного Дворца" или "Первейшим вельможей". Он контрассигновал императорские указы, так что они имели двойную подпись: "Государь и сановник Приказа". При встрече Вэя ему было принято желать "Девять тысяч лет" или даже "Девять тысяч девятьсот лет", тогда как императора по этикету приветствовали восклицанием "Десять тысяч лет!" В его честь возводили храмы, кумирни, памятные арки. Некоторые сторонники Вэя предлагали императору возвести его в ранг, равный рангу Первоучителя Конфуция (там же, 29).

После периода засилья евнухов шли периоды, когда императоры предпринимали специальные усилия для ограничения их вмешательства в политическую жизнь страны. Например, минский император Юаньчжан велел выгравировать и вывесить перед дворцом железную табличку: "Евнухам запрещается вмешиваться в правительственные дела. Те, кто попытаются это сделать, подвергнутся смертной казни". Он говорил о евнухах: "Из этих людей не найдется и одного или двух на тысячу, кто был бы хорош. Дурные же исчисляются тысячами. Если использовать их как глаза и уши, то глаза и уши закроются. Если использовать их как сердце и внутренности, то сердце и внутренности заболеют. Единственный способ контролировать их - это заставлять их бояться законов и не позволять им иметь заслуг. Если они имеют заслуги, они становятся высокомерными и похотливыми (sic! - Э.С.)" (Han Solo).

Правители династии Цин запретили евнухам покидать Пекин без особого разрешения и очень жестко ограничили их число. По цинским законам, император мог иметь 3 тысячи евнухов, его сыновья и дочери - по 30, племянники - по 20, внуки - по 10, правнуки - по 6, праправнуки - по 4. Князья, не являвшиеся родственниками императора, но возводившие свою генеалогию к восьми маньчжурским предводителям, которые помогли династии Цин захватить Поднебесную империю, имели право нанимать по 20 евнухов. Все названные лица не должны были превышать установленную для них квоту, но не могли и отказаться от услуг евнухов вообще, иначе они уронили бы достоинство своего сана (Stent, 158).

Окончательно институт евнухов исчез лишь через несколько лет после падения монархии, последний китайский евнух Сунь Яотин умер в 1996г. (Seth).

На протяжении всей их долгой истории евнухи упоминались в китайском публицистическом, а позже - как китайском, так и зарубежном научном дискурсе с яркими, эмоционально насыщенными оценочными характеристиками. "Шицзин" в разделе "Оды" утверждает:

"Источник всех несчастий для людей -

Не небеса, а женщины и евнухи.

Равно писклявы голоса и жен,

И тех, кто лишен мужских достоинств" (перевод А. Штукина, цит. по - Усов "Евнухи…", 322).

В оригинале строка про голоса евнухов звучит еще пренебрежительнее: женщины и скопцы "блеют одинаковыми голосами" (Han Solo). В другом месте "Од" говорится: "Те, кого нельзя ни учить, ни держать в узде - это дворцовые женщины и евнухи" (там же).

Характеристика совершенно однозначная: евнухи - необучаемые, неисправимые, недоступные никакому разумному увещеванию люди, приносящие только зло, и притом вызывающие отвращение - в данном случае, своим "блеяньем". Кстати, отметим сразу, что голоса евнухов упоминаются довольно часто как писклявые, надтреснутые, очень неприятные. Между тем, научные наблюдения над людьми, перенесшими кастрацию по медицинским показаниям, продемонстрировали, что голос человека, кастрированного в послепубертатный период, меняется очень редко, в допубертатный период - как правило, остается неестественно высоким, но далеко не всегда. Так же необязательны такие последствия, как ожирение и потеря волос на лице и теле (Spencer, 406). Между тем, евнухов всегда описывают и изображают безбородыми, безусыми, склонными к ожирению и, в первую очередь, писклявыми. Мы полагаем, что в данном случае сознание недружелюбно настроенных наблюдателей выделило эти признаки как гендерные маркеры евнуха и присваивает их всякому представителю этой группы, вне зависимости от их фактического наличия или отсутствия. Причина этого в том, что для посторонних людей, особенно для мужчин, очень важно было провести между мужчиной и евнухом четкую демаркационную линию, проходящую не только через физиологические особенности, но и через социальный статус, поведение, моральные и интеллектуальные способности и даже внешний вид.

С незапамятных времен брезгливость и отторжение были нормой в отношении евнухов. Древнего философа Мэн-цзы (372-289гг. до н.э.) спросили: "Правда ли, как говорят некоторые, что Конфуций во время пребывания в Вэй жил у лекаря по наружным болезням, а в Ци - у евнуха Цзи Хуаня?" Мэн-цзы с негодованием отверг инсинуацию: "Если бы Конфуций останавливался у лекаря или у евнуха…, как он мог оставаться Конфуцием?" (Усов, "Евнухи…", 324-325). О той же брезгливости с глубокой горечью пишет и величайший китайский историк Сыма Цянь, сам перенесший кастрацию по обвинению в государственном преступлении и позже ставший высокопоставленным евнухом: "Нет бесчестия большего, чем кастрация. Того, кто подвергся этому наказанию, нигде не считают человеком. Это не только современное отношение, так было всегда. Даже простолюдин чувствует себя оскорбленным, когда ему приходится иметь дело с евнухом, что же говорить о благородном человеке!" (Han Solo)

Здесь нельзя не почувствовать отторжение почти физическое, основанное не на моральной оценке евнухов как казнокрадов и узурпаторов государственной власти, а в первую очередь или исключительно - на отношении к ним как к существам гнусным, одновременно жалким и опасным, чья злоба, глупость или жадность являются имманентно присущими качествами, а не результатом жизненного опыта, социального окружения или просто индивидуального личностного склада.

То же отношение к евнухам просуществовало через всю китайскую историю до наших дней. Профессор университета Арканзаса Генри Цай в своей статье "Власть евнухов в имперском Китае"утверждает, что даже сейчас историки Китая либо игнорируют наличие и роль евнухов в исторических событиях, либо оценивают ее всегда однозначно негативно. По его мнению, причина этого - в самой историографической традиции, унаследованной от конфуцианских ученых и чиновников. "Веками, - пишет Цай, - к евнухам относились как к полумужчинам - полуженщинам. Их считали недостойными упоминания. Кроме того, конфуцианские ученые чувствовали, что евнухи самим своим влиянием на императора угрожают им. Поэтому они возлагали на евнухов ответственность за многие неудачи династий ("Impotent Power: Eunuchs in China").

Публицистические, научные и научно-популярные произведения о китайской истории следуют описанной традиции. Примером может служить книга Инь Шилиня, Чжан Цзяньго и Ван Дуаня "Китай. 5000 лет истории". Это рассказы о главных исторических событиях и деятелях для детей. Именно их таких книг китайские школьники получают первые впечатления об истории своего народа. Евнухи упоминаются в этом сборнике относительно часто. Первый раз они встречаются в тексте в связи с кризисом династии Хань. Текст пестрит выражениями вроде "они захватили власть в стране, творя беззакония", "преступления евнухов", "арестованных жестоко пытали евнухи", "евнухи захватили власть" (Инь Шилинь, Чжан Цзяньго и Ван Дуань, 72-73). Подобным же образом, о кризисе Танского государства рассказывается в терминах: "пагубное правление евнухов", "захват власти евнухами", "эта темная сила привела к слабости династии Тан" (там же, 163).

Изложена здесь и знаменитая история о том, как великий поэт Ли Бо, находясь в подпитии, сочинял шедевры по приказу императора. При этом он ради забавы унизил верховного евнуха, видного государственного деятеля и фактического соправителя императора Гао Лиши, заставив его снять с себя обувь. Естественно, что в противостоянии политика и поэта авторы книги принимают сторону поэта. Но любопытно, что они даже не стараются как-то смягчить или облагородить поведение Ли Бо, найти ему извинения: "Ли Бо, унизив Гао Лиши, почувствовал себя очень хорошо" (там же, 147). Как бы само собой разумеется, что евнух, тем более высокопоставленный, и не заслуживал от порядочного человека никакого лучшего обращения, чем публичное и неспровоцированное оскорбление.

Когда же речь заходит о человеке безупречной репутации, огромного гражданского мужества и научной эрудиции, отце китайской исторической науки Сыма Цяне, авторы умалчивают о том, что он не только был оскоплен, но и фактически поступил на службу в качестве евнуха-хранителя государственной печати. Ради этого стыдливого умолчания они даже идут на некоторое искажение фактов. Сыма Цянь считал "заключение в тюрьму неизгладимым позором" (почему?), "он подвергся суровому и несправедливому наказанию" (какому?), "он не мог больше ходить, став калекой" (?). (там же, 60).

Конечно, детские книги, уже в силу самой своей читательской аудитории, не могут быть слишком сложными и содержать внутренние противоречия в оценке людей и событий. Тем не менее, то, как они говорят, и о чем умалчивают, свидетельствует о глубоко укорененном предубеждении против евнухов как социальной группы и политических акторов.

Любопытно, что совершенно то же отношение к евнухам прослеживается и в трудах западных ученых и журналистов, писавших на интересующую нас тему. Р. Ван Гулик в своем исследовании "Сексуальная жизнь в Древнем Китае" замечает, что евнухи "были источником зла, и их влияние следует определить как чрезвычайно губительное для китайской политики и экономики" (цит. по - Rossabi, 432). Другой исследователь, автор работы "Прошлое и будущее Китая", цитируемой К. Стентом, утверждает, что евнухи "лишены всех способностей, кроме ловкости и амбиций" (Stent, 145). Казалось бы, почему? Нигде нет ни малейшего упоминания о том, что в евнухи специально нанимали самых бестолковых людей, или что их профессиональная подготовка оказывала на них специфически оглупляющее воздействие. Значит, следуя невысказанной логике автора, евнухи были лишены способностей вместе с мужским естеством, они глупы просто потому, что они не мужчины.

Сам Стент, посвятивший евнухам свое знаменитое исследование, относится к ним скорее позитивно, хотя и с более чем заметным пренебрежением. Его вывод об их характере стоит процитировать: "Они ни в коем случае не мстительны, напротив чрезвычайно робки и боятся всех, кто не похож на них. Они легко раздражаются и возбуждаются, разражаются взрывами ярости и вздорят, как женщины, но легко успокаиваются. Бывает, что они сходят с ума от дурного обращения или лишившись ранга за какую-нибудь провинность, но их сумасшествие обычно безвредно. Они… держатся друг за друга во всем и всегда. Они честны, щедры и милосердны. Таким образом, сопоставляя их добрые черты с дурными, я думаю, они выглядят довольно хорошо на фоне китайцев вообще; а когда думаешь об ужасной потере, которую они перенесли, то склоняешься к тому, чтобы пренебречь их недостаткам и относиться к ним …скорее с жалостью, чем с …презрением" (там же, 181).

Интересно, что все эти черты - робость, обидчивость, привычку держаться в своем кругу и страх перед посторонними, а также упомянутое в том же абзаце чуть выше нежное отношение к детям, женщинам и домашним животным, Стент объясняет особенностями психологического склада евнухов как биологической группы, а не тем хорошо известным ему фактом, что для посторонних людей евнухи были объектом насмешек и оскорблений.

Тем не менее, повторимся, что в целом Стент придерживается довольно благоприятного мнения о евнухах. Но, стоит ему перейти от лично ему знакомых евнухов к краткому перечню наиболее известных евнухов в китайской истории, и тональность его рассказа меняется. В перечне всего 25 имен. 19 из них оценены однозначно отрицательно, и всего 6 - положительно. Причем из этих шести ни одного автор не хвалит за его государственную деятельность. Трое заслужили упоминания своей личной преданностью монарху, еще трое - за культурные достижения: один в качестве историка, и двое - как архитекторы (там же, 146-157).

Здесь уместно задаться вопросом о причинах таких негативных оценок. Потому ли историки и современники писали о евнухах почти или исключительно плохо, что были предубеждены против них, или потому, что евнухи, в самом деле, были исключительно плохи?

Мы отвергаем второе из этих двух объяснений в силу:

1. логики. Трудно предположить, что от 3 тысяч до 90 тысяч человек одновременно, а в целом на протяжении китайской истории - несколько миллионов человек, случайно отобранных, оказались бы все глупцами, бездарями и злодеями.

2. фактов. Даже при тенденциозном освещении исторических событий, нам известны некоторые евнухи, сыгравшие значительную и вполне позитивную роль в развитии китайского государства или культуры, например, изобретатель бумаги Цай Лун, историк Сыма Цянь, правитель Гао Лиши, флотоводец Чжан Хэ и некоторые другие.

3. аргументации и способа презентации фактов противниками евнухов. В историографической традиции, заложенной конфуцианскими учеными, любой конфликт евнуха и мужчины, особенно чиновника или деятеля культуры, описывается в терминах борьбы добра со злом, правды и бескорыстия - с подлостью. Виновной стороной конфликта всегда оказывается евнух. Даже в пересказе Стента эта тенденция очень явственно видна. Например, автор описывает столкновение между министром Лю и верховным евнухом, заявившим влиятельному министру, что "…евнухи никогда не допускают упущений, и потому могут смеяться над ним, он же не может на них донести". Обиженный Лю подал императору доклад, в котором сообщалось, что у многих евнухов удаленные половые органы выросли вновь до таких размеров, что следует опасаться за честь и верность императорских наложниц. Поверив этому предупреждению, государь велел подвергнуть евнухов, едва ли не поголовно, повторной кастрации. "Многие евнухи умерли вскоре после этой операции, …другие поправились, но нет сомнения, что они должны были жестоко страдать. - замечает Стент. - Все эти смерти, страдания и сопутствующий им позор выживших евнухов произошли исключительно из-за наглости верховного евнуха по отношению к президенту Лю, который выбрал этот странный метод, чтобы наказать его" (там же, 155). В этом примере удивительнее всего то, что следуя за конфуцианской историографической традицией, автор словно бы забывает о своей собственной системе ценностей. Европейская мораль и европейские представления о чести никогда не считали допустимыми методами борьбы или даже мести за личную обиду донос вышестоящему начальству, тем более донос не непосредственно на обидчика, а на всю группу людей, к которой обидчик принадлежит. И, однако, вину за позор, боль и смерть евнухов Стент возлагает не на министра, а на главу евнухов, чья наглость якобы вынудила Лю на такие суровые меры.

Разумеется, Стенту, как и другим европейцам, неоткуда было брать факты китайской истории, кроме как из трудов китайских же историков, где они изложены далеко не беспристрастно. Однако в XIX в. европейцы совсем не заботились о политической корректности и не боялись разойтись с конфуцианцами в оценках или даже подвергнуть некоторые их представления осмеянию или критике. И то, что в данном случае автор не делает этого и принимает безо всяких оговорок тенденциозные оценки, содержащиеся в источнике, заставляет предположить, что он разделял базовые гендерные стереотипы источника. Как и конфуцианцы-хронисты, чьими трудами он пользовался, он считал, что, не будучи полноценными мужчинами в физиологическом плане и отличаясь от мужчин некоторыми своими психологическими особенностями, евнухи не должны были сметь конкурировать с ними в таких мужских видах деятельности, как политика, или претендовать на такие типично мужские достоинства, как рассудительность, мудрость и храбрость.

Наше убеждение в тенденциозности исторического освещения евнухов разделяют и некоторые современные исследователи. Моррис Россаби настаивает на том, что евнухи заслуживают более высокой оценки, так как внесли значительный вклад в накопление географических сведений, в коммерцию, международные отношения и управление империей. В подтверждение своих слов он ссылается на Фан Чаойина, писавшего: "Евнухов, как всегда, обвиняли в злоупотреблениях и нарушениях, тогда как, на самом деле, они лишь выполняли данные им инструкции в качестве агентов императора" (Rossabi, 432).

Генри Цай утверждает, что пока не появятся менее предубежденные исследования и жизни и роли евнухов, наше понимание китайской политической истории останется неполным ("Impotent Power").

И все же справедливость требует признать, что упомянутые авторы все еще в меньшинстве. Японский историк Тайсуке Митамура посвятил целую монографию евнухам при китайском дворе. Тем не менее, объект своего исследования он именует "странными созданиями" и "непонятными существами". Очевидно, что такой подход не может помочь ему понять и объяснить своему читателю психологию евнухов. Кроме того, Тайсуке Митамура не анализирует политическую и экономическую деятельность евнухов, по сути дела, ограничиваясь сбором курьезных, оригинальных или анекдотических фактов из их быта (Taisuke Mitamura).

Книгу "Скрытая власть: дворцовые евнухи в имперском Китае" Мэри Эндерсон начинает с признания: "…ученые-чиновники ненавидели евнухов, поскольку евнухи, как личные слуги императора, всегда имели к нему доступ, и потому были в лучшем, чем даже самые могущественные министры, положении, чтобы заискивать, оказывать влияние и копить богатства. Поэтому, оценивая старые китайские свидетельства о коварстве евнухов, следует делать скидку на предрассудки или преувеличения". Но дальше исследовательница вводит антитезу, которая и будет определять всю ее дальнейшую интерпретацию фактов: "Тем не менее, вся сила доказательств так ясно говорит против евнухов, что лишь немногие могут усомниться, какой вред они принесли нации".

В частности, Эндерсон возлагает на евнухов ответственность за слабоволие, развращенность или паранойю некоторых императоров: "Беспринципные, властолюбивые евнухи… зачастую формировали характер престолонаследника так, чтобы он соответствовал их собственным ожиданиям. Нередко принц становился императором еще в детстве. К тому времени, когда он достигал совершеннолетия, его евнухи уже приучали его к… крайностям промискуитета и другим губительным привычкам. Развращенный морально и физически, новый суверен становился безвольным инструментом в руках своих опекунов, и его было легко убедить, что Великое Внешнее (так М. Эндерсон называет бюрократию империи - Э.С.) изобилует врагами и предателями. Таким образом, его доверие к законным правительственным советникам разрушалось. Все, что ему оставалось - это полагаться на евнухов в поисках информации, совета и поддержки". Автор всякий раз автоматически рассматривает привязанность принца к воспитавшему его евнуху не как естественное человеческое чувство, а как следствие интриг со стороны последнего. И, как и ее конфуцианские источники, она всегда считает евнухов виновными в разврате монарха, а не монарха - виновным в том, что его окружающие могут пользоваться влиянием на него только путем поощрения разврата, хотя очевидно, что создателями системы "Великого Внутреннего", (т.е. императорского двора и гарема) были не евнухи, а сами государи, их родня и аристократия. При этом Эндерсон признает, что в китайской истории было множество императоров "сильных и решительных, которые вели свою нацию к величию", несмотря на то, что и их дядьками, воспитателями и ежедневным окружением служили евнухи (Anderson, 15-18, 307-311).

Естественно, на уровне публицистики та же тенденция реализуется еще более ярко и агрессивно. На китайском историческом форуме размещена статья под названием "Самые вредные институты китайской истории: евнухи и официальный гарем". Ее автор выбрал именно эти два учреждения объектом своей критики, так как "изначально присущая им природа ведет к нестабильности". Описывая "естественную среду евнуха", автор буквально в одном предложении обвиняет скопцов и в глупости, и в создании придворного этикета: "Помимо того, что они прямо давали императорам необоснованные советы, евнухи способствовали установлению сложных протоколов и правил, чтобы держать чиновников на расстоянии от императора. Иногда это устраивало и самих императоров, особенно молодых, которые находили государственные дела скучными и предпочитали веселье и игры, изобретенные для них евнухами" ("The Most Damaging Institutions in Chinese History: Eunuchs and Official Harem"). Принципиальная возможность того, что евнухи могли давать и обоснованные советы, а молодые государи могли придумывать себе забавы и без посторонней помощи, просто не рассматривается. Не смущает автора и тот факт, что усложнение ритуала больше всех устраивало не ленивых и праздных императоров, а сильных централизаторов, таких как циньский Шихуан, преследовавших при этом задачу возвеличивания и сакрализации своей власти.

Сообщение о смерти в 1996г. последнего евнуха шанхайский корреспондент "Нью-Йорк Таймс" начинает в беллетристическом ключе: "В течение веков самый тайный и гротескный угол обширного императорского двора принадлежал братству специальных охранников, евнухов, чьи высокие голоса и вкрадчивые манеры часто маскировали порочность их закулисной политики…" (Seth). В этом предложении в сжатом виде присутствуют все стереотипы, обычно упоминаемые в связи с образом евнуха: и гендерные маркеры (высокий голос, вкрадчивые манеры), и обвинения в аморальности и властолюбии (порочность их закулисной политики), и общее отвращение к евнухам как к чему-то чуждому и неестественному (тайный и гротескный угол). Парадоксально, что этот набор штампов предпослан статье о человеке, который, по свидетельству близких, никогда не обладал ни порочностью, ни властью, ни писклявым голосом, ни вкрадчивыми манерами (ССЫЛКИ?).

Таким образом, анализ как китайского, так и возникшего на его базе западного научного и публицистического дискурса по отношению к евнухам показал, что с древнейших времен до наших дней в китайском обществе бытовало глубокое предубеждение против евнухов, проявлявшееся в стереотипизации образа евнуха. Данный стереотип включал как внешние и поведенческие черты, невыгодно отличавшие евнуха от мужчины, так и его низкие моральные и интеллектуальные качества. А полное отсутствие попыток объяснить, почему же все евнухи, приближенные к трону, оказались так плохи, указывает на то, что, по мнению носителей исследуемого менталитета, этого и объяснять не надо: евнухи плохи по самой своей сути, они лишились мудрости и благородства вместе с мужеством.

Те ученые, которые признают наличие этого предрассудка, объясняют его конкуренцией за власть между чиновниками и евнухами. Мы считаем это объяснение правильным и релевантным, но недостаточным. Эмоциональность противостояния образованной элиты евнухам объясняется не только тем, что это была борьба за очень ограниченный ресурс (политическую власть), но и тем, что на данный ресурс, с точки зрения конфуцианцев, претендовали люди абсолютно недостойные, лишенные всех необходимых нравственных и умственных квалификаций. Кроме того, участие евнухов в управлении разрушало одно из базовых уравнений народного сознания: "маскулинность = моральные и интеллектуальные достоинства = право на власть". Если существо "третьего пола" может управлять государством и при этом проявлять достаточную волю, разум и бескорыстие, то это лишает маскулинность ее важнейших общественных и моральных атрибутов и низводит ее до физиологического статуса.

Однако если от научных работ и газетных статей мы обратимся к трактовке образа евнуха средствами современной массовой развлекательной культуры, мы увидим и некую новую тенденцию, альтернативную выше рассмотренной. Чтобы изучить ее и определить причины ее возникновения, придется вновь начать с классической литературы.

Наиболее подробно в художественной литературе были освещены жизнь и деятельность самого могущественного евнуха в новой истории Китая - Вэй Чжунсяня. Его биография представлена в романах "Сны Темный и Светлый, мир предостерегающие" и "Чудовище Тао-у" (тао-у - это мифическое чудовище с телом тигра, шерстью собаки и человеческой головой). Оба романа были написаны по горячим следам описываемых событий, вскорости после гибели Вэй Чжунсяня. При некотором различии в диалогах и деталях, авторы этих произведений совершенно едины в трактовке образа главного персонажа.

Го Цин, называвший себя "Праведником из Чанъани", в "Снах Темном и Светлом" предваряет жизнеописание Вэя откровенной характеристикой: "Этот человек вертел по своему усмотрению державной властью, но все было ему мало. Он вынашивал мятежные планы заговора. За спиной государя, пренебрегая всякими законами, он постепенно расшатывал устои страны. Уничтожив верных трону достойных людей, всесильный евнух раздавал своим наперсникам титулы и должности, источая тем самым свой яд в пределах всех Четырех Морей. Разными неправедными способами собирал он свои богатства, и в конце концов обогатился неимоверно, чем вызвал презрение и гнев у тысяч и тысяч людей" (Го Цин, 61). На самом деле, каковы бы ни были преступления и злоупотребления Вэй Чжунсяня, которых мы не думаем отрицать, в мятежных замыслах ему просто не было смысла, учитывая, что его положение базировалось целиком на его фаворе у императора. Тем не менее, формула, уравнивавшая любого злодея, с одной стороны - с политическим заговорщиком, с другой - с развратником, действует и здесь. Чуть позже автор аттестует его и в отношении разврата: "Как известно Вэй Цзинчжун (настоящее имя Вэй Чжунсяня - Э.С.) имел нрав весьма похотливый. Этот мастер "уженья женских сердец" не знал, что есть порядочность, и что такое верность" (там же, 72).

Описывая поведение евнуха Вэя при власти, Го Цин делает особый акцент на том, что он зазнался свыше меры и забыл свое место: "К нему боится приблизиться не только сановная знать, но и государевы родственники. Он отказывается брать у них даже "церемонные письма", хотя всеизвестно, что на сей счет существует давний порядок совершения подобных церемоний. Однако злодей Вэй Чжунсянь поломал все правила и постановления. Ему удалось сковать самого государя, и он посмел сам отдавать приказы сиятельным вельможам - чжухоу" (там же, 90).

После смерти своего августейшего покровителя Вэй Чжунсянь выпал из фавора и, предчувствуя скорый арест и казнь, поспешил покончить с собой. Не имея возможности сообщить своему читателю о казни антигероя как воздаянии за его грехи, Го Цин подробно останавливается на судьбе его останков: его разрубили на множество кусков. "Останки евнуха свалили в корзину, отнесли на пустошь и бросили на съедение свиньям и диким псам. Что до головы злодея, то ее отправили в деревянную бадью. На городских воротах был вывешен указ: голова евнуха пока не сгнила: ждет небесной кары. Вот таков был конец злодея, таково и торжество закона. Даос отправился на пустошь, где заметил, что даже псы не пожирают плоть злодея" (там же, 98). гендерный пол евнух девиация

Помимо прямых отрицательных характеристик, и Го Цин, и анонимный автор романа "Чудовище Тао-у" прибегают к разным сюжетным ходам и деталям для снижения образа Вэя. Оба описывают, как Вэй, еще не ставший евнухом, голодает и скитается, причем все его тело покрыто гнойными чирьями. Еще одну яркую и позорящую подробность вводит в текст только автор "Чудовища Тао-у": Вэя оскопили не люди, его половой орган был отгрызен стаей голодных псов ("Чудовище Тао-у", 117).

Деятельность евнухов в области государственного управления эпизодически затронута и в народных исторических романах, так называемых "пинхуа" XII - XIII вв. Особенно часто евнухи упоминаются при описании агонии династии Тан: "И вот теперь снова появился указ с повелением тысяче с лишним евнухов прибыть ко двору и занять во дворце должности нэйчжусыши (императорских уполномоченных, ведающих дворцовыми службами - Э.С.)… С тех пор евнухи опять начали вмешиваться в государственные дела, пренебрегать старшими военачальниками и, пользуясь своим положением, бороться за власть при дворе" ("Китайские пинхуа", 153). В качестве иллюстрации их вмешательства в администрирование, рассказывается о том, как в своих узкокорпоративных интересах евнухи убедили последнего танского императора построить себе новый дворец, несмотря на страшный бюджетный дефицит, а также завести три тысячи новых наложниц под предлогом того, что в пустующих покоях гарема заводятся привидения (там же, 160-161).

В целом ряде классических произведений описываются дела и поступки евнухов в сфере их личной жизни. В "Цзинь, Пин, Мэй", в частности, есть сцена, в которой главный герой, а вернее антигерой романа, Симынь Цин, принимает у себя на пиру двух "дворцовых смотрителей" (так называли евнухов) - Лю и Сюэ. Симптоматично, что на этом празднике распутников и взяточников Лю и Сюэ занимают два самых почетных места, хозяин и гости обращаются к ним с льстивыми речами ("Цветы сливы…", т.1, 384-390).

В приписываемом Ло Гуанчжуну или Фэн Мэнлуну авантюрно-мистическом романе "Развеянные чары" евнух Лэй выступает и вовсе в анекдотическом качестве: похотливого и незадачливого мужа. Увидев прекрасную девушку, рекомендованную в невесты наследнику престола, "сластолюбивый евнух" принуждает ее дядю отдать девушку в жены ему самому. Причем свое желание жениться он объясняет не экономическими или эмоциональными, а исключительно сексуальными потребностями - чтобы согреть ему постель. Но дядя-волшебник перед свадьбой одевает на невесту неснимаемую сорочку, так что евнух проводит всю ночь в безуспешных попытках добраться до тела новобрачной (Ло Гуанчжун / Фэн Мэнлун "Развеянные чары", 184-186).

Своеобразно представлен образ евнуха в двух новеллах Ли Юя. В повести "Башня собрания изысканностей" изображен евнух Ша Юйчэн, пособник двух неправосудных и развращенных чиновников - отца и сына Янь, "…он был так же коварен, как они, и помогал им в разных подлых делах" (Ли Юй "Двенадцать башен", 161). Потворствуя противоестественной страсти вельможи Янь Шифаня, он насильно кастрирует красавца-юношу Цюаня, после чего тот вынужден сам стать евнухом. Впоследствии, добившись встречи с императором, молодой евнух Цюань мстит своему обидчику Янь Шифаню (Ша Юйчэн к этому времени уже мертв). Сам Цюань не получает в новелле отрицательной характеристики, его месть через донос тоже не вызывает у автора никакого неприятия, но симптоматично, что даже этот невольный евнух добивается своих целей, оказывая влияние на монарха.

Новелла "Мужчина, матерью ставший" посвящена истории молодого человека, оскопившего себя из желания сохранить верность своему возлюбленному и впоследствии в течение всей жизни притворявшегося женщиной. Как во вступлении к новелле, так и в заключении Ли Юй категорически осуждает однополые связи, но сам герой не вызывает у него порицания, поскольку он до смерти сохранил верность своему другу и воспитал его сына, выдавая себя за мать ребенка. Можно сказать, что это один из немногих скопцов в китайской литературе, получивший позитивную авторскую оценку (Ли Юй "Мужчина, матерью ставший").

И, несомненно, наиболее благосклонен к евнухам приключенческий роман Ши Юй-куня "Трое храбрых, пятеро справедливых". Он открывается рассказом о рождении и чудесном спасении будущего императора Жэнь-цзуна. Желая стать императрицей, коварная наложница Ли подговорила "главного дворцового управителя" (верховного евнуха) Го Хуая подменить ребенка соперницы ободранной кошкой, а самого новорожденного принца уничтожить. Ребенка спасают верная служанка и евнух Чэнь Лин, названный в тексте "преданным государю и справедливым", а также "готовым пожертвовать жизнью". Автор описывает его с нескрываемой симпатией: "Лицо доброе, открытое, глаза умные" (Ши Юй-кунь, 24-25). Принца удалось спасти, но его мать была оклеветана и заключена во внутреннюю тюрьму Запретного города - Холодный дворец. Но и там ей встречаются два хороших евнуха. "Управитель Холодного дворца …был преданным государю и честным. Тронутый горем опальной наложницы он, как мог, ее утешал и велел младшему евнуху хорошенько о ней заботиться. Этот евнух славился своей смелостью и прямодушием и частенько вступался за обиженных". Позже они оба покончили с собой, чтобы спасти императорскую наложницу (там же, 27-29). Когда правда обнаружилась, и Жэнь-цзун воцарился, Чэнь Лин стал главным евнухом, а Го Хуай был казнен. Правда, племянник Го Хуая, евнух Го Ань, подговаривает другого юношу-евнуха, своего приемного сына, отравить Чэнь Линя, но герои романа предотвращают покушение (там же, 161-164).

Таким образом, по нашим подсчетам, Ши Юй-кунь вводит в повествование трех честных и трех преступных евнухов. Впрочем, даже он не смеет приписывать Чэнь Линю, ставшему могущественным сановником, какого-либо благотворного влияния на государя. Вся заслуга евнухов в этом произведении - их безусловная и жертвенная верность императору. Других заслуг от них не требуется.

Говоря о причинах снисходительности Ши Юй-куня к евнухам, следует иметь в виду, что, в отличие от всех прежде цитированных авторов, он был не писателем в строгом смысле этого слова, а рассказчиком-шошудом, исполнявшим прозаические произведения под аккомпанемент трехструнной мандолины. Причем он состоял на службе при княжеском управлении в Пекине и выступал, в основном, перед влиятельными слушателями, среди которых было немало и "дворцовых чиновников" (Рифтин, 5-6).

Итак, в большинстве случаев, евнухи, изображенные китайской классической литературой, - люди низкие, жадные, властолюбивые и даже развратные, несмотря на очевидную невозможность этого. Деятельность евнухов в общественной и политической сферах всегда оценивается крайне негативно. Но даже и изображенные в своей интимно-личностной среде, они, как правило, не вызывают у авторов симпатии. Попытка евнуха устроить свою семейную и сексуальную жизнь встретилась нам в литературе лишь однажды, да и там подверглась осмеянию. Главное и, пожалуй, единственное достоинство евнуха - верность, будь то государю, государыне или своему покровителю.

После 1922г. евнухи в Китае исчезли как политический институт и социальная группа, после 1996г. нет в живых ни одного представителя этого некогда влиятельного института. Но в исторических фильмах их количество довольно велико, а в Интернете появляется все больше сайтов и форумов, посвященных обсуждению евнухов как социальной и гендерной общности. В том же ряду стоит и открытие в Пекине в 1998г. музея культуры евнухов. Тем не менее, куратор музея признает, что, несмотря на низкую стоимость билета - всего 8 юаней, музей посещают только несколько тысяч человек в год, и большинство из них - иностранцы ("China Eunuch Museum").

Проведенный нами контент-анализ китайских костюмных сериалов, в которых действуют персонажи-евнухи, показал любопытную тенденцию: по сравнению с классической литературой появляется значительно больше положительных оценок и авторского сочувствия этим персонажам.

При этом традиционная репрезентация физических и психологических маркеров евнуха практически не изменилась. Персонаж-евнух почти всегда:

1. говорит странным, высоким или надтреснутым голосом ("Великий пьяный рыцарь" 2000г., "Лян Шанбо и Чжу Интай", "Ветер и Облако покоряют Поднебесную", "Пьяница бьет Золотую Веточку", "Сто пылающих мечей");

2. имеет необычные, изнеженные и женоподобные манеры, пользуется косметикой или просто очень походит на женщину ("Меченосец-2", "Меченосец-3", "Великий пьяный рыцарь" 2000г., "Лян Шанбо и Чжу Интай", "Ветер и Облако покоряют Поднебесную", "Пьяница бьет Золотую Веточку", "Проклятие золотого цветка");

3. обидчив, злопамятен и склонен к депрессиям ("Великий пьяный рыцарь" 2000г., "Лян Шанбо и Чжу Интай", "Сто пылающих мечей").

В отличие от литературы позднеимперского периода, современная кинематография и положенная в ее основу развлекательная формульная литература очень часто делают кастратов носителями выдающихся воинских способностей. В первую очередь, это касается фильмов о печально известном Дунчанге (Восточном дворце) - политической полиции минского времени. Восточным дворцом, на самом деле, руководили евнухи, но в анализируемых фильмах они же составляют основную - и почти непобедимую - военную силу этого страшного учреждения ("Кровавая баня в Дунчанге", "Великий пьяный рыцарь" 2000г., "A Touch of Zen").

В сериале "Имперская схема" евнух-телохранитель всегда сопровождает принцев в путешествии, так как он "один стоит десяти человек". В комедийном сериале "Четыре легендарных художника" единственным бойцом, который может противостоять всесильному главному евнуху Дунчанга, выступает Сяо Да, личный телохранитель императора и, разумеется, тоже евнух. В "Великом пьяном рыцаре" 2000г. в качестве самого сильного воина тоже выведен глава Восточного дворца - садистски-жестокий и мстительный евнух Чху Тьен Син. Справиться с ним главный герой может, только объединив усилия с приемным сыном Чху Тьен Сина, которого тот насильно кастрировал. Во второй половине фильма этот молодой человек, Фан Син, сам становится верховным евнухом Дунчанга, свергает императора с престола, заливает всю страну кровью и погибает в схватке с главным героем. Но кроме главного героя никто не может противостоять его исключительному искусству.

В фильмах серии "Меченосец" герой-кастрат Дунфан Бубай, чье имя переводится как "Непобедимый Восток" или "Непобедимая Азия", и в самом деле не знает поражений. Он творит зло, воюет с положительными персонажами, но погибает, пытаясь спасти близкого человека, а не потому, что кто-то одержал над ним верх в бою.

Довольно интересна реализация этого же образа евнуха-воителя в фильме "Лян Шанбо и Чжу Интай". Один из второстепенных персонажей этого фильма - евнух-инспектор образовательных учреждений. Он не владеет никакими боевыми единоборствами, он капризнее и избалованнее любой женщины: отказывается мыться в воде, если в нее не добавлены духи и розовые лепестки, впадает в истерику, заметив на своем лице красные пятна и т.д. Но, когда приходит необходимость, он выхватывает меч из чужих ножен, берет заложницу, проникает в осажденный город и там с оружием в руках защищает правое дело.

Также заметно возрастает интерес зрительской аудитории (а вместе с тем - и сценаристов) к личной жизни евнухов. Во-первых, многие фильмы показывают их неутихающее горе по поводу утраты мужественности. Так, фильм "Князь Оленьей горы" начинается с горьких сетований старого евнуха на свою искалеченную жизнь. В другом сериале, "Сто пылающих мечей", встречаем эпизод, когда пожилой евнух, возбужденный красотой проституток, кричит в отчаянии: "Я не мужчина!" и, плача, корчится на полу. В целом, сцена оставляет смешанное чувство отвращения и жалости.

Сериалы "Меченосец-2" и "Меченосец-3" вообще изображают очень насыщенную личную жизнь скопца Дунфан Бубая. Принимая его за прекрасную женщину, к нему проникается любовью главный герой. И хотя в решающий момент воин-кастрат посылает к нему ночью свою наложницу вместо себя, нет сомнения, что чувство героя вызывает ответ у Дунфан Бубая - и ответ достаточно выраженный, чтобы он сражался против героя в полсилы, а потом погиб, пытаясь его спасти. В следующем фильме этой серии, однако, оказывается, что Дунфан Бубай не умер. Любовный конфликт этого фильма завязывается вокруг героини, выбирающей между Дунфан Бубаем и молодым мужчиной. В конце концов она остается с "Непобедимым Востоком, хотя для нее не секрет, что он скопец.

Трогательная любовная линия евнуха и его бывшей наложницы введена в сериал "Великий пьяный рыцарь". Наложница главного отрицательного героя Фан Сина, Линлин, сохраняет ему верность, даже когда он становится евнухом, а ее из карьерных соображений вынуждает отправиться в императорский гарем. Затем герои воссоединяются, ссорятся, мирятся, устраивают сцены ревности, тоскуют друг по другу и погибают почти одновременно - их роман пользуются симпатией как авторов фильма, так и зрителей. Характерно, что в разговорах с Линлин голос Фан Сина звучит естественно, но во всех остальных диалогах, а также тогда, когда он говорит Линлин неправду и манипулирует ею, это типичный кинематографический голос евнуха - тихий, напряженный, высокий и зловещий шепот.