Размещено на http://www.allbest.ru/

Реферат

Теоретико-методологические основы изучения региональной идентичности

Для исследования идентичности необходимо предварительно определиться с базовыми понятиями. Прежде всего, стоит разобраться в самом понятии идентичность. Идентичность (лат. identicus - тождественный, одинаковый) чаще всего определяется как осознание личностью своей принадлежности к той или иной социально-личностной позиции в рамках социальных ролей и эго-состояний. В отечественной культурной традиции "идентичность" передавалось обычно через понятие "тождество". Сегодня термин "идентичность" потеснил термины "самосознание" и "самоопределение". Коротко идентичность можно определить как отождествление себя (одного или многих) с кем-то и в чем-то и одновременно различение себя от кого-то и от чего-то. Идентичность - это ответ на вопрос о том, кто мы такие.

Понятие идентичности вошло в научный оборот главным образом благодаря З. Фрейду, который использовал его, чтобы показать значимость для человека самовосприятия и самопонимания. Следует, однако, уточнить, что в словаре Фрейда этого термина еще нет. Но его отсутствие не означает, что этой проблематики не существовало. Психологические аспекты идентичности интенсивно разрабатывались и в постфрейдовском психоанализе. Исследователи пришли к выводу о том, что в ходе социализации индивидуальность формируется как возможное целое (которое вовсе не обязательно должно сложиться). То, что философы обозначали как "самость" или "субъективность" отнюдь не представляют собой некой естественной, само собой разумеющейся сущности. В ходе самопознания личность вырабатывет "Я-концецию", которая включает представление личности о себе как действующем субъекте среди других действующих субъектов. При этом учитывается и тот образ, который составляют о личности окружающие, и который она воспринимает как адекватный. Такая самоидентификация предполагает, разумеется, и самооценку.

Широкое распространение термина "идентичность" и введение его в научный оборот связано с именем Э. Эриксона, активно работавшего над этой проблематикой в 60-х гг. ХХ века. Эриксон рассматривал процесс формирования идентичности как нечто, происходящее в условиях социального взаимодействия. Он описал идентичность не просто как личностную структуру, сформированную под воздействием внутренних и внешних факторов, влияющих на развитие индивида. С его точки зрения идентичность следует рассматривать как форму личностного бытия, интегрирующую на субъективном уровне внутренний мир человека и мир внешний в единую психосоциальную вселенную: "Говоря об идентичности, мы имеем дело с процессом, "локализованным" в ядре индивидуальной, но также и общественной культуры, с процессом, который в действительности устанавливает идентичность этих двух идентичностей". (3). Представляется важным, что речь идет именно о процессе - т.е. идентичность на протяжении всей человеческой жизни остается категорией динамической. Принципиальный момент для понимания содержания, которое вкладывал в понятие идентичности Э. Эриксон, заключается в том, что, пожалуй, главным фактором, обусловливающим эту динамику, ее движущей силой является диалектическое взаимодействие, взаимозависимость и взаимовлияние упомянутых двух миров в рамках единой структуры.

Идентичность, с точки зрения психосоциального подхода, представленного Э. Эриксоном, является своего рода эпицентром жизненного цикла каждого человека. Она оформляется в качестве психологического конструкта в подростковом возрасте и от ее качественных характеристик зависит функциональность личности во взрослой самостоятельной жизни. Идентичность обусловливает способность индивида к ассимиляции личностного и социального опыта и поддержанию собственной цельности и субъектности в подверженном изменениям внешнем мире.

С середины 70-х гг. термин "идентичность" прочно входит в словарь социально-гуманитарных наук. В 1977 г. во Франции выходит коллективная монография под названием "Идентичность", как отчет о работе соответствующего семинара, объединившего представителей разных направлений знания. Через два года подобное издание появляется в Германии. В этот же период понятие "идентичность" попадает в справочные издания: в основном в энциклопедии и словари по социальным и историческим наукам. С 80-х гг. термин превращается в норму научной и политической публицистики.

Надо сказать, что исследование идентичности осложняется её широтой и многомерностью. Так, представители школы символического интеракционизма, в частности И. Гоффман, не просто расчленяют понятие идентичности на составные части, но выделяют различные виды идентичности (социальная, личная, я-идентичность) в самостоятельные категории. При этом акцент делается на социальной обусловленности идентичности.Ю. Хамберс выдвинул концепцию баланса идентичности. Он предложил модель, согласно которой личностная и социальная идентичность выступают как два измерения единого целого: "Вертикальное измерение - личностная идентичность - обеспечивает связанность истории жизни человека. Горизонтальное измерение - социальная идентичность - обеспечивает возможность выполнять различные требования всех ролевых систем, к которым принадлежит человек". (4) Та же идея восприятия личностной и социальной идентичности как двух аспектов единого целого находит свое отражение в работах Х. Тэджфела и Дж. Тэрнера. В представлении Х. Тэджфела, личностная и социальная идентичности являются полюсами одного биполярного континуума. Еще дальше в этом направлении идет Г. Брейкуэлл. Он рассматривает идентичность как динамическую систему, где личностная и социальная идентичности выступают уже не как различные части или аспекты единой идентичности, а как разные точки в процессе развития последней.

Следует различать ведомственные границы наук об идентичности и разделять их адекватно предмету изучения. Нельзя смешивать индивидуально - психологический и социально - культурный уровни исследования. Так, одно дело - изучение идентичности человека с агрессивным девиантным поведением, другое - изучение идентичности европейца, прибалта, москвича, жителя Кавказа или идентичности горожанина, жителя гор, рабочего и т.д. Выводы об аналогии между индивидуальной человеческой личностью и социумом (обществом, нацией) вызывает споры ученых. Исследователи считают, что такие аналогии нужны и неизбежны, т.к. социальное мышление антропоморфно. Однако не следует преувеличивать их значения.

В отечественной науке в настоящее время наблюдается своеобразный бум исследований, связанных с проблематикой идентичности. Долгое засилье марксизма-ленинизма сменилось модой на новейшие западные учения и методологические концепции, результатом чего явилось отношение к ним чуть ли не как истинам в последней инстанции. И в то же время отечественная библиография на тему идентичности насчитывает на сегодняшний день уже десятки, если не сотни позиций (Н.В. Антонова, Е.П. Белинская, Л. Гудков, В.А. Ильин, В.Н. Павленко, М.В. Заковоротная, М.В. Попова, Губогло М.Н., Л.Б. Шнейдер и др.). В результате их исследований выявлен целый ряд особенностей психосоциального развития личности в российском обществе, конкретизирована взаимосвязь индивидуального развития и базисных социальных институтов, изучена роль идентичности в процессе адаптации индивида в условиях социальных изменений, особенности формирования и интеграции в целостную структуру профессиональных, этнических и иных значимых идентичностей.

Многие авторы используют понятие "идентичность" применительно к описанию явлений и процессов социологического, культурологического и т.д. плана, не имеющих непосредственного отношения к психологической реальности. Как следствие, понятийный и категориальный аппарат психосоциальной концепции в отечественной науке остается на сегодняшний день в значительной степени размытым и неоформленным. Не решен вопрос о соотношении понятий "идентичность" и "идентификация". Попытки развести эти понятия путем абсолютизации когнитивного компонента в первом и поведенческого во втором не представляются бесспорными. В действительности, в каждом из этих понятий присутствует и когнитивное, и поведенческое начало. Весь вопрос - в балансе каждого из указанных начал. В этносоциологических исследованиях, инициированных более четверти века тому назад академиком Ю.В. Бромлеем и проведенных в разные годы Институтом этнографии АН СССР, впоследствии ИЭА РАН, в идентичности выделялись компоненты троякого кода - когнитивные структуры, конативные (поведенческие) механизмы и ценностные атитьюдные (attitude) оценки. Отличие между идентичностью и идентификацией состоит в дозировке когнитивных, поведенческих компонентов в каждой из них, когнитивные и оценочные измерения (или компоненты в русской терминологической системе) переплетены и взаимосвязаны.

Если же к этим двум понятием - идентичности и идентификации добавить еще одно, связанное с ними понятие - самоидентификации, то можно согласиться с тем, что именно в самоидентификации когнитивный элемент является первичным. На этот вывод наталкивает тот факт, что самоидентификация, выражающаяся, прежде всего в отождествлении себя с общностью, представляет собой не что иное, как субъективную равнодействующую, основанную на объективно существующих идентификациях с признаками данной общности. Это относится к любой из составляющих социальной идентичности, в том числе и к этнической.

В последнее время актуализировались исследования этнической идентичности. Можно выделить два уровня определения этничности: личностное и групповое. В первом случае под этничностью - количественно измеренными элементами (параметрами) этнической тождественности индивида со своим этносом - или интенсивностью этнической идентификации - понимается реализация существующего набора объективных и субъективных признаков, по которым каждая личность субъективно относит себя к определенной этнической общности и объективно себя в ней реализует. Во втором случае, при рассмотрении этничности на групповом уровне, она может рассматриваться как особый, культурно-генетически самовоспроизводимый и самосохраняемый, вид социальных отношений, воспринимаемый альтернативно или дополнительно к другим видам социальной организации, таким как, например, класс, государство, корпорация и любые другие, не имеющие этнического свойства.

Ни одна из форм идентичностей не приковывала к себе такого внимания, как этническая. В начале XX в. вновь, как и век или полтора века тому назад, этническая идентичность заняла едва ли не центральное место в спорах между славянофилами и западниками, а в нынешней терминологии - между примордиалистами и конструктивистами. Одно из наиболее ярких определений этничности, ее происхождения, воспроизводства и бытования предложил основоположник российского западничества П.Я. Чаадаев.

Оба предложенных им определения - и этничности народа, и этнической идентичности отдельной личности - не потеряли интереса и в наши дни с учетом продолжающегося "выяснения отношений" между консерваторами и прогрессистами как наследниками славянофильства и западничества.

"Помимо общего всем обличья, - согласно дефиниции этничности, предложенной П.Я. Чаадаевым, - каждый из народов этих имеет свои собственные черты, но все это коренится в истории и в традициях и составляет наследственное состояние этих народов". И далее следует определение этнической идентичности на индивидуальном уровне: "А в их недрах каждый отдельный человек обладает своей долей общего наследия, без труда, без напряжения подбирает в жизни рассеянные в обществе знания и пользуется ими". (5)

Каждому автору в этничности видится что-то свое: например, Р.Г. Абдулатипову - своеобразная форма солидарности людей для выполнения каких-то социальных и культурных задач. В.А. Тишкову - сложный комплекс характеристик, чувств и индивидуально-коллективистских стратегий. (6) Сторонникам примордиализма - культурная общность, сформировавшаяся на основе единства территории, языка, экономики, расы, религии, менталитета и психического склада и т.д.

Изучение этничности на современном этапе базируется на двух основных методологических подходах: примордиализме и конструктивизме. В спорах между примордиализмом и конструктивизмом ключевым моментом является вопрос о балансе внутренних потенций и внешних факторов в развитии идентичности.

Корни сегодняшнего конструктивизма, (в его новейшем российском понимании) легко обнаруживаются в теориях революционеров XIX в. Около ста лет назад известная деятельница российского революционного движения Вера Засулич обратила внимание общества на то, что Россия веками развивалась на примордиалистской основе, т.е. на никем не продуманной, самостоятельно выросшей, веками сложившейся "мудрости предков", которую отцы передавали детям почти в тех же выражениях, в каких слышали ее от дедов. И ничто вокруг не заставляло детей сомневаться в этой мудрости, т.к. все из поколения в поколение жили при почти одинаковых условиях, получая едва изменяющиеся впечатления, делая то же и почти так же, как делали много лет тому назад. Чтобы вырваться из этой естественной модели саморазвития, нужны были, по мнению, Засулич и её единомышленников, образование, железные дороги и революционеры мыслители-преобразователи. Нынешним конструктивистам, так же не нравится та "мудрость веков", которая служит как первоосновой сохранения народов, их культур и языков, так и механизмом воспроизводства этничности и этнической идентичности.

В конструировании этничности имеется две стороны: самоконструирование (интраконструирование), т.е. то, на чем основан примордиализм, и внешнее (экстраконструирование), то, что в советской терминологической системе называлось национальным строительством. Национальная политика, основанная на этой теории, считала возможным как искусственное создание этнических образований, так и насильственное их уничтожение. Как оказалось, интраконструктивизм, т.е. воспроизводство этничности на основе первичного материала, более жизнеспособен, чем экстраконструктивизм, представляющий собой разновидность социальной инженерии, пытающейся конструировать этничность путем внешнего воздействия без учета внутренних механизмов сложившейся этнической культуры.

Чем чаще национальная политика допускает ошибки в "конструировании" народов и в налаживании межнациональных отношений, тем больше она заслуживает критики не столько за неудачное конструирование, сколько за плохой учет и плохое знание естественного (примордиального) аспекта в этническом развитии. И все достижения национальной политики в СССР надо приписывать не только удачным экспериментам по национальному строительству, а скорее по разумному невмешательству в естественный ход событий.

Этничность, организованная во имя общих целей и ради самосохранения, называется мобилизованной этничностью. Этническими индикаторами или маркерами, используемыми в качестве символов групповой идентификации, могут выступать язык, религия, наследие предков, самобытные песни, легенды, элементы материальной культуры, мифологизированные представления о генетически общем происхождении или наличии исконной (исторической) земли обитания, или этнического формирования. Наряду с перечисленными реалиями или символами мобилизация этничности может подпитываться оппозиционностью "мы - они" и конкуренцией в рамках одного и того же государства.

Для мобилизации этничности нужны ресурсы. Понятие "ресурсы мобилизованной этничности" имеет двоякий смысл. С одной стороны, это этно-демографические источники и параметры, политическая ситуация, идеологические концепции и учения, этноязыковые и этнокультурные различия и приданные им значения. С другой - это уровень компетентности и рынок этнолидеров, социально-политические и культурно-психологические технологии, используемые для мобилизации. В современных условиях, начиненных взрывоопасным зарядом кризисов, конфликтов и катастроф, социальные технологии как инструментальные ресурсы позволяют не только изучать и предсказывать этнополитические перемены, но и активно влиять на складывание этнополитических ситуаций и на перевод этих ситуаций из конфликтного состояния в бесконфликтное. В последнем случае мобилизованная этничность может проявлять себя как политическая организация со специально разработанной политической стратегией, с вполне прагматической целью - расширить доступ для носителей своей "этничности" к естественным ресурсам, источникам материальных, социальных и духовных благ, контролируемых чужими, "внеэтническими субъектами", например государственными структурами.

Предельно радикализированная цель мобилизованной этничности - создание моноэтнического государства, где руководителям и участникам мобилизации и консолидации по этническому принципу будет обеспечен приоритет над представителями остальных этнических общностей, не играющих с ними в одни ворота.

Мощным фактором переосмысления идентичностей и импульсом для эскалации этнической мобилизации, является электризующее влияние этнических идеологов. Решающую роль в этнической мобилизации играют идеологи средств массовой информации (СМИ), а с их помощью идеологи и руководители национальных движений, формирующие этнополитическую ситуацию в республике. Для того чтобы ресурсы мобилизованной этничности не перевесили чашу весов в пользу одной из национальностей и не взорвали котел межнациональных отношений, нужны надежные механизмы, в том числе неполитического свойства, по безболезненному выпусканию конфликтного пара. Одним из этих механизмов служит регулятивная функция социальной политики, позволяющая держать на оптимальном уровне социально-профессиональную структуру занятого населения, в том числе соблюдать баланс этнического в этой структуре и социальные пропорции в рамках контактирующих этнических общностей.

В связи с этим нам следует договориться о том, что же понимать под региональной идентичностью. Так, М.П. Крылов под региональной идентичностью понимает системную совокупность культурных отношений, связанная с понятием "малая родина". Он пишет что в региональной идентичности сочетаются аспекты собственно пространства (идентичность - какая? - рязанская, тамбовская и т.д. - здесь внешне доминирует топонимика) и аспекты внутренней энергетики, "силы" идентичности, где уместен термин "местный патриотизм". Причем "патриотизм" понимается как нечто априорное. (7)

Естественно, что региональная идентификация определялась для этнических русских, скорее, не национальной, а территориальной принадлежностью, придающей в собственных глазах и глазах окружающих специфические социально, психологически и культурно значимые признаки. По мнению П. Сорокина, из всех связей, которые соединяют людей между собой, связи по местности являются самыми сильными. Одно и то же местожительство порождает в людях общность стремлений и интересов. Сходство в образе жизни, семейные связи, товарищеские отношения, созданные еще с детства, придают им общий характер, создающий живую связь. В итоге образуется группа, отмеченная колоритом данного места. Таковы в России типы "ярославца”, "помора”, "сибиряка” и т.п. (8) Даже по едва заметным фонетическим особенностям речи мы отличим окающего волжанина, гэкающего южанина, протяжную речь северянина, московский говор и т.д. И не смотря на повсеместное насаждение литературной речи, произношение остается ярким признаком региональной культуры, трагедией талантливой молодежи из регионов, покоряющих московские театральные вузы.

Концепция региональной идентичности имеет междисциплинарное содержание и базируется на научном наследии ряда наук. Региональная экономика "обеспечивает" концепцию региональной идентичности соответствующей статистикой и предоставляет свои специфические методы исследования. Социология и социальная география в 70е - 90е гг. сформировали концепцию социально-территориальной общности (СТО), актуальную и сегодня. Среди отечественных исследований одно из немногих исследований "территориальной идентичности" принадлежит Н.А. Шматко и Ю.Л. Качанову. Территориальная идентичность является результатом отождествления "Я - член территориальной общности". Предполагается, что для каждого индивида при фиксированном наборе образов территорий механизм идентификации постоянен. Авторы указывают, что каждый индивид обладает образом "Я - член территориальной общности", который вместе со способом соотнесения (сравнения, оценивания, различения и отождествления) образа "Я" и образов территориальных общностей образует механизм территориальной идентификации. Важным моментом здесь является "масштаб" или границы той территориальной общности, к которой индивид чувствует причастность. "Это может быть ограниченная территория - конкретное место (город, село, область), или значительно более широкие пространства - Россия, СНГ, а для некоторых респондентов ("имперцев", "державников") - все еще СССР. Многое зависит от условий социализации и положения (не только социального, но и географического) конкретного индивида". (9)

Однако вопрос о побудительных мотивах формирования социально - территориальной общности в отечественной науке не был комплексно рассмотрен. В связи с этим сегодня мы используем как отечественную методологию, так и труды западных школ. Основатели теории социальной идентичности рассматривают её как уровень самокатегоризации (Л. Шнейдер, Дж. Тернер). Этот же процесс характерен для социальной идентификации в территориальных коллективах.

Региональная идентичность выступает в форме своеобразной самопрезентации, в рамках которой один человек или общность людей, в том числе и территориальная, оценивают свое положение по отношению к внешнему миру. К признакам региональной идентичности относятся: специфичность, уникальность, устойчивость/изменчивость, позитивная/негативная ценностно-эмоциональная окраска, степень распространенности в региональном сообществе. В модели региональной идентичности наиболее значимыми оказались компоненты, входящие в группу социокультурных и культурно-исторических признаков. В числе менее существенных компонентов оказались социально-экономический и политический блок признаков, хотя они тоже играют определенную роль в процессе идентификации и самоидентификации. Каждое региональное сообщество характеризуется различным составом, значимостью и характером взаимовлияния факторов формирования региональной идентичности, что создает для каждого региона специфическую форму ее проявления.

Территориальная идентичность долгое время оставалась практически вне поля зрения экономистов и географов. Географы подошли к изучению проблем идентичности, отталкиваясь от изучения географической среды. Они, конечно же, не видели в характеристиках территории единственную причину конкретного формирования какой-либо культуры, скорее, те или иные особенности географической среды рассматривались как фактор территориальной дифференциации культуры. Теории географической среды и ее многочисленные ответвления сыграли, безусловно, положительную роль в формировании теоретических представлений о региональной идентичности.

Представляет интерес концепция историко-географических образов. В исследованиях Гастона Башляра и Даниэла Диднея указывается, какое огромное значение имеют исторические памятники, культурные ансамбли, историко-географическая среда, превращающаяся в историко-географический образ. При этом поле историко-географических образов состоит из знаковых объектов природного и историко-культурного типа. Эти образы влияют на поведение людей, уклад их жизни. Регионализм предполагает возможность (но не обязательность) наличия у каждой общности или его субъекта нескольких вариантов региональной самоидентификации, основанной на специфической историко-географической среде.

Традиционные исследования общности базировались на представлениях о жестко ограниченных в территориальном социальном и культурном плане территориях. Эксперты и ученые считали, что "конфликт идентичностей" происходит там, где две или более групп начинают претендовать на одну и ту же историческую, культурную, социальную, политическую территорию. Естественно то, что "накладка идентичностей" наиболее явно проявляется в случаях политических притязаний на спорные географические территории. Сила территориального инстинкта многократно умножается в том случае, если территориальная общность оказывается в пограничном положении. В общественных науках постепенно складывается точка зрения, согласно которой под территориальной идентичностью понимаются изменяющиеся и динамичные явления, нежели зафиксированные неизменные пространства с четкими границами. Отечественная наука также не обошла вниманием эти сюжеты. Анализируя характер географических описаний страны в древнерусской литературе, Ю.М. Лотман отмечает жесткую связку географических представлений в средневековой русской литературе. (10)

Таким образом, региональная идентичность - часть социальной идентичности. В структуре социальной идентификации обычно выделяют два основных компонента - когнитивный (знания, представления об особенностях собственной группы и осознания себя её членом) и аффективный (оценка качеств собственной группы, значимость членства в ней). В структуре региональной социальной идентификации присутствуют те же два основных компонента - знания, представления об особенностях собственной "территориальной" группы и осознания себя её членом и оценка качеств собственной территории, значимость ее в мировой и локальной системе координат. Что это означает для совокупности населения, объединенной как минимум общим местом проживания? Ответ очевиден - возникает региональная общность. Необходимо осознать еще одну важную сторону сущности региона, определяющую специфику идентификации. Обычно "естественность" того или иного региона доказывается сходными географическими или культурными параметрами, которые "естественно" отделяют этот регион от соседних территорий. Следует отметить, что провозглашение некоторой совокупности территорий "регионом" возможно лишь при наличии всех или части указанных признаков: общности исторических судеб, свойственных только этой группе особенностей культуры (материальной и духовной), географического единства территории, некоторого общего типа экономики, совместной работы в региональных организациях и пр. Иными словами, для региональной идентификации принципиально важным понятием является представление о территориальных связях (ТС) связях, возникающих на основе совместного или соседского проживания членов социальных групп различного масштаба и различной культурной идентификации.

Рассматривая вопрос о региональной идентичности, следует учитывать то, что идентичность как процесс социальной идентификации, во-первых, может генерироваться самой общностью (внутренняя идентичность). Во-вторых, можно поставить вопрос о вспомогательной идентичности, базирующейся на наличие двух "эталонных культур" или одной эталонной и одной вспомогательной. В-третьих, территориальная идентичность может быть приписываема общности извне. Все варианты идентификации находятся во взаимосвязи и подвержены динамическому взаимовлиянию.

Говоря о показателях измерения идентичности, прежде всего, следует отметить то, что мы должны отличать показатели, позволяющие измерять собственно идентификацию, и показатели, позволяющие измерять экономические и социальные процессы, ведущие к конструированию виртуального региона. Вторая группа показателей закономерно оказалась в поле зрения исследователей достаточно давно и исследуется как экономистами, географами, так и социологами. Но собственно идентификационные показатели имеют серьезную специфику, трудно определяются и еще труднее измеряются. К примеру, чем и как измерить процесс формирования социально-территориальной общности? Ясно, что все классические экономические показатели не дают главного - не показывают характер территориальных связей. Наличие устойчивых территориальных связей населения не означает обязательного существования социально-территориальной общности, эти связи могут быть шире. Маятниковая миграция, радиус распространения дачных хозяйств центрального города - все это способствует региональной идентификации. При этом центральный город является "точкой опоры" для сообщества. Следует обратить внимание и на некоторые экономические характеристики, например, связанные с ранжированием социально-статусных диспозиций по оси центр-периферия. В данном случае, конечно, оппозиция центр-периферия понимается не в пространственно-географическом отношении. Социально-статусная приближенность к центрам облегчает доступ к ресурсам и возможностям деятельности, а её вытесненность на периферию ограничивает доступ к ресурсам и возможностям, что подкрепляет охранительную, консервативную, по сути, жизненную установку, связанную с удержанием экономических и статусных позиций.

Таким образом, первая задача - это диагностика объективного экономического и социально-экономического положения территории, в пределах которой предполагается существование региональной идентификации. При этом в рамках первой задачи оказываются важными не только такие базовые показатели, как ВВП и численность населения, но и специальные измерители, к примеру, наличие / отсутствие маятниковой миграции.

Региональная идентификация - процесс управляемый. Однако, региональная идентичность как явление общественной жизни и предмет исследования имеет достаточно сложную природу. Вероятно, разворачивающаяся унификация экономического пространства (глобализация) сопровождается дифференциацией культурного пространства (регионализация). Новая региональная самоидентификация России скорее не явление, а процесс, который растянется на долгое время. Региональная идентификация, по сути, может быть как положительной, так и отрицательной с точки зрения эффективности экономического развития региона. Осознание населением собственного экономического и политического статуса неизбежно отражается и в характере хозяйственного развития.

Таким образом, региональная идентификация - это элемент общественного и личностного сознания, в котором отражается осознание территориальной общностью своих интересов в отношении к территориальным общностям соседнего региона. Важнейшей функцией регионального самосознания является поиск путей самосохранения региональной общности. При этом "регион" понимается как единица, в которой процессы исторического развития деятельности должны "замкнуться" на структурах воспроизводства человеческой жизнедеятельности, культурных форм, природных и трудовых ресурсов. Становление целостных механизмов и структур воспроизводства рождает региональные общности различного уровня сложности, которые могут локализоваться на тех или иных участках территории и соответствовать определенным массивам природного окружения. Учет специфики региональной самоорганизации есть инструмент политического управления. Это справедливо в том случае, если под научной категорией "политика" мы понимаем совокупность целей и задач стратегического и тактического характера, а также механизм их реализации в какой-либо сфере общественного развития.

При анализе региональной идентичности следует обратить внимание на такой методологический аспект как историческая идентичность. Г. Люббе отмечает, что "истории суть процессы индивидуализации систем". Благодаря историям индивидуумы отличаются друг от друга, и в их неповторимости могут быть идентифицированы с помощью историй. Рассказывая наши истории, мы демонстрируем эту неповторимость. (11)

Неповторимость единичных историй создает неповторимое сочетание характерных свойств, отличающее одну систему от других систем с одинаковой структурой. Именно истории объясняют нам историческую индивидуальность систем, позволяющую их идентифицировать. Поскольку идентичность - это ответ на вопрос о том, кто мы такие, то именно история составляет нашу идентичность, и с ее помощью нас идентифицируют. Только в тех случаях, когда некто уже знает о нас, ему достаточно сообщить наше имя, чтобы он понял, кто мы такие. Во всех остальных случаях для идентификации требуются дополнительные сведения. В своей совокупности эти сведения образуют некоторую историю. "История ручается за человека" - так сформулировал тезис о происхождении индивидуальности из истории Вильгельм Шапп - феноменолог и ученик Гуссерля. "Я есмь мое прошлое" (Je suis mon passйe), - так звучит соответствующая формула Сартра. То, что самоидентификация происходит благодаря историям, определяющим нашу историческую индивидуальность, можно видеть не только на примере знаменитых биографий.

Кто мы такие, кем мы хотим стать или остаться, - все это можно понять лишь благодаря нашей истории. Поэтому нужно иметь перед глазами всю историю феномена, чтобы исчезла та видимость легкости, с которой можно ответить на вопрос об его идентичности.

Всякое общество имеет историю, в ходе которой через действия или уклонение от них принадлежащих к обществу людей, каждый из которых имеет свою специфическую идентичность, возникает специфическая идентичность сообщества. Идентичность есть феномен, возникающий благодаря диалектике индивидуума и общества. Коллективные и институциональные субъекты также идентифицируют себя через историю. Невозможно понять характер социального института, коллектива или учреждения вне того исторического процесса, в ходе которого они появились или были созданы.

Составной частью современного мира является историзм, т.е. специально организованная и исторически беспрецедентная по размаху и интенсивности культура историографического изображения собственной и чужой идентичности. Суть ответа в том, что субъекты обретают свою неповторимую идентичность среди им подобных через истории, и что, соответственно, доступ к идентичности открывается через истории. Идентичность субъектов может быть изображена только с помощью их историй, поскольку эта идентичность, какова она сегодня, всегда содержит больше того, что можно понять из анализа условий настоящего времени.

Сегодня актуальной является вопрос о кризисе идентичности. Понятие "кризис идентичности" подробно разобран В. Хёсле. (12) Он обращает внимание на то, что для традиционной метафизики было аксиомой, что все идентично самому себе. Однако если это так, тогда почему необходимое свойство бытия - идентичность - может переживать кризис? Индивидуальные и коллективные кризисы действительно случаются, и в наше время, возможно, даже чаще, чем прежде. Всякий, кто хочет понять современный мир, едва ли достигнет своей цели, не постигнув логики кризиса идентичности, отмечает В. Хёсле. Рассматривая тему коллективной идентичности, он обращает внимание на то, что существование общественных институтов предполагает существование отдельных индивидов: первые не могут существовать без поддержки вторых. С другой стороны, значительная часть того, что индивиды думают, чувствуют и даже представляют собой, определяется логикой культуры, к которой они принадлежат. Верно даже, что способность индивида дистанцироваться от коллективных единиц, таких, как семья или племя, является поздним результатом развития. Не представляет труда проследить непрерывную параллель между факторами индивидуальной и коллективной идентичности. Память социального института конституируется его мифическими и историческими традициями; значимость последних распространяется не только на прошлое, но и на будущее. Самые сложные социальные единицы - культуры - имеют целостный характер; посредством составляющих их систем ценностей, категорий, символов и языков они настроены на последовательный и соответствующий реальности образ мира. Всякая социальная единица имеет описательный образ самой себя, а у наиболее сложных социальных единиц есть также нормативные самообразы. Очевидно, что рост и развитие культур следует определенной индивидуальной логике, которая гарантирует их непрерывность во всех неожиданных трансформациях. Нормативный и описательный образы какой-то культуры, создавшиеся у другой культуры, чрезвычайно важны для идентичности первой: не менее важна и попытка каждого института отличить себя от других социальных единиц. Социальный институт онтологически зависит от индивидов, которые его поддерживают, и поэтому он обречен на постоянный страх перед тем, что они отдадут свои симпатии другому институту. Следовательно, возможны не только конфликты между равнопорядковыми институтами с взаимоисключающими членами, например, между двумя религиями, - не менее часты и конфликты между субординированными институтами, такими как государство и церковь.

Помимо двух названных типов институциональных конфликтов, имеют место, разумеется, и конфликты между индивидами и институтами. В форме кризиса взросления этот конфликт воспроизводится в жизни каждого человека. Индивид должен разорвать связь с семьей, в которой родился и вырос, чтобы создать новый образ самого себя; он должен измениться и из пассивного пользователя, потребителя социальной системы превратиться в одного из ее творцов. Только выбрав, каким ему быть, только найдя свое место в социальной иерархии разных людей и функций, "я" может достичь новой и стабильной идентичности.

региональная этническая идентичность идентификация

Успешно преодоленный кризис идентичности является самым важным моментом развитой идентичности. Однако что представляет собой кризис идентичности? Его сущность состоит в отвержении самости со стороны "я". Это отвержение может не быть совершенно открытым; "я", испытывающее презрение к своей самости, может попытаться обмануть себя. Сделать кризис явным, признаться себе в дальнейшей невозможности идентифицировать себя со своей самостью, - важный шаг к преодолению кризиса идентичности.

Кризис идентичности проходит болезненно. В случае кризиса идентичности сопутствующие психические страдания являются симптомом другой проблемы - невозможности примириться с собственной самостью - которая может быть преодолена только путем продолжительного усилия. Причины кризиса идентичности выявляются при анализе факторов идентичности: когда один или более факторов не в порядке, вероятен кризис идентичности. Глубина кризиса идентичности зависит от того, сколько факторов нарушено; и очевидно, что разные факторы приводят к очень разным типам кризиса, которые, следовательно, необходимо тщательно различать. Еще одна проблема кризиса идентичности связана с тем, что разные причины могут усиливать друг друга. Причиной кризиса идентичности является не только понимание несоответствия моего поведения всеобщим нормам. Более серьезной причиной кризиса является та мысль, что всеобщие нормы, которым я следовал с чистой совестью и даже жертвуя собой, не могут претендовать на обоснованность и законность, - что признание их было личной или коллективной ошибкой. Хорошими примерами этого типа кризиса идентичности являются состояния политика или солдата, служивших системе, которую сегодня они должны признать аморальной, а также состояние менеджера, который участвовал в создании экономического чуда промышленно развитых стран, а сейчас должен спросить себя о том, не ускорил ли он экологическую катастрофу, к которой мы идем. Однако их избавление от иллюзий все же предполагает существование прочных моральных норм. Вину можно испытывать только тогда, когда существует объективная нравственность.

Дисгармония между "Я" и "социальным Я" является одной из самых распространенных причин кризиса идентичности. Немногие люди могут сохранить свою идентичность в неприкосновенности, если сталкиваются с беспричинным презрением со стороны своего окружения, особенно же тех людей, которых они уважают. Однако завышенные оценки, даваемые им друзьями, также не идут на пользу, поскольку и в этом случае человек понимает, что его образ, сложившийся в глазах других людей, не соответствует реальности. Однако забавно и даже удивительно, как быстро люди привыкают обычно к своему образу в глазах других людей: они верят лести так же искренне, как и раскаиваются в своем поведении, осужденном другими без сколько-нибудь убедительных моральных аргументов. Для великого человека характерно, что он (или она) продолжает свой путь даже в случае изоляции от сообщества, и не из упрямства, но в силу твердого знания и чувства глубокого морального и интеллектуального превосходства. Но не только конфликт между моим представлением о себе и "социальным Я", созданным другими людьми, может породить проблемы идентичности: не менее опасны и противоречивые представления обо мне других людей. Даже если созданные другими образы адекватны, моё разное положение по отношению к ним породит разные, иногда даже противоречивые конфликты: именно в этом корень трагического. Как друг, я могу иметь другие обязанности, чем как гражданин, и неспособность занять промежуточное положение между ними может причинять страдания "я", особенно "я" морального человека, который серьезно относится к своим обязанностям.

Китайская пословица гласит, что великий человек является бедствием для общества и государства. И китайцы правы. Великий человек является бедствием, так как своими новшествами великий человек часто наносит урон традиционным ценностям и способствует тем самым кризису идентичности вышеупомянутого типа. Пусть и не столь драматичный, конфликт с более сильной личностью присутствует в жизни каждого человека в форме его отношений с родителями или старшими братьями и сестрами, которые всегда имеют временное превосходство над ним. Человек может обрести стабильную идентичность только в том случае, если сумеет освободиться от подобных моделей взаимоотношений. Однако кризисы идентичности вызываются не только слишком жесткими моделями взаимоотношений, - они могут быть результатом разочарования человека в свойственных ему моделях общения. Вообще разочаровывающее поведение или даже более того - предательство со стороны человека, который вызывал восхищение или любовь, расшатывает идентичность другого человека.

Сущностью проблемы кризиса коллективной идентичности является уменьшение идентификации индивидов с коллективной реальностью, которую они прежде поддерживали. Причины этого кризиса отчасти аналогичны причинам кризисов индивидуальной идентичности. Здесь можно назвать распад коллективной памяти, представленной традициями, утрату веры в общее будущее, дисгармонию между описательным и нормативным образами себя, прерывность в истории, несоответствие между представлением культуры о самой себе и ее образами в других культурах, наконец, чувство неполноценности относительно более совершенной культуры. Можно добавить и некоторые другие факторы: поскольку общественные институты зависят от поддерживающих их индивидов, кризис идентичности последних приведет к кризису идентичности зависящих от них институтов. Конечно, и кризисы индивидуальной идентичности часто вызываются кризисом коллективной идентичности. Институты вынуждены постоянно бороться за лояльность поддерживающих их индивидов, ибо взятие теми назад своей лояльности означало бы гибель института. Желая воспрепятствовать изменению установок индивидов, институты стремятся создать впечатление, что индивидам угрожают другие институты. Вместе с исчезновением этой угрозы исчезает нужда в этих институтах; поэтому они часто не могут пережить победы над своими основными противниками.

Каковы последствия кризисов идентичности? Их первым результатом является утрата предсказуемости поведения затронутых ими индивидов или институтов. Ценности, которые раньше направляли их действия, устаревают; реакцией на новую ситуацию может стать пассивность либо лихорадочная активность. Парадоксально и, тем не менее, верно, что кризис идентичности часто вызывает регрессию к более архаичным и примитивным ценностям: поскольку "я" отвергает непосредственно зримые структуры самости и при этом не перестает нуждаться в самости, опасаясь остаться всего лишь абстрактной функцией идентификации, его выбор начинает определяться более старыми структурами. Чувство дезориентации, характерное для любого кризиса идентичности, может, увеличить шансы на успех тоталитарных идеологий: ведь они предлагают простые решения, которые могут оказаться предпочтительнее нормативного вакуума. Они приманивают обещанием общности, которая была разрушена кризисом коллективной идентичности и которая по-прежнему остается предметом страстного стремления.

Кризисы коллективной идентичности, разрушив взаимное доверие, изменяют распределение власти в мире. Быстрое и радикальное перераспределение власти и усиление недоверия традиционным ценностям являются условием для возникновения великих исторических кризисов. Поэтому одной из главных задач общества должна быть организация рационального контроля над кризисами идентичности и, если возможно, - устроение новой, более разумной идентичности.

Несмотря на серьезную опасность нестабильности, кроющуюся за каждым кризисом коллективной идентичности, невозможно оценивать последние исключительно отрицательно. Если бы не было кризисов идентичности, не было бы и прогресса индивидов и институтов; значит, следует не избегать кризисов идентичности, но направлять их в правильное русло. Можно даже сказать, что более глубокий кризис идентичности всегда является результатом умелого преодоления кризиса. Будучи результатом активности "я", новая самость является продуктом свободы и часто (хотя и не всегда) имеет также более высокое и сложное содержание.

Условием разумного восстановления идентичности является признание, что отвергаемая "самость" не является всецело отрицательной. Признание недостатков самости следует считать положительным достижением. Испытываемое отвращение является зачатком новой идентичности, поэтому оно представляет собой нечто положительное.

Новая ориентация предполагает успешное завершение поиска положительных всеобщих норм. Это является решающим фактором восстановления как индивидуальной, так и коллективной идентичности. С одной стороны, для того чтобы обрести новую моральную ориентацию нужно уметь дистанцироваться от традиционных ценностей. С другой стороны, только признание их достоинств, искренняя благодарность за исполнение ими в прошлом роли ориентиров могут привнести конструктивный дух, без которого невозможна выработка новых ценностей. Мудрость состоит в том, что если обиды, травмы и кризисы идентичности, неотъемлемые от борьбы за признание, в конечном итоге приводят обе стороны к умиротворению зрелости, то они должны быть преданы забвению.

В целом, сегодня можно говорить о появлении нового научного направления - идентологии, главными задачами исследовательских поисков которого является расширение инвентаризационного списка самих идентичностей, появление новых, как, например, региональная, которая в прежние времена ускользали из поля зрения. Идентичности, обретаемые постсоветскими людьми, в том числе модернизируемые идентичности, доставшиеся от советского периода, образуют внушительный список. Концептуально понятие каждой идентичности определяется ролью ее принципов и практик в обретении и реализации прав и обязанностей и в использовании механизмов адекватного участия в процессах социальной кооперации, в справедливом, взаимовыгодном распределении социальных благ. В стратегические задачи идентологии также входит поиск, надежная и объективная характеристика важнейших направлений развития каждой идентичности. С этой целью ведутся исследования факторов, условий и технологий формирования каждой из них в контексте современных трансформационных процессов. С точки зрения развития российского общества особое значение имеет определение спектра и векторов возможных траекторий развития каждой идентичности, их региональная и ситуативная, этнокультурная и хронометрическая специфика. Без надежной информации об идентификационном пространстве России невозможно надеяться на аргументированное обоснование стратегии и политики социально-экономического и этнополитического развития нашего отечества.

Итак, региональная идентичность - результат когнитивного, ценностного и эмоционального процесса осознания принадлежности к своему региональному сообществу, его места и роли в системе региональных взаимодействий;

у значительной доли жителей региона идентичность с региональным сообществом занимает достаточно высокую позицию в структуре социальных идентичностей;

структура региональной идентичности представлена набором существенных признаков, характеризующих внутренние особенности данного регионального сообщества, а также его место и роль в системе региональных взаимодействий.

Таким образом, региональная идентификация - это элемент общественного и личностного сознания, в котором отражается сознание территориальной общностью своих интересов как в отношении с другими общностями своей нации, так и по отношению к территориальным общностям соседнего государства. Важнейшей функцией регионального самосознания является поиск путей самосохранения региональной общности. При этом "регион" понимается как единица, в которой процессы исторического развития деятельности должны "замкнуться" на структурах воспроизводства человеческой жизнедеятельности, культурных форм, природных и трудовых ресурсов. Становление целостных механизмов и структур воспроизводства рождает региональные общности различного уровня сложности, которые могут локализоваться на тех или иных участках территории и соответствовать определенным массивам природного окружения. Учет специфики региональной самоорганизации есть инструмент политического управления. Региональная идентичность в системе стратегического анализа территории - это фактор социального и экономического развития и элемент политического управления.

Литература

1. Ачкасов В.А. Региональная идентичность в российском политическом пространстве. Журнал ПОЛИТЭКС, All Rights Reserved, 2005 - 2007. www.politex. info.

2. Осенний кризис 1998 года: Российское общество до и после. Аналитические доклады РНИСиНП. М., 1998. С.210, 213.

3. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М., 1996. С.31

4. Антонова Н.В. Проблема личностной идентичности в интерпретации современного психоанализа, интеракционизма и когнитивной психологии // Вопросы психологии. 1996. № 1. С.138.

5. Чаадаев П.Я. Философические письма (1828-1831) // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией. М., 1994. Ч.1. С.34.

6. Абдулатипов Р.Г. Парадоксы суверенитета: перспективы человека, нации, государства. М., 1995. С.30; Тишков В.А. Концептуальная эволюция национальной политики в России // Исследования по прикладной и неотложной этнологии. М., 1996. № 100.

7. Крылов М.П. Региональная идентичность в историческом ядре европейской России. М., 2005.