Архитектура Москвы 1920-х годов

Некоторые уступки еще не наступившему коммунизму и новому быту были сделаны в жилом доме Наркомфина (1928-1930 годы; М.Я. Гинзбург, И.Ф. Милинис, инж. Л.С. Прохоров). Это, пожалуй, один из самых знаменитых памятников конструктивизма в Москве. Комплекс включал шестиэтажный жилой дом и соединённый с ним переходом на уровне второго этажа корпус, в котором размещались детский сад и столовая. Вдоль сквозных коридоров на втором и пятом этаже располагаются двухэтажные квартиры (кухня в нижнем ярусе, спальня наверху). Весь объём жилого корпуса поднят над землёй на круглых столбах, чем обыгрываются возможности каркасной конструкции. Обобществленный быт проявляется в оборудовании столовой и детского сада, однако имеются и отдельные квартиры.

Несколько особняком стоит собственный дом архитектора К.С. Мельникова, построенный им в 1927-1929 годах в Кривоарбатском переулке. Казалось бы, строить собственный особняк в социалистической стране - безумная, «буржуазная» идея, которую лишь чудесным образом удалось осуществить. Однако дело обстоит не совсем так. Строительство личного особняка Мельникова рассматривалось в том же ключе, что и строительство поселка Сокол - как проект новых домов для трудящихся. Во всех официальных документах он значился как опытно-показательное сооружение. Кроме того, в основу планировки дома положено все то же самое понятие нового быта. Стоит обратить внимание на то, что спальня - третье по величине помещение в доме (после гостиной и мастерской хозяина), и она предназначена для совместного сна всех членов семьи. Конечно, тут сказался и повышенный интерес самого архитектора к проблеме сна - так, он планировал построить санаторий «Сонная соната» и парк «Зеленый город», в котором располагались бы 12 корпусов для сна на 4000 спящих. На созданном им пропагандистском плакате по этому поводу были надписи «Сон - лечебный фактор! Думающий иначе - больной», «Спать должно по цехам», «Лечить сном вплоть до изменения характера». Однако в архитектуре его особняка подчеркивается идея именно совместного сна. Была и общая туалетная комната, где стояли шкафы с одеждой всех членов семьи. Таким образом приоритет отдавался не личному, но общественному, - мастерская была самой большой комнатой в доме, и у каждого была собственная рабочая комната. Кроме того, задачам эпохи - экономии строительного материала и ускорения строительства отвечает необычная конструкция дома - два цилиндра, врезанные один в другой. А «ковровая» кладка внешних стен, обладающих множеством шестигранных отверстий, позволяет менять функциональность внутренних помещений.

Среди других жилых домов, построенных в Москве в 1920-е годы - Студенческие общежития МВТУ в Анненгофской роще (1920 год, Б.Н. Блохин, Б.В. Гладков, А. Зальцман), Студенческий городок в Дорогомилове (1929-1930 годы, Б.Н. Блохин, Б.В. Гладков, А. Зальцман), Студенческий городок во Всехсвятском (1929-1930 годы, Б.Н. Блохин, Б.В. Гладков, А. Зальцман Жилой дом общества «Динамо» с клубом и магазином (1928-1932 годы, И.А. Фомин, А.Я. Лангман), Жилой дом кооператива «Крестьянская газета» (1927-1930 годы, Н.А. Ладовский), Жилой дом Госстраха на М. Бронной (1926-1927 годы, М.Я. Гинзбург), Дом-коммуна на ул. Лестева (1926-27 годы, Г.Я. Вольфензон, С.Я. Айзикович, Е. Волков), Студенческий дом-коммуна (1929 год, И.С. Николаев).

Вторым важнейшим направлением после жилой застройки в 1920-е годы было строительство клубов. Каковы задачи клубного строительства? Вот как их сущность сформулировал профсоюз коммунальных рабочих в положении «К разработке проектов наших клубов»:

1. «Клуб есть место, где рабочие должны получить знание, культурные развлечения и отдых.

2. Клуб, как лаборатория, должен быть приспособлен к нашим поколениям (взрослые рабочие, молодежь и пионеры). Нельзя забывать и физкультурников.

3. Клуб - не строгий храм какого-то божества, в нем надо добиться такой обстановки, куда бы рабочего не тащить, а он сам бы бежал туда мимо дома и пивной. Таким образом не следует строить клуб только для политических занятий клуб должен, если сумеет, показать, как надо строить новый быт.

4. Несмотря на то, что в клубе должен быть зрительный зал со сценой, на 800-900 человек и малый зал человек на 100-150, он не должен походить на театр или кино, в смысле распланировки помещений надо иметь в виду различные кружки…

5. Так как члены нашего союза по роду своей работы в большинстве вынуждены работать в одиночку, необходимо создать такую обстановку, которая говорила бы о мощи коллектива и рабочего класса.

6. Индустриализация - база социализма, поэтому некоторые моменты творчества архитектуры желательно соединить с индустриализацией…».

Для Лефовцев и всех сторонников новой эстетики строительство клубов было еще и потому важным делом, что они видели в клубе антитезу театру. В 1924 году в статье «Не в театре, а в клубе!» О. Брик писал: «Театр бьется в своей коробке и не может из нее вылезть. Не помогают никакие конферансье, никакие прохождения через публику, выезды «на местах», злободневные вставки и т. п. вылазки крепко замурованного рампой актера. Пробовали взрывать «изнутри». Неудачно. Динамитчики-взрыватели добросовестно растрачивали свои запасы динамита, - но результат получился неожиданный: вместо взрыва - блестящий фейерверк во славу все той же театральной твердыни (см. «Лес» Мейерхольда, «Гроза» Таирова и пр.). Да надо ли взрывать театр? Пусть стоит архивным памятником искусства и старины. Новая театральность сформируется без него и вне его, - не в специальных театральных коробках, а в гуще зрителей, - в клубе!». А в 1927 году Вит. Жемчужный определил основные задачи клуба так:

1. «Кузница пролетарской культуры.

2. Место, где формируется рабочая общественность.

3. Своеобразный дом отдыха, дающий ежевечернюю зарядку на следующий рабочий день».

Больше всего клубов в Москве создано К.С. Мельниковым. Первым был построен дом культуры им. И. Русакова (1927-1929 годы) на Стромынке для Союза транспортников МКХ. Три огромных консоли, впечатляющих каждого, кто подходит к зданию, являются балконами зрительного зала. По воспоминаниям архитектора, в то время от строителей требовали залы с одним амфитеатром, без ярусов и лож - считалось, что это демократично. В качестве компенсации пространственной упрощенности Мельников расчленил часть амфитеатра как бы на три ложи - так появилось и разделение, и общность. Кроме этого, эти балконы можно было отгораживать от зала специальными перегородками, создавая из них отдельные аудитории. Как ни странно, здание клуба не совсем подходит для театральной деятельности - для спектаклей там слишком маленькая глубина сцены. Другое решение предложил архитектор для клуба кожевников «Буревестник» (1928-1930 годы). Там торжествовала идея изменяемости форм и функций - фойе можно было переоборудовать в бассейн. Происходить это должно было так: партер убирали, пол раскрывали, а ряды кресел в боковых частях зала становились трибунами. Однако это смелое предложение не было осуществлено - бассейн не построили, по выражению Мельникова, «из-за тугого младенчества техники». В 1990-х годах здание было отремонтировано. Хотя этот ремонт и вызвал многочисленные нарекания, - в частности из-за искажения интерьеров и упрощения рисунка оконных проемов, - но на данный момент «Буревестник» находится в самом хорошем состоянии из всех зданий К.С. Мельникова.

Клуб завода «Каучук» (1927-1929 годы) был построен в согласии с планом «Новая Москва» - на пересечении бульварного кольца «Г» с Плющихой. Отсюда необычная форма сектора в четверть круга, обращенного дугой к перекрестку. И в этом клубе была предусмотрена трансформация внутренних пространств - центральная часть могла подниматься до уровня балконов, высвобождая место для проведения массовых действ. Эта идея не была осуществлена, возможно, по техническим причинам, а возможно и потому, что массовые действа, эта важная идейная составляющая жизни 1920-х, были уже не к месту в 1930-е.

Другие клубы Мельникова в Москве - клуб Дорхимзавода с фабрикой-кухней (1927-1929 годы), клуб фабрики «Свобода» (1927-1929 годы).

Программным было строительство дворца культуры автозавода им. Лихачева (1931-1937 годы, братья Веснины) на месте Симонова монастыря. Это последнее по времени строительство рабочего клуба, и оно как нельзя лучше подходит для демонстрации приоритетов и намерений власти. Для постройки этого гигантского сооружения был наполовину снесен Симонов монастырь - взорвали пять из шести его церквей. Погибли Успенский собор, колокольня, надвратные церкви, Сторожевая и Тайнинская башни, были уничтожены все могилы на территории обители. От монастыря уцелела лишь южная стена с башнями, трапезная палата с церковью Сошествия Святаго Духа и хозяйственная постройка. Было уничтожено и монастырское кладбище (прах известных культурных деятелей, таких, как Д.В. Веневитинов, С.Т. Аксаков перенесли на Новодевичье кладбище). «Культурный Днепрострой» - так в печати называли строительство нового клуба. В центре западного фасада клубного корпуса, законченного в 1937 году, выстроена стеклянная полуротонда, над которой возвышается купол обсерватории - так архитекторы отметили место снесенного собора. Символика очевидна - там, где был очаг мракобесия, теперь очаг культуры. На месте старого святого места строится то, что свято для нового поколения людей. Общественность приветствовала открытие нового комплекса. К.Г. Паустовский писал о нем так: «Дворец культуры похож со стороны на глыбу черного хрусталя. Он сверкал радиусами белого цвета и раздвигал ночь - ночи приходилось прятаться в глухие башни Симонова монастыря, покрытые черными лишаями. В потолках сиял невидимый свет. Казалось, что обширное здание не имеет веса и опирается не на стены и колонны, а на просторные геометрические линии». Действительно, дворец культуры автозавода можно назвать одним из совершенных памятников московского конструктивизма; его внешний вид обращает на себя внимание четко выделенными объемами, а Т-образный план клубного корпуса позволил сгруппировать помещения по секторам с отдельными входами. Система лестниц, связывающая зал и фойе с гардеробом, кафе, бильярдной и служебными помещениями, добавляет выразительности пространственному решению интерьера. Впрочем, задуманный братьями Весниными комплекс не был достроен. Им пришлось отказаться от запланированного театра на 4000 мест и спортивного корпуса - к 1937 году стало ясно, что конструктивистская эстетика больше не отвечает пожеланиям «партии и народа».

Крайне интересным памятником является клуб имени Зуева, построенный в 1927-1929 годах по проекту И.А. Голосова. Союз коммунальников объявил конкурс на проект нового клуба, и голосовский был признан лучшим (он обошел, в частности, К.С. Мельникова, предложившего проект в виде пяти врезанных друг в друга цилиндров одного диаметра). А. Шадрин назвал здание Голосова «конструктивистским Парфеноном». Его эффектная, геометрически уравновешенная композиция как бы надета на стеклянный цилиндр угловой башни. Это отражение идеи Голосова о том, что архитектурное сооружение должно иметь доминанту - своеобразное композиционное ядро, вокруг которого концентрируется и которому подчиняется архитектурная масса, организованная в соответствии с определенным четко заданным ритмом. А ритм, в свою очередь, представляет собой чередование масс и элементов различной ценности. Угловая ротонда была любимым приемом классицизма, однако у Голосова подобная тема обретает новое звучание - геометрические формы - куб, параллелепипед, цилиндр - четче противопоставлены друг другу и по-новому организуют пространство вокруг дома. По Лесной улице должно было пройти новое Бульварное кольцо, куда и выходил бы торцевой фасад здания.

Кроме собственно клубов к числу культурно-развлекательных учреждений относится и планетарий, построенный М.О. Барщем и М.И. Синявским в 1927-1929 годах. Это высокое здание было изначально задумано как полемическое по отношению к стоящей рядом церкви Покрова в Кудрине (научное знание против «опиума для народа»). Церковь позже снесли, а храм науки остался стоять. Планетарий должен был стать частью целого образовательного комплекса, в который входили бы еще зоопарк, музей естественной истории и библиотека. Однако из запланированных построек возвели только планетарий. Купол планетария водружен на цилиндрический объем, разделенный на три яруса: в нижнем - гардероб и технические помещения, в среднем фойе, в третьем - зрительный зал на 1440 человек. Зал был перекрыт подвесной полусферой, на которую проецировалось звездное небо. Планетарий на Садово-Кудринской был тринадцатым по счету в мире. До того один планетарий был в Австрии, один в Италии и десять в Германии. Перед началом строительства архитектор Барщ путешествовал по среднеазиатским республикам, и в архитектуре здания прослеживается связь с мусульманскими культовыми постройками. Первому московскому планетарию В.В. Маяковский посвятил стихотворение «Пролетарка, пролетарий, заходите в планетарий»:

Кроме астрономических показов, после которых посетители оставляли в книге отзывов такие строки: «Сидя в Планетарии на сеансе, я вспоминаю, как трудящиеся, часто терпевшие поражение в борьбе с угнетателями, отступали, устремляя взоры на неведомое небо, где они надеялись найти избавление», тут шли феерические шоу (в частности «Салют Победы» после войны) и работала реактивная секция Стратосферного комитета Осоавиахима. С 1937 по 1940 годы работал Звездный театр, составленный из актеров разных театров. Им были поставлены три пьесы: «Галилей», «Джордано Бруно», «Коперник». Несколько лет назад планетарий был перестроен - его подняли на шестиметровую платформу, чтобы увеличить объем на два этажа. Это сильно изменило его облик и авторскую концепцию.

Отдельно стоит рассмотреть произведения так называемой промышленной архитектуры в Москве. Конструктивисты прославились тем, что сделали явственным каркас здания, его техническую, связанную не с человеком, а с машиной сущность, обнажили конструкцию, подчеркнув геометрические формы и систему опор. Такие приемы как нельзя лучше подходили для индустриальной архитектуры. Неслучайно первым памятником, возведенным в Москве после революции, стала радиобашня В.Г. Шухова - настоящая башня Третьего Интернационала. Было решено возвести новую радиобашню в связи с тем, что Ходынская радиостанция не справлялась с объемом радиограмм. А после того, как в мае 1920 года она временно вышла из строя, необходимость создания новой радиостанции стала особенно острой. Первоначальный проект предусматривал возведение башни высотой в 350 м. Однако из-за нехватки металла в молодой республике пришлось сократить высоту до 140 м. Материала все равно не хватало - по особому указанию Ленина на строительство было выделено 10 000 пудов железа из военных запасов. Четкий шестиярусный силуэт башни - гиперболоида вращения - стал как бы новым Иваном Великим советской Москвы. В течение нескольких лет здание башни было самым высоким не только в Москве (Иван Великий - 80 м), но и во всей стране (Исаакиевский собор в Санкт-Петербурге - 120 м). Башня сочетает в себе ажурность и легкость - на единицу ее высоты израсходовано в три раза меньше металла, чем на единицу высоты Эйфелевой башни в Париже. Строительство башни велось без лесов и подъемных кранов. Верхние секции по очереди собирались внутри нижней и при помощи блоков и лебедок поднимались друг на друга. Еще в 1896 году Шухов изобрел способ устройства сетчатых (стальная сетка с ромбовидными ячейками) гиперболоидных башен, и в том же году он построил свою первую сетчатую водонапорную башню на Нижегородской ярмарке (высотой в 32 м). Шаболовская башня была введена в строй 19 марта 1922 года и использовалась сначала для радиотелефонной связи центра с «местами», а с осени 1922 года стала использоваться и для радиовещания на центральные районы страны. Значение ее трудно переоценить, причем как практическое, так и символическое. Первая значительная постройка новой власти представляла собой символ научных достижений (радиотехника, передовые инженерные методы строительства), воплощенных в тянущемся ввысь здании - горделивое утверждение грядущей победы коммунизма на всей земле.

Важнейшим памятником технической архитектуры в Москве стал Комплекс ЦАГИ на улице Радио, строившийся группой архитекторов (А.В. Кузнецов, Б.В. Гладков, Г.Г. Карлсен, С.Н. Кожин, В.Я. Молчан, И.С. Николаев, А.С. Фисенко) с 1924 по 1931 год. Это здание снова связано с небесной сферой, правда, на этот раз не по своей символической форме, а по назначению. Комплекс строился для гидродинамических испытания самолетов и гидропланов. Кроме лабораторий, здесь находилась самая большая в мире аэродинамическая труба, где можно было испытывать не модели, а целые детали самолетов в натуральную величину. Кирпичные здания футляры организованы так, что горизонтали гидроканала противопоставлена вертикаль аэродинамической лаборатории. Своеобразным символом комплекса стал ветряк на вершине лаборатории.

Самыми знаменитыми «промышленными» сооружениями Москвы 20-х годов стали гаражи Мельникова. Первым по времени был гараж для автобусов английской фирмы «Лейланд» на улице Образцова (1926-1927 годы), созданный архитектором в соавторстве с В.Г. Шуховым. Место этой постройки находилось у проектируемого по плану «Большая Москва» Нового бульварного кольца. План здания функционален и точно отвечает предназначению гаража: угол в 127 градусов задан траекторией разворота автобусов, а пилообразные выступы стен обеспечивают безопасный выезд. Кроме того, введенная Мельниковым система «прямоточного» движения машин в гараже предопределила его ромбовидный план. Машины должны были стоять по диагонали, и та же диагональ лежала в основе композиции гаража. Сам архитектор много позже, в 1969 году говорил о своем творении так: «Моя система, как психологический натиск, нарушила все существовавшие нормы, сузив отверстие расходования средств и времени на пользование автотранспортом». Шухов разработал для этого гаража безопорную систему перекрытия пространства (8500 квадратных метров!). Боковые фасады здания были сплошь забраны витражами, а на торцовых фасадах красовались круглые окна. В 2001 году Бахметьевский гараж был передан для реконструкции Еврейскому культурному центру. Этот «манеж для автобусов» всегда воспринимался как образец чистой формы.

Гараж для грузовых машин на Новорязанской улице тоже строился вместе с В.Г. Шуховым (1926-1928 годы), однако здесь было найдено совершенно иное пространственное решение. На этот раз план имеет форму дуги, зеркально повторяя форму поворотного круга Казанской железной дороги, что находится в глубине участка. Сначала стены гаража были наглухо заделаны кирпичом, а свет проникал внутрь через застекленные кровли. Однако вскоре начались протечки, и кровли были сделаны более пологими, а под ними была пущена лента остекления.

В 1930-е Мельников построил еще два гаража - Интуриста (1934 год, ул. Сущевский вал) и Госплана (1936 год, Авиамоторная ул.). Удивительно, но эти явно конструктивистские шедевры появляются в самый разгар борьбы против формализма и функционализма. Это здания с гораздо более эффектными, геометрически подчеркнутыми линиями фасадов. В гараже Интуриста фасад украшает огромное круглое окно с диагональной линией витража, а в гараже Госплана тот же элемент - огромное окно - занимает уже практически весь фасад. Оно освещает помещение для машин, а справа от него возвышается вертикаль трубы, соединяющей композицию воедино. Эту вертикальную направленность подчеркивают каннелюры корпуса мастерских.

5. Общественные здания в Москве 1920-х годов

В Москве 1920-х годов возводится большое количество общественных построек в стиле конструктивизма зданий: здание Кожсиндиката А.П. Голубева (1925-1927 годы), институт Ленина С.Е. Ченышева (1925-1927 годы), Госторг Б.М. Великовского и В.Н. Владимирова (1926-1927 годы), здание газеты Известия Г.Б. и М.Г. Бархиных (1925-1927 годы), Центральный телеграф И.И. Рерберга (1927-1929 годы), здание Наркомзема А.В. Щусева и др. (1928-1933 годы), здание Центросоюза Ле Корбюзье, П. Жаннере и Н.Я. Колли (1928-1937 годы), комбинат газеты «Правда» П.А. Голосова (1931-1937 годы). Это самые функционально-строгие постройки 20-х годов, мрачные и доминирующие в городском пространстве.

Здание кожсиндиката первоначально было шестиэтажным, седьмой этаж появился в 1948 году. Позже в нем помещался Наркомат легкой промышленности, потом Министерство хлебопродуктов и Министерство заготовок, а с 1989 года - Всесоюзный центр кино и телевидения для детей и юношества. Три нижних этажа отводились для рабочих кабинетов, верхние - для квартир работников. Интересно, что здесь вертикальные лопатки имитируют в кирпичной конструкции железобетонный каркас.

Центросоюз - единственная в России постройка Ле Корбюзье, мэтра мировой архитектуры ХХ века. Он победил в конкурсе 1928 года и получил заказ на проектирование здания. Здесь воплощены четыре из его «пяти принципов современной архитектуры»: свободный план, навесная стена, закрывающее конструктивный каркас, обнаженные здание, приподнятое над землей на стойках, используемая плоская кровля. Он отказался здесь только от горизонтальной ленты окна, предпочтя сплошное остекление фасадов. В 1960-70-е годы внешний вид здания был сочтен слишком аскетичным, и стены были облицованы темно-коричневым туфом.

Здание Центрального телеграфа традиционно считается переходным от модерна к конструктивизму. Интересно, что тут, как и в клубе имени Зуева, использован прием угловой башни. В заглубленной пятигранной башне расположен вход в здание. Почти сплошное остекление телеграфа стало возможным благодаря применению железобетонного каркаса.

Вновь встречаемся мы с тем же композиционным приемом в здании Наркомзема. Хотя Щусев и не принадлежал к числу конструктивистов, тем не менее в данной постройке он использует все характерные приемы этого стиля - ленточные и «лежачие» окна, асимметрию, взаимопересечение объемов. Интересно, что ленточные окна у него не полностью опоясывают угловой объем, - обычный прием конструктивистов, - но довольно резко обрезаны по краям. Балкон, опоясывающий цилиндр, тоже стал характерной приметой здания, выделяющей его из основного конструктивистского потока. Основу здания составляет железобетонный каркас с навесными стенами, облицованными штукатуркой, имитирующей туф. Значительным инженерным нововведением было использование в здании наряду с лифтами постоянно движущихся кабин. Эта постройка напоминает работы Эриха Мендельсона. Расположена она на одном из узловых участков по плану «Новая Москва» и должна перекликаться с Госторгом в конце Мясницкой и Центросоюзом, строящимся дальше по той же трассе. Кроме того, отделка кирпично-красной штукатуркой связывает Наркомзем и со стоящим неподалеку Казанским вокзалом. Таким образом, на первый план здесь выходят градостроительные моменты.

В 1918 году, вместе с советским правительством из Петрограда в Москву переехали и редакции газет «Известия» и «Правда». Сначала их разместили в бывших помещениях газеты «Русское слово», принадлежавшей Сытину, а затем отстроили им новые дома. Первой оказалась газета «Известия». Г. Бархин планировал построить небоскреб в 14 этажей, из них ему оставили меньше половины. Обращенная к Тверской сторона здания подчеркнуто вертикальна - так сохраняется память о непостроенной башне. Странным образом преломляется тут традиционное ордерное членение - над повышенным цоколем поднимается разделенная на квадраты окон стенка, в антаблементе прорезаны круглые окна, а вместо карниза - надписи рубленым шрифтом.

Серым равелином возвышается здание института Ленина - мрачное «ящикоподобное» здание. Выстроено оно было для работы с документами архива Ленина. На этом месте была Полицейская часть, затем возвышались декоративные пропилеи Щусева, и, наконец, в 1926 году появился институт. Конкурс на него был объявлен непосредственно вслед за конкурсом на Мавзолей. Утопический институт Ленина проектировал в том же году И. И. Леонидов. В дополнение к основному объему здания должна была быть возведена пятнадцатиэтажная башня фондохранилища. Однако из-за запрета построек выше шести этажей в центре города эта идея не была осуществлена.

«Солнцами окон сияет Госторг», - написал В.В. Маяковский в стихотворении «Автобусом по Москве» - и действительно, огромные окна этого здания поражают зрителя. Госторг (Государственная экспортно-импортная контора) был образован в 1922 году и был одним из крупнейших государственных учреждений Москвы. Задача, стоявшая перед Великовским, была вполне конкретной: в нижних этажах должны были размещаться выставочные и операционные залы, в верхних - основные конторские помещения, столовая, зал заседаний. Великовский, как Чернышев и Бархин, запроектировал четырнадцатиэтажную башню по центру фасада своего здания, однако и ему не удалось возвести ее в силу все того же запрета на постройки выше шести этажей. Шесть симметрично расположенных корпусов в плане напоминают аэроплан, что объясняется желанием создать хорошую освещенность при разной этажности корпусов. Той же цели служило и остекление здания - его величина была на тот момент самой большой в Москве. Как и в здании Наркомзема, в Госторге использовалась система непрерывно движущихся кабинок - они назывались «патер ностер», так как в основу устройства был заложен принцип перебирания четок у католиков. Абсолютно плоская крыша, обнесенная изящной решеткой, была для водонепроницаемости покрыта свинцом. Ежедневно там проводилась зарядка. Огромное учреждение Госторга перестало существовать уже через два года после окончания строительства - в 1929 году оно было расформировано и превращено во множество самостоятельных организаций.

Комбинат газеты «Правда» - один из памятников позднего конструктивизма. Главный фасад семиэтажного редакционно-издательского корпуса расчленен рядами ленточных окон, перемежающихся бетонными панелями. Здесь нет ни игры объемов, ни динамики геометрических форм - ничего, на чем мог бы остановиться глаз. Центральный широкий витраж спокойно делит здание пополам - тут мы видим разве что реликт вертикальных башен, которые хотя бы мечтали возвести ранние конструктивисты. Здание очень сильно пострадало при пожаре в феврале 2006 года.