Размещено на http://www.allbest.ru/

НЕГОСУДАРСВТЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ ВОСТОЧНАЯ ЭКОНОМИКО-ЮРИДИЧЕСКАЯ ГУМАНИТАРНАЯ АКАДЕМИЯ (Академия ВЭГУ)

Специальность: 071401 «Социально-культурная деятельность»

Специализация: Экономика и управление в СКС

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

Символика цвета в различных культурах

Уфа 2011

ПРАЗДНИК КАК ФЕНОМЕН КУЛЬТУРЫ

Праздник с древнейших времен является неотъемлемым элементом культуры. Он всегда был значимым событием для общества и каждого индивида как уникальная форма эмоционально-символического выражения (утверждения) их ценностно-мировоззренческих установок.

Положение праздника в современной культуре неоднозначно. Происходит тотальная бытийная экспансия «праздничного» (атрибутивные свойства праздника) в мир повседневности, в результате чего праздник как форма эмоционально-символической деятельности теряет специфику своей самодостаточности в культуре. При этом сущностные характеристики праздника иногда приписываются современной культуре в целом. Ф. Мюрэ провозглашает ее «гиперфестивной эрой», а Р. Генон характеризует как эпоху «непрерывного и зловещего карнавала». Эта ситуация увязывает проблему определения границ праздника в культуре с проблемой его сущностной специфики и качественной определенности.

Феномен праздника неоднократно привлекал внимание историков культуры, этнографов, культурантропологов и философов культуры. Однако каждого исследователя этот объект интересовал в определенном аспекте. Поэтому предмет анализа, сущностные характеристики, классификации и дефиниции праздника нередко оказывались различными. Да и в обыденном словоупотреблении праздник фигурирует то, как обряд, то как памятная дата, состояние души, традиция, развлечение, атрибут современной культуры... Неужели при всем богатстве «великого и могучего» русского языка нам не хватило ресурсов, дабы обозначить столь разные явления особыми словами? А может наоборот, язык способен за различием форм узреть сущностное свойство праздника? Как бы то ни было, для теории праздника (области гуманитарного междисциплинарного знания, предметом исследовательского интереса которой является концепт праздника) проблема современного «размывания» границ повседневного и праздничного, утрата функциональной специфики и отсутствие четкой дефиниции праздника служат сигналом к дальнейшей рефлексии сущности этого феномена культуры.

Концептуализация понятия «праздник» становится возможной в рамках философско-культурологического дискурса. Здесь исследователь наряду с анализом историко-этнографического разнообразия модусов праздника в культуре может строить и его универсальную модель, определяя праздник как таковой.

Таким образом, в свете проблемы установления границ и сущностной характеристики праздника как феномена культуры его концептуальное моделирование в философско-культурологическом аспекте предстает актуальной и перспективной теоретической задачей.

Как и всякая теория, теория праздника формировала свое проблемное поле по мере того, как в гуманитарной науке накапливался эмпирический материал по этнографическим, историческим, культурантропологическим аспектам праздника.

Праздник как многомерный феномен культуры в своем становлении и развитии тесно переплетен с такими культурными формами как ритуал и миф, поэтому для разработки проблемы генезиса и структурной специфики праздника оказались весьма значимыми работы К. Леви-Стросса, Л. Леви-Брюля, Д. Фрезера, А. Геннепа, О. М. Фрейденберг, В. Я. Проппа, Л. А. Абрамяна, А. К. Байбурина, М. Евзлина. 3. Фрейд, К. Юнг, Ю. М. Бородай обозначали проблематику праздника в психоаналитическом ключе и выступили в исследовании ключевыми фигурами при обосновании компенсаторной функции праздника.

Игровая природа праздника была актуализирована Й. Хейзингой и получила свою дальнейшую интерпретацию в работах А. И. Мазаева, Т. А. Апинян, С. П. Турина, ставших для нас теоретической поддержкой при анализе специфики праздника-игры.

Проблема функциональной и семантической специфики смеха в празднике рассматривалась на основе многочисленных исследований смеховой культуры (М. М. Бахтин, П. Берк, А. Я. Гуревич, Д. С. Лихачев, В. П. Даркевич, Н. А. Хренов), смехового начала в магической обрядности (Д. Фрезер, О. М. Фрейденберг, В. Я. Пропп, С. А. Токарев, Л. А. Абрамян), природы смеха (А. Бергсон, Л. В. Карасев, В. В. Назинцев и др.).

Темпоральная специфика праздника осмыслялась на основе работ А. Ф. Лосева, М. Элиаде, О. Р. Бородина.

Проблемное поле собственно теории праздника впервые обозначил

М. М. Бахтин (конец 30-х гг. XX в.). Анализируя смеховую средневековую культуру в работе «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса», он вышел на проблему концептуализации понятия «праздник» и сформулировал фундаментальные положения теории праздника, которые до сих пор остаются весьма значимыми для исследователей.

Праздник стал предметом специального теоретического анализа в работах таких зарубежных исследователей как X. Кокс, Р. Кайуа, Р. Генон, Г.-Г. Гадамер, К. Жигульский, а также в работах отечественных авторов -- А. И. Мазаева и Н. А. Хренова. Эти труды оказались значимыми для нас в различных аспектах концептуализации и моделирования праздника как феномена культуры.

Особо хотелось бы отметить заслуги А. И. Мазаева, который рассматривал сущностные характеристики праздника сквозь призму категорий «праздничное время», «праздничное пространство», «праздничная свобода» и «праздничное мироощущение». Последние две категории стали опорными для анализа феноменальности праздника.

Обозначенные исследования послужили теоретическим фундаментом при постановке проблемы и задач диссертационного исследования.

Однако при всем многообразии подходов к изучению феномена праздника до сих пор отсутствуют работы, в которых была бы представлена его универсальная и целостная концепция. Устранить этот «пробел» в теории праздника не удавалось, на наш взгляд, по причине проблем методологического характера.

Вместе с тем, праздник как сложный системный объект требует поиска релевантной его многомерному бытию методологии. В этой связи анализ системных параметров (структура и функции) праздника явно недостаточен для выявления его сущностных качеств как исторически развивающейся и событийно становящейся системы. Праздник относится к тем типам систем, организация которых предполагает творческое и эмоционально-оценочное участие человека, и потому не сводим без остатка к составу (совокупности элементов) и структуре (отношение между элементами). Праздник существует в культуре системно-событийным образом (В. П. Сагатовский), как целостность, т. е. как такое единство элементов системы, гармоничное функционирование которой определяют не только заданные внешние условия и ее организация, но и отношение человека к их содержанию. Это отношение не поддается формализации, его эмоционально-эстетическое выражение всегда индивидуально окрашено, однако именно оно обуславливает целостность праздника как смыслового континуума. В этой связи релевантным для концептуализации праздника представляется целостный подход, который не сводит предмет исследования к системно-структурному анализу, но и обращает внимание на его гуманитарно-аксиологическую составляющую.

В рамках целостного подхода моделирование праздника как феномена культуры предполагает обнаружение меры, задающей его системную целостность. Мера целостности определяет границы, в которых сохраняются сущностные интегральные качества праздника как системы, а также обеспечивает ее структурную гармонию, эффективное функционирование в культуре, историческое развитие, смыслосообразность в жизни общества и индивида.

СИМВОЛИКА ЦВЕТА В РАЗЛИЧНЫХ КУЛЬТУРАХ

Цветовая символика имеет древнейшее происхождение, возникнув в те времена, когда человек научился добывать, и использовать природные краски. С тех пор цветовой символизм прошел большой путь. Традиции цветовой символики сейчас, во многом, утеряны особенно в индустриальных странах, в которых преобладает утилитарное отношение к цвету.

С момента своего возникновения цветовой символизм самым тесным образом был связан с магией и религией. Цвет рассматривался как атрибут магических, сакральных, божественных сил, а в определенных случаях и как само божество. Само деление магии на "белую" и "черную" свидетельствует о важнейшей роли цвета в магических ритуалах. Роль цвета в религиозном сознании людей, особенно древних, трудно переоценить. Как показывают археологические, исторические и этнографические исследования мистические представления человека и цветовая символика были тесно взаимосвязаны.

Цветовая символика в Древней Индии и Китае

В Индии и Китае с древности и по сегодняшний день существуют развитые системы цветовой символики. Учения о цветах считаются эзотерическими и в полном объеме передаются только посвященным. Отдельные фрагменты этих учений содержатся в дошедших до нас памятниках философской и религиозной литературы.

Цветовая триада занимает ведущее место в этих учениях, а символические значения цветов во многом схожи с теми, что отмечаются в первобытных культурах.

Вот, что об этом говорится в Чхандогья Упанишаде (комментарии Шанкарачарьи): "красный цвет (материального) огня - цвет первоогня, белый цвет (материального) огня - цвет первичных вод, черный цвет (материального) огня - цвет изначальной земли. Так в огне исчезает все то, что, обычно, зовется огнем, видоизменение - это лишь имя, возникающее в речи, и только три цвета (формы) истинны". Согласно Чхандогья Упанишаде, весь мир трехцветен (трехчастен). Так съеденная пища распадается на три части: самая тяжелая, темная часть (черный) становится калом; средняя часть превращается в плоть (красный); и, наконец, наиболее легкая часть становится мыслью (белый). То же верно и в отношении выпитой воды, распадающейся в организме человека на три части: мочу (черный), кровь (красный) и прану (белый).

В другом философском произведении Санкхьякарике Ишваракришны три "основных" цвета соответствуют трем гунам или "нитям существования мира" - саттва, раджас и тамас. Гуна саттва означает "бытие", ее цвет белый, символизирующий чистоту и безмятежность. Вторая гуна - раджас (красный) представляет собой активное начало, порождающее карму. Третья гуна - тамас (черный) может быть понята как состояние сдавленности, заторможенности, склонности к летаргической апатии.

На этих примерах видно, что в Древней Индии "основные" цвета являлись символами главных мировых (космических) сил, составляющих частей мироздания (см. также Махабхарату, Рамаяму и др.).

Основа основ для древних индийцев - солнце (Брахман, главная веда и высшее божество) не имеет определенного цвета, может постигаться только в мышлении, а не чувственно. Оно содержит в себе любые цвета, точнее, порождает их. Отсюда существует понятие "невидимого света", "черного солнца" и др.

Свет и тьма (белый и черный) понимались как единство, тьма являлась инобытием света. В "Ригведе" это единство выражено следующим образом: огонь, чистый и яркий в небе, оставляет черные полосы на земле (или обгоревшем предмете); дождь, черный в небе (в виде дождевых облаков), становится прозрачным на земле.

Более низкие по рангу божества имеют определенный, устойчивый цвет (Махабхарата). Цвет богини любви - белый, смерти (Кали) - черный и красный, богини материнства - красный, т.к. она связана с принципом творения, активности, который выражается красным цветом. В целом, добрые боги и силы обозначались белым цветом, а злые - черным или сочетанием черного и красного.

Китай

В Древнем Китае цвет также рассматривался в качестве символа важнейших сил и стихий. Согласно эзотерическим учениям три ряда символов (оттенки цветов, составные и природные элементы, чувства и реакции) исходят из общего источника, действующего на глубочайших уровнях действительности. В "Книге перемен" мы находим следующую систему цветовой символики (см. таблицу.), исходящую из принципов теории соответствий.

Таблица

К списку "основных" цветов в Древнем Китае добавились синий (зеленый) и желтый. У древних китайцев понятия синего и зеленого были взаимозаменяемы, а четкого различия в цветовых обозначениях этих двух цветов не было, возможно, потому, что зеленый рассматривался как порождение синего.

Цвет и символизируемая им стихия для китайцев не были жестко связаны друг с другом. У одной и той же силы могло быть несколько цветовых символов в зависимости от состояния этой силы или стихии. Так светло-синий являлся символом полуденного неба, а черный с небольшой долей красного (Сюань) - предрассветного, означая зарождение света в недрах мрака.

В китайской символике цвет выражал социальный статус: каждой социальной группе соответствовал свой цвет. Например, желтый считался священной привилегией императорской фамилии. Цвета делились на благородные и для простого народа, как об этом говорится в "книге песен".

В учении о первосущностях Инь и Ян также присутствует цветовая символика. Ян имеет белый (желтый) цвет, а Инь - черный (синий).

Сравнивая содержание цветовых символов у первобытных народов с цветовой символикой Древней Индии и Китая, можно сделать вывод о его принципиальном сходстве, а значит и единстве корней цветового символизма у самых различных культур, разделенных между собой во времени и пространстве. Цветовая символика мировых начал имеет древнейшее происхождение, возможно, доиндоевропейское, а дошедшие до нас памятники представляют собой более поздние философские спекуляции на данную тему.

Цветовой символизм древних народов Ближнего Востока, Центральной Азии и Египта

Во многом сходный характер цветовой символики мы встречаем и у древних народов Ближнего Востока, Центральной Азии и Египта.

Одним из самых распространенных культов у народов, живших на этих территориях, был культ солнца, света, а также наиболее близкого подобия солнца - огня (зороастризм). Как и в Древней Индии, солнце почиталось верховным божеством, источником жизни и блага. Поэтому отношение к тому или иному цвету зависело от того, насколько он был "солнечным" - светлым и ярким. Цветами, в наибольшей степени похожими на солнечный свет были белый и золотой (желтый). Поэтому эти цвета считались божественными. Они были цветами богов, священных животных, жрецов и т.д.

Священным цветом почитался и красный. В Египте красный лотос был символом крови, пролитой Осирисом. Как и в Китае, этот цвет считался цветом благородного сословия, воинов, царей. Однако отношение к красному не было однозначным. Для ветхозаветных евреев красный означал кровопролитие, войну, вину и грех. Красный символизировал и гнев Иеговы. Следует также отметить, что древнееврейское слово "чувство" или "страсть" происходит от глагола quin'ah ("краснеть").

Осирис - бог произрастания и царства мертвых изображался зеленым цветом, который содержит две противоположные тенденции: жизни и смерти, т.е. является амбивалентным символом. Зеленый входил в любимое цветовое сочетание древних египтян: зеленый - белый - красный.

Важное символическое значение в Древнем Египте имел голубой или синий цвет, соответствующий истине. В связи с этим, особо ценился синий камень лазурит. Этот же цвет символизировал небо - жилище Ра (верховного Бога Солнца).

Черный считался цветом злых демонов, дьявола. Как и в других культурах, ему приписывались, как правило, негативные значения - зла, греха, несчастья и т.д.

Таким образом, цветовая символика народов Ближнего Востока, Центральной Азии и Египта не имела сколь либо существенного своеобразия или отличий по сравнению с другими народами Древнего мира. Цветовая триада являлась господствующей, и значения, составляющих ее цветов аналогичны уже нам известным. Можно отметить, более выраженную амбивалентность красного цвета (у древних евреев), но не выходящую за рамки его традиционных значений.

Цветовые символы Христианства

Наиболее существенное отличие "языческого" периода цветовой символики от "христианского" заключается, прежде всего, в том, что свет и цвет окончательно перестают отождествляться с Богом, мистическими силами, а становятся их атрибутами, качествами и знаками.

Согласно христианским канонам Бог сотворил мир, в том числе и свет (цвет), но сам он не сводится к свету. Свет, особенно, видимый, только одна из ипостасей Бога. Поэтому средневековые богословы (например, Аврелий Августин), восхваляя свет и цвет, как проявления божественного, тем не менее, указывают, на то, что они (цвета) могут быть и обманными (от Сатаны) и отождествление их с Богом представляет собой заблуждение и даже грех. Жесткой связи между определенным цветом и мистическими силами, как это наблюдается ранее, практически, уже нет. Божественную сущность необходимо постигать внутренним, трансцендентным созерцанием, а не обольщаться внешней яркостью и красивостью.

Пожалуй, только белый цвет остается незыблемым символом святости, чистоты и духовности. Ангелы на небесах - в белых одеждах, как и святые, претерпевшие за веру. Особенно важным являлось такое значение белого как чистота и непорочность, освобождение от грехов, как об этом говорится в "Откровении" Иоанна. Белый не имеет в Христианстве отрицательных значений, даже белый саван означает, как и у первобытных народов, переход в иной, "лучший" мир, очищение от грехов и только в этом состоит его "траурность".

Символика других цветов амбивалентна, причем, в различные отрезки средневековья у того или иного цвета на первый план выдвигались то положительные, то отрицательные значения. Так, в раннем Христианстве превалировало положительное символическое значение желтого, как цвета Святого духа, божественного откровения, просветления и т.д. Но позднее, желтый приобретает негативный смысл, который, нередко, приписывается этому цвету и в наши дни. В эпоху готики его начинают считать цветом измены, лживости и т.д.

Красный в Христианстве символизирует кровь Христа, пролитую ради спасение людей, а, следовательно, - и его любовь к людям.

Как и в императорском Риме, пурпурный в средние века считался царственным цветом. Члены королевской семьи даже в трауре надевали пурпурные одеяния (но более темных оттенков, с преобладанием синего). В настоящее время, когда королевские особы больше не злоупотребляют пурпуром в своих одеждах, сохранился обычай "пурпурного траура" в западноевропейских королевских домах.

Фиолетовый и синий считались мистическими, трансцендентными цветами. Богослов и философ Н. Кузанский называл фиолетовый "гармонией противоречий". Знаком кардинальского достоинства считался фиолетовый камень аметист. Синий (голубой) для христиан символизировал небо, был цветом вечности, настраивал на смирение, благочестие, выражал идею самопожертвования и кротости.

В отличие от трансцендентного синего, зеленый являлся больше "земным", означал жизнь, весну, цветение природы, юность. Он доминировал в христианском искусстве. Вместе с этим, зеленый имел и негативные значения - коварства, искушения, дьявольского соблазна (сатане приписывались глаза зеленого цвета, что, возможно, лежит в основе поверья о зеленых глазах, как знаке завистливости и жадности человека).

Отношение к черному было, преимущественно, негативное, как цвету зла, греха (красный в определенных ситуациях также символизировал грех - неправедную кровь), дьявола и ада, а также - смерти. В значениях черного, как и у первобытных народов, сохранился и даже развился аспект "ритуальной смерти", смерти для мира. Поэтому черный стал цветом монашества.

Коричневый и серый были цветами простолюдинов. Их символический смысл, особенно в раннем средневековье, был, сугубо, негативным. Они означали нищету, безнадежность, убогость, мерзость и т.д.

Продолжало существовать и отношение к цвету, как магическому средству. Это касается, прежде всего, средневековой алхимии. Цвета в алхимии делились на "высшие" и "низшие". К "высшим" относились цвета известной нам "триады" - белый, черный и красный. Они символизировали три стадии "Великого Превращения": первичную материю (черный), ртуть (белый) и серу (красный) результатом которого было создание "камня" (золотой). Черный соответствует стадии брожения, гниения, затемнения, раскаяния; белый - состоянию просветления, восхождения, откровения и прощения; красный - ступени страдания, возвышения и любви. Золотой обозначал славу. Главным, исходным цветом (порождающим все остальные цвета) в этой триаде считался черный. Оставшиеся цвета входили в группу "низших" или "вторичных". В алхимии существовала цветовая систематика химических элементов и специфические цветовые наименования. Например, серебро именовалось "белой королевой".

Цветовая символика Ислама

В странах Ислама цветовой символизм достигает чрезвычайно высокого уровня развития, характеризуется многозначностью и несет на себе отпечаток влияния как Древнего Востока, так и Запада. Вместе с тем, в цветовой символике Ислама много оригинального. Запрещение Исламом изображения людей, животных и т.д. способствовало тому, что цвет становится одним из главных выразительных средств. Цветовые орнаменты, узоры ковров представляют собой систему цветовых символов, отражающих представления мусульман о земной и небесной жизни.

В Коране свет, а также наиболее светлые и яркие цвета, являются символами блага, божественного начала, но, как и в христианстве, не отождествляются с Богом.

Белый выражает чистоту и духовность. В споре невольниц из "Тысяча и одна ночь" белый называется "лучшим из цветов".

Золотой (желтый) символизирует славу, успех, богатство, торжество и т.д. Считался лечебным цветом (Омар Хайям). Вместе с тем, желтому соответствовали и негативные значения, в частности, как символа желудочных заболеваний.

Красный для мусульман не столь амбивалентен по содержанию как в других культурах. Этот цвет считался священным, магическим, имеющим большую "жизненную силу". Поэтому, ценились драгоценные камни красного цвета - рубины и др. Считалось, что они придают владельцу силу, энергию, бесстрашие. Символизировал он и любовную страсть. Вера в "великую силу красного" была настолько сильной, что считалось за лучшее не показывать камни красного цвета маленьким детям, а также животным, которых он мог испугать или возбудить. В поэтическом творчестве мусульман были широко распространены "красные символы", например, красная роза означала страстную любовь.

Почитаемым и "священным" считался зеленый цвет (зеленое знамя пророка). Зеленый символизировал оазис, природу, жизнь, отдых. Камни зеленого цвета означали жизненную стойкость, счастье и благополучие в делах. Драгоценные камни зеленого цвета были любимы мусульманами больше любых других.

Синий и фиолетовый (цвета тени), как и в Христианстве, ценились за их трансцендентный, мистический характер. Синий и фиолетовый - цвета мистического созерцания, приобщения к божественной сущности. Фиолетовый цвет имел и значение обманчивости земной жизни, миража.

Весьма существенной особенностью исламской цветовой символики являлся не столь негативный характер черного цвета. Ночь, тьма, тень дополняли свет. Священный камень храма Кааба - черный. Черный - цвет земли. Он же был цветом одежды и знамени аббасидских халифов. Вместе с тем, у черного сохранились и негативные ассоциации: грязи, греха, злых дел.

Превалирование положительного отношения к чистым, светлым, сияющим цветам является одной из особенностей исламской цветовой символики. Но, если цвет замутнен, нечист, "грязен", то он теряет для мусульманина всякую привлекательность. Как и в Средневековой Европе, это, прежде всего, относится к серому и коричневому. Они - цвета несчастья и нищеты. Серый - цвет пыли и праха, противоположность яркого, разноцветного мира, напоминающий смертным о бренности их существования.

Несмотря на то, что, на протяжении человеческой истории содержание цветовых символов претерпело немалые изменения - менялась их трактовка и отношение к ним, - ядро цветовой символики оставалось неизменным. Речь идет о той части содержания цветового символа, которая остается даже в том гипотетическом случае, когда цвет лишается всех своих внешних, предметных ассоциаций. Последние зависят от культурных традиций и опыта. Но и без них цвет не лишается своего "первоначального" смысла и не превращается в фикцию. Как писал В. Ван Гог: "краски сами по себе что-то выражают". Иными словами, цвет - не "чистая доска", на которую человек волен записать, все что ему вздумается. Цвет вызывает определенные и специфические изменения в психическом мире человека, интерпретация которых порождает то, что мы называем цветовыми ассоциациями и символами, впечатлениями от цвета. Как указывает А.Ф. Лосев: "никто, никогда не воспринимает цвет без этих и подобных впечатлений... красный цвет вызывает возбуждение, именно он, а не мы сами. Возбужденность - его объективное свойство".

Повторяя избитое сравнение, можно сказать, что цветовая символика - лишь только верхняя часть айсберга всех тех взаимосвязей и отношений между цветом и человеческой психикой. Основанием его являются объективные законы цветового воздействия на человека.

символика цвет этнос гумилев праздник

ЭТНОС И КУЛЬТУРА В КОНЦЕПЦИИ Л.Н. ГУМИЛЕВА

Лев Николаевич ГУМИЛЁВ, советский историк и этнограф, основатель теории пассионарности. Он родился 1 октября 1912 года и умер 15 июня 1992-го. Его отец и мать - знаменитые поэты Николай Гумилев и Анна Ахматова.

Термин «этнос» в теории Л.Н. Гумилева несет понятийную нагрузку, отличную от термина «нация» и отличную от термина «народ” в обыденном словоупотреблении.

Этнос у Л.Н. Гумилева -- понятие с весьма эластичными и дрейфующими понятийными границами. Поэтому Гумилев, чтобы наиболее полно раскрыть этот смысл дает несколько определений, рассматривающих этнос с разных сторон. Этнос, как он считает не только исторически возникший вид устойчивой социальной группировки людей, представленный племенем, народностью, нацией, где термин «этническая общность» близок понятию «народ» в этнографическом смысле.

Этнос в более широком понятии это явление, лежащее на границе биосферы и социосферы и имеющее весьма специальное назначение в строении биосферы Земли. То есть Гумилев рассматривает этнос как не только как социальное явление. Он пишет «Этнос -- феномен биосферы или системная целостность дискретного типа, работающая на геобиохимической энергии живого вещества, в согласии с принципом второго начала термодинамики, что подтверждается диахронической хронологией исторических событий»

Гумилев считает, что этнос имеет специальное назначение, но он отрицает телеологический подход, при котором все существует с определёнными целями сообразно Божественному предначертанию.

Дальше Гумилев характеризует этнос как устойчивый, естественно сложившийся коллектив особей, противопоставляющий себя всем прочим аналогичным коллективам и отличающийся своеобразным стереотипом поведения, который закономерно меняется в историческом времени, выделяющий себя из всех прочих коллективов. Гумилев ищет признак, который определят понятие этноса. «Нет ни одного реального признака для определения этноса, применимого ко всем известным случаям. Язык, происхождение, обычай, материальная культура, идеология иногда являются определяющими моментами, а иногда нет. Вынести за скобки мы можем только одно -- признание особью: «Мы такие-то, а все прочие другие» Поскольку это явление универсально, можно предположить, что оно отражает некую физическую или биологическую реальность, которая и является для нас искомой величиной»

«Этнос -- не просто скопище людей, теми или иными чертами похожих друг на друга, а система различных по вкусам и способностям личностей, продуктов их деятельности, традиций, вмещающей географической среды, этнического окружения, а также определенных тенденций, господствующих в развитии системы»

Этнос является более или менее устойчив, хотя возникает и исчезает в историческом времени. Мера устойчивости этноса как системы определяется не его массой, т.е. численностью населения и точностью копирования предков, а среднестатистическим набором связей различных весов и знаков. Резкий выход за определенные пределы влечет либо гибель, либо бурное развитие. Этим и создается эластичность этноса, позволяющая ему амортизировать внешние воздействия и даже иногда регенерировать, ибо «многосвязная» система восполняет ущерб перестройки связей.

Этносы возникают и исчезают независимо от наличия тех или иных представлений современников. Значит, этносы -- не продукт социального самосознания отдельных людей, хотя они и связаны исключительно с формами коллективной деятельности людей.

Набор признаков, необходимых для идентификации этноса Л.Н. Гумилева иногда шире, чем пять признаков в определении нации И.В. Сталина, и включает в себя даже среду обитания (природную и социальную), а иногда сокращается до одного стереотипа) поведения (стереотип поведения может быть различным, достаточно устойчивого во времени

Ни в коем случае этнос нельзя путать с популяцией.

Популяция - это совокупность особей одного вида, населяющая в течение ряда поколений определенную территорию, внутри которой осуществляется свободное скрещивание и которая в то же время отделена от соседних популяций некоторой степенью изоляции. Этнос же - не совокупность сходных особей, а система, состоящая не только из особей, разнообразных как генетически, так и функционально, но и из продуктов их деятельности в течение многих поколений: техники, антропогенного ландшафта и культурной традиции. Для этносов динамических характерно еще ощущение исторического времени, что фиксируется календарями с разнообразными системами отсчета. Но и отсутствие ощущения исторического времени как этнопсихологической категории у этносов в фазе гомеостаза не дает права рассматривать их только как популяции. Даже статический этнос может довольно свободно, хотя в известных пределах, менять свой ареал, совершая миграции при изменении географической среды в поисках привычных условий. Скрещивание внутри этноса регламентировано либо сословными взаимоотношениями, либо традиционными запретами кровосмешения, либо нормами права и религии. Когда же эти запреты ослабевают, что иной раз случается, то это всегда симптом приближающегося распада этноса.

И, наконец, характер этнической изоляции от соседей не связан с территорией.

Если происходит территориальное совмещение двух популяций - они немедленно сливаются в одну, а два или более этносов могут сосуществовать на одной территории веками, образуя либо суперэтнос, либо зону этнического контакта на любом уровне.

И наоборот, борьба между этносами - явление частое, хотя и необъяснимое с точки зрения борьбы за существование, ибо эта борьба часто не вызывается перенаселением региона. А борьба между популяциями как дискретными (корпускулярными) системами невозможна, ибо цель особи в популяции - выжить самому и дать потомство.

Стайные, как и стадные, формы существования популяций высших млекопитающих, на первый взгляд, похожи на элементарные этносы. Но это сходство мнимо. Стаи - это семейные ячейки, моногамные, полигамные или сезонные. Они распадаются, как только самец-вожак ослабевает и теряет влияние на собственных детей. Этнос же вырастает из консорции, т.е. группы людей, объединенных общей судьбой. Если это одни мужчины, то они добывают жен на стороне, и семейные отношения возникают во втором-третьем поколении. Семейные связи закрепляют возникающий этнос, но они не обязательны, ибо наблюдаются случаи широкой экзогамии, особенно явные при комплектовании гаремов.

Итак, этнос - не зоологическая популяция, а системное явление, свойственное только человеку и проявляющее себя через социальные формы, в каждом случае оригинальные, ибо хозяйство страны всегда связано с кормящим ландшафтом, уровнем развития техники и характером производственных отношений. Это, конечно, не значит, что этнолог обязан игнорировать популяционную генетику, но следует помнить, что она отражает только одну, и не главную, сторону изучаемого нами процесса

Анализ взаимодействия этноса как самостоятельного явления с ландшафтом показал, что они взаимосвязаны, но ни этнос не является постоянно действующим ландшафтообразующим фактором, ни ландшафт без постороннего воздействия не может быть причиной этногенеза. Соотношение же этнических и социальных закономерностей исключает даже обратную связь, потому что этносфера Земли для социального развития является только фоном, а не фактором.

В целом же гумилевский этнос -- категория биологическая, и делать из его теории широкие социологические обобщения не следует. Явление биосферы, которое Л.Н.Гумилев назвал термином «этнос”, в его понятии является популяцией вида Homo sapiens, замкнутой относительно других популяций не столько природно-географическими факторами, сколько культурными факторами. О возможности такой замкнутости популяции вида Homo sapiens через культуру говорилось ранее. Кроме того, каждая такая популяция отличается от других статистическими особенностями совокупности генетически обусловленных матриц потенциальных возможностей и предрасположенностей входящих в неё особей. Четкую границу между ними на биологическом уровне достаточно часто провести затруднительно.

В свободном развитии культура выражает совокупную матрицу популяции; в стесненном развитии культура деформирует совокупную матрицу; матрица же защищает свою культуру и при попытке навязать популяции иную, характер защиты может быть различным -- от замкнутости до активного отпора. Культура и матрица взаимно влияют друг на друга, хотя и являются информационными системами разных уровней организации биологического вида Homo sapiens. «Этнос» Л.Н.Гумилева -- популяция, замкнутая относительно других через культуру и статически отличимая от других на уровне генетических структур.

Значение термина "этнос" с точки зрения теории Гумилева.

Этнос - система, имеющая начало и конец во времени.

1. Универсальный критерий отличия этносов между собой один - стереотип поведения - особый поведенческий язык, который передается по наследству, но не генетически, а через механизм сигнальной наследственности, основанной на условном рефлексе, когда потомство путем подражания перенимает от родителей и сверстников поведенческие стереотипы.

2. Не существует людей, не принадлежащих ни к какому этносу. Человек может быть частью разных систем и иметь стереотип поведения, созданный наложением этнических традиций. По этому поводу Гумилев непоследовательно утверждает, что каждый человек принадлежит только одному этносу, и в этом с ним нельзя согласиться.

3. Системными связями в этносе служат ощущения "своего" и "чужого", а не сознательные отношения, как в обществе. Этого противопоставления достаточно, чтобы системы не пересекались между собой. Поэтому этнос не социальная форма человеческого общежития и должен быть отнесен к категории природных коллективов (естественно сложившихся общностей) и изучаться как природный феномен методами естественных наук.

4. Системные связи в этносе, а вместе с ними и единство этноса поддерживается биохимической энергией живого вещества биосферы, расход этой энергии на поддержание связей определяется пассионарностью.

5. Гумилев вводит понятие этнического поля. По определению, этническое поле - возникающее на основе пассионарного поля поле поведения и ценностей членов этнической системы. Это определение тоже некорректно. Этот объект не имеет ничего общего с полем, так что его лучше назвать общностью. И возникает эта общность не на основе пассионарного поля, а на основе явления пассионарности.

6. Статистически в этносе преобладают гармоничные особи; доли пассионариев и субпассионариев в процентном отношении незначительны, но изменение их количеств определяет состояние этноса как закрытой системы дискретного типа.

7. Объединение этноса происходит на базе общего стереотипа поведения, что, с одной стороны, объединяет людей в нацию или другую этническую систему, а с другой - отделяет, отгораживает их от соседних этносов. Естественно, различия в стереотипах поведения у родственных этносов меньше, чем у суперэтносов. Эта закономерность сохраняется во всей рассматриваемой схеме - чем ниже иерархический уровень этнической системы, тем менее остры ее отношения с родственными системами, тем более близки их стереотипы поведения. Субэтнос - еще менее крупная этническая система, являющаяся элементом этноса. Обычно субэтнос выделяется из этноса на начальных стадиях этногенеза, в процессе становления этноса. Так из великоросского этноса выделились казаки, поморы, сибиряки. Конвиксии - это группы людей, объединенных общностью быта и семейными связями; общности масштаба от церковного прихода до сословия. Консорции - это группы, объединенные одной идеей, общей исторической судьбой.

8. Это как раз то, что нас интересует. К консорциям относятся активные политические партии, религиозные секты, банды, кружки, а также всевозможные творческие объединения. Консорции, как и любой другой этнической системе, присущи общий стереотип поведения, комплиментарность, противопоставление себя другим. Но у нее есть и свои, весьма существенные отличительные особенности. Если в конвиксии людей объединяет стремление к максимальному удобству и безопасности, то в консорции - стремление к осуществлению общей идеи, что раньше вело прямиком к скорой гибели, да и теперь жизнь не облегчает. Это и есть проявление повышенной пассионарности, о чем мы скоро поговорим подробнее. При увеличении пассионарности общества консорция может перерасти в субэтнос, этнос и даже суперэтнос. Такова была судьба основателей Рима, общин первых христиан, подвижников Магомета. Собственно, иного пути развития и не существует - этносы и суперэтносы могут вырасти лишь из самых непримиримых, повышенно пассионарных консорций. Потому что лишь консорция может выдвинуть доминирующую идею, способную сплотить людей в этническую систему. Но если общая пассионарность этноса убывает, консорция может или распасться, или превратиться в конвиксию. Поэтому говорить о судьбе андеграунда необходимо в контексте общей судьбы России. Для этого нам необходимо рассмотреть обобщенную схему этногенеза, составленную Гумилевым на основе исследования более сорока этносов.

9. Определенный таким образом этнос изменяется во времени по универсальным законам, и эта модификация (от образования этноса до его уничтожения или превращения в реликт) называется этногенезом. Этногенез протекает по вполне определенной схеме, и хотя его фазы совершенно различны, это различие определяется вовсе не изменением индивидуальной психологии всех членов этноса. Имеет значение лишь процентное содержание в этносе людей с определенными доминантами поведения. Такими доминантами Гумилев считает пассионарность и аттрактивность.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Гужова И. В. Целостная модель праздника как феномена культуры Вестник Томского государственного педагогического университета. Серия: Гуманитарные науки (Философия и культурология). -- 2006. -- Вып. 7 (58). С. 92--95.

2. Гужова И. В. Праздник в контексте деятельностно-аксиологического подхода Наука. Технология. Инновации: Мат-лы Всерос. науч. конф. молодых ученых: В 7 ч. -- Новосибирск: Издательство Новосиб. го-суд. техн. ун-та, 2006. -- Ч. 6. -- С. 69--71.

4. Гужова И. В. Искусство и праздник как типы эстетической рефлексии культуры Этюды культуры: Мат-лы науч.-практ. конф. студентов и аспирантов Института искусств и культуры ТГУ. Томск (21 апреля 2005 г.). Томск: Издательство ТГУ, 2005. -- С. 51 -- 55.

5. Аристотель. Собр. Соч.: Т. 1. М., 1976.

6. Бонгард-Левин Г.В. Древнеиндийская цивилизация. М., 1980.

7. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991.

8. Сычев Л.П., Сычев В.Л. Китайский костюм. М., 1975.

9. Тэрнер В.У. Символ и ритуал. М., 1983.

10. Фрейденберг О.М. Миф и литература древности. М., 1978

11. Фрэзер Д. Золотая ветвь. М., 1928.

12. Щуцкий Ю.К. Китайская классическая «Книга перемен». М., 1960.

13. Гумилев Л.Н. “Этнос, история и культура”. // М.: ДИ-ДИК, 2000

14. Гумилев Л.Н. “Конец и вновь начало”. // М.: ДИ-ДИК, 1999

Размещено на Allbest.ru