Литовская эстетика в первой половине XX века: вопрос эстетической ценности искусства

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Литовская эстетика в первой половине xx века: вопрос эстетической ценности искусства

П. Вельятага

В статье будут рассмотрены трактовки темы эстетической ценности искусства в литовской эстетике первых десятилетий XX века. Автор статьи сосредоточит внимание на полемике представителей старого и нового дискурсов, в которой нормативная неосхоластическая эстетика столкнулась с критикой со стороны приверженцев идей незаинтересованности эстетической установки и относительной автономии искусства.

Актуальность признания первенства критерия эстетической ценности над мировоззренческим критерием была обусловлена либерализацией социальной и культурной жизни в начале ХХ века. В 1904 году отменен запрет литовской печати, активизировалась художественная жизнь, произошла политическая дифференциация национального движения, и культурная деятельность могла стать менее зависимой от политических соображений. Но рецензенты католической и либеральной печати одобряли написанное авторами своего идеологического лагеря, упрекая противников в распространении вредных для общества мыслей. О литературных недостатках (изобразительное искусство появилось на сцене литовской художественной жизни немного позднее) речь шла лишь в случае очевидной малограмотности. О профессиональном уровне и его росте заботилось несколько человек, а литературная критика в целом придерживалась утилитаризма - руководствовалась критерием мировоззренческим, почти целиком игнорируя эстетический.

Утилитаризм не мог устраивать новаторов, провозгласивших необходимость профессионального роста литературы и искусства и стремление включить его в контекст европейского раннего модернизма. Под влиянием неоромантизма «Молодой Польши» формировались программные вехи национальной культуры, и подвергалась критике устаревшая трактовка искусства. Новаторы требовали «изгнать из искусства историю, этнографию и догмы морали», посмеивались над позитивистской точкой зрения, что литература не имеет более важных задач, нежели разоблачение пороков общества, и подчеркивали творческую суть искусства [1].

Традиционалисты с полемической остротой упрекали новаторов в распространении де- кадентизма, однако на самом деле отстаиваемая ими субъективизация оставалась в рамках неоромантического «таинства души». К примеру высказано такое соображение по поводу эстетической ценности произведения искусства: «хорошо нарисованный цветок обладает большей ценностью, чем плохая картина Мадонны. Но хорошо нарисованная Мадонна превосходит хорошее изображение цветка» [3]. О преувеличении автономии искусства говорить не приходится соблазн «искусства для искусства» не мог иметь место в молодой национальной культуре.

Более концептуальную разработку тематика эстетической ценности (или эстетической сущности) искусства получила в третьем десятилетии XX века. Решать вопрос о том, что определяет ценность произведения искусства вынуждала ситуация искусства. В отличие от довоенного времени, когда программные декларации опережали модернизацию самого искусства, в третьем десятилетии символизм и неоромантизм заняли ведущее положение. Выставки литовских художников довоенных лет внедрили в изобразительное искусство стилистику импрессионизма, «живописного» реализма, art nouveau.

«Но как только наши поэты сделали несколько шагов ощупью с намерением освободиться из рабства педагогизма и утилитаризма, как послышались: вы отдалились от жизни, идеалы общества и нации вам безразличны...» - охарактеризовал разрыв между искусством и публикой видная фигура литовской эстетики Винцас Миколайтис-Путинас [5, с. 148]. Поэт-символист, историк и критик литературы В. Миколайтис-Путинас в католическом университете Брайбурга в 1923 г. защитил диссертацию «Эстетика Владимира Соловьева», которая является первой диссертацией по эстетике литовских ученых в XX веке. Оппонентом В. Миколайтиса-Путинаса в полемике о сущности искусства - главном тексте дискурса литовской эстетической мысли третьего десятилетия- стал Адомас Якштас.

Адомас Якштас был идеологом католического крыла национального движения, в круг его научных интересов вошли логика, математика, философия культуры, эстетика и критика искусства и литературы. В первые десятилетия XX века, будучи редактором католического журнала «Draugija», имевшего влияние в разных кругах интеллигенции, А. Якштас пользовался авторитетом знатока эстетики.

В философии А. Якштас - представитель креационистской антропологии, полагающей, что «человек своим творчеством продолжает начатую Богом работу» [4, с. 336]. Он - «малый творец», следующий примеру творчества Бога, а в сотворенной им природе господствует закономерность - «все там измерено, сосчитано, взвешено». Искусство - творческая деятельность художника, сотворенное им должно обладать гармоничностью, пропорциональностью, ясностью - быть «понятным разуму и приятным зрению». Неосхоластическое определение прекрасного Якштас истолковал, подчеркивая рационалистическую сторону. В критике, направленной против «нового» искусства, т.е. модернизма (даже в умеренных его проявлениях) чаще всего звучало обвинение в том, что, отвергнув божественные нормы красоты, модернисты создают «непонятное, темное, хаотичное» псевдоискусство [2, c. 31, 132].

Экстраполировав нормы божественного творчества - закономерность, ясность и т.п. - из уровня эстетики на уровень методов критики, он старался удержать литовское искусство в рамках классической парадигмы. Классическая поэтика, дидактическая проза, академическая идеализация натуры в искусстве были, по убеждению А. Якштаса, воплощением методов художественного творчества, соответствующих принципам творчества Бога. «Истинный путь к красоте - синтез разбросанных в природе элементов красоты. Есть, например, десять красивых ребятишек, каждый прекрасен по-своему. Но у одного очень красивые губы, у другого - глаза, у третьего - волосы... Желая нарисовать идеально красивую голову, художник должен взять для своей картины губы первого ребенка, глаза второго, волосы третьего, это и будет синтез красоты... Наши художники этим методом почему-то не пользуются» [2, с. 143]. Какие именно черты лица красивые, у Якштаса не возникало сомнений - это установлено каноном академизма. Воззрения

А. Якштаса, его художественная и литературная критика, хвалившая второстепенных авторов за верность «объективной красоте», т.е. миметическому принципу изображения и ругавшая «декадентов» и «субъективистов», стала очевидным анахронизмом.

В предисловии к статье «Определение искусства» В. Миколайтис-Путинас пояснял, что он взялся написать эту статью потому, что нормативная теория все еще «выдвигает требования, непримиримые с сущностью искусства». Красота в искусстве, - объясняет, критикуя нормативную теорию красоты и художественного творчества В. Миколайтис-Путинас, - является исторически меняющейся «формой, способом проявления сущности искусства». Место отживших «форм искусства» (направлений, течений) занимают новые, и из этого следует, что сущность (специфика) искусства не может быть определена исходя из каких либо свойств формы. И подражающие действительности произведения, и «непонятная абракадабра» символистов (так

А. Якштас охарактеризовал произведения М.К. Чюрлениса, творчество которого резко критиковал) являются произведениями искусства. Они принадлежат к одной сфере - сфере произведений искусства, потому что выражают «состояние души художника. синтез эмоций и их причины, выраженной эстетически и вызывающее соответствующее чувство» [5, с. 156]. Общей чертой всех произведений искусства В. Миколайтис-Путинас считал цель эстетического воздействия: артефакты, созданные с этой интенцией - произведения искусства.

Эстетическое восприятие - «контемплятивное чувство, не имеющее ничего общего с повседневными делами»; искусство «создается не для того, чтобы приносить в жизни пользу, оно подвластно эстетическому переживанию и склонности человека оторваться от своих повседневных дел и радоваться свободной красоте сотворенного мира»; мир произведения искусства «лишь наполовину реален, и в случае слишком тесной связи с реальностью погибает его волшебство» - так он объясняет читателям принцип незаинтересованности эстетического восприятия и условия, благоприятные для эстетической дистанции [5, с. 156, 159].

Итак, с точки зрения В. Миколайтиса-Путинаса, основой для определения сущности искусства (общим и достаточным признаком всех произведений искусства) является эстетическое воздействие. Он попытался раскрыть содержание этого феномена при помощи понятия «творчество»: эстетическое возникает как результат творчества. В предложенном В. Миколайтисом- Путинасом определении «искусство - человеческое творчество», прилагательное «человеческое» поясняет, что речь идет не о творческой деятельности Бога, а творить - значит создать кое-что «новое, ранее не существовавшее» [5, с. 158].

В. Миколайтису-Путинасу пришлось утверждать, что в науках (не только естествознании, но и в математике, философии) нет творчества, что они лишь «переделывают имеющийся материал», при помощи индукции или дедукции обрабатывают исходные данные. Оппонент В. Миколайтиса-Путинаса А. Якштас подверг критике это слабое место его концепции, напоминая, что такие авторитеты, как Платон, Rene Decartes, Gottfried Leibnitz, считали математику наивысшим проявлением творческих способностей человека. По А. Якштасу, различие искусства и других сфер творческой деятельности следует выявить, определяя искусство как «созидание красоты», потому что красота - специфический признак искусства [2, с. 51]. Защищая свою точку зрения о сущности (специфике) искусства, В. Миколайтис-Путинас подчеркнул, что определение искусства без понятия о красоте имеет методологическое преимущество перед нормативной эстетикой, так как «не отрицает любого направления искусства, любого мироощущения, не навязывает и не осуждает никаких творческих средств» [5, с. 162].

В ответ А. Якштас указал, что логика определения искусства вынуждает считать искусством то, что создал психически больной человек или неграмотный пастушонок, т.е. что из определения сущности искусства более или менее отчетливо исходят критерии оценки. В. Миколайтису-Путинасу было трудно в рамках своих теоретических предпосылок аргументировать, что к сфере художественных произведений следует отнести не любой артефакт, созданный с целью эстетической коммуникации. Искусством следует считать творческие усилия, «удостоенные всеобщего согласия» - добавил он существенную поправку, т.е. интерсубъективный и исторический критерии эстетической ценности результата творческих усилий. Такой критерий был неприемлем для защитника «вечных» норм и объективной красоты А. Якштаса, установившего прямолинейную связь между вопросами «что такое искусство» и «как измерять ценность произведения искусства».

Определив искусство как «созидание красоты» (согласно А. Якштасу), выявляем его специфику, а постулат единства истины, добра и красоты, «вдохновение, которое Бог посылает художнику, если тот чувствует себя «орудием в руках Божьих, как кисть - орудие в его руках», есть условие достижения высокой художественной ценности [2, с. 145].

Постулат неосхоласти- ческой эстетики, гласящий, что несоответствие «истине» или «добру» влечет за собой нарушение «красоты» (или: нарушая красоту, отвергаем и моральное добро) был истолкован А. Якштасом в духе радикального морализма (например, осуждение выставки студентов художественного училища, на которой были экспонированы рисунки обнаженного тела).

Теория, провозглашающая непосредственную зависимость эстетической ценности произведения искусства от нравственной - как утверждал В. Миколайтис-Путинас, критикуя «метафизический аргумент моралистов», которым руководствовался А. Якштас - не в силах объяснить факт, что в европейской истории искусства есть много произведений, «стоящих на вершинах творчества», но сомнительных с точки зрения нравственности.

По словам В. Миколайтиса-Путинаса, искусству «необходимо все человеческое, т.е. не противоречащее природе человека, а противоречит ей лишь бессмыслица, абсурд и то, что называется отклонениями. Все другие блуждания и сомнения ума и сердца между правдой и ложью, добром и злом не противоречат природе человека и, проявляясь в творчества, не разрушают его эстетической ценности» [5, с. 161].

Защита автономии искусства была встречена А. Якштасом язвительной репликой: если художнику позволено изображать все, что натурально, что не противоречит человеческой природе, В. Миколайтис-Путинас должен не препятствовать изображению того, что происходит в супружеском ложе [2, с. 58]. В. Миколайтису-Путинасу удалось дать отпор, доказывая оппоненту, что выбранный им пример свидетельствует об обратном: нормальное чувство стыда не позволяет людям выставлять на показ то, что интимно, следовательно, темы порнографического характера не приемлемы, а границы приемлемого зависят от традиций, обычаев каждого времени и общества [5, с. 173].

Обобщая рассмотренный нами вопрос эстетической ценности искусства, можно сказать, что эстетическая мысль преодолевала утилитаризм и утверждала принцип автономии искусства и верховенства эстетической ценности.

Полемика между представителем нормативной теории А. Якштасом и новатором литовской эстетики В. Миколайтисом-Путинасом дала теоретически более развернутую трактовку тематики. Вкладом В. Миколайтиса-Путинаса в литовскую эстетику является постановка вопроса сущности (специфики) искусства не в плане предмета или способа изображения, а в плане функционирования искусства.

Стратегия определения искусства без понятия красоты позволила противопоставить нормативной теории художественного творчества дескриптивную, охватывающую парадигмы и традиционного искусства, и модернизма, завоевавшего себе место в литовском искусстве.

Литература

1. Homunoulus [Sruoga B.]. Sukuriuose // Lietuvos zinios. - 1915. - Nr. 61.

Jakstas A. Rastai. T. 3. - Vilnius, 1997.

2. Kymantaite, S [Ciurlioniene S.] Dailes prasme gyvenime // Viltis. - 1913. - Nr. 48.

3. Maceina, A. Jaksto filosofija // Jakstas A. Rastai. T. 3. - P. 335-358.

4. Mykolaitis-Putinas, V. Rastai. Estetika. -Vilnius, 1989.

Размещено на Allbest.ru