Новый год как праздник, его историческое значение и современные аспекты

С. Маршак в числе важнейших задач детской литературы назвал создание «настоящей сказки», в которой будет «и действие, и борьба, и настоящая идея», потому что советские люди «вступили в состязание со временем, прокладывают пути в тех местах, где еще не ступала нога человека». К середине 1930-х гг. под «здоровой и живой сказочностью» отныне предлагается понимать оправданное «умение превращать настоящую действительность в увлекательную сказку», так как в советском мире мечтать -- значит быть настоящим реалистом. Сравнение советской действительности со сказкой тиражируется во все сферы культуры, происходит сближение волшебства и техники, допускается фантазирование, ограниченное научными законами.

Сказка становится необходимым и центральным атрибутом сценария новогоднего праздника. При этом мотив жизни как реализованной сказки присутствует в обязательном подведении итогов совокупной деятельности всех трудящихся страны, звучащем в речах первых лиц страны, в самоотчетах героев пятилеток, космонавтов, спортсменов, ученых -- гостей новогоднего «Голубого огонька».

В качестве репрезентативного материала для анализа были выбраны детские кинофильмы, специально изготовленные для празднования Нового года. Нас не интересовали сказки, снятые по мотивам традиционных фольклорных сюжетов вроде мультфильма «Двенадцать месяцев», в центре нашего внимания находится особый жанр советской волшебной сказки, в которой морфологическая основа сказочного повествования нагружается реалиями и символами советского образа жизни. Первое, что бросается в глаза при анализе выбранных новогодних сказок, -- это высокая степень повторяющихся элементов. Все киносказки имеют похожие и ни о чем не говорящие названия: «Новогодняя сказка» (1972, реж. В. Дегтярев), «Новогоднее приключение» (1980, реж. Ю. Калишер), «Снежная сказка» (1959, реж. А. Сахаров) и т. д., у них множество сюжетных совпадений. Конечно, нет ничего удивительного в том, что в новогодних сказках участвуют Дед Мороз, Снегурочка, Снеговик, Старый год, Новый год, но, кроме этого, похожи и, казалось бы, разные герои-дети (в одинаковых шапках-ушанках, колпаках, коротких платьицах, шортиках).

С одной стороны, это объясняется тем, что сказка -- один из самых устойчивых типов фольклорного повествования, что позволило В. Проппу вычленить основные мотивы и сюжетные ходы мировых сказок. С другой стороны, соцреалистический дискурс тяготел к общим местам в искусстве, клишированности и регламентированности художественного процесса. Попробуем разобраться с различиями между традиционными и советскими мотивами в сказочном повествовании.

Основная фабула строится на поиске пропавшего важнейшего новогоднего атрибута, без которого наступление Нового года оказывается под угрозой. Чаще всего в киносказках и в сценариях новогодних утренников недостает новогодней елки («Снеговик-почтовик», 1955, реж. Л. Амальрик; уже упомянутые «Новогодняя сказка» и «Новогоднее приключение»; «Новогоднее путешествие», 1959, реж. П. Носов; «Новогодняя ночь», 1948, реж. П. Носов); кроме этого, может не быть Снегурочки («Новогодние приключения Вити и Маши», 1975, реж. И. Усов); друга («Тимошкина елка», 1966, реж. В. Дегтярев); подарков («Когда зажигаются елки», 1950, реж. М. Пащенко); волшебных часов («Снежная сказка», 1959, реж. А. Сахаров). Для того чтобы ликвидировать недостачу, кто-то из героев отправляется в сказочный мир на поиски.

Мотив пропажи сакрального предмета уходит корнями в архаический мифолого-ритуальный комплекс, прежде всего в обряд инициации. Согласно концепции В. Проппа, структура волшебной сказки инициацией и определяется. Но дело в том, что детерминация будущим, встроенная в социализм, приводит к полному переосмыслению всех составляющих обряда перехода во взрослый статус. В традиционной сказке волшебный мир, куда попадают герои, -- это сакральное царство могущественных предков, приобщаясь к которому посредством получения волшебной силы и даров, герои становятся взрослыми. В советской сказке, скорее, наоборот: дети уже владеют знаниями и навыками, воспитанными социалистической системой, позволяющими им побеждать представителей сказочного царства; они взрослеют, оставаясь внутри детского возраста (например, «Сказка о Мальчише-Кибальчише»).

Для типичной советской киносказки характерна также инверсия волшебного. Настоящее волшебство в советском смысле слова -- это и есть мир социализма, в котором невозможное становится возможным. Инициация детей происходит в волшебном мире, но он скорее всего играет роль полигона, на котором дети могут проявить свою сознательность. Поведение в сказочном мире напоминает ролевую игру с экстремальными правилами (типа «Зарницы»). Волшебный мир воспринимается детьми как «невзаправдашний». Оля («Королевство кривых зеркал») и Петя («Сказка о потерянном времени») уверены, что ни зеркала, ни собаки, ни нарисованные космонавты разговаривать не умеют. Наличие волшебных свойств характеризует исключительно плохих героев, дети-пионеры побеждают «иное царство» с помощью своих человеческих, а не сверхъестественных качеств. Итогом инициации является разрушение «иного царства».

Но в новогодних киносказках мы обнаруживаем существенные отличия от типичного советского канона. Фабула традиционной сказки В сказочном лесу, кроме персонажей отрицательных, живет еще и Дед Мороз -- персонаж, неизменно сохраняющий свое волшебное происхождение. Многочисленные случаи «разволшебствования» Деда Мороза (например, мультфильм «Дед Мороз и лето», 1969, реж. В. Караваев), одомашнивания его образа все-таки не стали преобладающей тенденцией. Сказочному пространству принадлежит и новогодняя елка, без которой пришествие Нового года невозможно. Таким образом, рушить сказочный мир никому и в голову не приходит. Противопоставление сакрального и профанного, обыкновенного и волшебного сохраняет в новогодней сказке свою устойчивость.

Другое отличие выражается в том, что наиболее успешными оказываются не те герои, которые верят исключительно в научный прогресс, а те, которые способны совместить «новое» и «старое». Так, показательно соревнование Деда Мороза и Лешего в сказке «Новогодняя ночь»: Леший демонстрирует самоходную печь, ковер-самолет, а Дед Мороз ему в ответ автомобиль и самолет. В итоге Леший признает победу Деда Мороза, соглашается, что его чудеса -- «чудеснее», и готов отказаться от своих чудес, но Дед Мороз отвечает ему, что не стоит этого делать, потому что «сказка старая поможет сказку новую творить». Похожий синтез происходит и в «Новогодних приключениях Маши и Вити», где Маша выступает как знаток сказочных правил, а Витя -- знатоком механики и техники.

Наконец, в новогодней сказке не совершается никакого качественного перехода, что является главным событием любой инициации. В данном случае не вполне работает схема анализа соцреалистического романа, предложенная К. Кларк: она доказывает, что основная фабула соцреализма -- советская инициация, понятая как переход от стихийности к сознательности. Дети, прошедшие через новогодние испытания, безусловно, выполняют функцию культурных героев, которые, например, возвращают людям солнце, тепло, свет, т. е. жизнь. Их цель -- сделать Новый год наступившим, запустить ход времени с помощью недостающих атрибутов (золотых шишек, часов, Снегурочки и т. п.). Но в то же время дети не демонстрируют признаки приобретенной сознательности, героизма и других атрибутов поведения советских культурных героев. По своей функции в сказочном повествовании им присущи скорее характеристики помощников культурных героев, магических предметов, как они понимаются исследователями применительно к структуре традиционной сказки, где главным героем все-таки является молодой человек, а не ребенок.

Узнав о недостаче важного атрибута, герои отважно отправляются на его поиски. Персонажи-вредители, которые препятствуют реализации новогоднего празднества, чаще всего сами не понимают, что творят. Случается, что они руководствуются благими намерениями (Старый год в «Снежной сказке»), но неправильно осознают последствия, запутывают ситуацию (в «Снеговике-почтовике» лиса, волк и филин, украв письмо, думают, что Дед Мороз даст им курочку или ягненка, а не елку), иначе говоря, ведут себя как типичные трикстеры. Героической битвы с чудовищами и настоящими врагами новогодняя сказка не знает. Таким образом, страх оказывается беспочвенным, побеждает уверенность в завтрашнем дне, в том, что Новый год обязательно принесет с собой счастье и удачу. Приход Нового года на самом деле является ценностью для всех персонажей (возможно, кроме Старого года), но не все это осознают. Таким образом, необходимость преодоления недостачи носит универсальный характер.

Ведущий лейтмотив новогодних сказок -- страх перед опасностью остановки времени (вдруг Новый год не наступит? вдруг будущего не будет?). Именно этот мотив дает многообразие сюжетных ходов, заставляет героев пускаться в приключения, составляет пружину действия. Нам представляется, что для понимания скрытых смыслов советского Нового года анализ этого лейтмотива может многое прояснить, в нем ключ к важнейшим экзистенциальным проблемам советского человека.

Можно предположить, что в досоветской истории новогоднего праздника этого мотива не было. Скорее всего ответы надо искать в области аналогий между сказочными мотивами и советской повседневностью -- продуктом сталинской модернизации. Советский человек уверен в завтрашнем дне и одновременно боится его непредсказуемости, от него требуется напряжение сил на уровне героического подвига, инициатива, находчивость и смелость, в то же время он инфантилен, постоянно ждет указаний, все время находится в ожидании, что все лучшее -- впереди, от него как бы ждут выполнения лозунга «Время, вперед!».

Контекст празднования Нового года во всех рассмотренных киносказках коллективный. В сказочный лес на поиски недостачи отправляется кто-то один или вдвоем, но ожидает их возвращения некая общность празднующих в школе, дворе, Дворце культуры. Коллектив празднующих -- точка отсчета новогодних путешествий и приключений. Апофеоз -- хоровод вокруг елки, вручение подарков от Деда Мороза. Это место, где реализуется праздничная коллективная интенсификация радости, где сбывается самое заветное. Конечно, и на новогодней елке ты должен вести себя как пионер (октябренок, комсомолец, гражданин), но только здесь тебе разрешается верить в чудо в его изначальном смысле -- как прорыв в повседневность «иного мира»: «И Новый год, что вот-вот настанет, исполнит вдруг мечту твою...» (песня из кинофильма «Чародеи»). Коллективное и радостное переживание чуда, вступление во взаимодействие с этим чудом в советской стране возможно единственный раз в году -- во время новогоднего праздника-ритуала. Итак, подведем итоги нашего анализа. Наиболее важными являются следующие моменты: коллективность празднования; непременная потеря и последующее обретение Нового года; реабилитация чудесного. Структура детского новогоднего ритуала является матрицей и для взрослого празднования. Новогодний ритуал, праздник с детским лицом, временно делает всех жителей СССР детьми, которые радуются елке, Деду Морозу и верят в чудо. Новый год -- ритуал, который не предполагает перехода в абсолютно новое состояние, в нем представлена связь времен и поколений, старого и нового, повторения и развития. Он позволяет вновь и вновь воспроизводить устоявшийся порядок вещей. Можно предположить, что именно поэтому ритуал встречи Нового года, включая киносказки, остался и в постсоветское время. Сегодня Новый год и советское детство входят на равных в ностальгический комплекс.

1.4 Актуальность праздника Новый год для Республики Беларусь

Новый год навсегда вошел в наш быт, став традиционным праздником для всех людей на земле. А между тем, все имеет свое начало. История этого праздника насчитывает, по меньшей мере, 25 веков. Обычай этот впервые родился в Месопотамии (Двуречье). Здесь, а также в нижней долине Нила в конце IV тысячелетия до нашей эры впервые родилась цивилизация. Здесь возникли знаменитые ее центры Шумер, Вавилон, Ассирия, прославившиеся культурным наследием и величайшими изобретениями человечества, которые до сих пор не перестают нас удивлять и восхищать. Именно здесь, по мнению ученых, впервые (в третьем тысячелетии) стали праздновать Новый год.

Все земледельческие работы начинались в конце марта, после того, как прибывала вода в Тигре и Евфрате. В течение 12 дней шествиями, карнавалами, маскарадами и было ознаменовано это событие - наступление времени побед светлого бога Мардука над силами разрушения и смерти. Запрещалось работать в это время, наказывать, вершить суды. Клинопись на одной из глиняных табличек рассказала, что это были дни необузданной свободы, когда весь мировой порядок ставился вверх ногами. Раб превращался в господина. Само слово карнавал, кстати, в переводе с вавилонского означает корабль-море и это, наверное, неслучайно, ибо много ритуалов новогоднего праздника было связано с воображаемым плаванием бога Мардука по Евфрату.

В один из дней мистерии изображали битву Мардука против чудовища богини хаоса Тиамат (напоминавшей дракона, змею, ящера). Учеными доказано, что иудеи, находившиеся в вавилонском плену (во время правления Навуходоносора) позаимствовали этот сюжет и внесли его в Библию. В этом мифе истоки христианского предания о Георгии, побеждающем дракона (Вам что-нибудь напоминает эта символика? Ну, конечно, Георгия Победоносца на гербе Москвы). От иудеев традиция новогоднего празднования, заимствованная ими, как вы знаете, у вавилонян, перешла к грекам, а через них - к народам Западной Европы. Некоторые народы ведут счет времени по лунно-солнечному календарю, и начало года приходится где на осень, где на зиму. Но в основном празднование Нового года у древних народов совпадало с началом возрождения природы и приурочено, как правило, к марту.

Март у древних римлян считался первым месяцем, потому что в это время начинались полевые работы. Год состоял из десяти месяцев, потом число месяцев увеличили на два. В 46 году до н. э. римский император Юлий Цезарь перенес начало года на 1 января. Названный его именем Юлианский календарь распространился по всей Европе. Римляне в этот день приносили жертвы Янусу и начинали с него крупные мероприятия, считая первый день года благоприятным днем. Как вы уже знаете, не всегда Новый год отмечали с 1 января. Во Франции сначала (до 755 г.) считали с 25 декабря, потом с 1-го марта, в ХII веке - со дня пасхи, а с 1564 года по указу короля Карла IX с 1 января. В Германии то же происходило в половине XVI века, а в Англии с XVIII века. А как же обстояло дело у нас, на Руси? В России, со времени введения христианства, исполняя обычаи своих предков, так же начинали летоисчисление или с марта или, реже, со дня святой Пасхи. В 1492 году великий князь Иоанн III окончательно утвердил постановление Московского собора считать за начало как церковного, так и гражданского года, первое сентября, когда велено было платить дань, пошлины, различные оброки и т.п. А для того, чтобы придать большую торжественность этому дню, сам царь накануне являлся в Кремль, где каждый, будь то простолюдин или знатный боярин, мог подойти к нему и искать непосредственно у него правды и милости (кстати, нечто подобное происходило и в Византии во времена Константина Великого).

Последний раз Новый год на Руси был отпразднован с царской пышностью 1-го сентября 1698 года. Оделяя каждого яблоком, царь, называя каждого братом, поздравлял с Новым годом, с новым счастьем. Каждый заздравный кубок царя Петра Великого сопровождался выстрелом из 25 орудий. "Наверное, практически каждый человек глубоко уверен в том, что Новый год - праздник весёлый... Но оказывается не всё так просто с этими старыми и всеми любимыми ритуалами. Зерно сомнения в эти предновогодние деньки заронил в моё сердце специалист в области магии и ужасов, актёр, режиссёр, художник Евгений Васильев.(“МК-Бульвар” однажды публиковал беседу с ним).

Как и большинство праздников (за исключением каких-нибудь Первомаев), встреча Нового года - ритуал, имеющий древнее происхождение. Согодня, сравнивая дошедшие до нас традиции с некоторыми обрядами древних, поражаешься неожиданным параллелям и понимаешь скрытые смыслы новогоднях обычаев. И вот она, нарядная, на праздник к нам пришла...Например, новогодняя елка, которую (живую или искусственную) практически каждая семья устанавливает у себя дома. Ель у ранних кельтов (да и не только у них) почиталась за дерево, наделенное магическим смыслом. Она вечнозеленое дерево, а значит, не поддающееся никаким разрушительным силам. Наверное, именно поэтому ель считалась обиталищем лесного божества, дружба с которым для зависящих от благосклонности леса людей была чрезвычайно важна.

Дух жил, разумеется, не в каждой занюханной ёлке, а в самой старой и могучей. Вот перед ней-то и собирались в период зимнего солнцестояния подобострастные древние, дабы задобрить духа, получить у него “благословение” на следующий год. Задабривать в старину умели только одним способом - принесением жертв. Когда-то это были человеческие жертвоприношения, а потом стали “отделываться” животными. Внутренностями убитых жертв развешивались на ветвях ели, а сама она обмазывалась кровью. Это и были первые прообразы нынешних елочных игрушек. Впоследствии магические ритуалы претерпевали изменения. Убийства ушли в прошлое, а священное растение украшалось дарами - яблоками, кусочками хлеба, колосьями и т.д.

Украшение дерева приобрело и другое значение. Божество не просто задабривали, но и “намекали” ему на те блага, которые празднующие хотели бы получить в следующем году, когда природа оживет после зимнего безвременья. На ветвях ели появлялись определенные символы. Верхушка дерева была “отдана” богам, заведующим судьбой человека, и укрешелась изображением солнца, сделанным из колосьев пшеницы, изображениями звезд , птиц. Ближе к земле располагались более утилитарные символы: фигурки людей, которые хотели избавиться от болезней или улучшить свою жизнь, плоды, которые намекали на хороший урожай, изображения домов, которые хотели бы построить себе в следующем году празднующие, и т.д.

Постепенно лесные празднества переходили под крыши. Ель выкапывалась вместе с корнями и переносилась в храм, где стояла живая в течение семи дней - дух приглашался в гости. Потом так же осторожно дерево пересаживали обратно, закопав под корнями дары или жертвы. А вот рубить живое дерево, чтобы принести его в дом, было запрещено. Срезать веточки позволялось, но не более того. Варварский обычай новогодней “заготовки” ёлок сформировался значительно позже. Магические свойства ели или сосны подтверждает даже такой дошедший до наших времён обычай, как украшение ветвями этих растений гробов с умершим. Это увязывает ель со смертью.

Здравствуй, Дедушка Мороз Персонаж, без которого невозможно представить себе Навый год, это Дед Мороз. Этот образ также имеет древнее и неожиданное происхождение. В старину зима ассоциировалась со знаком планеты Сатурн. Сатурн представлялся в виде старца с длинной бородой и косой в руках. В отдельных случаях коса меняется на большой посох или жезл власти, которым Сатурн управляет Смертью. Так что в период зимнего солнцестояния этого персонажа также было необходимо задобрить. В мистериях друидов присутствовал жрец, одевавшийся в Сатурна. В жертву божеству приносилась девственница, привязывавшаяся в мороз к дереву, где и замерзала, что свидетельствовало о том, что жертва принята. Так появилась знакомая нам... Снегурочка, в сопровождении которой приходит на праздник Дед Мороз. Так что Дед Мороз изначально не был положительным, добрым персонажем (вспомните хотя бы некрасовскую поэму “Мороз Красный Нос”). Интересно, что у индейцев навахо сохранились легенды о Великом Старце Севера, а это - одно из имён ... дьявола. Появление Деда Мороза с мешком подарков также истолковано не совсем верно. Да, это мешок. Но не с подарками, а с жертвоприношениями, которые Великий Старец Севера, символ смерти, не дарит, а собирает с людей. Поэтому появление в вашем доме дедушки с бородой говорит о том, что в течение года вы что-то ему недоплатили. Радоваться тут особо нечему. Так что, воспринимая Новый год как весёлый детский праздик, стоит смотреть немного глубже, тогда кое-что станет на свои места, откроется подлинный смысл древних ритуалов". (статья Владислава Тарасова).

Споры о специфике синергетического знания рождают целый спектр версий о его статусе и перспективах развития. Что представляет собой синергетика -- междисциплинарное научное направление, общенаучную методологию, особое мировоззрение или новый способ мировидения? Эти дискуссии, на наш взгляд, продуктивны уже потому, что заставляют исследователей «перетряхнуть пыльные сундуки», пересмотреть более глобальные философские и методологические проблемы о статусе и границах науки и вне научного знания, о соотношении классической и неклассической рациональности, «физики и метафизики», учесть трансформацию сложившихся представлений о внутринаучных и межнаучных зонах демаркации. Однако существует некая непроговариваемая тайна популярности околосинергетических споров, с которой приходится сталкиваться вовремя выступлений перед представителями естественных наук, особенно физиков. Последние, как правило, сильно недоумевают, почему среди многочисленных открытий в науках о природе второй половины XX века именно синергетические эффекты вызвали такой резонанс у широкой научной и околонаучной общественности.

Кстати, и сам И. Пригожин, выступая в переполненном зале Санкт-Петербургского госуниверситета, тоже признался, что до сих пор не может привыкнуть к тому бурному интересу, который возникает у самых разных специалистов к его весьма специальным научным изысканиям. Понять этот в некотором роде загадочный феномен мы можем только в том случае, если обнаружим в синергетическом знании особый болевой нерв, ту тему, которая касается всех без исключения людей, задумывающихся о смысле мироздания и своего собственного существования. Такой темой, на наш взгляд, является созвучие синергетических идей о рождении порядка из хаоса с архетипическим представлением человека и человеческого о законах мироупорядочения. (Еще К. Юнг говорил о том, что первым признаком попадания в зону архетипического служит такая реакция на предмет, которая является несоразмерно бурной по отношению к содержанию этого предмета -- весьма знакомая ситуация, сложившаяся вокруг синергетических идей.)

Под архетипами в современной науке понимают наиболее общие, фундаментальные мифологические мотивы, изначальные схемы миропредставлений, которые могут считаться общечеловеческими. Синергетика помогает понять, почему те или иные мифологические образы и сюжеты проходят историческую и культурную селекцию и становятся общечеловеческими, то есть архетипическими. Речь идет о таких образах и сюжетах, которые являются элементами и характеристиками космогонической модели возникновения порядка из хаоса, в которой мифологический Космос выступает общемировой структурой порядка, а космогенез -- процессуальной моделью мироупорядочения. Таким образом, архетипическим, объединяющим человечество знанием является знание о структурировании миропорядка, а архетипы выступают смысловыми метками и кодами единого общечеловеческого мифологического алгоритма мироупорядочения. И этот алгоритм структурно изоморфен синергетической модели порядкообразования.

Очевидность такого изоморфизма породила целое направление в философском и культурологическом осмыслении синергетики, базирующемся на установлении глубинных корреляций между синергетическими идеями и различными религиозными традициями --даосизмом, эзотерическими учениями, русским исихазмом и др. Однако архетипическое угадывание проблемы соотношения порядка и хаоса касается и переосмысления содержания традиционных наук, в частности наук об обществе. Если мы обратимся к ключевой проблеме социологического знания, которая определила предметное поле этой науки и до сих пор является структурообразующей темой социального знания, то это, без сомнения, будет проблема соотношения социального порядка и его развития.

Само появление социального знания в западноевропейской традиции было связано с космогоническим образом идеального государства Платона, в котором воплощались универсальные принципы космического мироупорядочения. Впоследствии эта модель не исчезла как рудимент донаучного знания, а стала, по выражению Л. Мэмфорда, «архетипом утопии на все времена», организуя по своему образу и подобию различные модификации воплощенных утопий -- тоталитарных режимов.

Весьма симптоматично, что социология как наука возникла в середине XIX века, в тот период, когда естественные науки начали осмыслять процесс развития в таких терминологических координатах, как организация -- дезорганизация, простое -- сложное, порядок -- хаос. Научное знание об обществе изначально формировалось как знание о законах социального порядка, общественной динамики, оптимального социального устройства. При этом очень важно, что социологический эволюционизм в его классической форме складывался как сравнительная методология. Сущность современного общества определялась в сопоставлении с законами архаических форм социальной жизни. Но, если для Конта и Спенсера изучение таких форм было лишь основанием для демонстрации начальной точки и направления социальной эволюции, то для Дюркгейма древние мифы и системы верований («коллективные представления») стали инструментом демонстрации универсальных принципов социальной организации. Дюркгейм впервые зафиксировал важнейшую системообразующую роль коллективных представлений, призванных создавать и укреплять социальную солидарность. Дальнейшее развитие социологической науки было связано с мощным влиянием антропологической традиции, давшей толчок целому ряду методологических направлений -- от функционализма и структурализма до этнометодологии.

В основе этой методологии лежал новый взгляд на архаические формы мышления и социальной организации: в них видели не просто наиболее устойчивые способы организации социального порядка, прошедшие испытания временем, но универсальные алгоритмы социального структурирования свойственные и современным типам общества. Подобный методологический подход продолжает порождать весьма плодотворные теоретические концепты в современной социологии .Так, например, учение П. Бурдье о габитсе позволяющее непротиворечиво соединить объективистские и субъективистские подходы в описании глубинной сути социального, выросло в рамках антропологической традиции и делает предметом своего анализа спонтанные и нерациональные «социальные чувства», лежащие в основании рождения объективированных социальных структур.

Этот краткий экскурс в историю социологической мысли позволяет нам показать, что социальная наука имеет свой методологический«странный аттрактор», зону интеллектуального притяжения, --это проблема соотношения социального порядка в его универсальных формах и возможности развития социальных структур. И в этом плане синергетика способна значительно обогатить социальное знание, предлагая модель социальной самоорганизации, согласующуюся с архетипическими кодами мироупорядочения. Синергетическая интерпретация содержания и структуры архетипического, выявляющая в них алгоритмы мироупорядочения, позволяет не только синхронизировать эти алгоритмы с естественнонаучными законами рождения и сохранения порядка, но и обнаружить скрытую структурообразующую роль этих алгоритмов в социальной эволюции организации современного социального мира. Мы исходим из теоретической предпосылки, что мироорганизация по законам архетипического является важнейшим аспектом социальной самоорганизации. Человек и человеческое сообщество в своей эволюции стремится организовать свое социальное пространство, социальные отношения, социальную идеологию и социальные идеалы по этим законам. Благодаря культурной традиции космологическая модель мира с не основными мироорганизующими параметрами во все эпохи присутствует в общественном сознании людей как некое хранилище метафизических смыслов миропорядка и в различных формах воплощается в социальной практике и социальных отношениях.

В период празднования Нового года как бы моделируется акт первотворения, происходит ритуальный возврат к «первовремени», «мифическому времени», когда закладывались первопричины последующих событий исторического (эмпирического) времени, в том числе образцы и санкции социального поведения. В ходе истории празднование Нового года как периода «пересотворения мира» у разных народов обретало свои национальные черты и особенности, но сохраняло единый структурно-ритуальный алгоритм. Оговоримся, что для нашего рассмотрения не принципиален тот факт, что различные народы имеют свою точку отсчета годового цикла -- зимнее солнцестояние, лунный календарь, Рождество Христово и др. Не принципиальны и различия конфессионального плана, а также различия между языческими основаниями соответствующих ритуалов и их проявлениями в основных мировых религиях. Мы будем акцентировать внимание лишь на сходных чертах обрядовой символики, которые, по выражению Э. Тайлора, не могут быть объяснены заимствованием.

При этом мы ограничимся лишь сравнительными примерами соответствующих обычаев и обрядов стран Востока, славянской языческой традиции и западноевропейской христианской культуры; последняя, в частности, позволит использовать более привычные для современного человека аналогии и образцы архетипических представлений. Символическая обрядность праздников Нового года предстает как ритуальная форма социальной самоорганизации, поскольку в ней обнаруживаются культурные аналогии синергетическим процессам рождения нового порядка, атрибутивным характеристикам порядкообразования. Это, в первую очередь, касается тех обычаев и обрядов, которые обозначают символическое «хождение в глубины хаоса» во имя обновления жизненных сил и оберега вновь зародившегося порядка. В частности, эту функцию выполняют ежегодные маскарады, карнавалы, колядки, хождения по домам ряженых по случаю Нового года, существующие в различных национальных и религиозных культурах.

В этих обычаях моделируется наступление социальной дезорганизации, умирания мира, погружения Космоса в Хаос, «конец света» -- тушение огней, возвращение душ умерших и других обитателей подземного мира, нечистой силы (демонов и духов), а также пренебрежение сословными различиями, установленным порядком, смешение социальных и половозрастных ролей («опрокидывание оппозиции верха и низа»), что проявлялось в розыгрышах, обманах, переодеваниях, эротических вольностях, оргиях и т. п. Время накануне наступления Нового года, Рождества Христова -- это время разгула злых сил хтонического, подземного мира тьмы. В разных культурах это «темное время» Хаоса исчисляется месяцами, неделями, но его апофеоз всегда приходится на последнюю ночь уходящего года.

Так, в Японии подобное время, совпадающее с периодом зимнего солнцестояния, называлось «месяц без богов» -- каминадзуки. Согласно японской мифологии в этом месяце все боги покидают подвластные им провинции, города и селения и собираются в Великом храме в Идзумо. Этот временной отрезок служил гранью между старым и новым годом. Магический смысл многочисленных обычаев и обрядов в этот период заключался в том, чтобы «поддержать», «поощрить» силы зарождающейся солнечной активности и помочь им в благополучном преодолении сакрального рубежа от тьмы к свету [2,с.25].В Китае в последние дни последнего месяца разворачивается церемония проводов на Небо, ко двору Небесного правителя. Бога очага Цзаована с докладом о поведении вверенных ему семей за истекший год. Временное прекращение надзора богов за людьми означало вступление в свои права особого праздничного мира -- мира, «вывернутого "наизнанку», «кромешного» [З,с..25]. В славянской языческой традиции, позже перешедшей в христианскую, две недели новогодних, рождественских, зимних святок -- это время, когда «бесчисленные сонмы бесов выходят из преисподней» и устраивают «пакости» честному, православному, люду (вспомним гоголевскую «Ночь перед Рождеством»). Болгары называли это время «поганым», пик его приходится на вторую Половину этого «темного времени» -- от 1 до 6 января. Язычники именовали эту неделю «страшными» велесовыми днями [24,с.4]. Знаками, обозначающими нечистую силу, повсеместно выступали устрашающие маски ряженых -- «скураты», «хари», «личины» и т. п. -- и костюмы, в которых непременным атрибутом являлись изображения черепов и скелетов, зверей и чудовищ враждебного, «перевернутого»мира, например вывернутая наизнанку одежда.

С приходом на землю темных сил Хаоса неразрывно связан и культ предков -- также представителей потустороннего мира. Исполнением данного культа всегда сопровождались новогодние праздники. Так, например, у китайцев наступление зимнего сезона в годовом цикле отмечалось как важнейший «праздник мертвых» -- обряд отправки зимней одежды предкам, В странах Востока повсеместно новогодние празднества сопровождались церемонией жертвоприношения духам предков: перед семейным алтарем, где хранились поминальные таблички. возлагалось угощение -- ритуальная поминальная еда. У славян-язычников, в частности на Украине, до появления новогодней елки, основным украшением дома был сноп соломы последнего урожая, украшенный разноцветными ленточками -- стричками. Он назывался «дидух» и символизировал предка-покровителя рода, связанного с силами природного плодородия. Кстати, именно к обряду поклонения предкам восходит традиция, существующая у многих народов мира, встречать Новый год дома, в кругу своей семьи, под родительским кровом. Это связано с представлением о том, что в новогоднюю ночь предки возвращаются в дом, и "с их приходом вновь и вновь утверждается неразрывная связь поколений.

Таким образом, все перечисленные ритуальные особенности символизировали переходный, рубежный характер кануна рождения нового порядка, когда все смешалось в игре Хаоса: люди и боги, живые "и мертвые, темное и светлое. Однако данное погружение в Хаос -- не самоцель: оно осуществляется для обновления социального порядка. За счет ослабевания «божественного контроля» за миром и наступления сил зла возникает особая неравновесность мироздания, которая, по законам самоорганизации, создает условия для зарождения нового порядка. Недаром в Японии новогодняя ночь именовалась «ночью великого перелома»,а христианство связывает приход Нового года, начало календарного цикла, с рождением Бога. Причем новый порядок, говоря языком синергетики, зарождается путем локализации первичных зон порядка. Такими зонами выступают жилища дома, локальные миры семьи, которые специальными процедурами сакрализуются, очищаются, отгораживаются от сил Хаоса, в первую очередь благодаря силам огня и воды.

Подтверждением тому служат обряды и обычаи, имеющие функцию оберега и очищения (экзорсистские ритуалы): изгнание нечисти или откуп от нее в форме «задабривания подарками» олицетворяющих ее ряженых и колядующих; отпугивание злых сил шумом и грохотом многочисленных хлопушек, петард, гонгов, барабанов, трещоток, бубнов и дудок, а также колокольчиков, ставших обязательным магическим атрибутом (а не просто эстетическим украшением!) новогодних празднеств; оберег обитаемого пространства как «пространства света» (негэнтропийного источника энергии и тепла, зарождающегося порядка), что связано с ритуальной ролью фонариков, фейерверков, новогодней свечи, которыми нужно было осветить все углы дома, а также обычаем собираться всей семьей вокруг костра во дворе дома или горящей жаровни с углями (Китай); предновогоднее омовение членов семьи и влажная уборка дома как священное очищение водой, придающее людям и жилищу силу обновления.

Локализация сакрального пространства обитания семьи обозначает границы «семейного» (родового) Космоса, зарождающегося первичного социального порядка. Этому соответствуют специальные обряды ограничения, самозамыкания таких пространств, а именно избавления от возможных опасных контактов или сакральный контроль над ними(оберег). Это обычаи праздновать Новый год строго в кругу семьи; на Востоке, например, ворота и двери дома плотно закрывались или даже заклеивались крест-накрест полосками красной бумаги, чтобы не выпустить счастье Нового года и уберечь дом от посягательств духов, а если кто-то окликал обитателей дома с улицы, это считалось проделками демонов. Важным новогодним убранством у разных народов мира служат специальные венки, круговые жгуты или гирлянды, символизирующие прочность единства и оберегающую силу. Они размещались у входа на двери (например, рождественские елочные венки у католиков и протестантов) или в жизненно важных зонах дома, связанных с воспроизводством жизни (например, японские соломенные жгуты симэкадзари, которые вешались над входом, на амбар, на хлев, на сельскохозяйственный инвентарь и т.д.).

Обозначение границ родового порядка было связано и с обычаем выносить после предновогодней уборки мусор, старые вещи, сажу на перекресток дорог, т. е.за границу обитаемого мира, на рубеж начинающегося чужого мира-- мира Хаоса. Такими и аналогичными ритуалами осуществляется сакрализация мирского пространства, обозначаются космологизированные точки модели зарождающегося миропорядка. Неравновесность, неустойчивость миросостояния в период установления нового порядка обозначалась также семантически -- через дихотомическое противостояние светлого и темного начал. В символике первых дней Нового года важную роль играли особые парные персонажи -- носители этих начал. В Китае это два мифических карнавальных персонажа, воплощающих аллегорические образы «жизненного непостоянства»: Белое непостоянство -- великан в белой одежде и с белым лицом, с белым веером и белым зонтом -- и Черное непостоянство -- карлик в черной одежде и с костылем. В тибетской обрядности подобные персонажи названы лугонами -- «козлами отпущения». Лицо лугона, а также его одежда выкрашены наполовину белой, наполовину черной краской.

Среди их атрибутов выделяются весы как символ равной силы двух начал мироздания. Симметричная черно-белая символика представлена также в традиционных костюмах западноевропейских карнавалов (костюмы домино). Весьма примечательно, что символика неравновесности в соотношении светлого и темного начал непосредственно связана с символикой особой роли случая как первого шага в создании новой мироорганизации. Можно сказать, что в новогодней обрядности случай сакрализуется. Он обретает черты некой божественной флуктуации, необходимой для рождения нового порядка, которую следует поддержать и укрепить, дабы процесс самоорганизации принял устойчивый, необратимый характер. Этой цели подчинен целый ряд обычаев и ритуалов разных народов мира. Так, особую роль в новогодних празднествах играют гадания и азартные игры, в которых моделируется игра случая.

В Китае, например, азартные игры -- карты, кости, некое подобие домино и др., -- обычно находившиеся под запретом, получали в Новый год официальную санкцию: открывались даже специальные игорные дома. В славянском язычестве святки и после рождественские крещенские вечера -- период массовой ворожбы и гаданий. На западноевропейских новогодних карнавалах гадалка -- непременный участник празднеств и увеселений. Тибетские лугоны играли в кости со священниками, одетыми в одежду богини Лхамо, покровительствующей миру людей; бросая жребий, они предопределяли судьбу мира на ближайший год. В Монголии ламы-астрологи на основании специальной таблицы астрологических вычислений зурхай самбар указывали, в какую сторону должен быть сделан первый шаг из юрты в утро первого новогоднего дня, через что надо или, наоборот, ни в коем случае нельзя перешагивать и как ликвидировать угрозу возможной опасности или неприятности.

Помимо азартных игр и гаданий в различных культурах первые дни Нового года отмечены разнообразными формами ритуальных -- игровых или силовых -- противоборств, характерных для обрядов переходного периода.

В них также моделировалось противостояние двух сил, исход которого определял случай, перевес решающей флуктуации. Это многочисленные игры-сражения -- камнями, факелами, снежками и др., состязания в беге, перетягивании каната, кулачные бои между мужчинами соседних селений. Последние, в частности, хотя и были весьма ожесточенными, носили, в первую очередь, ритуальный характер; по мнению самих соревнующихся, участвовать в таких побоищах необходимо, чтобы обеспечить счастье в новом году. Характер игрового (инсценированного) поединка, результат которого не был однозначно предрешен, носит традиционный новогодний китайский «танец дракона». Золотой шар в этом танце-обряде символизировал солнце -- светлое начало, которое дракон, символизирующий темные хтонические силы, стремился проглотить. В танце принимали участие зрители, задача которых была помочь светлым силам и ослабить или уничтожить дракона, в то время как дракон сопротивлялся и нападал на толпу.

Стремление укрепить мироорганизующую флуктуацию нового порядка проявляется в обрядах и ритуалах, направленных на сакрализацию действий и поступков первого дня -- особого начального времени. К «магии первого дня» и на Востоке, и в славянской традиции относились многочисленные запреты на брань, неприятные («грязные») слова и встречи, на упоминание смерти, демонов, вводились табу на отдельные виды пищи и действия; например, нельзя передвигать в доме мебель, держать посуду пустой, жечь старые свечи, давать взаймы деньги и др. Европейское поверье о том, что как встретишь Новый год, так его и проведешь, стимулирующее особое веселье, обильное угощение, внимание к первому гостю, также имеет в своей основе магическое стремление предотвратить неприятные случайности первоорганизации.

Архетипическая символика новогодней обрядности не только представляет «драму рождения» нового порядка из первичного Хаоса, она обозначает также и основные параметры модели универсального Космоса, который рождается в этот период. Модель сакрального Космоса воспроизводится в организации первичного социального сообщества, в первую очередь в организации родового и семейного пространства обитания (жилища). Ведущую формообразующую роль играют в этом символы центра. Так, в новогодних ритуалах всячески обыгрывалось символическое значение очага как эпицентра света и тепла; по своей структурообразующей роли оно является культурологическим аналогом синергетической функции негэнтропийного источника в создании и поддержании порядка. В различных странах очаг (или помещение, где он расположен) особым образом украшали; вокруг него в новогоднюю ночь устраивали ритуальные посиделки, сопровождаемые приготовлением и употреблением символической пищи; по очагу гадали и т.д.

На Востоке канун и первый день Нового года повсеместно были связаны с обрядом поклонения божеству домашнего очага (Цзаованав Китае, Тхэблха в Тибете и др.). Особая роль очага объясняется также тем, что в новогодней обрядовой семантике очаг является частицей и проводником божественной силы огня как архетипического символа вечного возрождения, жизненной мощи и духовного света. Он становится своего рода способом (и каналом) общения с божественным и вечным и приобщения к нему. Это подтверждается целым рядом обычаев и обрядов, связывающих зажжение огня домашнего очага от храмового огня [4, с. 36, 65-66,150-151, 155, 200].

Так, например, в Японии в первый день Нового года в синтоистских храмах зажигались особые костры, огонь которых назывался божественным, или очистительным -- госинка. В ряде храмов до сих пор проводится церемония освящения огня, в ходе которой присутствующие зажигали от священного огня факела и несли их домой, чтобы разжечь огонь Нового года. В европейской традиции домашний очаг -- камин, печь -- также воспринимались как «канал» связи с Санта-Клаусом -- божеством Нового года. Именно здесь было место встречи с ним, здесь помещались и «емкости» для новогодних подарков, и просьбы членов семьи Санта-Клаусу.

В архетипической новогодней символике присутствует и многократно варьируется модель идеального сферического (кругового) космопорядка с источником Божественного разума в центре. Так, ключевую роль в новогодних ритуалах и украшениях стран Востока играли шарообразные фонари-светильники. В Китае кульминация новогодних праздников (в середине первого месяца года) именовалась «праздником фонарей». Среди многочисленных ритуалов этого праздника выделялись «игрища с фонарем», трансформировавшиеся со временем в народный танец львов с шаром; он стал развлечением в национальном цирке, на ярмарках и гуляньях. Лев в данном случае символизирует Божественную силу, власть солнца и огня. Сакральный контекст обозначается и в следующей церемонии: накануне праздника изготовлялся огромный разноцветный, украшенный цветами шар, который помещался на ночь в храме. На следующий день его торжественно носили по деревне и поднимали на гору -- как знак вертикального возвышения к духовному и Божественному. Там его разрывали на части и разносили по домам кусочки святыни, которые служили оберегом от болезней. Кстати, фонари-светильники используются и в Европе как основное елочное новогоднее украшение («шар со свечою внутри»).

Круговая модель мира-Космоса воспроизводится как узор на особых новогодних поздравительных карточках, которыми обменивались китайцы в первые дни года. Этот узор состоит из двух концентрических кругов: внешний представляет собой хаотическое переплетение прожилок яшмы, а внутренний -- чистое пространство. Если учитывать символику рисунка яшмы как образа спонтанного формообразования, то данное изображение есть модель мира как Хаоса, ограниченного Порядком (или, используя синергетические аналогии, образ мира, где хаос на микроуровне согласуется с общесистемным порядком). Другим примером визуально-образного выстраивания сакральной модели мира в начальном периоде космообразования выступает древняя монгольская новогодняя игра «круг» (хорло).

Вывод по главе 1

Новый год - первый день года, один из главных праздников у многих народов. В странах Европы начинается 1 января (в России начало года 1 января введено первым российским императором Петром I в 1699 году). В странах, где принят лунный или лунно-солнечный календарь, Новый год, приходится на разные даты солнечного года. Наши с вами предки - славяне, как, собственно, и большинство народов того времени, вели счёт годам по сезонам. Год у всех начинался в первый день весны - 1 марта, когда оживала природа и люди начинали заботиться о посеве нового урожая. До 10 века Новый год на Руси начинался в дни, близкие к весеннему равноденствию.

В конце 10 века Древняя Русь приняла христианство (988 - 989 гг.), византийское летоисчисление и юлианский календарь. Год разделили на 12 месяцев и дали им названия, связанные с явлениями природы. Началом нового летоисчисления, вплоть до конца 14 века, и считали 1 марта. После того, как в Х веке на Руси было принято христианство, пошло и другое летоисчисление - на основе юлианского календаря (который содержал в себе строгое и определённое следование месяцам (носили римские названия) и предписывал семидневную неделю). На протяжении многих веков, 1 марта - было, по-прежнему, зарёй каждого наступающего года. Так обстояли дела вплоть до 1492 года. Но, когда Иоанн III утвердил своим указом гражданское начало - наступление нового года сдвинулось на 1 сентября Празднование Нового года 1-го сентября продолжалось до 1698 года. В 1699 году празднества связанные со встречей Нового года были отменены, и лишь в 1728 году Пётр I издал указ «О реформе календаря в России». Из данного указа следовало, что наступление нового года приурочивалось к 1 января. Самолично Пётр I выпустил на площади первую ракету, тем самым возвестил о наступлении праздника. Затем грянули пушечные залпы и поднялся колокольный звон - так началась эра продолжающейся до сих пор традиции первоянварского новогоднего праздника.

Новый год - это один из самых любимых наших праздников с пушистым белым снегом за окном, запахом елочной хвои, сверканием разноцветных игрушек и мишуры, обязательным фейерверком, подарками, а также с нарядным Дедом Морозом и очаровательной Снегурочкой. Мы долго ждем его, а когда 31 декабря в полночь бьют часы, радуемся наступившему году, надеясь на лучшие времена, и грустим, провожая уходящий.

праздник ритуал традиция

Глава 2. Современное положение праздника Новый год для Республики Беларусь

2.1 Современное положение праздника Новый год для Республики Беларусь

Новый год - первый праздник в календарном цикле. Обычай отмечать начало нового года впервые появился в Месопотамии примерно 25 веков назад. Сегодня такая традиция существует практически во всех странах мира. В разные эпохи на территории Беларуси менялись новогодние обряды, ритуалы и персонажи. По сей день мы становимся свидетелями рождения ярких и интересных традиций празднования Нового года. У предков современных белорусов начало нового года было связано с днем весеннего равноденствия. Особо желанными гостями в каждой семье в это время были волочебники. Они обходили все сельские дворы, песней величали и прославляли хозяина, его труд. Величали также и хозяйку, как мудрую советчицу и помощницу своего мужа, взрослую дочь, неженатого сына.

Хозяева искренне благодарили волочебников, дарили им обрядовые подарки - яйца, сыр, колбасы. Древний волочебный обряд стал исчезать из быта наших предков в Средневековье, когда христианская церковь, активно боровшаяся с языческими традициями, значительно усилила свои позиции. Произошли изменения и в календаре - начало нового года было перенесено с весны на зиму. Примерно с X столетия практически во всей Европе постепенно закрепляется традиция начинать новый годовой круг от праздника Рождества Христова. Долгое время в разных регионах Беларуси Новый год праздновали в разное время.

На территории, которая входила в состав Великого княжества Литовского, встречать новый год 1 января начали с 1364 года. В восточной части Беларуси с 1493 по 1700 новый год начинался по византийской церковной традиции - 1 сентября. И только 20 декабря 1700 года вышел указ Петра I о праздновании начала нового года 1 января. С переносом календарного начала года на зиму постепенно сформировался зимний новогодний праздник. Его главными героями стали колядовщики. Они, обрядившись в маскарадные костюмы козы, медведя и других животных, обходили дома и исполняли величальные колядные песни. Важной частью новогоднего праздника был торжественный обрядовый ужин, который каждая семья готовила по принципу "как новый год встретишь, таким он и будет". Поэтому ставили на стол 12 различных блюд, каждое из них символизировало ту или иную пору года. На праздник подавали колбасы, котлеты и другие блюда из свинины или говядины, масло, сыр, обязательно блины, соленые и маринованные овощи, кисели или компоты, рыбу, грибы. Обязательным обрядовым блюдом была кутья, поэтому и ужин назывался "кутья". Накрывая щедрый новогодний стол, люди верили и надеялись, что такой же достаток будет в семье на протяжении всего года.