Исследования русских экономистов (XVII-XX вв.)

Экономические исследования И.Т. Посошкова в труде "Книга о скудости и богатстве". Концепция Е.А. Преображенского "первоначального социалистического накопления". Экономические воззрения С.Н. Прокоповича. Теория научной собственности В.А. Розенберга.

Рубрика Экономика и экономическая теория
Вид реферат
Язык русский
Дата добавления 12.09.2012
Размер файла 120,2 K

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Констатируя, что статистический учет дохода русского народа в настоящее время практически невозможен, поскольку во многих отраслях производства отсутствуют достоверные данные, Прокопович все же производит его оценку.

По результатам его подсчета, в 1900 г. мы имели следующую картину: годовой доход на одного жителя составлял 67 руб.25 коп. Для сравнения (пересчет в рубли): в Австралии эта цифра составляла 347 руб., США - 346, Англии - 273, Франции - 233, Румынии - 184, Австрии - 124, Италии - 104, Балканских княжествах - 101. "Мы самая бедная из культурных стран. Болгария и Сербия имеют дохода в полтора раза более чем русский, немец - почти в 3 раза, англичанин - в 4 раза, австралиец - в 5 1/2 раза", - с грустью констатирует Прокопович.4 В 1913г. картина меняется - на одного жителя уже приходится 101 руб.35 коп.5

Весьма ценной частью подсчета, произведенного в 1917г., явилось то, что была произведена попытка приблизительно распределить национальный доход по принадлежности его к различным социальным классам. Такой подсчет показал фантастичность утверждений В.И. Ленина: доходы неимущих, трудовых слоев населения в 1913г. занимали во всем народном доходе не "какие-нибудь 20% -30%", а 73,6 %, а в сельском хозяйстве - 89.1 %! 6

Весной 1918 г. Прокопович вошел в "Союз возрождения России". В 1921 г. вместе с Е.Д. Кусковой и Н.М. Кишкиным работал во Всероссийском комитете помощи голодающим Поволжья (Помгол).

Осенью 1921 г. Прокопович был арестован по обвинению в шпионаже в пользу иностранных государств и приговорен к смертной казни, которую, по ходатайству Ф. Нансена и Э. Гувера, заменили ссылкой во внутренние губернии России. Осенью 1922 г. Советское правительство выслало из России большую группу ученых и литераторов. Среди них был и С.Н. Прокопович.

Обосновавшись сначала в Берлине, Прокопович в ноябре 1922 г. организует Экономический кабинет, а с апреля 1924 г., из-за недостатка денежных средств, деятельность кабинета была перемещена в Прагу, где материальная поддержка Чехословацкого правительства обеспечивала ему спокойную работу. Постоянными сотрудниками кабинета были: А.П. Марков, В.А. Розенберг, С.Г. Шерман, С.С. Кон, Н.С. Тимашев, А.А. Чупров.

Приступая к своим исследованиям в 1923 г., Прокопович задавался вопросом: можно ли для объективной характеристики и правильного анализа советской экономики использовать правительственные данные, а иных в СССР нет. На него Прокопович без колебаний отвечал положительно. Несмотря на фантастическую порочность советских отчетов, и данных, на их откровенно агитационный характер, они и только они, по мнению Прокоповича, при постоянном и умелом чтении советской литературы, сопоставлении цифр и фактов, при наличии у исследователя опыта, способны освещать все, что происходит в экономике Советской России. Любопытный факт: за 30 лет своей научной работы в эмиграции Прокопович никогда не прибегал к несоветским материалам, к тому что публиковалось в зарубежной прессе. "Он строил свои выводы только на советской информации и на советских цифрах. Он сжился с ними настолько интимно, что, сопротивляясь, они приоткрывали ему спрятанные за ними секреты. Держа их крепко в руках, Прокоповичу выжимкой из них удается решить ряд важнейших советских ребусов, например, каковы потери при уборке зерновых культур, каков действительный "амбарный", а не лживо пропагандно-показаный сбор зерна, какова реальная заработная плата советских рабочих, какова величина национального дохода, какова численность населения СССР и т.д. Вполне естественно, что к работам С.Н. обращаются все серьезно интересующиеся советским хозяйством".7

В 1924 г. в Берлине выходит солидное исследование Прокоповича "Крестьянское хозяйство по данным бюджетных исследований и динамических переписей", подготовленное еще в России и содержащее богатейший материал по статистике крестьянского хозяйства. Отдельные главы этого исследования были посвящены исчислению валового дохода крестьянского хозяйства, аренде и сдаче земли, учету личных расходов крестьянской семьи, трудовому бюджету крестьянского хозяйства, промысловым заработкам в крестьянском хозяйстве, изучению влияния рынка на крестьянское хозяйство.

Отметим, что в этой работе С.Н. Прокопович, занимаясь изучением производительности крестьянского хозяйства и факторов, влияющих на нее, ставит вопрос о роли комбинационных таблиц. Этот вопрос уже поднимался им в работе "Об основаниях выбора признаков для построения комбинационных таблиц". По мнению С.Н. Прокоповича, во многих таблицах, при рассмотрении их невооруженным глазом, можно установить, как изменяется зависимая переменная при росте независимой, но случается, что глаз не устанавливает никакой определенной тенденции в изменениях зависимой переменной, а поэтому простое созерцание таблиц ничего не дает статистику для анализа. Прокопович проводит мысль, что исследование зависимостей с помощью комбинационных таблиц, предложенных в 1880-х гг. черниговским статистиком А.П. Шликевичем, так и осталось в России на прежнем уровне. Основным же недостатком, по его мнению, является то, что выбор признаков для построения таблиц носит более или менее произвольный характер. Изучая материал с помощью групповых таблиц, статистик выносит убеждение, что наибольшее влияние на интересующее его явление, имеют такие-то факторы. По эти факторам и строится комбинационная таблица. Однако лишь коэффициенты корреляции могут дать твердое основание для выбора признаков при построении комбинационных таблиц. Конечно, замечает Прокопович, от А.П. Шликевича и С.А. Харизоменова нельзя было этого требовать, поскольку существование корреляционных зависимостей было открыто Ф. Гальтоном в 1889 г. Но и в настоящем никто не пытается делать этого. А между тем на основе комбинационной таблицы возможно исчисление коэффициентов регрессии, а затем по этим двум коэффициентам - коэффициента корреляции. В качестве примера недооценки важности таких расчетов Прокопович приводит расчет А.В. Чаянова, который, пытаясь проследить влияние размеров землепользования и высоты личного бюджета на количество коров и лошадей, утверждает, что число коров в хозяйстве изменяется по личному бюджету крестьянской семьи, а не бюджет - по ее зажиточности и, следовательно, по количеству скота в хозяйстве. Таблица, построенная Чаяновым, лишь констатирует наличность связи между этими моментами, однако не дает никакой информации о направлении этой связи.

В Праге им была подготовлена большая работа "Познавательная ценность статистических рядов", включающая следующие вопросы:

объекты статистического наблюдения, статистические ряды, корреляция статистических рядов, причинная зависимость в массовых явлениях. Эта работа была издана в 1936 г. Чешским государственным статистическим управлением. Любопытен и такой факт: в 1925 г. в "Чехословацком статистическом вестнике" на чешском языке увидела свет работа Прокоповича, посвященная подсчету народного дохода Чехословакии [HTTP://library. by].

В 1930 г. в Москве выходит обстоятельное исследование Прокоповича "Народный доход западноевропейских стран". (Первоначально некоторые главы книги были опубликованы в "Русском экономическом сборнике" за 1925-1927 гг.) Эта работа посвящена оценке народного дохода зарубежных европейских стран с конца XVII в. до начала XX в. Отдельные главы книги посвящены вопросу распределения народного дохода и учету заработной платы. Данное исследование обобщает практически все зарубежные работы по этому вопросу, имеющиеся на тот момент.

В области сельского хозяйства вплоть до 1922 г. имел место упадок. Но уже в 1925 г., т.е. за три года до нэпа, посевная площадь в стране была восстановлена и даже на один процент превысила показатель 1916 г. Выросла и товарность производства. Этот процесс восстановления посевных площадей и товарности шел путем возрождения крестьянских хозяйств и перевода их на продналог, признания прав собственности крестьян на продукты их труда, реставрации рыночного обращения, найма работников, аренды земли и т.д. Известные успехи С.Н. Прокопович регистрирует и в области животноводства.

Говоря о промышленности, прежде всего крупной, С.Н. Прокопович вновь отмечает определенные положительные результаты. В частности, производительность труда рабочего к концу 1925 г, достигала примерно 85 % довоенного уровня. Но здесь, говорит ученый, дело обстоит значительно сложнее, чем в сельском хозяйстве. Во-первых, крупная промышленность пострадала от революции и политики "военного коммунизма" несравнимо сильнее, ведь перед переходом к нэпу она упала на 82,6% сравнительно с довоенным временем. Введение хозрасчета и сдельной оплаты труда сущесвенно "подстегнули" работу промышленности, однако, между количественными и качественными результатами обозначилась резкая асимметрия. Первые просто блестящи, вторые же, особенно производительность труда, пока что оставляют желать много лучшего. Ученый с пониманием относится к этой проблеме. "Воспитание национальной производительности труда, - говорит он, - задача очень трудная, требующая целых десятилетий напряженной работы, в один-два года особо значительных, а тем более прочных результатов получить нельзя".

Придя на смену паллиативно-рыночной системе нэпа, планово-централизованная система хозяйствования, естественно, стала объектом пристального, критического изучения Прокоповичем. Заметим, что ученый не отклонялся от традиций русского либерализма, согласно которым отечественные либералы, в отличие от зарубежных, не отвергали в принципе саму идею государственного вмешательства в хозяйственную жизнь общества, более того, они признавали необходимость государственного регулирования и планирования, которые, однако, по их мнению, не должны разрушать частную инициативу и конкурентно-рыночные отношения. Именно через призму этого представления Прокопович осуществил серьезное обобщение советского опыта народнохозяйственного планирования. Одним из первых в русской литературе он дал весьма обстоятельный и интересный анализ хода и итогов первой пятилетки - этого действительно первого опыта "национального планирования народного хозяйства в условиях мирного времени".30 Автор убедительно показал, что, несмотря на отдельные достижения, как правило, количественного характера, такие, например, как значительный рост объемов производства в тяжелой промышленности, в целом пятилетка оказалась невыполненной и прежде всего в области качественных показателей, таких, как производительность труда, себестоимость, качество. Так, если в соответствии с планом производительность труда рабочего должна была возрасти на 110%, фактически она возросла лишь на 5,3 %. Себестоимость промышленной продукции планировалось снизить на 35 %, реально же получилась куда более скромная цифра - 4,8 %. Что же касается большинства количественных параметров, то их увеличение произошло, прежде всего, за счет резкого, превышающего плановые ожидания роста числа рабочих. Так, если в крупной промышленности по пятилетнему плану предполагалось увеличить число рабочих на 37,9 %, то для выполнения количественных показателей пятилетки пришлось увеличить численность рабочих на 102 %. Если же принять во внимание резкое падение качества продукции, то тогда вместо роста производительности труда получится его падение - на 7,4 %, значительно уменьшатся и показатели роста валовой продукции в ценностном выражении.

Главной и основной причиной невыполнения заданий первой пятилетки Прокопович резонно считал тотальную национализацию промышленности, "подчинение режиму государственного монопольного хозяйства тысяч фабрик, средних и мелких промышленных предприятий, для этого режима совершенно непригодных".

Другими, более частными причинами неуспеха первой пятилетки, по Прокоповичу, являются недостаток инженерных кадров и квалифицированных рабочих, постоянное стремление "политизировать" хозяйственную жизнь, заменяя приемы хозяйственно-оперативного управления мероприятиями политического принуждения и насилия, "очень поверхностное" знакомство, как с русским народным хозяйством, так и с системой планового хозяйства.

Выявив причины невыполнения заданий первого пятилетнего плана, С.Н. Прокопович обобщает советский плановый опыт и формулирует основные особенности планового хозяйствования.

Во-первых, это директивный характер планирования, базирующийся на тотальном обобществлении всего национального производства, насильственном насаждении обобществленных форм хозяйствования и установлении монопольного экономического строя. "Всякое планирование в публично-правовом порядке, - пишет С.Н. Прокопович, - имеет ту отрицательную сторону, что развитие народного хозяйства ставится при нем в зависимость не от развития умственных, волевых и вообще "хозяйственных" способностей населения, его трудоспособности, предприимчивости, расчетливости, предусмотрительности и т.д., а от разума и воли правительства. Не иссякнут ли источники личной инициативы и творческой мысли под тяжелой рукой власти?"34 Жизнь уже ответила на этот вопрос.

Другой особенностью советского планирования, отмечает ученый, является примат метода политического насилия и принуждения. Рожденная и вскормленная насилием, советская власть верит лишь в творческую роль насилия. Поэтому в ее плановых проектировках часто не уделяется достаточного внимания материальным условиям их осуществления. Отсюда необоснованность и произвольность многих проектировок, дорого обходящихся народному хозяйству. Об этом же С.Н. Прокопович говорит и в своей последней крупной работе "Народное хозяйство СССР" (1952). Влияние коммунистической идеологии "привело к созданию такого плана, развития народного хозяйства. который, мог быть осуществлен лишь методами насилия и подавления всякой свободы хозяйственной деятельности".

Отвергая планово-централизованную систему и прогнозируя ее неминуемый крах, С.Н. Прокопович противопоставил ей собственное видение того, каким должно быть эффективное хозяйствование. Он не сомневался в преимуществах либеральной экономики, основанной на принципе хозяйственной демократии, только в ней он усматривал возможность спасения гибнущей от большевистской разрухи России.

В 1934 г. в Париже был издан основательный, уже цитировавшийся нами труд Прокоповича "Идея планирования и итоги пятилетки", а в 1952 г. в Нью-Йорке - фундаментальная двухтомная монография "Народное хозяйство СССР", ставшая шедевром русской историко-экономической литературы и своеобразным посмертным памятником замечательному ученому. В этих работах и нашли свое отражение воззрения С.Н. Прокоповича по вопросам хозяйствования. В них содержится исчерпывающая характеристика рыночной и планово-административной систем хозяйствования и формулируется собственная позиция автора о том, каким должен быть эффективный экономический механизм.

Говоря о капиталистическом хозяйственном строе эпохи либерализма, Прокопович отмечает его главную черту, а именно то, что он построен на идее свободы хозяйственной деятельности граждан, свободы выбора занятий и места работы, образа жизни и места обитания, свободы хозяйственных сделок и договоров, регулируемых только нормами гражданского права. Дух эпохи либерализма был точно выражен в известном лозунге физиократов "Дайте нам свободу производить что, где и как нам выгоднее, и свободу торговать". В этом свободном конкурентно-рыночном хозяйстве роль государства сводилась, как известно, к роли "ночного сторожа", охраняющего экономический порядок и неприкосновенность частной собственности.

Но, правильно выделив положительную сторону либерализма, Прокопович не склонен его идеализировать. Там, где ведется борьба, рядом с победителями всегда есть побежденные, люди, обреченные стихийной игрой экономических сил на нищету и страдания.

Поэтому в XX в. принцип "лессэ-фэр" был сдан в архив. Государственная власть обнаружила, что развитие народного хозяйства определяется не только рыночной стихией, но в очень значительной степени ее собственными экономическими мероприятиями. Она признала в качестве одной из своих главнейших задач энергичное вмешательство в хозяйственную сферу в целях увеличения производства национальной продукции и демократизации распределения народного дохода. Так, говорит Прокопович, возникла идея перспективного планирования всего национального хозяйства и проведения государством регулирующих мероприятий в области экономики.

Однако к началу XX в., отмечает Прокопович, под влиянием процессов монополизации экономики, картелирования, трестирования и т.п. в экономике капиталистических стран начали вызревать плановые тенденции, свободное прежде рыночное хозяйство все более приобретает черты "связанности". И все же при этом оно не приобретает единого хозяина, а, следовательно, по-прежнему не может иметь какого-то плана, охватывающего его в целом. Поэтому, говорит Прокопович, "нельзя планировать рыночное народное хозяйство; государственная власть мерами экономической политики может лишь вмешиваться в его ход и развитие, влиять на него; планировать она может только огосударствленные отрасли народного хозяйства".

С.Н. Прокопович многократно возвращается к важнейшему вопросу, до каких пределов допустимо развивать государственное планирование и регулирование, не разрушая при этом частную инициативу и конкурентно-рыночные отношения?

Серьезное влияние на его взгляды по данному вопросу оказал видный немецкий ученый, профессор Е. Шмаленбах, явившийся одним из основателей науки о рационализации хозяйства. Установив рост "связанности" хозяйства, Шмаленбах дал этому феномену интересное истолкование, которое Прокоповичем было принято. Оказывается, откат от позиций безраздельного либерализма обусловлен "перемещением издержек производства внутри предприятий. Именно доля пропорциональных издержек производства уменьшается, а доля постоянных издержек производства увеличивается настолько, что определяющее влияние на форму производства приобретает величина доли постоянных издержек". Сама эпоха свободного хозяйства была возможна лишь потому, что производственные издержки носили главным образом пропорциональный характер, но когда доля постоянных издержек стала нарастать, хозяйство уже не могло оставаться свободным. Почему? Да потому, что если наиболее существенную часть себестоимости составляют постоянные издержки, то сокращение производства не приводит к соответствующему сокращению издержек. А это значит, что если, например, падают цены, то бесполезно пытаться выправить это падение сокращением производства. Выгоднее в таком случае дальше производить по данной средней себестоимости. Конечно, предприятие будет нести при этом убытки, но последние окажутся меньше, чем они были бы при ограничении размеров производства и сохранении почти неизменной величины постоянных издержек. Таким образом, с превращением большинства пропорциональных издержек в постоянные хозяйственная система лишилась своего спасительного прежде средства, тем самым утратив способность приспособления производства к потреблению. А это сделало невозможным существование свободного хозяйства, вынужденного уступить место "связанному" хозяйству [HTTP://gallery. economicus.ru].

2.4 Теория научной собственности Владимира Александровича Розенберга

Ученым предполагают предоставить право на научные изобретения и открытия. Отсюда естественно рождаются два вопроса: что есть научное открытие и изобретение и какова юридическая природа права на этого рода объекты?

Исходною точкою должно служить детально разработанное понятие патентоспособного, т.е. промышленного изобретения.

Изобретение и открытие суть два похожие, но существу различные акты познания чего-то доселе неизвестного. Изобретение есть творение, открытие есть констатирование существующего. В изобретении творческая сознательная человеческая идея показывает, что известные силы и средства приводят к доселе неизвестному результату. Изобретение есть всегда целевое произведение, которое имеет ввиду удовлетворение человеческих потребностей силами, лежащими вне человека. Поэтому понятию изобретения имманентно то, что называется техническим эффектом, который вызывается использованием или комбинацией сил природы. Открытие есть расширение границ нашего познания об окружающей нас природе - установление т. и. законов природы, ее сил, тел и свойств.

При всем резком и принципиальном различии между изобретением и открытием первое может перейти во второе, поскольку человеческая деятельность направлена, чтобы обработать то, что открыто, и в силу этой человеческой работы выявляется закон природы, который до работы и без нее не мог обнаружить своего действия. Поэтому ученые могут быть авторами и открытий, и изобретений.

Патентоспособными являются не все, а лишь некоторые изобретения и совершенно отсюда исключены все открытия. Патентоспособные лишь изобретения, отвечающие двум положительным признакам - новизне и промышленной применимости. Установление и первого, и второго из этих признаков разработано патентною практикой в мельчайших деталях и с величайшею казуистичностью. Не углубляясь в эту догматику, следует лишь отметить, что новизна означает какой-то шаг вперед над существующим в данный момент уровнем технических знаний, доступных обыкновенному среднему технику.

Исходя из этого, законом установленного, правом защищаемого понятия патентоспособного изобретения, следует попытаться определить по признакам сходства и несходства то, что хотят разуметь под термином "научного изобретения или открытия".

Прежде всего, это - акт творческой и исследовательской мысли, превосходящей пределы деятельности и достижения обычного Fachgelehrter'a. Если эта деятельность заключается в научной демонстрации результата или процесса, ранее уже известного, - она не может быть отнесена к сфере научного изобретательства или открывательства - таково совершенно правильное ограничение, вносимое чикагским проф. Wigmor и принятое экспертами в 1927 году.

И открытие, и изобретение в области науки одинаково требуют индивидуальной творческой мысли: в изобретении - это указание способов, достигающих какого-то действия или эффекта, в открытии - это построение, основанное на знании научной гипотезы, затем подтвержденной эмпирическим путем или же посредством наблюдения. Творчество в изобретении может касаться и самого способа, и его действия, а иногда ни того, ни другого, а лишь нового соотношения между ними.

В литературе делались попытки определить объект будущего права - научные изобретения и открытия, но особой ясностью и определенностью эти попытки не отличаются.

Всякое научное открытие становится известным третьим лицам через опубликование. Ученый, сделавший это открытие, может иметь какие-то притязания принадлежности ему этого открытия, во-первых, как автор, его опубликовавший, а, во-вторых, как творец всего того умственного акта, который привел к данному открытию. Авторское право есть право на выражение своих мыслей, и предметом защиты является именно избранная автором форма выражений. Автору потому предоставляется монополия на форму, что человеческая фантазия неисчерпаема и во всяком выражении мыслей заключается всегда индивидуальный, защищаемый правом характер. Содержание той формы, которую защищает авторское право, отступает совершенно на задний план. Ни оригинальности, ни новизны, ни индивидуальности мысли не требуется. Авторское право содержания не касается - оно просто проходит мимо него.

Имеет ли право ученый притязать на исключительную ему принадлежность идеи, воплощенной в его открытии или изобретении, либо на самое свое открытие или изобретение?

Столь далеко индивидуальные притязания идти не могут. Весь умственный прогресс человечества заключается в том, что каждая новая идея не остается лежать под спудом, а поступает в общее пользование, обогащает совместную сокровищницу человеческого знания всех времен и народов. Это необходимо для всего человечества, но это одновременно справедливо и в отношении каждого, приносящего свою умственную лепту. Человеческая мысль работает на преемственности, и в самом индивидуальном, смелом и творческом полете гения есть всегда основание из чужой, предшествующей умственной работы, без которого такой полет не мог бы вообще состояться. Настоящее есть всегда следствие прошлого и чревато будущим. Эту связанность всякого творца новой идеи с его предшественниками прекрасно выразили в стихах и в прозе два великих немецких мыслителя - Гете и Шопенгауэр, и в более грубой форме - нынешние французские исследователи вопроса о научной собственности Гариель и Неттр. Если не данный ученый сделал открытие, его неизбежно сделал бы другой - таков уж неотвратимый ход науки, говорит Гариель, и потому открытый ученым принцип не есть его творение, а существовал до и помимо него и ему не принадлежит1. На chose d'esprit (выборе духа. - Ред.), - добавляет Неттр2, право собственности никоим образом обосновано быть не может.

право на творческую идею существует в виде патентного права, но оно до чрезвычайности ограничено очень определенными рамками. Совершенно, конечно, бесспорно, что патентное право защищает идею изобретения, а не воплощение этой идеи. Но такая изобретательская идея есть всегда непосредственный источник создания чего-то нового, могущего быть коммерчески эксплуатированным. Монопольное положение патентодержателя ограничено кратким сроком и обеспечением за ним известного преимущественного дохода, но использование изобретения остается, в сущности, относительно свободным, несмотря на действие патента (принцип принудительных лицензий). Наконец, не следует забывать, что в исторических своих корнях патентное право преследовало вовсе не охрану материальных интересов изобретателя, но задержание изобретений для отечественной промышленности и не выпуск их за границу.

Патентная защита есть конечный предел, к которому стремится рождающееся ныне право на научную собственность. Защита этой последней представляется даже самым ярым сторонникам означенного института окрашенной в значительно более бледные тона по сравнению с защитою, которую дает патентное право. Если эту меньшую интенсивность защиты, хотят снабдить более длинными сроками, заимствованными из авторского права, то это не более, как позолота горькой пилюли.

Итак, право научной собственности захватывает лишь сферу денежного вознаграждения ученого, если его вклад в науку способен к, так сказать, коммерциализации.

Тот, кто, будучи промышленником, пользуется вкладом ученого в своем производстве (usager, applicateur), становится в правовое отношение к ученому: праву ученого на вознаграждение соответствует обязанность промышленника на уплату такового.

Всякое новое нарастание на правовой системе должно составить органическое ее развитие. Указать эту связь между новообразованием и принципами, проникающими через всю систему права, значит раскрыть его юридическую природу.

Значение этого анализа юридической природы новых правоотношений расценивается разными исследователями вопроса неодинаково.

В литературе делались попытки раскрыть юридическую природу научной собственности. Vigneron в своей докторской теме высказывает, что открытие является расширением рамок нашего знания и познавания, а потому сделавший открытие является как бы первым завладевшим новым знанием или достижением. Он его собственник по правилу "res nullius cedit primo occupanti", (вещь принадлежит первовладельцу - Ред.). Тот, кто использует данное открытие в целях его практического применения, вступает с открывателем в правоотношения, именуемые specificatio. Ученый дает материал, техник его обрабатывает. Таким образом, приходится вернуться к первым векам христианства и вспомнить знаменитый спор двух юридических школ: прокульянцев и сабиньянцев - кому принадлежит серебряная ваза, тому ли, кто ее сделал, или же тому, из чьего серебра она сделана.

Приведенных примеров достаточно, чтобы показать, что попытки теоретического обоснования научной собственности не удались и проблема эта осталась неразрешенной [HTTP://gallery. economicus.ru].

Главные направления - три. Первое - совершенно отрицающее какие бы то ни было претензии ученых на вознаграждение за их открытие и творческую работу. Второе - то, которое, считаясь с невозможностью теоретического обоснования индивидуального права ученого, культивирует идею социального вознаграждения всей корпорации ученых с дальнейшим уже разделением такового между отдельными лицами. Третье - то, которое, отважно перешагнув через "зыбучие пески теории", все-таки строит индивидуальное право ученого, и даже в международном масштабе, стараясь пополнить им число уже существующих институтов Weltrecht'a (чек, вексель, промышленная собственность, авторское право и др.).

Отрицательное направление в отношении научной собственности исходит из двух оснований. Во-первых, из того соображения, что открытие ученого не есть объект правовой защиты, а, во-вторых, что научные работы, как таковые, вовсе не обосновывают денежного за них вознаграждения.

"Современное законодательство, - утверждают английские юристы, - защищает не абстрактные идеи, но то применение, которое им дают. Право не защищает ни новые литературные концепции, ни новые идеи в живописи, а берет под свою охрану конкретное выражение мыслей писателя или изобразителя художественной идеи. Новаторы в литературе и искусстве получают такую же точно защиту своих произведений, что писатели и художники, употребившие при создании своих работ обычные, избитые, шаблонные и рутинные приемы и методы. Дать ученому какое-то право на применение его мысли, сделанное другим, значит идти далее современного авторского и патентного права. Такая разница между литературною, художественною и научною собственностью никак оправдана быть не может".

Таким образом, это крыло отрицательного направления считает, что ученый потому не может претендовать на материальное вознаграждение за свои открытия и другие научные работы творческого характера, что самое право отсутствует. Другое крыло того же направления исходит не из правовых, а житейских оснований, а именно, что материальная выгода несовместима с чистым и высоким служением науке, а, так сказать, поштучное вознаграждение ученых излишне при условии, что вся их работа целиком, совершенно независимо от ее результатов и достижений, уже оплачена в той или другой форме государством или обществом.

Научные работы производятся обыкновенно в лабораториях и учреждениях, содержимых государством или какими-либо общественными корпорациями. Ученые в огромном большинстве случаев оплачены как профессора, лаборанты или другие должностные лица этих учреждений. Таким образом, совокупность плательщиков налогов уже принесла известные жертвы, чтобы дать возможность ученым трудиться по своей специальности и двигать вперед науку. Если не государство и общество, то часто крупная промышленность содержит опытные лаборатории и станции и дает ученым материальную обстановку для их работы. Открытия, делаемые учеными, возможны потому, что они сами оплачены и на содержание научных учреждений отпускаются средства, а сами открытия есть результат повседневной и обычной, оплаченной жалованием, работы ученого. Особое вознаграждение при этих условиях не имеет под собою никакой почвы. Эту точку зрения при всех обсуждениях вопроса о научной собственности неизменно выдвигают англо-американские делегаты.

Невозможность теоретического обоснования индивидуального права ученого на вознаграждение со стороны применителя его идеи или принципа приводит бернское бюро к исканию других путей к разрешению этой проблемы. Кроме того, причинная связь между работою ученого и технически-коммерческим ее применением возбуждает сомнение бернского бюро еще и по экономическим основаниям. Извлечение выгоды и степень доходности какого-либо технического производства зависит и от удачности работы технического изобретателя, применившего свою идею ученого, и от коммерческих способностей промышленника, поставившего и развившего данное производство. Поэтому заслуга ученого в конечном коммерческом результате неопределенна, а тем поставлена под вопрос экономическая обоснованность размера и степени его вознаграждения. Отсюда бернское бюро делает заключение, что вопрос о научной собственности может быть разрешен не на пути искания индивидуального права ученого и такой же обязанности промышленника, а посредством установления известных правоотношений между двумя социальными группами - коллективом ученых, с одной стороны, и всею промышленностью - с другой. Всякий ученый работает для всего общества и более узко на пользу всей промышленности. Зато все общество, в частности, вся промышленность должны отблагодарить всех ученых, предоставив в их общую пользу какие-то суммы, "un don remuneratoire" (к общей выгоде - Ред.).

Третье направление представляет разработку индивидуального права ученого на научные открытия и изобретения. В его активе целый ряд проектов, начиная с работы проф. Бартелеми и кончая текстом конвенции, принятым на совещании экспертов в Париже в конце 1927 года.

По поводу всех этих проектов возникли в свое время большие разномыслия, но в горниле оживленного обсуждения ряда вопросов получили некоторую' кристаллизацию. Поэтому изложение и критика проекта парижских экспертов намного упрощают дело. К этому времени с некоторыми крайностями было уже покончено.

Авторы проекта парижской конвенции находят, что они создали новое право, совершенно отличное от патентного.

Вот содержание этого нового права.

Всякое промышленное предприятие может свободно и невозбранно использовать объект любого научного открытия (objet de la decouverte scientifique) при условии уплаты автору открытия вознаграждения. Право на получение вознаграждения имеет ученый, который предварительно сделал заявку о своем открытии и на этом основании предъявил требование данному промышленному предприятию о желании получить вознаграждение. Такое требование со стороны ученого обязывает предприятие, к коему оно обращено, "войти с ученым в переговоры об определении вознаграждения". Если эти переговоры не приведут к соглашению, то любая из сторон, которая больше печется о своих интересах (1а partie la plus diligente), обращается в суд для установления размера, способа и срока вознаграждения. По истечении каждого пятилетия любая из сторон может просить судебного пересмотра размера вознаграждения, если находит, что таковое перестало соответствовать "ценности услуги ученого" (la valeur du service). Третье лицо, которое считает, что миролюбивым или судебным соглашением сторон нарушено его собственное право на научную собственность, может вчинить иск против получателя вознаграждения. Решение в пользу истца переносит право обратного требования выплаченных ему сумм с неправомочного ученого на уплатившее предприятие, которое взысканные с него суммы передает истинному автору данного научного открытия, но не отвечает за причиненные этому последнему убытки. Все эти правила - jus cogens (принудительны - Ред.), в том смысле, что противные их смыслу и содержанию соглашения сторон и опорочиваются, и ничтожны (nulles et поп avenues).

Патентное право есть ограниченная сроком монополия использования, получить это право можно только путем договора с патентодержателем (лицензия). Лишь при отсутствии всякого промышленного использования со стороны управомоченного наступает выдача принудительной лицензии. В отношении объектов научной собственности признается, наоборот, полная свобода использования. Таким образом, по своей сущности оно отлично и даже противоположно праву на технические изобретения.

Отсюда можно заключить, что если предприятие, к которому ученый обратил свое требование о вознаграждении, и должно "вступить с ним в переговоры", то эти переговоры приведут к положительному результату лишь в редчайших случаях, а в остальных - откроют дорогу к запутанному и сложному процессу, да еще через государственную границу, если, как это может часто случаться, ученый живет в одном государстве, а применитель - в другом.

Больше всего пролито было чернил по вопросу о том, как рождается право научной собственности. Права па интеллектуальную собственность возникают двояким образом: формальным, через заявку, и материальным, в силу появления факта, вызывающего к жизни данное субъективное правомочие. Право на изобретение нуждается для своего возникновения в заявке и выдаче патента, а право автора рождается из самого факта опубликования литературного произведения. Весь ход развития прав на интеллектуальную собственность показывает движение от регистрационного принципа к материально-правовому [HTTP://library. by].

3. Заключение

3.1 Иван Тихонович Посошков

Задуманная Посошковым аграрная реформа в случае осуществления привела бы к существенному ослаблению социально-экономических позиций дворянства в России. С другой стороны, мыслитель рассчитывал на заметное возвышение торгово-промышленных кругов. Причем Посошков считал, что расцвет российской промышленности должен произойти за счет роста всех форм организации производства: от ремесла до мануфактуры. Более того выдвигалась идея, что государство должно быть ответственным за рост производства: его "привилегии" должны распространятся на всех хозяйствующих в промышленности субъектов. Мыслитель выступил решительным противником борьбы абсолютизма с "неуказным" производством. Книга Посошкова показывает, что наиболее глубокие реформы необходимы в тех отраслях хозяйства, которые представляют узел противоречий современной экономической системы. При Посошкове это было сельское хозяйство, которое могло дать самый быстрый эффект обновления. Экономист был глубоко убежден, что богатство - не только материальные блага. Не менее важно "невещественное богатство", в арсенал которого входят и новые экономические идеи. Их представил Иван Посошков [HTTP://library. by].

3.2 Евгений Алексеевич Преображенский

Резюмируя кратко все вышеизложенное о Е.А. Преображенском, можно утверждать, что предложенный им путь "первоначального социалистического накопления" вряд ли был оптимальным. Он существенно отклонился от ленинской программы новой экономической политики, обнаружив элементы преемственности в политике "военного коммунизма" и сделав ставку на административную систему. Вместе с тем при значительном сходстве со сталинским, т.е. фактически избранным путем социалистического строительства, он заметно отличался от последнего большей обоснованностью темпов индустриализации (хотя в историю именно Преображенский, а не Сталин вошел в качестве "сверхиндустриализатора" - горькая ирония судьбы), большей умеренностью к аграрным преобразованиям и неизмеримо меньшей жестокостью. Е.А. Преображенский - крупное явление в советской экономической науке, и, несмотря на все заблуждения, его имя не может быть вычеркнуто из истории отечественной научной мысли [HTTP://gallery. economicus.ru].

3.3 Сергей Николаевич Прокопович

Опираясь на эту теорию, Прокопович строит свою концепцию и формулирует весьма полезные рекомендации. Он приходит к выводу о том, что созревшими для монопольного режима следует считать только те промышленные предприятия, в коих постоянные издержки производства превосходят переменные. К таковым относятся нефтепромыслы, каменноугольное дело, черная металлургия, электроэнергетика. Вся остальная масса русских промышленных предприятий, пишет Прокопович, - за некоторыми исключениями, ~ не нуждается ни в синдицировании, ни тем более в огосударствлении, напротив, им показана конкурентная борьба, в которой побеждали бы наиболее жизнеспособные предприятия и развивались бы в направлении роста постоянных издержек производства. Осуществленное же огосударствление этих предприятий способно дать лишь отрицательные результаты.

Таким образом, С.Н. Прокопович, как видно из изложенного, был сторонником весьма умеренного либерализма. Будучи одним из лидеров Республиканско-демократического союза (РДС), созданного представителями ряда русских демократических партий и движений за рубежом, он еще в 1923 г. выработал проект программной платформы РДС, из которого явствует характер его воззрений. В частности, судя по этой платформе, Прокопович - приверженец республиканско-демократического устройства России с сильной, подзаконной и ответственной перед народным представительством исполнительной властью, с независимым судом, с гарантированными правами человека и гражданина и гражданским равноправием, с демократическим местным самоуправлением и др.

Восстановление производительных сил страны ученый видел на путях решительного отказа от коммунистической системы хозяйства во всех ее видах и установления "свободной экономической деятельности с признанием свободы хозяйственной инициативы и частной собственности (индивидуальной и коллективной)". При этом, однако, Прокопович уже тогда, в 1923 г., не отвергал ограниченную регулирующую деятельность государства, и с годами, судя по последующим печатным работам ученого, приведенное понимание способа хозяйствования укреплялось и углублялось [HTTP://gallery. economicus.ru].

3.4 Владимир Александрович Розенберг

Основная проблема возникновения прав на интеллектуальную собственность отразилась, конечно, и на научной собственности, которую стремились поставить на материально-правовое основание. Акт опубликования научного открытия хотели считать моментом рождения права ученого на объект научной собственности. Главным же основанием к такому именно решению вопроса считали затруднительность для ученых делать заявки, что претило бы их достоинству и морали. Конечно, возникновение права без хлопот, усилий, расходов весьма удобно для ученых, но оно совершенно неудовлетворительно, если с этим связаны материальные притязания к третьим лицам и их обязанности по отношению к ученым.

Рождение права обеспечивает за ученым дату приоритета на сделанное им открытие. Это база для возможных его споров с другими лицами, кои присваивают себе честь данного открытия, но право в отношении применителей возникает лишь с момента заявки.

Разделив эти два момента, проект отмечает, что предшествующее обнародование автором открытия не влечет для него никаких убыточных последствий.

Эклектический характер "нового" права выступает здесь ясно. Его новизна состоит в комбинировании старых, давно существующих элементов. Возникновение права заимствовано из авторского права, а признание - из патентного. Но это последнее считает необходимым условием заявки новизну заявляемого изобретения: что до заявки обнародовано, то не ново и не может быть предметом заявки. А в научной собственности наоборот - заявка возможна и в отношении того, что ново, и того, что уже в патентном смысле потеряло новизну, т.е. было обнародовано.

Что это за заявка? В области интеллектуальной собственности известны два типа заявок, имеющих весьма разное юридическое значение, - заявка конструктивная и заявка декларативная, а существующие законы о патентах на изобретения, о фабричных моделях и рисунках, о праве на товарные знаки дают живые и конкретные примеры всяких правовых типов заявок.

И по этому вопросу конвенция не содержит прямого ответа, а в протоколе обсуждения значится, что все подробности будут установлены "инструкцией по исполнению правил конвенции". А между тем эти подробности таковы, что если их уточнить, то, может быть, и от самого принципа ничего не останется. тогда, в сущности, падают все ограничительные признаки, упомянутые в ст.1, 2 и 3 конвенции. Тогда вопрос заявки сводится только к желанию ученого ее сделать, ибо заявить можно любое открытие, так сказать "на всякий случай", не откроется ли где впоследствии применение коммерческого значения.

Такое трактование заявки тем допустимо, что, по-видимому, заявка имеет, по мысли авторов проекта, лишь регистрационное (декларативное) значение и "международный организм" ни в проверку, ни в оценку заявления не входит.

Таким образом, неопределенность редакции конвенции не дает возможности определить характер заявки: при ограничительном и строгом толковании (например, конститутивная заявка) - это есть мелкое сито, через которое пройдут немногие избранные, при широком - это фиктивное и ненужное заграждение, проход через которое открыт всякому желающему. Но во всех одинаково случаях заявка в одном пункте земного шара для всех государств приводит, несомненно, к денежным и иным трудностям, могущим остановить многих ученых. Претендовать на вознаграждение будут не достойнейшие, а наиболее приспособляющиеся к практической жизни ученые.

Хотя заявка может свести на нет всю охрану материальных интересов ученых, она все же необходима. Без нее другая сторона - промышленники - была бы поставлена в совершенно невыносимое положение [HTTP://library. by].

Иное дело научная собственность. Если бы права ученых получили признание в законе, то при всяком патенте и даже во внепатентном производстве появился бы придаток, который, тривиально выражаясь, представлял бы "кота в мешке".

Из содержания опубликованных заявок ученых нельзя с определенностью и наперед сказать, какой патент может оказаться применением открытия, сделанного в течение предшествующих 30 лет и в каком именно производстве неведомый заранее ученый усмотрит использование своей научной идеи. Поэтому, платя за патент, никогда нельзя будет быть уверенным, что не понадобятся дополнительные расходы по уплате вознаграждения одному или нескольким ученым и, ставя у себя на фабрике какое-либо производство, учесть, наверное, себестоимость продукта. Промышленник всегда окажется под угрозой, что кто-то с него что-то будет просить, с кем-то нужно будет вести переговоры, с кем-то спорить, с кем-то судиться. Сторонники научной собственности всегда утешают, что поборы в пользу ученых будут самыми скромными и необременительными для фабрикантов, но они забывают, что все эти обязательные переговоры, а может, и процессы с имеющими право на вознаграждение учеными и с теми, кому это только кажется, принудительное участие в спорах между получившими вознаграждение учеными и теми, кто их права оспаривают, требуют много времени, забот и просто прямых расходов. А труд, заботы и время делового человека тоже деньги - times is money (время - деньги. - Ред.). Требование заявки открытий немного умеряет волну претензий, но не уничтожает той неопределенности и не учитываемое вперед расходов производства, которые несет с собой научная собственность. А эта неопределенность и не учитываемость и есть главное зло для промышленности.

Чем дальше углубляться в изучение проектируемого института, тем трудности в ею осуществлении не уменьшаются, а, наоборот, растут. То, что кажется па первый взгляд осуществимым, при ближайшем соприкосновении оказывается тем локтем, которого, по народной пословице, никак укусить нельзя. Цель, которую себе ставят сторонники индивидуального права ученого па объекты научной собственности, представляется бесспорной по своей идее и благородной по мотивам, которые ее породили, по осуществление этой цели привычными приемами создания соответственных правовых норм терпит явную неудачу.

Правовые задачи могут быть разрешаемы двумя способами: или путем создания общей нормы закона, или путем разрешения каждого данного случая, пока не накопится материал для дедукции, для создания общего правила поведения. При этом втором способе возникающие жизненные казусы разрешаются судом по правовому убеждению, по правовому чувству и подводятся путем широкого толкования под какие-либо принципы нрава, существующие и каждой национальной системе нрав.

Первый путь свойствен почти всем пародам нашего времени, и теперешнее развитие право совершается почти исключительно при помощи врастания нового законодательного материала и уже существующую правовую систему. Второй путь - развития римского права через преторский эдикт - находит себе применение теперь в ("rules" правилах. - Ред.), англо-американских судей.

Для промышленников это наилучшее разрешение вопроса. При поголовном обложении всех промышленных предприятий тягость его экономически ничтожна, а психологически незаметна, когда этот сбор составит одно из слагаемых в общей сумме причитающихся с фабриканта прямых налогов. Зато никаких неожиданностей, никаких ожиданий, никаких не учитываемых вперед расходов. Никакой потери времени на переговоры, на адвокатов и судебные процессы. За все это всякий промышленник с удовольствием дает маленький выкуп [HTTP://gallery. economicus.ru].

Литература

1. HTTP://gallery. economicus.ru;

2. Прокопович С.Н. Опыт исчисления народного дохода // Труды Императорского Вольного экономического общества, 1906;

3. Прокопович С.Н. Десять лет опыта // Русский экономический сборник. - Прага, 1927;

4. Прокопович С.Н. Новая экономическая политика // Экономический вестник. - 1923;

5. Аникин В.А. 'Путь исканий'/ М., 1990;

6. Преображенский Е.А. Основной закон социалистического накопления. - Вестник Коммунистической Академии, 1924;

7. Трифонов В.А. Пути развития хозяйства советской системы. - Вестник промышленности, торговли и транспорта, 1925;

8. HTTP://library. by;

9. Исупов К., Савкин И. Русская философия собственности (XVII-XX вв.). - СПб.: СП "Ганза", 1993.

Размещено на Allbest.ru


Подобные документы

Работы в архивах красиво оформлены согласно требованиям ВУЗов и содержат рисунки, диаграммы, формулы и т.д.
PPT, PPTX и PDF-файлы представлены только в архивах.
Рекомендуем скачать работу.