Войны и революции в сознании и памяти народа

На фронтовой полосе

Сорок восьмого батальона, внус* охраны железной дороги. Наш батальон за пять лет стоял на страже революции. Была очень трудная оперативная работа Красной Армии по ликвидации бандитизма. Атаман банды - известный батько Махно**, которому принадлежала вся банда как анархисту-бандиту, которой Махно руководил как взрывать мосты и уничтожать Красную Армию. Поскольку удавалось Махно это дело, постольку страдала наша власть и весь государственный аппарат. В это время как у нас был кризис, разрушен транспорт и трудная перевозка войска и продовольствия. Вот какие препятствия ставил Махно власти, народу. В трудную минуту для нас были очень дороги как железные дороги, так и мосты. Нашему батальону пришлось поработать на фронте бандитизма, были голодные и, не имея обмундирования, работали днем и ночью, оберегали свои мосты, чтобы не взорвали ночью и не убивали нас бандиты. А таких случаев было много, у нас были жертвы. Вот нам пришлось быть начеку каждую минуту. Нашей роте пришлось биться с Махно на реке Хороле, около города Миргорода. Нас было сорок человек, у Махно было около трех тысяч. У нас был пулемет «Максим», у Махно было 56 пулеметов, 4 миномета, 8 бомбометов, одно орудие. Мы бились до тех пор, пока у солдат не стало патрон. Я сказал: «Товарищи, патроны есть у пулемета, мы не пропадем». Махно просил нас сдаться. Разве Красная Армия сдается? Я был наводчик пулемета и командир взвода. Распевали песни на их просьбы, бились до самого вечера. Махно был сердит, что неравные силы и не может победить нас, кучку Красной Армии. Для Красной Армии не было продовольствия и обмундирования, но с духом коммунизма мы вышли победителями против всех контрнегодяев. Ни один красноармеец не должен забыть свое геройство, ни один трудящийся не должен забывать заслуги Красной Армии. Да здравствует восьмая годовщина Красной Армии! Да здравствует боевой Третий Коммунистический Интернационал во всем мире в лице нашей партии!

Военкор Адриан Хрусталев 81 тердивизии***, 241 полка.

Достаточно известными страницами борьбы с крестьянскими волнениями являются «антоновщина», «роговщина» и др. Но одним из самых беспокойных районов, где после окончания гражданской войны продолжалась борьба с «бандитизмом», усугубленная голодом 1921 г., было Поволжье. Об этом рассказывается в письме красноармейца Ф.И. Четверкина, написанном в «Крестьянскую газету» 8 октября 1928 г.

«Как мы боролись с бандитами» (Рассказ из прошлого факта)

В 1921 г. в Поволжье, на границах Самарской и Уральской губерний размножились шайки бандитизма, часто делали налеты на крестьянские населения, грабили крестьян

скотиной и тем, что попадет под руку, трудно жилось крестьянам, приходилось все прятать, зарывать в землю, а на лошадях уезжать в глухие стороны степи.

Местные коммунистические организации были вооружены, из нескольких организаций создавались отряды, а также и призывали желающих граждан в отряды по борьбе с бандитизмом.

После смерти моих родителей я остался одиноким, мне было всего 17 лет, было у меня родства всего два брата, и они были в Красной Армии. Пришел я в отряд, бойцы были все за большим столом под крышей во дворе, принимали пищу, а затем готовы были ехать в наступление. «Где командир?» - спросил я. «В комнате,» - сказали мне.

На выходе из комнаты, в дверях встретились мы с командиром отряда, он был коммунист с 1905 г., волосы у него длинные, зачесаны назад, глаза его черные, в кожаном костюме, через плечи ремни, к которым прикрепленные шашка и револьвер, на широком ременном поясе висели две ручных гранаты. «Что Вам?» - спросил он меня. «Хочу ехать воевать на бандитов,» - ответил я. Он посмотрел на меня и предложил пройти в комнату.

В комнате за письменным столом сидели еще три товарища, переговорили между собой, расспросили меня, почему я такой молодой и пришел проситься в отряд. На все заданные вопросы я им ответил и довел их до сведения, что я одинокий, а братья - в Красной Армии. Через несколько минут выдали мне винтовку и патронташ с набитыми патронами в 60 штук, а затем предложили мне закусить. Только что закусили - и лошади все были запряжены в повозки, посадились мы все в повозки и быстрым ходом помчались в наступление, и нашим следом только подымалась пыль по дороге.

Выехали мы почти утром, но как стало вечереть, то наш отряд был уже в 25 верстах за границей Самарской губернии, на территории уральских глухих степей. Солнце зашло, и отряд наш остановился передохнуть около казачьего поселка «Царь Никольский». Разведка в составе семи верховых всадников проникла дальше. Уже стало темнеть, и где мы остановились, в поселке обнаружили одну бандитку-разведчицу. На все наши дознавательства бандитка ничего не отвечала, вследствие чего наш командир отряда был вынужден ее расстрелять.

Отряд расположился отдохнуть под открытым небом, ребята все успокоились, с неба шел редкий дождик, но вскоре вспыхнула тревога: разведкой была обнаружена в предыдущем поселке банда в семи верстах от нашего места расположения. Разведке удалось установить сквозь темной ночи, что шайка бандитов занята распитием самогона. После тревоги отряд быстро двинулся вперед, на пути были препятствия - овраги, обрывы и река на незнакомой степи. В одном из оврагов заметили верхового, быстро рассыпались в цепь, и благодаря темной дождливой ночи верховой был атакован.

Выяснилось, что верховой был председатель совета из предыдущего поселка, узнал, что неподалеку остановился отряд красных и спешил сообщить о выбытии и держащего направления шайки бандитов. Долго мы ездили по степи и лесам, искали бандитов, перед рассветом выехали на опушку леса от недалекого, не известного нам поселка. Стало светло, а дождь шел сильный, одежда была вся скрость мокрая, махорка тоже была вымочена и нечего было закурить, обоз с продуктами потеряли ночью в степи или в лесу. Вскоре дождь перестал, и мы все обледенели, не теряя своей гордости, рассыпались в цепь и продолжали свой путь дальше.

К половине дня солнце проглянуло, и наш отряд внезапно встретил незнакомый поселок под горой одного оврага, моментально оцепили поселок и заняли его. Год был голодный, и продуктов встретить было трудно, но когда узнали, что этот поселок имел продуктов достаточно, и мы добились себе закусить, а через несколько времени прибыл заблудивший[ся] продовольственный наш обоз.

В этом поселке было выявлено несколько бандитских семей.

Шайка бандитов исчезла бесследно, в обратном пути нашего возвращения мы получили сводку, что шайка бандитов на границе Самарской губернии. У нас было установлено точное время наступления с двух сторон, чтобы захватить шайку бандитов перекрестным огнем, после чего разъехался наш отряд на две стороны, а в отряде и было всего только 64 человека.

Наша разведка уехала вперед и потеряла с нами связь. Она заехала в одну татарскую деревушку. И быстро стали из деревни выскакивать на высокую гору. Не имея сведения о своей разведке и заметивши таковую, отряд поспешил рассыпаться в цепь, а время сражения по договоренности с другой половиной отряда уже настало. По случаю потери связи с разведкой наша половина отряда задержалась, а вторая половина отряда, надеясь на нас, бросилась в схватку с бандитами. Бандитов было около 200 человек. При сражении было наших убито 7 человек, и со стороны бандитов убито 9 человек, после чего бандиты скрылись.

Таким образом, мы гонялись за бандитами до марта месяца 1922 г. В марте месяце 1922 г. еще явилась новая и большая банда Серова, которая накрыла нас в селе Преображенке Самарской губернии, и пришлось прятаться, кто куда знает. Шайка бандитов, не останавливаясь в этом селе, продолжала дальше свой путь, на селе оставались «зайчики», которые грабили граждан и надругались над ними. Когда шайка бандитов скрылась за гору, то ни один «зайчик» не уехал из села, все были расстреляны.

В этот же день нагрянула красная кавалерия из города Оренбурга, которая гналась за бандой Серова. В 25 верстах от города Уральска, по направлению к Саратову, на одной из железнодорожных станций Серов был разбит вовсе, и остальные банды, как Пятачков*, Сарафанкин и другие, вообще бандитизм в Поволжье был ликвидирован в августе месяце 1922 г.

Где, на чьей стороне оказывался тот или иной человек в те годы, служило затем на долгое время поводом для выяснения личности и взаимных обвинений. Война приносила неслыханные беды и разорения, которые сказывались много лет спустя в мирное время. Как неожиданно «аукнулась» гражданская война на материальном положении одного из ее участников и как, по его мнению, нужно было бы решать свои проблемы говорится в письме в «Крестьянскую газету» от 5 марта 1927 г. бывшего красноармейца Якова Диконенко станицы Кореновской Кубанского округа Северо-Кавказского края:

В 1918 г. 1 февраля я вступил добровольно в Красную Армию, в которой прослужил до 1921 г. 20 июня и был уволен по демобилизации, а посему желательно мне знать, будет ли помощь тем красноармейцам, которые потерпели стихийное бедствие от белых во время гражданской войны. Я не буду писать о других, а пишу о себе, что, когда Кубань захватили белые, мои родные скрывались в Краснодаре, оставили в станице Кореновской все хозяйство, которое было разграблено казаками, а остальная постройка, хата и сарай, было сожжено белыми в октябре 1918 г., остались одни стены, так как они были саманные, [где] и сейчас живем, переживая разные заболевания, отчего и болеет почти вся семья. И вот сейчас толкает мысль о том, что идет десятый год соввласти и не оказано никому помощи, как будто забыла советская власть. И впоследствии я, сам себя называя дураком, что послушался комиссаров и командиров, когда наступали на Кубань, о том, что будем проходить по станицам и не делать над казаками никаких безобразий, хотя кому из ваших родственников причинен вред, а впоследствии будем требовать все свое по закону. И слова командиров и комиссаров привели меня в нищенское состояние, особенно в жилищном [вопросе]. Но если б я не слушал никого, [а], по захвату своей станицы узнавши о разорении моего имущества, наставил бы наган на одного соседа, на другого, то они бы признались, кто сжег, и я бы восстановил все хозяйство. И душа болеет и будет болеть и вместе с этим ругает советскую власть, что тянет с нас последние жилы, особенно сельхозналог, и мне удивительно, что сейчас идут на действительную службу [и] получают льготу, и после демобилизации пользуются год льготой, и сейчас не только чужой смеется, а и родной брат, что заслужил ты за три с половиной года. Конечно, тут и больно, и заключая тем, [хочу спросить], будет ли помощь или никогда, и посему прошу ответить редакцию уважаемой газеты.

В чем подписуюсь Диконенко Яков

Думается, что подобные настроения сыграли потом не последнюю роль при проведении коллективизации. Но удивительно и то, что это время бесправия и произвола вызывало у людей, не нашедших своего места в жизни или разочарованных в ней, своеобразную ностальгию.

Немало было и тех, кто надеялся получить от войны свои выгоды, кто испытывал на этой почве свою корысть и амбиции, и мы не раз будем еще встречать на страницах книги. Раздуваемая пропагандой вражда к противникам советской власти проросла семенами ненависти и нетерпимости, которая сказывалась много лет спустя после войны. В одном из писем рабочий, отдыхавший в Сочи в начале 1930-х годов, обнаружив на местном кладбище надгробные памятники генералам и офицерам Деникинской армии, потребовал от «центральных властей» их немедленного уничтожения.

Агитпроповские штампы оказывали самое непосредственное влияние на язык авторов писем, описывающих события этого времени. В этом причудливом переплетении малограмотности и бесхитростности народа, корявой несуразицы таких же малообразованных агитаторов и штампов газетных передовиц рождалась «героика пламенных лет», постепенно облагораживаемая услужливой толпой журналистов, поэтов и писателей, создававших сказку о романтике гражданской войны. Под влияние «рассказов отцов» об их «героических делах» попадало молодое поколение, тоже желавшее высказаться в прессе. Об этом говорит письмо Феди Будылина с хутора Дилягина Любуньской волости Спас-Деменского уезда Калужской губернии в «Крестьянскую газету» от 8 ноября 1925 г.:

Уважаемый товарищ редактор, обращаюсь к Вам с просьбой, в которой прошу не отказать. Я посылаю Вам рассказ из гражданской войны и прошу ответить мне, можно ли будет присылать Вам подобные рассказы. Если будет можно присылать, то напишите, какой недостаток есть в моем рассказе, чего не хватает, что лишнее […]* На все эти вопросы прошу Вас, если можно, ответить, потому что я, как член РЛКСМ, желал бы участвовать в общественном деле.

С почтением Федор Будылин.

Неожиданный сюрприз

Товарищи, я хочу с вами поделиться то, что я узнал от бывшего красного партизана. Мой сосед, служивший в Красной Армии, рассказал следующее: «Было это в 1920 г. за городом Ижевском. Мы стояли в одном большом русском селе, откуда были выбиты колчаковцами. Потом мы заняли одну черемисскую деревню верстах в пяти от села, с откуда тоже были выбиты. Колчаковцы, не заняв деревню, поставили свой караул, сами отправились в село ночевать. Но наши красные орлы ночью перерезали весь караул, и мы снова заняли деревню. Заняв деревню, мы устроили засаду. Как раз около деревни проходило шоссе и большак, и деревня находилась в устьях этих дорог. За насыпью шоссейной дороги мы поставили восемь пулеметов, против шоссе и против большаку мы тоже поставили четыре пулемета и два бомбомета. Здесь было нечто похожее на овраг. Вот здесь мы и стали ожидать в гости колчаковцев. Наш командир отряда Жейтис дал такой наказ: «Ребята, пока не подойдут на штык, чтоб ни одного выстрела не было с нашей стороны». Белые долго ждать не заставили. Чуть забрезжил рассвет, как на шоссе по пути к деревне, а также и по большаку показалось войско Колчака. Они разделились на две партии, 2 батальона шло по большаку и 2 по шоссе. Я находился напротив шоссе. Белые шли спокойно во главе с духовенством, винтовки на плечо, не ожидая ничего. По шоссе впереди всех шел поп в одной руке с наганом, а в другой был крест. Подпустив саженей на десять, мы открыли убийственный огонь. У нас был один наводчик, он как раз угодил попу в грудь две пули, и он, отбросив крест в одну сторону, а наган** в другую, грохнулся на землю, как кормный боров. Товарищи, что ни творилось в это время у [в] колчаковском войске. Они кололи друг друга, сымая винтовки с плеч. Потом они нагоняли панику сами себе: кто кричал: «Товарищи, простите», кто: «Помогите», кто бежал, кто ложился, но убежать никому не пришлось, так как тогда существовал красный террор, а поэтому мы пустили 200 человек конницы, которая и доконала белых. После этого мы прошли верст 60, не встретив ни одной души белых. Повсюду нас встречали с радостью.»

Товарищи, на этом он кончил свой рассказ, который я передаю вам.

Федя Боровик

Товарищ редактор, если мой рассказ годен для печати, то прошу подписать эту фамилию, какая подписана в конце рассказа.

В рассказе война выглядит уже иначе. Правда нередко смешивается с вымыслом, происходит смещение событий во времени. С точки зрения достоверности источника их следовало бы забраковать, но они являются неотъемлемой частью общественной жизни советского общества. Они представляют интерес с точки зрения восприятия событий как самими очевидцами (что удержала их память?), так и их слушателями (что больше всего поразило их воображение?). Письмо пропитано «героизацией» войны и духом классовой ненависти, который усвоило молодое поколение.

Еще одно наследство, которое оставила гражданская война, это горы стрелкового оружия, спрятанного на всякий случай «под застрехами», которое нередко пускалось в ход и после завершения боев. О том, как нередко изымалось оно у населения, рассказывается в письме малограмотного крестьянина А.И. Мельника из села Капушновки Каменецкого района Молдавской АССР от 19 марта 1929 г.:

Разоружение деревни.

После всех шумов, которые прошли из 1917 года по 1922 когда всей властю руководили рабочие прышлось на деревнях еще делать шумы. Крестьяне за все время накопили по деревнях в себя большую массу оружия. Оружие они накапливали таким способом. Переходили через деревне разные банды и вот крестьянство от этих банд накопило и в себя по деревнях оружия. Некоторые были в армиях притащили оружия и так накопили в себя оружия. При таком накоплении оружия конечно и кожному [каждому] будет извесно что могли маса не крестьян организовутся в банды под каким-нибудь командиром кулаком и нападать на наши советские учреждения. Бывало много слухов и даже фактов что многие из деревень вооружены всеми военними припасамы и жили по лесах степях нападали деревня на деревню банда на банду и таким образом велась ещо война вернее были ещо бой в самой нутри советского союза. Много и много за этое время кое что уничтожено самими деревнями. И вот партия и советская власть поставила перед собой задачу обезоружить деревню. Выслали на нашую Авто. Молд. Республику несколько красных отрядов и стали разооруживать деревни. Одного из отрядов это был отряд с командиром Докторовичом. Это в Каменетском районе. Какже они разоружали. Они брали всех зажиточных крестьян (кулаков) А вто время беднота жалела кулаков становили в ряд и хотели разстреливать чтобы внасивали оружие. Данна была команда до трех раз крикнуть и разстрел беднота почала крикать что внесут только не разстреливать. Постоял еще отряд Докторовича месяца полтора и собрал все оружия которые имелись в крестьян по деревнях. Собрано не могу точно сказать сколько тысяч оружия и таким образом Партия выполнила свою задачу которая перед ней стояла. По деревнях нет уже крестьян которые былибы с оружием неузяты на учот.

Так прошло разоружение деревни. Оно очень написано в краткости.

Мельник А.И.

Писем и воспоминаний о революции и гражданской войне в архивах России и СНГ хранится много. Особенно часто они шли в редакции газет и журналов, собирались специальными комиссиями в юбилейные годы. Часть из них, подправленная редакторами в соответствии с официальной версией событий этого времени, опубликована. Но гораздо большая часть, остается в фондах архивных учреждений. Тематика их не столь уж широка. В них довольно однообразно воспеваются подвиги стойких и несгибаемых революционеров, народных вождей, полководцев, красных бойцов и командиров. В этом безбрежном море документов имеется в то же время довольно внушительный пласт, дающий новый ракурс в освещении эпохи войн и революций.